После концерта Борис, возбужденный и обрадованный оглушительным успехом, уговорил Майкла и Елену поехать в один из ресторанов, чтобы отметить свой триумф. Все трое дружно погрузились в лимузин Майкла.
— Боже!.. — вдруг произнес Майкл. — Как ни скорбно и неуместно это звучит, но подобное обилие цветов, с учетом окраски машины, напоминает с назойливым упорством только одно — катафалк!
— Тем более это впечатление усиливает, — подхватила Елена, — наличие профессиональной плакальщицы в моем лице.
Она повернулась к Борису и, чуть нахмурив брови, шутливо добавила:
— Борис, посмотрите, что с моим макияжем! Мое появление в подобном виде в сопровождении двух великолепных мужчин повергнет посетителей ресторана в шок и уныние! И виновник — вы. Когда на «бис» зазвучал в вашем исполнении тот «Ноктюрн» Шопена, а потом и «Песня без слов» Мендельсона, я…
— … громко зарыдала! — перебил ее Майкл. — Что и не позволило публике насладиться виртуозной игрой Бориса. Эли, ты отобрала у Боба несколько лавровых листьев из венка триумфатора, потому что все взгляды были устремлены на тебя, а стенания заглушили звук рояля. Возможно, Боб тебя и простит. Но Шопен и Мендельсон — никогда!
— Да за подобный дуэт с Прекрасной Еленой я готов пожертвовать всеми лаврами мира! — воодушевленно возразил Борис. — О таком зрителе мечтает каждый артист. И я счастлив, что мечта для меня — уже реальность. И что это — не просто зритель, а сама Прекрасная Елена!
Он пылко расцеловал обе руки Елены.
Вскоре лимузин остановился. Они вышли и направились в ресторан. Устроившись за столиком, они беззаботно беседовали, весело шутили и смеялись. Борис пригласил Елену, и они отправились на танцевальную площадку.
Майкл, потягивая вино из бокала, спокойно наблюдал за ними. Полнота Бориса компенсировалась его необычайной живостью и подвижностью. Эли на его фоне казалась тоненькой тростинкой в своем строгом черном платье, плечо которого украшала выполненная Элизабет красивая вышивка черными, темно-серыми и светло-серыми нитками, атласным блеском переливающимися в огнях большой хрустальной люстры. Уложенные в высокую прическу волосы Эли еще больше усиливали впечатление ее невероятной хрупкости и изящества. Танцевали Борис и Елена довольно слаженно и весело.
Майкл благодарил судьбу за то, что в этот первый вечер после его возвращения с ними был Борис. Предстоящий концерт, сборы дали Майклу возможность общаться с женой более-менее непринужденно и свободно. А теперь присутствие Бориса вносило ту легкость и открытость, которая была когда-то между ним и Эли.
Борис и Елена шумно вернулись к столу.
— Теперь я буду хвастать двумя танцами с Прекрасной Еленой! — весело объявил Борис. — Надеюсь, царь Менелай не объявит мне за это войну!
— Боб, Менелай так добр, что обещает тебе еще один танец с Прекрасной Еленой…
— Я готов! — сразу вскочил Борис.
— … но в отдаленном будущем! Парис, наслаждайся надеждой и мечтой! Потому что царь Менелай сам желает пригласить свою жену. Если Прекрасная Елена не против, конечно.
Майкл старался говорить шутливо и беззаботно, но глаза его с тревогой смотрели на Елену. Он встал, поклонился, протянул руку и шутливо произнес:
— Разрешите, Прекрасная Елена?
Чуть помешкав, Елена положила свою ладошку на его ладонь и подчеркнуто торжественно ответила:
— Пожалуйста.
Они вышли в центр зала, и Майкл бережно и осторожно обнял жену за талию одной рукой, а другой слегка сжал ее маленькую ручку. Оба чувствовали, что узы, которые связывали их, были еще неокрепшими и тонкими. И лишь от воли и желания самих Майкла и Елены зависело, станут ли эти узы прочнее и надежнее или разорвутся навсегда, оставив едва заметные глазу, но глубокие и болезненные рубцы и шрамы в их душах и сердцах. Обоим хотелось узнать и понять, что станет их судьбой — счастье или разбитые мечты о его возможности.
Теперь Майкл, сказав о собственных чувствах откровенно и открыто, мог ждать ответа Эли, мучительно и страстно надеясь, что она не отвергнет его любовь.
Они вернулись за столик, где в одиночестве скучал Борис. Оживленная непринужденная беседа вновь отвлекла их от напряженных раздумий. Далеко заполночь они довезли уставшего, довольного, радостного и слегка захмелевшего Бориса. Выгрузив бесчисленное количество букетов, распрощались с ним и поехали домой.
— Эли, ты замерзла, — отметил Майкл. — А я говорил тебе, что в одном платье ехать — безумие.
— Но в машине достаточно тепло, — возразила Елена и запротестовала, заметив, что он начал снимать смокинг: — Майкл, ну зачем ты? Мне же совсем не холодно!
— Ты хочешь заболеть, как прошлый раз, Эли? — спросил он, заботливо укрывая ее. — Так я должен заявить, что, попробовав тогда себя в роли сиделки, понял, эта профессия — не для меня. И я надеюсь, что навсегда вычеркнул ее из своего списка.
Слегка повернув голову, Елена искоса взглянула на руку Майкла, обнимающую ее плечи, которую он не убрал, когда набросил на нее смокинг. Затем перевела выразительный взгляд на его лицо.
Майкл чуть помедлил, а потом убрал руку и положил на свое колено, быстро постукивая по нему пальцами.
— Спасибо, Майкл, — вдруг тихо сказала Елена.
До самого дома Майкл так и не решил, к чему относилась ее благодарность
— к тому, что ухаживал за ней во время болезни; к той заботе, которую проявил, закутав ее в свой смокинг; или за то, что убрал свою руку, обнимавшую ее плечи. О последнем варианте думать не хотелось, потому что это означало бы полный крах всех надежд на возможность наладить отношения с Эли.
Опять, как и раньше, каждый спал на своей половине кровати. И только одно служило утешением и было добрым знаком для Майкла: в руках спящей Эли находился подаренный им смешной, игрушечный ослик.