Вера, надежда, любовь — это крайности, крайности. Что ж, не проси и не бойся, не будь дураком. Что нам с тобой эти встречи и эти случайности? — Две пустоты собрались за плохим коньяком. Жизнь продолжается под фонограмму лажовую: Хочешь — подпой, а не хочешь — терпи, не любя. Сердца комок — измочаленный, рваный, изжёванный — Выплюнуть, выблевать, вырвать его из себя.

Смотришь на нелюбовь, а потом говоришь: «Забей!» Что ли, плакать, красавица? Ну не нужна — и что? Кто-то должен под старость в парке кормить голубей, Доживать-куковать с собакой или котом. Не мечтай: «Будет лето, возьму тебя в Коктебель…» — Не возьмёшь, потому что не даст ни обнять, ни взять. Говорю тебе, в парках много некормленых голубей, А вот тот, на кого ты смотришь, — на того и глядеть нельзя. И не надо, и что, нелюбовь ни зла, ни добра, Вот идёт человек, пусть идёт себе стороной. Не из глины твоей он, ты не из его ребра, Так чего же всё шепчешь ты: мол, говори со мной?

В каких скорбях Овидий бедный мой! Как под спиной мягка овечья шкура, И чёрен хлеб, и влажною зимой Моря глядят и ветрено, и хмуро. Какой любви мы все принадлежим! Нам ноябри выматывают душу, Но горечь мы вином разоружим И над огнём беспечным и чужим Глухие песни примостимся слушать… Какая мука, tristia, тоска! Вот ты сидишь на берегу печальном, И меркнет лира около виска. В краю пустом, безрадостном и дальнем Как не заплакать сердцу чужака, Коль явственно Эллада далека И шаг один — ко мгле первоначальной?

Сегодня мне довольно скверно, Болит пустая голова — Антициклон, мой друг, наверное, И у него свои права. Сегодня мне почти спокойно — Как будто сплю, не жду вестей, Живу светло, благопристойно И без особенных затей. Леплю вареники, читаю, Слегка ругаю холода. И до утра в окне не тает, Горит, горит моя звезда.

— Разменяешь любовь на усталость И научишься просто молчать, Чтоб тебе по губам не досталось От того, перед кем отвечать. — Всё постыло. Опущены руки И умыты, и сердце в золе. Нет такой небывалой разлуки, Чтоб не встретила я на Земле. Мир трясёт лихорадка дурная, Что ни тронь — всё в огне и в дыму. И стою — не своя, не родная И не нужная здесь никому.

Женщина ищет — прильнуть — плечо, Сердце её болит, В нём непрерывно и горячо Зверь пустоты скулит. Лишним себя ощути ребром, Костью — в собачий лай. Плача обыденным серебром, В сердце стоит смола. В ранке, которую выгрыз зверь, Выпустил кровь-руду. Женщина ищет из мира дверь — И из беды в беду.

Он приснился под утро — светлоголовый друг, Птичий, Божий, тонкий, и очи его — моря. Почему-то плакал, потом отключился звук. Я, проснувшись, курила, сама с собой говоря, А потом на работу спешила, потом — пешком До ближайшей церкви, потом в аптеку, потом В магазин — за табаком, за кофе и коньяком, А затем, как сомнамбула, тело тащила в дом, Чтоб до ночи мутной сидеть и глядеть в окно, Сигарету за сигаретой тянуть, и пить, И твердить, что мне — ну конечно же, всё равно, И чему там быть, и зачем там чему-то быть…

золотиночки мои, серебрушечки никому мы не нужны, никомушечки цокай-цокай, каблучок, да по досточкам наплясался мужичок да по косточкам да по сахарным, выматывал жилочки у своей у нелюбимой у милочки: — что не розова с лица, стерва, слышь-ка ты? — рушничок по шее меряю вышитый! ах, простынки-одеяльца-подушечки никому мы не нужны, никомушечки

Маяться Русью и харкать кровью, Спиртом с рябиной ожечь гортань… Не припадай, любовь, к изголовью — Лучше в изножье со смертью встань: Сёстры-старухи, страшны вы обе, Темень ворóнья над головой! Вы не любите меня во гробе, Вы полюбите меня живой…

И что вам, ненавидящим меня Так искренно и так самозабвенно, И дней моих сияющая пена, И бед моих блескучая броня? Да что вам всем звезда моя во лбу И шпага в холодеющей руке, И то, что не пеняю на судьбу, Когда она висит на волоске?..

Мы бы знали, как жить, были б чуть наглее, Были б мы бессовестней без затей. Но в груди болит, но душа болеет, И проходит жизнь чередой смертей. Покажи мне, как нас не предавали, Как не лгали в глаза, не ломали спин! Хоть в каком бою, хоть в каком обвале Друг за другом встанем мы как один. В мёрзлой глине окопа, на шаткой тверди, Под звездой ли красною, под крестом, Между жаждой жизни и жаждой смерти Не способные выбрать ни то, ни то.

жить страшно мир в огне всё нервы нервы где наступает грань уничтоженья всё рвётся ткань дерюга верба верба цветёт как пальма снова в воскресенье мир страшен и суров и пост суров наверное — я этого не знаю безумен мир и нету докторов война война грохочет наступая я засыпаю в горе и в обиде я просыпаюсь утром и в надежде смотрю на вербу ничего не видя лишь то что это было было прежде лишь только то что мы сильней и старше лишь ангелов торжественных на марше и вот один из них он за спиной и раскрывает крылья надо мной

Под радио, под старые хиты — Шоссейный бред и гонка километров. Тетеревёнок спрячется в кусты, И в окна шибанет горячим ветром. Швырнёшь окурок, погодя зевнёшь — Длинна дорога, и ещё нескоро. И в сердце поворачивают нож «Pardonnez-moi», «Delilah», шум мотора, И чёртова одёжа летних гроз, Идущих вслед нам медленным конвоем, И ножницы серебряных стрекоз, Летящих в лобовую в лобовое.