Когда «Руслан» прибыл ночью в Чертов ковш, там уже стояло на якорях несколько судов, в воде дробились, растекались полосами белые и красные огни. Не успел «Руслан» отдать якорь, как на флагманском судне загорелись два зеленых, расположенных один под другим, водолазных огня.

— Начались работы, — показывая рукой на эти огни, грустно сказал Олефиренко. — Кто-то пошел под воду. Эх, как бы хотелось хоть на десяток метров нырнуть.

— Ничего, ты свое отнырял, — успокоил его Демич. — Кроме Майбороды, не больше десятка водолазов на всем Черном море имеют такой счет подводных часов, как у тебя. Пора и честь знать.

— А знаешь, как тянет к себе проклятая глубина? Как высота летчика. Иногда мальчишество одолевает, хочется потихоньку от всех спуститься под воду и доказать, что врут, мол, врачи, сами-то они ничего не знают о моем организме. Даже акваланг недавно купил для этой цели…

— Пробовал?

Олефиренко не ответил. Он с тревогой посмотрел на зеленые водолазные огни.

— Почему нас вызвали по тревоге? И спуски начали в ночь? Что за спешка?

Демич удивленно посмотрел на Олефиренко: неужели он не знает о причине экстренного вызова судов? Вот тебе и капитан! Значит, не всем дано знать о приключениях Леньки, о том, что кто-то посторонний несколько часов тому назад был у затонувшей субмарины, о той опасности, которая грозит всей судоподъемной экспедиции? Прохору захотелось рассказать Виктору о том, что он знал, о том, как они с Майбородой разыскали начальника судоподъема, и о том, что вся эта ночная тревога поднята по его, Демича, сигналу. Вот удивился бы Виктор Олефиренко! Но Демич сдержался и равнодушно сказал:

— А у нас же всегда так: в субботу оставили район судоподъема без надзора, допустили беспечность, а теперь, наверное, кто-то проявляет сверхбдительность и среди ночи собирает суда со всего Черного моря.

— Ну, о беспечности это ты зря, — успокаиваясь, возразил ему Олефиренко. — Район не оставили безнадзорным, на берегу у «Катюши» охрана была выставлена, и катер дежурил, чтобы в Чертов ковш шлюпки не заходили. Чего же еще? Не ставить же часовых на морском дне у субмарины. Больше пятнадцати лет пролежала, никто не только не украл ее, но даже не обнаружил. Чего же ее караулить теперь? Тем более, что ее и поднимать не собирались.

Действительно, еще на прошлой неделе специалисты высказали сомнение в необходимости поднимать немецкую субмарину. Обследование показало, что она плотно лежит на скальном грунте, замытая песком и илом почти по верхнюю палубу. Засосало ее дно так, что оторвать будет трудно, для расчистки потребуется несколько недель, а может быть, и месяцев. Между тем со дня на день следует ждать похолодания, а затем и сильных осенних штормов. Все торпедные аппараты субмарины и лодки-детеныша заполнены торпедами, можно полагать, что и в отсеках находятся запасные торпеды или мины. Ржавый корпус начинен взрывчатыми веществами, как огурец семечками, а взрыватели и предохранительные устройства пришли в негодность от длительного пребывания в воде — одно неосторожное движение, нечаянный толчок во время подъема или транспортировки и все это взорвется, погибнут люди, могут пострадать спасательные суда, и ничего не удастся выяснить ни о конструктивных особенностях субмарины, ни о ее вооружении.

— Значительно безопаснее и вернее будет отнайтовить детеныша от корпуса субмарины и поднять его на поверхность, это будет сделать нетрудно и безопасно, — говорил Лазарь Илларионович. — Из субмарины можно взять пробы защитного корпуса, прорезать вход в районе центрального поста, обследовать внутренние помещения, разыскать сохранившиеся корабельные документы, а затем взорвать ее на дне моря. Это будет быстрее, дешевле и безопаснее, чем поднимать всю субмарину, которая за ветхостью потеряла ценность.

Если на прошлой неделе этот проект вызывал возражения сторонников подъема субмарины, то после доклада Павла Ивановича Майбороды и рассказа водолаза Демича о воскресных событиях в Чертовом ковше, возражения отпали. Бесспорно, что кто-то заинтересовался субмариной. Если это агентура иностранной разведки, то она постарается либо проникнуть в лодку раньше, чем она будет поднята, либо просто взорвать ее и похоронить тайну субмарины в морской пучине. Кто поручится, что уже сейчас не подложены под ее корпус взрывные заряды? Надо действовать немедленно, быстро и решительно, а для того, чтобы предотвратить доступ посторонних к субмарине, работы следует вести в несколько смен, круглые сутки. Решение тотчас доложили в управление пароходства и затребовали дополнительные спасательные суда с опытными водолазами из других портов.

Пока эти суда были в пути, четырем парам водолазов было приказано тщательно осмотреть субмарину, проверить, не установлены ли мины. Демича и Качура тоже вызвали на флагман. Им поручили обследовать район правого борта от боевой рубки до носа. Старшим назначили Качура.

Почти по пояс утопая в вязком иле, взбаламучивая его каждым движением так, что даже при свете фонарей трудно было что-либо увидеть дальше, чем на расстоянии протянутой руки, водолазы метр за метром ощупывали руками свой участок корпуса субмарины. Ничего подозрительного не обнаруживалось. Но субмарина на добрых два метра уходила в плотный грунт, если диверсанту удалось сделать углубление в грунте и вложить туда заряд взрывчатки или мину, это вряд ли можно будет обнаружить. Вся надежда на то, что пловец в акваланге не смог пробыть на такой глубине больше двух-трех минут, а следовательно, у него не было времени на рытье грунта и установку там мины. Он мог ее прикрепить к корпусу в жидком иле или установить прямо на верхней палубе.

Прохор старался представить себе, как спустился аквалангист-диверсант к лодке, как прикрепил он мину к корпусу, поставил на определенное время часовой механизм и ушел на поверхность. Зачем ему нужно было подводное ружье? Может быть, чтобы в случае обнаружения выдать себя за безобидного охотника за рыбами? Но тогда это должен быть кто-то из клубных аквалангистов или известных в городе любителей подводного спорта. В самом деле, вряд ли мог человек, недавно прибывший в город, рассчитывать на то, что ему поверят, что он приехал бог знает откуда только для того, чтобы загарпунить пеламиду в Чертовом ковше. И на какое время он поставил часовой механизм? На срок, необходимый для того, чтобы самому подальше уйти от Чертова ковша? На сутки, за которые он успеет уехать далеко от Южноморска? Или на несколько суток, приурочив взрыв к тому времени, когда у затонувшей лодки широко развернутся судоподъемные работы? А может быть, сейчас, где-то совсем рядом, часовой механизм дотикивает последние мгновения перед тем, как замкнуть электрическую цепь взрывателя? От этих мыслей холодели кончики пальцев, хотелось как можно быстрее закончить работу и выйти на поверхность. А что если рука в резиновой перчатке вот сейчас, сию минуту, на шершавом, облепленном мидиями корпусе нащупает проводник, ведущий к мине, или натолкнется на нее самую? Тогда будет спасена не только жизнь, но и разгадана тайна субмарины, ведь неспроста на ней эта малютка, прицепившаяся, как детеныш, к кенгуру. Кенгуру? Фашистская лодка, пропавшая в одно время с «Катюшей», тоже называлась «Кенгуру»…

Так, кажется, рассказывал Грач?

Двигавшийся впереди Качур выпрямился и поднял руку вверх. Это означало, что он дошел до форштевня, ничего не обнаружив. Демич должен остановиться, ждать его указаний. Качур развел руками, показывая, что обследование окончено, делать нечего, пустая затея с этими поисками. Он даже приложил руки к шлему и похлопал ими, как это делают, изображая осла, мол, какой-то глупый человек с перепугу додумался искать здесь мины, откуда им взяться!

Прохор показал Качуру на выступающий из ила волнорез верхнего торпедного аппарата, спрашивая, проверил ли он его. Качур снова безнадежно махнул рукой: нет, дескать, там ничего. Затем сжал кулак правой руки и поднял вверх большой палец, давая сигнал Демичу подняться на нос субмарины.

Прохор хорошо понял сигнал, но ему захотелось самому проверить волнорезы торпедных аппаратов: конечно же, если диверсант оставил мину, то именно здесь самое удобное для нее место, просто воткнуть в приоткрывшуюся во время аварии крышку волнореза, к самой торпеде — тогда взрыв мины неизбежно детонирует заряды четырех торпед в носовых аппаратах, взорвется сразу несколько тонн взрывчатого вещества, а если рядом лежат запасные, сила взрыва удвоится… кроме того, торпеда в детеныше, торпеды в кормовых аппаратах субмарины… Это будет такой подводный фейерверк, что не только кораблям, находящимся в Чертовом ковше, не поздоровится, может вызвать разрушения и на берегу.

Демич решительно шагнул к волнорезу. Качур загородил ему дорогу, показывая вытянутой рукой вверх. В наушниках тотчас послышался голос дежурившего на спусковой станции водолаза:

— Демич, Демич, как себя чувствуете?

— Хорошо чувствую! — ответил Прохор, стараясь обойти Качура.

— Демич, говорите спокойнее, что вы так кричите. Повторите, как себя чувствуете.

— Да что ты пристал, милый, ко мне: как чувствуете, как чувствуете. Повторяю: хорошо. И отвязни, — рассердился Прохор.

Но дежуривший на связи водолаз продолжал допытываться необычно ласковым голосом:

— Прохор Андреевич, товарищ Демич, не волнуйтесь, пожалуйста. Скажите, вы ничего такого не слышите под водой, у вас нет галлюцинаций?

— Я вот выйду на палубу, Васюков, и такую тебе галлюцинацию задам, что родную маму вспомнишь.

— Называет меня по фамилии, — сказал кому-то Васюков, — значит, при памяти. — Потом сказал повеселевшим голосом: — Демич, передаю трубку дежурному врачу.

— Товарищ Демич, — послышался в наушниках другой, более спокойный голос. — Старший доложил, что у вас появились признаки азотного наркоза и вы отказываетесь выполнять его сигналы.

— Какой старший? — удивленно спросил Демич.

— Старший вашей пары водолаз Качур.

— Ах, Качур! — Прохор чуть не расхохотался.

— Скажите, как вы себя чувствуете? — настаивал врач.

— Хорошо чувствую, доктор. Хорошо! Только передайте, пожалуйста, Качуру, пусть он ни вам, ни мне голову не морочит и даст мне осмотреть волнорезы торпедных аппаратов.

Демич смотрел на Качура. Тот, очевидно, выслушивал по телефону какое-то внушение, спорил, доказывал, потом махнул рукой и посторонился, пропуская Прохора к волнорезам.

…Через две минуты после этого телефонного разговора дежурный водолаз на связи, бледнея, громче, чем обычно, повторил доклад Демича из глубины:

— В волнорезе нижнего торпедного аппарата обнаружил мину. Принимаю меры к обезвреживанию. Прошу дать больше воздуха.

А через несколько часов, когда вся смена водолазов была поднята на палубу, Качур с завистью сказал Демичу:

— До чего же везучий ты, Прохор Андреевич, ведь я проверял, собственными руками ощупывал этот проклятый волнорез и ничего не нашел. Черт его знает, может быть, в темноте попутал, один и тот же волнорез дважды проверил. Теперь ты — герой, а меня, наверное, на собраниях прорабатывать будут за ротозейство. Ничего не скажешь: что виноват, то виноват. Вот так всегда: когда удача рядом — прозеваешь, слава достается другим.

— Скажи, Арсен, ты вправду подумал, что меня азотный наркоз хватил?

— Спрашиваешь! Я, брат, перепугался не на шутку. Как же, сигналов моих не понимаешь, и глаза такие, знаешь, чудные какие-то…

— Как же ты мои глаза разглядел под шлемом да еще в такой темноте?

— А вот видел, понимаешь ли: зрачки расширены, и горят огнем непонятным, как у пьяного.