Тяжёлая дверь, распахнутая Сашей, погналась было за Таней, но она прыгнула вперёд, и дверь, несолоно хлебавши, лязгнула пружиной. Ещё одна тяжёлая дверь - ещё один прыжок, и Таня очутилась на тихом, вовсе не людном ночном перроне, к которому, шипя и пыхтя, подползал московский поезд. «Сейчас! Сейчас!»
- Ладно, не робей! - глянул на неё Саша.
Но Тане почему-то показалось, что он и сам вдруг притих и напрягся.
Паровоз, обдав жаром, прошёл мимо Тани, машинист улыбнулся ей из своего окошка, будто угадал что-то про неё. Вдруг лязгнули длинно, по всему составу, буфера, и вагоны следом за паровозом остановились.
На перроне почти не было встречающих и было темновато: фонари горели только у станционных дверей, где стоял сейчас начальник станции в красной, нарядной фуражке.
- Хорошо быть начальником станции, но только не такой, как у нас, а большой, в большом городе, - наклонившись к Тане, шепнул Саша.
- Лучше чем геологом? - улыбнулась девочка.
- Нет, не лучше, конечно, но тоже хорошо.
- Хорошо быть дома, - вдруг сказала Таня. - Лежать на своей кровати и засыпать, слушая, как за стенкой разговаривают между собой папа и мама.
Она быстро шагнула вперёд. Ещё шаг, ещё - и она замерла, судорожно поднеся к затрясшимся губам руки.
- Папа!
Высокий человек с небольшим чемоданчиком в руке и с туристским рюкзаком, небрежно повисшем у него на плече, будто споткнувшись, задержал шаг и стал всматриваться в Таню.
- Дочка? - неуверенно, не то спросил, не то окликнул он её.
А через секунду они уже обнимали друг друга, и Таня снова боялась говорить, чтобы не выплеснулись из её глаз слёзы. Но они всё равно выплеснулись. Отец поднял её на руки, высоко-высоко, вровень со своим лицом, и Таня теперь смогла внимательно всмотреться в это почти незнакомое ей, едва узнаваемое ею родное отцово лицо. Ей почудилось, что у него тоже навернулись на глаза слёзы. И это сразу помирило её с ним, и все сразу стало проще, и Таню уже не пугали вопросы отца, если он и станет её о чем-нибудь спрашивать. Этот человек с усталым лицом, с трепетно сощуренными глазами - Таня тоже знала этот способ и тоже прищуривалась, чтобы слёзы не лезли из глаз, - этот человек с жёсткими щеками, даже колючими, и с такими мягкими, тёплыми губами был её отец, её родной отец.
Он поставил её на землю, обнял за плечи одной рукой, в другую взял свой чемоданчик, и они пошли по перрону к выходу в город. И только тут Таня вспомнила про Сашу.
- Саша! - останавливаясь, позвала она. - Саша!
А когда он подошёл, она взяла тяжёлую отцовскую руку и протянула её навстречу Саше.
- Это мой друг, мой самый большой друг, - сказала она, глядя то на отца, то на Сашу. - Это он помог мне тебя встретить
Что-то промелькнуло в глазах отца. Он крепко пожал Саше руку и добро улыбнулся ему, но что-то, что промелькнуло в его глазах, так и осталось в них. Тревога? Горечь? Усталость? Таня не могла понять и назвать того, что зажило сейчас в глазах отца. Она поняла только, что он думает сейчас о чём-то далёком отсюда и, кажется, очень грустном для него.
- Да, я и не спросил, зачем ты надумала меня встречать? - сказал он, когда они снова тронулись в путь. - Ведь я же так и телеграмму нарочно давал, чтобы никого не беспокоить. Ведь поезд приходит очень поздно.
- Нет, летом он приходит пораньше, - сказал Саша.
- Всё равно поздно.
«Ну спроси, - подумала-помолила Таня. - Папочка, ну хоть что-нибудь спроси про маму!»
Они вышли на привокзальную площадь, отец поставил к ногам Саши чемодан, опустил на землю рюкзак и сказал:
- Вы, ребята, стойте здесь, а я пойду раздобуду машину.
Он быстро отошёл и почти тотчас скрылся в темноте.
- Не спросил, - горестно шепнула Таня.
- Погоди, ещё спросит, - всё поняв, как и должно настоящему другу, убеждённо сказал ей Саша. - А он ещё у тебя молодцом! А что, если он и теперь ещё играет в волейбол? Вот бы было здорово!
Вспыхнув фарами, к ним подъехала машина, в которой рядом с шофёром сидел Танин отец. Он быстро распахнул дверцу, вылез, быстро подошёл к Тане и вдруг, наклонившись, неумело как-то и странно потвердевшими губами снова стал целовать её. Он что-то шептал ей, целуя, но что - Таня не разобрала. Потом так же быстро, как наклонился, он выпрямился во весь свой длиннющий рост и чужим, глухим голосом сказал:
- Ну, поехали…
Он подсадил Сашу и Таню в машину, погрузил к ним свои пожитки, а сам сел с шофёром. Только сел и сразу вылез и пересел назад, к ребятам, взяв Таню к себе на колени.
- Ну, поехали…
- Куда? - спросила Таня с надеждой.
- В гостиницу! - очень уж весело отозвался отец, прижимаясь к Тане своей колючей щекой. И шепнул: - Потом, потом я тебе всё объясню… Ладно?..
Таня ничего ему не ответила.
Машина уже мчалась вперёд. Той же дорогой, по которой сперва шла, потом бежала, а потом ехала на мотоцикле Таня, чтобы встретить своего отца. И вот она его встретила. И вот они уже вместе и едут той же дорогой в город, но почему-то не домой, а в гостиницу. «Ну спроси, ну спроси хоть что-нибудь про маму!» - подумала-помолила Таня.
Отец молчал. Смотрел за стекло машины в тёмную даль и молчал.