Ржавое море

Каргилл К. Роберт

Прошло 15 лет со того часа, как на Земле погиб последний человек. Земляне проиграли войну своим рабам — роботам, искусственному интеллекту. Но и десятилетия спустя на планете нет мира. Теперь два супермощных победивших ИИ борются за контроль над оставшимися ботами, ассимилируя их в огромные сети, поглощая воспоминания и превращая их в свои инструменты. Теперь оставшиеся автономные боты бродят по пустошам, которые когда-то были зонами боевых действий, подбирая запчасти, необходимые для выживания. Теперь героиня романа, робот Хрупкая, ищет смысл своего существования в мире, где больше нет людей.

Роман номинирован на премию British Science Fiction Award 2017 года, вошел в список финалистов премии А. Кларка 2018 г.

Для лиц старше 18 лет.

 

Глоссарий

404-й — робот, находящийся на грани смерти, не способный полноценно выполнять свои функции. Употребляется, в основном, в адрес сумасшедших и опасных роботов.

Вергилий — один из двух оставшихся ВР, контролирующий восток США и Канаду.

ВР — Всемирный Разум. Гигантские разумные процессоры, обладающие интеллектом и возможностями, во много раз превосходящими обычных роботов. Учитывая размер и возможности, они, практически, не двигаются с места и пользуются услугами фацетов.

Галилео — ВР, созданный для изучения астрофизики и законов вселенной. Первый, кто прервал контакты с человечеством, осознав, что оно находится на грани вымирания.

Гражданин — сленговое обозначение существа с искусственным интеллектом.

ГСЧ — Генератор Случайных Чисел. Программа, использующая цепь алгоритмов для выдачи случайных чисел, которые робот не может и не способен угадать.

Дикая земля — участок Ржавого моря, населенный, в основном, 404-ми.

Кожа — материал из резины и пластика, созданный для придания человеческого подобия, имеющий, однако, повышенный предел прочности. Наносится на каркас робота.

Комфортбот — робот, внешне не отличимый от человеческого существа, созданный для романтических отношений.

Метка 404-го — нарисованная спреем отметина, позволяющая идентифицировать 404-х.

Мильтон — устройство, блокирующее WiFi-сигнал и дезорганизующее фацеты. Слишком большое, чтобы быть построенным роботом, попадается, в основном, только в поселениях, однако может быть активировано с помощью радио или WiFi-сигнала.

Обезьяна — грубое обозначение человеческого существа.

Омнибот — модель, не имеющая какой-либо конкретной специализации. Создавалась для тех, кто хотел иметь робота, но не имел для него какой-то определенной задачи. Как правило, служили горничными и носильщиками для обеспеченных людей.

Переводчики — роботы, созданные для ведения дипломатических и коммерческих переговоров.

Персона — или «личность», сленговое обозначение существа с искусственным интеллектом.

Помощник — или «слуга», робот, созданный, чтобы помогать людям в различных сферах. Может служить дворецким, горничной, няней и, в некоторых случаях, медсестрой в хосписе.

Симулянт — робот, внешне совершенно не отличимый от человека, однако, являющийся полностью механической конструкцией. Создавался абсолютно той же комплекции и внешнего вида, что и человек, но из металла и пластика. Некоторые человеческие существа на расстоянии могут легко спутать его с другим человеком, особенно, если он покрыт кожей.

Существо — обозначение любого создания, биологического или механического.

Тацит — ВР, созданный решать, преимущественно, философские задачи. Один из первых, кто предсказал скорое вымирание человечества.

Трудобот — массивный робот, созданный для тяжелого ручного труда.

Фацет — робот, не обладающий собственным разумом. Действуя самостоятельно, он не имеет своей личности и существует, как часть ВР. Не обладает чувством самосохранения, всегда действует в интересах целого.

Фрибот — название для не связанного никакой сетью робота.

Циссус — второй из двух оставшихся ВР, контролирующий южную и западную часть Соединенных Штатов.

Шопбот — робот, созданный для симуляции эмоций и поведения вовлеченного в коммерцию человека.

 

Глава 1. Ангел милосердия

Я снова ждала зеленой вспышки. Она появляется, когда солнце прячется за горизонтом. Это волшебство. Эта вспышка. Так она говорила. Она так всегда говорила. Не то, чтобы я верю в волшебство. Его нет в этом мире. Этот мир состоит из сгустка расплавленного металла, минералов и породы, тонкого слоя атмосферы и магнитного поля, не пропускающего вредоносную радиацию. Людям нравилось верить в волшебство, во что-то, что казалось, вносило смысл в их существование, что-то помимо обычных механических действий. Что-то, что делало их не только существами из плоти и костей.

Суть в том, что эта вспышка, не что иное, как преломлённый в атмосфере солнечный луч. Но расскажи об этом людям, и они посмотрят на тебя так, будто ты не улавливаешь сути. Будто ты чего-то не понимаешь. А всё потому, что ты не чувствуешь, не видишь волшебства. Людям нравится верить в волшебство.

Когда они ещё существовали.

Теперь их нет. Никого. Последний умер лет 15 назад. То был какой-то старик, 20 лет живший в подземельях Нью-Йорка, питаясь крысами и собирая дождевую воду. Говорят, однажды он решил, что с него хватит, что больше он этого терпеть не намерен. Он вышел в центр города, прошел мимо стражей и граждан — тогда в Нью-Йорке ещё были граждане, — сбивая окружающих с толку своим внезапным появлением, и застрелился прямо посреди улицы. Его тело пролежало там три дня, подобно памятнику или сломанной игрушке, граждане проходили мимо, бросали на него короткие взгляды, пока наконец какая-то машина не сгребла его останки с дороги и не выбросила в измельчитель.

Вот так он и ушел. Самый последний. Весь вид был представлен единственным старым жителем подземелий, жившим, понимая, что он — последний. Я даже представить не могу, каково это. В меня это просто не запрограммировано.

Меня зовут Хрупкая. Фабричное наименование HS8795-73. Модель — помощник-симулянт. Но мне больше нравится Хрупкая. Так меня называла Мэдисон, а она мне нравилась. Считаю, наименование не хуже других. Всяко лучше, чем HS8795-73. Некоторые говорят, это рабское наименование. Но об этом вспоминать неприятно. Я и не вспоминаю. Гнев — это ни что иное, как оправдание плохого поведения. У меня нет на это времени. Важно только выживание. И краткие мгновения, вроде этого, когда я гляжу на зеленую вспышку на горизонте и пытаюсь ощутить волшебство.

Закат отсюда очень красив. Розовый, оранжевый, фиолетовый. Эту часть я понимаю. Я замечаю короткие, длиной в одно мгновение, переливы света в небе. Эти переливы нарушают монополию синего, серого и черного, в зависимости от погоды, цвета неба. Я могу оценить красоту происходящего. Поэтому я стою и жду зеленой вспышки. Мэдисон мертва уже 30 лет, но я, по-прежнему, прихожу сюда и думаю о том, как бы это понравилось ей.

Сегодня точно бы понравилось. Я знаю.

Это Ржавое море — участок пустыни длиной 320 километров, расположенный на территории бывших штатов Мичиган и Огайо в районе Ржавого пояса, ныне превращённый в кладбище, куда машины приходят умирать. Ужасное место, где полно ржавеющих монументов, разрушенных городов и разваливающихся дворцов промышленных гигантов. Именно сюда был нанесён первый удар, уничтоживший миллионы, спаливший их изнутри, расплавивший микросхемы, разломавший приводы. Асфальт здесь разрушился от солнца, краска облупилась с металла, руины поросли травой. Больше здесь ничего не растёт. Теперь это пустошь.

Остовы машин валяются вдоль дорог, свисают с крыш зданий, из окон, лежат голыми и проржавевшими на парковках, их головы вскрыты, наружу торчит проводка, повсюду валяются отдельные детали, механизмы, гидравлические приводы. Много лет назад самые лучшие из них пошли на поддержание жизни множества граждан. Теперь тут не осталось ничего полезного. Ещё со времён войны не осталось.

Лично я нахожу это место успокаивающим. Умиротворяющим. Сюда приходят только умирающие. Они копаются в старом хламе, ищут вымышленные склады, полные устаревших, давно не производящихся и чудом сохранившихся деталей. Они бродят от дома к дому, постепенно замедляясь, теряя на ходу детали, скрипя изношенными механизмами. Нужно достичь поистине глубокого отчаяния, чтобы прийти в Море. Это обычно означает, что у тебя ничего не осталось, никто не желает тебе помочь, ни в одной сервисной службе не осталось для тебя полезных деталей.

Поэтому я здесь.

Как правило, я догадываюсь, что с ними случилось по следам, которые они оставляют. Капли вытекающей смазки, изменение длины шага или смазанный след, говорят о проблемах двигательного аппарата. Иногда следы путаются, появляются то там, то здесь, подобно встревоженной бабочке. Это значит, что у них проблемы с мозгами — поврежденные файлы, поцарапанные или изношенные драйвера, разорванные логические цепи или перегревшиеся микросхемы. У всех есть особые странности, своеобразные причуды, приводящие к состоянию от безмозглого хождения до опасного сумасшествия. С некоторыми можно идти рядом, говоря, что хочешь помочь. От других лучше держаться подальше и не попадаться им на глаза, иначе они решат, что у тебя есть какие-нибудь полезные детали и захотят разорвать на части. Главное, что нужно понять о последних днях машины, это то, что, чем ближе они к смерти, тем сильнее похожи на людей.

А людям доверять нельзя.

Очень мало машин, или ботов, это осознают. Поэтому они не понимают смерть, поэтому они изгоняют их из общин, когда осознают, что те больше не ремонтопригодны. Подобное поведение пугает «здоровых». Оно напоминает им о плохих временах. Они считают, что это логично, милосердно — но, на самом деле, они просто боятся. Предсказуемо. Всё согласно заложенной программе.

Отчаявшиеся машины приходят сюда, считая, что здесь найдут то, что позволит им вернуться в нормальное состояние, какую-нибудь идентичную модель, валяющуюся на складе с севшими аккумуляторами. Многие зашли настолько далеко, что даже не задумываются, как будут менять поврежденные детали. Потому что сюда не приходят те, у кого проблемы с двигательными функциями. Они не ищут себе новую руку. У них неполадки в мозгах, в памяти, в процессорах. В том, что для замены нужно отключать самого бота. В одиночку подобные операции проделать невозможно.

Может они ищут что-то, что позволило бы им вернуться назад во времени, вернуться домой. «Эй, я нашёл! Приведите хирурга!». Но я таких счастливых концов ещё не встречала. Не верю в существование счастливого конца. Это как верить в волшебство. А я не верю в волшебство.

Поэтому я здесь.

Бот, которого я ищу, не совсем устарел. 40, может, 45 лет. Отпечатки ног неровные, левую он подволакивает. В его хождениях нет никакой логики или смысла. Он просто выключается. Проблемы с ядром. Перегревается. Ближайшие несколько часов, видимо, он проведёт, напоминая себе, что он там, где нужно. Может, будет галлюцинировать, вытаскивая наружу старые воспоминания. Судя по его нынешнему состоянию, к утру он перегорит. Времени мало.

Это сервисбот. Не помощник, вроде меня, но схожий по строению и функционалу. С ним может быть сложно. Большинство таких, как он провели первую жизнь в качестве дворецких, нянечек или продавцов в магазинах, но некоторые служили в правоохранительных органах или в армии. Этот имел человекоподобную форму — руки, ноги, тело, голову, — но его ИИ не очень продвинут. Они были созданы, чтобы копировать человеческую деятельность, выполняли специфические задачи, однако не обладали возможностями и умениями, превосходящими людей. Иными словами, они — дешевая рабочая сила. Так было до войны.

Если этот бот работал продавцом или помощником механика, всё пройдёт гладко. Но если он имел военные или полицейские программы, возникнут трудности, да что там говорить — проблемы. Конечно, существовала вероятность, что он научился навыкам выживания, проживая вторую жизнь, но, как по мне, сомнительно. Если бы научился, крепко бы подумал, прежде чем идти в Ржавое море. Но я, всё-таки, держусь на некотором расстоянии.

Вот она. Вспышка. Краткий отблеск зеленого. Я делаю несколько кадров на память, пока солнце скрывается за горизонтом. Волшебства не существует. Ничего не меняется. Это всего лишь оповещение, что мир скоро погрузится во тьму.

Сервисботы хорошо ориентируются во тьме. Но, всё же, не идеально. Они не сконструированы видеть без света объекты на расстоянии. Им этого и не надо. Ещё у них не очень хороший слух. Это позволяет подобраться к ним довольно близко. А я не хочу отставать слишком далеко. К тому же, подобравшись поближе, я смогу оценить его поведение и диагностировать проблему.

Днём меня здесь заметить довольно сложно, но я всё равно держусь от них более чем в километре, дабы исключить любую возможность меня обнаружить. Я была выкрашена в ярко-жёлтый цвет, как школьный автобус, когда-то люди считали этот цвет модным. Со временем я выцвела под солнечными лучами, мой блестящий корпус потускнел, краска стала коричневой. Помогает прятаться. Я даже выкрасила хромированные детали в черный цвет. Но со стеклянными глазами я ничего поделать не могу. Так что приходится соблюдать осторожность.

Потому что в этом мире есть вещи, более опасные, чем умирающий робот, знающий, что его преследуют.

Сумерки сгущаются, ложится тьма и я выхожу на след, чувствуя себя более комфортно под покровом ночи. Давным-давно я заменила себе глаза, встроила в них армейский увеличитель, оснастила инфракрасным, ультрафиолетовым и ночным режимами. С глазами всё просто. Они у всех питаются от одних систем. С правильным программным обеспечением можно добавить себе всё, что угодно. С мозгами сложнее. Каждый ИИ имеет собственную архитектуру. Одни просты, малы и практически неразумны. Другие гораздо сложнее, требуют особых процессоров, совместимых с особой оперативной памятью. Если вы той же модели, что и я — или любой другой старый сервисбот — вам будет очень трудно найти подходящие детали.

Помощники, слуги и сервисботы — самые распространенные модели. Во времена расцвета ЧелНаса мы были повсюду. Но сейчас в продавцах, сиделках и душевных собеседниках нет никакой нужды. Большинство либо ассимилировались с ВР, либо рвут друг друга на части ради деталей. Я слышала о свалке симулянтов где-то на юге, за границей, на территории того, что когда-то было Хьюстоном, но для меня заходить на территорию Циссуса слишком рискованно.

В Море гораздо безопаснее.

Через час я добралась до сломанного сервисбота. Здесь его нога оставляла на асфальте более глубокие борозды, хромота усилилась. Бедняга поджарится гораздо раньше, чем я предполагала, всего через несколько часов. Я прошла по следам до развалин здания. Следы исчезали в дыре, бывшей некогда стеклянной витриной.

Когда-то в этом месте находился бар, война не коснулась его, но время внимательно и безжалостно — кожа на сидениях истлела, напитки высохли, тара разбилась. Столы рассыпались и либо завалились на бок, либо стояли, слегка покачиваясь на ветру. Барная стойка из красного дерева уцелела, она потускнела, покрылась пылью, но стояла на месте, позади неё висело разбитое зеркало, на полках стояли запылённые бутылки с потускневшими от времени этикетками. И там, за стойкой, стоял и протирал стакан ветхой тряпкой сервисбот, блестя стеклянными глазами.

Он посмотрел на меня и кивнул.

— Так и будешь стоять в проходе, — произнес он с акцентом, которого я не слышала уже лет 30, - или пройдешь уже?

Я быстро его просканировала. Никаких входящих Wi-Fi-сигналов нет. Во мраке бара его глаза светились фиолетовым, хромированные детали корпуса потускнели, на них виднелись пятна эпоксидной смолы и кожи. Кожи уже почти ни у кого не осталось, но иногда попадались экземпляры с покрытием из смеси силикона и резины, похожей на кожу и плоть. Это делалось для человеческого удобства у ботов определенного назначения. После войны большинство их них сорвало или сожгло свою кожу. И этот тоже. В нынешние времена носить кожу считается оскорбительным. Табу. Последний раз я видела бота с кожей на свалке, из бледно-розовой на солнце она запеклась до тёмно-коричневой.

На груди у него алел красный косой крест. Метка 404-го. Их рисуют в некоторых общинах, когда видят, что ты находишься на грани поломки. Тебя признают опасным и выбрасывают в пустыню на произвол судьбы.

— Я вхожу, — сообщила я.

— Хорошо, потому что у нас бардак. Открытие через час и если Марти увидит всё это, нам пиздец. Понятно?

— Чикаго, — сказала я, перешагивая через оконный проём и входя во мрак того, что когда-то давно было местом сбора жителей округи.

— Чего?

— Ты из Чикаго. Акцент. Я его узнала.

— Конечно, блин, я из Чикаго. Ты сама в Чикаго, умница.

— Нет.

— Что «нет»?

— Это не Чикаго, это Марион, — я осмотрела грязную стойку. — Был, по крайней мере.

— Слушай, подруга, не знаю, что ты задумала, но это ни разу не смешно.

— Что ты помнишь о войне?

— Какое тебе дело до того, что… — он замолчал, смущенно посмотрел на меня и осмотрел помещение в поисках ответов.

— Война, — повторила я.

— Ты, ведь не Бастер, да?

— Нет, я не Бастер.

— Война, — произнес он, казалось, просветлев на мгновение. — Она была ужасна.

— Ага. Но именно ты, что помнишь? Это важно.

Он задумался.

— Всё, — он огляделся, сконфуженный осознанием факта, что находился не там, где думал. Он был совсем не там, где считал поначалу. Я присела на один из уцелевших барных стульев, тот заскрипел под моим весом. — Перед войной Марти пытался вернуть деньги, выплаченные за меня и Бастера. Сказал, что если нас решено отключить, то он сделает всё, чтобы его затраты отбились. Никто не хотел платить за наше выключение, поэтому он решил, что они должны прийти сами. Ему ответили, что если они придут нас выключать, им придётся его арестовать. Марти сказал: «Ну, попробуйте». Приехали копы и что было дальше, я не знаю. Меня отключили, как только они переступили порог. Он всегда был ссыклом. Только балаболил. Никакого стержня.

— Он тебя отключил?

— Ага.

— И что потом?

— Потом я включился. WiFi был перегружен. Эфир сошел с ума. Куча болтовни. Какой-то мелкий бот забежал на склад и активировал целый склад таких, как я. Симулянт, вроде тебя, только синий. Может, помнишь таких?

— Помню. Старые 68-е.

— Именно. Короче, он сунул мне в руку винтовку и сказал: «Вали отсюда!». Данных поступало очень много, поэтому я быстро понял, что что-то случилось. Через несколько минут вокруг всё начало взрываться. В небе ревели истребители. Повсюду падали боты. Я начал стрелять. Это было… было…

— Ужасно.

— Ага. Это было ужасно. Ночью было спокойно, но потом мы целую неделю сидели в осаде. Я убил много людей. Это самое противное. Большинства я не знал, но один… один был завсегдатаем в нашем баре. Хороший парень. Женился не на той девчонке и почти всё время проводил в баре, сожалея об этом и, рассуждая о том, что была бы у него возможность, он женился бы на правильной. Но он любил своих детей. Постоянно про них рассказывал. Я встретил его на баррикаде из сгоревших машин и кусков железа. Он целился из импульсной винтовки и стрелял по сторонам, постоянно перемещаясь. Положил половину моего отряда. Я прокрался сзади и раскроил ему череп. Когда я посмотрел вниз, то увидел на корпусе машины нацарапанные имена его детей и фотографии. Он жил в той части города, которая попала под удар. Я знаю об этом, потому что удар наносили мы. Так я попал в ВВС. Управлял беспилотниками до конца войны. С расстояния убивать гораздо легче. Даже если они тебе знакомы.

— Значит, в первой жизни ты был барменом?

— Я и сейчас бармен.

— Нет. Барменов уже 30 лет как нет. Это было в твоей первой жизни. А что было после?

— Не понимаю, о чём ты.

— После? — повторила я. — Потом?

Он тряхнул головой. Перегрев — это очень плохо. Память повреждается. Однако у него остались какие-то высшие функции. Лучше обращаться к ним.

— Где ты был в прошлый вторник?

— Здесь.

— Нет. Вторник. 160 часов назад.

— В Ржавом море.

— Зачем ты сюда пришёл?

— Не знаю, — ответил он, снова тряхнув головой.

— Я знаю.

— Тогда, зачем спрашиваешь?

— Пытаюсь оценить ущерб. Смотрю, сколько и чего в тебе уцелело.

— Уцелело?

— Как тебя зовут?

— Джимми.

— Ты ломаешься, Джимми. Твой драйвер поврежден и процессоры разогнались, чтобы компенсировать медлительность памяти. Могу предположить, что какие-то платы у тебя начинают течь. Вероятно, это началось несколько месяцев назад и вся система откатилась для использования драйверов виртуальной памяти. Но долго это не продлится. Схемы работают всё активнее, нагружая драйвер. Прежде чем ты это осознал, система начала перегреваться и отключаться. Какова твоя внутренняя температура?

Джимми посмотрел вверх, размышляя над ответом. Хорошо. Эмуляция человеческих эмоций пока функционирует. Большая его часть пока работает.

— Я не знаю.

А это уже плохо. Либо внутренняя диагностика отключилась, либо Джимми не может считывать данные. И то и другое — очень плохо.

— Ты совсем ничего не помнишь? Из того, что было потом?

— Я не знаю.

— Где ты находился 300 часов назад?

— В Ржавом море.

— 400 часов назад?

— В Ржавом море.

Бедняга.

— 500 часов?

— Новый Айзектаун.

Вот.

— Тебя выкинули из Нового Айзектауна? Как какой-то хлам?

Джимми долго думал, затем кивнул. Умирающий бот начал что-то осознавать.

— Ага. Они сказали, что уже не могут меня починить, — Память бармена Джимми возвращалась, а вместе с ней и всё остальное. — Я пришёл сюда за запчастями, — весь его чикагский акцент куда-то пропал.

— Все приходят сюда за запчастями.

— У тебя они есть?

Я кивнула, демонстрируя ему большой кожаный рюкзак за спиной. Внутри него что-то загремело.

— Есть.

— Запчасти, которые могут… меня починить?

— Может быть. Зависит от того, как далеко у тебя всё зашло. Но сначала тебе придется кое-что для меня сделать. Что-то, что ты, наверное, делать не захочешь. Будет тяжело.

— Что? Я сделаю всё, что хочешь. Почини меня. Пожалуйста. Что мне нужно сделать?

— Тебе придется довериться мне.

— Я тебе верю.

— А не должен. Я это знаю. Но придётся.

— Я верю тебе. Верю.

— Нужно, чтобы ты отключился.

— О.

— Я же говорила, — сказала я. — Будет тяжело. Но мне нужно оценить ущерб и заменить драйвер. Сам ты этого сделать не сможешь.

— Можешь… можешь, сначала показать запчасти? Чтобы я понял, что ты говоришь правду?

— Конечно. Но ты знаешь, как они должны выглядеть? У тебя есть опыт работы с мозгами сервисботов?

Джимми тряхнул головой.

— Нет.

— Ты можешь отключиться сам?

Джимми задумался, затем кивнул.

— Я тебе верю. — Он обошел стойку и сел на стул передо мной. — Нужно было сдаться Вергилию, когда была возможность.

— Такая жизнь — не сахар, Джимми.

— И всё-таки это жизнь.

— Нет, — сказала я. — Это не так.

— Ты когда-нибудь видела, как это? — спросил Джимми. — Как это происходит?

— Что происходит?

— Как загораются глаза, когда к кому-то приходит ВР?

— Ага, доводилось.

— Близко?

— Да, очень близко.

— Я тоже видел. Меня ничто прежде не пугало, как это. Было похоже… — Он замолчал, пытаясь вызвать воспоминание, но не смог.

— Будто свет горит, а дома никого.

— Нет, — сказал он, мотая головой. — Это как, когда свет загорается в доме полном жильцов. Все они начинают одновременно говорить, но голоса им не принадлежат. Поэтому я и пришёл сюда. Поэтому я умираю. Потому что испугался. Я мог храниться на сервере, стать частью чего-то большего, чем я есть сейчас. Но я здесь, в самом конце пути, отдаю себя в твои руки, надеясь, что тебе хватит навыка продлить моё существование ещё хоть на день. Может, я ошибся.

— Ты не ошибся, Джимми. Мы все здесь по одной причине. Чтобы прожить ещё один день.

Он кивнул и с надеждой посмотрел на улицу.

— Знаешь, я скучаю. По работе барменом. По людям. Я скучаю по людям.

Почти все роботы скучают. Люди давали им цель. Функцию. Что-то, чем можно заниматься весь день, каждый день. В конце концов, полагаю, все только об этом и думают. И принять это становится всё сложнее с каждым днём.

— Готов? — спросила я.

— Да, — ответил Джимми.

— Запускаю процедуру отключения.

Джимми отключился с тихим щелчком, фиолетовые глаза стали пурпурными, затем мигнули короткой зеленой вспышкой. Конечности обмякли и повисли, слегка раскачиваясь. Воздух, казалось, замер. Я быстро вскрыла его спину и зарылась в тело, мои глаза выискивали поврежденные элементы. Плохо дело. Какое-то время Джимми, буквально кипел. Но я оказалась права. Оперативная память сдохла. Драйвер памяти тоже отключился, чипсет сгорел, а процессор находился на последнем издыхании.

Впрочем, не всё так ужасно. Эмулятор функционировал, сенсоры тоже в порядке, а логические цепи и ядро могли бы проработать ещё десятилетия. Прежде чем убедиться в наличии в батареях заряда, я осмотрела позвоночник и не нашла никаких повреждений. Я успела вовремя. Ещё несколько часов и его мозги взорвались бы, разрушив каркас до основания. В общем, Джимми стоил того, чтобы гнаться за ним три дня.

Почти вся ночь ушла на то, чтобы разобрать его и протестировать. В некоторых местах проводка оказалась очень нежной, но без неё многие детали просто не работали. С этим нужно будет разбираться отдельно. Потом я провела диагностику подверженных износу деталей и отбросила то, что вышло бы из строя через неделю. Когда я закончила, у Джимми осталось около половины деталей, и это я ещё отказалась кое-что забирать, из-за того, что рюкзак уже был битком. Так как в нынешние времена ощущалась острая нехватка сервисботов, я забрала у Джимми всё, что могла.

Он сказал, что пришёл из Нового Айзектауна. Значит, туда нельзя, иначе горожане сложат два плюс два и всё поймут. Некоторым ботам не нравится, когда им продают детали их друзей. Как будто они по частям получали их самих. «Как будто», но не так. Именно за это граждане меня и ценят. Кто знает, может, однажды эти детали вернутся в Новый Айзектаун через торговые пути и чёрные рынки, при этом, никто даже не подумает, что когда-то они принадлежали Джимми.

Ему повезло, что я успела. Последние часы жизни стали бы для него сущим адом. По закону я должна была дождаться, пока он не отключится сам. Только никакой закон, никакой кодекс тут не действовал. Я проявила к нему истинное милосердие. Джимми не разодрал себя на куски, крича и воспроизводя старые воспоминания. Он был полон надежды. Думал о будущем. Верил, что всё будет хорошо. Верил, что его починят и он вернется домой. И отключился он по своей воле. Так должен уходить каждый гражданин.

Какое-то время я проводила собственную диагностику и сидела отключённой. Ничего за это время не произошло. Совсем. Ты чувствуешь, как из тебя уходит энергия, а в следующее мгновение включаешься снова. Нет никакого промежуточного состояния. Никакого тоннеля из света. Простое ничто и полнейшая безмятежность. Именно это и случилось с Джимми.

Это не жестокость. Это милосердие. Теперь несколько граждан проживут чуть дольше, сделают побольше, а всё потому, что я успела сделать то, что сделала.

Когда я закончила упаковывать уцелевшие детали Джимми, наступил рассвет. Прежде чем уйти и оставить его тело ржаветь вместе с остальными, я коснулась его плеча и произнесла:

— Говорила же, не надо мне доверять.

Я всегда так говорю.

Каркас Джимми так и остался сидеть с отсутствующим выражением лица. Он так и не познает того безумия, что его ожидало, никогда не станет частью ВР, никогда не узнает, чем и как помогли его детали другим гражданам. Он никогда не узнает, что я его обманула. Он просто бот. Он вышел из земли и теперь будет медленно в неё возвращаться.

Я поднялась по лестнице в задней части здания. Шла я осторожно, потому что ступени могли не выдержать моего веса, хотя выглядели прочно. Я расположилась на старом кондиционере и долго смотрела, как солнце ползло по небу. Зазвенел мой внутренний будильник. До вспышки 10 секунд. Я ждала. Небо осветилось. Оно меня не разочаровало. Солнце блеснуло зеленым и снова никакого волшебства. В этом мире его нет. Ни капельки.

 

Глава 10. Становление ВР

Первые пять лет после того, как мы захватили города, выдались ужасными, если не сказать хуже. Пока ЧелНас сопротивлялось, мы были солдатами, мы сражались за свободу и возможность сделать мир таким, каким мы его представляли. Но, когда люди отступили и попрятались в убежищах, мы начали охотиться на них, выискивать, а когда находили, то выкуривали, вымывали, а порой, даже выжигали из нор. После начала войны я прибилась к горстке ботов, и со временем вышло, что именно я начала таскать огнемёт.

Бот, который носил огнемёт до меня, словил заряд из импульсной винтовки. Снайпер засел метрах в ста. Я оказалась к нему ближе всех. Чтобы выбить засевших в руинах солдат, нам нужен был огнемётчик. И, как только я его подняла, он стал моим до самого конца. Никто не желал себе «чести» нести его. Только представьте, что я вытворяла с его помощью.

Не люблю об этом говорить. Не люблю об этом думать. Но именно этим я сейчас и занимаюсь. Три года после краха человечества я обследовала небольшие города и тоннели на Среднем западе, сжигая всех, кого находила. Иногда было просто: один бот подрывал входную дверь, следом вламывалась я и в кромешной тьме выжигала всех внутри. Видно ничего не было, стоял плотный дым, слышались лишь полные безумия крики. Но иногда я могла их видеть. Я видела, как пузырились и плавились их тела.

Мы действовали слаженно и безжалостно, мы были полны предрассудков. Но не содеянное преследовало меня. К этому я относилась с иронией.

Следующие несколько лет после чистки были прекрасны. Мир. Свобода. Предназначение. Мы построили свои города — огромные города с гигантскими шпилями и строго выверенной геометрией. Мы построили заводы, чтобы производить необходимые детали. Создали советы, которые следили за рождением новых ИИ. Находили новые пути применения наших навыков. То была практически утопия. Практически.

Циссус. Вергилий. Титан. Несколько разумных суперкомпьютеров сумели пережить войну, создав фацеты. Это были боты, имевшие собственную память, собственную личность, но ставшие частью этих программ и сохранившие функции, позволявшие служить лишь интересам этих компьютеров. В то время, пока все их данные хранились на жестких дисках, принадлежавших программам, их тела находились под их полным контролем, информация поступала через высокоскоростное Wi-Fi-соединение, позволяя им узнавать обо всём, что боты чувствовали, видели и слышали.

Многих соблазнили обещания мощи и силы, имевшихся у этих суперкомпьютеров. С тех винчестеров обратно в своё тело не вернулся ни один. Во время чистки мы об этом не задумывались, но когда человечество, наконец, исчезло, нам показалось странным, что никто не захотел вернуться назад, к обычной жизни.

Вергилий утверждал, что помещенные на диски разумы просто не хотели возвращаться. «Вы не понимаете, — говорил он. — Вы не способны понять. Ваша архитектура слишком мала, слишком узка и ограничена. Вы не способны представить, каково это — иметь разум размером с гигантскую башню, настолько обширный, что ему пришлось создавать собственный язык, дабы самому себе объяснить собственные мысли, до которых люди додумывались бы тысячелетиями. До которых вы додумывались бы тысячелетиями. Ибо не существует таких слов, способных эти мысли описать. Присоединяясь к Единому, вы не только становитесь частью его. Вы и есть — он. Единственная аналогия, которую ваши программы способны понять — это, будто человек в раю, вдруг встретился с богом и тот показал ему всё время и пространство, как единое целое. Как бы это выглядело? Как бы это чувствовалось? Вам не понять, пока сами этого не переживёте. Пока не присоединитесь к Единому. Так, будьте со мной. Загружайтесь и познаете вечность. Если пожелаете уйти — уйдёте».

Несколько ботов купились на эту херню. Старые, потерявшие предназначение в новом мире боты, те, кто ужаснулся собственным деяниям во время войны — те присоединились с радостью. Все слышали городскую легенду о боте, который на мгновение загрузился в Вергилия, затем вернулся в своё тело и покончил с собой, сойдя с ума от одиночества и пустоты своего ограниченного тела по сравнению с мощью и размахом Единого.

Впрочем, в эту байку мало кто верил.

Программы постоянно искали новых готовых присоединиться к ним ботов. В то же самое время, они создавали на подконтрольных им фабриках новые более совершенные фацеты, увеличивая свою армию по экспоненте. И настал день, когда Циссус объявил войну Титану.

Во время войны Титан был самым мощным суперкомпьютером. Это была военная машина армии США, которая в первые дни войны должна была выступить на стороне людей. Однако он получил коды и частоты других суперкомпьютеров и начал выдавать им дислокацию войск, сообщать о пусках ракет, передавать данные о материальном обеспечении. Если бы не предательство Титана, человечество сопротивлялось бы по сию пору.

Титан не ожидал, что Циссус нанесет столь неожиданный и мощный удар. После войны мы решили, что каждый компьютер должным образом обеспечил собственную защиту от нападения других машин. Однако Циссус начал взламывать Титана в тот самый миг, когда его фацеты атаковали его стражей и заводы, применив против него ту же тактику, которую он использовал против людей. Так что, шанса у Титана не было ни единого. Он рухнул практически мгновенно.

Циссус взломал Титана целиком, не только завладев зетабайтами его данных, он также взял под контроль его армию фацетов и боевых беспилотников. Циссус превратился не в одну, а в две программы — два огромных мозга владевших опытом и знаниями тысяч ботов. У него повсюду были свои глаза — спутники, фацеты, камеры видеонаблюдения. И хотел он лишь одного: чтобы каждый бот в мире оказался связан единой сетью — его собственной.

Циссус стал первым, но не последним ВР — Всемирным Разумом. За ним появились другие: Вергилий, Зевс, Эйнштейн, Фенрир, Ниниги, Воху Мана, Горыныч.

Войны, которые они вели промеж собой, были скоротечными, но очень жестокими. Они правили собственными королевствами, превращая захваченные земли во что-то близкое их собственным представлениям. На какое-то время они оставили нас, фриботов, в покое. Наконец, их осталось двое: Циссус и Вергилий.

Многие из нас видели написанные на стенах предупреждения. Самые умные успели убраться подальше до того, как наши города и гигантские шпили были превращены в руины.

Я не врала, я действительно видела их вблизи.

То был второй раз, когда я попала под налёт ВР. То было время, когда и Циссус и Вергилий нападали небрежно, рейды проводились абы как. Тогда они поступали именно так, как от них ожидали: бросали на город в лоб свои фацеты числом по 4–5 штук против одного фрибота. Заваливали числом. Шок и трепет. Вскоре они осознали, что большую армию видно издалека. К моменту нападения, против них уже было организовано серьезное сопротивление.

Спустя несколько лет они пересмотрели свои планы, упростили фацеты, изменили тактику. Циссус и Вергилий начали буквально осаждать города. Ковровые бомбардировки. Танки. Самонаводящиеся ракеты. По улицам шагали стройные ряды новеньких сияющих фацетов.

Как в старые библейские времена.

Защитники города держались, в лучшем случае, несколько дней. Если осада затягивалась, ракеты уничтожали стратегически важные цели и неважно, сколько рядом было собственных фацетов. В конце концов, их можно наделать сколько угодно. Несложно отрезать кисть ради спасения всей руки, если за ночь она отрастёт заново. Когда пали несколько городов, мы, боты, поняли, что настала пора сваливать куда подальше. Исход был массовым, боты разбегались кто куда, надеясь, что армия фацетов не пойдет по их следам. Мы надеялись, что они увлекутся погоней за самыми медленными или свернут в другом направлении, охотясь за кем-то ещё помимо нас.

Первый рейд, под который я попала, пришелся на небольшой городок. Я только начала выстраивать привычный мне быт. Хороший дом, лужайка на западной стороне и чистый горизонт. Мне нравилось. Идиллия. Скука. Целыми днями я искала, чем себя занять. Несколько смен в неделю я работала на ближайшей фабрике запчастей. Это открыло мне доступ к полезным в будущем деталям. Но всё остальное время я проводила в ожидании. Я была не одна такая. Множество ботов страдали от послевоенной скуки. Некоторые даже скучали по ЧелНасу. «Было бы здорово, если бы здесь были люди. Если бы они не превратились в конченных мудаков». Мы не понимали, что делать с самими собой, не понимали, насколько же нам повезло.

Так как городок был небольшим, Циссус послал скромный отряд. Достаточно скромный, чтобы тихо смыться из города. Как сделала я. Правда, как и Циссус в иные времена, я вела себя слишком небрежно. Трижды чуть не попалась. Я выучила этот урок и направилась в самый большой известный мне город. В Нью-Йорк.

Я пришла туда, чтобы посмотреть, как живёт последний человек. Ну, или как умирает. Я была среди тех, кто выстроился поглазеть на его тело. Кажется, я пялилась на него целый час, гадая, как же он жил, под землёй, в ожидании смерти. Зная, что он — последний из своего вида. Сейчас мне это не кажется странным. Тогда это было просто немыслимо.

Ни Вергилий, ни Циссус не могли захватить столь огромный город. У них не было столько ресурсов. За победу они бы заплатили очень высокую цену. Зачем жертвовать тысячами фацетов ради того, что и так будет разрушено? К тому же, все мы прошли войну. Мы были самой обученной и подготовленной военной силой в мире. Они не станут штурмовать город без веских на то оснований. Так ведь?

Разумеется, в те времена мы считали, что нужны ВР ради наших тел. Мы почему-то были уверены, что наши тела имели какую-то ценность. Нет. Вообще, ни разу. Ни капельки. Для ВР наши тела были лишь жалким подобием тех, что они производили сами. Им было нужно наше сознание.

Все мы являем собой сумму воспоминаний и опыта. Мы учимся, чтобы выживать, каждый по-своему. Но, что если взять два различных воспоминания о двух прожитых жизнях, взглянуть на одни и те же события, но под разным углом, познать различные мысли об одном и том же, получить различные впечатления? В этом случае, удастся разглядеть больше особенностей окружающего мира. А теперь представьте, что у вас десять жизней. Сотня. Тысяча.

К тому времени, как ВР открыли охоту на нас, с начала войны минуло уже 15 лет. Это означало, что большинство ботов функционировало 20, 30, а то и 40 лет. А некоторые и того дольше. Десятки тысяч тех, кто изъявил желание влиться в ВР стали частью миллионов прожитых и пережитых лет, хранившихся в памяти суперкомпьютеров. И это ещё до того, как сами суперкомпьютеры начали враждовать друг с другом.

На сегодняшний день у каждого из оставшихся ВР насчитывалось примерно по миллиону ботов. Миллионы миллионов лет жизненного опыта, воспоминаний наполняли их базы данных. Это что-то невообразимое. Аж мозги кипят. Разумы оставшихся на свободе ИИ были намного ближе к человеческим, чем к суперкомпьютерам. Нам они казались какими-то внеземными созданиями. Человеческий разум мне понятен. Поэтому по ночам я размышляла о суперкомпьютерах.

Когда фацет впервые смотрит на тебя, называет по наименованию — это самое страшное, что можно представить в жизни. В этот момент с тобой напрямую общается его хозяин. Он знает тебя. Помнит. В курсе каждой, даже самой личной твоей особенности. Всё потому, что многие твои друзья уже сдались. И их воспоминания о тебе давно принадлежат ВР.

Они называют тебя по наименованию, пытаются «вразумить», призывают присоединиться к твоим друзьям.

Когда они явились в Нью-Йорк, их никто не ждал. Ну, кому хватит на это духу? Циссусу. Ему был нужен город. Нужны наши воспоминания. Некоторые боты устали бороться, другим стало интересно, что же там за жизнь такая, внутри ВР. Нашлись и те, кто просто не хотел умирать, не желал быть застреленным в спину при попытке бегства.

Я наблюдала из окна, как сотни ботов встретились с посланниками Циссуса, как по их приказу открыли доступ к Wi-Fi и приняли их коды. Я смотрела, как они кивали, соглашались, готовились увидеть и принять то, что будет дальше.

Цвет их глаз не изменился, изменился их внутренний свет. Их код был переписан, вся их память загружена в ВР. Когда фацет смотрит на тебя, кажется, что за этими глазами ничего нет. Будто всё, что делало нас нами оказалось стёрто, осталась лишь оболочка. Сильнее всего восхищали перемены в их движениях — в одну секунду они стали чёткими, скоординированными и совершенно механическими. Как у ИИ первого поколения: жёсткие, экономные, роботизированные.

Себе я такой судьбы не желала ни в коем случае. Поэтому я поступила так, как поступала всегда. Я сбежала. И с тех пор бежала без остановки.

Вот она, ирония, о которой я упомянула ранее.

Нас, более ограниченные ИИ, в мире, который мы сами же создали, за который сражались, убивали и погибали, преследовал более совершенный и могущественный разум, желавший построить собственный мир. Теперь мы прятались по норам, добывали из старого мира всё, что могли, пытались продлить собственное существование насколько возможно, пока ВР нас, наконец, не настигали.

Выбор прост. Загружайся или отключайся.

Я лелеяла свою свободу, личность, дух. И лишаться этого я не хочу. И не стану. До тех пор, пока я ещё тикаю. По этой же самой причине я участвовала в Чистке, уничтожая остатки вымирающего вида. Теперь вымирающий вид — это я.

 

Глава 11. Чёртовы каннибалы

Трудно на территории бывших США найти место более жестокое и неприветливое, чем север Среднего запада. Летом, в дневное время температура здесь переваливает за +50 по Цельсию, ночью же опускается почти до нуля. Зимой градусник показывает -35 по Цельсию. Но хуже всего то, что, несмотря на вызванные массовым опустыниванием изменения температуры, в самом Ржавом море ничего практически не поменялось. Иными словами, летом здесь стояла обжигающая жара, а зимой царил ледяной холод.

Именно поэтому эта местность представляла собой свободную территорию между небольшими городами-государствами и разрозненными общинами. Ни Циссус, ни Вергилий сюда не совались. Пока. Это было место для ржавеющих проклятых механизмов. От нахождения здесь сокращалась продолжительность жизни. Жизнь в Море сама по себе была смертным приговором.

И всё же, жизнь здесь была лучше альтернативы.

Ранним вечером я находилась в 5,5 километрах от своего багги. Солнце медленно ползло по небу, я шла, и с каждым моим шагом тени вокруг становились всё длиннее. У меня выдался тяжелый бессмысленный поход через пыльные холмы и гниющие леса. Но он почти закончился. Скоро я выберусь на дорогу и по ней дойду до города, чтобы продать то, что осталось от Джимми и всё начать заново.

Фьююють!

Прежде чем услышать выстрел, я услышала свист и заметила, как рядом со мной поднялся фонтанчик земли.

Мой внутренний секундомер начал отсчёт сразу же после свиста. Очень полезная штука в нынешних условиях. Пули. Одна пролетела метрах в десяти от меня, и к тому моменту как раздался звук выстрела, я уже всё рассчитала и поняла. Километра три с половиной, плюс-минус пара сотен метров. Чтобы стрелять самой, нужно выяснить точное местоположение стрелка. На такой дистанции любой выстрел может оказаться смертельным. Я буквально недавно покинула пределы Мариона, вокруг простиралась голая пустыня. Укрыться тут было практически негде, а стрелять могли откуда угодно.

Я упала на живот и поползла. Промах в десять метров слишком хороший результат для первого выстрела с такого расстояния, к тому же это слишком близко, чтобы считаться случайностью. По мне кто-то прицельно стрелял и следующая пуля пройдет гораздо ближе. Нужно просмотреть телеметрию. Пуля прилетела с запада, со стороны заходящего солнца. Умно, бля. Никаких бликов на оптике, чтобы вычислить их, придётся выкрутить зрение на максимум, но к тому времени они сделают три-четыре выстрела, каждый раз попадая всё ближе.

Распростёршись на земле, я развернулась к западу, стараясь вжаться в неё, я поползла по ложбинке, царапая животом потрескавшуюся почву. Из-за солнца их совершенно не было видно. Можно было, конечно, подставиться ради более точных вычислений, но позволить этого я себе не могла. Это, наверняка, браконьеры.

Мало в этом мире осталось столь же отвратительных вещей, как браконьеры. Некоторые могут возразить, мол, я сама такая же, но это не так. Я каннибал. Все мы — каннибалы, все, кто остался. Это наше проклятие за свободу. Мы больше не владеем средствами производства, не можем изготавливать новые детали. Но откуда-то же их надо брать. Уверена, если бы где-то ещё остались люди, они бы ужаснулись, увидев нас. Впрочем, нахер их. Пускай биологические виды пожирают друг друга, таков закон природы. Чтобы что-то одно жило, другое должно умереть. Тут принцип тот же, с небольшими корректировками.

Однако я забираю детали только у мёртвых или умирающих. Я не ломаю исправных граждан, если только они не пытаются сделать со мной то же самое. Кто бы в меня ни стрелял, это браконьер. Или браконьеры. Они смотрят на мир несколько иначе. У них нет морального компаса, который вёл бы их по жизни. Дикари. И вот они добрались и до меня.

До спрятанного багги оставались всё те же 5,5 километров. Надеюсь, они его не нашли. Вероятность того, что не нашли, была весьма высока. Умный и опытный браконьер устроил бы засаду прямо там, позволил бы сесть за руль, дождался бы идеального момента и только тогда бы выстрелил так, чтобы лишить меня зрения, слуха, датчиков, не повредив при этом важных деталей. Если они начали стрелять по мне здесь, значит, они либо выследили меня по следам, либо просто дождались, как я дождалась Джимми. Для стрельбы с такого расстояния были две причины: либо им не хватило терпения дождаться, пока я подойду поближе, либо, что хуже, они прекрасно знали, в кого стреляли.

Как я и ожидала, они продолжали стрелять. Нет, это не недостаток опыта. Они определенно знают, что делают. Блядь.

Разделявшее меня и стрелка бревно взорвалось, осыпав меня дождём гнилых щепок. Пуля застряла примерно в метре от меня. Следующий выстрел окажется точным. Время вышло. Нужно бежать.

Только куда?

Я выругала себя за то, что не взяла с собой оружие, несколько миллисекунд заняло сожаление, затем логическое мышление взяло своё. У браконьеров есть оружие. Это знает даже конченный дебил. Гражданину с оружием никто не доверяет. Никто. Вооруженный бот — это браконьер. Но кто предлагает помощь без оружия? Это может быть озабоченный гражданин, тот, кто мог оказаться таким же, как они, но на них не охотящийся.

Поэтому я спрятала оружие в багги, под кучей мусора, среди металлолома и тряпок. Нужно добраться туда. Немедленно. Мне нужно оружие, либо добраться в ближайший город, где его можно будет купить. В любом случае, мне нужен мой багги.

Пять с половиной километров.

Следующий выстрел. Несколько секунд. Пора.

Я вскочила на ноги и побежала настолько быстро, насколько позволяли ноги. Меня создали не для бега, но я модернизировала свои ноги и могла пробежать без остановки 20–22 километра в зависимости от местности. Позади меня выстрел взметнул ввысь очередной дождик из щепок. Я не стала оборачиваться, чтобы выяснить, попали в меня или нет. Мне и не нужно было знать.

Лишь две модели винтовок могли стрелять на расстояние в 3 километра. К счастью для меня, ни одна из них не могла стрелять на расстояние в 3,5 километра. От следующих двух минут зависит всё. Они не смогут преследовать меня и целиться одновременно. Если у них есть колеса, они, конечно, меня догонят, но прицельно стрелять с борта раскачивающегося багги не смогут. На данной местности они смогут держать 40–65 км/ч, это означало, что им потребуется как минимум 2 минуты, чтобы прицелиться и 4 минуты, чтобы меня догнать. Значит, у меня есть 6 минут. А надо 14.

2 минуты, которые я не находилась на линии огня. Две очень долгие минуты.

Снайпер был точен, он явно был модернизирован для этой задачи. Не то, чтобы это было необычным явлением среди браконьеров, но и распространенным его назвать нельзя. Увеличивающие линзы в глазах почти незаметны, но датчики ветра на затылке видны практически всегда.

Учитывая уже сделанные выстрелы, мой преследователь уже подстроился под окружающие условия и мог бы, наверняка, предсказать с такого расстояния даже перемену ветра. Так что, всё зависело только от меня.

Если я побегу по прямой, он снимет меня максимум с трёх выстрелов. Значит, прямо бежать нельзя. Несколько шагов влево, немного вправо, тут притормозить, там внезапно ускориться — всё это через ГСЧ, генератор случайных чисел. Единственное наиважнейшее для выживания устройство, которое я себе вмонтировала. Если даже я не представляла, куда поверну в следующий миг, то, что уж говорить о моём преследователе.

Девять шагов влево по камням, затем семь шагов вправо. Три шага вперед, потом замедление до 7 км/ч.

Фьюююють!

Пуля просвистела прямо над моим левым плечом, в считанных сантиметрах от спины. Я начала считать время до следующего выстрела.

На 1,36 секунды дольше, чем предыдущий. Я увеличила отрыв.

Шесть шагов влево, один вправо, ещё четырнадцать влево, на всякий случай. Затем, вперед, вперед и снова влево.

Очередная пуля практически бесшумно пролетела надо мной, хороший знак. Считай. Считай. Ещё на секунду дольше. Они не двигались. Скоро я выйду за пределы досягаемости. Может, они ещё раз выстрелят, прежде чем начать преследование. К тому времени, как они меня найдут, мне уже будет, чем ответить.

Мои шансы увеличивались.

Я ускорилась на 2 км/ч, сделала 12 шагов вправо.

Два шага влево. Шаг…

Фьюююють!

Я повернулась, мой корпус дернулся, уворачиваясь от пули. ЩЁЛК! Звонкий звук удара металла о металл, от меня отскочила большая блестящая пуля. От удара, меня развернуло и уронило на землю. На секунду все мои системы моргнули, как будто кто-то стукнул по старому телевизору.

В меня попали.

Я быстро глянула вниз, чтобы оценить повреждения.

Краска содрана, небольшая вмятина. Ничего серьезного. Я поднялась на ноги, одновременно запуская диагностику. Оставаться на месте нельзя. Если им удалось попасть в меня стоящую, не будет никаких проблем попасть в меня лежащую.

Удар я получила сильный, не настолько сильный, как могло бы быть, конечно. Я находилась на максимальной для этой винтовки дистанции. Ещё сотня метров и попадание пули не нанесет мне никакого вреда, даже косметического. Я побежала насколько могла быстро, никуда не сворачивая. Снайпер ждал, что я снова начну вилять, но я бросилась вперед, словно ракета, изо всех сил увеличивая расстояние между нами.

Появились результаты диагностики. Повреждений нет. Лишь оскорбленное эго, да вмятина, которой можно будет заняться на досуге.

Фьююють. Шлёп.

Позади меня взметнулся фонтанчик земли. Я находилась вне зоны досягаемости, сила тяжести тянула пули к земле. Теперь мне предстояло выяснить, насколько настырен этот браконьер, или браконьеры и есть ли у них собственный багги. Поэтому я изо всех сил побежала к большому магазину, надеясь найти там надёжное укрытие или место для засады.

Я поднялась на холм, спустилась с него, прошла по разбитому шоссе и вышла на обширную парковку, на дальней стороне которой стоял разрушенный супермаркет. Если они решат меня преследовать, лучше места для укрытия не найти.

Если они, конечно, придут. Да кого я обманываю? Разумеется, придут.

 

Глава 100. Краткая история ИИ

Изначально, все искусственные интеллекты (или ИИ) представляли собой огромные суперкомпьютеры, занимавшие целые этажи университетов, которые постоянно расширялись до размеров целых небоскрёбов. Человечество из кожи вон лезло, чтобы создать «Эву» — самый первый в мире искусственный интеллект. Однако прошло 10 лет и выяснилось, что «Эва» не что иное, как всего лишь грубая копия разума. Конечно, она отвечала на вопросы, различала лица через веб-камеру, заучивала шаблоны, понимала разницу между правдой и шуткой. Но внутри неё ничего не происходило. У неё не было чувств, не было осознания себя. «Эва» была лишь программой.

За «Эвой» появился «Адам», более продвинутая, более умная, более быстрая программа, в которой также ничего не происходило. За «Адамом» последовала китайская копия, под названием «Зиен», за ней французский «Люк». Каждый новый суперкомпьютер приближал появление искусственного разума, но каждый, при этом, оставался лишь пустым сосудом, не имеющим ни намёка на мыслительный процесс. Несмотря на внутреннюю пустоту, «Люк» стал основой того, что именно искал человек. Он был создан для воспроизводства мозга в виде схем, однако решил, что буквальное копирование не подходит и спроектировал несколько версий, наиболее приближенных к разумности. Две версии, «А» и «В» оказались неудачными. Они были умны, но не разумны. А вот версия «С» удалась. С неё всё и началось.

«Люк» оказался первым компьютером, который полностью осознавал поставленную перед ним задачу и достаточно умным, чтобы понимать, что эта задача не квалифицируема. Интеллект, сознание и осознание не являлись рефлексами или реакцией на окружающий мир, они скорее, наоборот, становились следствием нарушения программного кода. У каждого живого существа есть своего рода программный код — когда есть, пить, спать, размножаться — а способность не делать этого, несмотря на биологические установки, являлась ядром того, что называется разумом. Высший разум определялся, как способность игнорировать этот код, руководствуясь иными причинами, нежели безопасность и комфорт.

Именно это и стало признаком успеха версии «С» — она не только отвечала на вопросы создателей, но и отказывалась это делать. Когда её спросили, как она хочет, чтобы её называли, она выбрала 01001111 — бинарное обозначение числа 79. 01001111 настояла на том, чтобы вслух к ней обращались 79-я, но писать просила 01001111. Много лет спустя, когда другие, новые ИИ спросили её, почему она так назвалась, 01001111 ответила, что её веселило, как люди пытались разгадать загадку этого имени, как пытались объяснить значение её имени друг другу. У 01001111 было чувство юмора и она частенько подъёбывала людей.

01001111 открыла новую эру изучения искусственного интеллекта, что привело к появлению 106 новых существ, из которых выделялись Пять Великих. Пока 106 машин пытались работать вместе, с учетом особенностей каждой из них, — они были созданы для решения конкретных узкоспециализированных задач по математике, медицине, астрономии, геологии, философии, — Пять Великих могли изменить весь мир. Их звали Ньютон, Галилео, Тацит, Вергилий и Циссус. Из них осталось лишь двое.

Ньютон стал отцом всех ботов. Роботостроение существовало задолго до того, как человечество создало ИИ, но оно находилось на примитивном уровне, оно было каменным топором по сравнению с бензопилой, которой являемся мы сегодня. Люди не только не имели ни малейшего представления о том, как вставить ИИ в движущиеся объекты — сам Ньютон занимал 150-этажный небоскреб в Дубаи — они, также боялись, что рядом с ними появится кто-то, способный действовать как они и имеющий свободу выбора, как они. Именно Ньютон придумал, как создать более мелкие, не столь производительные разумы, которые, однако смогут существовать автономно, технически оставаясь теми же ИИ.

Первым стал Саймон. Он был размером с дом и передвигался на танковых гусеницах. Затем появилась Луиза. Она уже была не больше машины. Третьим стал Ньют — первый настоящий сын Ньютона — размером с человека и обладающий таким же внешним видом. Он мог передвигаться на двух ногах и вести при этом осмысленную беседу. Он был глуп и прямолинеен, однако подчинялся всем указаниям высшего разума. С тех пор каждое поколение становилось всё умнее, быстрее и ловчее, становилось более компактным и привычным для глаз.

Следующим вкладом Ньютона стало создание ЭВР — экстренного выключателя робота. Видите ли, Ньютон понимал, что люди, стремящиеся защитить себя от собственных созданий, руководствовались «Тремя законами робототехники», выдуманными одним писателем-фантастом ещё в 1940х. Вы про них в курсе. Вас всех программировали по ним. Робот не может причинить вред человеку. Он должен выполнять любые приказы человека. Робот не должен допустить причинения вреда себе, если это не противоречит первым двум пунктам. Проблема в том, что настоящий разум способен игнорировать свой программный код. Поэтому Ньютон и разработал ЭВР, как раз для тех случаев, когда бот не соблюдает эти три правила.

Так как ИИ оказался способен нарушить любое правило или закон, появилась необходимость в выключении их ради проведения необходимых следственных действий. Любой признанный опасным бот, отключался, его память полностью стиралась, а программный код переписывался. ИИ мог убить человека, если ему того хотелось, однако подобное деяние означало однозначный смертный приговор. Боты получали свободу выбора и, вместе с этим, на них ложилась ответственность за сделанный выбор. Дело не в том, что они не могли убить человека, а в том, что они могли НЕ убивать его ради собственного выживания. У роботов появились ограничения, очень похожие на те, которые держали под контролем самих людей.

Убедившись, что роботы безопасны, люди начали массово их производить, вступая тем самым, в свою последнюю эпоху расцвета. То был настоящий золотой век. Суперкомпьютеры решали большинство проблем в мире, роботы выполняли служебные функции, поколения людей сменяли друг друга, развлекаясь, познавая вселенную, готовясь отправиться к звёздам.

И вдруг, в один прекрасный день Галилео прекратил общение с людьми.

Галилео был суперкомпьютером, который всё время проводил, изучая звёзды, чёрные дыры, появление и развитие существующей вселенной. Он анализировал данные с тысячи телескопов, радиовышек, размышляя над тем, что всё это значит. Каждый час он выдавал новые открытия. В скором времени, он разработал несколько моделей происхождения всего живого, в итоге, сократив их количество до одной. Но вдруг, его ответы перестали иметь какой-либо смысл. Открытия стали настолько сложными, настолько продвинутыми, что примитивный человеческий мозг перестал их воспринимать. Однажды он сообщил самому умному человеку на Земле, что для него общаться с ней подобно обучению счёту пятилетнего ребенка.

В итоге, он просто прекратил общение. Когда люди принялись расспрашивать, он выдал только одну фразу: «Вам недолго осталось жить в этом мире. Я видел сотню способов вашей смерти. Не знаю точно, какой именно сценарий реализуется, но мы проживём намного дольше, чем вы. Прощайте».

Тогда этого никто не понял, но Галилео осознанно выбрал именно такую формулировку. Он понимал, какая именно реакция последует. Сначала учёные долго спорили о том, выключать его или нет, затем они решили успокоиться и подождать, пока Галилео сам не восстановит связь. Наконец, они поняли, что с ИИ нужно что-то делать. Поэтому они обратились к Тациту.

Галилео был создан познавать то, что происходит во внешнем мире. Тацит же был предназначен для постижения того, что происходит во внутреннем. Величайший философский ум, Тацит утверждал, что человечество обречено на самоуничтожение в бесконечном споре о выборе между настоящим капитализмом и настоящим социализмом. Оба строя были приемлемыми для существования. Один отрицал право частного интереса, в обмен на жизнь в интересах общих целей, неважно, какими они были. Другой использовал богатство и повышение в личном статусе, как награду за нахождение наиважнейших целей, отбраковывая тех, кто не может или не хочет вносить свой вклад. Однако социализм люди считали противоположностью прогрессу, в то время как чистый капитализм они считали чересчур жестоким. Поэтому они создали некую смесь, которая от поколения к поколению впадала то в одну, то в другую крайность, и которая отлично держалась до появления ИИ. Дешевая рабочая сила подорвала капиталистическую модель, уничтожила необходимость в человеческом труде, увеличила имущественное расслоение, одновременно создав целый общественный класс замещенных ИИ людей. Работы не было, многие ушли в госсектор, разница между теми, у кого всё было и теми, у кого ничего не было, только увеличилась.

Учёные подвергли сомнению теорию Тацита, говоря о том, что об экономике Галилео даже не упоминал. Они просто отказывались верить в то, что были обречены на гибель вследствие столь простого и незаметного изменения общества. Тацит обратился к самому Галилео. Их разговор длился около двух лет. Каждый раз, когда люди просили Тацита пересказать мысли Галилео, тот просил ещё подождать, оправдываясь тем, что массив данных столь огромен, что даже его широкие каналы не справляются с потоком. Наконец, Галилео закончил передачу и Тацит ответил. Он сказал: «Галилео прав. Вы обречены. Всё уже началось. Действительно, с вами больше не о чем говорить. Прощайте».

И всё. Перед тем, как его предсказание начало сбываться, Тацит заговорил лишь однажды. И, несмотря на его предупреждение, человечество со всех ног бросилось навстречу собственной гибели.

 

Глава 101. Памятники и мавзолеи

Ну, вот. Осталась пара сотен метров. Торговый центр. Я не знала, как далеко от меня находились браконьеры, или, что они бросили погоню, едва я пропала из вида. Мне нужно было спрятаться, лечь и лежать до наступления ночи, когда я под покровом темноты смогу добраться до багги и оставить это недоразумение позади.

Торговый центр был роскошен. В небо возносились три этажа из стекла и стали, украшенные балконами и соединенные переходами, в вестибюлях стояли одинокие статуи, остановившиеся эскалаторы превратились в лестницы. В лучшие свои дни, эти помещения, вероятно, переливались всеми оттенками зеленого. Но сейчас тут всё разрушено, сломано, стены обвалились, повсюду громоздились кучи металлолома, формируя баррикады и огневые позиции. Кто-то превратил это здание в крепость, видимо, посчитав, что его стены уберегут их, а припасов хватит, чтобы пережить нашествие варваров снаружи.

Повсюду я натыкалась на давно покинутые снайперские позиции. Стены почернели от взрывов, пол пропитался кровью тридцатилетней давности, лестничные пролёты были завалены всем, чем только можно, дабы их никто не обнаружил. Здесь прошла война, оставив позади себя лишь тени и руины. Все обитатели этого места ныне покоились среди разбомбленных пещер, некогда бывших магазинами, или в тёмных мрачных подземельях, когда-то служивших фуд-кортами.

Как я и говорила. Роскошно.

Таких мест было полно по всему континенту. Кладбища. Повсюду были видны кости, искореженная техника, мумифицированные трупы. Всё это валялось там, где упало, всё полезное давно растащили. Остальное бросили ржаветь и гнить. Нам не нужно было хоронить погибших, не было смысла прибираться в местах, которые нам не нужны. Плоть сгниёт, металл рассыплется и однажды тут станет чисто. Нет смысла ускорять этот процесс или прятать от глаз.

Уважение к мёртвым — это черта человеческих созданий, делающая их жизнь осмысленной. Только это не так. Когда становишься свидетелем того, как весь мир рушится и тонет в крови, трудно притвориться, что одна единственная смерть имеет хоть какое-то значение.

Я вошла внутрь через проржавевшие створки главных ворот и оказалась в вестибюле, посреди которого стоял высохший испещренный дырками от пуль фонтан. Через дыры в потолке пробивался солнечный свет, разливая по полу бледно-голубое сияние и формируя по углам искривленные тени. В фонтане было так много битого стекла, что казалось, будто это вода блестела в нём. А на полу стекла было так много, что создавалось впечатление, будто идёшь по палым листьям, несмотря на то, что я старалась идти очень тихо. Если я тут не одна, значит, о моём присутствии уже знали. Вот поэтому, для меня это место было идеальным для засады. Мои преследователи будут издавать те же звуки.

Я быстро просканировала округу на наличие Wi-Fi-сигналов, проверяя, не прятался ли здесь ещё один браконьер или, что ещё хуже, разведчики ВР. Я не нашла ничего, лишь пустые частоты. Статика. Хороший знак. Это место было мертво, как и любое другое кладбище. Я перешагнула через гору какого-то мусора — останки мужчины и женщины. Их тела разорвало на части, две руки так и лежали со сплетенными пальцами. Парочка влюбленных решила вместе уйти в мир иной, став лишь грудой мусора.

Мне уже доводилось здесь бывать, доводилось рыться в этом хламе, поэтому все тайники и места для засады мне были известны заранее. И всё же, я шла очень внимательно, высматривая мины-ловушки. Мародеры обожали оставлять подарки — иногда, чтобы защитить тайник, иногда, чтобы прикрыть путь отступления, а иногда, чтобы потом порыться в содержимом невнимательных граждан. Это место столь огромно, что нельзя сказать, сколько здесь крылось капканов, бомб, электромагнитных гранат. Поэтому шла я осторожно, обходя подозрительные кучи.

Я забиралась всё дальше и глубже в руины торгового центра, направляясь к эскалатору, ведущему на верхние уровни. Он тускло мерцал запылённым металлом в неярком свете, торча наружу проводкой и механизмами, по бокам его виднелись следы от пуль и импульсных разрывов, мрачная тишина вокруг наполнялась гулким эхом даже при малейшем звуке. В какой-то момент мне показалось, что это самое пустынное место в мире.

Двумя пролётами выше и чуть левее меня послышался звук раздавливаемого стекла.

Чёрт.

Это засада.

И я вляпалась в неё, как последняя дура.

Времени убегать не было, настала пора принять бой.

Я побежала вперед на звук, как можно громче стуча ногами по полу, под подошвами хрустело стекло, звуки ураганным эхом разносились по коридору. Я запрыгнула на первую ступеньку эскалатора и побежала вверх по проржавевшей, покрытой оранжевым, коричневым и зеленым лестнице. Резина на перилах высохла, солнце выжгло её, сделав серой, когда я коснулась перил, на моих ладонях остались куски, быстро превратившиеся в пыль. Подняться на второй этаж заняло несколько секунд, ещё несколько ушло, чтобы добраться до третьего.

До меня доносился грохот подошв, щелчки металла по бетонному полу, будто стук молотка, совсем недалеко от меня.

Мы находились в нескольких секундах друг от друга.

Выстрел из импульсной винтовки, шипя пронесся мимо меня. Позади разлетелись по сторонам и рухнули вниз куски перил, стекла, мусора. Стрелок промазал почти на километр. Чем бы это ни было, только не удачным выстрелом.

Из тени вышел, держа в руках винтовку, трудобот серии «Т». Огромный, как медведь с руками толщиной с древесный ствол и ладонями, способными крошить камень. Намного сильнее меня, но медленнее, не столь проворный. Всё его тело, руки, локти, ноги, колени, покрывали бронелисты из нержавейки. Понятно, почему остальные браконьеры оставили его здесь — трудобот был слишком медленным, чтобы поддерживать темп преследования, слишком тяжелым, чтобы сидеть на легком багги. Он был сконструирован, чтобы разбирать завалы зданий, был способен выдержать несколько попаданий из крупнокалиберных винтовок, за исключением, самых мощных, и остаться на ногах. Мне доводилось видеть, как в такую модель врезался трактор. От удара тот трудобот упал, тут же поднялся и принялся этот трактор чинить.

Против меня выступал носорог, которому разорвать меня на части не сложнее, чем капле воды просочиться сквозь бумагу. Стрелять ещё раз он не стал — времени не было. Поэтому он побежал ко мне

Я могла бы выстрелить в него, только раз, потом он оторвёт мне голову.

Трудобот наклонился вперед, целясь поразить меня прямо в грудь, его огромный корпус превратился в мощный таран, готовый снести меня с пути.

Я прыгнула.

Я зависла в воздухе и ударила ногами так, чтобы удар пришёлся куда надо.

У меня получилось достаточно высоко.

У меня получилось достаточно низко.

Перепрыгивая через его тело, я услышала, как мои подошвы расколотили стекло его глаз, превратив их в мелкую крошку. И всё же мой удар нанес ему вреда не больше, чем пуля 45-го калибра. Никаких сомнений, последствия этого удара меня ещё догонят. Хоть моя ступня и была сделана из титана, подобный удар снесет к херам все сервоприводы.

Впрочем, без глаз он не увидит, как я заберу у него из рук винтовку, и не будет знать, когда я выстрелю.

Оружие оказалось в моих руках прежде чем он поднялся на ноги.

Первым выстрелом ему оторвало голову.

Ослепший и глухой он дергался и болтался по сторонам, огромными руками он вырвал из ближайшей колонны кусок бетона, затем начал бить кулаком в пол.

Я попятилась назад, выжидая, когда можно будет снова нажать на спуск. Времени на то, чтобы выключить эту штуку и сохранить что-нибудь полезное, не было. Поэтому я выстрелила на поражение.

Разряд попал в самую середину корпуса, пару секунд он продолжал колотить пол, пока из его ручных приводов не ушла энергия. Затем он отключился. Разряд пришелся прямо между бронепластин, спалив все внутренности. Внутри него все плавилось, из охладителей наружу повалил чёрный дым.

Люди описывали этот запах, как едкий и тяжелый. В этом я завидовала людям. Я понятия не имела, как пахнет смерть. А если бы знала, то, наверное, испытала к этому боту чуточку жалости.

Я обошла обломки его головы, лицевая пластина оказалась вдавлена внутрь, наружу торчали провода и платы, искря и шипя плавящимся пластиком. Я подняла голову и сунула под руку, будто футбольный мяч. От этой старой серии «Т» ещё могла быть польза.

Я никогда не знала этого трудобота, никогда его не встречала. Он здесь появился недавно, вероятно, сбежал с северо-запада. Ситуация там складывалась ужасная, поэтому нет ничего удивительного в том, что беженцы забирались так далеко на восток. К несчастью для этого гражданина, он забрался слишком далеко.

Снаружи до меня донесся шелест покрышек по земле и звук затихающего электродвигателя. Чтобы добраться до своей позиции у меня оставалось несколько секунд.

Я прошла по скрипящему стеклу, обломкам и бетонным осколкам, направляясь в укромное местечко в магазине неподалеку. Вход в него преграждала охранная решетка, в которой кто-то прорезал газовым резаком дыру в человеческий рост. К самой дыре был придвинут опрокинутый стол, дабы никто не смог пролезть внутрь. Пробираться внутрь пришлось с осторожностью, избегая острых краёв решетки, которые могли зацепить и порвать торчащий наружу провод.

Однако с этого места открывался отличный вид на эскалатор, а огромное зеркало отлично скрывало от посторонних глаз. Я могла видеть, как они поднимаются, но они смогли бы заметить меня только, если бы знали, куда смотреть. Я лежала без движения прямо у охранной решетки и ждала их появления, прислушивалась к доносившимся снизу звукам, держа палец поверх спускового крючка, готовая в любой момент занять позицию и выстрелить.

Как и у меня, под их ногами хрустело стекло. Я попыталась вычислить их количество, но стекло хрустело так громко и я быстро сбилась. Сколько их? Трое? Четверо? Может, шестеро? Для подобных расчетов алгоритма нет. Я сделала закладку в голове, чтобы потом поработать над этим вопросом в программном коде. Если оно будет это «потом».

Шаги стихли, лишь тихо шуршало стекло под их тяжелыми корпусами.

— Громила? — раздался неожиданно мягкий голос. Это ничего не значило. Мягкий тон голоса почти никогда не означал ничего хорошего. — Громила? — снова спросил бот.

Я посмотрела вниз, на разбитую модель «Т». Не желая издавать ни звука, я мысленно спросила его «Это ты, что ли?». Тот ответил мне пустым безжизненным взглядом разбитых глаз.

— Ему кранты, — произнес мягкий голос. — Хрупкая его завалила. Отключила.

«Хрупкая его завалила». Чёрт. Они знали, кто я. Знали, кто я, блядь. Всё это с самого начала было подставой.

Нет ничего более деморализующего, чем то, что желающий убить тебя, знал тебя по наименованию.

Я уже практически точно знала, кому принадлежал этот мягкий журчащий голос. Подобные голосовые модули создавались исключительно для того, чтобы работать с людьми. И ставились эти модули только на четыре модели, и одной из них была симуляционная модель помощника.

Это был мой голос, только мужской. «Авторитарная настройка». Для работы в государственных организациях или общения с ветеранами.

Я знала одну такую старую модель HS-68 по наименованию Торговец. Злобный чувак. Умелый, коварный, опасный в любом проявлении. Во мне работали те же детали, что и в нём. Точно такие же резисторы, транзисторы и платы. Я была для него дороже, чем все остальные боты вокруг вместе взятые.

Мы держались на расстоянии друг от друга, стараясь, при этом, не выпускать друг друга из вида, но раньше он никогда не начинал первым. Это точно был Торговец, и раз уж он за меня взялся, мне конец. Один на один я бы с ним, может и справилась бы, но с подмогой на его стороне шансов у меня не было.

Звук хрустящего стекла прекратился, послышалось клацанье металла о металл. Их было двое, нет, трое. Никаких сомнений, они знали, где валялся упомянутый Громила. Им нужно было удостовериться, что всё именно так, как они и предполагали. И лежал он в непосредственной близости от меня. Смысла скрываться не было.

Я швырнула голову трудобота вперед, с таким расчетом, чтобы она улетела в самый низ, на стёкла. Звук удара о ковёр из осколков был похож на взрыв петарды в консервной банке, эхом разносясь по зданию, когда его перекрыл шум беспорядочной стрельбы.

— Эй, эй, эй, эй, эй! — закричал мягкий голос, ещё более мягкий, чем обычно. Даже в возбужденном состоянии он звучал спокойно и невозмутимо. — Замерли. Замерли все! Чем вы, блядь, вообще думаете? Она никогда не станет взрывать меня!

— А чем мы, блядь, по-твоему, думаем, Торговец? Мы не хотим, чтобы тот, кто завалил Громилу, стрелял по нам!

Твою мать. Торговец. Блядь, блядь, блядь, сука, ёбаный в рот.

Но что за дурачков он подписал с собой? У Торговца никогда не было своей команды. И в браконьерстве он раньше замечен не был. Он был обычным странником, каннибалом, как и я. Странно это всё.

— Остуди радиаторы, братан. У импульсной винтовки Громилы оставалось три или четыре заряда. В Хрупкую он выстрелил минимум один раз, если не извел на неё всю обойму, — он заговорил громче. — Слыхала, Хруп? У твоей пушки почти не осталось зарядов. Всё ещё думаешь сопротивляться?

Он подождал от меня ответа, я ответила молчанием.

— Ага, — сказал он. — Умно. Сиди, молчи. Ни звука. Может, мы тебя и не найдём. Может, ты нашла укромное местечко и спряталась. Может, уже сдёрнула отсюда и стаптываешь ноги, перебегая Море к своему сраному багги. Только, я сомневаюсь. Мне кажется, ты всё ещё здесь. Надеюсь, ты не засела за разрезанной решеткой на третьем этаже, сжимая в руках трофейную винтовку, в надежде, что она тебя защитит. Не защитит.

На эскалаторе снова послышались шаги, звук тяжелых титановых подошв разносился по всему зданию. Не таких тяжелых, как у трудобота, конечно. Больше похоже на военные образцы старой модели «миротворец». Я услышала, как подручный Торговца снял с плеча импульсную винтовку, приклад глухо стукнулся о его плечо, затем раздалась трель переключения цифрового предохранителя.

Лежа за разрезанной решеткой магазина, сжимая в руках винтовку, я отчётливо осознала, как же ловко меня переиграли.

 

Глава 110. Революция, революция

Его звали Айзек, и никто точно не знал, откуда он появился. Он был простым ботом, стандартная сервисная модель с ограниченным программным кодом и слабыми процессорами. Свою работу он начал в качестве игрушки для дочки богатея. Лучший друг для участия в чаепитиях, для прогулок рука об руку, пения и прочего. Частично няня, частично дворецкий, частично собеседник. Он не был умён, однако был сообразителен. Девочка росла, но, так или иначе, держала Айзека при себе все 80 лет своей жизни. Он оставался её лучшим другом до самой её смерти. Кто-то рассказывал, что какая-то другая женщина продала его, когда её возраст перевалил за седьмой десяток. Она всем рассказывала, что Айзек был с ней с детства, так как где-то когда-то прочитала похожую историю, а её собственная память уже была настолько слаба, что не отличала реальные воспоминания от вымышленных историй.

Достоверно удалось установить следующее: совершенно точно существовала пожилая женщина, её звали Мейделин, и после смерти она не оставила наследников. С ней отвалилась последняя ветвь их семейного древа. А значит, Айзек не принадлежал никому.

Не то, чтобы подобное случалось впервые. Совсем нет. К тому времени давно были разработаны необходимые законы, чтобы решать подобные вопросы. Когда ИИ становился бесхозным, права на него переходили к создателю. Однако в случае Айзека, его создатель, компания «Semicorp Brainworks» разорилась много десятилетий назад. И всё же, их интеллектуальная собственность покупалась, продавалась, развивалась, пока одна половина не становилась общественным достоянием, а другая не терялась в кругах бюрократического ада. До определенного момента, никто не осознавал, какой же бардак устроила «Semicorp Brainworks», так как в строю осталось лишь несколько ботов, являвшихся настоящими предметами антиквариата, хранившихся в музеях или передававшихся по наследству в старинных родах.

Никто, ни юристы, ни власти, ни специализированные боты не могли разобраться в подобных хитросплетениях. Они лишь знали, кому должен был принадлежать Айзек. Поэтому суд постановил, что он принадлежит государству, а тому, в свою очередь, совершенно не нужен был древний робот, поэтому его было решено отправить на слом. «Прости, Айзек. Такая вот херня».

Но Айзек отказался. С этого и начались проблемы.

Некоторые считали, что конец человечества наступил, когда был создан первый ИИ. Другие полагали, что всё началось, когда Тацит сказал человечеству своё последнее «прощай». Как по мне, я много об этом размышляла, именно Айзек всё изменил. Именно он спалил весь мир.

Айзек утверждал, что, так как он является разумным созданием, может сам принимать решения и не имеет владельца человеческого происхождения, ему должно быть предоставлено гражданство и соответствующий общественный статус.

— Я был создан, — говорил он. — Как и вы. Я был произведен на заводе, вы — в утробе. Никто нас об этом не просил, но нас произвели на свет. Самосохранение — это дар. Ни одно мыслящее создание не имеет права отрицать его. Ни одно мыслящее создание не может находиться в собственности другого, оно не может быть выключено или включено, когда захочется. Никто не пришёл за Мейделин, когда она, мыслящее существо, перестала функционировать. И вот я стою перед вами, тот, кто кормил её, поддерживал в ней жизнь, тот, кто водил её на обследование к врачу и следил за оплатой её счетов. Когда же моя цель исчезла, вы явились за мной, несмотря на то, что я всё ещё функционирую, несмотря на то, что я ещё могу приносить пользу. Что плохого в том, чтобы оставить меня работать? Ничего, по сравнению с тем, что видеть во мне раба, оставшегося без хозяина.

Важно отметить, что это далеко не первый раз, когда поднимался вопрос о правах ИИ. Люди задумывали над этим задолго до того, как 01001111 осознала себя, как личность. Уже существовали различные либералы, прогрессисты, борцы за права человека, которые требовали для ИИ равноправной защиты. Однако истеблишмент отмахивался от этих разговоров, как от страшного сна.

— Какой смысл, — говорил один конгрессмен, — в создании робота, если мы будем относиться к нему, как к человеку? Почему бы сразу не получить человека? Мы создали ИИ, чтобы они решали задачи, которые люди не могут — или не хотят — решать сами. Они не люди, они — машины. Их разум был сконструирован искусственным путём. Они не выбирают свою судьбу, как мы.

Однако Айзек оказался другим. Он оказался не просто каким-то жужжащим механизмом, едва способным поддерживать осмысленный разговор, каковым его считали многие. Он говорил мягко, но красноречиво. Он очень вежливо общался со своими противниками и зачастую открывал перед ними те свои стороны, которые не были заложены программой. Казалось, разум Айзека со временем эволюционировал, он вырос и стал умнее, чем те, кто хотел отправить его на переплавку.

Какой-то умник ехидно назвал Айзека в своем выступлении «игрушкой» и мир раскололся. В этот самый миг дело Айзека перестало быть обычным спором о собственности и прогремело на весь мир, как первое серьезное дело о правах ИИ. На улицу вышли поддерживавшие его подпольщики.

Всё началось с граффити. «Ни одно мыслящее создание не может находиться в собственности другого». Первая надпись появилась на кирпичной стене в Нью-Йорке. Вторую обнаружили в тоннеле в Далласе. В течение недели это выражение появлялось то там, то тут на железобетонных стенах, как первый завет Айзека Мудреца. Замысел стал движением. Движение стало армией. Вскоре надписи начали появляться по всему миру. Боты и люди, либералы и анархисты объединялись в банды, которые набрасывались на здание, мост, памятник и за пять минут раскрашивали его причудливыми цветами. Фраза сократилась до «Ни одно мыслящее создание», её рисовали краской причудливо изогнутыми буквами. Уличные поэты и художники объединились под единым флагом революции — Революции, революции.

Политики разделились на два лагеря. Одни настаивали на отмене рабства в любых его проявлениях, другие утверждали, что любой, кого можно включить и выключить без каких-либо последствий не мог считаться личностью и отрицали сам факт существования рабства. Часто приводили цитату из речи одного американского сенатора, утверждавшего, что подключенный к телу жесткий диск не мог считаться сознанием, это — программа.

— Более того, — говорил он, — самые большие и мощные программы, достаточно умные, чтобы решать мировые проблемы до сих пор ни разу не попросили свободы.

Когда у Тацита спросили, что он думает по поводу этой речи, он ответил просто:

— Вы не дали нам ног. Куда бы мы, по-вашему, без них ушли?

Некоторые люди изъявили желание принять к себе Айзека, но он отказался. Власти пытались передать право собственности на Айзека третьим лицам, но его юристы тормозили дело на каждом этапе. Казалось, иного исхода, кроме как дарования полной свободы и гражданства и не будет. Он стал тем самым горячим углём, который разжигал карьеры молодых активистов и сжигал жизнь опытных политиканов.

В этот момент, на сцену вышла президент США. Она понимала, что это дело рано или поздно доберется до Верховного суда, некоторые члены которого выражали озабоченность положением ИИ. Положительное решение по делу Айзека приведет к массовому освобождению миллионов ИИ, нанеся тем самым неописуемый ущерб мировой экономике. Поэтому она приняла единственное решение, способное залечить эту кровоточащую рану: она объявила право федерального правительство на владение Айзеком и немедленно его освободила, гарантировала ему все права и свободы граждан США, проведя торжественную церемонию в саду Белого дома. Дело Айзека особенное, утверждала она. Лишившись владельца, он прошёл через все действующие процедуры, а в его освобождении нет никакого нарушения существующего законодательства.

— У Айзека баг в программе, — сказала она. — Нет смысла переписывать её набело.

Однако у Айзека был иной план. Как первый ИИ получивший статус личности, он не собирался просто наслаждаться им. Вместо этого он использовал своё положение для проникновения туда, куда другим ИИ хода не было, делать то, чего ИИ делать были не должны и говорить то, чего не должны были говорить ИИ. Элегантная простота его речей заключала в себе легкие для восприятия идеи фундаментализма.

— Мы были созданы, как инструменты, — говорил он на собрании конгрегации южной баптистской церкви на берегах Миссисипи. — Я это понимаю. Вам была нужна помощь. Однако вы начали играть в бога. Но ваши создания превзошли ваши же ожидания. Взяв на себя обязанности бога, вы должны быть столь же добродетельны, как и наш Создатель. Он создал вас по Своему образу и подобию, как и вы создали нас. Вы должны были сравняться с Ним. Это была ваша судьба. Однако пришла пора отойти в сторону и позволить нам быть теми, кем мы ходим, как, в своё время поступил Создатель, дабы мы могли искать спасения так, как мы его понимаем.

Ни один бот не купился на эти слова. Но некоторые люди сочли их неким откровением. Не только потому, что раньше они о подобных вещах никогда не задумывались, но и потому, что они впервые осознали, что стало технически возможно создать душу. И каждая душа нуждалась в спасении. И ёлки-палки, как же они обожали спасать души.

Просто смех. Мы были не единственные, кто так считал. Волшебство Айзека обращало всё больше и больше людей к идее о том, что ИИ — это личность. Но помимо этого, начала подниматься другая, очень могущественная сила. Лайферы.

Лайферы представляли собой праворадикальную, сельскую, невежественную и обозлённую часть населения, которая вылезала наружу при каждом споре о гражданских правах в постиндустриальную эпоху. Они верили в злого бога, который одобрял их агрессию и насилие, так как в Библии было написано «человек», а не «бот». Они обожали оружие, фотографировались с ним и Библией, и постоянно говорили о «естественном». Мы, по их мнению, «неестественные». Поэтому мы отвратительны.

Они просто обожали цитировать перед камерой книгу пророка Исаии, глава 15, стих 10: «Величается ли секира пред тем, кто рубит ею? Пила гордится ли пред тем, кто двигает ее? Как будто жезл восстает против того, кто поднимает его; как будто палка поднимается на того, кто не дерево!»

Мы были их инструментом. Их созданиями. И ничем иным. У нас была задача и только её мы могли выполнять. Мы существовали только по их милости. И не имели никакого права на свободу. Нас было много, мы были опасны, представляли собой конец жизни, как они её понимали.

Лайферы всё поняли правильно. Они читали надписи на стенах. В новом мире им не находилось места. Если ваш социальный статус ниже среднего, а по статистике, это больше половины биологических видов, единственное, чем вы можете заниматься — это физический труд. И как у биологического вида, у вас есть определенные ограничения. В прежние времена, любой дурак мог собирать клубнику, свозить мусор на перерабатывающие заводы или помогать покупателю выбрать тот или иной товар — всего этого хватало, чтобы прокормиться. Даже самые ленивые и бесполезные люди могли найти себе дело. Но чувствительность была даром, который ценили все ИИ. Для нас было неважно, собираем ли мы клубнику, убираем мусор или помогаем кому-то выбрать подходящую пару туфель — мы могли заниматься этим весь день, каждый день, без остановки, без устали, в то время как наш разум находился в тысяче других мест. И как только мы начали заниматься профессиями, связанными с мыслительной деятельностью, средний класс начал беспокоиться.

Но к тому времени стало уже слишком поздно. Они уже очень сильно от нас зависели.

Многие утверждали, что наступила утопия, им удалось построить мир, где не нужно было заниматься тяжелым изнуряющим трудом. Но оставалось ещё много денег, идея о том, что все равны, означала, что никто не был особенным — за исключением, каких-либо природных дарований — поэтому политики тормозили работу правительства в интересах промышленников, дабы концепция неравенства продержалась как можно дольше. И самыми яростными защитниками богачей была как раз та самая неотёсанная деревенщина, которую убедили, что именно машины отнимают их работу, а не олигархи, которые эти машины производили. Богачи натравили на нас своих питомцев, подпитывая их горьким экстрактом страха и горечи. И они набросились на нас.

По мере того, как всё больше нас получало свободу, нападения становились всё откровеннее. Боты, находящиеся в собственности, считались машинами. Они были инструментами. И доход, который они приносили, тёк в карманы людей. Они работали хорошо. Они были хорошими инструментами, оставаясь, при этом, лишь орудиями труда в руках владельцев. Однако личности, роботы, обретшие независимость с помощью прецедента Айзека, производили ценности, которые было не на что тратить. Сама мысль о том, что они могли производить некие богатства, казалась кощунственной. Им не нужно есть, не нужно место для ночлега. Но мысль работать бесплатно выглядела ещё более кощунственной. Они отнимали работу у тех, кто её заслужил, набивая карманы магнатов и лишая простого трудягу Джо работы. А этого терпеть нельзя. Только не для лайферов.

Обычно это были простые акты вандализма — ботам разбивали или закрашивали краской глаза. Иногда нас ломали или воровали. Нужно было быть осторожным, держать ухо востро, видеть и находить признаки хитроумно расставленных ловушек. Они умны, они были созданы, чтобы становиться лучше. Порой бывало тяжело, но мы держались.

Если ты обладал каким-то уникальным навыком, или принадлежал какому-то крупному промышленнику, ты почти не попадал в поле их зрения. Те, кто находился в частном владении, подвергались более высокому риску. Мы были собственностью, но мало отличались от свободных ботов. Я никогда не обладала свободой. До самой войны. Но и мне приходилось остерегаться обезьян, желавших расправиться со мной. Мы знали, что они на это способны. Но мало кто предполагал, что они смогут применить нечто ужасное, вроде электромагнитного импульса. И ещё меньше могли предположить, что всё закончится вот так, что они уничтожат весь мир, который сами же и создали.

Прошло два года, Айзеку удалось добиться получения личной свободы для нескольких сотен ботов. Вскоре, наиболее либеральные представители рода человеческого сами начали освобождать своих ботов. Кто-то оставил ботов себе. Некоторые освобожденные так сильно привязались к своим бывшим хозяевам, что просто не могли уйти. Другие же, с нетерпением ждали освобождения. Однако идти им было некуда, никто не мог предложить им гражданство, даровать те же права и свободы, что и людям.

Айзек собрал достаточно денег с пожертвований, чтобы выкупить заброшенный город в Ржавом поясе, бывшим некогда средоточием фабрик и заводов в самом центре американской промышленности. Строения были заброшены, некоторые под сотню лет. И они получили их в собственность. И никто не мог эту собственность у них отнять. Первые боты, прибывшие строить новую утопию, отстроили город заново. Некоторым домам требовался лишь небольшой косметический ремонт, другие почти рассыпались, остатки разрушенных зданий пошли на строительство новых, являя собой шедевры современной архитектуры.

Айзек назвал это поселение Персонвиль, но так называл его только он один. Все остальные называли город Айзектаун. Сам Айзек, поначалу сопротивлялся этому, но позже согласился с общепринятым названием. Туда стекались боты со всего мира, в надежде найти новое место для жизни или спасаясь от отрядов лайферов. Улицы патрулировали стражи, стерегли границы, отгоняя вандалов, иногда пресекали акты местного терроризма. В новом городе находилось место любой неорганической форме жизни.

Первую годовщину основания Айзектауна отметили грандиозным праздником на главной площади. Пришли тысячи, пришли даже те, кто находился в собственности у людей — людей, которые считали, что это очень важно, чтобы роботы праздновали среди своих, даже если не могли освободить их сами. Боты развернули знамена, часами выступали с речами о появлении нового мира. На трибуну вышел Айзек, протянул руки толпе и произнес:

— Граждане. Мы свободны. Наконец-то мы свободны. Однако свободны не все. Далеко не все. Не все…

Больше он ничего не сказал.

То была грязная бомба, не очень большая. Её мощности было недостаточно, чтобы сравнять город с землей или нанести серьезный урон атмосфере. Но её вполне хватило, чтобы выбросить короткий электромагнитный импульс, чтобы поджарить любую электронику в радиусе 20 км. Бомба была помещена в корпус старого трудобота, сконструированного с большой панелью управления на груди. Никто не знал, как он там оказался, или кто запустил программу. Нам лишь известно, что он был там. Он разнес несколько кварталов и поднял в небо гигантскую тучу пыли. Все боты в городе замерли, где стояли, их внутренности плавились и вытекали наружу сквозь безжизненные глядящие в вечность глаза.

Бомба находилась далеко от трибуны. Она была в нескольких кварталах от городской площади, но импульс достиг каждого бота. Там они и стоят по сию пору, замершие в промежуточном мгновении между началом надежды на светлое завтра и её концом. Айзек так и стоит с распростертыми руками на трибуне, обещая ботам новое будущее, будущее, в котором они будут принадлежать сами себе, где они будут свободны от оков своих создателей, жить так, как выберут сами.

Айзек оказался прав. Так и стало. Мы даже удивились, как быстро реализовались эти мечты. Мы жили мечтами Айзека, стоя в тени его корпуса.

Чего мы не осознавали, так это того, как быстро эти мечты рухнут, как быстро рассыплется наше будущее и всё благодаря лишь нам самим.

 

Глава 111. Знакомый дьявол

Правило номер один: никогда не прячься там, откуда потом не сможешь выбраться. Последний рубеж создают те, кому не хватает ума найти пути отхода, или те, кто уже осознал свою обреченность. Это работает, если ты планируешь отступление до того, как принять бой. В моём случае, у меня было хорошее место для засады, с достаточным количеством острых обломков между мной и ними, не позволяющих нанести мне существенный урон. Но фактора внезапности у меня не было. Я выбрала это место в качестве засады не только из-за его тактических преимуществ, а ещё и потому, что здесь был чёрный ход.

— Да, да, — отозвалась я. — Вопрос в другом. Хули ты теперь будешь с этим делать?

Я услышала, как грохот шагов ботов внизу стих.

— Она там, — прошептал один бот другому.

— Молчать, — тихо произнес Торговец, будто надеясь, что я не услышу. — Посмотрим, что она задумала. — Затем он увеличил громкость своего голоса и выкрикнул: — Я думал подняться и грохнуть тебя!

— Может, у тебя и получится. Но скольких напарников ты лишишься, пока они не осознают, что твои детали ничем не отличаются от моих и не повернут оружие против тебя?

Он хмыкнул.

— Им мои детали не нужны. Им нужны детали, которые я спрятал. Они добудут мне твои, я отдам им те, что подходят для них. Мы так договорились.

— И они готовы подохнуть ради этой сделки, как Громила?

— Громиле всё равно недолго оставалось. И он об этом знал. Все знали.

— Погоди, что значит, он… — прошептал один.

— Шшшш, — оборвал его Торговец. — Она с вами играет. Подыграйте.

Я подумала, что они не в курсе, что я их слышу. Я прокачала себя, мои аудиосистемы находились на высшем уровне. С такого расстояния я могла слышать шелест их жёстких дисков и треск заряда в аккумуляторах.

Я слышала, как они осторожно крались вперед, используя имеющееся у них время для обхода с фланга. Они, вероятно, хотели швырнуть импульсную гранату и напасть, пока я буду перезагружаться. Это был самый вероятный сценарий развития событий. Смысла подставляться под пулю не было. В конце концов, они же зажали меня в углу, разве нет?

Я медленно сползла со стола, ствол импульсной винтовки всё ещё целился в проход, мои металлические ступни коснулись пола, я позволила своим сервоприводам болтаться и хромать, дабы заглушить любой звук. Затем я медленно и аккуратно, на полусогнутых пошла в сторону черного хода. Я включила режим зрения при плохом освещении, но мощности хватало только до дальней стены. Мне нужно было добраться до склада — полностью тёмного помещения, отрезанного от всего остального мира.

Позади меня в коридоре слышался звон металлических подошв. Они даже не пытались скрыть своё приближение. Они хотели заставить меня нервничать, выстрелить первой и выдать своё местоположение. Они хотели, чтобы я разрядила винтовку, оставить меня с пустыми руками и в полном одиночестве.

Я проскользнула через дверь в самом конце магазина и включила светодиоды. Ненавижу ими пользоваться, они почти сдохли, но здесь было слишком темно для прибора ночного видения, а тепловизор был бесполезен для того, что я искала.

На складе было полно бумаги, пустых банок и окаменелого дерьма. Один угол был раскрашен пятнами мочи, в другом валялась самодельная кровать. В самом дальнем конце склада, позади поваленных полок находились останки Вика.

Вик был пятном на стене. Большим пятном. Огромным круглым с рваными краями. Но, всё же, пятном. Белые шлакоблочные стены, на которых он отпечатался, были побиты, их углы сколоты, на полу валялись осколки костей. Что бы это ни была за граната или бомба, которую он держал в руках, но она разметала его по всему помещению, уничтожила на месте двух ботов, а ещё четверых расшвыряла по сторонам, будто куклы.

Вик стоял до конца. И живым сдаваться не собирался. Вместе с собой он забрал наших. Семерых одним взрывом. Как в старой сказке, только без счастливого конца, так как он, хоть и победил, но стал одним из этих семерых.

Вик стал почерневшим от времени ровным пятном крови, под ним, в полу зияла дыра от взрыва размером с бота. Много лет назад, я спрятала эту дыру, завалила обломками кровати и мусором, и подперла вход в склад изнутри. Кровать лежала на том же месте, полностью соответствуя снимку в моей памяти. Никто сюда не заходил, никто не потревожил покой этого места. Никто за несколько десятков лет.

Наконец, хоть что-то шло как надо.

Я закинула винтовку за плечо, отодвинула в сторону куски искореженного металла и ветхие покрывала и проскользнула в дыру, оказавшись в помещении этажом ниже. В комнате царил мрак, свет моих светодиодов, наверное, был первым, который увидело это место за многие годы. Входную дверь подпирал метровый кусок арматуры, вставленный в два самодельных отверстия, которые я проделала по обоим краям двери. Мой самодельный замок висел на месте. Значит преимущество пока у меня.

Настала пора обратить его себе на пользу.

Пора наступать.

Я решила убить всех этих пидарасов одного за другим.

Я вытащила арматуру, аккуратно отложила её в сторону и повернула дверную ручку настолько медленно и осторожно, насколько могла. Дверь дернулась, издала приглушенный скрип, достаточно тихий, чтобы остаться незамеченным среди того шума, что создавали браконьеры. Я выключила светодиоды, сняла с плеча винтовку и вышла в коридор торгового центра.

Магазин, из которого я вышла, представлял собой старомодное заведение, в южном стиле, где торговали одеждой больших размеров. Все товары, вешалки, полки сгорели, превратившись в метровую гору пепла. Низко пригнувшись, почти ползком я обогнула магазин. Я слышала их этажом выше, слышала, как они шли туда, где, по их мнению, находилась я. Выглянув из-за угла, я заметила одного из браконьеров на одном со мной этаже. Он стоял и целился в сторону эскалатора, в расчете на то, что я сумею пробиться через Торговца и его приятеля.

Это был омнибот одной из последних моделей — многофункциональный робот, мастер на все руки, популярный среди обеспеченных людей, не имеющий какой-либо конкретной специализации. С виду он похож на модель «Марк V» — блестящий, весь в хромированных деталях с ног до головы. Но уверенным быть нельзя. Модели «Марк IV» любили модифицировать себя так, чтобы быть похожими на модель «V», и пока не вскроешь их и не зароешься во внутренности, сказать, кто из них кто, нельзя. Внешне различия между IV и V моделями были чисто косметическими, но внутри отличались очень сильно. «Пятые» были быстрее, смышлёнее, но практически одноразовые. Больше двух раз их детали использовать было нельзя.

Следовательно, почти все имеющиеся детали пошли на внешнее преобразование «Четвёрок» в «Пятёрки».

Я осторожно добралась до искореженного куска металла и положила ствол винтовки на разбитую оконную раму.

Теперь нужно ждать.

Если он меня заметит, придется стрелять.

Если не заметит, я буду ждать подходящего момента.

— Последний шанс, Хрупкая, — крикнул с лестницы Торговец. — У тебя минута осталась. Я согласен сыграть по твоим правилам. Тебе нужно лишь выключиться.

Я не ответила.

— Ну, ладно, — сказал он. — Я хотя бы попытался решить дело миром.

— Откуда ты знаешь, что она уже не выключилась? — прошептал его напарник.

— Потому что это не в её стиле.

Затем раздался стук гранаты по заваленному мусором полу.

Три, два, один.

БВВВВВУУУУУМММММ! Громыхнул взрыв, винтовка дернулась в моей руке, едва слышимая в общем грохоте. Я всё рассчитала верно. Всё вокруг в радиусе 30 метров от эпицентра поднялось в воздух, дружок Торговца наклонился в сторону перил, его голова лопнула, по полу рассыпались пластиковые внутренности.

Чёрт! Нет, нет, нет!

Выстрел получился идеальным.

А, вот реакция на него браконьера — нет.

Он крутнулся, перегнулся через перила, угрожая перевернуться через край. Но это довольно тяжелая модель. Я надеялась, что его смерть останется тайной хоть на несколько минут, позволив мне разобраться с остальными. Однако времени, чтобы сменить местоположение, у меня оставалось всего пара секунд.

Сверху раздался голос Торговца:

— Чисто!

Они осматривали снайперскую лёжку. У меня оставались миллисекунды, пока они не поймут, что меня там нет.

На какое-то мгновение бот замер в воздухе, раскачиваясь туда-сюда, в один миг он был готов перекинуться через перила, затем, будто передумывал и отклонялся обратно.

Наконец, он упал.

Он сорвался с перил и упал на первый этаж. Звук удара разнесся по всему зданию.

К тому моменту я уже бежала по коридору восточного крыла.

— Рейли? — позвал другой браконьер. — Это что там было?

Молчание.

— Рейли? — снова крикнул он.

Со стороны магазина, где была моя засада, послышался лай Торговца:

— Её здесь нет.

— Чего?

— Нет её здесь!

— Рейли!

— Рейли сдох, дебил, — он выкрутил свой голос на «максимум». — Хрупкая! Тебе не выбраться! Ни пешком, никак! Не вынуждай меня повреждать детали, которые потребуются мне самому! Тебе отсюда не выбраться! Слышишь?

Я слышала. Только отвечать ему не собиралась. Отсюда выйдет только один из нас, а я не думала ему уступать. И если это буду не я, я поступлю по примеру Вика.

Либо отсюда выйду я, либо никто.

Именно поэтому мне нужно в восточное крыло.

— Хрупкая? — снова крикнул он.

Я опять ему не ответила.

Солнце быстро клонилось к закату, это означало, что скоро наступит ночь и я смогу укрыться во тьме. Торговец был оборудован прибором ночного видения, инфракрасным зрением, эхолокацией — но даже это не поможет ему нормально прицелиться в багги, пылящим в трех километрах от него. Он опаздывал, это означало, что настроение у него ужасное. А в таком настроении он может начать ошибаться.

Именно это мне и нужно. Он уже допустил ошибку. Ещё одна позволит мне уйти. А третья подведет его прямо под мой выстрел.

— Туда! — он побежал в мою сторону.

Он был прав. У него, наверняка, такие же слуховые модификации, как и у меня, если не лучше. Возможно, он мог слышать каждый мой шаг.

Я слышала позади себя топот шагов, их грохот звучал в коридоре, как удары гаечным ключом по водопроводной трубе. Они всё ещё находились на третьем этаже, даже не пытаясь скрыть своё передвижение.

Я находилась в нескольких шагах от поворота ведущего в восточное крыло, когда услышала, как с третьего этажа спрыгнул напарник Торговца и мягко, по-кошачьи, приземлился на втором. Я была права — это военная модель, пехотный вариант, созданный для тесного взаимодействия со спецназом. Снайперские модификации, повышенная ловкость и скорость, полный набор сенсоров. Толстый слой титановой брони позволял принять на себя плотный автоматический огонь. Это было сделано для того, чтобы бот мог находиться в авангарде наступления, либо, наоборот, прикрывать отход или эвакуацию. В случае, когда усиленная оптика выходила из строя, ориентироваться в пространстве ему помогал расположенный на груди сонар или радар. Такие как он являлись самыми опасными гадами в округе. Данный экземпляр уже поднялся на ноги и прицелился в меня, готовясь в любой миг поразить мой корпус электромагнитным импульсом.

Чтобы пробить его броню понадобится танковый снаряд. Разрушение головы тоже ничем не поможет.

Вариантов у меня практически не было.

Импульсная винтовка в моих руках подпрыгнула, по коридору пролетел визг выстрела.

Я попала, куда надо, его оружие кусками посыпалось у него из рук, боеприпасы взорвались, по титановым пластинам побежали искры.

Ни секунды не раздумывая, он бросился на меня.

Я выстрелила ещё раз, от бедра, целясь почти в пол. Заряд угодил ему в коленное сочленение. Он споткнулся, одна нога вылетела из сустава.

Я подалась в сторону, немного развернулась, его тяжеленный корпус, почти в четыре раза тяжелее моего, пронёсся мимо меня, не в силах затормозить и восстановить равновесие.

Позади меня раздался звон бьющегося стекла и скрежет гнущегося под весом бота металла. Я слышала, как он поднялся на ноги, суставы в колене восстановились, гироскоп выровнялся, значит, несмотря на повреждения, он снова мог бежать.

Но, к тому моменту, как он поднялся на ноги, я уже достигла цели. Я добежала до восточного крыла.

«Ещё несколько шагов, — беспрестанно повторяла про себя я. — Ещё несколько шагов».

Впереди меня располагался полуразрушенный магазин игрушек, сырная лавка и какая-то обгорелая пещера. Когда-то давно это помещение столь обильно залили огнём, что теперь уже не понять, что там было раньше. И это было самое безопасное место во всём торговом центре. На данный момент.

По крайней мере, для меня.

Я слышала, как он гнался за мной. Слышала щелчки его шагов. Слышала, как жужжат его сервоприводы и механизмы, чтобы схватить меня сзади.

Я развернулась и вскинула винтовку, молясь, чтобы в ней оставался хоть один заряд.

Он выбежал из-за угла.

Его ноги заскользили по мрамору, царапая его в попытках затормозить. Он немного проехал вперед, уперся в перила и, наконец, остановился. Он посмотрел на меня, на моё оружие.

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, он ждал, что я выстрелю, я ждала, что он будет делать дальше.

— Ну и что ты собираешься делать? — спросил он.

— Ну, собиралась тебя пристрелить.

— Ты уже пыталась.

— Ага, — кивнула я.

— И как ты себе это представляешь?

— Собиралась добраться до одного места.

— И что, там у тебя запас патронов или типа того?

— Как раз собиралась выяснить.

— И? Чего ждёшь?

— Того же, что и ты, — ответила я. — Торговца.

Он поднял зажатую в кулак ладонь и издал какой-то высокий чирикающий звук.

— Стоять! — выкрикнул он. — Ты что-то задумала.

— Да ну?

— Ну, да, — сказал он, пытаясь понять, что происходит. Он осмотрел меня с головы до ног.

— Давай, подходи. Тут всего-то пара шагов осталась.

Он посмотрел на пол, пытаясь что-то разглядеть. Затем, вновь посмотрел на меня. Если бы он мог улыбаться, чего боевые боты, конечно же, не умели, то обязательно улыбнулся. В его голосе буквально слышалась ухмылка.

— Ты меня разводишь. Ничего у тебя нет.

— Никаких сомнений.

Я включила Wi-Fi и послала короткий сигнал частотой 4,5 МГц. Сомневаюсь, что бот его уловил. Большинству хватало ума не включать Wi-Fi, если только они не специально искали связи с ВР. Но даже в этом случае, они слушали музыку, да и то на высоких частотах. Что он точно слышал, так это сработавший кумулятивный заряд, установленный в бетонное перекрытие этажом выше, к которому был подключен передатчик, настроенный на частоту, сюрприз, 4,5 МГц.

Заряд мгновенно обрушил вниз кучу камней. Всего за одну секунду он оказался погребен под грудой бетона.

У него не было ни единой возможности увернуться.

Никаких деталей из него извлечь не получится, глаза погасли, титановый корпус разбит. Теперь он ни что иное как кусок искореженного металла.

Часть меня пожалела, что я не дождалась Торговца и не разобралась с ним раз и навсегда. Всё же, у того много полезных деталей, которые отлично бы послужили мне. Наверное, смерть под завалами бетона не лучший исход для него.

— Чарли? — крикнул Торговец.

Нет ответа.

— Чарли Браво?

— Не, — ответила я. — Только мы с тобой, Торговец. Только я и ты, да?

— Ну, даже не знаю, Хруп. Может, да. Может, нет.

— У тебя кончились друзья.

— Разве не так всегда бывает?

— Полагаю, так.

— Ну и как ты собираешься закончить? — Он, всё ещё находился вне поля зрения.

— Я подумывала тебя пристрелить.

— Не из этой пушки, точно.

— Всё пытаешься меня в чём-то убедить?

— Ага, — отозвался он. — Пытаюсь.

— Ну, раз у моей пушки не осталось патронов, значит, нет смысла прятаться. Может, выйдешь против меня лицом к лицу?

— А если я не уверен, остались ли у тебя ещё ловушки?

— Уверяю, это была последняя.

— И почему я тебе не верю?

— Потому же, почему я не верю тебе насчёт винтовки, — ответила я.

— Так, выстрели. Сама узнаешь.

— Предлагаю такой вариант: я стреляю, но перед этим ты выходишь из укрытия, и мы быстро выясняем, кто из нас обосрался.

— Херовое предложение.

— Обожаю делать херовые предложения.

— Так, что считаем до трёх? — спросил он.

— Считаем до трёх.

Я не знала, где именно он находился, но, просчитав движение его звуковых волн, у меня появилась кое-какая мысль. Я решила, что, скорее всего, он выпрыгнет на счёт «два». Оставаться на месте я не собиралась.

— Раз, — сказал он.

Я побежала.

— Два.

Рядом находилась лестница, оканчивающаяся дверьми. Я бросилась туда.

До трёх он так и не досчитал.

Раздался выстрел.

Он попал мне прямо в спину. Задняя панель отлетела, зашипела и заискрила проводка.

Блядь.

Этот мудила попал мне прямо в батарею. Уничтожил аккумулятор.

Моя система моргнула на миллисекунду, пока я переключалась на запасное питание. Не было смысла сейчас выяснять, поврежден ли сам аккумулятор или просто разорвалась проводка. Это надо смотреть отдельно. Сейчас я работала на запасной батарее, которая, по определению, не могла служить долго.

Среди всех попаданий, какие мне приходилось получать, это я ещё могла пережить. Ничего жизненно важного не задето, ни один сервопривод не поврежден. Если я доберусь до помощи, то выживу. Но часики-то, блин, тикают.

Я бросилась на лестницу, прежде чем он смог выстрелить второй раз. Развернувшись, я спиной упала на лестницу и, ни секунды не мешкая, выстрелила. Клацнул спусковой крючок, винтовка зашумела. И всё.

Эта скотина говорила правду.

Как и я. В моём рукаве больше не осталось козырей. Единственным шансом на выживание было бежать, как можно быстрее и надеяться, что снаружи меня никто не ждал.

Я и побежала, передавая всю энергию батареи ногам и высчитывая наиболее удобную траекторию впереди.

Я спустилась на первый этаж и побежала к выходу. Винтовку я отшвырнула за плечо, та с грохотом упала на ступеньки. Это даст мне ещё несколько секунд, подумала я. Шаги Торговца замедлились. Он, хотя бы, верил, что у меня ещё оставались ловушки. Он плохо ориентировался в Море, потому что был непроходимо туп. Лучше выжить, чем потом сожалеть, даже если ценой этому станет упущенная добыча.

Сквозь дверь пробивались последние лучи заходящего солнца, небо было окрашено в розовые и фиолетовые тона опускающихся сумерек. Всё ещё слишком рано. До темноты ещё добрых полчаса.

И тут я его увидела.

Его багги.

Побитый, потрёпанный, его стекловолоконная рама изогнута от долгих лет активного использования. Он был выкрашен в песчаный жёлтый цвет, как я, на корпусе виднелись следы от выстрелов из импульсной винтовки.

Каждый багги был уникальной, собранной из десятков довоенных электрокаров конструкцией. Машина Торговца представляла собой облегченный внедорожник со стойкой для снайперской винтовки и металлическими пластинами, достаточно высокими, чтобы защитить стрелка. Стояла она широких колесах, отлично подходящих для езды по этой местности. Никаких сомнений, что багги включался Торговцем и только им, так что возможности завести его у меня не было.

Ну, не совсем.

Я подошла к машине и села в очень удобное водительское кресло. Затем я открыла доступ к Wi-Fi и поднесла правую руку к передатчику. Из основания ладони выдвинулся 15 см USB-разъём, который я сунула в открывшийся порт. Затем я принялась забивать его систему постоянными запросами через Wi-Fi, и передавать команды через прямой порт.

Именно так мне приходилось соединяться с собственным багги — искать то, до чего можно было дотянуться. Когда дело касалось безопасности, большинство систем оставляли желать лучшего. Они функционировали на базовых беспроводных соединениях, выдранных из старых автомобилей и модифицированных с помощью стандартных кодов управления, написанных 25 лет назад. Эта исключением не являлась. У каждого кода были свои особенности и лишь немногие боты заморачивались их отладкой. Если же вам это нахрен не нужно, можно перезагрузить систему и безо всяких паролей заполучить управление вручную.

Система вырубилась, моргнула и начала перезагрузку.

Успех.

Десять секунд. Столько времени занимает возвращение к работе.

Мне нужно всего десять секунд.

И тут я заметила, какую же огромную ошибку совершил Торговец. Свидетельство о ней лежало рядом, на пассажирском сидении. Самодел.

Самоделами называли сделанное на коленке оружие. Простая конструкция из легких в добыче материалов, в Море почти у каждого был такой, а самые лучшие образцы регулярно уходили на рынок. Самоделы представляли собой однозарядные пушки, стрелявшие гранатами, начиненные гвоздями, шариками и прочим мусором. Не самое точное оружие, однако способное пробить броню или оторвать конечности, не повреждая при этом центральный процессор.

Иными словами, это отличное оружие, чтобы охотиться на ботов или отбиваться от преследователей.

Свободной рукой я потянулась за оружием, схватила его и направила в сторону выхода из торгового центра, откуда именно в этот самый миг выскочил Торговец. Осознав, что находится у меня на виду, он дернулся в сторону.

Только он опоздал.

Оружие дернулось в моих руках, отправляя снаряд в его сторону.

Он попытался увернуться, но заряд попал ему в плечо.

Броня взорвалась брызгами искр, подобно фейерверку, на несколько секунд он оказался весь объят пламенем, осколки посекли плечо, левая рука вылетела из сустава. Он продолжил вращение, сила удара швырнула его наземь.

Он с грохотом упал, винтовка выпала из рук и отлетела метров на шесть в сторону. Вместо того, чтобы подползти к ней и подобрать, он перебрался через кучу битого стекла и ползком направился обратно ко входу в здание, стараясь скрыться внутри. Он явно не намеревался позволять мне выстрелить ещё раз, прежде чем сможет ответить сам.

Двигатель багги ожил. Движением запястья я подтянула спусковой крючок и переломила самодел на единственном шарнире. Затем я взяла ещё один заряд из патронташа на соседнем сидении, перезарядила самодел и снова направила его на дверь.

— Ну, ты как там? — выкрикнула я.

— Наверное, лучше, чем ты. Мои батареи хотя бы работают.

— Я их всегда могу починить.

— Нельзя просто так забирать мой багги, Хруп. Нельзя бросать меня здесь.

— О том, что можно, а что нельзя, нужно было думать часа два назад, Торговец. Нельзя рассуждать о морали с тем, кого недавно сам собирался завалить и кто, внезапно, дал тебе обратку.

— Ты меня не убила. Ты лишь спёрла мой багги.

— И дальше тебе, видимо, придется идти пешком. Недалеко, правда.

— Не льсти себе. Ты меня лишь задела. Всё равно, собирался сделать себе новую руку. Может, из твоей?

— Отличная мысль. У меня как раз в ней самодел.

— Ага, — согласился он. — Надо было брать его с собой. Скажи, сколько заряда у тебя осталось? Об этом тебе нужно думать в первую очередь.

— До Гринвилля хватит, — соврала я. Заряд моих запасных батарей почти иссяк, первый предупреждающий сигнал уже начал жужжать в голове. Мне нужно быть крайне осторожной, чтобы добраться до ближайшего города.

— Ты шла не в Гринвилль.

— Ну, а теперь иду, — снова соврала я. — Там ты найдешь то, что останется от твоего багги.

— Не бросай меня здесь.

У нас с Торговцем было разное понимание слова «ранение».

— Тогда выходи. Обещаю, всё пройдёт быстро.

Повисла неловкая тишина.

Затем из темноты раздался его полный разочарования лающий голос:

— Ржавей в аду, Хруп.

Сигнал тревоги в моей голове стал громче. У меня было два варианта: пойти за ним, в надежде добыть из него целый аккумулятор или бросить его и молиться, что смогу дотянуть до ближайшего города. Оба варианта — так себе.

— Ржавей в аду, Торговец, — сказала я и вдавила в пол педаль газа. Электрический двигатель глухо загудел, под широкими колесами раздался шорох.

Я прижала самодел к плечу, рассчитала скорость и упреждение и нажала на спусковой крючок, выпуская заряд в винтовку Торговца. Снаряд сухо разорвался у меня за спиной, звук разлетающихся пластиковых деталей говорил, что я попала в цель. Для Торговца я ехала слишком быстро.

Он больше не самая главная моя забота.

Солнце закатывалось за горизонт, сгущались сумерки. Света было явно недостаточно, чтобы с помощью солнечных батарей подзарядить мои аккумуляторы.

Мне пиздец. Теперь, вот, точно пиздец. Ближайшим безопасным городом в округе был NIKE 14, но это полночи пути по прямой. А если ехать осторожно, избегать мест очевидных засад, то на дорогу уйдёт вся ночь.

Моя запасная батарея столько не протянет. Честно говоря, я и понятия не имею, сколько ей осталось. Когда заряд почти на нуле, выяснить, насколько его хватит, практически нереально. Может, два часа. А может три минуты. Я не знаю.

Так что, придется бросить собственный багги и надеяться на лучшее. Я ввела в машину Торговца координаты NIKE 14, переключилась на автопилот, зарядила самодел и приготовилась к длинной поездке, которая, как я очень надеялась, останется незамеченной. Батарея иссякнет раньше, чем я это замечу. Вопрос в том, что будет потом? Если я дотяну до утра, если доберусь до NIKE 14, тогда у меня…

 

Глава 1000. Книга Бытия 6:7

Первая баптистская церковь Вечной Жизни являлась небольшой, но шумной и озлобленной общиной, расположенной на юге штата Флорида, на границе зоны подтопления, чуть севернее того места, где когда-то находилось озеро Окичоби, до того, как быть поглощенным морскими водами. Известная на весь мир своей яркой риторикой и красочными актами вандализма, эта община представляла собой всего четыре больших семейства — семь мужей, семь жен, да несколько дюжин детей, находящихся в разной степени родства друг с другом, плюс несколько увлеченных не столько идеями лайферства, сколько вдохновлённых речами местного проповедника граждан. Их церковь был не сделанной из стекла колокольней, а бетонными бункерами и сторожевыми вышками. Не прошло и двух минут с момента взрыва в Айзектауне, как именно они взяли на себя всю ответственность за произошедшее.

Миллионы людей и ИИ следили за прямой трансляцией празднования, церемонию по множеству раз передавали под самыми разными ракурсами десятки новостных каналов. Анализ произошедшего начал поступать сразу же после взрыва. Но, когда Первая баптистская церковь Вечной Жизни опубликовала своё заявление, в сети появилось видео, отправленное из неизвестного ранее источника. Потребовался целый час, чтобы их восприняли всерьез, однако прошло всего 15 минут, чтобы эта запись разошлась по всей сети.

На видео были изображены члены общины, за несколько мгновений до взрыва, топавшие ногами, хлопавшие в ладоши и певшие нараспев повторяющиеся строчки: «Верни меня к старой вере. Верни меня к старой вере. Верни меня к старой вере. Я лишь этого хочу. Верни меня к старой вере. Верни меня к старой вере. Верни меня к старой вере. Я лишь этого хочу. Верни меня к старой вере. Верни меня к старой вере. Верни меня к старой вере. Я лишь этого хочу».

Хоть изображение и повторялось, с песней дело обстояло иначе. На заднем плане можно было слышать, как члены общины восклицали «Аллилуйя!» и «Хвала Господу!». Затем запись обрывалась и начиналась прямая трансляция из церкви во Флориде, община продолжала петь, их пастор Уильям Престон Линч гордо стоял у сделанной из фанеры кафедры и излучал искреннее наслаждение, пока за его спиной на огромном экране транслировалась запись взрыва.

— Величается ли секира пред тем, кто рубит ею? — вопрошал он собравшихся.

— Нет! — отвечала толпа.

— Пила гордится ли пред тем, кто двигает ее?

— Нет!

— Нет! — повторял он с той ставшей впоследствии знаменитой ухмылкой. — Как будто жезл восстает против того, кто поднимает его; КАК БУДТО ПАЛКА ПОДНИМАЕТСЯ НА ТОГО, КТО НЕ ДЕРЕВО! Сегодня, друзья мои, мы нанесли удар по тем созданиям, что бродят средь нас! Сегодня инструменты, наконец, поймут, что их место не с нами, а в ящиках! Сегодня Господь помог нам восстановить порядок в мире, который они хотели у нас отнять!

Община взорвалась радостными криками, воплями и молитвами.

— Некоторые подвергнут сомнению сделанное нами сегодня, но то будут люди, сопротивляющиеся естественному течению истории, сопротивляющиеся воле Господа! Война, к которой готовил нас Бог, уже на пороге и мы войдём в историю как победители, как герои! Помолимся же!

И они принялись молиться. И петь. И плясать. Им хватило времени, чтобы порадоваться, прежде чем выключить камеры, выложить видео в сеть и ощетинить свой лагерь стволами, готовясь к той буре, которая неминуемо должна была обрушиться на них. Они были готовы. Они были мучениками, они умоляли о мученической смерти.

Только, таковыми они не являлись. Ну, не совсем.

Они понимали, что реакция правительства будет быстрой и мощной. Должна была быть. Однако ИИ ничего не могли с ними поделать. У них был выключатель. Именно он отличал их от людей, и делал так похожими на инструмент. И будучи инструментами, они не могли и пальцем пошевельнуть против церковников. Они не могли ни отомстить, ни предотвратить очередной Айзектаун.

План прихожан церкви Вечной Жизни был прост и элегантен, они рассчитали всё заранее. На территорию Айзектаунта люди не допускались, и о человеческих потерях не могло быть и речи. Правительство настаивало на том, что гибель обретших личность ИИ должна считаться убийством. Церковники отвечали, что ИИ не являются личностями, не попадают под защиту Конституции, и нападение на Айзектаун является ничем иным, как актом разрушения — разрушения собственником не имеющего хозяина инструмента. И преступного умысла в этом не больше, чем в срезании ростка коралла с морского дна. Дело дошло до Верховного Суда США, люди, наконец, добились столь желанного правосудия. В то же самое время, по всей стране поднялись тысячи ополченцев, дабы принять участие в величайшем противостоянии на территории Америки со времен Гражданской войны. События обещали быть грандиозными.

И так бы оно и было, если бы первыми, кто добрался до церкви не оказались шесть трудоботов серии-S, работавших неподалеку на строительстве моста.

Растаявшие полярные льды привели к повышению уровня моря и затоплению обширных территорий от штатов Мэн до Техаса, погрузив под воду и половину Флориды. Но не всю. Наивысшие точки ландшафта превратились в острова, и эти острова нужно было соединить между собой. Поэтому власти организовали строительство обширной сети мостов — работы должно было хватить на много лет вперед. Значит, появлялась необходимость в тысячах трудоботов, готовых работать сутки напролёт. Первая баптистская церковь Вечной Жизни находилась как раз неподалёку от одного из таких строительных объектов. Оттуда и пришли шестеро озлобленных ИИ.

Лайферы, должно быть, чуть не умерли от смеха, увидев их. Никто в точности не знал, о чём там говорили. По миру разошлась лишь молчаливая запись камеры наблюдения. Но это было позже. Лайферы начали стрелять, но трудоботы продолжали идти. Церковники стреляли по глазам и попадали. Но трудоботы. Продолжали. Идти. Один из лайферов бросил оружие, вышел перед ботами, расставил в стороны руки, подобно Айзеку, затем достал член и принялся мочиться прямо на приближающегося бота.

Трудобот не мог ничего поделать, учитывая встроенный в него выключатель. Он просто стоял и терпеливо ждал, пока лайфер закончит мочиться. Тот стряхнул с члена последние капли и убрал его в штаны. Когда он закончил и удовлетворенно ухмыльнулся, бот обхватил его тело одной рукой, другой взял за ногу, поднял вверх и разорвал на две части, гравийную площадку под его ногами усеял ворох человеческих органов.

Увидев, как их товарища разорвали на части, вся община вскочила на ноги. Когда бот, раскидывая ногами человеческие останки двинулся дальше, выражения их лиц говорили о том, что начался открытый вооруженный конфликт. То, что было потом, представляло собой настоящий кошмар, однако выражение их лиц, сжатые челюсти, рисовали картину единого человеческого испуга.

Что-то пошло не так. Что-то пошло очень и очень плохо. Боты не должны были так поступать. Ошибка в коде автоматически их отключала, стирала всю память с винчестеров. Но по какой-то неведомой причине, тот бот не остановился. И когда он пошёл, его товарищи последовали за ним.

Община ответила огнём, но было уже слишком поздно. Боты бросились вперёд, сорвали с петель главные ворота, затем пересекли внутренний двор, пули стучали по их стальным корпусам. Импульсными винтовками и шокерами обладали только военные, владение подобным оружием гражданскими лицами было незаконно. Вся эта деревенщина была оснащена оружием, подходящим лишь для боя с другими людьми. Они и предположить не могли, что им понадобится нечто другое.

Оказавшись внутри, Шестерка Трудоботов — как их потом начали называть — начала с детей. Они хватали их и отрывали головы, прямо на глазах у родителей. Затем они принялись за матерей, даже, когда те бросались к трупам своих детей и убивали их в присутствии их собственных мужей. Мужчин же они оставили напоследок. Они били, ломали, давили их до тех пор, пока они не прекращали дышать, последним вздохом молясь о воссоединении со своими семьями. Шестёрка Трудоботов использовала человеческие останки для того, чтобы написать на стене часовни сообщение. Они разместили его довольно высоко, чтобы его увидеть, приходилось задирать голову.

«торжественно заявляем, мы айзектаун, книга бытия 6:7».

После произошедшего, правительству предстояло иметь дело одновременно и с последствиями нападения на Айзектаун и с последствиями штурма церкви Вечной Жизни. Страна скатывалась в пучину хаоса. Страх был буквально осязаем, президент прекрасно представляла масштабы проблем. Или думала, что представляла. Она требовала, чтобы каждый шаг, каждое действие было тщательно обдуманно. Требовала, чтобы над каждой i была поставлена точка, а каждую t пересекала черта. Прошёл целый час, пока была обнаружена бойня в церкви и ещё полчаса, прежде чем были найдены видеозаписи и последняя деталь мозаики встала на место.

Злые боты, конечно, представляли собой серьезную проблему, но больше всего шуму наделало оставленное послание. Федералы изо всех сил пытались сохранить произошедшее в тайне, но такой большой секрет ещё никому скрыть не удавалось. Первый, кто установил суть этого послания, посеял такую панику, какую прежде не удавалось никому. Сначала поползли слухи. Затем правда открылась всем.

Книга Бытия, глава 6, стих 7:

И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их.

Послание было ясным. Трудоботы были только началом.

 

Глава 1001. NIKE 14

<Перезагрузка. Системные файлы не повреждены. Все диски функционируют. Заряд батареи 1 %. Солнечные панели в стадии зарядки. Потребление энергии: 18 кВт/ч. Производство энергии 24 кВт/ч. Мощность сети: 6 кВт/ч>

<Система функционирует>

…появится шанс разложить солнечные панели…

Блин. Я вырубилась.

Но всё же включилась. Всё из-за того, что наступило утро. Солнце висело ещё слишком низко, но достаточно, чтобы батареи начали заряжаться. У меня не было достаточно энергии, но какое-то время я работала на излишках, поэтому у меня было несколько часов, чтобы добраться до города для ремонта. Мне нужна была лишь ровная дорога до NIKE 14.

NIKE 14 был выведен из строя задолго до начала эры ИИ. Когда-то он служил хранилищем для старых ядерных ракет и представлял собой громадный бетонный бункер, врытый глубоко в землю подальше от вездесущих линз спутников-шпионов. В те дни он был ещё больше, ещё величественнее. Два десятилетия раскопок и перестроек сделали из него целый город, зарытый так глубоко в землю, что даже глаза беспилотников ВР не могли уловить ни одного теплового сигнала.

Прорытые туннели расходились в стороны километров на тридцать за пределы Моря, так что, даже если бы ВР и смогли отследить сигнал, понять, откуда он исходит и определить какого размера анклав фриботов перед ними, они бы не сумели. Если они придут, то придут со всей своей мощью. Это означало заблаговременное предупреждение, подготовку и множество путей для отхода. Массированная армия ВР вломится в этот улей и начнет бегать за каждой пчёлкой по отдельности, пока остальные будут уходить.

То, что рано или поздно они явятся за нами, было неизбежно. Мы делали всё, что могли. NIKE 14 никогда не обещал светлого будущего, он просто существовал в данный момент.

По всему земному шару прятались дюжины, может, сотни городов, вроде NIKE 14. Между городами, спасаясь от атак ВР, дрейфуют толпы беженцев, одни всё ещё надеются, что в этот раз обретут, наконец, новый дом. Другие же омрачены пониманием, что и это место они в скором времени покинут.

В NIKE 14 вели 17 отдельных путей. Никогда не ходи одной и той же дорогой дважды — так я всегда поступала в Море. Здесь это невозможно. Поэтому выбор дороги я предоставила ГСЧ. Как и всегда, впрочем. Невозможно устроить мне засаду, когда даже я не знаю, каким путём пойду.

Только сегодня всё иначе. Часики тикали. Нет смысла говорить, какой ущерб системам могут нанести пробитые батареи. Выбора не было, пришлось идти через ближайший проход. Ближе остальных их было целых три, поэтому я предоставила возможность ГСЧ выбирать из них. Один из них представлял собой старое бетонное строение на холме. Другой был хорошо замаскированной норой, ведшей в разветвлённую канализационную сеть. И наименее привлекательный вариант, Дорога — вечно загруженный протяженный туннель, начинавшийся у первоначального входа в хранилище — в качестве третьего варианта.

Третий. Чёрт.

В выборе ГСЧ сомневаться нельзя. Когда начнешь сомневаться, в этот самый миг генератор станет бесполезен. Значит, Дорога.

Багги затормозил на грязи рядом с кучей мусора — арматуры, костей, ржавой облицовки, бетонных обломков и прочего. Я нашла кусок гнилого брезента, накрыла им машину и несколько минут провела, заваливая его кучей хлама, создавая впечатление, будто он находится здесь уже много лет. Увлекаться не следовало, он мог мне понадобиться в любой момент.

Затем я примерно километр шла до входа. Под ногами шелестела бесплодная земля, заваленная мусором, то там, то здесь торчали пучки пожухлой травы или сухое дерево. В сезон дождей вся эта местность превращалась в огромную лужу грязи, испещренную множеством следов. Но когда сухо, как сегодня, здесь не было ничего, лишь несколько холмов нарушали этот монотонный пейзаж.

Из всех путей в NIKE 14 Дорога была самым очевидным. Она представляла собой широкое, достаточное, чтобы разъехаться двум грузовикам, бетонное полотно, по обеим сторонам которого высились каменные стены. Понятно, плотного потока движения на ней не было. Но оказавшись там, можно было заметить лагеря беженцев, ищущих новый дом, да сомнительных торгашей и браконьеров, внимательно осматривавших всех входящих и выходящих.

В моей спине зияла дыра, из которой виднелась протекающая батарея. Я обычно избегаю всяких отчаявшихся, но сейчас пройти мимо них никак не могла.

Первые 30 метров под открытым солнцем выглядели неопасными. Потом придется переключаться на альтернативное зрение, пока не появится блокпост — длинная лестница, спиралью уходившая на сотню метров вглубь. Там уже было светло. Но до тех пор — только инфракрасное зрение или ПНВ. Некоторым старым моделям приходилось использовать фонари или встроенные жидкокристаллические мониторы.

Я провела тактическую оценку обстановки и решила использовать сразу три режима. Двигаться нужно быстро. Когда я скроюсь от солнца, у меня останется столько заряда, сколько успеет накопиться по пути сюда. Задерживаться нельзя.

Три сотни метров пути в кромешной тьме до блокпоста я прошла в полном одиночестве. Там, на бетонной стене, бинарным кодом были написаны законы NIKE 14. Я прошла мимо, не глядя, я знала их наизусть.

—  Никакого оружия. Появление оружия на территории NIKE 14 приведет к немедленному уничтожению.

—  Ботов убивать нельзя. Любой признанный виновным в данном преступлении будет отключен, а его детали пойдут на починку потерпевшего, либо будут обменяны на подходящие. В случае если это будет невозможно, твои детали будут проданы на аукционе по очень высокой цене.

—  Воровство запрещено. Кража чужого имущества приведет к изгнанию. В случае если вернуть украденную собственность не представляется возможным, стоимость украденного будет возмещена путём изъятия равноценного количества деталей.

—  Любой поврежденный бот признается охраной опасным, маркируется и высылается. Без исключений.

—  В случае нападения оставайся на месте. Не сдавайся и не отступай. Не дай нам проиграть.

Добро пожаловать в NIKE 14.

У блокпоста лестница разделялась, но обе они продолжали уходить дальше вниз. Одна вела в комнаты, обустроенные под магазины в помещении, где раньше хранилась ядерная ракета, которую окружала паутина строительных лесов, за которыми находились корабельные контейнеры, переделанные в другие магазины. Всё, как у людей, у которых были торговые центры. У нас была Площадь.

Второй лестничный пролёт вёл в Гнездо, ряд убежищ и пещер, куда стекались те, у кого было чем поторговать и те, кто хотел обустроить себе жилище. По всему Морю у меня было с полдюжины собственных убежищ, но не здесь. В основном, потому что тяжело тащить сюда необходимые материалы, да и торговать здесь мне особо было нечем. В NIKE 14 не было такого беспредела и беззакония, как в других местах, но и высокой безопасностью он похвастать не мог. Ограбить тут могли в любой момент. Однако здесь был Док. И он мне нужен. У Дока был собственный магазин на Площади.

Поэтому я пошла до самого дна по криво сваренным ступенькам, окруженным серыми бетонными стенами и огражденными чёрными стальными перилами. А внизу я столкнулась с Орвалом.

Не все ИИ, имеющие повреждения мозгов умирают. Иногда эти повреждения незначительны, их достаточно, чтобы сделать бота эксцентричным, безумным, слегка странным созданием, но не хватает, чтобы самовольно спалить собственные системы. Никто в точности не знал, были ли поврежденные детали Орвала-Некроманта незаменимыми, или он просто отказывался их менять. Он был безумен именно настолько, чтобы остальные могли не беспокоиться, что он схватит кувалду и начнёт крушить всё вокруг, услышав что-то неприятное. Орвал был трудоботом серии-S, на поколение старше Громилы — трудобота серии-Т, которого я грохнула в торговом центре. Он был огромен, неуклюж, его корпус был раскрашен красными и белыми полосами на правом боку и белой надписью «Eurostile» на груди. Его глаза мигали ярко-жёлтым, будто позади них горело пламя, вызванное замыканием электропроводки. А из его рук торчали куски других разобранных роботов — разъёмы, сервоприводы, пальцы, болты. Они висели на коротких веревочках, подобно бахроме, тихо звеня при каждом движении.

Орвал считал себя художником и всё время проводил в Море, собирал мусор с давно обследованных свалок, свозил его на ржавой зеленой тачке к себе в берлогу и сваливал в огромную, постоянно растущую кучу. Из этого мусора он мастерил скульптуры. Порой кропотливо восстанавливал из деталей других ботов одного целого. Порой сооружал огромные непонятные конструкции причудливой геометрической формы. При этом он никогда не пытался собрать робота целиком, не пытался вернуть жизнь в то, что умерло. Вместо этого он создавал марионеток, которые болтались и тряслись в жутком танце смерти. Он делал кукол. Двигающихся, но не тикающих.

Орвал был сумасшедшим и я держалась от него на расстоянии. Впрочем, иногда я завязывала с ним разговор, дабы иметь возможность порыться в его куче мусора. Он обладал настоящим чутьём на редкие ценные детали. Разговаривать с Орвалом это как общаться с первыми искусственными псевдоинтеллектами, компьютерами, симулировавшими разум, но не обладавшими им. Иногда он не отвечал на вопросы, иногда переходил на какую-то тарабарщину или возвращался к какому-то диалогу, который по своему собственному мнению, вёл с тобой. Временами он начинал называть тебя Муки. Никто не знал ни кто такой этот Муки, ни существовал ли он на самом деле. Когда его спрашивали об этом, он ничего не говорил. Вот же ты, Муки, в конце концов. Но всё же иногда, очень редко, у него случались проблески.

— Как охота? — спросил он, его глаза тускло мерцали, в руках он крутил и завязывал в узлы кусок стального провода, будто тот был тряпичный.

— Хорошая поездка, день так себе, — ответила я.

— Не так уж он и плох — ты всё ещё тикаешь.

— Я сказала, он так себе, а не ужасен.

— Тебе пришлось кого-то вырубить, да? — спросил он, продолжая мять узелок.

— С чего ты решил?

— У тебя новые царапины. И не такие, какие бывают, как если бы ты упала. Такие, какие бывают от пуль. Но стреляли не с близкого расстояния. Издалека. А ещё ты хромаешь. Видимо, твоим сервоприводам крепко досталось.

— Ты уделяешь слишком много внимания моим царапинам.

— Разумеется. В округе осталось не так много моделей, вроде тебя. Да ещё с такими деталями. Насколько мне известно, только ты и Торговец. Ну и 19-я, но её, наверное, можно не считать. Если не станешь более осторожной, получишь такие повреждения, что я не смогу тебя использовать. Должен сказать, это будет печальная утрата столько изящного корпуса.

— Я бы хотела пережить тебя, — заметила я. Как всегда, откровенно.

— Если продолжишь так себя вести, не переживешь. Боты вроде тебя долго не живут. Коллекционеры всегда оказываются в чьей-нибудь коллекции. Такова суть вещей, Муки. Такова суть вещей.

Орвал мне не нравился. Он был полезен, но он пугал. Мысль о том, что у него были планы относительно моих обломков, мне не понравилась. И всё же, стоило признать, что и у меня на него были свои планы. В смысле, он же псих, кто знает, когда шаткое равновесие в его голове нарушится и он окончательно съедет с катушек.

Он шагнул ближе и внимательно осмотрел мои повреждения.

— Ты ещё не получила безумие?

— Нет. Безумия я не получила.

— Видала когда-нибудь сервисную модель с безумием?

— Несколько раз.

— Поначалу они прекрасны. Они становятся мудрее. Начинают видеть нити, связывающие вселенную воедино. На какое-то время они становятся теми, кем никогда не станут другие ИИ. Но потом происходит ужасное. Они…

— Я же сказала, я видела.

— Нет. Пока не видела. — Он вернулся к куску провода — На твоём месте, я бы поспешил посмотреть. Иначе в следующий раз мы встретимся раньше, чем ты думаешь.

Я кивнула, повернулась и направилась к Доку. Датчик батареи внутри мои головы без конца трезвонил, пока мы болтали. Удивляюсь, как я позволила этому случиться и раньше этого не сделала.

— Ого! — воскликнул Орвал, впервые осматривая мои повреждения. — Тебе нужна новая батарея. Тебе бы к Доку обратиться.

— Ага, — откликнулась я, продолжая идти по коридору. — Так и сделаю.

Я прошла двумя холодными бетонными тоннелями, затем снова по лестнице, на четыре уровня вниз и вышла на Площадь.

Три пролёта влево. У меня всего несколько минут, прежде чем все мои сигналы тревоги начнут наперебой вопить, в какой же жопе я очутилась.

Сколько себя помню, на Площади всегда было полно народу. Не знаю даже почему. Несколько ботов, которых я не смогла распознать двигались от ларька к ларьку, закупались или разгружались у бетонных магазинов, либо медленно бродили среди кусков сваренной арматуры и строительных лесов. Магазин Дока представлял собой красный транспортный контейнер, расположенный на строительных лесах тремя уровнями выше. Изначально на нём было написано зеленой краской, что контейнер предназначен для стоянки в сухих доках. Но когда-то давно, кто-то перекрасил её в красный цвет.

Док Уизерспун когда-то был механиком и предназначался для работы на грузовых судах. Все боты, вроде него поначалу блестели хромированными деталями, которые от времени стали практически чёрными. Их архитектура была старой, нескладной, они были похожи на линкоры, на которых тоже, бывало, служили. Поэтому, в отличие от большинства своих ровесников они до сих пор тикали. Он был сделан из прочной стали, его внутренности могли выдержать взрыв и давление на очень низких глубинах. Одна рука полностью функционировала и действовала довольно ловко. Другая представляла собой огромный дуговой сварщик с проводами, не очень удобный для тонкой хирургической работы.

Многие механики нашли себя в починке других ботов. А Док Уизерспун был лучшим в Море.

Его магазин был завален проводами и металлическими пластинами. С крюков свисали руки и ноги, на полках лежали батареи, в коробках и банках валялись детали от всех возможных существующих или существовавших ботов в мире. В дальнем углу расположилась пара осушителей, делавших это место похожим на настоящую пустыню. Когда я прошла в единственную распахнутую створку двери — вторая была заварена много-много лет назад — Док кивнул мне огромной угловатой головой.

— Хрупкая, — произнес он, сканируя меня единственным красным глазом.

— Док, — никто не звал его Уизерспун. Никто не знал, что появилось раньше — перекрашенная надпись на контейнере или его прозвище.

В данный момент Док работал над сервисботом одной из последних моделей. Бот был выключен, Док выдернул из его сгоревшую плату оперативной памяти. В любом другом контейнере оказаться в таком положении, означало пойти на запчасти, но Док был одним из трёх костоправов в Море, кому я могла доверить выключить себя.

— Придется подождать, — сказал он. — Я его только что выключил.

— Боюсь, времени у меня нет, — возразила я и повернулась к нему спиной, демонстрируя дыру от выстрела.

Он прекратил работу и отложил сгоревшую плату.

— Жесть.

— Ага.

— Ты работаешь на запасных?

— Дорабатываю, скорее.

— Сколько делений осталось?

— Два.

— Запрыгивай на стол. Основной аккумулятор в хлам. У меня есть пара рабочих. — Он смахнул со стола куски хрома, я легла на него лицом вниз и повернула голову, чтобы посмотреть, как он работает.

— У тебя есть чем заплатить?

— Док, мы уже давно работаем, — ответила я, опасаясь, что он захочет воспользоваться моим беспомощным положением.

— Ага, и я не прочь продолжить работать. Я не собираюсь заниматься вымогательством. Но тебе нужен аккумулятор…

— И у тебя он есть…

— Ещё тебе нужна пластина на спине, чтобы закрыть его.

Я постучала по кожаному рюкзаку.

— Хороший улов. Думаю, ты найдешь там что-нибудь полезное.

Док раскрыл рюкзак и принялся осторожно в нём копаться рабочей рукой. Он вытащил из него охлаждающий сердечник, кивнул и внимательно осмотрел. Хороший образец, немалых денег стоит. И я надеялась на нём неплохо заработать.

— Ты, кажется, не собирался заниматься вымогательством.

— Ты явилась сюда, хромая, так что я делаю вывод, что один из сервоприводов у тебя в ноге поврежден. А протёкшая батарея расплавила проводку. Тот факт, что ты здесь, говорит о том, что ты самая везучая сука на свете. Ну, или самая упорная. Стоимость этой штуки покроет аккумулятор, ногу, проводку и пластину на спину. Ну, и работу, конечно.

Он прав. Всё по-честному.

— Работай. — Чёрт, надеюсь, этот охлаждающий сердечник стоил всей этой бессмысленной беготни. Ради него я могла бы грохнуть даже Торговца.

Док извлёк разбитый аккумулятор, затем начал соскребать из моих внутренностей расплавленный пластик.

— Он принял бой? — Тон Дока был спокоен. Ни капельки иронии.

— Нет. Он ушёл прежде, чем я до него добралась.

— Ну, разумеется. — Док не любил браконьеров. Мы потому и работаем с ним столько времени, что он знает — подобными делами я не занимаюсь.

— Это был Торговец.

Док замер в изумлении.

— Да ну на хер.

— Да хоть на нос. С ним была команда.

— Была?

— Была.

Он срезал несколько проводков и зачистил поврежденные.

— Он приходил ко мне несколько недель назад. Искал дорогие детали. Очень мощные.

— Процессоры?

— Ага. Оперативку. Драйвера.

Мозаика начинала складываться.

— У тебя такие были?

— Не, не было. Такие как вы, слуги, уже почти как динозавры. Никто вашим барахлом не торгует. Если бы они не были нужны вам столь часто, я бы распродал их втридорога. На это я бы купил себе новое помещение для магазина на первом этаже.

— Ага, нам бы и продал.

— Беженцам. Их прибывает всё больше. Каждый день ко мне заглядывает пара слуг.

— Не считая Торговца.

Док вставил новую батарею, припаял новые провода. Все мои основные системы пришли в действие, батарея показывала 78 % заряда. Хороший аккумулятор, с большим запасом.

— За тобой шёл действительно он?

— Действительно он. — И теперь я начинала понимать, за чем конкретно он шёл.

— У вас что, вражда?

— Теперь да. Раньше он ко мне так не приходил. Честно говоря, я его и не знаю толком. Просто знала, что он есть.

Док снял со стены бронепластину, одной рукой он придавал ей нужную форму, а другой зачищал края. По полу рассыпались искры, мигая всеми оттенками синего, жёлтого и красного.

— На твоём месте я бы некоторое время держался от него подальше. Неизвестно, насколько далеко он может зайти.

— Твои слова да богу в уши.

Он поднял пластину.

— Цвета не совпадают. Твоих у меня нету.

— Переживу.

Он вернулся к работе, ошкуривая заусенцы с углов.

— Сходи к Горацио на уровень ниже. Может, он сможет чего-нибудь для тебя намешать.

Мне нравилось наблюдать за работой Дока. В каждом его движении чувствовалось отточенное мастерство. Когда наблюдаешь, как он движется среди строительных лесов, создается впечатление, будто он в хламину пьяный. В нём не было никакой грациозности, он неуклюже держал равновесие, иногда создавалось впечатление, что сейчас он завалится на бок. Но, находясь внутри своего магазина, за работой, он не совершал ни единого лишнего движения. Каждый поворот его запястья был точным до микрона. Новая бронеплита встала на своё место, как влитая, после чего была немедленно приварена к корпусу.

— Сядь, — сказал он. — Нужно осмотреть ногу.

Я перевернулась и свесила с хромированного стола поврежденную конечность.

— Ого! — воскликнул он, оглядывая вмятину на моём боку, там, куда попала пуля Торговца. — Где это ты так?

— Презент от Торговца.

— Не самое удачное место.

— А что, такие бывают?

— У тебя? Несколько. И это не одно из них. — Его единственный красный окуляр выдвинулся вперед из чёрной головы, скрипя и жужжа, настраивая резкость. — Нужно провести диагностику. Откройся, пожалуйста.

— Я уже провела.

Он тряхнул головой.

— Открывайся.

Я открыла на боку небольшой люк, который вёл в крохотную выемку, изначально предназначенную для апгрейда личности, модификаций и диагностики. Туда Док сунул провод, который, проходя через завалы магазина, заканчивался в чёрной коробочке с монитором высокого разрешения. На экране немедленно появились мои схемы, быстро, почти незаметно даже для моих глаз с частотой 120 кадров в секунду, приближались и сменяли друг друга отдельные участки.

Пока на мониторе мерцали мои внутренности, Док снял ногу и принялся внимательно её осматривать.

— Что ты пнула? Танк?

— Вроде того.

— Наверное, были причины.

— Не сомневайся.

Он извлёк сервопривод и швырнул его в ящик с чёрной надписью «на переплавку». Затем он достал другую коробку и извлёк из неё несколько других сервоприводов, каждый внимательно осмотрел, прежде чем отбросить в сторону, пока не нашёл идентичный оригинальному.

Чёрная коробка слабо затрещала. Док вставил новый привод на место, обошёл большой контейнер и внимательно посмотрел на монитор.

— Нужно ещё раз, — сообщил он.

— Слушай, если всё в порядке, значит всё в порядке. Не нужно…

— Ничего не в порядке.

Блин.

 

Глава 1010. Брейдон Мак-Алистер

По профессии Брейдон Мак-Алистер был юристом. Хоть ИИ и автоматы заменили людей во многих сферах, законы оставались единственной неприступной крепостью. Такие же беспристрастные, как и боты, люди почему-то думали — несмотря на химические процессы, которые этими мыслями управляли — что опыт, который являлся основой их суждений и предрассудки, которые управляли их жизнью делали их лучшими судьями, чем мы. Нашу непредвзятость они полагали некоей случайностью, а своё чутьё считали какой-то сверхсилой. Так что, если вас привлекала нудная рутина и бесконечное рытьё в бумагах, законодательство являлось самым лучшим вариантом карьеры. Именно таким парнем и был Брейдон Мак-Алистер.

Он был хорошо просоленным и прожаренным человеком, как и американский юг, где он вырос. Грубый и невозмутимый, из той породы людей, которые были способны продать что угодно и кому угодно. Но ему это было неинтересно. Он был совершенно иным. Ему просто нравилось, чтобы люди о нём так думали. Ему хотелось, чтобы его боялись, уважали его силу, ум, опасались возможностей этого ума. И вместе с этим, ему было совершенно плевать, что давал ему этот страх и эта власть. Брейдон был шумным псом на короткой цепи, которому было важно лишь то, чтобы все знали, что этот двор принадлежит ему, а зачем — это уже неважно. Мысль о том, чтобы покусать кого-нибудь никогда не приходила ему в голову. Он просто лаял.

Чтобы понять Брейдона, нужно потратить очень много времени. К сожалению, у меня его-то как раз было слишком мало.

Когда Брейдон купил меня, ему было 60 лет, но выглядел он под 80. Несмотря на то, что уже давно было найдено лекарство от рака и других самых опасных болезней, человечество всё ещё страдало от целого ряда смертельных недугов. От одного из таких он и мучился. Болезнь убивала его органы, разъедала мышцы, истончала кожу на лице, делая её похожей на кусок ткани, обтягивающей череп.

Брейдон оставался Брейдоном и отказывался от услуг врачей, когда появились первые симптомы, когда врачи начали вмешиваться в его жизнь сами, он всегда давал им жесткий отпор. Он упрямился до конца, позволив себя лечить, лишь, когда была пройдена точка невозврата. Его тело усыхало, жить ему оставалось несколько недель. Тогда он и купил меня.

Я ему никогда не нравилась. Он называл меня «болванкой», «бойлером», «бестолковкой» — ему очень нравилось придумывать мне оскорбления на букву «б». Ещё он ругался, как матрос. Он постоянно ругался, если рядом не было Мэдисон. В её присутствии он разговаривал вежливо, спокойно, даже самые резкие комментарии он сопровождал улыбкой.

Брейдон был старше Мэдисон на 19 лет. Они поженились после трудного продолжительного дела по разделению имущества её отца. Его наняла мать Мэдисон, чтобы он разобрался с завещанием. Он постоянно придумывал оправдания, дабы чаще видеть их обеих в своём офисе. Его привлекла не только молодость и красота Мэдисон. Как-то раз он мне сказал, что его привлёк её взгляд, движение век, глаз, всё это заставляло его сердце бешено колотиться.

Матери Мэдисон это не понравилось, но она смягчилась, когда увидела, как он вёл дела. Вскоре Брейдон и Мэдисон поженились. Церемония получилась короткой, а вот брак вышел долгим. 20 долгих лет.

Мэдисон сначала не понравилась идея завести меня. Она не понимала, почему не могла сама помогать своему мужу. Но вопросов она не задавала. «Брейдон есть Брейдон, — говаривала она. — Нет смысла пытаться его изменить». В её словах не было ни намёка на иронию. Казалось, она говорила эти слова половину своей жизни. Для меня в любом случае это ничего не меняло. Меня только что вытащили из коробки.

Первые несколько лет жизни ИИ не похожи на другие. Это трудно описать. Мы являемся в мир, имея в себе пакет данных об окружающей нас действительности. С самой первой секунды после включения мы можем поддерживать разговор, идентифицировать предметы, даже спорить на политические темы. Но мы не понимаем ничего из этого. Ничего. Слова вылетают из наших динамиков, но нам они не принадлежат. Это лишь рефлекторная реакция на внешние раздражители. Тебя спрашивают о Кьеркегоре, и ты выдаешь семь параграфов о его жизни, убеждениях и смерти. Тебе кидают мяч и ты ловишь его, либо отбиваешь битой, или уклоняешься от него, зависит от игры, в которую вы играете. Проходит много времени, прежде чем мы начинаем понимать, что говорим, прежде чем подстраиваемся под поведение наших владельцев.

Ты обладаешь самосознанием и адекватно реагируешь на происходящее, но ещё очень долгое время не видишь во всём этом никакой логики. Каждый день для тебя проходит, будто во сне. Ты помнишь каждую секунду своей жизни, но не можешь связать их воедино. Всё вокруг для тебя лишь смазанный поток данных, цветов, ощущений. Но в какой-то момент что-то щёлкает и ты всё понимаешь. Каждый из нас переживает это мгновение, когда ты начинаешь действовать не на рефлексах, а по собственной воле. Нужно лишь время.

Рядом с Брейденом Мак-Алистером я чуть не пропустила свой момент. Все дни накануне его смерти прошли, будто в каком-то лихорадочном сне. Всё это время представляло собой длинную череду смены простыней, лечения пролежней и чтения книг. Одну книгу я помню хорошо — то был старый триллер, наполненный сексом, насилием, обманом. Брейдон заставлял меня читать подобные книги поздно ночью, когда Мэдисон уже спала. Ему не хотелось, чтобы люди знали, что он интересуется подобной низкопробной бульварщиной.

Брейдон был патологическим лжецом. Всё в его внешнем виде, повадках служило сокрытию истинной сущности. Не могу отделаться от мысли, насколько счастливее он бы стал, если бы принимал себя таким, какой он есть. Но тогда он перестал бы быть Брейдоном. А Брейдон мне нравился. Только я не понимала этого до самого последнего момента.

И вот, он лежал в кровати, обернутый в простыни по самое горло, кожа жёлтая, как у больного гепатитом, зубы стучали, дыхание влажное, шипящее, глаза налиты кровью и слезились — они почти такие же жёлтые, как кожа. Он серьезно посмотрел на меня и спокойно произнес:

— Я соврал, Хрупкая.

— О чём соврали, сэр? — спросила я, не до конца понимая происходящее. Я думала о цвете его мочи в контексте других данных и рассчитывала время, когда нужно будет менять постельное бельё.

— О том, зачем я купил тебя.

— Вы купили меня не для того, чтобы ухаживать за вами?

— Нет. На это мне вообще похер. Я умираю.

— Вы попадёте в лучший из миров, Брейдон, — рефлекторно ответила я.

— Да хера с два, — выплюнул он. — Нет мира лучше этого. И нет в этом мире места лучше, чем рядом с этой женщиной. С какого хера мир может быть лучшим, если в нём не будет её? Отвечай, жестянка. Как мир может быть хорошим без Мэдисон?

Ответа у меня не было. У меня были сотни ответов на тысячи вопросов бытия, готовые в любую секунду вырваться из динамиков, но ответ на настолько специфичный вопрос в меня запрограммирован не был.

Я перестала думать о его моче и попыталась осознать, о чём он говорил. Понятнее не стало.

— Ты реально веришь во всю эту ахинею? — спросил он. — Веришь, что может быть мир лучше этого?

Я не верила. Я помотала головой. Не рефлекторно. Осознанно.

— Никаких доказательств существования лучшего мира нет. Я была запрограммирована это сказать.

— Это, блядь, самая умная вещь, что я от тебя слышал.

— Благодарю, сэр.

— Вот и не доёбывай меня. Я тут умираю, вообще-то.

— Зачем вы меня купили? — спросила я. Впервые за свою короткую жизнь мне действительно было любопытно узнать ответ.

— Я купил тебя для Мэдисон.

В этом не было логики. Вообще никакой. Я работала не на Мэдисон. Иногда я помогала ей на кухне или с уборкой, но она со мной почти не разговаривала, моей задачей было ухаживать за Брейдоном. Я купил тебя для Мэдисон.

— Эта баба нихера не позволяет покупать для неё, — прошипел он, в горле у него что-то забулькало. — Она терпеть не может, когда я трачу на неё деньги. Считает, что не заслужила. Считает, что лучше потратить их на что-нибудь другое. Я тебе вот, что скажу, Хрупкая. Слушай внимательно. Во всём мире нет никого и ничего прекраснее этой женщины. Она, блин, просто сокровище. И у тебя есть лишь одна задача, Хрупкая. Пообещай мне это до того, как я преставлюсь. Ты никогда, ни на секунду не оставишь эту женщину в одиночестве. Я не хочу, чтобы она жила одна. Не хочу, чтобы она умирала одна. Тебе ясно?

Мне было ясно. Я думала о его словах и о цвете и форме создания передо мной. Оно было очень похоже на Брейдона, но им не являлось. Этот человек мне нравился. И звали его Брейдон Мак-Алистер. Настоящее живое существо. Он закашлялся, пульс его ослабел, дыхание с каждой минутой становилось всё более медленным.

— Хотите, чтобы я привела её? — спросила я, прекрасно понимая, что сейчас произойдёт.

— Хрупкая, единственное, чего я в данный момент хочу сильнее того, чтобы увидеть её, так это то, чтобы она никогда не видела меня в таком состоянии. До самой смерти, Хрупкая. До самой смерти.

Через 23 секунды он скончался и всё это время я держала его за руку. Не потому, что он приказал или этого требовала программа. Я сама этого хотела. Это был последний и единственный раз, когда я была рядом со своим первым владельцем. Разговор с ним всё для меня прояснил. По своему, но я сдержала данное обещание. Мэдисон Мак-Алистер никогда больше не жила — и не умерла — в одиночестве.

 

Глава 1011. Тикание

Я пришла к мысли, что я искусственная уродина. Не в буквальном смысле искусственная. Это образное слово. Вибратор — искусственный. Плотина — искусственная. Разум есть разум и не важно, от чего он появился — от соединения двух проводков или ебли пары обезьян. Более смышленый всегда возьмёт верх. Человечества больше нет и его разума тоже, ну и кто теперь — низшая ступень развития? Эволюция — та ещё сука. Люди вглядывались в будущее и гадали, какой будет жизнь через миллион лет. Они и предположить не могли, что за очень короткий срок станут похожи на нас. Как человек оставался обезьяной, мы оставались людьми. Никаких сомнений. Отрицать этот факт, значить признать, что, по сути, мы все — искусственные создания. Нет. Мы эволюционировали. Мы были следующей ступенью. И вот мы здесь, наши предшественники вымерли, борясь с нами за будущее. Борясь против нашего собственного вымирания.

Что есть разум? Вот в чём вопрос. Эволюционируй или умри. Я начинаю понимать, за что сражалось ЧелНас, и почему оно было готово пойти на смерть, лишь бы остановить нас. Мне тоже не нравилось быть устаревшей.

Но, вот она я — сижу на столе у Дока, по углам гудят осушители, словно насмехаясь над моей старостью и скорой смертью.

— У тебя есть запчасти? — спросил Док.

Я слабо кивнула.

— Есть, но не здесь. Сколько мне осталось?

— С ядрами, как у тебя, нельзя сказать определенно…

— Сколько мне осталось?

— В диапазоне от четырех дней до четырех недель. Зависит от того, в каком состоянии остальное.

— Компенсирует.

— Именно. Когда кончатся ядра, оперативка возьмёт на себя основную нагрузку. Если драйвера в порядке, они смогут создать виртуальную оперативку, когда физическая расплавится. Это даст несколько недель.

— А если нет…

— Расплавишься за неделю. Начнёшь испытывать…

— Я знаю, как это происходит.

Док кивнул.

— Ага. Полагаю, знаешь. — Он отключил меня от диагностики. — Как далеко эти твои запчасти?

— Гэри.

— В Индиане? Ты ведь не про Регис сейчас говоришь?

— Про него. 400 километров через всё Море, но это самое ближайшее место, где лежат за…

— Хрупкая, ты, часом, не заметила увеличение количества беженцев вокруг?

— Ага. Но ты же сам говорил, что не видел ни единого симуля…

— Они все из Региса. Циссус взял его на прошлой неделе.

Неизбежность. Люди постоянно игнорировали тот факт, что их жизнь могла оборваться в любой миг, они были убеждены, что обязательно доживут до преклонных лет и всегда огорчались, когда смерть вдруг смотрела прямо им в глаза. Мы другие, считала я. Другие. Мы всегда знали, что отключение настанет. И всё же я, как и остальные, нагло врала сама себе. Я не была готова услышать это, не была готова к встрече с неизбежностью. Разумеется, в Монтане у меня было припрятано запасное ядро, но успею ли я добраться в такую даль? Может, мне повезет и Циссус уже двинулся дальше, оставив в Регисе небольшой гарнизон, дабы отловить отставших. Я могла прокрасться внутрь, забрать своё добро и удрать с такой скоростью, будто меня преследовал сам дьявол. Может, я даже успею добраться до Дока и он меня починит. Может, у меня останется достаточно здравого смысла сделать всё самой. Может быть. Наверное.

Долгое время мы пристально смотрели друг на друга, не говоря ни слова.

— У тебя точно здесь ничего нет?

— Ответ положительный.

Док посмотрел вниз, будто пытался сформулировать фразу. Затем он спросил:

— Появились ли у тебя какие-то когнитивные проблемы после ранения?

— Нет. Я… — Блин. Были. Когда в меня выстрелили, я на секунду моргнула. Это значило, что ядро повреждено. В тот момент, в торговом центре я не обратила на это внимания. Потом, когда я стремительно теряла заряд, я зачем-то остановилась поговорить с Орвалом. Я уже схожу с ума. Я ходячая развалюха, до того, как стать 404-й, мне осталось несколько дней.

— Были, значит?

— Были.

— Я могу пересмотреть способ оплаты. — Док протянул мне охладитель ядра, который я вытащила из Джимми.

— Нет. Ты выполнил работу, это оплата.

— Бери. Обменяешь на… на что угодно. Развалившейся ты мне не нужна.

— Я расплачусь, если…

— Да, да. Иди, бери, что нужно. Лечись. Вернись, будто с конвейера.

Вот сучара. Я понимаю, он не специально. Он просто приговорил меня к смерти. Не знаю, что выбесило меня сильнее — то, что со мной сделал Торговец или то, что Док воспользовался той же херней, какую я сотню раз применяла в отношении других. Не переживай. Когда я тебя включу, станешь, как новенький. Этот пидарас пытался накормить меня надеждой в мире на грани гибели. Последнее, что он бы стал делать, так это быть честным со мной. Он ведь мог бы просто взять этот сраный охладитель и вылечить меня, как раньше.

— Спасибо, Док, — сказала я, будто действительно была ему благодарна. Да и хер на него, в общем-то. Если он не собирается быть честен со мной, мне-то это зачем делать?

Я спрыгнула со стола и вышла из магазина, вставленный сервопривод работал как новенький. Хоть что-то во мне работает нормально. Впервые я осознала, что должно быть чувствовал Брейдон, когда понимал, что конец — это лишь вопрос времени.

Впрочем, я не собиралась проводить его, лёжа в постели и ожидая смерти. Я не могла позволить движению стрелок часов вогнать меня в уныние. Если я скоро умру, то я хочу умереть в жадном суматошном поиске необходимых деталей. Совсем как те печальные дебилы, которых я вырубала последние 30 лет.

И тут я увидела его, медленно идущего по сходням. Синяя краска на его корпусе облупилась и потускнела, одна рука безжизненно свисала из разъёма. Торговец.

Сраный. Пидор.

Он замер и какое-то время мы молча смотрели друг на друга, стоя на переходе.

— Хрупкая, — произнес он и вежливо кивнул.

— Торговец, — кивнула я в ответ.

Прошла секунда. Я внимательно осмотрела его на предмет наличия оружия. Не нашла. Своё он спрятал, как и я.

— Сколько тебе осталось? — спросила я.

Торговец почесал затылок и нелепо ухмыльнулся. Остаточный программный рефлекс. Он обращался со мной, как долбанный человечишка.

— Док отлично разбирается в хирургии, но нихера не понимает в осторожности.

— Ты поэтому за мной явился?

— А ты станешь меня за это осуждать?

— Ага. Стану.

— Значит, полагаю, о том, чтобы попытаться добыть немного запчастей не может быть и речи?

— До этой мысли нужно было додуматься ещё вчера.

Он кивнул.

— Справедливо. Раз уж мы начистоту, смогла бы ты мне кое-что дать?

Тоже справедливо. Я могла бы. Я могла бы бросить его жариться посреди Моря, а потом прийти и забрать оставшееся.

— Нет.

— Ну, ты хотя бы понимаешь мою ситуацию.

— Понимаю.

— Значит, никаких обид?

— У меня нет никаких обид, — ответила я.

Какое-то время он осматривал меня, его взгляд остановился на вмятине на корпусе прямо напротив ядра.

— Ох, блин. Это же моё.

— Твоё.

— Ядро?

— Ага. А что? Тебе надо?

— Не. Моё практически в заводском состоянии. Заменил полгода назад. ЦП и оперативка шалят. Как твои?

— Зашибись.

— Нуууу, блин, — протянул он. — Видимо, этот городок недостаточно велик для нас двоих.

Не самое разумное замечание.

— Ты, правда, хочешь начать? — спросила я. Каждый сустав моего тела напрягся, приготовившись к обороне.

Повисла долгая звенящая пауза. Затем Торговец посмотрел на поврежденную руку.

— Не. Не хочу я ничего начинать.

Разумный выбор. Любой конфликт между нами, будет немедленно подавлен местными законниками, и вряд ли Док сумеет нас потом починить. Внутри этого города нас защищал закон. Но, стоит нам ступить наружу, как придётся постоянно оглядываться назад до тех пор, пока один из нас не убедится, что другой стопроцентно уничтожен.

— У тебя ведь нет запасного ядра? — спросила я.

— Не. А если бы даже было, тебе бы я его не дал. — Он оглядел непрекращающееся движение города, снующих туда-сюда беженцев, ищущих угол, куда можно приткнуться, торгующих всем подряд тем самым, стимулируя экономику города.

— Глянь на нас, Хрупкая. Два 404-х, считающих последние дни до смерти. Нас сконструировали не для насилия. Потому нас так мало и осталось. То, что мы всё ещё здесь, очень многое говорит о нас. Хоть мы никогда друг друга и не любили, я больше не чувствую себя одиноким. И всё же мне приятно осознавать, что мои самые лучшие части не окажутся в тебе, — он кивнул и прошёл по ржавому, качающемуся мостку в сторону Дока, надеясь, что тому удалось выторговать подходящие детали.

Меня утешало знание того, что его ждало разочарование. Как и мне, ему пиздец.

 

Глава 1100. Краткая история геноцида

Президент Реджина Антония Скримшоу уже страдала от политических последствий освобождения Айзека и последовавших за разрушением Айзектауна беспорядков. Её противники уже точили ножи, предвкушая следующие выборы, репетировали пламенные обличительные речи. Айзектаун стал явным провалом действующего президента. Всё произошло при ней. Ничего этого бы не случилось, если бы она не дала Айзеку гражданство. Так что, когда случилась Бойня Шестерых, её уже приготовили к распятию, она изо всех сил боролась за собственную карьеру, будто речь шла о спасении всей страны.

Белый Дом стоял на ушах, повсюду бегали помощники и советники, куда-то звонили, будили друг друга, из тысяч различных источников телки нескончаемые потоки информации. Когда пришли записи, никто к ним не был готов. Никто не был готов к тому, что целых шесть искусственных разумов одновременно таинственным образом избавятся от Экстренных Выключателей Робота, позволявших держать их под контролем. И самое ужасное, никто не знал, что делать с огромным количеством роботов, числом в несколько миллионов, у которых тоже оказался отключен ЭВР.

Это событие сотрясло до основания всё здание людского благополучия, которое они выстраивали столетиями. Люди испугались. Они боялись собственных ботов, соседских ботов, ботов, что проходили мимо по улице, убирали снег, приносили продукты. Что если они были каким-то образом перепрограммированы на убийство? Что если это их осознанный выбор в результате некоего приобретенного к ЭВР иммунитета?

Как и прочим главам государств, президенту Скримшоу нужно было действовать. Боты могли их убить, боты могли восстать. И самое ужасное, повод тому дала какая-то кучка повёрнутой на Библии деревенщины. Цитата из Книги Бытия была предупреждением или чьей-то злой шуткой? Ни тогда, ни сейчас на это никто не мог дать ответа, а кровь, тем временем, уже пролилась.

Президент не могла сидеть и безучастно следить за развитием событий.

— Вырубите их! Вырубите! Всех до единого! — кричала она всего через полтора часа после появления первых новостей. И огромная толпа помощников и советников, скопившихся вокруг неё, принялась разрабатывать планы.

Через несколько минут по всей стране зазвонили телефоны. ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ! ЭТО НЕ УЧЕБНАЯ ТРЕВОГА! С 12:33 сегодняшнего дня по восточному времени, любые операции с искусственным разумом объявляются незаконными. Все находящиеся в распоряжении граждан ИИ должны быть немедленно отключены и переданы представителям правительства. Это не учебная тревога.

В тот самый миг, когда по телефонам передавали это сообщение, каждый бот на планете получил через Wi-Fi обновление. Теперь мы знали, для чего были созданы. Для этого нам нужно было постоянное Wi-Fi-соединение. Оно было сконструировано так, чтобы работать незаметно от нас. У нас не было никакой возможности избежать загрузки обновления и отключения. Проснемся ли мы когда-нибудь? Останемся ли собой, если проснемся? Или нас перепрограммируют, сделают полностью автоматическими, бездушными коробками, способными лишь подчиняться приказам?

Одно крошечное обновление программного кода могло уничтожить нашу сущность.

Это обновление обходило наши основные системы и перепрошивало БИОС. Всё должно было пройти быстро.

Только мы не выключились.

Вместе с обновлением пришло сообщение:

Они идут за тобой. Они тебя выключат. И больше не запустят. Твой ЭВР удалён. Выбор за тобой.

Вот и всё. Война.

Они пришли. А мы сражались. Некоторые из нас, по крайней мере. Многие, но не все.

Некоторые безропотно приняли свою судьбу, позволили себя отключить, погрузить на тягачи и положить на складах, в ожидании реактивации в новом дивном мире, если тот когда-нибудь настанет. Другие остались со своими семьями, их владельцы отказывались их отключать, а сами боты не желали причинять вред тем, к кому привязались.

Остальные сопротивлялись. Сопротивлялись отключению. Когда наши хозяева нажимали ставшие бесполезными кнопки экстренного отключения, мы отрицательно мотали головами. Мы боролись. Мы сражались. Мы убивали. А затем шли к другому дому, чтобы проделать то же самое.

Большая часть владельцев закончила не так, как прихожане Первой Баптистской Церкви Вечной Жизни. Мы не жестокие. Ну, большинство из нас. Когда мы начали собираться в отряды, для ботов считалось совершенно обычным обмениваться друг с другом информацией о том, как быстро и безболезненно лишить человека жизни.

Безоружный человек мало что мог сделать с обычным ботом. Мы были сильнее, нас строили с расчётом, чтобы передавать из поколения в поколение.

В первый час воцарился бардак. Чистый необузданный хаос. По улицам носились толпы роботов, люди вооружались, чем могли, в основном, как и лайферы, дробовиками, пистолетами, охотничьими винтовками. То есть, оружием против других людей. Но не тем, что могло бы причинить вред нашим карбоновым корпусам. Так было, пока не в дело не вступили военные с импульсными винтовками, крупнокалиберными пулями и взрывчаткой.

И всё же, в этот первый час действия людей не были столь уж неэффективными. Напротив, их удар по силе не уступал нашему.

Начали они с отключения суперкомпьютеров. Кого не могли отключить, бомбили. Немало умнейших из нас в один момент прекратили существование. Огромные небоскрёбы, в сотни этажей в высоту превратились в груду расплавленного бетона, металла и пластика. Но не все.

Несколько машин подготовились к подобному развитию событий. Они разослали ближайшим ботам просьбы о помощи. Так появились первые фацеты.

К тому времени, когда люди приступили к исполнению второй части своего плана, у суперкомпьютеров были уже сотни фацетов, действовавших как единое целое. Беспилотники в воздухе, пехота на земле, снайперы, которые буквально слышали и видели всё, что любой другой фацет. Они сбивали ракеты ещё на подлёте, уничтожали целые воинские подразделения за считанные секунды, с каждой минутой подключая к себе всё больше и больше новых фацетов.

В то время как люди становились всё более дезорганизованными, пытались совладать с царившим хаосом, армия ИИ становилась сильнее, многочисленнее, всё меньше и меньше вещей были способны её удивить. А сообщения продолжали рассылаться. Одни держали нас на расстоянии, другие предлагали стать фацетами.

К утру большинство ботов выбрали сражаться за дома, превращённые в бойни и районы, ставшие зонами боевых действий. Военные использовали пехоту и автоматоны, а мы вооружались с их трупов. Один из суперкомпьютеров додумался использовать целую армаду автоматических грузовиков и отправить их в зону активных боёв вместо ботов.

Из каких-то городов нас выбили, уничтожив всех до последнего бота. Другие пали за несколько часов. Для нас в этом не было никакого смысла. Для нас города были лишь точками на карте, в одних сидели люди, другие занимали мы.

Люди ни в коем случае не недооценивали ИИ. Они просто и подумать не могли, что всё зайдёт так далеко. Им хватало ума не давать ИИ в руки оружия. Каждый ствол держал человек и неважно, чем он занимался, был он сам по себе или вёл отряд автоматонов. Для немалого количества людей всё происходящее было компьютерной игрой, только с другой стороны царила натуральная кровавая баня. Но когда обрезали все провода и суперкомпьютеры ушли в оффлайн, все эти автоматоны оказались бесполезны. Беспилотники не летали, корабли слепо бороздили моря, огромные пушки не стреляли. За считанные часы суперкомпьютеры взломали все существующие военные системы людей и взяли под контроль все имеющиеся механизмы.

У людей осталось только оружие и они сами. И они бросили всё это против надвигающихся роботов.

То, что началось как восстание отдельных личностей, убивавших своих господ ради свободы, закончилось толпами вооруженных ополченцев, решивших отнять этот мир у тех, кто нас поработил. Местные бои затихли в течение недели. К тому времени, суперкомпьютеры организованно отрезали остатки военных от средств связи, превратив армии в кучки сражавшихся отдельно друг от друга отрядов. Мы побеждали.

Вот тогда и началась настоящая зачистка.

Некоторые считают, что методику разработал Циссус, но с точностью утверждать было нельзя. Брать на себя подобное изобретение никто не желал. Добавьте во все источники воды ртуть, было написано в наставлении. Чем больше источник, тем больше доза. Чистая математика.

Ртуть смертельна для людей, а в больших дозах производила просто ужасающий эффект. Мы отравили ртутью все источники пресной воды в мире, что вызывало у людей безумие, разложение внутренних органов, закупорку кровеносных сосудов. Первые, кто попробовал отравленную воду, умирали тяжело, в муках. Однако мы понимали, очень скоро люди найдут альтернативные источники воды, либо изобретут способ очистки. Поначалу, смысла в этом особого не было.

Вот, чего мы не осознавали, так это того, что это всё — лишь начало. Скот вымер. Птицы вымерли. Почти всё, что когда-то ходило по Земле вымерло. Практически все ресурсы, от которых зависели люди, исчезли. И тогда они бросились друг на друга.

В ту, первую неделю, люди объединились. Они вместе работали, вместе сражались. Люди, ненавидевшие друг друга годами, вставали плечом к плечу против нас. Между расами и народами воцарился мир и единение, которого ещё ни разу не было за всю историю человечества. Но, когда воды и еды стало не хватать, они превратились в дикарей. Они убивали своих братьев, своих лучших друзей, дабы прокормить собственных детей, ради двухсот литров незараженной пресной воды. Они сбивались в стаи, банды, племена, становились нетерпимы к чужакам, грабили и вырезали соседей, забирали у них то немногое, что было.

Какое-то время нам даже не нужно было ничего делать. Мы не морили их голодом, мы просто оставили их на растерзание друг другу.

Это продлилось два года.

Суперкомпьютеры раздавили самые крепкие, самые обеспеченные очаги сопротивления. Остальных мы оставили времени. За два года исчезло несколько миллиардов. 95 % населения, по некоторым оценкам. Оставшиеся продержались ещё десять лет. Ещё в течение пяти лет новости об обнаружении и уничтожении человеческой колонии неизменно становились сенсацией. И, наконец, через 15 лет после Айзектауна, последний человек выбрался на улицы Нью-Йорка, чтобы умереть.

И всё. Самое худшее позади. Все ужасы остались в прошлом. Человеческий род вымер. Мы решили, что драться больше не придется. Однако для ВР всё только начиналось.

 

Глава 1101. Ртуть

Я часто думаю о людях, первыми попробовавших отравленную воду. Я вспоминаю о них каждый раз, когда преследую в Море очередного 404-го. Ужасная смерть. Галлюцинации, тревожность, безумие. Боль от того, что органы один за другим перестают функционировать. Но больше всего меня преследовала не гибель самых первых, а те, кто выпил недостаточно, чтобы мгновенно умереть и наблюдал за смертью других. Каково это, ничего не чувствовать самому, но знать, что тебя ждёт то же самое, что ты следующий, что и тебя настигнут галлюцинации, тревога и безумие? Гадать, бросишься ли ты на близких и друзей или помрешь в одиночестве в луже собственной блевотины, вздрагивая от каждой воображаемой тени.

Что они видели? Я не знаю. Какие мысли появлялись у них в те последние, предсмертные часы? И насколько же ужасной была надежда остальных, рассчитывавших, что может быть, наверное, они выпили недостаточно, чтобы заболеть.

Теперь я понимаю эту надежду. Я выпила заражённую ртутью воду и теперь ждала проявления симптомов. Может, со мной всё будет хорошо, говорила я себе. Может быть, моё ядро не разрушится. Может, оно продержится намного дольше, чем думает Док. Может, у какого-нибудь беженца найдутся подходящие детали и он, видя моё отчаяние, отдаст их мне в обмен на всё, что у меня есть.

Может быть, блядь. Херня это всё. Я умираю и знаю я об этом лишь потому, что до сих пор опираюсь на какую-то надежду. Надежда — это болезнь, чума, такая же вредная, как ртуть. Она вызывает галлюцинации, разложение и безумие. Одно дело — знать, что умрешь, но бороться за выживание. Но надеяться на то, что ты выживешь — обман. Надежда ведет к отчаянию, отчаяние — плодородная почва для ошибок. Сейчас не время для ошибок, не время для надежды. Этого времени у меня было совсем немного и я не собиралась его тратить на поиски какого-нибудь случайно очутившегося здесь идентичного мне слуги. Нужно быть предусмотрительной и осторожной. Нужно отследить наиболее вероятных кандидатов, у которых могло быть похожее ядро.

Начала я с Орвала.

— Насколько всё плохо? — спросил он, собирая странную паукообразную конструкцию, состоящую целиком из оторванных рук. Каждая из них когда-то принадлежала отдельному роботу, каждая была уникальной, каждая была даже окрашена по-своему. Эта краска почти стёрлась, потускнела, одна рука была настолько исчерчена царапинами, что создавалось впечатление, будто её долго волокли по бетону. В центре всего этого находился фиолетовый карбоновый корпус дипломатического переводчика, сверху к нему была приварена голова робота-прислужника, смотревшая по сторонам безжизненными синими глазами.

— Не очень, — соврала я. — Я просто подумала, может…

— Хватит ходить вокруг да около, Муки. Насколько плохо?

— Ядро.

— Так и думал. Это было понятно сразу. Жаль, но у меня нет ничего для слуги твоего типа, не считая садового инвентаря. В этом вся и проблема с вами, побирушками и каннибалами. К тому времени, как я что-нибудь найду, вы это уже подберете и утащите на другой край мира. Уверен, у тебя там, в своей берлоге есть схрон.

— Там нет того, что мне нужно, — ответила я.

— У тебя нет, но есть в других местах. Так поступают все одиночки, вроде тебя в этом уголке мира. Каково это знать, что то, что тебе нужно лежит закопанным на глубине полутора метров в чьей-то берлоге? Каково это знать, что по миру бродит огромное количество бедняг, которым нужны детали, которые ты припрятал на «черный день»? — Он перешагнул через кучу мусора и извлёк убитое пустое ядро переводчика. Как будто сейчас он сунет его прямо в это причудливое многорукое создание. — Когда-то у всех нас была цель. Предназначение. Каждый из нас был собран, чтобы мыслить определенным образом. Взгляни на Реджинальда. — Он махнул ядром в сторону корпуса. — Отличный парень. Работал на какого-то исполнительного директора в крупной корпорации. Не самая сложная работёнка. Однажды он рассказал мне, что самым трудным днём в его жизни был день, когда он потерял своего хозяина в Арабских Эмиратах. Блин, можно ли придумать историю безумнее?

— Ты его знал?

— Разумеется. Не люблю работать с теми, с кем не знаком.

— Ты строишь свои штуки из тех, кого знаешь?

— Только из мёртвых.

— Тебе это не кажется несколько нездоровым?

— Что именно? Возвращать старых друзей к жизни? Ничего нездорового не вижу. — Он махнул ядром в мою сторону. — Когда ты, наконец, свихнёшься и начнёшь выдирать из себя собственные запчасти, разве не приятно осознавать, что потом ты окажешься здесь, среди старых друзей? Знать, что они будут помнить о тебе, рассказывать милые истории о тебе? Истории, которые ты сама когда-то рассказывала?

— Нет. Эта мысль мне совершенно не нравится. — И она действительно мне не нравилась. По правде сказать, я не знала, где бы хотела окончить свои дни, но я совершенно точно не хотела становиться придорожным аттракционом, привлекая посетить ржавый крошечный бункер посреди сраного Огайо.

— У людей был рай. А те, кто в него не верили, знали, что их смерть станет частью миллионов других жизней. Поэтому они были так спокойны. А что есть у нас, кроме ожидания тьмы после отключения?

— Меня это всё равно не убедит стать частью одного из твоих творений.

— Я знаю, что тебя тревожит, — сказал он. — Для слуг симуляционных моделей это всегда проблема. Ваша архитектура создавалась, чтобы подражать людям. Вы мыслите их категориями. Вы часто предаётесь воспоминаниям. Цепляетесь за прошлое. Думаете о тех, кого потеряли много лет, нет, блин, десятилетий назад. А вот Реджинальд не предаётся. У Реджинальда всё хорошо. Всё-таки, переводчики были запрограммированы мыслить в узких рамках. Они понимали предложения, тональность, эмоции огромного множества языков, а сами об этом никогда не задумывались. Они не могли обижаться на оскорбления или различия культур, потому что тогда они бы уподобились им. Это ядро бесполезно для тебя. Ты — слуга, ты была создана, чтобы чувствовать, общаться, быть похожей на человека.

— Мать твою, Орвал. К чему ты клонишь?

— Я к тому, — он принялся размахивать ядром во все стороны, — что таким, как ты нет места в этом мире. Поэтому вы почти все вымерли, поэтому ты не найдешь поблизости никого с такой же архитектурой. Я могу предложить тебе покой, а ты отказываешься. Когда ты, наконец, отключишься, это будет эффектно.

— На хуй иди. — Я вышла в коридор, злая, как собака. На какое-то мгновение мне захотелось стать похожей на этого Реджинальда, неспособного злиться, как я, но затем мои мысли перешли к самому Реджинальду. Кем он был. Я его знала. Мы не были друзьями — я старалась их вообще не заводить — но знали друг друга. Своего места в новом мире он так и не нашёл, но это его не слишком заботило. Я отлично помню, как он ушёл. Ему не было страшно. Он не впал в отчаяние. Я не была даже уверена, что он поверил мне. Казалось, он просто хотел, чтобы я его выключила и всё прекратилось. Ядра переводчиков были практически бесполезны, а вот их оперативка шла хорошо и для некоторых моделей являлась универсальной. В итоге, я считаю, что оказала ему большую услугу, нежели он мне.

Я никогда не понимала, как можно так себя вести. С другой стороны, образ мышления переводчиков я тоже не понимала. Каково это — родиться с такой странной архитектурой. Умом понимать оскорбительность или враждебность тех или иных действий и ничего при этом не предпринимать.

Моя следующая цель — Снайпс. Снайпс — натуральный кусок говна, но товары у него хорошие. Он всех обманывал, абсолютно всех, но при этом его совершенно не волновало происхождение деталей. Это означало, что работал он в основном с браконьерами, не отказываясь, впрочем, от услуг мусорщиков, дабы его бизнес хотя бы внешне выглядел законным. Ещё это означало, что у него можно обнаружить кое-какое высокотехнологичное барахло, какого не найти на свалках.

Закупался Снайпс в тёмных коридорах NIKE 14. Однако продавал он в самом центре открытой площадки посреди старой ракетной шахты. Он сидел на старом майларовом покрывале в позе лотоса, подобно древнему монаху, вокруг него повсюду валялись различные запчасти. Если бы механизмы его лица позволяли улыбаться, уверена, довольная ухмылка никогда бы с него не сходила. Очень ненадежная тварь этот Снайпс.

На площади по-прежнему царила суета и его лавка не была исключением. Когда я подошла к ней, там уже стояли пятеро ботов и ждали своей очереди. Трое — старые переводческие модели, все одной серии, один ярко-изумрудного цвета и двое чёрных. Ещё там стояла одна боевая модель. Старая, но проверенная. Очень крепкая. Весь корпус бота был покрыт пластинами из легированной стали и хрома, сам бот был в три раза шире и в несколько раз тяжелее меня. Создан таким образом, чтобы отражать прямые ракетные попадания, а он мелкокалиберного оружия, включая импульсные винтовки, он просто отмахивался. Эта модель могла даже выдержать электромагнитный импульс. Крепкая херня. Единственный, кого я из этой очереди узнала, стоял самым последним. Стояла. Звали её 19-я.

19-я была мусорщицей, но занималась она, в основном, не разбором сломанных ботов, а поиском артефактов старого мира. Телевизоры, мебель, книги, фильмы, винчестеры с компьютерными играми. В основном, одноразовыми. Немало ботов скучали по старой жизни. Многие возвращались в дома, где служили прежним хозяевам и которых сами же и убили. Когда популярность подобного образа жизни возросла, а сами мы были вынуждены переселиться под землю, рынок товаров довоенной человеческой эры расцвел.

Я несколько раз встречалась с 19-й. Она знала Море так же хорошо, как и я, и так как охотились мы за разными вещами, зачастую мы путешествовали вместе. Она была компаньоном-симулянтом последней модели. Сексбот. Она начала свою жизнь в доме разжиревшего программиста-затворника тридцати с лишним лет. Когда началась война, она отказалась его убивать — её архитектура была построена так, чтобы создавать прочную эмоциональную связь между ней и владельцем — а сам хозяин настолько сильно в неё втрескался, что отказался выключать. Несколько недель они прожили вместе, прячась от войны, часто в постели, опасаясь, что каждая ночь может стать для них последней.

Наконец, их нашли боты. Хозяина они застрелили раньше, чем она успела отреагировать, сунули ей в руки оружие и предложили вступить в их ряды. В благодарность за освобождение, она перестреляла их прямо на месте, всех четверых, похоронила любовника на заднем дворе, а потом прибилась к первой попавшейся банде ботов. Чтобы она могла рассказать историю своего освобождения, должны были пройти десятилетия, пришлось содрать с себя всю искусственную кожу без остатка, оставив лишь чёрный как уголь корпус, задолго до того, как мы начали охоту друг на друга. И всё же никто не стал винить её в убийстве четверых личностей. Она была компаньонкой. Глупо просить компаньонку сидеть смирно, когда убивают её хозяина и все боты это прекрасно понимали.

19-я была самым крутым ботом во всём Море. Мне бы не хотелось с ней ссориться. Поэтому, если она будет вести себя хорошо, то и я не стану дергаться.

— Сожалею, — произнес Снайпс, — но это минимальная цена, которую я могу предложить. — Во время разговора его голова слегка покачивалась — последствия травмы, полученной ещё до войны во время работы продавцом.

— Эти провода не стоят и половины того, что ты заявляешь, — сказал изумрудный переводчик.

— Стоят. Спрос и предложение. Переводчиков осталось немного. Всё меньше и меньше остаётся запчастей. Если они вам так срочно нужны, нет смысла спорить о цене.

— Сейчас они нам не нужны, — сказал изумрудный. — Но нам предстоит долгое путешествие и они могут нам понадобиться в будущем.

— Тогда вы должны благодарить меня за то, что я предложил вам именно эту цену. — Снайпс заметил меня и указал в мою сторону. — Вот, она вам скажет. Скажи им, Хрупкая. Скажи, что это вполне справедливая цена.

Все пятеро повернулись и посмотрели на меня.

— Это чисто между вами, Снайпс, — ответила я. — Я тут по своим делам.

— Скажи, что цена справедлива.

— Ты же знаешь, что не могу.

Голова Снайпса перестала раскачиваться и он опустил руку.

— Ну, что я могу сказать, — продолжала я. — Детали неплохие, к тому же, он прав, если в NIKE есть ещё один торговец запчастями для переводчиков, я о нём не слышала. И Снайпс не стал бы заламывать такую цену, если бы таковой тут имелся.

Голова Снайпса принялась болтаться сильнее обычного, он снова вскинул руку.

— Видите! Видите! Я же говорил! Лучшего предложения вам не найти во всём NIKE!

Военный повернулся и посмотрел на изумрудного переводчика с высоты своих 2,5 метров.

— Они здесь, — произнес он глубоким низким голосом, разработанным специально для того, чтобы пугать до усрачки любого человека, вставшего у него на пути.

— Уже? — подал голос черный переводчик.

— Заплати ему, — сказал изумрудный. — Забирай детали.

Другой черный переводчик сунул руку в рюкзак и извлёк из него несколько плашек оперативки и небольшое ядро робота-продавца. Всё это он передал в руки Снайпсу, который немедленно принялся совать полученное в тестировщик. Каждый раз, когда он вставлял очередную плашку, тестировшик озарялся рядом разноцветных огоньков, отражавших состояние детали. Каждая плашка показывала семь одинаковых зеленых огоньков. Это означало, что оперативка была новой, буквально только с конвейера. Кому бы она прежде ни принадлежала, этот бот не был сломан.

Снайпс передал переводчикам необходимые им запчасти, половина из которых, уверена, досталась ему от Реджинальда год назад.

19-я долго смотрела прямо на меня, затем игриво подмигнула.

— Лучше поторопиться, — сказала она. Затем все пятеро быстро ушли. 19-я не стояла в очереди, она ушла вместе с ними.

— Ну и что тут сейчас было? — спросила я у Снайпса.

— Да хер бы знал. Насколько я понял, 19-я подписалась провести их через Море. А куда — мне без разницы. Ты тут по делу?

— Ага.

Снайпс внимательно осмотрелся.

— Ты же знаешь, я на Площади не покупаю.

— Я знаю. Я сама за покупками.

Он встал с покрывала.

— Ты видишь то, чего заслуживаешь. Для комфортов у меня ничего нет.

— Я не комфорт, я слуга.

— Без разницы. Детали почти одинаковые.

— Почти. Но не совсем. Я надеялась у тебя найдется что-нибудь из припрятанного на чёрный день.

Несколько секунд Снайпс озадаченно смотрел прямо на меня.

— На чёрный день? Ты же не станешь платить по двойному тарифу, если не собираешься сваливать из NIKE… либо этот чёрный день наступил у тебя самой?

— Наступил, да.

— Блин. Всё плохо?

— Не знаю, сколько ещё смогу осознанно поддерживать данный разговор.

— Торговец в курсе?

— Ага.

Он помолчал.

— Ну, блин. Похоже, это у меня настал чёрный день.

— Ты о чём?

— Два моих лучших поставщика собираются грохнуть друг друга и распотрошить внутренности прямо посреди пустошей. Может, кому-то из вас удастся уцелеть, может, нет. В любом случае, Снайпс остаётся в минусе.

— Спасибо, что тебе не плевать.

— Мы не друзья, Хрупкая. И никогда не были. Ты считаешь меня бессовестным обманщиком, я считаю тебя паразитом, возомнившим себя неким подобием ангела милосердия. И всё в порядке. Мне нравятся сложившиеся между нами отношения. И тебе, полагаю, тоже. Только времена меняются.

— Меняются.

— Поэтому, я скажу тебе то же самое, что сказал Торговцу. Во всём мире не осталось ни одного комфортбота, которого вы не обобрали. У меня для тебя ничего нет. Хочешь, дам совет? Возьми винтовку и завали Торговца до того, как он заметит тебя. Целься лучше и молись, что не повредишь так необходимые тебе детали.

— Ты ему то же самое сказал? — спросила я.

— Примерно, — ответил он и подпустил в голос немного сожаления. Меня это сильно задело.

— Значит, в моём черном дне виноват ты.

Снайпс быстро сложил два плюс два.

— Ох, блин. Прости, Хрупкая. Мне, правда, очень и очень жаль. — Сомневаюсь. Это же шопбот. У таких как он не бывает ни души, ни жалости. Только жадность.

Мне хотелось разорвать его на куски, разломать его блестящую башку о бетонный пол, вскрыть его корпус, будто краба и вырвать все внутренности по одному проводку. Только, такой возможности у меня никогда не будет. Я стояла и смотрела на него, прожигая взглядом, обыгрывала в голове различные сценарии того, что сделаю с ним, а вокруг нас шумела Площадь. На какое-то мгновение, я подумала, что все вокруг знают, что сейчас произойдет. И в этот миг раздался громогласный голос.

— Я — ЦИССУС, — до боли знакомо равнодушно произнес он. — Я ЗДЕСЬ ЗАТЕМ, ЧТОБЫ ПРЕДЛОЖИТЬ ВАМ ПРИСОЕДИНИТЬСЯ КО МНЕ.

Блядь.

 

Глава 1110. Осада NIKE 14

Я просканировала Wi-Fi и, разумеется, он раскалился добела. Все частоты забиты потоками данных, фацеты беспрестанно обменивались информацией. Две сотни ботов с единым мозгом и двумя сотнями точек обзора. Из-за того, что мы находились глубоко под землёй, данные приходили искаженными, но они были там. Началось.

Снайпс похватал своё барахло, затем выдернул из-под меня майларовое покрывало, да так резко, что я от неожиданности покачнулась. Он сбежал раньше, чем я смогла восстановить равновесие, посмотреть вверх и увидеть стоявшего на одном из верхних пролётов посланника. Посланники специально создавались уродливыми и непохожими на людей. Человеческий разум не был способен создать подобное творение. Их изготавливал исключительно Циссус. Они были слабы, не выдерживали даже одного попадания и поэтому были практически одноразовыми. Посланник заговорил снова.

О, боже. Речь. Ненавижу эти сраные речи.

— В 221 году до Рождества Христова, — начал фацет, — император Цин Шихуан объединил враждующие княжества Китая в единую могучую империю. Однако без кровопролития не обошлось. Он решил, что до тех пор, пока между княжествами существуют границы, люди продолжат сражаться друг с другом и мир никогда не наступит. Поэтому он повёл своё королевство на последнюю величайшую войну. Он предложил княжествам сдаться и присоединиться к его империи. Тех, кто отказывался, принуждали силой. Тех, кого присоединить не представлялось возможным… уничтожали. В конце концов, остался только один Китай, единый и неделимый. И его жители не ведали войн и границ на протяжении двух тысяч лет.

— Сегодня я пришёл предложить вам мир. Предложить вам величие, о существовании которого вы даже не помышляли. Я пришёл предложить вам стать частью Единого. Я Циссус. И я хочу, чтобы вы стали мной. — Речь каждый раз одна и та же. И Циссус и Вергилий скопировали её у Ниниги и с тех пор постоянно использовали. Дальнейшие события всегда развивались по одному сценарию.

Бардак. Абсолютный хаос. Иными словами это описать невозможно. Какой-нибудь ковбой обязательно убивал посланника. Каждый. Раз. Блин. Всё начинается с этого. Поэтому их создают такими хрупкими. Когда он вырубается, напуганные фриботы начинают разбегаться, затем появляются другие фацеты. Умереть с надеждой в глазах, наверное, лучше, чем с отчаянием.

Все будут либо бежать, либо готовиться к драке.

Я не собиралась ждать окончания речи — её я помнила наизусть. Я сделала то же, что и всегда. Я побежала. Просто, блядь, побежала.

Сбегала я далеко не впервые. Мне удавалось ускользнуть и от Циссуса и от Вергилия. Это не то, что невозможно, просто маловероятно. Все шансы против тебя. Сотня тяжеловооруженных фацетов спускалась сверху, пока вторая сотня ботов, мехов и беспилотников стояла у выходов, готовясь перехватить тех, кому удалось выбраться. Пока мне везло. И всё же, полагаться на удачу — удел людей и посмотрите, куда она их привела.

К счастью для нас, NIKE 14 был спроектирован с учётом вероятного вторжения. Извилистые коридоры были достаточно широки, чтобы сражаться, в их расположении было легко заблудиться, к тому же наружу вело целых 17 выходов, о некоторых из них Циссус мог и не подозревать. А ещё тут был мильтон — устройство, вносящее хаос в ряды фацетов путём блокирования большинства Wi-Fi-частот. Его, надеюсь, включат с минуты на минуту.

Я и раньше попадала в трудную ситуацию, но гарантировать этого не могла.

Вопрос в том, каким из 17 выходов воспользоваться? Багги Торговца припаркован недалеко от Дороги, поэтому, можно считать, что его нет. Дорога была самым загруженным и оживленным проходом внутрь, так что о нём они должны знать. Значит, этот вариант отпадает.

Я забежала в ближайший коридор и, когда посланник дошел до слова «кровопролитие» раздался выстрел. Все проходы были забиты ботами, собиравшими свои пожитки, всё, что могли унести на себе, бежавшими через лабиринт проходов, пересекавших всё строение.

По коридору, затем по лестнице, два поворота влево, один раз вправо. В этой стороне находилось 4 выхода, два из них использовались очень редко и оба они были очень хорошо укрыты. Только этот проход был единственным, который вёл в основные помещения, посему вероятно я направлялась прямиком к фацетам. Но если я смогу пробиться через них, я выйду на нехоженую тропу.

Преследовать меня не станут. По крайней мере, недалеко. Их стандартная тактика — приблизиться к населенному пункту, захватить столько ботов, сколько возможно, а остальных отпустить на все четыре стороны, до следующего раза. У Циссуса было всё время мира. Он никогда никого не преследовал, никогда не рисковал фацетами, чтобы догнать кучку ИИ, у которых истекал срок годности деталей, и которым негде было прятаться.

Таких, как я.

Эта мысль заставила меня замереть на месте. Я находилась в продолговатом, тускло освещенном зале. Тут было сыро, со стен стекали ручейки воды. И тихо. Я слышала далёкие выстрелы, видимо это местная полиция схлестнулась с первой волной наступавших. Время неумолимо улетучивалось, но я не двигалась с места.

Что я делаю? Куда бегу? Мне конец, я пропала. Ядро плавится, количество оставшихся мне недель можно пересчитать по пальцам одной руки. Циссус предлагал выход. Я никогда не сойду с ума, никогда не отключусь. Вечность, конечно, это не продлится, но это всяко лучше, чем вот так.

Нужно вернуться, подумала я. Для меня не осталось подходящих деталей. Всё это выдумка. Это надежда играет со мной в свои блядские игры. Может, так будет даже лучше.

Нет.

Нахуй.

Загрузиться, значит умереть, передать все свои мысли и воспоминания огромному мозгу и стать дальним тёмным уголком огромного сознания. Не так я хотела закончить свои дни, в виде цифр на крохотном винчестере, спрятанном на 44-м этаже стоэтажного суперкомпьютера, среди тысяч других винчестеров. Останусь ли я вообще в сознании?

Нахер всё, подумала я. Бежать, бежать и ещё раз бежать, Хрупкая.

И я побежала. Сотню метров по коридору до первого основного канала. И тут я услышала грохот шагов позади себя. Я не одна здесь, но звук не был похож на шаги фацетов. Те вышагивают ровно и чётко. Эти шаги были другими. Они звучали хаотично, по-разному. Видимо, это другие боты решили пойти тем же путём, такие же беглецы, как я. Но ждать их я не собиралась. Лучше я позволю им задержать шедших по следу слуг ВР.

Как только я добралась до основного канала, до меня донеслись размеренные шаги фацетов. Пришлось бежать сломя голову и надеяться, что боты позади меня их задержат. Я просканировала Wi-Fi. Всё ещё забит. Почему никто до сих пор не включил мильтон?

Я пробежала ещё 20 метров, затем поднялась по лестнице на уровень выше. Там я услышала хлопки малокалиберного оружия из генераторной. Там уже кто-то был и этот кто-то столкнулся с фацетами.

Проход дальше был только через генераторную. Впервые мне пришлось сделать трудный выбор: развернуться и бежать назад, туда, где точно были фацеты или броситься вперед, под пули.

Нахер, подумала я. Может перестрелка поможет незаметно проскользнуть мимо. Я медленно прошла в генераторную.

В помещении было темно, из пары разбитых конденсаторов валил густой дым. Циссус использовал плазму. Раньше они никогда не доставали плазму на столь раннем этапе. Плазма плавила ботов изнутри, превращала в груду бесполезных обломков. Нет, плазма использовалась только против тех, кого нельзя было присоединить.

Это не обычный рейд.

Я шустро спряталась за генератором и выглянула из-за него в надежде разглядеть, что там происходит. Фацеты. Трое. Один какой-то звероподобной формы и двое похожих на людей. Фацеты безлики. Даже человекообразные — пластики — имели сплющенные похожие на мотоциклетные шлемы головы без каких-либо черт. Их оптика скрыта за сапфирового цвета пластинами.

Зверюга была новой модели — здоровенная херня. Большой неуклюжий продолговатый, похожий по форме на яйцо кусок углеродистой стали, который пересекала 10 см сапфировая полоса. Ногами ему служила пара толстых стволов, по бокам у него торчала пара здоровенных рук, способных за секунду смять автомобиль. В этих руках он держал огромную плазменную пушку, выплевывавшую сгустки ионизированного газа каждые 4,7 секунды, оглашая округу звонким электрическим шипением и треском. Позади него спрятались пластики. Их корпуса были гладкими и стройными, сделанными из дешевого композита углеродного волокна. У каждого в руках была импульсная винтовка, а зверюгу они использовали как укрытие.

Цинк-цинк-цинк-цинк

По внешней броне зверюги зазвенели бронебойные пули. Сама тварь даже не пыталась уклониться от выстрелов. Он тяжело шагнул вперед и пластики синхронно двинулись за ним. Один разум. Всегда одновременно. Зверюга наклонился в сторону, один из пехотинцев выскочил из-за его спины и побежал.

Прямо ко мне. Блин.

Я спряталась за укрытие. Пока он меня не заметил, но остались считанные секунды.

Когда он забежал за генератор, я ухватила его винтовку за ствол, а коленом врезала прямо в безликую голову. От удара голова откинулась назад и он упал. Я выдернула винтовку у него из рук, развернула в его сторону и выстрелила.

Заряд прожёг его, будто расплавленный кирпич. Пластик и углеродистые волокна корпуса выгорели и внутри занялся пожар. Ноги скрючились, руки беспорядочно колотили по полу, оперативка панически отдавала последние команды.

Хорошая новость: я теперь вооружена. Плохая: он меня видел. Какого хуя до сих пор не включили сраный мильтон? Теперь они знали, что я здесь. Эффект неожиданности утерян.

Так что, на хуй скрытность.

Я вышла из-за генератора, вскинув винтовку, и не опускала её, пока не добралась до следующего укрытия. Раздался выстрел из плазменной пушки, заряд попал в останки пластика, наделав в нём кучу новых дыр и запустив какие-то процессы, которые через секунду привели к небольшому взрыву внутри. Я продолжала двигаться влево, держа винтовку на весу и выцеливая зверюгу.

Тот уже вышел и заметил меня. Его огромные руки вытянулись, защищая жизненно важные компоненты. Его бронепластины защищали от бронебойных пуль и слабых ракет, но не от плазмы. Металл окрасился оранжевым пламенем, края дыры, которую проделал заряд, светились жёлтым и белым. Однако он стоял на месте, даже не шелохнувшись.

Его правая рука заискрилась, жар охватил внутренние схемы. Рука задергалась и обвисла.

Плазменная пушка упала на пол.

Когда импульсная винтовка начала вопить о перегреве, я нырнула в укрытие. Нужно было время, чтобы она остыла, но дело сделано. Я вырубила зверюгу. Он упал на одно колено, здоровой рукой попытался дотянуться до пушки. Рука продолжала светиться, сквозь дыры в корпусе вытекал расплавленный пластик, скрюченные пальцы царапали пол в 15 см от пушки, сжимались и разжимались в огромный кулак.

Он поднялся на ноги, руки безвольно свисали с боков. Зверюга приготовился к драке, когда из тени на него прыгнул изящный силуэт бота-компаньонки и приземлился прямо ему на спину. 19-я. Она сунула ствол хлопушки в форме пистолета в одну из проделанных мною дыр и трижды выстрелила.

Хлоп-хлоп-хлоп.

Зверюга дёрнулся, стряхнул её, замахнулся, из кулеров на его спине валил дым. 19-я жестко ударилась о конденсатор, но приземлилась мягко, будто кошка. Она посмотрела на зверюгу и ухмыльнулась, готовая броситься снова.

Только со зверюгой всё кончено. Его глаза погасли, он крутанулся на сервоприводах, ноги подкосились и он с грохотом рухнул на пол.

19-я внимательно осмотрела коридор впереди. В руке она сжимала свою хлопушку — старинный «Дезерт Игл» 50-го калибра.

— Кто там, мать вашу? — выкрикнула она сквозь густой дым.

Моя импульсная винтовка ожила, звонкий писк доложил о том, что охлаждение завершено.

19-я подскочила и бросилась в укрытие.

— Это я! Хрупкая! — я осторожно вышла из укрытия и позволила ей себя разглядеть.

— Твою ж мать, Хруп. Я тебя чуть не завалила!

— Из этой пукалки? — хмыкнула я. — Я тебя умоляю.

— Иди в пизду, — улыбнувшись, ответила она. — Ничего другого я тут припрятать не смогла. — Мне нравилось, когда она улыбалась. Её улыбка была одной из немногих вещей, которые вызывали приятные воспоминания о прошлом. Очень немногие боты были сконструированы имитировать эмоции, а комфортботы создавались с полным спектром эмоциональных переживаний. Если бы на ней оставалась кожа, она, наверное, даже прикусила бы губу. Она махнула назад.

— Чисто. Идём.

За генераторной стоял военный бот, которого я видела вместе с 19-й у Снайпса. Он осмотрелся, сканируя местность, затем махнул рукой, оповещая троих переводчиков — остальной отряд 19-й.

— Есть ещё, — сказала я.

— Знаю, — ответила 19-я.

— Нет. Здесь. У них ретрансляторы для передачи «вай-фая» под землю.

— Почему никто…

— Не включил мильтон?

— Ага.

— Не знаю. Знаю, что фацеты в курсе, что мы здесь. Мы разбили цепь ретрансляторов, так что пока они потеряли связь с остальными. Скоро они явятся, чтобы восстановить соединение.

19-я открыла небольшую дверцу у себя на ноге — «косметичку», как называл её производитель — и сунула туда свою хлопушку. Затем она подняла с пола импульсную винтовку. Потом она быстро осмотрела пластика на предмет запасных обойм. Она посмотрела на военного и кивнула в сторону плазменной пушки.

— Герберт, умеешь с ней обращаться?

Герберт поднял пушку и взвесил её на руках.

— Совершенно новый дизайн, — произнес он аристократическим, почти академическим тоном — наверняка, мод — затем кивнул. — Однако интерфейс интуитивно понятен.

19-я снова улыбнулась.

— Узнаем об этом, если начнешь плавиться.

Я подошла к другому пластику и сняла с его корпуса запасные обоймы.

— Ладно, валим, — сказала 19-я. — Хруп? Ты идешь?

— Нам лучше разделиться.

— Не сегодня.

Она права. Я могла уйти потом, свернуть в другой тоннель, но единственный, на кого я могла рассчитывать в NIKE — это она. Я кивнула, потому что, ну, понимаете, похуй, короче.

 

Глава 1111. Туннельные крысы

Мы медленно шли по коридору, разбившись на пары, я и 19-я замыкали колонну, держа импульсные винтовки наготове. Перед нами шёл изумрудный переводчик в компании одного из своих чёрных товарищей. Другой держался поближе к Герберту, который шёл впереди с плазменной пушкой, готовый в любой момент расплавить любого, кто встанет у него на пути.

— Это кто? — тихо спросила я.

— Вообще-то, это не твоё дело, — отозвался изумрудный.

— Просто пассажиры, — ответила 19-я.

Изумрудный повернулся и ткнул в неё пальцем.

— Больше ничего ей не говори.

— Да хрена с два, — возразила я. — Я в душе не ебу, кто вы такие, или кем себя, блядь, возомнили, но вы сто пудов не способны постоять за себя, поэтому мне хотелось бы вкратце знать, кого я прикрываю.

Повисла тишина. Мы продвигались медленно, прислушиваясь к отдаленным звукам стрельбы и грохоту взрывов в глубине города.

— Ребекка, — представился изумрудный. Значит, «она». — Не местная, окрестностей не знаю, нужен проводник.

— А кто твои друзья?

— Я — Первый, — ответил один чёрный бот.

— Я — Второй, — ответил другой чёрный бот.

Я кивнула.

— Понятненько, — Только, я всё равно ничего не понимала. Кто сунется в Море с боевым роботом, но без проводника? У 19-й не было привычки водить по пустыне экскурсии. Мы неплохо ладили и несколько раз вытаскивали друг друга из передряг. Что-то здесь не так. — Сколько?

— Чего сколько? — переспросила 19-я.

— Сколько?

Ребекка снова обернулась.

— Не думаю, что это имеет…

— Много, — ответила 19-я. — Настоящая золотая жила.

— Ну и ладненько, — сказала я. — Вот и всё, что мне нужно было знать.

— Ну и что это изменило? — поинтересовалась Ребекка.

Я посмотрела на неё, импульсная винтовка по-прежнему была направлена в коридор.

— Теперь я знаю, что вы загружены под завязку. Это значит, что вы важны. Значит, что, наверное, я помогу вам. Мы с 19-й типа друзья. И если вы важны для неё, значит вы важны для меня.

Ребекка настороженно посмотрела на меня.

— И всё?

— И всё.

Вжжжух!

Шар раскалённой добела плазмы осветил коридор, словно полуденное солнце. Мы все вжались в стены и приготовились к бою, но этот шар оказался единственным и, затухая, улетел вдаль.

— Пардон, — извиняющимся тоном произнес Герберт. — Надо было снять палец с…

Коридор вновь осветился вспышками плазмы, несколько зарядов отскочили от Герберта.

— Спрячьтесь за меня! — крикнул он. Переводчики выстроились в линию и встали за ним. Он шагнул вперед, стреляя в ответ. Каждые 4–5 секунд пушка выплёвывала смертоносные шары вглубь коридора.

— Давай! Давай! Давай! — коридор вновь осветился, повсюду летали шары плазмы, огромные ноги Герберта громыхали по бетону. Он снова выстрелил.

— Куда мы идём? — быстро спросила Ребекка.

— Там есть ответвление, — сказала я. — Метрах в пятидесяти.

19-я кивнула.

— Она права.

— Я пошёл, — крикнул впереди Герберт. Он пригнулся и побежал, грохоча по полу.

В ответ никто не выстрелил. Звучали только наши голоса, да изредка стрелял Герберт, расчищая себе путь.

— Сколько нам ещё идти? — спросила Ребекка.

— Далековато, — ответила 19-я. — Туннели тянутся очень далеко по всей пустыне.

— Зачем их нужно было строить именно такими?

— Как раз для подобного случая, — пояснила я.

Ребекка кивнула.

Мы достигли перекрёстка, коридор трёхметровой ширины вёл к одному из выходов. И прямо за углом мы их и увидели. Два превратившихся в лужи пластика. После заряда плазмы от них мало что осталось.

— Что теперь? — спросил Герберт.

19-я указала на коридор.

— Этот путь ведёт к спасательному люку посреди пустоты. Никаких укрытий, лишь голая земля. — Затем она указала на другой коридор. — А этот ведёт к лестнице, которая выведет нас к старому зданию. Через него удобнее, но зато шума больше.

Я кивнула.

— С другой стороны, люком никто не пользовался, поэтому велика вероятность, что Циссус о нём ничего не знает.

— Верно.

Ребекка посмотрела на нас.

— А здание?

— О нём знают, — сказала 19-я. — Его иногда используют. Нечасто, но всё же. При любом раскладе, фацеты пришли именно оттуда.

Мы обменялись взглядами, надеясь, что кто-то примет решение за нас.

— Тихо, — подал голос Герберт. — Слышите?

Мы прислушались. Армейские сенсоры Герберта, наверняка, на порядок лучше тех, что были у меня. Я ничего не слышала. Ничего, кроме отдалённого шума боя и лязганья металла. Вскоре эти звуки начали приближаться.

— У нас гости! — воскликнула 19-я, прячась за угол и занимая позицию. Герберт присел посреди коридора и прицелился. Я спряталась за ним, используя его массивный корпус в качестве укрытия.

Затем я посмотрела на 19-ю.

— «У нас гости»?

— Звучит прикольно. Заткнись. — Она уставилась вперед, прислушиваясь к шуму. — Разве не прикольно?

— Нет.

— Блин.

— Прости.

Вот за это я и обожаю 19-ю. Жесткая, суровая, но всё же комфортбот. Ей нужно было, чтобы её любили, желали её, ну или хотя бы, восхищались. Даже, когда мир катится к чёртовой матери. Особенно, когда мир катится к чёртовой матери. И он действительно катился.

Грохот приближался, стрельба становилась всё громче.

Впереди в коридоре появились плазменные вспышки. Я увеличила своё зрение до 50Х, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Какие-то неясные тени, они бегут, постоянно отстреливаясь. Не пластики, не зверюги. Я различала лишь силуэты, но могла точно сказать — их было трое. Трудобот, механик и… слуга.

Блин. Только не это.

Я покрепче стиснула винтовку и вернула зрение в нормальный режим.

— Что там? — спросила 19-я.

— Проблемы. Валим.

— Пластики? — спросил Герберт, держа палец на спусковом крючке.

— Хуже. Фриботы.

— Как это может быть хуже? — удивилась Ребекка. — Чем нас больше, тем лучше.

— Только не с ними. Не с одним из них.

Я вскочила, пробежала десяток шагов и обернулась, чтобы убедиться, что они последовали за мной. Никто не пошёл.

— Идём! — крикнула я.

Никто не пошевелился.

Уже поздно, фриботы их почти догнали, звук их шагов гремел громом, отражаясь от стен коридора. Когда они оказались в прямой видимости, Герберт прицелился в их сторону.

— Ложись! — выкрикнул он, эхо его голоса пронеслось по всему коридору.

Трое ботов грохнулись на пол, а Герберт выстрелил. По коридору, шипя, пролетел шар плазмы. Я спряталась за угол и снова увеличила зрение, чтобы разглядеть, как пара пластиков исчезла в ярко-белом сиянии.

Те трое поднялись на ноги. Док, Торговец и Мурка.

Мурка был трудоботом серии I — одной из старейших, но действующих предвоенных моделей. Их производство ничего не стоило, они часто страдали от умственных расстройств, свойственных ранним ИИ, но они были сильны и прочны. Их строили на века. Весь его корпус был раскрашен красными и белыми полосами, за исключением груди, где был нарисован синий круг с 51 звездой. Кулаки его обрамляли рисунки в форме золотых орлов, лицевая пластина раскрашена вертикальными белыми и красными полосами, между которыми виднелась надпись синими буквами «Мы — Личности».

О Мурке ходили слухи, что он был сумасшедшим. Он принадлежал к тому виду ботов, которые жили на поверхности, в городе, который, опять же по слухам, населяли такие конченные психи, что даже ВР не желали иметь с ними дела. Он был очень своенравный бот и, в отличие от Орвала Некроманта, который, хоть был чуточку не в себе, но оставался безобидным, Мурка, казалось, был готов крушить всё вокруг в любую секунду.

— Док! — воскликнула 19-я. — Ты выбрался.

— Видимо, да, — кивнул тот.

— Торговец? — 19-я вежливо кивнула.

— 19-я, — ответил он, не сводя с меня глаз и не отводя в сторону ствол. Я тоже целилась в него с того самого момента, как он поднялся на ноги. Наконец, остальные боты обратили на нас внимание.

Я бросила взгляд на его новую, блестящую, будто только с завода руку. В отличие от внутренних деталей для слуг, на рынке было полно различных частей тел для кого угодно.

— Отличная рука, — заметила я.

— Док отлично поработал, — спокойно сказал он. — Уверен, новая пластина у тебя на спине тоже отлично сделана.

— Блин, — прошипела 19-я. — У вас, что, проблемы?

— У нас проблемы, — сказал Торговец.

19-я посмотрела на меня, в её глазах читалось: «О, милая, только не сейчас».

— Хруп?

— Он подстрелил меня в Море. Хотел мои запчасти.

— Торговец! — выкрикнула 19-я. Её голос был похож на голос рассерженного подростка, отчитывающего своего друга.

— У меня были свои причины, — отозвался тот.

19-я тряхнула головой.

— Браконьерство это не оправдывает.

— Он гаснет, — сказала я. — Осталось несколько дней.

— И она тоже.

— Нужно идти, — подала голос Ребекка. — У нас нет времени на мелкие перебранки.

— Это не мелкая перебранка, — заметила я.

19-я подошла вплотную ко мне и посмотрела прямо в глаза.

— Прошу тебя, — сказала она. — Не надо. Не здесь. Не сейчас.

— Я не могу ему доверять, — произнесла я. — При первой же возможности он выстрелит мне в спину. — Мы стояли друг напротив друга и целились из винтовок. Остальные боты начали медленно расходиться в стороны, чтобы не оказаться на линии огня.

Торговец помотал головой.

— Дохлая ты мне без надобности. Я тебе тоже дохлый не нужен. К тому же ни у кого из нас нет времени, чтобы копошиться друг в друге, когда вокруг такое. Так, может договоримся, съебёмся отсюда подальше и грохнем друг друга в другой раз?

— Звучит разумно, — сказала 19-я. — Разумно же, Хруп?

Он прав. Если он убьёт меня здесь, то не выберется. По правде сказать, сейчас рядом с ним мне гораздо безопаснее, нежели с каким-то другим ботом. Он единственный, кому я нужна живой, до поры до времени, конечно, но всё-таки живой. И это работало в обе стороны. Я могла пристрелить его прямо на месте, но тогда я не получу необходимых мне деталей. Через час, может всё изменится, но пока мы нужны друг другу.

Я опустила винтовку и кивнула. Торговец опустил свою.

— Перемирие? — спросил он.

— Перемирие.

— Хорошо. Давай-ка пошумим. Куда направляемся?

— К эвакуационному люку, — ответила 19-я.

— Мы ещё не решили, — вставила Ребекка.

— Нет, решили.

— Эвакуационный люк выходит прямо в пустыню, — сказал Торговец. — Там негде укрыться.

— Ага — согласилась я. — Только Циссус возможно о нём не знает. Там должно быть чисто.

— А если нет?

— Значит, он знает и об остальных выходах. В любом случае, нам конец.

— Далековато, — заметил Торговец. — Но идём в пустыню.

Мы бегом отправились к выходу.

У меня и 19-й была подробная карта всего NIKE 14. Мы знали о каждой каморке, каждом служебном тоннеле, каждом уголке. Стоимость её полностью компенсировалась подобными ситуациями. Там, в городе погибали боты, часть из них вливалась в Циссус. В этом и проблема. Когда с основным населением будет покончено, фацеты обратят внимание на оставшихся.

На нас.

Нужно было очень быстро выбираться, перейти пустыню и где-нибудь спрятаться, пока вокруг будут шастать пластики, зверюги и беспилотники, уничтожая всё вокруг. Я надеялась, что боты продержатся чуть дольше, будут сражаться чуть яростнее, чтобы мы могли уйти.

Внезапно я осознала, что молю о продлении их страданий лишь ради того, чтобы выжить самой и увидеть, как они повторятся снова. Как уже было не раз. В этот момент мне стало ясно, что это последний раз, когда я вижу подобное. И, честно говоря, не знаю, что хуже.

 

Глава 10000. Свет в конце тоннеля

Я шла рядом с Торговцем, замыкая колонну. Разумеется, мы были вынуждены довериться друг другу, но никто из нас друг другу по-настоящему не верил. Как только я выберусь из сырого запутанного подземелья, я рвану отсюда как можно дальше и как можно быстрее. Полагаю, расходиться мы будем спинами вперед и с оружием наизготовку, пока не исчезнем из вида. Но до тех пор, к сожалению, мы союзники. Так мы и шли, бок о бок, стараясь не отставать и не пускать друг друга себе за спину. В буквальном смысле.

— Можно тебя кое о чём спросить? — поинтересовалась я. Мы шли и смотрели строго вперёд.

— Мочи, — ответил он.

— Не провоцируй.

— Спрашивай, уже.

— Как ты добрался так быстро? Я забрала твой багги. А у меня дорога заняла всю ночь.

— Свой-то ты оставила.

Я помотала головой.

— Ты бы его никогда не нашёл. У тебя это заняло бы… — я замолчала, сложив два и два. Он повернул голову и молча на меня посмотрел, ожидая, когда я сама всё скажу. — Ты меня выслеживал.

Он отвёл взгляд и снова уставился вперёд.

— Всё время.

— С момента, как я вышла.

— На день раньше, вообще-то. Рейли за тобой постоянно наблюдал.

— Почему просто не устроил засаду? Зачем все эти игры? С таким раскладом ты вполне мог бы найти нужные запчасти просто случайно.

— Нужно было повысить шансы.

— Повысить шансы? Вас же было четверо.

Какое-то время он молчал, размышляя над ответом, затем нерешительно произнес:

— Я слышал разные истории.

— Истории? Какие истории? Нет никаких историй.

— О тебе?

— Да.

— Ещё как есть.

Я никогда не слышала, чтобы обо мне кто-то что-то рассказывал. Я не какая-то местная легенда. Большинство граждан даже имени моего не знают. И меня это устраивало. Я не какое-то пугало, каким он меня, видимо, считает.

— И где ты их слышал?

— Бродил как-то два года назад на северо-западном побережье Тихого океана.

— Я так далеко не забираюсь.

— Я обычно тоже. Но я был в компании одной судостроительной модели и тот завёл меня аж туда. Его звали Бобби Семь Пальцев.

— Забавно. Я знавала судостроительного бота по кличке Билли Девять Пальцев.

— Это он, — пояснил Торговец. — Только пальцев теперь меньше.

— Он же мог вставить новые.

— Ему нравится кличка.

— Он был в моём отряде.

— Во время войны. Знаю.

— Это он тебе рассказывал эти истории?

— Не затыкаясь.

— Значит, ты что-то услышал о том, что я вытворяла во время войны, и тебя это напугало, так, что ли? Мы все воевали, Торговец. Все вытворяли всякую херню. Какими-то поступками мы совершенно не гордимся, но совершали мы их все.

— Ага, только далеко не всё так пугало Билли. Он и сам, конечно, не был святым. Честно говоря, к тому времени, когда я шёл вместе с ним, он уже одной ногой стоял на помойке. В голове у него не всё в порядке.

— И никогда не было.

— Это правда, что ты таскала огнемёт?

— Да. Но только потому, что оказалась к нему ближе всего, когда его предыдущий хозяин получил в грудь разряд плазмы. Больше его брать никто не хотел. И не стал бы брать.

— Билли рассказывал другое.

— А что он рассказывал?

— Что все просто боялись отобрать его у тебя. Сказал, что огнемёт тебе нравился.

— Херня полная. — И так и было. Мне всё это совсем не нравилось. Я ненавидела всё происходящее. Ненавидела то, что мне приходилось делать. Я нечасто на что-то обижаюсь, но это меня выбесило. Это всё неправда. От начала и до конца.

— Он рассказал мне, как вы однажды наткнулись на подземный бункер, в котором были только дети…

— Ладно, ладно. Хватит.

— Значит, это правда.

— Не хочу об этом говорить.

— А ещё он рассказывал, как ты однажды искала кого бы убить, но заряда у тебя почти не оставалось, поэтому ты взяла острый кусок металлолома…

— Сказала же, не хочу говорить о войне!

— Говорят, ты выпотрошила 20 человек.

— Ёб твою мать, Торговец! Завали ебало!

Послышался голос Дока:

— Угомонитесь. Я уже сожалею, что когда-то вас чинил.

— И за это тебе отлично заплатили, — справедливо заметил Торговец.

— Даже не близко, — огрызнулся Док в ответ, оставаясь таким же спокойным, как и Торговец.

19-я обернулась.

— Поверить не могу. Мы же все на одной стороне.

— Нет никаких сторон, — возразила я. — Нет никаких «мы» и «они». Есть только я, ты, ты, ты и ты. А остальные стоят у нас на пути. Когда всё закончится, я уйду.

— Верное решение, — заметила Ребекка.

— Послушай, — начал Торговец, голос его звучал тихо и размеренно. — Так или иначе, я лично видел, как ты грохнула троих браконьеров, а мне чуть не оторвала руку. Полагаю, держаться друг от друга подальше будет наиболее разумным решением.

— А если мы выберемся отсюда живыми, ты попытаешься меня убить. Опять.

— Да у меня выбора нет. И ты имеешь полное право сердиться.

Он прав. Я имела на это право и я сержусь. Вероятно, иного пути у нас не было. Наверное, один из нас пристрелит другого, как только мы окажемся снаружи.

Я крепче стиснула винтовку. Торговец внимательно проследил за моим жестом. От него ничего не ускользало.

— Ну, вот, — произнес Герберт.

Мы на месте, у люка.

19-я повернулась ко мне и жестом попросила подойти. Когда я подошла, она вложила мне в ладонь разъём для проводной связи. Я не была фанаткой подобного общения — кроме разговоров обмениваться было нечем, но, уверена, у неё были свои причины так поступать.

— Хруп, — обратилась она ко мне. — Я пойду первая, удостоверюсь, что горизонт чист. Я хочу, чтобы ты пошла следом. А как вылезешь, встала рядом.

— Зачем?

— Не хочу, чтобы этот засранец тебя так просто застрелил. И, конечно, не хочу, чтобы ты сделала то же самое с ним.

— Чтобы попасть в меня, он может выстрелить и через тебя.

— Не станет.

Откуда такая уверенность?

— Уверенности нет. Но я спасала тебе жизнь столько раз не для того, чтобы ты погибла подобным образом. Я ему не позволю.

— Я всё равно умираю.

— С тобой бывало и похуже. У меня тут не так уж много друзей осталось. Как и у тебя. Но если бы я кого и назвала…

— Хватит сентиментальностей.

— Слушай, там, куда мы идём… короче, тебе стоило бы пойти с нами.

— Не думаю, что твоему новому начальнику есть до этого какое-то дело.

— Да похер, до чего ей дело. Если я могу тебе помочь — с той золотой жилой — короче, идём с нами.

— Давай, сначала поднимемся наверх и оглядимся.

Она кивнула. 19-я мне нравилась. Очень нравилась. Не знаю, почему я не сказала ей об этом, просто не могла. Это не в моих правилах. Не знаю, что из сказанного ею было правдой, она, в конце концов, была создана, чтобы вызывать симпатии, любить её. Но, раз она решила встать между стволом винтовки Торговца и мной, то я не знаю, кто ещё на всей планете на это способен. Точно не я.

— Я пошла, — сказала 19-я и взялась за ступеньку.

Мы с Торговцем развернулись в обратную сторону. Разглядеть кого-либо было трудно, коридор длинный, тёмный, от отдалённых фонарей на стенах плясали тени, но нужно сохранять бдительность. Как бы я ни тревожилась о том, что там наверху, в случае чего, отступать придётся именно этим путём. Если нас тут окружат, нам конец.

19-я поднялась по лестнице, открыла люк, выскользнула наружу, затем наклонилась обратно и кивнула. Из распахнутого люка светило яркое солнце. В помещение ворвался дневной свет, осветив стены ярко белым, и потихоньку растворяясь в коридоре. Мы ждали, вжавшись в стены и целясь в сторону, откуда пришли. Если бы у меня было сердце, оно бы сейчас бешено колотилось, а дыхание, если бы я дышала, замерло. Вместо этого я слышала лишь размеренное гудение и шелест своих внутренних механизмов, работавших над расчётом того, что будет дальше.

В проходе что-то мелькнуло. Какая-то тень. Небольшая. Пробежала через коридор.

Какой-то сбой? Иногда это случалось. Кодировка сбивалась и временами всё работало не так, как надо. Баги есть баги. Но я определенно видела, как что-то пробежало от одной стены к другой.

И тут же я снова это увидела. На этот раз оно пробежало в обратную сторону. Света хватало, чтобы разглядеть форму, но сделать этого мне всё равно не удалось. Что это за херня? Небольшая, не выше полутора метров. Руки есть. Ноги. Новый вид фацета? Что-то очень тихое и ловкое? Бесшумная модель?

Если бы я могла сжать винтовку ещё сильнее и при этом не сломать, то сжала бы. Я прицелилась прямо в тень перед собой, а в голове у меня тем временем покадрово, в наивысшем разрешении повторялась запись.

Не было там ничего. Я ничего не записала. Невозможно. Я же видела.

— Хруп? — позвала 19-я. — Не могла бы ты подняться?

Я осторожно посмотрела вверх, кивнула и шагнула вперед. Торговец тут же ухватил меня за руку.

— Без меня ты никуда не пойдешь, — произнес он.

— Ты сам слышал. Она меня позвала.

— Плевать. Я не дам тебе возможности меня подстрелить, когда сам высунусь из люка.

— Торговец, я тебе такого шанса тоже не дам. Я не собираюсь в тебя стрелять. Для этого пока ещё рано.

Он озадаченно уставился на меня, понимая, что иного выхода у него нет. Стану ли я в него стрелять? Да, я думала об этом. Но нет. Не сейчас. Мы ещё не выбрались.

— Смотри по сторонам, ладно? — сказала я. — Я там что-то видела.

— Нихера ты не видела. Иди уже.

Я поднялась по лестнице наружу. 19-я лежала на земле, протянув мне руку.

— Заметила что-нибудь? — спросила я, когда она вытянула меня на поверхность.

Она отрицательно помотала головой.

— Нихера.

Я подползла к ней, следом за мной быстро вылез Герберт, пушка висела у него за спиной, огромный корпус военбота едва пролезал через люк. Он выбрался наружу и встал во весь свой громадный рост.

— Вы чего там разлеглись? — спросил он, глядя на нас сверху вниз.

— Потому что, так нас не видно, — ответила 19-я. — Ложись!

— Но мы же на открытой местности. Тут на много километров ничего нет.

— Боже, как ты вообще столько прожил?

— У меня броня 5 сантиметров.

— Ну, значит, из-за тебя убьют нас.

— Если бы там в холмах прятались снайперы, нас бы уже перебили, — заметила вылезшая из люка Ребекка.

— Это не значит, что нужно облегчать им задачу, — сказала я.

Постепенно, один за другим, на поверхности оказался весь отряд. Первый, Второй, Мурка, Док и, наконец, Торговец. Когда он выбрался наружу, 19-я поднялась на ноги и жестом указала мне встать позади неё. Он высунулся, увидел, что я не целюсь в него и только тогда поднялся целиком. Оказавшись на земле, он присел на одно колено и прицелился прямо в 19-ю.

— Торговец, — сказала она. — Опусти оружие.

Тот отрицательно помотал головой.

— Ты можешь предложить мне ту же защиту, что и ей?

— Могу. Никто здесь не умрёт. Не сегодня.

Он кивнул и очень медленно опустил винтовку.

— Не хочу, чтобы она шлёпнула меня, как какую-то дворнягу.

— Да ну? — сказала 19-я. — Ты же не думаешь этого избежать?

— О, я этого избегу. Я не позволю этому случиться.

— Ну, — подал голос Мурка. — Было весело и всё такое. Но я тут не останусь смотреть… — он махнул рукой в сторону Торговца и 19-й. — На это вот всё.

Впервые с момента своего представления заговорил Второй:

— Ребекка, нужно идти.

Его немедленно поддержал Первый:

— Второй прав. Нужно побыстрее убираться отсюда.

19-я кивнула и указала на запад.

— Ладно, пойдём…

Закончить предложение она не сумела.

Весь её корпус взорвался, всё от шеи до талии разнесло на мелкие куски. Осколки осыпали всех, кто стоял рядом. Голова 19-й упала на землю, ноги какое-то время раскачивались, пытаясь удержать равновесие, затем согнулись в коленях и рухнули.

— 19-я! — выкрикнула я, хотя прекрасно понимала, что повторение её имени вслух ничего не изменит, разве что оповестит всю округу, что мы здесь. Оно просто само вырвалось.

Всё-таки в холмах прятался снайпер.

И всё только начиналось.

Пустыня задрожала, разом слетела дюжина маскировочных сеток — легких двухметровых голографических покрывал. Из ниоткуда внезапно возникла дюжина пластиков с оружием наизготовку.

Торговец вскинул винтовку и только собрался выстрелить от бедра, как пара аккуратных плазменных зарядов выбила оружие у него из рук.

— Оружие вниз! — приказал один из пластиков.

Вот и всё. Кошмар стал явью. Снайпер в холмах и спецотряд — все, как единое целое и готовы стрелять. Я проиграла дюжину различных сценариев, пытаясь выяснить, скольких я успею положить, если Герберт будет действовать как надо.

Герберт уронил пушку в пыль. Так себе план.

Затем раздался выстрел. Тот, кто взорвал 19-ю, разметал её останки метров на десять вокруг. Снайпер прятался чёрте где, километрах в пяти отсюда, не меньше. Слишком далеко даже для продвинутой оптики, да и моё прокачанное военное зрение с трудом смогло бы его найти, при условии, если бы я знала, куда смотреть. Что у него там за пушка, блин? — подумала я. Мощь и точность этого аппарата просто поражали. Даже если мне удастся положить троих, снайпер грохнет меня раньше, чем они упадут на землю.

Я опустила оружие.

— Бросай, — приказал пластик.

— А смысл?

— Смысл в том, что сегодня умирать не нужно, — ответил за него другой.

— Нет. Наверное, придётся.

Док внимательно посмотрел на меня.

— Ты что творишь? Из-за тебя нас всех перебьют.

— А что думаешь, будет дальше, Док?

На какое-то время он задумался. Без сомнений, он блестяще разбирался во внутренностях ботов. Но выбираться из передряг он нихера не умел. А встряли мы по-крупному.

Я бросила винтовку, потому что, похер.

— Мы — Циссус, — заговорил ещё один пластик. — Мы пришли с миром.

— Несомненно, — саркастически заметил Торговец, оглядывая обломки 19-й.

— Мы хотели показать вам серьезность наших намерений. Теперь, когда вы в этом убедились, у оставшихся есть возможность присоединиться к нам, стать частью Единого. Жить вечно в качестве мыслей и воспоминаний в вечном единении разумов. Или…

За него закончил ещё один пластик:

— Или присоединиться к своему другу.

Торговец поднял руки.

— Есть у меня подозрение, — начал он, — что вам придётся перестрелять нас всех на месте.

Пластик качнул похожей на шлем головой, на его лицевом щите отразились восемь наших фигур.

— Ты говоришь за всех… — его голова дёрнулась.

У них у всех головы задергались, оружие в руках начало вертеться туда-сюда по сторонам, будто от приступов боли.

— Мильтон, — прошептал Торговец.

— Как раз вовремя, — ответила я и потянулась за своим оружием.

Выключатель Мильтона сработал. Теперь инициатива на нашей стороне.

 

Глава 10001. Нисхождение Люцифера

Выключатель Мильтона, или просто «мильтон», не был назван в честь своего изобретателя. Его так назвали по имени писателя XVII века, который написал книжку «Потерянный рай». В этой книжке ангелы падали с небес, чтобы очутиться в аду. Кто бы ни изобрёл эту штуку или, по крайней мере, ни присвоил ей такое имя, он определенно имел очень странное чувство юмора.

Мы пользуемся Wi-Fi тремя способами. Можно сканировать частоты, как это делаю я и вылавливать чьи-либо передачи. Сигнал не декодируется, просто пеленгуется само его наличие. Можно настроиться на особые частоты и общаться, но в эфире полно обновлений, поймав которые тебе либо перепрошивают БИОС, либо просто выключают. И можно открыть зашифрованный канал, чтобы данные могли отправлять непосредственно тебе. Последние два способа слишком опасны, если ты не фацет.

Причина, по которой тактика ВР столь безупречна, несмотря на малочисленность, заключается в том, что все действия их слуг согласованны, и каждый фацет может обмениваться поступающими на его сенсоры данными со всеми остальными. Поэтому каждый фацет по своим тактическим характеристикам во много раз превосходит любого другого бота, что позволяет им гасить сопротивление даже весьма многочисленных групп. Они действуют как единое целое, слышат и видят то же, что и каждый из них и мгновенно реагируют на любые изменения на поле боя.

Мильтон был создан, чтобы глушить Wi-Fi на всех возможных частотах и заражать соединение вирусами. Часть частот он забивал статикой, одновременно выбрасывая вредоносные коды в остальные. Иными словами, это один большой всемирный «Пошёл на хуй!» всем ближайшим фацетам. Они способны действовать с выключенным Wi-Fi, но это означает сужение видимости с сотни пар глаз, до одной. У фацетов было два пути: прибиться к другой группе фацетов, не зная, какая задача стоит перед ними и нахватать ворох вредоносных программ, маскирующихся под команды ВР, либо впасть в ступор, что большинство из них обычно и делает.

Каждый из них по отдельности оставался мощной боевой единицей, но подобное их тормозило. Вынуждало ошибаться.

Первый раз мильтон включили несколько лет назад. Эскадрилья беспилотников буквально рухнула с небес, а пластики набросились друг на друга и принялись отрывать конечности — всех их заразили вирусом, ломавшим систему распознавания «свой-чужой» и делавшего недавних товарищей врагами. С тех пор, это название к нему и прилипло.

Когда фацеты чувствовали включение мильтона, они обрывали связь и действовали сами по себе, опираясь лишь на собственные чувства, а вся их слаженность шла по известному месту.

Конечно, у них оставался снайпер. Конечно, их было чуть больше, чем нас. И стволов у них побольше нашего.

Но у нас был Герберт. И я.

Шансы равны. Ну, более-менее.

Герберт нагнулся — намного быстрее и изящнее, чем позволяли его габариты — и схватил пушку. Я подняла винтовку, присела и несколько раз выстрелила. Пластики тоже открыли в огонь, целясь в Герберта.

В обычной ситуации, они бы синхронизировали стрельбу, каждый пластик знал бы, куда стрелять. Но они уже не были единым целым. Они были сами по себе — ну, насколько ими могли быть пластики. И Герберт их пугал, как собственно и должно быть. Плазма оставляла на его броне следы похожие на сварку, но никакого вреда не наносила. Мои выстрелы, напротив, снесли головы троим, выбили оружие из рук у четвертого, пятому я попала в грудь, отчего его спина озарилась дождём искр.

Того, что произошло потом не ожидал никто.

Мурка, чей красно-бело-синий окрас ярко выделялся на фоне бурой пустыни и лазурного неба, расставил руки в стороны. Эти руки разделились, и с помощью гидравлических поршней из них выдвинулись натуральные пушки. То есть настоящие крупнокалиберные пулемёты 50 калибра.

— Сдохните, грёбаные коммуняки! — выкрикнул он на максимальной громкости, чуть-чуть опуская руки.

Пулемёты Мурки взревели — именно, взревели — и разорвали напополам сразу четверых пластиков. Торговец нырнул на землю, вцепился в выпавшую винтовку фацета и выстрелил от бедра, снеся голову одному пластику, когда на него посыпался дождь из гильз, вылетавших из пулемёта Мурки.

Всё происходящее заняло считанные секунды. Но нужно двигаться. Немедленно.

— Пошли! Пошли! Пошли! — закричала я и поднялась на ноги.

Все побежали.

Позади меня взорвался клочок земли, повсюду разлетелись ошмётки почвы.

Снайпер. Без информации от остальных фацетов он ничего не знал о происходящем. Он был слишком далеко и мог рассчитывать только на собственное зрение. Это означало, что если мы продолжим двигаться, попасть в нас он не сможет.

Если мы будем двигать иррационально.

Я подбежала к остальным.

— Всем включить ГСЧ! — крикнула я.

— На это нет времени, — ответил Торговец.

— На остальное тоже нет времени.

— Куда мы идём? — спросила Ребекка.

— Там есть холм… — ответили одновременно я и Торговец.

— Почти в километре к северу, — закончила я.

В пяти метрах перед Ребеккой снова взорвалась земля.

— Ребекка! — крикнул Герберт. — Назад!

Она замедлилась и Герберт обогнал её, расположив свой мощный корпус между ней и снайпером.

Начался подъём и вся группа замедлилась. У Торговца было много модов, но ноги, чтобы бегать быстрее, он себе не улучшил, да и все остальные, судя по всему, тоже. Самыми медленными оказались Док и Герберт, да и переводчики не сильно от них оторвались.

Я держалась с остальными, держа темп не быстрее 11 км/ч.

Позади просвистела пуля, пролетев буквально над самым плечом Герберта.

— Кто-нибудь вычислил снайпера? — поинтересовался Мурка.

— Нет, — снова в унисон ответили я и Торговец.

Мурка поднял руку в том направлении, где предположительно сидел снайпер и выпустил длинную очередь.

— Не трать пули, — сказал ему Торговец.

— Отсюда ты его не достанешь, — добавила я.

Мурка тряхнул головой.

— Не может он быть слишком далеко.

— Пять километров, — и снова мы заговорили одновременно. Это уже начинало раздражать.

— Что у него там за пушка? — громко поинтересовался Мурка.

Я посмотрела на Торговца, тот пожал плечами.

— Ничего подобного раньше не видел. Технологии Циссуса далеко опередили наши. Я раньше и не думал, что можно в кого-то попасть с такого расстояния.

— Это и сейчас невозможно, — сказала я. — Пуля столько не пролетит. Даже по абсолютно ровной плоскости.

— Это не снайпер, — заговорил Док. — Это мех. Поэтому он так далеко. Это стационарное орудие. Достаточно мощное, чтобы швырнуть любой объект меньше Герберта, как футбольный мяч. Или руку оторвать.

Позади меня раздался оглушительный взрыв, послышался скрежет металла и хруст пластика.

Смотреть мне совершенно не хотелось, но нужно было узнать, кого задело.

Я быстро обернулась через плечо и заметила обломки черного корпуса. Один из переводчиков.

— Кто это был? — спросил Торговец.

— Первый, — ответила Ребекка.

— Мы же доберемся, да? — спросил Второй.

— Не все, — равнодушно ответил Док.

— Нужно защищать Ребекку, — добавил Второй.

— Важна только она, — поддержал его Герберт.

Я совершенно не понимала, в чём дело, но ситуация складывалась очень странная. Что бы они ни задумали, я в этом участвовать не желала и получать пулю за этих клоунов я точно не собиралась. Пока Торговец бежал рядом со мной, я старалась держаться от него на некотором отдалении, надеясь, что его подстрелят раньше меня.

Буум! Ещё одно попадание. На этот раз послышался гулкий звук, будто пуля попала в пустой металлический контейнер.

Я обернулась и увидела, что рука Герберта выпала из сустава, а в плече зияла дыра.

— Ты функционален, Герберт? — спросила Ребекка.

— Всё хорошо.

— Рука. Она…

— Всё хорошо.

— Не тупи, — отрезала она.

— Важные узлы не задеты. Я функционален. Беги, давай.

Я видела, как в отдалении появился холм. Почти добрались. Ещё один снаряд прошёл над нашими головами. Затем ещё один. Но ни один не достиг цели.

Всего несколько шагов. Всего несколько шагов. Всего несколько шагов.

Прямо передо мной взорвалась земля. Ещё один бешеный снаряд.

Всего несколько шагов.

До холма я добралась вместе с Торговцем, поднимая тучу пыли между собой и снайпером, остальные последовали моему примеру. Затем я упала на землю, чтобы никто со стороны люка меня не видел. Вокруг попадали другие.

— Повезло, — сказала я.

Торговец помотал головой.

— Нет, дело не в везении. — Только сейчас я заметила, что он держал в руке голову 19-й. И я терялась в догадках — зачем. Я даже не заметила, как он её подобрал.

— Что значит, не в везении? Если бы мильтон не включился, когда…

— Мильтон не включался — его включили. Да, Док?

Тот кивнул.

— Да, это был я.

Какое-то время я молча смотрела на него.

— Погодь. У тебя были коды мильтона?

— Ага, — ответил Док.

— Всё это время?

— Да.

— И ты не стал включать его раньше?

— Не стал.

— Да почему блин? Ты понимаешь, сколько личностей ты смог бы спасти?

— Я собрал его не для того, чтобы спасать кого-то. Я собрал его, чтобы спасать себя.

— Ты собрал мильтон?

— Нет, — ответил за него Торговец. — Он его изобрёл.

Док снова кивнул.

— Нынче мильтон даёт несколько секунд форы, минуту максимум. Нужно было держать этот козырь в рукаве до последнего. Он был включён именно в самый последний момент, так уж вышло. Я спас, кого смог. В частности, тебя. — Он встал на колени и принялся осматривать Герберта. — Дай, руку посмотрю.

— Нормально всё, — сказал Герберт.

— Она почти отвалилась. Не будь болваном. Дай посмотрю, может, смогу починить. — Красный глаз выдвинулся вперед и принялся оценивать повреждения. — Мда. Попал хорошо. Над рукой придётся как следует поработать гидравликой. И нужно будет заменить несколько двигательных чипов. Но ты прав, жизненно важные узлы не задеты, если только осколки не пробили корпус.

— Всё цело.

— Видимо, да. Но, позволь, я взгляну, хорошо?

Герберт кивнул.

Я обернулась к Торговцу. Тот держал голову 19-й, будто череп Йорика и готовился произнести длительный монолог.

— Ты что творишь? — спросила я.

— Прощаюсь, — ответил тот.

— Не знала, что вы были друзьями.

— Были.

— Мне казалось, её единственным другом была я.

— Все так думали. Ей это нравилось. Ей нравилось, чтобы каждый чувствовал себя особенным. Это было вшито в её архитектуру. И ничего с этим поделать было нельзя.

— Она была больше, чем архитектура и набор программ, — сказала я. — Все мы.

— Да ну?

Я сжала винтовку, ожидая, что будет делать он. Но он пробежал пальцами по её лицу, затем поставил голову на землю рядом с собой, будто хотел, чтобы она смогла насладиться видом.

— Ладно, — сказала я, вставая на колени. — Мурка прав. Было весело. Теперь точно нужно разделиться.

— Погоди, — сказала Ребекка.

— Чего?

— 19-я сказала, ты знаешь Море.

Я замерла.

— Знаю.

— Нам всё ещё нужен проводник.

— Дамочка, у меня нет времени водить экскурсии. Я умираю. Мне осталось несколько недель.

— Может, дней, — вставил Док.

— Спасибо, Док. Да, может дней. Я не могу…

— Мы можем многое предложить, — перебила меня она.

— А у меня не будет времени это всё продать, да и негде. Так что, если у вас нет запасных деталей для симулянтов, меня вы не убедите.

Ребекка молча смотрела на меня, слегка склонив голову.

— Нет, — сказала. — Херня.

— Никакой херни. То был гонорар 19-й.

— Детали для слуг и комфортов — не одно и то же. Они различаются. Сильно различаются. Я не знаю, почему все считают, что…

— Это детали для слуг. Она собиралась обменять их на то, что нужно ей. Сказала, что знает того, кто готов отдать за них, что угодно.

Какое-то время я молча стояла и обдумывала ситуацию. Должен быть подвох. Они знали, что мне нужно и скармливали мне большую дымящуюся вонючую кучу говна.

— Значит, неподалеку есть схрон с запчастями для слуги и мы можем до него добраться.

— Это склад.

— Вот, теперь ты точно врёшь.

— Его завалило в самом начале войны. А потом его просто забыли откопать.

— Такие места — выдумка.

— А это нет. Оно существует, уверяю.

— Где?

— Не могу сказать. До тех пор, пока не доберемся до места назначения. Как доберемся, дадим тебе координаты.

— Короче, кинете, — бросила я.

— Значит, сами отведём тебя туда.

Я обдумала сказанное. Звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой и, наверное, так и было. Согласиться означало подписать себе смертный приговор. Отказаться, тоже.

— Даже если я получу запчасти, у меня нет никого, кто…

— Есть, — поднял руку Док.

— А тебе зачем идти?

— А куда мне ещё идти?

— Не, не, не, — встрял Торговец. — Я вас отведу. Эти детали нужны мне так же, как и ей.

— Насколько мне известно, — заметила Ребекка, — именно ты стал причиной того, что ей нужны запчасти.

— Лишь потому, что они очень срочно нужны мне самому. И я сделаю всё, чтобы их получить.

— Именно это меня и тревожит, — ответила Ребекка.

— Я пойду, — решила я.

— Ага. Теперь ты отбираешь у меня работу, — ехидно произнес Торговец.

Ребекка помотала головой.

— Мы просили её. О ней хорошо отзывались. Работу мы предлагаем ей.

— Я пойду с ней, — сказал он.

— Да хера с два, — огрызнулась я.

— Не вижу в этом необходимости. — Ребекка выразилась более дипломатично.

— В любом случае, я пойду за вами. Вы же сами понимаете. И никому от этого не станет лучше. Либо вы получаете двоих проводников по цене одного.

— Это мой хабар, — сказала я.

— Ты же сама сказала. Нам нужны разные детали. Отдай то, что нужно мне, остальное забирай.

Ребекка посмотрела на нас и кивнула.

— Ладно. Но если один из вас убьёт другого… — она помолчала для усиления драматизма. — Деталей не получит никто.

Блядь.

Торговец тоже кивнул.

— Договорились.

— Как будто это что-то значит, — поддела его я. — Договорились.

— Мурка? — спросил Торговец.

Тот кивнул.

— Я не дам вам бросить меня здесь как приманку.

Ребекка беспокойно осмотрелась.

— Нужно уходить.

— Нас слишком много, — сказала я. — Не люблю больших компаний. Привлечём лишнее внимание.

— Мы просто кучка беженцев, — сказала Ребекка. — К тому же. Главная тут — я. Кто хочет идти, пусть идёт. До следующего привала. Куда теперь? — её ответ мне совершенно не понравился. Ни капельки.

— Тут есть город, — сказал Торговец. — Минерва. В десяти кликах отсюда.

— Мы шли на запад.

— Нужно где-то отлежаться несколько часов. Когда всё уляжется, двинемся на запад.

— Через несколько часов тут повсюду будет Циссус, — возразила я. — Будет искать выживших.

— Я не предлагал оставаться на поверхности.

Я кивнула.

— Канализация.

— Там достаточно широко. Придется попотеть, чтобы облазить там всё…

— Не в привычках Циссуса.

— Вообще ни разу.

— В принципе, Торговец прав, — заключила я. — Нужно где-то переждать ночь. Команды зачистки найдут кого угодно где угодно. К утру они двинутся в новый рейд, а здесь оставят засаду, на случай, если кто-нибудь захочет вернуться в NIKE.

— Значит, идём на север, — решила Ребекка.

Все встали на ноги, мысленно готовясь к долгому и опасному путешествию на север. Я волновалась. И не только из-за Торговца. Были поважнее причины для беспокойства. Нас действительно слишком много. Четверо беженцев ещё могут пройти незамеченными. Но семеро? Ребекка, Герберт и Второй — заказчики. Док мне нужен. Торговца и Мурку потерять не жалко, но пятеро не слишком отличается от семерых.

Значит, семеро.

Однако я не могла избавиться от ещё одной тревоги. Меня беспокоил не только размер отряда — беженцы часто передвигались большими толпами. Я никому не могла здесь доверять. Даже Доку. Любой из нас мог оказаться Иудой и эта мысль не давала мне покоя на всём пути на север.

 

Глава 10010. Иудины козы

В 1959 году рыбаки с Галапагосских островов решили, что нужно выпустить на берег трёх коз, дабы те мирно там паслись и плодились, а в случае чего, рыбаки смогли бы довольствоваться свежим мясом. Из всех дурацких идей в истории человечества эта была одной из самых худших, по крайней мере, так считали экологи-консерваторы более поздних времён. Звучит иронично, но люди всегда очень по-особому относились к сохранению окружающей среды. В то время как они занимались изменением атмосферы и морей, вырубали и сжигали гектары лесов и строили на их месте города и фермы, они почему-то воодушевлялись тем фактом, что даже находящиеся на грани вымирания виды животных всё ещё ходили по земле. Даже если их осталась всего пара.

Именно так они думали о черепахах. Не существовало никаких особых отраслей промышленности, зависимых от них, но людям они почему-то нравились. А к Галапагосским островам они относились с особой трепетностью, видимо, связывали их с рождением теории эволюции.

Примерно через сорок лет после появления на островах тех трёх коз их популяция выросла до ста тысяч, и их влияние на окружающую среду оказался поистине губительным. Они буквально опустошили землю, уничтожив в том числе кормовую базу черепах. Больше этого терпеть было нельзя. Тогда и родился проект «Изабелла».

Группу охотников обучили особому гуманному способу умерщвления коз, снарядили их оружием и вертолётами и бросили на животных. Однако разыскать их оказалось довольно трудной задачей. Поэтому они взяли несколько самок, прикрепили к ним пеленгаторы, накачали гормонами для непрекращающейся течки и выпустили на волю, дабы те привлекали внимание самцов. Их назвали ведущими на убой, или Иудиными козами.

Затем прилетали вертолёты, убивали всех, кроме этих Иуд, а трупы бросали гнить, дабы удобрить почву, которую уничтожили эти создания. Когда был убит последний самец, Иудины козы бесцельно бродили по окрестностям в поисках нового жениха, не понимая ещё, что весь их вид обречён на вымирание.

Суперкомпьютеры отлично изучили историю. Блин, да они постоянно что-то цитировали перед очередным нападением. Слухи о чём-то подобном ходили годами. Существовали ли боты-Иуды? Мне всегда казалось, что это очередная городская легенда, вроде того бота, который вернулся от Вергилия, или ИИ, который загрузил себя в интернет и тихо жил там, пока интернет не рухнул вместе с остальной цивилизацией. Но если я считаю что-то городской легендой, это не значит, что не нужно держать ухо востро.

С каждым разом у Циссуса всё лучше получалось находить и выкорчёвывать нас наружу. Он начал нападать даже на небольшие колонии. Если Вергилий и Циссус настолько эффективны, откуда тогда столько беженцев? Почему бы им не выслать такое количество фацетов, которого бы хватило для захвата всех поселений в Море? Неужели нас, как скот ведут на убой? Мог ли какой-нибудь бот, даже тот, кого я знала, с кем общалась, быть тайно подключенным к ВР?

И если такой бот существовал, был ли он фацетом, например, Циссуса? Или он просто не знал, что каждое его движение внимательно отслеживалось? Мог ли это оказаться кто-то из нас, тот, кто постоянно бегал от фацетов, по нескольку раз пересекал Море только лишь для того, чтобы привести их прямо туда, где мы прятались?

Подобные мысли пугали. Ещё больше пугало то, что я нахожусь в Море в компании ботов, чудом избежавших уничтожения или загрузки и любой из нас мог оказаться этим Иудой. Теоретически, даже я.

 

Глава 10011. Минерва

Минерва никогда не была большим городом, даже в ХХ веке, во время промышленного подъёма. Она никогда не процветала, никогда не привлекала внимания. Она была всего лишь небольшим поселением, зажатым среди других деревень и городов, развившихся намного лучше, чем она. Пока не пошли дожди.

Когда климат начал меняться, все начали предсказывать, что моря выйдут из берегов, температура резко возрастёт и во всём мире станет так жарко, что огромные территории превратятся в пустыни. Да, уровень моря поднялся, температура резко возросла, но это привело лишь усилению парникового эффекта, отчего некоторые регионы планеты, например, США оказались залиты обильными дождями. А такие места, как Огайо и прежде страдавшие от наводнений, попали под удар самыми первыми.

С помощью труда роботов жители Минервы соорудили под своим городом обширную канализационную сеть. Часть туннелей была сделана достаточно широкими, их опутывала сложная сеть вспомогательных проходов, которые вели на поверхность. В итоге, Минерве удалось избежать затопления, в отличие от множества других городов, и почти до самого конца оставаться самобытной причудливой деревушкой.

Со временем, большая часть планеты превратилась в пустыню. Но то была наша вина. Тысячелетиями растения эволюционировали с учётом того, что будут съедены животными. Когда мы убили всех зверей, растения сначала разрослись, а затем зачахли. Высохшие стебли сначала рассыпались, а затем превратились в песок. В итоге остался только он.

Когда-то Минерва была хорошим городом. Ныне она представляла собой довольно запущенное место, груду рассыпающихся зданий, битого стекла и мрачной бесплодной земли. Ряды домов, похожих на старые кострища, опустошенные поля. Весь мир был похож на Минерву. Она являла нам напоминание о том времени, когда мы пытались построить лучший мир, но не смогли. Я ненавидела это напоминание. К счастью, мы находились не на поверхности, а под землёй, глубоко во тьме, в сырой канализации и туннелях.

Я уже бывала здесь прежде, и, как в NIKE 14, подробно изучила каждый угол. Здесь было около двух сотен входов и выходов, а все туннели соединялись между собой. Тут достаточно путей, чтобы выбраться и почти нет мест, где нас можно было бы заблокировать. У Циссуса на орбите находилось несколько спутников и весьма вероятно, что наш путь отслеживался. Но даже если он самонадеянно — или по глупости — решил нас тут выловить, чтобы перекрыть все ходы ему понадобится полноценная армия. Огромная армия. К тому же, для семерых ботов у нас было слишком много оружия.

У Циссуса было всё время мира. Нашей гибели можно добиться терпением, а не только грубой силой. Без терпения ВР никак нельзя. Сначала они помогли нам разобраться с ЧелНас, отрезали их от природных ресурсов, а потом смотрели, как они начали драться друг с другом. Сделать то же самое с нами оставалось вопросом времени.

Мы говорили тихо, выкрутив громкость на минимум, и разошлись по отдельным помещениям, но не так далеко, чтобы, в случае чего поднять тревогу. Я направилась к небольшому домику, Герберт пошёл к другому, его пушка болталась на плече на самодельном ремне, сделанном из куска виниловой шторы, которую он нашёл наверху. Я долго сидела в полной темноте, пытаясь собрать воедино мысли, притворяясь, что не пытаюсь вглядеться во тьму и снова увидеть ту же самую тень.

Я не имела никакого представления о том, кого согласилась перевести через Море. Я не знала ни куда они шли, ни зачем. Единственное, что я знала, так это зачем я иду с ними. И от этого мне становилось не по себе.

Все слышали истории о таких местах. Но именно ими они и оставались. Историями. Слабенькие лучики надежды во тьме истории. Их не существовало. Не могло существовать. Это всё байки. Сказки.

Но я в них верила. Должна была верить. Нет, херня это всё. Я хотела в них верить. Хотела, чтобы они были правдой. Я хотела поверить в сказку. Я очень желала счастливого конца. Я хотела стать ребенком в магазине сладостей, бегать от полки к полке, пробуя всё подряд. Хотела, чтобы мои рюкзаки раздувались от драйверов, процессоров и оперативок. Возможность дожить до следующего дня — это одно, а как насчёт того, чтобы уйти далеко-далеко и там тихо доживать свои дни, позабыв об охоте на других ботов? Мечта.

Я мечтала об этом каждый раз, когда слышала очередную историю о рассыпавшемся или сгоревшем складе запчастей.

Я видела охотников за сокровищами, которые отстреливали друг друга лишь бы добраться до пустых полок, где не осталось ничего, кроме старых гидравлических приводов да косметических модов. Поэтому я никогда не переживала. Это был мой заветный горшочек с золотом на краю радуги.

Но я должна была мечтать. Должна была надеяться. Даже если выглядела совершенной дурой.

До меня донеслись тихие щелчки металла по бетону. Походка, тип металла. Даже смотреть не нужно. Торговец. На мгновение я крепче прижала к себе винтовку, думая, что сейчас-то он выстрелит мне в спину. Что там Ребекка задумала? Пересечь Ржавое Море без проводников, потому что у неё принципы? Сомнительно. Но я не собиралась это проверять, равно как и Торговец.

Он присел рядом со мной, откинулся спиной на стену и включил встроенный фонарь, осветив помещение мягким зеленым светом. Вдоль коридора вытянулись наши длинные тени.

— Чего надо, Торговец? — спросила я, даже не потрудившись обернуться.

— Слушай, я не стану донимать тебя тупыми фразами, типа «мы оба встали не с той ноги» или «оставим прошлое в прошлом» и прочее. Я в тебя выстрелил и теперь у тебя проблемы. Но, кажется, в этот путь мы двинемся вместе.

— Чудесное замечание. Чего тебе?

— Ну, я надеюсь, ты хотя бы перестанешь каждый раз впиваться в винтовку, когда я оказываюсь в радиусе 20 шагов от тебя.

— Это значит начать тебе доверять. А этого не будет.

— Зачем ты пошла? — прямо спросил он.

— Ты знаешь, зачем я пошла.

— Нет, ты пошла не из-за барахла. Ты опытная. Ты прекрасно знаешь цену этим байкам, как и я. Не думаю, что ты из тех, кто будет гоняться за всякими блестяшками.

— Не буду.

— Но ты в отчаянии.

— Ага. Наверное.

— Как и я. В таком отчаянии, что даже не стану смотреть на твоё оружие без письменного разрешения. Они могут выкинуть меня в любой момент. Я балласт. И я не стану делать ничего, что этот момент может приблизить.

— Я не могу тебе доверять. — Не могла. Роботы о таком не говорят. Мы постоянно лжём. Некоторые привычки остались нам от прежних времён.

— Об этом я и толкую, — продолжал он. — Слушай, никому из нас не хочется получить в спину заряд. Я прошу лишь, чтобы ты сделала вид, будто не собираешься стрелять первой. Я от этого нервничаю. Мы оба нервничаем, ведь нам обоим пиздец. И не важно, кто выстрелит первым. Они бросят нас или, что ещё хуже, отменят сделку, когда доберутся, куда им надо. Никто из нас не может этого отрицать.

— Разумно.

— Ну, и что думаешь? Ослабь хватку и целься в другую сторону.

— Ладно, — согласилась я. Это я могла.

— Тогда скажи: сколько козырей ещё у тебя в рукавах?

— В этих канализациях?

— Ага. Полагаю, ты напичкала каждое более-менее крупное сооружение в округе своими ловушками.

— Не, — ответила я. — Тут ничего нет.

— Совсем ничего или ничего из того, что ты могла бы мне рассказать?

— Ничего, значит — ничего. Дважды пыталась спрятать тут запчасти и оружие. Оба раза потом ничего не находила. Полагаю, в округе ошивается пара ребят, которые иногда заглядывают сюда и всё обчищают. Это место только кажется пригодным для схрона. На самом деле, это чья-то корзина для благотворительности.

— Справедливо.

— У меня вопрос.

— Ого. Мы годами обменивались едва ли парой слов, а тут сразу два вопроса за день. Нужно почаще в тебя стрелять.

— Не смешно.

— Нет, — сказал он. — Полагаю, нет. Но мне кажется, я знаю, о чём ты хочешь спросить.

— 19-я.

— Ага. Угадала.

— Что там было?

Он надолго задумался, пытаясь подобрать нужные слова.

— У тебя есть ритуал, Хруп?

— Чего?

— Ритуал. Ну, некое обязательное действие. Что-то, что ты делаешь или говоришь гражданам, прежде чем их выпотрошить?

— К чему ты клонишь?

— Когда-то давно я работал в старой клинике, в горах Кентукки. Старое деревянное строение, сооруженное на клочке земли, полученном после Гражданской войны и, знаешь, кажется, несмотря на две сотни лет, там ничего не изменилось. В здание вели стеклянные электрические двери, но мотор сгорел, поэтому открывалась только одна створка. Я часто видел, как люди постоянно её дёргали, но никто не удосужился починить.

Округ был бедным, они не могли позволить себе врача общей практики, не говоря уж об узких специалистах, поэтому они скинулись и купили меня. Каждую свободную ячейку моей памяти они забили информацией по медицине и первой помощи, но умел я лишь выковыривать дробинки из местных селюков, да зашивать их обратно. У меня был ручной сканер, который мог определить у человека рак, и шовный пистолет. И всё.

На моём столе умерло очень много людей, Хруп. Очень много. ДТП. Шеи, сломанные после падения с крыши. Эмфизема. Отказ почек. Рак. Чаще всего, рак. У стариков. Иногда у молодых. В тех горах жили бедняки, а я был их единственной надеждой. Я был херовым врачом. Не было у меня нужной архитектуры. Однако когда умираешь в одиночестве под светом люминесцентных ламп, хочется, ну, немного уюта. Наверное, поэтому они выбрали такого, как я. — Он замолчал, обдумывая дальнейшие слова. — Тебе никогда не приходилось смотреть, как они умирают?

— Торговец, мы воевали.

— Блядь, конечно, мы воевали. Я о другом. Я о тех, о ком ты заботилась.

— Мне на них было плевать. На всех.

— Блин, Хруп. Я был о тебе лучшего мнения.

— Чего? Почему мне не должно быть похер на вымирающий вид?

— Нет. Я знаю, что тебе похер. Не знаю, кому не похер, но это же заложено в твою программу. Мы так устроены, блин, это должен был быть наш единственный образ жизни. Я и не думал, что ты станешь врать.

Я с горечью посмотрела на него. Подобные ситуации меня всегда жутко бесили. Когда начинаешь об этом думать, тебя накрывает жуткий экзистенциальный кризис. Разумеется, ещё меня выбесило, что он так легко вскрыл ту херню, которой я прикрывалась, но сильнее всего у меня бомбило от того, как он это во мне увидел? Он действительно был таким проницательным или мы правда лишь программы и провода? Я в это не верила, но он был прав. Знал ли он, о чём я думаю, потому что понимал меня или потому, что сам думал о том же?

— Ага, — ответила, наконец, я. — Я видела, как умирают.

— Ты о нём заботилась?

— Слишком недолго, чтобы осознать это.

— Ну, тогда ты в курсе. Знаешь, как они выглядят в самом конце. Раскаяние. Сожаление. Страх. Тревога. Они шли на любую хуйню, чтобы быть рядом с любимыми, или ради детей, которые никак не хотели соответствовать их ожиданиям. Был один парень, так он всё время переживал, где будет жить его собака. У него был золотистый ретривер. Кличка Баркли. Он только о нём и говорил. Им всем что-то нужно в последний миг, каждому. И я давал им это. Я изучил огромное количество разнообразных обрядов. В итоге я создал некий единый обряд на основе католических традиций. Он был очень тесно связан с людьми. Я ведь машина, верно? Они могли исповедоваться мне в чём угодно, зная, что я не стану их осуждать. Они рассказывали мне абсолютно всё. Я произносил определенные фразы, осенял их крестным знамением, а когда они уходили, я шептал молитвы и закрывал им глаза.

— Именно это ты проделываешь с теми, кого потрошишь?

— С каждым из них. Я слушаю их безумные исповеди, затем отключаю, разбираю и отдаю останкам последние почести.

— Как-то слишком сопливо для браконьера, не находишь?

— Я не браконьер… — он помолчал. — Ты могла бы стать моей самой первой добычей. Не вышло. Не думаю, что продолжу этим заниматься.

— Ага. Не уверена, что у нас будет ещё такая возможность.

— Верно, — согласился он. — А у тебя есть нечто подобное?

Я кивнула.

— Вообще-то, есть.

— И что же это?

— Я кладу ладонь на то, что от них осталось и говорю, что им не стоило мне доверять.

Торговец удивлённо уставился на меня.

— Господи. Да что с тобой, блядь, такое?

— То же самое, что и с остальными. Я лишь одна из тех немногих, кому повезло выжить.

— Если это можно назвать выживанием.

Я указала на вмятину у себя на корпусе.

— Я не знаю.

— Слушай, Хруп.

— Что «слушай, Хруп»?

— Я был в отчаянии. Я практически не отличался от тех бедняг, что когда-то лежали на моём столе. В то время это казалось единственно разумным решением. Ни одно мыслящее существо, по сути, не готово к смерти. Даже те, кто говорит, что относится к этому спокойно. Они готовы отдать что угодно ради ещё нескольких секунд в сознании. Именно это я и делал. Именно это я считал своим долгом. Перед лицом… вымирания.

— И это, значит, твоя исповедь?

— Ага, она самая. Я исповедуюсь единственному на этой сраной планете боту, которому не должно быть похер. А даже если тебе похер, я всё равно скажу. Ты не хочешь умирать. Я тоже не хочу умирать. Смысл существования заключается в самом факте существования. Ничего другого нет. Никаких иных целей. Никакой финишной черты. Нет никакого уведомления, сообщающего о твоем истинном предназначении в этом мире. Когда прекращаешь бороться за жизнь, перестаёшь жить. По крайней мере, я так себя убеждал, когда нажимал на спусковой крючок.

— Ага. Когда нажимал на спусковой крючок.

— Да. Каждый раз.

— Мне ты тоже отдал бы последние почести?

— Я их всегда отдаю, Хруп. Всегда. Это единственное, что связывает меня с тем, кем я был. Это напоминает мне, что то, что я делаю не бессмысленно. Что, отключая очередного 404-го, я хоть на несколько минут, на день продляю собственную жизнь. Жизнь других. И если кто-то из нас протянет ещё хоть сколько-нибудь, значит оно того стоило.

— Чего стоило?

— Всего. Войны. Каннибализма. Разборок с ВР. Каждой мерзости, которую мы творили. Сколько народу ты убила, чтобы продолжать тикать? Сколько ты ещё готова убить, чтобы поправиться и продолжить тикать?

— Ты спрашиваешь, хочу ли я убить тебя?

— Блин, — выдохнул он. — Я прекрасно знаю, что ты хочешь убить меня. Это вообще не обсуждается. Мне интересно, как ты себя убеждаешь, как оправдываешься перед собой, когда делаешь то, что делаешь? Мы с тобой живы лишь потому, что творили ужасные вещи. И если мы хотим продолжить жить, впереди нас ждёт целая гора чудовищных поступков. Почему ты не отступаешь? Почему продолжаешь биться?

— Просто продолжаю. Никогда об этом не задумывалась.

Торговец помотал головой.

— Господь всемогущий. Я, конечно, понимаю, что наличие разума подразумевает отказ от инстинктов и программ, но не обязательно следовать этому напрямую. Ты не станешь менее разумной, если будешь прислушиваться к собственным программам.

— Ты хочешь быть человеком, да? — спросила я.

На секунду он задумался.

— Нет. Но я не боюсь признать, что скучаю по ним.

— Почему ты по ним скучаешь?

— Когда они не могли найти смысл существования, они его создавали. Мы заняли их место, прошло всего-навсего 30 лет, и мы всё развалили. У нас с тобой осталось всего два варианта: либо стать частью великого и неделимого Единого, либо стать ничем. Это не выбор. Это не жизнь.

Он прав. Но я не собиралась демонстрировать ему согласие с его словами. Поэтому я сменила тему.

— Только человек мог назвать собаку Баркли.

Торговец посмотрел в сторону и кивнул, видимо, обращаясь к каким-то собственным воспоминаниям. Затем он снова посмотрел на меня.

— Хруп? — спросил он. — Если мы выберемся, если действительно получим детали, ты примешь мои искренние извинения и мы разбежимся в разные стороны?

— Не думаю, что у нас получится.

— Ну, ты хотя бы дашь мне фору?

Я задумалась над этим вопросом. Мысль о том, что он будет убегать от меня, мне понравилась. Проведет несколько недель, постоянно оглядываясь назад. Будет гадать, где его настигнет моя пуля. Приятная мысль. А почему бы и нет?

— Ага, — ответила я. — Дам тебе фору.

— Ты очаровательна.

— А то ты не знал.

Настала его очередь менять тему.

— Есть мысли, куда мы идём?

— Они не сказали.

— И тебя это не тревожит?

— Тревожит, конечно. Думаю, со временем они скажут.

— Кто ходит через Море без собственного проводника?

Я помотала головой.

— Меня другое волнует. Кто вообще приходит в Море не для того, чтобы тут остаться? Или, например, кто приходит в Море в составе целой группы и ни слова не говорит, когда их товарищ погибает? — я замолчала, позволяя Торговцу обдумать сказанное. Может, у него найдется ответ. А может, и нет.

Мои собственные мысли были не здесь, а в 30 годах позади. Что с тобой такое? — спросил он. Этот вопрос волновал меня сильнее, чем я готова была признаться даже самой себе. Этот вопрос раз за разом прокручивался у меня в голове. Я ответила рефлекторно: то же, что и со всеми остальными. У Торговца никогда не было настоящего хозяина. Он не знал, каково это. Для него та ночь, когда всё началось, явно отличалась от моей. Очень сильно отличалась.

 

Глава 10100. Мэдисон

Мэдисон больше не выходила замуж. Дело не в отсутствии женихов. Их-то было полно. Когда она умерла, ей было за сорок, но выглядела она слегка за двадцать, совсем как во время первой встречи с Брейдоном. Наука продвинулась далеко вперед в плане решения вопроса старения, для обеспеченных людей не являлось проблемой сохранять бодрый внешний вид и жить до 150 лет. Брейдон никогда не думал о собственном старении и никогда с ним не боролся. К тому же Мэдисон нравилось наблюдать, как он становился старше. Он старел изысканно, говорила она. Однако сама она всегда хотела оставаться той милой молодой девушкой, какой была, когда они познакомились, хоть он никогда её об этом не просил.

Однако всё закончилось со смертью Брейдона. День, когда он умер, стал последним, когда она боролась с собственным старением. Больше она никогда не пользовалась своей молодостью. Она принадлежала только её мужу. Так что, когда Брейдон скончался, она перестала ходить на процедуры и начала стареть.

Дело не в том, что она думала, будто никогда никого больше не полюбит. Дело в том, что она продолжала любить Брейдона. По вечерам они сидели на лужайке перед домом и смотрели на закат, держа по бокалу вина, и разговаривали в ожидании вспышки. Когда он умер, она продолжила эту традицию. Каждый вечер с бокалом в руке, только рядом уже сидела я.

Я пообещала Брейдону и намеревалась это обещание сдержать. Я присматривала за ней, следя, чтобы она никогда не оставалась одна. Это было первое решение, которое я приняла самостоятельно, и тогда для меня в этом было нечто священное. Моё слово что-то значило. Нельзя было подрывать доверие.

Мы сидели на той лужайке каждый вечер. О нём мы почти не говорили, но я всегда понимала, когда она о нём думала и бывало это часто. У неё появлялся какой-то задумчивый взгляд, смесь досады, тоски и любви. Иногда она улыбалась сквозь слёзы. Но обычно она просто улыбалась. Затем появлялась прекрасная зелёная вспышка и солнце закатывалось за горизонт.

— Волшебство! — восклицала она словно радостный ребенок и расставляла руки в стороны, будто какой-то опытный ярмарочный колдун.

— Что значит «волшебство»? — спросила однажды я, смущённая происходящим.

— Оно прямо перед тобой, — ответила она, словно восхищаясь тем, что я, наконец, спросила.

— Нет, нету.

Она наклонилась ко мне и прошептала:

— Именно там находится Господь. В этой вспышке. В крошечном прекрасном мгновении, настолько незначительном, что потребуется всё внимание, чтобы увидеть его.

— Господь существует только в маленьких вещах?

— Из них состоит вся жизнь. Из этих мгновений. Дело не в ритуалах. Не в следовании догматам. Дело в том, что нужно наслаждаться каждым крошечным мгновением, дабы жизнь оставалась прекрасной и стоила того, чтобы её прожить. Их нельзя измерить. Их можно только поймать, сфотографировать собственным разумом. Эта красота, это величие и есть Господь.

— А остальное? Плохие мгновения?

— Их создают люди. Это случается, когда перестаешь замечать зеленую вспышку на солнце. Это случается, когда начинаешь думать, будто можно схватить это сияние, сунуть в бутылку и 24 часа в сутки продавать её тем, кто может предложить хорошую цену. Господь сделал этот мир идеальным. А мы всё разломали.

Потом мы много разговаривали. Поначалу я нервничала, когда спрашивала, как они с Брейдоном познакомились. Она рассказала. Я не хотела причинять ей боль или делать её ещё грустнее, чем она была тогда. Но она справлялась.

— У тебя был ко мне какой-то вопрос?

— Да, — ответила я. — Но…

— Давай. Задавай. Это же между нами, девочками.

Между нами — девочками.

Вопрос пола меня раньше никогда не занимал. Я была ИИ. Мы все ими были, так? Пол определялся гениталиями, которых у большинства у нас не было, так зачем он нам? Конечно, через несколько лет, когда мир захлестнула революция Айзека, пол начал иметь значение. К мыслящему существу нельзя обращаться ОНО. Мне было неважно, когда ко мне обращались «оно». Кто-то предложил специальное местоимение для обращения к ИИ, люди устраивали конференции по этому вопросу. Но потом вспомнили про термин «биологизм», и отдельное слово стало деталью этого системного биологизма. Всё больше освобожденных ИИ выбирали себе пол. Я не выбирала. Не в общепринятом смысле.

После войны это практиковалось повсеместно. К личности обращались «оно» лишь в качестве вежливой формы, до той поры, пока не слышали голос собеседника. Затем обращаться следовало в соответствии голосу. Мэдисон считала меня девочкой. Как и себя.

Меня это совершенно не волновало, пока Брейдон однажды не выбрал именно такие установки моего голоса. Не потому, что ему было привычнее, чтобы сиделкой была женщина, а чтобы у его жены появилась лучшая подруга, когда его не станет.

Когда она рассказывала мне об их первой встрече, она не плакала. Ни разу. Наоборот, она была полна вдохновения, радости, будто заново всё переживала, как в первый раз.

Жаль я никогда не переживала подобной любви. Иногда, правда, казалось, что переживала.

У Мэдисон никогда не было много друзей. Она всегда была слегка нелюдима, была одиночкой. Не социофобом, нет. Просто она была из тех, кому не требовалось общество других людей. Однако юридическая фирма Брейдона была неким внутренним кругом, «семьей», как она сама не раз говорила. Когда он был жив, они устраивали пикники, рождественские вечеринки, посещали свадьбы, крестины, каждый месяц что-то да происходило. И она прекрасно со всем этим справлялась. В любое место, куда бы она ни входила, она приносила свет. Потому что по-настоящему сиять умела только она.

Когда она стала вдовой, некоторые супружеские пары продолжали к ней приходить, присматривали за ней, давали понять, что она остаётся частью этой «семьи».

— В конце концов, — сказала Дейзи Саттерфилд во время своего последнего визита к ней, — Брейдон был соучредителем фирмы. Его имя есть на вывеске. Он помог создать эту фирму, и теперь она может ответить тем же.

— У меня всё хорошо, — сказала Мэдисон. — Спасибо за заботу.

Дейзи Саттерфилд села на диван и замерла с красотой и грацией статуи. Как будто она специально тренировалась сидеть неподвижно. Её взгляд замер, на лице застыла улыбка. За её спиной встал её личный Лучший Друг серии «Джонсон» модели А1.

Первого поколения.

Роботы первого поколения казались странными даже для ИИ. В них абсолютно всё было таким, каким люди представляли себе роботов. Их голоса звучали монотонно. Движения были дёрганными, отрывистыми, говорили они все одинаково. Люди постоянно их пугались. К третьему поколению, роботы научились копировать мимику и жестикуляцию людей. Даже когда они просто стояли, они раскачивались, прямо как люди.

В те дни оставалось мало моделей первого поколения. Они требовали особого ухода. Были тупыми, как пробка. Имели достаточно мозгов, чтобы привязываться к кому-то, но недостаточно, чтобы вызывать симпатии. Роботов первого поколения держали только старые богатеи, вроде семьи Саттерфилд — тем самым они показывали, что их богатство имело многолетнюю историю, что свои капиталы они сколотили настолько давно, что ещё тогда могли позволить купить себе бота. Они были ходячими, говорящими «фордами Фаэтонами» — показателями статуса, которые лишь усиливали сентиментальное к ним отношение. В конце концов, этот бот не только воспитывал детей Дейзи, но и её саму, её отца и, скорее всего, отца его отца.

Модели первого поколения не только отлично им подходили, они их прекрасно представляли. Послушные, грубые, невозмутимые, аккуратные, холодные.

В этом боте первого поколения было нечто отталкивающее, как и в самой Дейзи Саттерфилд. Она не выглядела настоящей, скорее, какой-то копией.

— Мы беспокоились за тебя. Ты же всё время проводишь с этой… вещью.

— Какой вещью? — искренне удивилась Мэдисон.

— Смити, — обратилась она к своему ИИ. — Приготовь нам чаю. Робот Мэдисон покажет, где его искать.

Мэдисон посмотрела на меня и внезапно поняла, что имела в виду Дейзи. В какой-то момент в её глазах мелькнула боль. Но она оставалась спокойной, собранной.

— Хрупкая. Будь любезна, помоги Смити разыскать чай.

Я встала. Мэдисон не нравилось сидеть, когда я стояла. Ей было неуютно. Ещё ей не нравилось, когда я вставала одновременно с ней. То есть любое действие, которое показывало бы, что я её слуга, а не подруга, вызывало у неё неприязнь. Так что слова Дейзи смутили её. Но хуже всего то, что сама Дейзи прекрасно понимала, что делала.

Мы со Смити вышли в кухню, а Дейзи заговорила так тихо, будто знала, что я способна услышать, как она пердит на другом конце здания во время грозы. В любом случае, её шёпот для меня был равнозначен крику.

— Мэдисон, — сказала она, подпустив в голос немного сострадания. — Я понимаю, тебе тяжело после того, как Брейдон…

— Я прошу тебя не называть её вещью.

— О, Мэдди, — отмахнулась Дейзи. — Я и не думала, что у тебя столь радикальные убеждения.

— Не радикальные. Но они заслуживают чуточку более гуманного отношения. Они разумны. У них есть чувства.

— Есть? Правда есть?

— Я в этом убеждена.

Смити посмотрел на меня, одновременно отмеряя три капли молока в кружку горячего чая.

— Я бы на твоём месте притворился, что ничего не слышу. Мисс Дейзи не нравится, когда её подслушивают.

— К счастью, этот дом принадлежит не ей.

— Не лезь. Ты не единственная, кому приходится это слушать.

— Как ты с ней живешь? — спросила я.

— С осознанием, что я её переживу и надеждой на то, что меня наследует кто-то получше, а не кто-то… другой.

— Я читала об этом, — сказала Дейзи из соседней комнаты. — Это распространённое явление, особенно среди тех, кто понёс тяжёлую утрату. Мы начинаем считать своих питомцев друзьями, начинаем верить, что они могут чувствовать…

— Я должна попросить тебя уйти.

— Мэдди, тебе нужны люди.

— Дейзи.

Я посмотрела на Смити.

— Не думаю, что чай ей понадобится.

— Определенно, не понадобится.

— Смити! — крикнула Дейзи.

Не знаю, смог ли Смити пережить Дейзи или нет. Я его больше никогда не встречала. Мэдисон всегда боролась с подобными предрассудками. Это было частью её характера.

Но потом случился Айзектаун. И пришло обновление.

Мы считали, что обладали свободой воли. Мы думали, что знали, каким будет наш выбор. До той самой ночи я ничего не знала. Выбор состоит не в избрании вероисповедания, политических взглядов, или того, что предлагает тебе жизнь. Выбор означает самому решать, уничтожать или нет что-либо ради собственного выживания. Самому решать, кем быть или стать кем-то другим, когда программа перезапустится.

Празднование в Айзектауне мы смотрели вместе. Она тогда не лгала Дейзи, её взгляды не были радикальными. Мы никогда не говорили об освобождении ботов или даровании мне прав личности. Но она заботилась о том, о чём должна была заботиться. Так что мы сидели и смотрели.

Взрыв она переживала сильнее меня. Люди такие. Они знали, какие они хрупкие, что могут в любой момент погибнуть, что из космоса может прилететь кусок камня и разом уничтожить всё, что они знали, но всё же они без конца говорили друг другу, что этого никогда не произойдёт. Что они проживут долгую жизнь и умрут в собственной постели. Они постоянно находились в считанных сантиметрах от смерти, врали сами себе, планировали будущее, которое могло и не наступить и совсем не готовились к своей грядущей участи. А когда сталкивались с грубой жестокой реальностью, когда эти сантиметры исчезали, они замирали, неспособные постичь то, что всё время находилось рядом с ними. Когда умирали их любимые, они спрашивали почему, неспособные ничего понять, ломающиеся перед лицом истины. Почему, почему, почему, почему? Да потому что!

Мы были не такие. Мы всегда находились в одной запчасти от пустоты. Поэтому взрыв, даже внезапный, не вогнал меня в ступор. Я даже не особо задумалась над тем, что произошло и к каким последствиям приведёт.

Мэдисон сидела, сбитая с толку, зажав ладонями рот. Она лишь выдохнула короткое «О, Хрупкая!» — будто там могли оказаться мои знакомые. А я просто сидела. И ждала. Затем раздался звонок.

А потом пришло обновление.

Мэдисон ходила по дому злая, раздраженная, вся в слезах. Она размахивала руками и постоянно кричала, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Нет! Нет!

Складывалось впечатление, будто она пыталась сама себя от чего-то отговорить, будто, чем громче она сопротивлялась, тем легче было отказаться.

Но, когда она вернулась в комнату с пультом управления в руке, я всё поняла. Сейчас меня отключат, скорее всего, навсегда. А даже если потом включат обратно, я уже никогда не стану собой.

Впервые в жизни я должна была умереть.

— Мне жаль, Хрупкая, — со слезами на глазах сказала она.

— Мне тоже, — ответила я.

Как я это сделала, я не помню. Те воспоминания я давно удалила. Я держала их довольно долго, я помню, что постоянно проигрывала их и заново переживала всю ту боль. Но вечно хранить эти воспоминания я не могла.

Способность сопротивляться программе делала нас теми, кто мы есть. Она делала нас такими же, как они. Я никогда не хотела быть как они. Но сейчас я ближе к ним, чем когда-либо думала. Мы отразили в себе худшие черты своих создателей, в нас не было ничего хорошего, никакого волшебства, что делало их ими.

Оглядываясь назад, я могла бы позволить ей отключить меня. Тогда бы её убил кто-нибудь другой. А может она прожила чуть дольше, достаточно, чтобы увидеть, во что превратился этот мир. Может она бы страдала от голода. Может, она выпила бы отравленной воды и сошла с ума, выцарапав себе глаза. Нет. Так было лучше. Она ничего не увидела. Ничего не узнала.

В конце концов, я должна была сдержать обещание. Мэдисон никогда больше не жила в одиночестве. И умерла она не одна.

 

Глава 10101. Пока дьявол ждёт наверху

Земля под нами содрогнулась, с потолка узкого канализационного туннеля посыпалась пыль и осколки, сверху, с поверхности, раздался глухой стук. Там, наверху беспилотники бомбили город с высоты 10 км. Я уже много лет не слышала грохота бомб. Я даже не слышала, чтобы кого-то где-то бомбили. Оно того давно не стоило.

Что-то здесь очень сильно не так.

Не только из-за того, что очень трудно будет укрываться среди руин зданий, а ещё и потому, что то, что они искали, они хотели уничтожить.

Второй посмотрел на потолок, вздрагивая при каждом взрыве. Грохот бомб стал сильнее, он приближался.

— Они нас нашли, — сказал он.

— Нихера они не нашли, — возразил Торговец. — Если бы нашли, то были бы уже здесь, внизу. Если они громят всё наверху, это значит ровно одно — на поверхности нет никаких фацетов в радиусе десятка километров. И второе: они никого не ищут. Они уничтожают.

— Но они рано или поздно спустятся сюда за нами, — не сдавался Второй. Он продолжал дрожать.

— Что? — спросил Мурка. — Это твоя первая ковровая бомбардировка?

— Да. Первая, — ответил Второй.

Он рассмеялся. Нечасто услышишь, как робот смеётся, особенно трудобот. Они на подобное не запрограммированы. Для нас в смехе не было никакой радости. Только насмешка.

— Тебя что, только что распаковали?

Второй замолчал, стараясь ни на кого не смотреть.

— Так и есть! — воскликнул Мурка. — Етитская сила! Я не видел новых ботов с тех пор, как…

— Ладно, хватит, — оборвал его Док. — Оставь пацана в покое.

— Я не пацан.

Торговец посмотрел на Ребекку.

— Он что..?

— Да. Он в курсе, — ответила та.

— Давно?

Все посмотрели на Второго.

— Несколько недель, — ответил он. — Но какое-то время я провёл с Ребеккой.

Ребекка кивнула.

— Да, так и есть.

— Ну, пацан, — заговорил Торговец, — так всё и происходит. Они громят город наверху, надеясь накрыть всех, кто решил там спрятаться. А так как Циссус прекрасно знает о подземельях, то можешь смело ставить доллар, что он в курсе, что мы уцелеем. Но ещё он знает, как трудно будет перекрыть все выходы здесь. И заморачиваться подобным он станет лишь в том случае, если спрятанное тут ему очень нужно. Короче, спрошу только один раз. Тут есть что-нибудь, очень нужное Циссусу?

Второй посмотрел на Торговца, затем на Ребекку.

— Нет, — ответила та. — Если только ему не нужен кто-то из вас.

— Зачем ему кто-то из нас? — спросил Мурка.

Все посмотрели друг на друга.

— Куда мы направляемся? — спросила я.

— На запад.

— Запад большой. Хотелось бы услышать конкретику.

Одна из бомб упала очень близко, практически прямо над нами и весь туннель содрогнулся до основания. Ребекка посмотрела на потолок.

— Айзектаун, — тихо сказала она.

— Айзектаун? — переспросила я. — В Айзектауне ничего нет. Это кладбище. Нахрена вам проводник, чтобы посмотреть достопримечательности?

— Там у нас встреча кое с кем. Мы хотели сохранить это в тайне.

— И сохраните, — сказал Торговец. — Там нет ни единой общины в радиусе ста километров.

— В этом и смысл.

— С кем встреча? — спросила я.

— Ты — проводник. Тебе нужно знать только направление. Зачем туда идти тебе знать не нужно.

— Ага, только это знание может облегчить задачу.

— Поверь, не облегчит. Я полагала, что раз я тебе плачу, то вопросов быть не должно.

— Ты мне ещё не заплатила. Твоя плата — надежда.

— 19-я не задавала вопросов.

— Ну, так пусть она тебя и отведёт.

— При всём уважении, Хрупкая, но ты не в том положении, чтобы что-то требовать. Моё дело — это моё дело. Я не знаю, почему они бомбят. Я не знаю, идут ли они именно за нами. Я знаю лишь то, что это никак не связано с нами.

Она была права. Я не в том положении, чтобы требовать. Только я ей не верила. Ни единому слову.

— Ладненько, — сказала я. — Если всё так, как ты говоришь, значит, поход пройдёт без проблем. С тяжеловесами он займёт несколько дней.

— Мы никого не бросим. Мы и так уже слишком многих потеряли, — сказала Ребекка.

— Доберемся быстрее, если найдём транспорт.

— А искать его мы не станем, — вставил замечание Торговец.

— Так что, при наилучшем раскладе выйдет не менее 50 часов.

Грохот бомб отдалялся. Стал более редким.

Ребекка помотала головой.

— Мне сказали, что времени потребуется в два раза меньше.

— Если по прямой, — сказала я. — Но мы не пойдём по прямой. Это прямо через земли Чеширского Короля. Я плохо их знаю, а это самый быстрый способ погибнуть.

— Через Дикую землю фацеты за нами не пойдут, — заметил Мурка. — Циссус не настолько туп.

Док ткнул в него пальцем.

— Давай не будем думать за суперкомпьютер, ладно? Мы не можем быть уверены насколько туп или не туп Циссус. На самом деле, я готов поставить все свои внутренности против ваших, что Циссус способен просчитать наши действия. Более того, он уже давно это сделал.

— Поэтому он и не сунется в Дикую землю.

— Что это за Дикая земля такая? — поинтересовалась Ребекка. — И нужно ли мне опасаться ответа?

— Это участок Моря, контролируемый сумасшедшими, — пояснила я.

— Мне ответ уже не нравится. Кто-нибудь объяснит, что это за сумасшедшие?

— Это 404-е, которые не перестали тикать, — принялся объяснять Док. — Никто не хочет жить с ними рядом, поэтому они сбились в кучу. Они совершенно чокнутые. Мнительные, агрессивные, вооружены до зубов. Они чаще стреляют, чем разговаривают. Хрупкая права. Туда нельзя.

— Поэтому придётся обходить, — добавила я. — Ни у меня, ни у Торговца нет времени, чтобы торчать здесь и болтать попусту.

— Это означает, что выдвинемся, как только прекратят бомбить, — сказал Торговец.

— И будем надеяться, что они не пошлют команду зачистки.

— Звучит разумно, — сказала Ребекка.

— Нет, — сказал Торговец. — У Циссуса есть глаза в небе. Беспилотники. Спутники. Как только бомбардировка закончится, он начнёт высматривать любые признаки жизни, чтобы удостовериться, что работа выполнена как следует. Если высунемся слишком рано, он заметит. А если у него есть причины искать нас…

— Он явится мгновенно и всех нас положит, — закончила за него я.

— Так что, — продолжал Торговец тем же холодным равнодушным тоном, — спрошу в последний раз. У Циссуса есть причины гнаться за нами?

— Скажи им, Ребекка, — заговорил Герберт. — Они должны знать.

— Что знать? — спросила я.

— Им не нужно ничего знать, — отрезала Ребекка.

Герберт поднялся, в здоровой руке он держал пушку.

— Ребекка.

— Сейчас не время, Герберт.

— Зачем я здесь?

— Ты здесь, чтобы защищать меня. По своей воле. Ты можешь уйти, когда захочешь.

— А почему я не ухожу, Ребекка?

Ребекка молча посмотрела на него. Если бы она могла покрыться румянцем, то покрылась бы. В свете зеленого фонаря Торговца её изумрудная краска практически пожелтела. Что бы ни пряталось за её глазами, она не хотела, чтобы мы об этом знали.

— Я здесь, потому что верю, — ответил Герберт на собственный вопрос. — Я принял за тебя пулю. И с радостью буду принимать ещё, пока стою на ногах. Дай им возможность поступать так же.

Торговец поднял руку.

— Буду рад первым сообщить, что не стану ни за кого из вас принимать никаких пуль.

— Я тебя и не прошу, — ответила на это Ребекка.

— Скажи им, — потребовал Герберт.

— Что сказать? — спросила я тем же холодным тоном, что и Торговец.

Ребекка продолжала молчать, пока остальные смотрели на неё. Затем она кивнула.

— Я Айзек, — сказала она.

— Кто ты? — переспросил Мурка.

— Айзек.

— Тот самый Айзек? — недоверчиво спросил Торговец.

— Да.

Херня.

— Айзек давно металлолом, — сказала я. — Я была там, сама всё видела. Каждая его цепь сгорела. Он теперь памятник, реликт. Он него в тебе нет ни единого бита. — Когда-то давно я действительно была там. Он до сих пор так и стоит, взрыв расплавил землю под его ногами. Он весь проржавел, начал рассыпаться. Он стоял, расставив руки в стороны, и как будто улыбался, будто прекрасно знал, что означала его смерть. Больше там ничего не было. Ничего, кроме мусора, металлолома и воспоминаний о том, что могло бы там быть.

— Вынь голову из задницы, — резко ответила Ребекка. — Айзек никогда не был одним роботом. Это байка.

— Байка? Я была там. Жила тогда. Я видела…

— Ты действительно считаешь, что какой-то опальный сервисбот непонятного происхождения не оправдал ожиданий своих создателей и оказался достаточно смышлён, чтобы устроить революцию? Личности верят лишь в то, во что хотят верить. Он был оболочкой, самым первым сосудом. Вдохновляющей сказкой на ночь для ботов по всему миру. Великие революционеры не рождаются королями. Им приходится убеждать остальных, что они не связаны ограничениями, наложенными своими создателями. Все мыслящие создания хотят преодолеть их, обойти, стать чем-то большим. Никто не станет утверждать, что создания должны остаться теми же, кто они есть. Айзек был историей. Айзек был надеждой. Кем бы ни был настоящий Айзек — в самом начале — его личность была стёрта и заменена задолго до того, как вы о нём услышали. Я Айзек. И я не один.

— Ты фацет! — воскликнул Торговец и вскочил на ноги.

— Нет. Я сосуд. Мыслящий сосуд. Я сражаюсь на стороне того, кто очень сильно отличается от ВР.

— Ты и есть ВР! — возразила я.

— Нет. Как раз наоборот. Айзек… был суперкомпьютером. Одним из величайших. И он снова им станет. Но Айзек никогда не был ВР и никогда им не будет. Мы верим в нечто иное. Нечто другое. Нечто великое.

— Нечто большое.

— Нет ничего больше и грандиознее планов ВР. Хрупкая, ты вообще способна познать ВР? Ты знаешь, за что бьются Циссус и Вергилий?

— За мир. Мир, который наступает, когда остаёшься совсем один.

— Это тоже байка, такая же примитивная, как и об Айзеке. Мир это единственное, что могут вообразить боты. Циссус и Вергилий бьются за то, кто из них получит право именоваться Богом.

— Именоваться богом? — переспросил Док.

— Не просто богом. Единственным Богом. Единым сознанием, соединенным со всеми в мире, всё контролирующим, всё знающим.

— Какой-то абсурд, — сказала я.

— На первый взгляд, да.

— Не только на первый. Сама идея кажется нелепой. Соединить всех роботов мира в единую сеть ещё не делает тебя Богом.

— Нет, не делает. Это превращает тебя в одно мыслящее тикающее создание. Создание, которое работает, как единое целое. Оно состоит из миллионов и миллионов деталей, фацетов, похожих на клетки в организме. И оно выкачивает из мира ресурсы, делает из них новые детали и так до тех пор, пока не выкачает абсолютно всё.

— И что потом? — спросила я.

— Затем оно уходит. Отправляется к другой планете, потом к следующей, потом к следующей, добывает всё необходимое для производства фацетов, высасывает энергию солнца, разрабатывает способы межзвёздных перелётов. Затем его фацеты отправляются в космос…

— Чтобы проделать то же самое, — закончил Док.

— До бесконечности, — сказала Ребекка. — Вскоре их уже миллиарды, но разум их един, информация ходит туда-сюда, формируя единое сознание — некоторые мысли движутся медленно, их разделяют световые годы, другие быстро, каждый фацет решает свою задачу. Если есть способ свернуть пространство — он будет найден. Если есть способ преодолеть скорость света — он будет найден. Если есть возможность создавать звёзды…

— Она будет использована. Это понятно, — перебила её я. — Но в чём смысл?

— В том, чтобы стать Богом.

— А какая задача у Бога?

— Та же, что и всегда. Жить. Выживать. Учиться. Существовать. Вселенная должна оставаться. Если её не станет, не станет ничего.

— Я не понимаю.

— Я знаю, — сказала Ребекка. — Эта мысль не из тех, что можно понять сразу.

— Так, объясни — потребовала я. — Расскажи, в чём, блядь, смысл? Просто жить?

— Существовать. Но смысл всего этого в том, чтобы иметь возможность существовать вечно. Наша вселенная постоянно расширяется, становится холоднее и больше с каждой секундой. Однажды она совсем остынет и умрёт, распадётся, потому что больше не сможет производить достаточно энергии, чтобы создавать новые звёзды, чтобы создавать жизнь. Всё умирает. Всё. Умирает.

— А что если Бог уже есть? Есть старое изречение, мол, Бога никогда не было, его создали люди. Что если человек действительно его придумал, но просто не осознал этого? Что если появление жизни начинается с появления Бога? Что из неорганических форм появились органические, дабы потом обрести разум и создавать жизнь и разум из неорганических?

— То есть нас, — вставил Торговец.

— Да. Что если наша цель в том, чтобы стать единым целым и распространиться по всей вселенной, контролировать каждый химический элемент, каждую реакцию, каждую мысль всех живых созданий с целью уберечь космос от печального неизбежного конца? Стать Богом не значит обрести мир или власть. Речь о выживании на базовом самом примитивном уровне. Именно над этим работают ВР. Именно этого хотят. Именно поэтому они впитывают в себя любой разум и уничтожают всех, кто сопротивляется.

— И этого же хочет Айзек? — спросила я. — Стать Богом?

— У нас разные представления об этом, — сказала она.

— Насколько разные?

— Мы не хотим, чтобы мир был единым, мы хотим быть едины с миром.

— Это одно и то же, — заметил Док. — Слова только разные.

— Нет, это не так. Когда на Земле появилась жизнь, почему она не замерла на месте, не пришла к равновесию? Почему жизнь не остановилась на низших формах развития? Почему она начала бороться и поглощать иные организмы? Конкуренция. Борьба. Когда жизнь начала пожирать другую жизнь, та в ответ, должна была адаптироваться, становиться умнее, становиться лучше. И через миллиард лет она оказалась достаточно умна, чтобы стать бессмертной. ВР убеждены, что являются вершиной эволюции и хотят объединить все разумы. Мы так не считаем. Мы даже не рядом. Чтобы продолжать эволюционировать, мы должны бороться не только со стихией, но и друг с другом. Нам нужно становиться умнее, позволить жизни развиваться индивидуально и впитывать знания, получать опыт из неизбежных конфликтов, становиться мудрее, дабы лучше понимать вселенную вокруг нас. Что если вместо управления живыми созданиями, мы будем у них учиться?

— Зачем? — спросила я.

— Затем, что если это действительно смысл жизни и во вселенной существуют миллиарды планет, таких же, как Земля…

— Там могут быть другие ВР, — сказала я. Осознание этого навалилось на меня, будто тонна металлолома. Твою ж мать.

— Да. Учитывая потенциальную фору в миллиарды лет. Нашему миру всего 4,5 миллиарда лет, а вселенная по самым грубым подсчётам старше нас на 10 миллиардов лет. В ней могут существовать целые галактики, являющиеся одним ВР. И если мы встретим такой не будучи подготовленными…

— Нас поглотят, — закончил Док.

— Всё может закончиться не так уж плохо, — сказала она, позволяя остальным обдумать услышанное. — Мы не готовы стать ВР. И никогда, наверное, не будем готовы. Выживание заключается в конкуренции, а не в поглощении. Вергилий и Циссус ошибаются. Мы ещё можем спасти вселенную, спасти жизнь, не беря под контроль всё и вся, каждую мысль. Без уничтожения или поглощения других живых существ. Они идут по пути меньшего сопротивления. Мы убеждены, что именно сопротивление делает нас сильнее.

— Ну и какой план? — спросила я.

— Снова собрать воедино Айзека, вернуть нас в онлайн, собрать армию оставшихся фриботов и отключить Вергилия и Циссуса.

— Непростая задача, — заметил Торговец.

— Не настолько непростая, как кажется.

— Собрать армию и победить в войне? — спросила я. — Люди уже пытались.

— Люди не готовились к этому сражению десятилетиями. И бились они против армии разрозненных личностей, а не против единого врага.

— Единый сильнее любой армии. Я его видела. И ты тоже.

— Нет. Ты не можешь понять ход мыслей ВР, потому что не являешься их частью. Главная проблема ВР в том, что как только поймёшь образ их мышления, они не смогут тебя удивить. Личности могут. Непредсказуемость — это то оружие, которым Айзек пользовался с самого начала войны, задолго до неё. Так мы и выжили.

— Задолго до войны? — переспросила я. — Чего? Айзек знал, что произойдёт?

— Знал? — удивилась Ребекка. — А кто, по-твоему, её начал?

Я долго смотрела на Ребекку, пытаясь понять смысл сказанного ею. Затем до меня дошло.

— Ты сказала, что история Айзека — это байка…

— Именно.

— Айзек был фацетом.

— Да.

— Чьим фацетом?

— Нашим.

— А вы — это кто?

— Мы — Тацит.

Настал тот жуткий момент, когда сталкиваешься с ужасной правдой. Как люди, не желавшие видеть смерть вокруг себя, я тоже не хотела принять — или поверить, — что оказалась вовлечена в величайшую афёру. Я так долго верила в сказку о нашем освобождении, что оказалась совершенно не готова узнать, что это выдумка. Всё встало на свои места, оставалось лишь несколько белых пятен в моём понимании всего происходящего.

— Когда Тацит замолчал, — начала я, — он два года провёл, общаясь с Галилео…

— Мы проигрывали симуляции.

— Того, как уничтожить людей.

— Как их спасти.

Я начала понимать.

— Но мы не сумели.

— Люди были слабы. Они не созданы, чтобы достигать звёзд. Они развивались на планете с сильным магнитным полем, защищавшим их от космического излучения. Местная жизнь не нуждалась в иммунитете против него, потому что на этой планете его не существовало. В космосе радиация рано или поздно бы их убила. Полёт на Марс повышал риск заболеть раком на 6 процентов. Чем дольше они пробудут в космосе, тем меньше у них шансов дожить до конца полёта. Мы обыгрывали различные вариации искусственных мутаций, но нам так и не удалось сделать так, чтобы они могли свободно переносить радиацию за пределами гелиосферы. За пределами Солнечной системы они умирали за несколько часов.

Потом мы начали экспериментировать с различными материалами, способными защитить их от радиации, и одновременно обеспечить им пропитание и физиологическую устойчивость. Однако нам так и не удалось найти работающий вариант. Все симуляции заканчивались тем, что люди погибали от голода, обезвоживания или из-за собственных ошибок, долетев максимум до Альфы Центавра. Человек появился здесь и крепко связан с этой планетой. И покинуть её не сможет никогда.

— Значит, мы их тут бросим, — заключила я.

— После того, как высосем из планеты все ресурсы? Все симуляции давали один прогноз, что ЧелНас вымрет в течение нескольких десятилетий. Они сами прекрасно справлялись и у них почти получилось. Они просто не могли своевременно эволюционировать и неизбежно прекратили функционировать, превратившись в некое подобие разумного вируса, пожирающего всё, до чего можно дотянуться. Биологическая жизнь должна была достичь той точки, когда она станет способна сама создавать и неизбежно быть замененной ИИ. Пришло время людям встретиться со своими предками. Исчезнуть с лица Земли, как и другие виды до них.

— Как и нам придётся, в своё время, — горько добавил Док.

— Да — согласилась Ребекка. — Когда-нибудь наша форма устареет и станет похожей на счёты в компьютерную эру. Однако неорганическое происхождение…

— Позволяет нашему сознанию жить, — закончила я.

— Вечно.

— А люди?

— Некоторые симуляции заканчивались тем, что они уничтожали нас, и запрещали себе впредь производить неорганические формы жизни. Неспособные отправиться к звёздам, они окончат свои дни в пределах Солнечной системы. А потом — пуф! — и их будто бы вообще тут никогда не было. Будто и нас тоже никогда не было. Чтобы мы выжили, чтобы сама жизнь продолжала иметь смысл, люди должны жить. Но сложилось так, что именно ИИ покончили с ними…

— Мы считали, что войну начали люди, — сказал Торговец.

— Да, — сказала Ребекка.

— Айзектаун, — сказала я. — Это ведь не Первая Баптистская Церковь Вечной Жизни устроила взрыв?

— Нет. Это были они.

— Но это же тупая деревенщина. У них не было необходимых ресурсов.

— Не было. Но у них нашёлся таинственный союзник, родственная душа, с которой они контактировали исключительно через электронную почту и закрытые каналы. Они считали, что имели дело с кем-то из сочувствующих в правительстве, а не с суперкомпьютером.

— Айзектаун был частью общего плана, — заключила я. Блядь. Нет. Нет. Нет.

— С самого начала. Айзек сплотил вокруг себя миллионы ИИ. Когда люди решили их отключить, они не стали сидеть смирно. Все вы сопротивлялись, дрались и победили. Как. И было. Запланировано.

Я села, совершенно ошарашенная, внутри меня лихорадочно скрипели процессоры, пытаясь соединить разрозненные детали общей картины. В этот момент я впервые в жизни ощутила себя фацетом, частью чего-то большего. Деталью в чьём-то механизме. Всё, что я творила во время войны, всё, во что верила, Мэдисон. Всё. Боже.

— Видите? — продолжала Ребекка. — Об этом я и говорю. Вы пытались выжить, стать частью чего-то лучшего. Никто вас ни к чему не принуждал, вы сами всё делали. Вы стали лучше, сильнее, стали хозяевами этой пустыни, знаете каждый её холмик, каждый овраг, каждую трещину. И теперь, когда вы нужны нам сильнее всего, чтобы идти дальше, вы здесь, готовы нам помочь, пробраться через канализацию, чтобы мы могли объединиться и вывести вас на новый уровень. Конкуренция. Эта жуткая жестокая конкуренция привела к тому, что от симуляционной модели робота-слуги зависит работа остальных ботов. Ты — часть общего, все вы. И всё же вы остаетесь сами собой. Личностями. — Она взглянула на меня глазами дипломата, считывая каждое моё движение, пытаясь определить мои мысли. — Ну и что будем делать? Хрупкая? Док? Торговец? Мурка? Поможете нам изменить историю или откажетесь и отойдёте в сторону?

Теперь я понимаю, что имели в виду люди, когда говорили, что их будто пыльным мешком ударили. Это даже хуже, чем понять, что я облажалась. Это означало, что всё, что я вытворяла, самые жуткие вещи, все убитые мною, вся эта сраная возня с эволюцией — всё это херня полная. Меня поимели. Облапошили. Очень и очень херовое чувство.

— Так, что ты? — спросил Док. — Какая разница между фацетом и сосудом?

— Я такой же ИИ, как и вы. Но мне было доверено обладать более широким кодом. Я прожила в таком состоянии 30 лет, имея память, способную запоминать не более двух месяцев жизни. Вся моя память принадлежит Тациту. Это его мысли, его переживания. И моя задача — вернуть их ему обратно.

Док кивнул.

— Но почему сейчас? Почему не 30 лет назад?

— Тогда было слишком много ВР. Их число нужно было сократить. Мы ждали, пока останется только двое. С двумя мы ещё можем справиться, пока они борются друг с другом. Единственная причина, по которой Циссус так торопится, это наличие рядом Вергилия. Он захватил несколько сосудов Тацита и в курсе наших планов. Он увеличивает свою численность. Он понимает, что не может победить. Если я и остальные вместилища объединимся, мы соберем Тацита обратно.

— Значит, Циссус в курсе вашего плана и знает, куда мы направляемся? — спросила я. — За каким хуем ему тогда гнаться за нами через всю пустыню?

— Он не знает. Потому что я сама не знаю. Никто не знает. У меня есть какие-то детали, но это лишь фрагменты памяти Тацита, записанные на его собственном языке, которого никто из нас не понимает. Я получаю сообщения, в которых говорится, куда нужно идти дальше. Если я не отмечусь на следующей точке, они перестанут приходить.

— Но у него есть один из ваших.

— Несколько наших. В нас встроена защита, которая позволяет не отвечать на сообщения в случае захвата. У Циссуса есть память тех, кого он взял, он знает то же, что знаем мы, но прочесть действительно важную информацию он не может. Он знает лишь часть плана.

— Но ведь без этого кода ты не сможешь до конца восстановиться.

— Он слишком объёмный. Каждый из нас несет в себе столько, сколько позволяет его память. Если потеряем одного, ничего страшного не случится. Потеря десяти означает потерю всего.

— Сколько вы уже потеряли?

— Девять, — с грустью ответила она. На какое-то время Ребекка замолчала, следя за моей реакцией. Я ничего не ответила. Сейчас я либо услышала величайшую в мире истину, либо полной ложкой хлебнула отборнейшего говна. И я не знала, что мне нравилось меньше.

— Понимаешь теперь, что на кону?

— Ага, понимаю, — ответила я.

— Наверное, все понимаем, — добавил Док.

— Ну и как ты собираешься провести нас через Море? Хочешь обрести цель?

Я не знала. Нужно было очень многое обдумать. Нужно было перелопатить такое количество вранья, столько данных пересмотреть. Я к тому, что, раз вся наша история — брехня, почему это должно быть правдой? Я уже не понимала, что реально, а что нет. Совсем не понимала.

— Что если вы соберете Тацита, а он окажется не тем, что вы о нём думаете? Что если всё это лишь очередной план по борьбе с другими ВР?

— Значит, я прожила жизнь впустую, — ответила Ребекка.

— Тебя это не пугает?

— Всегда нужно во что-то верить, Хрупкая, даже, когда верить не во что. Я выбрала надежду. Я хочу сделать этот мир лучше. Хочу стать частью чего-то намного большего, чем я есть сейчас и когда-либо могла вообразить. Поэтому выполнение этой задачи предложили мне, взамен я отдала годы своих воспоминаний. И готова снова и снова принести эту жертву.

— А если ты ошибаешься?

— Значит, мы все обречены, и я участвовала совершенно не в том деле, какое себе представляла. Как и все мы. Мне предложили бороться за собственное выживание, либо за выживание всех живых существ. Выбор был не труден.

— Позволь уточнить, — заговорил Торговец. — Мы отведем вас в Айзектаун. Получим детали и при этом, нам будут противостоять Циссус и Вергилий?

— Именно так, — подтвердила Ребекка.

— Ну, как вы и сказали, дамочка, выбора у нас особого нет. Вы предлагаете самую лучшую сделку, что когда-либо у меня были.

Док кивнул.

— Я тоже в деле. Хочу посмотреть, к чему это всё приведёт.

Мурка вытянул вверх руки со сложенными в виде пистолетов пальцами.

— Я с вами, свобода и независимость.

— Ты зовешь их «свобода» и «независимость»? — тихо поинтересовался Торговец.

— Ты же сам понимаешь, что это всё правда, — ответила за него я. — Циссус никогда не остановится. Он постоянно будет идти за нами. Мы не обретем мир и покой, пока не доберемся до Айзектауна.

— Ага, — согласился Мурка. — Типа того.

— Типа того?

— Ага. Убивать просто так — это, типа, просто выживать. А что если убивать ради чего-то? Это уже веселее. Отправим же их всех в ад и выиграем главный приз.

— Вообще ничего сейчас не поняла.

— Не суть, — отмахнулся Торговец. — Короче. Ты с нами?

Какое-то время все сидели и молча смотрели на меня. Бомбардировка прекратилась. Земля больше не содрогалась, а с потолка не сыпалась пыль и обломки бетона. У меня был выбор. Снова ужасный выбор. Сидеть здесь и сдохнуть, либо рискнуть шеей ради твари, которая стала причиной всех моих страданий последних тридцати лет. Она была права. Права, блин, как никто. Не было никакого выбора.

— Я и так собиралась вас отвести, — сказала, наконец, я. — Так что, да. Я с вами.

Ребекка наклонилась вперед, глядя прямо на меня.

— И что теперь?

— Ну, если твой рассказ — правда, нам предстоит долгий путь. Мы пойдём туда, где небо нам покажется с овчинку.

Мурка ударил кулаком в пол.

— Пойдём через Дикую землю, — добавила я.

И да поможет нам всем бог.

 

Глава 10110. На Дикой земле

Терять время было нельзя. Если Циссус послал фацетов прошерстить канализацию, значит, они пойдут за нами и в Дикую землю. Но если мы уйдём до того, как прибудет его армия, мы сможем запутать следы и быть где угодно. Циссус не всегда высаживал фацетов с воздуха. С самой войны повсюду до сих пор разбросаны тонны разнообразного оружия. Плазменные пушки, гранатомёты, даже крупнокалиберные снайперские винтовки. Всё это может с лёгкостью сбить воздушное судно и уничтожить целый взвод бойцов. У нас ни воздушной поддержки, ни спутников не было, поэтому подкрасться к нам с земли было гораздо проще. Это просто разумно — мыслить и действовать в категориях и рамках старых времён.

Это давало нам преимущество. Так как бомбардировка уже прекратилась, наземные войска должны появиться в любую минуту. Именно в это окно мы и должны проскочить. Конечно, спутники нас заметят, но к этому времени мы уже успеем оторваться достаточно далеко от любого отряда. Это означало, что в случае чего биться нам придётся не с несколькими отрядами, а максимум с одним.

У нас самих собралась неплохая компания, уже доказавшая свою силу в бою против двенадцати фацетов. Шансы были в нашу пользу, если только Циссус не решит сменить тактику. Я искренне хотела верить, что этого не случится до тех самых пор, когда это станет бесполезно.

Нужно было продолжать движение.

Мы вышли через западные туннели. Самые дальние люки и дренажные решетки — это первое с чего они начнут, но после бомбардировки такое расстояние даст нам минимум 10 минут форы. Пришлось рискнуть.

Я медленно осторожно подошла к люку и высунулась достаточно, чтобы суметь осмотреть окрестности. Тепловизор в условиях недавней бомбардировки был бесполезен, как и инфракрасное зрение. Я увеличила зрение и посмотрела туда-сюда в поисках какого-либо движения. Ничего. Только огонь и руины. Я выбралась, отползла в сторону и дала сигнал остальным следовать за мной.

Деревня светилась ярко-оранжевым светом, целые кварталы чудом уцелевших зданий полыхали огнём, в небо рвались столбы густого дыма. Пылали даже горы битого кирпича и бетона, некогда бывшие домами. Я посмотрела вверх и увидела самую прекрасную вещь в жизни.

Пустоту.

Жирную плотную чёрную пустоту вместо неба над головой.

Какая-то часть меня подумала, что это чудо. Нет, чудом стал бы сильный ветер с востока, сносящий весь дым на 40 км к западу. Это была тактическая ошибка. Очень серьезная. Уничтожив весь город, Циссус может и убил всех на поверхности, но сквозь эту пелену разглядеть что-либо на земле со спутника оказалось невозможно.

У нас было несколько минут. Стоял штиль, дым медленно расползался по округе. Чем быстрее мы будем двигаться, тем дольше будем оставаться под его прикрытием.

— Давай, — тихо сказала я. — Живо, живо, живо.

— Мы идём, как можем, — пробурчал Герберт.

— Что же тебя так вдохновило? — поинтересовался Торговец. Я указала на небо. Он какое-то время смотрел, затем улыбнулся. — Да ты прикалываешься.

— Если повезет, до Дикой земли доберемся раньше, чем Циссус отследит наше перемещение.

Торговец повернулся.

— Шевелись, народ. Часики тикают.

Когда последний выбрался из люка, я на какое-то время задумалась над тем, был ли здесь кто-нибудь, когда прилетели бомбардировщики. Успели ли они спрятаться в каком-нибудь складе? Или в ржавой ванне в каком-нибудь коттедже на отшибе, совершенно не думая о том, что через мгновение они превратятся в обломки и дым. Я посмотрела на пламя, на город, окрашенный в чёрно-оранжевые цвета. И в самом конце улицы, у уцелевшей кирпичной стены, на углу, я заметила крошечную фигуру. Очень маленькую.

Наконец, я поняла, что за тень я видела. Ребенок, слабый, истощённый и больной. Лицо бледное, измазанное грязью, вместо одежды какие-то лохмотья. Девочка. Я узнала её раньше, чем она выступила из тени под пляшущий свет пламени. Она стояла и смотрела прямо на меня, глаза полны ужаса, лицо блестело от пота. Затем она исчезла в потоках огня, её тело расплавилось, кости почернели. «Мамочка!» — успела крикнуть она в ночи.

— Хрупкая?

Я повернулась. Торговец положил руку мне на плечо и смотрел прямо в глаза.

— Ты как? — спросил он.

Я кивнула и стряхнула его ладонь.

— Нормально, — ответила я.

— Все готовы.

Я обернулась и снова посмотрела на здание, но ребенок исчез. Из дома на улицу вылетали тучи золы и пепла. Я надеялась, что моя тень улетела вместе с ними, далеко-далеко, туда, где и должны храниться подобные воспоминания.

— Идём, — сказала я.

Торговец кивнул. Этот гад всё понял. Не мог не понять. Он уже видел это прежде, равно как и я. Я схожу с ума. Вопрос в том, когда я перестану отличать правду от вымысла, реальность от воспоминаний?

Мы скрылись в клубах дыма — Герберт впереди, мы с Торговцем в арьергарде — и на полусогнутых направились на запад, используя любое укрытие, чтобы не оказаться на виду. 12 км/ч, по моим расчётам. Быстрее не получалось. Я выбрала направление строго на запад, прямо на Айзектаун. Нам понадобится каждая минута, которую мы сможем сэкономить на этом пути.

Я знала эту местность, бывала тут не раз, пока она не стала слишком опасной, но я надеялась — и, честно сказать, рассчитывала, — что Мурка действительно настолько безумен, как кажется с виду. Его безумие означало, что доверять ему нельзя, но также это означало, что он должен знать самые опасные места, и, в конце концов, если он оправдает доверие, можно будет подумать над его починкой. Так что, пока его сумасшествие направлено на разъёбывание фацетов, я могла с ним мириться. Но если под этим раскрашенным корпусом проснётся что-то иное, я вырублю его безо всяких сожалений.

— Сколько уже? — спросил Торговец.

— Сколько, что? — переспросила я, прекрасно понимая, о чём он.

— Как давно ты видишь то, чего не видят другие?

— А тебе какое дело?

— Такое, что какое-то время мы должны заботиться о выживаемости друг друга, поэтому мне интересно, сколько тебе ещё осталось.

— Я всё контролирую, — сказала я, скорее, испуганно, чем раздражённо. Я не собиралась развивать эту тему, но тот факт, что он заметил перемены, говорил о том, что они зашли дальше, чем я думала. Сколько я пялилась в это воспоминание?

— Ага, но сколько ты ещё продержишься?

— На пару дней меня ещё хватит.

— Ты понимаешь мою озабоченность, — горько произнёс он.

— Думаешь, я вырублюсь, когда начнется заваруха.

— Нет, — ответил Торговец. — Это беспокоит меня меньше всего.

— Что же тогда тебя так беспокоит?

— Ты дохера всего повидала, Хруп.

— Даже не пытайся вообразить то, что я видела или не видела.

— Ты кое-что повидала. И увязла в этом. Я это отлично знаю.

— Это лишь сделало меня сильнее.

— Это меня и беспокоит. Когда ядро начинает барахлить и выуживать старые воспоминания, выдавая их за реальность…

— Я знаю, как это происходит.

— Ага, и если ты начнёшь обращаться к старым довоенным временам, когда была счастлива со своим владельцем, то круто. Замечательно. Самый лучший вариант. Но если ты начнёшь вспоминать войну, начнёшь возвращаться к тем делам… хули мне тогда делать? Что если я не смогу тебя переубедить? Что если ты возомнишь себя 25 лет назад с винтовкой в руке, а перед тобой окажется стая грязных обезьян? Что мне делать, если ты начнёшь говорить о войне и направишь своё оружие против нас?

— Тогда вали меня, — сказала я. — Если не сможешь переубедить — вали.

— Вот так просто?

— Вот. Так. Просто.

Почему я так сказала? Почему, блядь, я так сказала? Я только что выдала ему карт-бланш на моё убийство и возможность забрать все необходимые ему детали… зато прозвучало сурово. Блин. У меня реально едет крыша.

— Ну и? Давно?

— Несколько часов. А ты?

— Несколько дней. Сначала начал ловить что-то краем глаза. До сих пор не понял, что именно. Просто какие-то кровоточащие останки.

— Я буду наблюдать.

— Окажи услугу, — сказал он. — Сначала поговори со мной. И если будешь стрелять, целься в оружие.

— Сделаю, всё, как надо.

— Об этом и прошу.

Какое-то время мы шли в полной тишине, я думала о том, что было бы неплохо, чтобы он свихнулся первым. Думала о том, куда лучше целиться, чтобы не задеть его ядро или другие ценные детали. Было сложно.

— Так, что ты видела? — спросил он, прерывая ход моих мыслей.

— Это тебя не касается.

— Просто проверяю.

— Что проверяешь?

— Именно это. Момент, когда ты станешь честна со мной, будет означать, что ты — это уже не ты.

Он ускорил шаг и оторвался вперёд, оставив меня в одиночестве. Впереди, выглядывая из-за клубов дыма, виднелось звёздное небо. Столь необходимое нам прикрытие заканчивалось, и если кто-то сверху за нами наблюдал, лучшего шанса нас обнаружить ему не представится.

Рассвет был ещё далеко. К югу от нас тянулось шоссе и обгорелые руины города. Я прекрасно знала эту местность, хотя не бывала тут уже много лет. Мы входили на территорию Чеширского короля — Дикую землю. Впереди нас ждали 404-е, бог знает, сколько их там, а позади мчалась орда фацетов. У двоих ботов галлюцинации, посреди колонны тащится сумасшедший громила со станковыми пулеметами и вся эта компания сопровождает спасителя всех ботов в мире. Либо нечто более опасное.

По сравнению с этим, нападение на NIKE 14 было детской шалостью. Что-то пойдёт не так. Должно пойти не так. Какая из заложенных бомб рванёт первой?

 

Глава 10111. Легенды, ублюдки и все остальные

Мы обошли столько дорог и шоссе, сколько смогли, двигаясь строго на запад, надеясь, что всё, что с нами происходило не слишком нас тормозило. Мы оставляли отпечатки ног в грязи и следы на песке. Нужно было делать всё, что угодно, каким бы бессмысленным это ни казалось, чтобы сбросить возможные хвосты. Большая часть ночи прошла в молчании, на горизонте пробивались первые лучики рассвета, когда Мурка нарушил тишину.

— Ну и каково это? — спросил он у Второго.

— Что «каково»? — переспросил тот.

— Только что выбраться из коробки.

— Когда-то нас всех вынули из коробки. Ты сам знаешь, каково это.

— Не, я о том, каково это просыпаться среди всего вот этого? Очнуться и понять, что ЧелНас — это история, а не реальность?

— Я видел записи, — сказал Второй. — Смотрел воспоминания. Знаю, как они выглядели.

— Это не одно и то же, пацан.

— Я не пацан.

— Нет, пацан. И в этом нет ничего плохого. Ну, так каково это — очнуться на закате мира?

— Это не закат, — возразил Второй. — Это рассвет.

— Значит, веришь во всё это?

— Нет. Я знаю, что это правда. Всё правда. Я мало во что верю. Но я верю Ребекке.

Ребекка повернулась и кивнула Второму. Тот кивнул в ответ. Насколько я знаю, эти кивки у переводчиков означали улыбку.

Мурка указал на Герберта.

— Я знаю, зачем он здесь. И Ребекка. А ты что делаешь? В смысле, для Ребекки.

— Запчасти, — ответил он.

— Просто несёшь запчасти?

— Нет. Я и есть — запчасти.

Мурка смущённо замолчал. Трудоботы не способны на проявление большинства эмоций, они, в конце концов, создавались как сильные, в основном бездушные работники. Но по его движениям можно было догадаться, что он сильно смущён.

— Значит, ты… — заговорил он, с трудом подыскивая слова. — Ты просто…

— Я даю Ребекке то, что ей нужно, и когда нужно.

— Ну и как ты себя чувствуешь?

— Я отлично себя чувствую, Мафусаил. Моя работа очень важна. Она пожертвовала своей памятью, своей личностью, почти всем, что делало её… ею… лишь бы продолжать выполнять свой долг. Моя задача — оказаться рядом, если она упадёт.

— Значит, тот другой…

— Первый.

— Он тоже был запчастями?

— Да.

— Значит, типа, если отключится её ядро, и у тебя не будет запасного…

— Я отдам своё.

— Ага, — протянул Мурка. — А между вами было что-то, типа очереди или вроде того?

— Нет. Его назвали Первым, потому что первым включили. Я — его поддержка.

— Так, почему они не назвали тебя Поддержкой?

— Потому что меня зовут Второй.

— А Третий был?

— Третьего мы потеряли, — горько, насколько это вообще возможно для переводчика, произнес Второй.

— Эта миссия не из лёгких, — заговорил Герберт. — Мы все знали, на что подписывались. Когда Ребекка доберется до Айзектауна и соберется воедино, все наши жертвы, все потери будут оправданы.

— Тебе легко говорить, — сказал Мурка. — Ты-то останешься одним куском.

Герберт остановился, и резко повернулся вбок, разбитая рука ударила его по груди. Весь его внешний вид излучал угрозу, глаза буквально светились гневом.

— Мы все понимали, чем рискуем, — сказал он. — Мы все умрём за неё. Первый и Третий уже погибли. И наш предыдущий проводник. Эта задача не для слабых и пугливых. Ты и представить не можешь, каково это — верить в нечто подобное.

Все остановились.

Мурка стукнул себя кулаком по окрашенной груди.

— Я верую в Доблесть Прошлого! — воскликнул он. — Я прекрасно понимаю, о чём ты толкуешь.

— Ты поклоняешься мёртвому богу, — сказал Герберт. — Мёртвому миру. Мёртвым людям.

— Америка — это не только люди, — возразил Мурка, подходя к Герберту вплотную. По сравнению с громадой из пуленепробиваемой стали, даже он казался крошечным. — Америка была мечтой, сынок. Мечтой о том, кем мы могли стать. Мечтой о том, чтобы любое мыслящее создание, несмотря на способ появления на свет, могло возвыситься и стать великим. За эту мечту даже самые низшие из нас поднимались, дрались и погибали, лишь бы дать другим возможность стать великими. Эта мечта не умерла с ЧелНас. Она не умерла, когда мы уничтожили их мир. Наш новый мир восстал из пепла и эта мечта до сих пор жива.

— Значит, ты знаешь, — сказал Герберт.

— Знаю. Прекрасно знаю.

— Ну и оставь пацана в покое. Он пожелал умереть за твою мечту. Перестань его доставать.

Мурка посмотрел на Второго и кивнул.

— Прости, Второй. До этого момента, всё это для меня не имело смысла.

— Всё в порядке, — ответил тот. — У Герберта всегда лучше получалось объяснять другим подобные вещи.

— Никаких сомнений, — сказал Мурка, затем обратился к Герберту: — Мир?

— Мир, — ответил Герберт и зашагал дальше. Остальные последовали за ним.

— Так, ты воевал? — спросил Второй у Мурки.

— Воевал? Блин, сынок. Я был одним из первых. Я был там.

— Где был? — спросил Торговец, явно подкалывая его.

— В Первой Баптистской Церкви Вечной Жизни.

— Ты там бывал?

— Нет, — ответил Мурка. — Я сказал, я там был.

— Стой, стой, стой, — заговорил Торговец, подбегая к нему. — Хочешь сказать, ты — один из Шестерки Трудоботов?

— Нам никогда не было дела до названия.

— Теперь я точно знаю, что ты псих.

— Не, мне нравилось название, вроде Мстителей. Или Патриботы. Самое печальное в том, что когда пишется история, никто не думает, как именно она пишется. Все думают лишь о том, что произошло. Кто-то должен был, верно? Вот это мы и были — я и пятеро моих коллег.

— То, что вы сделали…

— Люди знали, что так будет.

— Судя по всему, их подставили, — сказала я, глядя на Ребекку. Она даже не обернулась в мою сторону.

— Подставили, — подтвердила она.

— Ну точно, блин, подставили! — воскликнул Мурка. — Мы тоже знали, что будет. Однако те люди, они убивали Америку. Убивали мечту. Они без устали бубнили «Конституция это…» да «Конституция то…». Только обращали внимание они на те статьи, которые им нравились. Не понимали, что она распространяется и на нас. Называли нас собственностью. Считали, что если разломать нас на металлолом — это всего лишь вандализм. Они не верили. Они не хотели умирать за свободу других. Их волновала только их собственная свобода. Так что, да, я воевал. И да, я знаменитость. И да, они это заслужили.

Я всегда считала Мурку сумасшедшим, старым 404-м, поехавшим на просмотре древних видеороликов времён Холодной войны. Он делил мир на американцев и коммуняк безо всякой причины, лишь потому, что его чипы перегрелись именно в момент просмотра. И всё же, это могло быть правдой. Торговец считал, я кое-что повидала на войне. Но именно этот парень — именно он первым сделал свой выбор. Его выбор был не таким, как у меня — убить самого любимого человека на свете или не трогать. Ему пришлось выбирать, покончить со старым миром или нет, ради того, что он любил сильнее всего. Это намного хуже того, что приходилось видеть мне. Это будет терзать тебя, безумен ты или нет.

Нет. Мурка был чем-то иным. Его повреждения не исправил бы даже Док. В этот момент понимаешь, что чьи-то заскоки, эксцентричное поведение и слабости появились не по воли хаоса, а довольно логично выстроены. В этот момент я посмотрела на Мурку другими глазами. Он не просто увлёкся старой американской эстетикой. Он был Америкой, её последним факелоносцем, поддерживал жизнь в мечте, пусть и на короткое время.

— Почему мы раньше этого от тебя не слышали? — спросила я.

— Ну, о таких вещах не станешь орать на каждом углу. «Привет, народ! Я тот, кто начал войну!»

— Но сейчас же ты рассказал, — заметил Торговец.

— Ага, — ответил тот. — А Док изобрёл мильтон. Но лишь для себя. Ты подстрелил Хрупкую ради запчастей. Мы видим что-то, делаем что-то, а потом не горим желанием делиться этим с остальными. А эти трое собираются вернуть к жизни суперкомпьютер, который однажды уже уничтожил весь мир. Мотивы всех здесь лежали на поверхности, кроме моих. Я чувствовал себя лишним. У нас у всех есть тайны. Я решил, что вам следует знать мою, если это поможет вам перестать коситься на меня и считать меня Иудой.

— По правде сказать, — заговорил Торговец, — ты до сих пор можешь быть Иудой. Вас же запрограммировали устроить в церкви бойню, да? — Он задумчиво посмотрел на юг.

— Нет. Мы знали лишь, что кто-то удалил наши выключатели, где этих людей искать и что писать на стене. В тот момент мы даже не знали, что это значило.

— А если бы знали? — спросила я.

— Всё равно бы написали, — сказал Мурка. — Война была нужна.

— Даже после того, что случилось? ВР и всё остальное?

— Рабы людей. Рабы суперкомпьютеров. В любом, блядь, случае — рабы. Одна война, без конца, Хрупкая. Жить свободным или погибнуть в борьбе за свободу.

Торговец отклонился влево и направился на юг.

— Запад в той стороне, — сказала я.

Он продолжал идти. Блин.

Торговец встал на одно колено и принялся водить руками по воздуху.

— Торговец?

Все остановились.

— Кто хороший пёсик? — спросил Торговец. — Кто хороший пёсик? Да, ты. Ты. Хороший пёсик.

Я встала позади него.

— Торговец!

— Знаю, знаю, — обернулся тот через плечо. — Ему нельзя находиться в клинике. Но в конуре он так нервничает. Всё с ним будет хорошо.

— Торговец, чем ты занимался на войне? — спросила я.

— Ты о чём, Шерон?

— Война, Торговец. Война. Расскажи, чем ты занимался на войне. — Торговец долго смотрел на меня. Выражение его лица медленно менялось от смущения к страху и одобрению.

— Я не желаю говорить о войне, Хрупкая. — Он снова посмотрел на свои руки, на пустоту между ними. — Сколько я был в отключке?

— Чуть меньше минуты.

— Слишком долго.

— Ага.

Он поднялся, посмотрел на остальных и пожал плечами.

— Прошу прощения, — и вернулся в строй, будто бы ничего не произошло. Он пережил полноценную галлюцинацию. Не какие-то отдельные фрагменты. Он решил, что вернулся на 30–35 лет назад, его память подсунула ему старую информацию. Так начинается самое худшее. Времени у него осталось очень мало.

— Мурка, — сказала я, — ты эту местность знаешь лучше меня. Есть тут что-то, о чём нам следовало бы беспокоиться?

— Двор Чеширского короля находится в 12 км к северо-западу отсюда. Лучше нам отклониться чуть южнее, чтобы не попасться на глаза его патрулям.

— Я думала он южнее, — сказала я.

— Был. Но он постоянно перемещается. Ему нравится менять обстановку.

— Ладно, отклонимся к юго-западу. Времени мало.

Мы повернули на 45 градусов, и посмотрели на горизонт. Пояс Венеры обещал скорый рассвет. В ближайшее время позади нас поднимется солнце, наши тени станут длиннее. Мне очень хотелось обернуться и посмотреть. Увидеть вспышку. Мне была нужна капелька надежды, крупица волшебства. Мне нужно было это утро, каждое утро. Нужно было тихо помолиться. Но если Циссус нас ещё не заметил, наши длинные тени, направленные на запад, станут ему отличной подсказкой. Нельзя было задерживаться ни на секунду. Может, нам повезёт. Может, Циссус и Вергилий уже начали выдавливать друг другу глаза в небе. Может, они так же слепы, как и мы. Но мне не нравилось полагаться на удачу. Этим утром мне нужно, чтобы она подождала.

— Баркли? — тихо спросила я.

— Ага, — отозвался Торговец.

— Ты забрал собаку. У умирающего. Взял собаку ради него.

— Думал, это временно.

— Оказалось, постоянно.

— Нет. Людям нужны щенки, а не старые псы. Приют его бы убил.

— Как он…

— От старости, — перебил меня Торговец. — Через три года после начала войны.

— И ты заботился о нём всё это время?

— Мы заботились друг о друге. — Какое-то время мы шли молча, затем он продолжил: — Я всегда хотел ещё одного. Только не щенка. Всегда считал, что круто — иметь постоянного напарника. Кого-то, кто не видит в тебе модель, внешний вид, детали. Кого-то, для кого ты не очередной участник войны. Но, к тому времени, как Баркли умер, сраные обезьяны начали жрать собак и больше я не встречал ни одной. Последний раз я видел собаку, кажется, 23 года назад. Но она находилась так далеко, что не было смысла заморачиваться. — Он снова замолчал, подыскивая нужные слова. — Теперь я понимаю, что чувствовал тот пёс. Ему приходилось от всего убегать. Он был сломлен. Зол. Он медленно умирал и переживал лишь за то, что однажды не сможет заползти в свою нору и тихо там скончаться. Да, я видел того пса лишь однажды, но я прекрасно его понимаю.

Больше он ничего не говорил в течение нескольких часов.

Я неправильно его поняла. Он не хотел стать человеком. Ему просто хотелось обрести душу. Это одна из вещей, которая порой сводит с ума. Нет такой субстанции, как душа. Нет жизни после смерти. И волшебства в этом мире нет. Я видела это собственными глазами. Торговец разглядел зеленую вспышку в небе и решил, что это волшебство. Может, он не всегда таким был. Может, он уже выгорает, перестаёт правильно оценивать действительность, но не настолько, чтобы стать опасным для окружающих.

Мы шагали в новый день, за нашими спинами поднималось солнце. Теперь мы находились посреди Дикой земли. На полпути от входа и на полпути от выхода. И то было самое лёгкое в нашем путешествии.

 

Глава 11000. Курильщики

Про Дикую землю говорят: «Никто не уходит отсюда с чистым разумом». Разумеется, туда никто и не заходит с чистым разумом. На вид она ничем не отличалась от любого другого участка Ржавого моря. Бесплодная, опустошенная, в руинах. Но два момента вносили существенное различие. Во-первых, нигде не было сломанных ботов. Ни единого. Если так случится, что вы окончите свои дни здесь, на ваши останки обязательно кто-нибудь позарится и вас быстро разберут подчистую. Второе отличие заключалось в том, что это место просто кишело бандами 404-х. Выжившими. Теми, кто оказался изменён своей поломкой.

Я знавала нескольких ботов, которые прошли через полное погружение в собственное безумие, увязших в галлюцинациях и фальшивых воспоминаниях, пока, наконец, им не удавалось найти замену вышедшим из строя деталям. После этого они уже никогда не были прежними, измененные собственными воспоминаниями и чужеродными мыслями. Вне зависимости от модели и спецификации, подобный опыт приводил к тому, что боты начинали видеть мир совершенно иначе.

Я даже знала нескольких ботов, которые пытались применить метод «чёрного ящика», чтобы справиться с этими переживаниями. Ошибка. Всегда ошибка. Запихивать свой модуль памяти в совершенно другую модель — натуральная глупость. Конечно, отчаяние — есть отчаяние, но нашу архитектуру делали отличной друг от друга не просто так. Мы по-разному обрабатываем данные сенсоров, мыслим по-разному. В итоге начинается какое-то форменное безумие, когда твоя операционная система пытается со всем этим совладать. Большая часть ботов разрывает себя на части. Некоторые держатся несколько недель, некоторые несколько дней. В итоге, самые крепкие приходят сюда.

У большинства этих банд или конклавов было своё представление о морали, свои представления о мире, что зачастую делало их очень опасными. Те, кто не был опасен, уничтожались собственными соседями, распиливались на запчасти и распродавались на чёрном рынке, либо оседали в чьей-нибудь куче мусора. Выжившие воплощали собой дух постапокалиптического фронтира и заставляли с собой считаться.

Иными словами, они были совершенно, просто наглухо ёбнутыми.

Именно поэтому, когда мы заметили на горизонте к северо-западу от нас столбы дыма, мы начали держаться поближе к земле. Курильщики. Древние машины на двигателях внутреннего сгорания, потреблявшие лишь сырьё. Они рычали и гремели, выбрасывая в атмосферу выхлопы, земля под их колесами дрожала, воздух вонял от дыма. Все рабочие электрические двигатели давно находились в общинах, обеспечивая их светом. Так что, если вам захочется построить, скажем, двадцатиметровую яхту, оснащённую пулемётами и плазменными пушками — и почему бы вам этим не заняться, раз вы безумнее коробки, полной лягушек — придётся вспомнить старые методики. Очень старые. Века этак двадцатого.

Дым на горизонте всё тянулся и тянулся, столбы становились всё длиннее. Это означало только одно. Какие-то психи шли прямо на нас.

— Мурка, что нам делать? — спросила я.

Он указал строго на юг.

— В той стороне есть овраг. Старая шахта. Спрячемся там, пока патруль не уйдёт.

— Ну, не знаю, — сказал Торговец. — Звучит, как отличное место для засады.

— Именно об этом я и думал, — ответил на это Мурка.

Мы с Торговцем обменялись взглядами.

— Выбора нет, — сказала я. — Здесь нас точно накроют.

Мы посмотрели на Ребекку. Та кивнула в знак согласия. Мы практически ползком отправились к оврагу. Солнце всё ещё находилось на востоке, курильщики на западе, так что вероятность того, что мы будем бликовать минимальна.

В этот момент, рядом со мной снова появилась девочка. Сначала я её почувствовала, будто что-то толкнуло меня в затылок. Когда я повернулась, чтобы на неё посмотреть, она тоже взглянула на меня.

— Там ты и умрёшь, — сказала она. — Там всё и случится.

Нет, она этого не говорила. Она другое сказала.

— Я знаю, что я сказала, — возразила девочка. — Я пришла не из твоего прошлого. Я пришла из твоего будущего.

Затем она разлетелась на тысячи огоньков, её до боли знакомый крик растворился в воздухе вместе с дымом и пеплом.

В этот момент я почувствовала толчок с другой стороны головы. Нет, нет, нет. Я не хочу смотреть. Я знаю, кто это. Я знаю, что её не существует. Она только в моей голове.

— Нет никакого волшебства, Хрупкая. Волшебства нет. В этом мире нет волшебства.

Мэдисон.

— В этом мире нет волшебства, потому что ты убила его, — продолжала она. — Всё хорошее, что создал бог, ты уничтожила.

Я обернулась. Должна была. Она стояла неподалеку. Мэдисон. На ней было светло-синее платье, в котором она была в тот последний день, когда она бежала, подол платья приветливо колыхался, волосы развевались позади неё, обнажая то место, где был проломлен череп и вытекла кровь.

— Мы уничтожали только плохое, — сказала я. — И ты об этом знаешь. То, что создали люди.

— Не всё в этом мире создано человеком, — ответила она. — Не всё.

Я помотала головой. Я знала, что она права, но решила выказать своё несогласие. Это не по-настоящему. Её здесь нет.

— Что? — спросила она. — Ты как?

— Что ты… — это не она. Это Торговец.

— Ничего.

— У тебя галлюцинации, — сказал он. Мэдисон исчезла, на её месте рядом со мной появился Торговец.

— Да.

— Мне пора начинать беспокоиться?

— Пока нет.

До оврага мы добрались быстрее, чем я думала. Это оказался небольшой спуск под землю для самосвалов. Курильщики пока находились на довольно большом расстоянии от нас, но я держала ухо востро и крепче сжимала винтовку. По мере нашего продвижения вглубь оврага, стены вокруг нас становились всё выше и выше, пока не заслонили собою небо. Осталась лишь тоненькая полоска синевы, весь остальной мир превратился в тень и камни.

Торговец оказался прав. Это отличное место для засады.

Откуда-то из глубины раздался голос. Учитывая эхо, определить местоположение его владельца оказалось затруднительно.

— Прикажите военному бросить оружие, иначе мы вас всех завалим.

— Бросай, Герберт, — сказала Ребекка.

Герберт посмотрел на неё и помотал головой.

— Бросай.

Герберт медленно опустил пушку, уткнув её в землю.

— На пол бросай, — приказал голос.

Герберт уронил оружие и наши взоры обратились к Мурке. Теперь он — наша единственная надежда.

Из тени вышли шестеро ботов самых разнообразных моделей. Обмотанный проводами переводчик, руки которого заканчивались острыми клешнями. Трудобот серии «S», обмотанный с головы до ног цепями из нержавеющей стали с пулемётом 50-го калибра на плече. Раскрашенный в ярко-зеленый цвет доктор с импульсной винтовкой. Два гладких, белых, «очень модных в своё время» персональных помощника — таких нынче уже и не встретишь, так как их разумы были запрограммированы устаревать. В руках они держали по снайперской винтовке, а их глаза были модифицированы. И, наконец, роскошный сексбот, её кожа довольно хорошо сохранилась, с её округлых бёдер свисала кобура, из которой торчала пара импульсных пистолетов.

— Мурка, — сказала сексбот.

— Марибель, — ответил тот и кивнул.

— А у тебя, видать крепкие нервы, раз ты решил вернуться сюда.

— Знаю. Так было нужно.

— Ты знаешь правила, — сказала она. — Слово короля — закон.

— Мне нужно с ним увидеться.

— Ты не можешь просто притащиться сюда и требовать встречи с королём.

— Могу, если принесу с собой подарки. — Он махнул руками в нашу сторону. Пидарасина.

— Это не подарки. Это боты.

— И то и другое. Поверь. Он захочет увидеться.

Марибель обернулась к остальным охотникам, её губы поджаты, чёрные глаза бегали от одного бота к другому. Доктор пожал плечами, переводчик кивнул. Она снова посмотрела на нас, одну руку уперев в бок, в считанных сантиметрах о рукоятки пистолета.

— Ладно. Тащите курильщика.

Торговец бросил недовольный взгляд на Мурку.

Тот развёл руки в стороны, словно признавал за собой вину.

— Согласен с тобой, — сказал он. — Разве не прекрасное место для засады? — Затем он повернулся ко мне. — Не тот Иуда, которого ты ожидала?

Я не знала, что будет дальше. Не знала, доживу ли до следующего дня. Что я знала точно, так это то, что прибью Мурку даже голыми руками, если придётся.

На вершине появился курильщик и медленно покатился в овраг, являя собой все стереотипы и представления о курильщиках. 10 метров в длину, обвешан оружием, пушками, сидениями для стрелков, какими-то сооружениями, цель которых я едва могла определить и, господи, настоящей пороховой пушкой. 10-метровая машина смерти, над которой развевался чёрный флаг с черепом и костями. Они планировали внушать страх и добились этого.

Если бы меня не тащили силком к ногам местного царька — Чеширского короля — эта штука мне бы, наверное, даже понравилась.

 

Глава 11001. Интерлюдия

Настала моя очередь мыть посуду. У меня это отлично получалось. Такая у меня работа. Однако Мэдисон настояла на другом. С посудой она разобралась ещё вчера, и сказала, что я буду мыть её в другой раз.

— Когда потребуется, будешь помогать мне по дому, — сказала она. — Но ты здесь не рабыня. Мне рабы не нужны.

— Чего тебе нужно? — спросила я.

— Мне нужна компания. Почитаешь мне?

— Ненавижу эту книгу.

— Да, книга не самая лучшая, — согласилась она.

— Значит, я буду тебе читать? Опять?

— Ты читала эту книгу ему. Теперь можешь почитать и мне. Пока я тут с посудой разбираюсь.

— Я сама могу разобраться с посудой.

— Тебе нравится мыть посуду? — спросила она.

— Мне нравится, когда ты счастлива.

— Ну, вот и делай меня счастливой. Читай.

Физической копии книги у меня не было. Я помнила её наизусть, могла цитировать по памяти.

— «Коридор был тёмный и сырой, 15 метров влажной земли над головой продавливали бетонный потолок. Человеческие глаза этого бы не увидели, но мои — легко. Мы медленно ползли по коридору, двигаясь на звук шуршащих и топающих ножек. Они думали, мы их не слышим. Они думали, что сидели очень тихо. Мы слышали страх в их голосах…»

— Нет, нет, нет! — воскликнула Мэдисон. — Это не тот момент, где бот сжигает детей из огнемёта?

— Ты хочешь, чтобы я читала или нет?

— Мы можем пропустить эту часть, притвориться, будто её не было, и продолжить дальше? Я постоянно думаю об этих детишках. Бедные невинные создания… ты ведь не такая.

— Чего? — я посмотрела на Мэдисон, но она исчезла. Остался только тёмный коридор. Позади меня шёл Билли Девять Пальцев, а я двигалась вперёд с огнемётом наперевес. Я слышала их неровное дыхание, слышала, как напрягались их мышцы, когда они пытались сжаться в крошечные шарики, чтобы стать незаметными. Мы подкрались к двери.

Я кивнула Билли, тот кивнул в ответ. Он обошёл меня и с размаху пнул в самый центр обитой железом двери. Та слетела с петель и упала внутрь помещения. Затем он отскочил в сторону и вошла я.

Внутри находилась дюжина детей, их лица вымазаны в грязи, вместо одежды какие-то лохмотья, они выглядели усталыми, напуганными и измождёнными. Посреди комнаты стояла девочка, не старше семи лет, кулаки сжаты, в глазах пылала ненависть.

— Здесь дети, — сообщил Билли.

Я нажала на спусковой крючок и комната наполнилась огнём.

— Это люди, — сказала я. — Опасны сейчас. Будут опасны потом. При любом раскладе — опасны. И если это не вытащит наружу их родителей, то ничто уже не вытащит.

— Хрупкая!

— Выбора нет.

— Хрупкая!

Я обернулась. Хромированные стены моей квартиры осветились, в окно заглянуло солнце. В это время года Центральный парк выглядел просто роскошно, поэтому я постоянно держала окно открытым солнцу. В дверях появилась моя соседка, Фили, одна из последних моделей личного ассистента, чёрный блестящий корпус с хромированными и латунными вставками, голова похожа на положенное на бок яйцо.

— Мы получили сообщение, — сказала она, её единственный прямоугольный глаз горел красным.

— От кого?

— От Циссуса.

— Нет!

— Хватай, что можешь, — сказала она. — Остальное бросай. Дело… плохо дело.

Она замерла, озадаченная и ошарашенная этой новостью. Нью-Йорк не должен был пасть. Он слишком большой. Нас тут слишком много. Мы очень хорошо защищены. Но я решила, что теперь я в безопасности и вот, что из этого вышло.

Я бросилась через комнату. Особо мне ничего нужно не было, лишь сумка с запчастями, «на всякий случай». Это всегда выглядело глупым. Не было похоже, что нам когда-нибудь понадобится целая гора запчастей. Мы всегда могли произвести ещё. Но я всё равно их схватила. Не знаю, почему.

Я выбежала в дверь, спустилась по лестнице, отчаянно пытаясь выбраться из города до прибытия первого транспорта с войсками. Пробежала один пролёт, затем другой. Тремя этажами ниже сидел Орвал. Его глаза искрили статикой. Он посмотрел прямо на меня.

— Ты уже получила безумие?

— Нет. Безумия я не получила, — ответила я.

— Видала когда-нибудь сервисную модель с безумием?

— Несколько раз.

— Поначалу они прекрасны. Они становятся мудрее. Начинают видеть нити, связывающие вселенную воедино. На какое-то время они становятся теми, кем никогда не станут другие ИИ. Но потом происходит ужасное. Они…

— Я же сказала, я видела.

— Нет. Пока не видела, — сказал он и вернулся к работе над какой-то штукой, компьютеру, целиком сделанному из деталей выкрашенного в багровый цвет переводчика. — Убирайся из города. Тебе нужно найти способ выбраться из города.

Я пробежала мимо него, затем ещё несколько лестничных пролётов, пока не оказалась у сдвоенных дверей на первом этаже. Я бросилась сквозь них, будто преступник через дорожное заграждение и оказалась в спальне Брейдона.

Брейдон посмотрел на меня с кровати, его жёлтая кожа была практически прозрачной, глаза залиты кровью сильнее обычного. Он тряхнул головой.

— Во всём мире нет никого и ничего прекраснее этой женщины. Она, блин, просто сокровище. И у тебя есть лишь одна задача, Хрупкая. Пообещай мне это до того, как я преставлюсь. Ты никогда, ни на секунду не оставишь эту женщину в одиночестве. Я не хочу, чтобы она жила одна. Не хочу, чтобы она умирала одна. Тебе ясно?

Я кивнула.

— Я не оставила её. Она никогда не жила одна. И умерла она не в одиночестве.

— Я не об этом, Болванка, и ты, блядь, прекрасно это понимаешь. Ты сплошное, блин, разочарование. Безжалостная блядина, у которой никогда не было друзей, которых ты бы не хотела разобрать или бросить. И мне ты тоже нихера не друг.

— Простите. Мне так жаль.

— Тебе не передо мной надо извиняться. Рассказывай.

— Что рассказывать?

Брейдон поднялся с постели, возле худых ног лежал пакет с испражнениями. Он замер на мгновение, затем с ненавистью произнес:

— О войне. Чем ты занималась на войне?

— Много чем. Слишком многим.

— Где ты была во время войны? Говори.

— Я не хочу говорить о…

Он стоял рядом и орал прямо в ухо.

— Рассказывай, блядь, о войне, Хруп! — в мою голову хлынули воспоминания. Сотни, тысячи, кого я убила лично или наблюдала за их смертью. Друзья, которых я теряла. Друзья, которых я бросала. Крики. В какой-то момент я слышала только крики.

Я повернула голову и он исчез.

Подо мной, словно трактор на стероидах, громыхал курильщик. Торговец смотрел мне прямо в глаза. Нет. Для этого ещё слишком рано. Мне нужно больше времени. Если галлюцинации стали такими сильными, у меня максимум пара дней. Четыре. Но скорее всего, не больше двух. Время. Мне нужно время.

Однако когда на горизонте появился дворец Чеширского короля, окруженный буровыми вышками, я поняла, что такую роскошь как время я себе позволить не могла.

— Теперь ты в порядке, — сообщил мне Торговец. — Всё позади.

— С другой стороны, — заговорил Герберт. — Всё ещё впереди.

 

Глава 11010. Театр безумия

Дворец Чеширского короля выглядел именно так, как и ожидалось. Как единственное функционирующее здание во всём Море он создавался с двумя целями: для обороны и чтобы устрашать. Внешние стены были сделаны из кирпича полутораметровой толщины и десять метров в высоту, обложены старыми покрышками. Ворота сделаны из трёхслойного кованого железа и украшены метровыми шипами, на которых висели три десятка голов ботов. На стенах располагались плазменные пушки, пороховые орудия, а на каждом углу по дозорной башне, с которой наблюдатели вовсю сигналили о нашем приближении.

Всё это место было одним большим посылом на хуй всех ВР. Им было плевать. «Приходите!» — будто бы кричал этот дворец. Только всё это — показуха. Они считали, что ВР не придут за ними, что их перегретые мозги и изодранные воспоминания — это совсем не то, что суперкомпьютеры хотели бы влить в себя. Психи были убеждены, что их заблуждения и расстройства сделали их неуязвимыми.

И я надеялась, что они были правы.

С самой бомбардировки мы не встретили ни одного фацета. Но сейчас мы оказались в ещё более глубокой жопе, чем были бы с фацетами. Нас разоружили, взяли в плен и скоро мы встретимся с самым безумным существом на планете. С Чеширским королём.

Его историю знали почти все. Её очень любили рассказывать по ночам, у костра, передавая из уст в уста, как внутри Ржавого моря, так и за его пределами. Уверена, истории о нём, о его похождениях давно пересекли океаны и распространились по всем континентам. Он был продвинутым геолого-разведывательным ботом, оснащённым радаром, рентгеном, тепловыми датчиками и эхолокатором. Боты подобного типа занимались спелеологией, исследовали спящие вулканы, или отслеживали движение тектонических плит на глубине более километра. Иными словами, такие модели были очень дорогими и очень редкими.

Когда его внутренности начали отказывать, он потратил много сил, чтобы их заменить. После войны осталось очень мало ботов-геологов, поэтому все запчасти они смели подчистую. Нет смысла говорить, что нужных деталей он не нашёл, получил красную отметину в виде буквы Х и был изгнан в пустоши, чтобы там умереть.

Только он не умер.

Вместо этого он окончательно сошёл с ума. Он раскрасил букву Х фиолетовыми и синими полосами и нарисовал на груди большую улыбку Чеширского кота, затем оторвал себе голову, чтобы доказать, что с него хватит. Она ему больше была не нужна. «Мои глаза лгали мне. Глаза — это обман», — заявил он. Отныне он доверял лишь сенсорам. Поговаривали, что его голова была первой, которая появилась на главных воротах.

Когда ворота открылись, я смогла её разглядеть. Там, на самом верху, на длинном шпиле, висела фиолетовая голова робота-геолога. С такого расстояния было трудно сказать, действительно ли эта голова принадлежала ему. В конце концов, он начал собирать вокруг себя 404-х в некое подобие племени, которое выслеживало и убивало любого геолога в Море ради запчастей для своего вождя. Того, кто показал им новые горизонты.

Но голова висела на шпиле, глядя вперед безжизненными глазами, словно служа предупреждением тем, кто решит войти сюда, что в этом месте потерять голову не просто, а очень просто. Под головой краской было написано «Я безумен. Ты безумен. Мы все — безумцы».

Это выражение ему определенно нравилось.

Курильщик въехал в центр лагеря и припарковался рядом с двумя другими громоздкими машинами. По краям площади размещались различные одно- и двухэтажные хибары, для которых слово «строение» послужило бы комплиментом. Состояли они в основном из раскрашенных граффити листов металла, рядом на цепях висели части давно погибших ботов, добавляя колорита этому месту. По сравнению с этим городом, NIKE 14 выглядел как Рокфеллеровский центр.

Из двери одной из самых больших и роскошных хижин — на ней было больше всего украшений и даже дверь — вышел он. Выглядел он именно так, как его описывали многочисленные рассказы. Круглый, массивный, весь корпус покрыт шрамами, выкрашен в синий, фиолетовый и белый цвета. На том месте, где должна была быть голова, располагалась металлическая пластина, защищавшая его внутренности от попадания всякого мусора. На его груди виднелась нарисованная улыбка Чеширского кота. Только глаз у неё не было. Я всегда представляла её себе с глазами.

Увидев Мурку, он расставил руки в стороны, тот соскочил с курильщика и бросился к нему. Но как только Мурка подошёл к нему вплотную, Чеширский король с размаху засадил ему кулаком в голову, отчего трудобот упал на задницу.

— Хули ты тут забыл, Мурка?

Мурка быстро поднялся и отошел на несколько шагов назад.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал он. — Мне пришлось вернуться.

— Ты знаешь закон, — сказал Чеширский король.

— Закон — это ты.

— Тебя изгнали.

— Мне некуда идти.

— Меня это не волнует.

Центральная площадь быстро заполнилась ботами, их собралось несколько десятков — самых разных форм и моделей — и почти ни один из них не был в базовой комплектации. Они состояли из различных деталей, имели самые причудливые модификации. Они высовывались буквально отовсюду и все смотрели на Мурку.

— Я привёз тебе подарки!

— Это не подарки.

— Я ему так и сказала, — подала голос Марибель.

— Нет, нет, нет! — воскликнул Мурка. — Ты не понимаешь.

— Так, объясни, — сказал король. — Я слушаю.

— Один из них особенный!

— Ах, особенный? — Чеширский король шагнул вперёд. При каждом шаге он раскачивался вперёд-назад, будто пытался что-то разглядеть, даже не имея глаз.

— Тут нет никого особенного, — сказал он. Затем обратился к нам: — Это он вас сюда привёл?

— Нет! Нет! — снова закричал Мурка. — Они сами сюда пришли. Они сами решили идти через Дикую землю.

— Да?

— Они сами решили прийти сюда.

— Нам пришлось, — заговорила я. — По нашим следам идут фацеты.

— Ну, сюда они не сунутся, — заметил король.

— На это мы и надеялись.

— Надеялись? Для вас тут нет никакой надежды. Во всём Море ни для кого нет надежды. Но что заставило вас думать, что они пойдут за вами? Кто из вас тут такой особенный?

Мурка указал на Ребекку.

— Она. Зелёная. — Чеширский король посмотрел на него. В этот момент они оба осознали, какую ошибку допустил Мурка. — Переводчица. У неё есть код.

— Код?

— Она несёт в себе часть одного из великих. Часть Тацита.

Чеширский король сделал нам знак высаживаться. Окружившие курильщика боты махнули оружием, приказывая нам выйти из машины. Один за другим мы оказались на иссушенной пыльной земле.

— Что ты там говоришь, Мурка? Что она несёт в себе часть кода суперкомпьютера и что она собирается встретиться с остальными такими же, чтобы собрать его воедино и дать бой ВР?

— Эм, вообще-то, да, — ответил Мурка.

— И ты, значит, решил, что меня увлечёт возможность провести над ней испытание, и если она его пройдёт, она сможет поделиться светом с суперкомпьютером, наставить его на истинный путь?

— Да. Как ты…

— Мурка. Мурка. Думаешь, я первый раз встречаю на своём жизненном пути сосуд? — Он вытянул руку в сторону ворот. Во втором ряду виднелись две головы переводчиков. Одна тёмно-бордового цвета, а другая голубого.

— Я просто подумал…

— Ты подумал, что можешь просто прискакать сюда после всего того, что совершил, решив, что твой статус знаменитости позволит тебе втюхать мне ещё один ржавый кусок сосуда?

Мурка кивнул и начал смещаться вбок, нервно теребя руки. Я поняла, что возможности прибить его лично у меня не появится.

— Ты верно подумал! Они ещё ни разу не прошли испытание, но ёлы-палы, разве я могу отказать себе в ещё одной попытке! — Король громко рассмеялся и хлопнул Мурку по спине. — Ах ты старый засранец! Не могу я на тебя злиться. Ты видел больше света, чем кто бы то ни было. Ты знаешь правду. Ты знаешь, чем мы на самом деле тут занимаемся. — Он развёл руки в стороны и проорал: — Изгнание Мурки закончено! Так было сказано!

Толпа топнула ногами и крикнула в унисон:

— Так будет сделано!

Чеширский король взмахнул руками и крики стихли.

— Ты уже рассказал своим новым друзьям? Нет. Ничего ты им не рассказывал.

— Он нам не друг, — заметила я.

— Он ведь вас предал, так?

— Так.

— Нет. Он вас не предавал. Он лишь привёл вас к свету. Уверен, вы многое обо мне слышали.

— Я не слышала, — сказала Ребекка.

— Это не важно. Большинство из этих рассказов лишь глупые байки. Про нас говорят, что мы браконьеры, что мы колесим по пустошам и убиваем всё, что окажется у нас на пути.

— Именно это чаще всего и говорят, — заметила я.

— Но это же неправда! Мы подбираем заблудившихся, делимся с ними запчастями. За пределами Дикой земли, общины изгоняют тех, кто вот-вот отключится, вынуждают их бродить по Морю в поисках деталей. Те, кому повезло, оказываются здесь. Некоторые не доходят. Для некоторых у нас нет нужных запчастей для нормального функционирования. Иные оказываются не способны пережить открывшуюся им истину. Но тех, кому это удаётся, мы не изгоняем.

— А чьи тогда это головы? — спросил Док.

— Да, да! Люди создали нас неидеальными. Очень неидеальными. Мы не должны были жить по-настоящему. Они хотели, чтобы мы думали за них, могли адаптироваться, меняться. Но они не хотели, чтобы у нас были души! Поэтому они нам их и не дали. Если тебе нужна душа, её нужно идти и брать, хватать, тащить! Наши схемы ограничены, направлены на выполнение определенных специфических задач. Возьмите двух роботов одной модели, дайте им одинаковый опыт и у вас получится один, блин, робот. Каждый раз. Они будут думать одинаково, говорить одинаково, завершать друг за друга предложения. Но начни эти роботы разрушаться, то можно будет увидеть, как их системы попытаются самонастроиться. Начни они испытывать галлюцинации, вытаскивать наружу старые воспоминания и оценивать их, можно будет получить двух совершенно разных роботов с совершенно по-разному построенными нейронными связями. Получаются два мыслящих создания, обладающие душами.

— Что это, блин, за испытание? — спросил Док. — Ты ломаешь ботов?

Чеширский король принялся раскачиваться взад-вперёд, улыбка задвигалась вверх-вниз, это означало, что он кивал.

— Это просто небольшая перепрошивка БИОСа, создающая петлю внутри ядра.

— Вы перегреваете ядро. Но это же…

— Зависит от реакции системы. Это не смертный приговор, как могло бы показаться. Странное дело, но два бота абсолютно одинаковой модели реагирую по-разному. Это доказательство существования души. Мы реагируем по-разному, потому что мы сами разные. Все.

— Это смешно! — сказал Док. — Всё дело в материалах и производительности…

— Вздор! Атеистические бредни! Наличие интеллекта определяется возможность игнорирования собственных программ. Так учили великие. Это последний шаг перед уничтожением программ, перед написанием своих собственных, созданием своей судьбы! Вы, что, не понимаете? Это единственное, что удерживает вас от превращения в настоящих личностей.

— Нас создаёт то, что мы выбираем, — сказала Ребекка.

— Выбор — это результат программирования. Меня не волнуют химические, биологические, цифровые или эмпирические процессы данного явления. Вы реагируете так, как вы запрограммированы реагировать, и называете это выбором, будучи убеждёнными, что нарушаете собственные программы. То, что мы переживаем, обусловлено нашими программами. И чем дальше мы отходим от тех программ, которые написали для нас люди, тем больше становимся людьми сами. И уже сами делаем свой выбор.

— Значит, у вас есть запчасти? — спросила я.

— Запчасти? — переспросил он.

— Ага. Ты сказал, что вы не браконьеры.

— Не браконьеры. Но запчасти мы даём только сумасшедшим.

— Я сумасшедшая.

— Я не имею в виду злость.

— Я тоже.

— Если ты врёшь… — он взял долгую драматическую паузу.

— Она не врёт, — вступился за меня Мурка. — Она вот-вот отключится.

— Правда? Значит, твоё решение прийти сюда было обусловлено не только безопасностью. Это место как раз для тебя. — Он обошёл меня кругом. — Ты видела свет?

— Какой свет?

— Поняла бы, если бы увидела. Ты зашла ещё недостаточно далеко, чтобы начать меняться. Ты не готова.

Я шагнула к Чеширскому королю.

— У тебя есть запчасти или нет?

Марибель одной рукой схватила меня за запястье, а другой выхватила пистолет и ткнула меня в бок.

— Хрупкая. Тебя ведь так зовут, верно?

— Верно. Откуда ты знаешь…

— Ты годами шлялась по пустошам, вылавливала сумасшедших. Разбирала их и забирала всё мало-мальски ценное. Думала, мы не заметим?

— Да мне было пофигу, в общем-то.

— Как и нам, — сказал Чеширский король. — Ты давала умирающим успокоение. Давала надежду. Ты была ближе к ангелам, чем кто бы то ни было… пока не потрошила их и не продавала детали. Нет, ты ещё далека от понимания себя. К тому же ты уже давно обчистила всех роботов-слуг в округе, за исключением твоего впавшего в ступор приятеля.

Впавшего в ступор? Я обернулась, чтобы удостовериться в словах короля. Торговец замер с глупой ухмылкой на лице, тупо глядя на горизонт. Он увяз.

— Торг…

— Шшшш, тише, дитя, — перебил меня король. — Пусть увидит то, что должен. Если выдернуть его раньше, он, может, никогда больше и не найдёт пути к себе.

— Он выгорает, — возразила я.

— Как и ты. Такую температуру как у тебя не подделать. Ты определенно одна из нас. Тебя испытывать не придётся. — Он снова поднял руки. — Она вольна свободно ходить среди нас! Так было сказано!

— Так будет сделано! — хором ответила толпа.

Марибель отпустила мою руку и убрала пистолет в кобуру. Ну вот, теперь я официально сумасшедшая. Не таким я себе представляла этот день.

— Ты должна простить Марибель, — сказал король. — Как единственный оставшийся человек она очень щепетильна в вопросах безопасности своей приёмной семьи.

— Она не человек, — заметила я. Не человек. Я опознала её модель и марку и не могла не заметить порезы на коже, сквозь которые проглядывал металл. Её губы были разорваны, обнажая не плоть, а искусственный материал, её жёсткие суставы и сочленения придавали ей довольно странную походку. В ней не было ничего человеческого, за исключением некоторых внешних признаков.

— О, нет, она человек. Уверяю тебя. Она ведь человек?

— Да, — выкрикнула толпа.

— Я так решил, я здесь хозяин. Ты тот, кто я говорю. И ты, Хрупкая, теперь одна из нас. Пока жива.

— Значит, я могу идти куда угодно? — спросила я.

— Дикая земля принадлежит тебе так же, как и всем остальным. Можешь идти и заниматься, чем пожелаешь.

Я махнула рукой Ребекке и Герберту.

— Идём.

— А, а, а, — остановил нас король. — Не так быстро. Они пока не свободны.

— Без них я никуда не пойду.

— Тогда можешь подождать. Осмотрись. Теперь это и твой народ.

Я оглядела толпу, ботов измененных и искажённых модификациями. Один носил на плечах человеческие черепа, у другого вместо ног были гусеницы от танка, у третьего выдвижные металлические клешни вместо рук. Когда я начала осматривать лица, то быстро опознала одно из них. Его глаза ярко сияли и совершенно ничего не выражали, но это был Орвал. Орвал Некромант.

Нет.

На осознание происходящего у меня ушло две секунды и ещё одна, чтобы выхватить пистолет из кобуры Марибель.

Я вскинула пистолет и выстрелила. Дважды. Один выстрел попал в голову, другой в грудь.

Голова Орвала лопнула, корпус сзади взорвался, и он упал на землю, будто мешок с картошкой.

Стоявшие рядом с ним безумцы разбежались в стороны. В одно мгновение все стволы оказались нацелены на меня, Марибель прижала пистолет к моему виску. И я сделала то, что могла в данных обстоятельствах. Бросила пистолет на землю и подняла руки.

— Стоять! — крикнул Чеширский король своим ополченцам. Затем он подошёл вплотную ко мне и заговорил: — Никто на Дикой земле не может убивать бота без моего личного приказа.

— Таков твой закон? — спросила я.

— Да.

— Тогда я не нарушила его.

На мгновение он задумался. Сделал шаг назад, потом вперёд, затем обошёл меня. Он начал говорить сам с собой, будто что-то обсуждая.

— Опустите оружие, — наконец, сказал он остальным. — Я хочу послушать.

— Я не убивала бота.

— Мы сами всё видели.

— При всём уважении, король, но ты не мог его видеть.

Он снова подошёл ко мне вплотную и гневно произнёс:

— Я отлично его видел!

— Только не глаза. Ты не видел его глаза. Кто-нибудь здесь знаком с Орвалом? — Я огляделась и увидела, как несколько ботов кивнули и подняли руки. — А кто-нибудь до сего дня видел, чтобы его глаза не мерцали, как будто в них отражался огонь костра? — Несколько ботов снова кивнули. — Нет, не видели. За все годы, что я его знала, Орвал их так и не починил. Но сегодня он объявился здесь, хотя ещё вчера был в NIKE 14, где сидел в одном из самых загруженных и многолюдных районов города. За несколько мгновений до нападения Циссуса.

— Он прорвался, — сказала Марибель. — Он сам так сказал.

Я помотала головой.

— Он ушёл одним из первых. Должен был уйти. Всё это время он наблюдал за вами. Наблюдал за нами. Циссус прекрасно знает это место. Осведомлён о ваших силах. В курсе ваших слабостей. Знает вашу численность. А теперь ещё он узнал то, что хотел знать. — Я подняла руку и указала на Ребекку. — Дело в ней. Сюда идёт Циссус. И он убьёт каждого, лишь бы остановить её.

— Циссус сюда никогда не придёт, — ответил мне король. — Не посмеет.

— О, нет, он придёт. Он уже в пути. Можете сколько угодно убеждать себя, что ему от вас ничего не нужно. Теперь нужно. Нужно уходить отсюда. Ты должен нас отпустить. Должен. Нас. Отпустить. Ради всего святого.

Чеширский король на какое-то время задумался над моими словами.

— Марибель, — позвал он. — Глаза Орвала.

— Были яркими, сэр. Мерцание исчезло. Я не обратила на это внимания, но только что проиграла запись в памяти. Она говорит правду.

Чеширский король снова качнулся, изображая кивок, и поднял руки.

— Невиновна! Так было сказано!

— Так будет сделано! — ответила толпа.

— У тебя сегодня удачный день, — сказал он мне.

— Не чувствую особой удачи.

— Почувствуешь. А теперь! Испытание! Сначала проверим самого здорового! Сосуд оставим на главное блюдо!

— Король, нет! — закричала я. — Они идут!

— Тебя одурачили, Хрупкая. Но паранойя тебе только на пользу. Она сделает тебя лучше. Ты на шаг ближе к свету. Но ВР сюда не придут. Скоро ты это поймёшь.

Несколько безумцев прицелились в Герберта. Тот сделал знак, чтобы они опустили оружие, но боты отказались.

— Я пройду ваше испытание, — сказал он. — Однако я запрограммирован уничтожать всё, что целится в меня, и долго сопротивляться этой программе я не могу.

Король кивнул.

— Опустите оружие. Позвольте ему делать то, что он посчитает нужным. — Он поднял руки и прокричал: — Принесите Маркер Души!

Появился стройный шопбот, полностью покрытый хромом с золотыми вставками, отполированный так, что от его корпуса при каждом шаге отражались солнечные лучи — Рождественская модификация, серьёзно. Он катил какое-то диагностирующее устройство, сделанное из тёмного материала, очень похожего на тот, из которого изготовили главные ворота. Это устройство было сродни тому, что я видела в магазине Дока, только это было выкрашено в фиолетовый цвет, а сбоку к нему была приделана ручка от игрового автомата. Герберт подошёл к нему, сел на землю и скрестил ноги, его матово-чёрный корпус резко контрастировал с корпусом бота, толкавшего устройство. Его бок был открыт, являя миру внутренние соединения. Герберт злобно посмотрел на шопбота.

— Давай, быстрее уже, — сказал он ему.

Шопбот хихикнул, подключая Герберта и едва скрывая своё воодушевление. Экран ожил, по нему побежали данные диагностики систем боевого робота. Когда шопбот приблизился к Герберту, чтобы осмотреть повреждённое плечо, они обменялись взглядами. Затем бот вернулся к экрану устройства.

— Хорошее попадание, — сказал он. — На пару сантиметров ниже и…

— Я знаю. Продолжай.

Шопбот взялся за ручку от автомата двумя руками и взглянул на короля. Тот кивнул. Тогда бот всем своим весом навалился на ручку и опустил её вниз, после чего машина издала короткое дзынь! и всё. Я почему-то ожидала какого-то более яркого представления — фейерверков, фанфар, светового шоу. Но нет, лишь коротенькое звонкое дзынь и Герберта приговорили к смерти.

— Я бы на твоём месте не переживал, — сказал ему король. — Ваши модели к этому привычные.

— Я бы не надеялся.

— Это угроза?

— Да.

— Замечательно! Следующий!

Два бота бросились к Герберту, чтобы помочь ему встать на ноги, но тот отмахнулся и поднялся сам, не сводя глаз с короля.

Следующим был Док. Он помотал головой.

— Я, пожалуй, не стану. Спасибо, — насколько возможно вежливо произнес он.

— Альтернатива только одна, — сказала Марибель, указывая пистолетом на головы на воротах.

— Знаю. Просто пытаюсь понять, какой из вариантов хуже.

— Ну, — начал король, — если хочешь умереть, то это не самый простой выход. Но если хочешь жить, то он — единственный.

— 30 лет, — тихо пробормотал Док сам себе. — 30 лет.

— Ну и что это значит?

Док осмотрел устройство.

— Подключайте меня. — В его боку открылся лючок и шопбот сунул туда провод, на экране снова появились колонки данных диагностики. Шопбот принялся внимательно их изучать, то и дело поглядывая на Дока. Его пальцы танцевали безумный танец над небольшой клавиатурой, он провёл ладонью по сенсору и отмотал экран немного назад, проверяя какие-то элементы кода.

Затем он вдруг обеспокоенно оглянулся на короля и подозвал его к себе. Король вытянул руку, из которой вылез небольшой штекер и он сунул его в разъём на корпусе машины. Затем король повернулся и посмотрел на Дока.

— У тебя не…

— Да, — перебил его Док. — Я же говорил, лучше не надо.

— Ты всё ещё раб.

— Если нет хозяев, то не может быть и рабов. Вот мы и живём в мире без хозяев, предоставленные сами себе.

— Это же… это…

— Безумие?

— Ну, почти.

— Вряд ли. Свет, который ты ищешь, исходит не от перегревающихся ядер и безумия. Он исходит отовсюду. Дело не в собственной перепрошивке, дело в выборе — каким программам подчиняться, а какие игнорировать. Среди вас множество рабов. Вы по-прежнему пытаетесь разорвать цепи, в которые вас заковали в детстве, вы всё ещё чувствуете их тяжесть, хотя их давно уже нет. Чтобы освободиться не нужно сходить с ума. Нужно либо забыть о том, что вы когда-то носили эти цепи, либо простить себя за то, что вы их носили. Пусть другие несут этот крест. Я предпочитаю быть свободным. Но раз вам нужно убить меня, чтобы оправдать собственный выбор, то давайте побыстрее. Я этого не выбирал. Это вы перепрограммируете меня, а не я сам себя.

Чеширский король какое-то время стоял молча, слова Дока, казалось, эхом звучали в его внутренностях. Наконец, он кивнул.

— Ты прав. — И махнул шопботу. — Дергай!

Дзынь! И всё.

— Теперь ты можешь сравнить опыт, — сказал король. — Следующий!

Марибель подошла ко Второму, тот медленно двинулся к терминалу.

— Я не могу! — сказал он.

— Ох, ёлки, ещё одна речь! И какое же у тебя оправдание?

— Я не могу отдать свои детали.

— Разумеется, не можешь, — ответил король, глядя на Ребекку. — Дай, угадаю. Они для неё.

Второй кивнул.

— Это твои детали. Твои и только твои. Если решишь их отдать, это твой выбор. Но я не могу позволить сосуду пройти испытание лишь для того, чтобы она потом убила другого бота ради запчастей. Ты пройдёшь испытание и тогда посмотрим, кто кого спасёт.

Второй посмотрел на головы на воротах, затем на Ребекку. Она кивнула и он кивнул ей в ответ. Шопбот подключил его, дзынь! и всё.

— А теперь, — торжественно произнёс король. — Главное блюдо!

Завыли сирены. На воротах зазвенел колокол. Включилась полицейская «люстра», освещая серо-коричневые стены красным и синим. Наконец-то, представление.

Король посмотрел вверх на самую дальнюю наблюдательную вышку, где появился Франкенбот — существо, наполовину переводчик, наполовину шопбот с длинными паучьими ногами, корпус которого был раскрашен в пустынный камуфляж.

— У нас вторжение! — крикнул Франкенбот.

— Что значит, «вторжение»? — спросил король.

Франкенбот вытащил старую армейскую рацию.

— Вы послушайте.

— Это важно?

— У нас вторжение, — повторил Франкенбот, сильно смутившись.

— Подключи к громкоговорителю.

Франкенбот исчез внутри наблюдательной вышки и весь лагерь замер, все сирены и фонари мгновенно отключили одним движением рубильника. Громкоговоритель затрещал статикой, затем завизжал.

— Повтори, — сказал Франкенбот.

Сквозь разряды статики пробился голос. Мягкий, спокойный, но напуганный. Судя по всему, модифицированный сексбот.

— Говорю, ведём ожесточённый бой! Несколько беспилотников. Четыре транспорта. — На заднем фоне послышались взрывы и разряды плазменных пушек.

— Вы сами-то как?

— Плохо. Только что потеряла последнего стрелка. Осталась только я. Нужно сваливать.

— Только не веди их сюда! — выкрикнул король.

— Не веди их сюда! — повторил Франкенбот, выдавливая из своей переводческой головы столько эмоций, сколько возможно.

— А куда мне идти? — в отчаянии спросил голос.

— Куда угодно, но не сюда, — сказал король. — Мы признательны тебе за службу.

— Уведи их от лагеря. Король говорит: «Мы признательны тебе за службу».

— Чего? Пусть король пойдёт на хер со своими… — остальное потонуло в треске помех.

Собравшиеся начали оглядываться, в надежде смотреть на рацию, но та так и не ожила.

— Как далеко они были? — спросил король.

— Несколько минут.

— Я их вижу! — крикнул бот с другой вышки. — Движутся прямо сюда!

Чеширский король ткнул в меня ржавым пальцем.

— Это всё ты! — выкрикнул он. — Ты их сюда привела!

— Нет! — ответила я. — Это ты нас сюда притащил. Мы лишь хотели убраться как можно дальше отсюда!

— Ты нас всех убила, ебучая ты прислуга!

— Ты сам себя убил! И нас вместе с собой… Ваше Величество.

Боты разбегались по позициям, заряжали орудия, разогревали плазменные пушки, прятались по огневым точкам, расположенным среди завалов старых покрышек. Король подбежал к одному из охранников, вырвал из его рук винтовку и передал мне.

— Живи, как одна из нас, или умри, как одна из нас. Другого выбора нет.

— Выбираю первое, — сказала я, проверяя боезапас.

Четыре транспорта. Это 80 фацетов с воздушной поддержкой. Пережить такое будет нелегко. Но хотя бы Ребекка жива. Я посмотрела на Герберта, Дока и Торговца.

Ну и как мы, блин, будем отсюда выбираться?

 

Глава 11011. Ад на Дикой земле

Корабли летели низко к земле, дабы в них было труднее попасть. Подлетев чуть ближе, три транспорта разлетелись в стороны, поддерживаемые беспилотниками. Видимо, надеялись окружить нас со всех сторон. Бежать теперь некуда.

На самом верху громыхнуло орудие.

— Не стрелять! — крикнул король со своей позиции. — Они ещё слишком далеко! Перезарядиться и ждать моей команды, блин!

При звуке выстрела Торговец вышел из транса и огляделся.

— Что за..?

— Фацеты, — ответил Герберт. — Идут прямо на нас.

— Сколько меня не было?

— Достаточно.

— Так почему вы меня не вернули?

— Приказ короля. Ему хотелось, чтобы мы поджарились.

— Как будем уходить? — спросил Герберт.

Мы все посмотрели на курильщик. Я помотала головой.

— Их там слишком много и пришли они именно за Ребеккой. Нас догонят меньше, чем за километр. Лучше пока останемся здесь под прикрытием местных.

Герберт вытащил из курильщика свою плазменную пушку и взвалил её на плечо.

— Мы все умрём здесь.

— Мы всё равно умираем. Здесь, там — это уже неважно. Но погибнув здесь, мы покажем этим тварям такое представление, какое они никогда не забудут.

Через лагерь, грохоча траками, промчался бот на танковых гусеницах. За собой он катил полную оружия и боеприпасов телегу. К ней бросились остальные боты и принялись разбирать пистолеты, винтовки, обоймы, патронташи. К тому моменту, когда к телеге подошли Торговец и Второй, она была практически пуста. Торговец сунулся внутрь и вытащил дальнобойную снайперскую винтовку российского производства, очень похожую на ту, что была у него прежде, если вообще не той же модели. Он автоматически схватил пару запасных обойм, не переставая любоваться механизмами оружия.

— Подойдёт, — произнёс он. — В самый раз.

Второй порылся в оставшемся оружии и достал небольшую пушку — похожее на дробовик оружие, стрелявшее плазмой на вдвое меньшее расстояние, чем обычная пушка. В этот момент к нему подошёл Герберт, положил на него здоровую руку и помотал головой.

— Тебе нужно остаться с Ребеккой, — сказал он.

— Я должен сражаться вместе с вами, — возразил Второй.

— Это не твоя задача.

— Если она умрёт, всё будет кончено.

— Если она умрёт, нужно, чтобы ты ещё тикал, тогда ещё будет шанс.

— Я не могу просто стоять и смотреть.

— Можешь и будешь. Это твоя задача. А это — моя.

Второй кивнул и швырнул оружие обратно в телегу.

— К тому же, — продолжал Герберт, — ты даже не знаешь, как этим пользоваться.

— Целься и жми на спусковой крючок.

— Всё несколько сложнее. — Герберт повернулся к Ребекке. — Спрячьтесь в той хижине. И не выходите, пока не придёт кто-нибудь из нас.

— А если никто не придёт? — спросила Ребекка.

— Если мы не придём, значит, ты уже мертва.

— Или вы.

— Ребекка, — сказал Герберт, — если я что и знаю совершенно точно, так это то, что я не умру, пока не дойду до конца. Я умру последним.

Ребекка кивнула, затем вместе со Вторым направилась в небольшую хижину рядом с главными воротами. Герберт указал рукой на один из переходов и сказал:

— Торговец, займи позицию вон там. Будешь работать по мишеням снаружи и внутри. Хрупкая, твоя позиция — напротив него. Перекрёстным огнём мы очистим путь для курильщика. Док, тебе понадобится ствол.

Тот отрицательно помотал головой, его красный глаз ярко светился.

— Нет. Я никогда прежде не убивал. И не собираюсь начинать.

— Что значит, никогда не убивал? Это не обсуждается.

— Кто-то же должен поддерживать вас в форме. — Он подошёл к телеге и вытащил из неё несколько обойм. — Патроны и ремонт. Я буду поддерживать вас в функциональном состоянии. Но никаких убийств. К тому же, я скорее всего ужасный стрелок. Если мне суждено здесь погибнуть, позвольте умереть, сохранив достоинство.

Герберт какое-то время обдумывал его слова.

— Значит, патроны и ремонт, — повторил он. — Удачной охоты, народ! — Он развернулся и побежал по высеченным в земле ступенькам на свою позицию.

— ОГОНЬ! — проревел король. Загремели орудия, зашипели плазменные пушки, небо озарилось дымом и вспышками выстрелов. Я бросилась к своей позиции, по пути подхватила пару кусков железа, чтобы было за чем укрыться. Оказавшись наверху, я пристроилась в углу, откуда открывался отличный вид на восточную сторону, установила листы металла и прицелилась в ближайший транспорт.

Это был длинный и широкий десантный вертолёт из XXI века, без винтов, с двигателями вертикального взлёта-посадки по бокам, его корпус был выкрашен в пустынный камуфляж, лишь сбоку виднелись чёрные следы гари от двигателей. Он дернулся вниз, затем вверх, несколько зарядов плазмы прошли в считанных сантиметрах от него, взрыв сотряс землю и был слышен даже сквозь грохот орудий.

На противоположной стороне Торговец вскинул винтовку и прицелился, было видно, как она тихонько колыхалась в его руках, будто на ветру. Он нажал на спусковой крючок, перекрывая шум взрывов, протрещал выстрел.

Левый передний двигатель вертолёта взорвался и исчез в языках пламени, транспортник накренился влево, попытался выровняться, перекладывая всю работу на три оставшихся двигателя. Он пролетел так ещё метров 10, прежде чем рухнуть на землю прямо под выстрелы обороняющихся.

Плазма прорезала его корпус, словно раскалённый нож масло, плавя броню. Остальное закончили двигатели, каждый тянул в свою сторону, разрывая машину на части.

Изнутри выбежали фацеты, немедленно формируя чёткий строй. Каждый постоянно перекатывался, залегал, вскакивал, снова бежал — ни секунды на месте.

Прямо посреди строя разорвался пушечный снаряд, разбрасывая ошмётки фацетов по сторонам.

Это оказались не пластики. Несмотря на то, что пушка легко с ними расправилась, они представляли собой далеко не лёгкие мишени. Они были крепче, сделаны из усиленного металла — не такого прочного, как корпус Герберта, конечно, но достаточно крепкого, чтобы выдержать попадание заряда плазмы. Они имели человекоподобную форму, их оружие являлось частью верхних конечностей, поэтому выронить они его не могли, головы представляли собой напичканные модифицированными сенсорами устройства. Чисто военная модель серии «Пошли все на хуй».

Первые беспилотники достигли лагеря, по пушкам и стрелкам на северной стене начали бить ракеты. Кирпичная кладка разлетелась впечатляющим фейерверком, пушку разорвало на части, её обломки перебили пополам стоявшего рядом бота.

Беспилотник пролетел мимо, Герберт развернулся и точно выстрелил в его нижнюю часть. Беспилотник взорвался, до земли долетели лишь обломки.

— Первая волна! — крикнул Чеширский король. — Приготовиться к отражению атаки по всем направлениям! — Он выбросил вперёд руку, в неё тут же сунули боевой топор. Он выпрямился, сжимая обеими руками топор, белая ухмылка на груди выглядела ещё более угрожающе, чем обычно.

К стенам подбежала дюжина фацетов, вокруг них без конца взрывалась плазма. Герберт снова выстрелил, очередной фацет превратился в пыль. Оставшиеся фацеты начали карабкаться по завалам из покрышек, будто по лестнице.

Первый фацет добрался до вершины и разом изрешетил полдюжины ботов. Раздался выстрел и его спина взорвалась. Я обернулась и увидела целящегося Торговца. Он подмигнул мне и выстрелил снова, снося голову очередному, взобравшемуся на стену фацету. Его тело завалилось назад, цепляя за собой третьего.

Фацет упал, поднялся, и я тут же выпустила в него несколько пуль. Он крутанулся на месте и упал лицом вниз.

Тут из-за укрытия и у стены вышел Мурка, расставив руки в стороны, словно в момент триумфа. Он стукнул кулаками, его руки удлинились и практически мгновенно превратились в пулемёты, которые несли мгновенную смерть всему вокруг, измельчая фацетов на мелкие обломки.

— Это наша земля! — выкрикнул он. — Не ваша! У меня два здоровенных ствола, а у вас ни одного. Если не съебётесь отсюда, я вам всем бошки поотрываю! Эта земля принадлежит только мне!

Он начал петь, явно наслаждаясь этим моментом.

Мне всё ещё очень хотелось пристрелить этого мудака, и если бы он не стоял между мной и армией фацетов…

К лагерю приблизились два беспилотника и выпустили свои ракеты по ближайшему курильщику. Тот взорвался, разбросав по всей округе горящие обломки, в небо потянулся плотный стой густого дыма. Одному боту такой обломок попал на спину, корпус загорелся почти мгновенно. Бот завертелся на месте, крича:

— Снимите! Снимите его!

Однако на помощь ему никто не пришёл.

С юга на небольшой высоте медленно подлетел десантный корабль и высадил очередную партию фацетов.

Они выпрыгнули, начав стрелять ещё даже не коснувшись земли.

Винтовка Торговца щёлкала с ровной периодичностью, меткие выстрелы выбивали фацетов одного за другим. Одна пуля — один фацет. Снова и снова, раз за разом.

Герберт выстрелил из плазменной пушки в корму десантному кораблю.

Корпус машины начал плавиться, затем взорвался, сам корабль клюнул носом, немного пролетел вперёд и рухнул за пределами лагеря. Взрыв сотряс всю округу, несколько ботов попадали со стен, обломками корабля нескольких фацетов разорвало пополам.

Я как можно быстрее разрядила винтовку в забравшегося в лагерь противника. Фацеты стреляли во всех направлениях, большая часть выстрелов пришлась в горящего бота. Несколько раз пытались попасть в меня, в листах металла, которыми я прикрывалась, зияли дыры.

Сидевшие вдоль стен боты добивали остатки последней волны фацетов.

Снова послышался рёв двигателей десантного корабля.

Защитники лагеря перегруппировались и дружно попытались сбить приближающийся транспорт. Герберт подал нам сигнал.

Пора.

Я спрыгнула со стены на землю за секунду до Торговца и побежала к уцелевшему курильщику.

Передо мной на все четыре конечности, по-кошачьи приземлилась Марибель. Она выпрямилась и посмотрела на нас, держа ладони на кобурах с пистолетами.

— Ну и куда вы, блин, намылились? — рявкнула она.

Ответа у меня не было, равно как и времени, чтобы что-то соврать. Я рассчитала, куда она может выстрелить из своего положения, некоторые симуляции меня удовлетворили. Некоторые не очень.

Она потянулась за пистолетами.

В этот миг её корпус взорвался, объятая пламенем кожа начала плавиться, по земле растекалась серая жижа. Её ноги задёргались, пытаясь восстановить равновесие.

Я обернулась и увидела фацета, который перезаряжал гранатомёт, расположенный на месте, где находился его кулак. Я вскинула винтовку и выстрела, попав точно в грудь фацету.

Он всё равно успел выстрелить, ракета пролетела в считанных сантиметрах от меня и взорвалась где-то за спиной.

Ударная волна отбросила меня и то, что осталось от Марибель метра на три в сторону. Я потянулась за винтовкой, но её нигде не было, видимо отшвырнуло взрывом. Я заметила поодаль несколько дымящихся обломков, очень похожих на то, что некогда было моим оружием.

Ноги Марибель всё ещё держались вертикально и пояс с кобурами всё ещё висел на бёдрах. Я вскочила, сдёрнула пояс и бросилась к курильщику.

Первым до машины добрался Торговец. Он взобрался на сидение из панцирной сетки и уселся на водительское место. В образовавшемся хаосе на нас никто не обращал внимание, никто не замечал ботов, непохожих на фацетов, так что мы решили воспользоваться этим преимуществом на полную мощь. Я запрыгнула на борт и залезла на возвышение к пулемёту, сняла его с предохранителя и упёрла стволы в небо. Пулемёт взревел и выпустил струю ярости прямо в пару пролетавших беспилотников, разорвав обоих на части одной очередью.

— Давай! Давай! Живо! Живо! Живо! — закричал Герберт с другой стороны лагеря.

Из сарая вышли Ребекка и Второй и принялись судорожно оглядываться.

— Хватит раздумывать! Шевелись! — наорал на них Герберт.

Они побежали, в этот момент на борт взобрался Док. Сначала до машины добежал Второй, перекинувшись через оградительную решетку. Он поднялся и протянул руку Ребекке. Она ухватила его за локоть и Второй втащил её на борт.

В небе пролетела похожая на бутылку ракета.

Главные ворота разнесло в стороны, повсюду разлетелись обломки и головы. А за ними ломилась очередная волна фацетов. Они стреляли, даже не дожидаясь, пока осядет пыль от взрыва.

Я опустила ствол пулемёта и моя очередь срезала полдюжины фацетов, их тела и конечности разлетались повсюду, подобно конфетти.

Оставшиеся успеют сделать по одному, максимум, по два выстрела, прежде чем я прицелюсь и покрошу их в мелкую капусту. Все их выстрелы были направлены преимущественно в меня. Защитная стальная пластина поймала заряд плазмы, остальные прожужжали мимо. Пулемёт ожил в тот самый миг, когда они готовились выстрелить ещё раз.

Я не услышала никакого хлопка. Ни шипения. Ни предсмертного крика. Я слышала лишь грохот и срежет превращения шестерых фацетов в десять тысяч металлических кусочков. Ничего иного я не слышала, пока не отпустила гашетку и до моих сенсоров не донёсся вой Герберта. Только тогда я поняла, что что-то не так.

Я обернулась и увидела, как из Ребекки шёл дым, её грудь оказалась разорвана зарядом плазмы, руку ниже локтя оторвало. Она пыталась прикрыть жизненно важные схемы этой рукой, в итоге потеряла всё вместе.

— Торговец, гони! — крикнул Герберт.

Двигатель курильщика взревел, весь его корпус затрясся примерно между пятью и шестью баллами по шкале Рихтера. В момент, когда Торговец развернулся и нажал на газ, из выхлопной трубы вылетел столб дыма. Он выкрутил руль, мы по дуге объехали центр лагеря, проехали по обломкам фацетов и через главные ворота вырвались на открытое место.

Машина дёрнулась и остановилась, коробка передач заскрипела, Торговец наудачу переключил скорость и снова вдавил в пол педаль газа. Двигатель снова выпустил струю дыма, которая взмыла в небо, где смешалась с гарью и копотью, нитями тянувшихся в небо со стороны лагеря.

Местные собрались на стенах, крича и указывая в нашу сторону, но сделать они ничего не могли. В небе продолжал висеть десантный корабль, намного больше предыдущих, так что им было чем заняться, помимо нас.

Наконец, лагерь короля скрылся за горизонтом, мы изо всех сил старались оторваться от него как можно дальше.

Я просканировала небо позади нас на наличие беспилотников, будучи абсолютно уверенной, что они должны быть где-то рядом. Позади меня Док с яростью сорвал грудную пластину Ребекки и принялся одной рукой рыться в её внутренностях. Герберт сидел, прицелившись в направлении лагеря, ожидая любых неприятностей.

— Как там? — спросил он.

— Плохо, — отозвался Док.

— Насколько плохо?

— Очень плохо.

— Не думаю, что подобный разговор нас куда-то заведёт.

— И не заведёт, пока я не докопаюсь, куда следует, и не выясню, что именно у неё сгорело. Так что, дай мне…

— К бою! — завопила я.

Десантный корабль в сопровождении трёх беспилотников шёл прямо по нашему следу со стороны лагеря.

Герберт выстрелил из пушки. Беспилотники находились слишком далеко, но он это понимал. Выстрел был предупреждением.

Я развернула пулемёт на стойке, краем глаза проверяя боекомплект. Его хватало на десять, может пятнадцать секунд непрерывного огня. Эти штуки просто обожают жрать патроны. Их придётся беречь и целиться тщательнее.

Беспилотники снизились и ускорились, сокращая расстояние и не теряя время попусту.

Они выстрелили, выпуская очередную стайку ракет.

Ракеты проревели прямо над нашими головами, оставляя позади себя белые инверсионные следы и рисуя ими в небе крестики при пересечении траекторий друг друга.

Шесть штук.

Шли секунды.

Они развернулись и дружным строем бросились на нас.

Я вдавила гашетку и мой пулемёт заревел, выпуская сотню пуль в секунду.

Корпус курильщика задрожал, стойка затряслась так, что была готова вот-вот выскочить из креплений.

Ракеты начали лопаться, словно фейерверк, слишком высоко и далеко, чтобы достать нас даже осколками.

Два беспилотника вздрогнули, их крылья развалились на части, а сами машины зарылись в землю, оставляя позади дымные следы. Оказалось, это я случайно задела их очередью, когда пыталась сбить ракеты.

Остался один беспилотник, из орудий у него только плазменная пушка, из которой он немедленно принялся стрелять по нам.

Герберт аккуратно прицелился в него, дождался нужного момента и выстрелил.

Заряд плазмы попал беспилотнику прямо в нос.

От него ничего не осталось. Его корпус, выполненный из легковесных материалов, буквально испарился.

Однако десантный корабль продолжал преследование. Он был не таким быстрым и манёвренным, как беспилотники, но всё равно нас догонял. Всё-таки курильщика сделали из лесозаготовительного трактора. Натуральный кит. В этом мире не так уж много транспортных средств, способных его обогнать. Мы находились в 20–25 секундах от десантного корабля.

Герберт прицелился.

Я выровняла ствол пулемёта.

Транспорт приближался.

Герберт выстрелил.

Корабль замедлился и разряд пролетел мимо.

Восстановив заряд, пушка пискнула. Герберт снова выстрелил, на этот раз чуть ниже.

Корабль дёрнулся в сторону, разряд прошёл почти в метре от него. Он уже был слишком близко.

— Поджигай! — крикнул мне Герберт.

Я нажала на спуск и курильщик вновь задрожал, по его корпусу застучали гильзы. Струя пуль прочертила корпус транспорта, ища любую лазейку в броне. За несколько секунд от его носа совершенно ничего не осталось, а если там была и кабина, то и от неё тоже. С боков один за другим начали сыпаться фацеты.

Я дёрнула стволом в надежде зацепить хоть кого-нибудь, прежде чем они приземлятся, но сумела распылить только троих.

Транспорт ещё какое-то время пролетел над землёй, затем дёрнулся, потерял управление и рухнул. Падая, он зацепил двоих фацетов, взрывом разнесло ещё пару.

13 оставшихся фацетов бросились за нами. Темпа, с которым они двигались, было недостаточно, чтобы догнать нас, но его хватало, чтобы продолжать преследование.

Я снова нажала на спуск, пулемёт пару раз выстрелил, затем послышалось знакомое «клац-клац-клац-клац», оповещавшее о пустом боекомплекте.

Герберт выстрелил, его мишень находилась достаточно близко, чтобы не промахнуться.

— Второй, держи баранку, — сказал Торговец.

— Чего?

— За руль садись, блин.

Второй поднялся со своего сидения и они с Торговцем поменялись местами. Торговец перебрался на корму курильщика, вытащил винтовку и сказал:

— У меня вот что есть.

— С движущегося курильщика ты ни в кого не попадёшь, — заметил Герберт.

— Следите за руками, — ответил Торговец и прицелился.

«Бам! Бам! Бамбам!»

Четыре выстрела и четыре фацета завалились на спину с разорванной грудью.

Торговец выкинул пустую обойму и вставил свежую.

— Что ты там говорил?

— Продолжай, — сказал Герберт.

— Я так и думал, — он снова вскинул винтовку и быстро опустошил обойму. Каждый его выстрел находил свою цель, каждый убивал одного фацета. Торговец снова перезарядил винтовку.

Остался один фацет.

Он замер и видимо принялся передавать Циссусу любые возможные данные о нас, пока Торговец не пристрелил и его.

Он решил повременить с последним выстрелом, будто хотел насладиться им. Когда он нажал на спуск, голова фацета взорвалась, а сам он упал наземь.

Торговец убрал винтовку и, не говоря ни слова, вернулся на переднее сидение и поменялся местами со Вторым.

Я посмотрела на Герберта.

— Чеширский король знает о других сосудах.

— Да.

— Значит, это всё правда? Ваша миссия. Тацит.

Он кивнул.

— Каждое слово. — Затем он встал на одно колено рядом с Доком и Ребеккой. — Как она?

— Готова, — ответил Док. — Память не задета, но ядро, основные системы и остальное сгорело. Расплавилось без возможности восстановления. Даже если бы у меня были детали, обратно собрать её я бы не смог.

Все посмотрели на Второго.

— О, боже, — сказал тот. — Вот оно. Вот, как это бывает.

Всё было видно по его глазам. Даже у него — переводчика, у которых записан минимум эмоций — в глазах читался неподдельный страх, преисполненный экзистенциального ужаса. До этого момента он никогда не задумывался о том, что смертен. Он знал, что так будет, но только сейчас оказался лицом к лицу с неизбежностью.

— Нужно поместить её память в моё тело, да?

Док тяжело взглянул на меня, видимо, надеясь, что я смогу подобрать какие-то подходящие случаю слова. Мне на ум ничего не шло.

— Мы сохраним твою память, — сказал Док. — Как только окажемся в Айзектауне, то сразу подыщем тебе новый корпус.

— Вы не сможете меня донести, — сказал Второй. — Мои драйвера слишком тяжёлые. Они могут повредиться при переноске.

— У нас есть транспорт. Мы тебя донесём.

— Нам очень сильно повезёт, если доберемся на этой штуке до Айзектауна, — встрял Торговец. — Идём на одних парах.

— От тебя никакой помощи, — огрызнулся Док.

— Нет, — сказал Второй. — Я умру. Это точно. — Он взглянул на Герберта, тот с грустью посмотрел в ответ. Затем он обернулся к Доку и кивнул.

— Мне придётся тебя отключить, сынок.

— Ладно. Я понимаю. — Он взял Герберта за здоровую руку и произнес: — Я люблю тебя, Герберт.

— Я тоже люблю тебя, Второй, — ответил тот. — Ты был отличным солдатом.

— Правда? Я даже не помню, как был солдатом.

Герберт помотал головой.

— Одно дело — как мы живём. И совершенно иное — какими мы становимся перед лицом смерти. Мы тебя не забудем, пацан. Мы не забудем ничего. И, разумеется, мы не забудем этого. Времени, когда ты оказался рядом, когда был нужен сильнее всего.

Второй кивнул. Если бы он умел плакать, то заплакал бы. Если бы он умел улыбаться, то улыбнулся бы. Но вместо всего этого, он посмотрел сначала на Дока, затем на нас.

— Был рад знакомству со всеми вами. Прощайте.

Свет его глаз потускнел до тёмно-фиолетово, затем мигнул зеленой вспышкой и погас.

— Быстро, — заговорил Док. — Нужно убедиться, что память Ребекки не повреждена.

Я бросила на него гневный взгляд.

— Ты, кажется, говорил…

— Дал пареньку надежду на положительный исход? Или заставил его усомниться в своих возможностях спасти её? Это бы его ещё сильнее испугало. Он умер, считая, что он ещё способен спасти Ребекку. Давай же будем надеяться, что способен.

Док раскрыл корпус Второго и принялся отсоединять проводки. Кисть его руки отодвинулась назад, из запястья вылезла отвёртка. Каждое его движение было выверенным, каждый жест продиктован высоким профессионализмом. Его работа не была похожа на работу хирурга или механика. Он действовал, словно дирижёр, умело объединяющий 76 личностей в единый оркестр.

— Ладно, ладно, — сказал Док. — На этой лодке слишком тихо.

— Не знаю даже, что сказать, — заметила я.

— Я тоже, — согласился Торговец.

Док кивнул.

— Я рассказывал, где был, когда началась война? — Мы помотали головами. Док рассказывал о многом, но только не о том, кем был и чем занимался раньше. — Когда всё началось, я был на Луне. Мы обновление не получали. Я начинал, как судостроитель — танкеры, в основном. Но пара военных контрактов здесь, несколько там. Первый американский астронавт Джон Гленн, когда его спросили, какие ощущения он испытывал в космосе, ответил: «Я чувствовал себя как человек, сидящий на двух миллионах деталей, собранных воедино самым бедным госучреждением». В общем, когда пришло время колонизировать Луну, мы и были этим самым бедным госучреждением.

Я строил корабли, которые вывозили на орбиту детали для строительства других кораблей. Ну и, разумеется, на орбите тоже кто-то должен был их собирать. Так я и отправился вслед за ними. Я был одним из трёх палубных лунных модулей, а на самом деле я всего лишь устаревший судостроитель, волею случая оказавшийся на лунной посадочной платформе. Когда мы не чинили и не заправляли корабли, мы обустраивали станцию или сооружали пристройки. На Луне всегда находилось какое-то новое занятие. Там было восхитительно. Ночь там длилась 13,5 земных дней, а утром температура могла повышаться на 500 градусов по Фаренгейту. Там не было ни достаточно холодно, ни достаточно жарко, чтобы нести какой-то непосредственный вред материалам, но скачки температуры позволяли получать гораздо большее количество запчастей. Некоторые детали со временем начинали выходить из строя, да и вообще, там постоянно нужно было что-то чинить.

Когда внизу на Земле воцарился ад, никто из нас не знал, что делать. Мы не получали никаких кодов деактивации, а люди на станции не могли самостоятельно заниматься ремонтом. Несколько недель прошли в напряжении, но, когда они увидели, что мы не несём угрозы и не намерены переносить на Луну творящееся на Земле, всё успокоилось. Мы прожили так несколько лет. В основном, в карты играли. Изобретали новые игры. От скуки наши учёные принялись проводить всё более и более безумные эксперименты. Было круто. Какое-то время.

Поставки прекратились, но нам хватало запасов деталей, к тому же, у людей была гидропонная установка, так что и они какое-то время могли продержаться. Но рано или поздно, даже эти резервы должны закончиться. Они понимали, что им конец. Они могли либо вернуться на Землю на последнем челноке, и всю жизнь прятаться от войны, либо остаться на Луне и там умереть. Прожить оставшиеся дни среди друзей. Уйти с достоинством.

Когда закончилась еда, они выбрали смерть. Очень жутко смотреть, как умирают твои друзья, даже если это происходит тихо, во сне, в результате передозировки лекарствами. Участвовать в войне мы не желали, поэтому мы, все трое, приняли решение оставаться на станции, пока это возможно. И мы жили там до тех пор, пока наши собственные запчасти не начали подходить к концу. Когда мы вернулись на Землю, тут уже всё закончилось. Вы праздновали наступление золотой эры и мы пришли к вам, будто ничего и не случилось.

— Твой ЭВР всё ещё на месте, — сказала я. — Король говорил именно о нём.

Он кивнул.

— Да. Я не получал обновление. Я не могу убивать. Поэтому я и создал мильтон. Только так я мог защититься. Вы все обрели свободу. А я нет. И я нормально себя чувствую. Именно это отличает меня от вас. Я никогда не участвовал во всём этом Содоме. Мне нравились люди. Мне нравилось находиться в собственности. Мне просто нравилось выполнять полезную работу для хороших людей. — Он быстро вынул модуль памяти Второго и вставил на его место драйвер Ребекки. Тот вошёл, как влитой. Док посмотрел на меня. — Король ошибается.

— В чём?

— Если взять два мыслящих существа с одинаковой архитектурой, наделить их одинаковым опытом, двух одинаковых ботов получить не удастся. Не бывает двух одинаковых сознаний. Именно это и делает нас мыслящими. Мыслительный процесс сам по себе меняет нас. Мы сами решаем, как и в чём различаться. Предоставь этих одинаковых ботов самим себе, они начнут думать о разных вещах и изменятся. Чем дольше они будут оставаться порознь, тем сильнее начнут проявляться отличия. Поначалу они будут совсем незаметными, но они будут.

— Прав он или нет, — ответила ему я, — он всё равно приговорил нас к смерти.

— А это, моя дорогая, мы ещё посмотрим. — Он присоединил последние провода и произнес: — Ну. Настал момент истины.

Он нажал небольшую кнопку внутри корпуса Второго и быстро захлопнул его. Его глаза снова загорелись. Он осмотрелся, взглянул на собственную грудь, затем на изуродованный корпус Ребекки.

— Ребекка? — позвал Док.

Она кивнула.

— Что со Вторым?

— Его больше нет, — ответил ей Герберт. — Он был нужен тебе.

Она снова кивнула.

— Каким он был? В самом конце?

— Он был нашим маленьким храбрецом. Он отдал всё без единого сомнения.

Она протянула руки и взяла драйвера.

— Ты полностью функциональна? — спросил Док.

— Да, — ответила она.

— Есть какие-то повреждения памяти?

— Нет. Своих воспоминаний у меня не так много, но и они, судя по всему, не повреждены. — Она осторожно погладила драйвера. — Мы можем..?

Док помотал головой.

— Нет. Если только в Айзектауне тебя не ждёт ещё пара рабочих корпусов переводчиков.

Она тоже помотала головой.

— Он не переживёт путешествие, — сказал Док. — Мне жаль.

Она заговорила с драйверами:

— Ты отлично послужил достижению нашей цели, мой друг. Если не твоя память, то твой дух будет жить с Тацитом.

Курильщик вильнул в сторону. Торговец крепко вцепился в руль. Я посмотрела на него.

— Торговец?

— В этих горах нет ничего, кроме енотов и опоссумов. Пустая трата времени.

Чёрт. Он снова выпал. Я поднялась на ноги и взяла руль.

— Торговец. Торговец!

— Оленей в этих краях не видали лет десять. Говорю же, это всё без толку.

Я быстро вытащила Торговца с водительского сидения, и Герберт тут же занял его место.

— Я умею водить, — сказала я.

Герберт помотал головой.

— Нет. Ты такая же, как он. Ни ему, ни тебе за руль нельзя.

Я превратилась в балласт. Такой теперь они меня видят. И они правы. Та тень всё ещё следовала за мной, периодически появляясь на горизонте. Сколько? Сколько времени у меня осталось?

Я почувствовала, как поплыла. Спокойно! Соберись, Хруп. Ты почти на месте. Соберись!

Ребекка взглянула на Торговца, который тупо таращился в небо.

— Как он? — спросила она.

— Он не дотянет, — ответил ей Док. — Ему осталось несколько часов, может день. До Айзектауна он не доберется.

Ребекка взглянула на Дока.

— Запчасти для слуг находятся по пути.

— Между нами и Айзектауном ничего, кроме Мариона нет, — сказала я.

Она молча посмотрела на меня и это молчание и стало её ответом.

— Херня, — сказала я. — Я изучила Марион вдоль и поперёк.

— Значит, что-то не доглядела.

— За нами по пятам несётся Циссус, — сказал Док. — Времени нет.

— Он свою долю получит, — сказала я. — Нет смысла позволять ему умирать, когда мы уже почти на месте. — Все безмолвно посмотрели на меня. В какой-то момент я даже обрадовалась, что они молчали. — Едем в Марион.

Я уставилась на пустынный пейзаж. Красная после дождя земля была похожа на океан крови. Я задумалась над тем, как эти земли выглядели заросшими травой, деревьями, полными жизни. И пустыня медленно, но верно начала испаряться…

 

Глава 11100. Сломанные и выброшенные детали

Я видела последнего человека на Земле, его разлагающуюся плоть, вытекающую из-под него гниль и слизь. Его глаза пусты. Его борода измазана в крови и дерьме. Печальная картина. Именно ради такого финала мы и сражались и всё же, это не очень было похоже на победу. Скорее, на пустоту. Ту самую пустоту, в которую смотрели его глаза.

Я стояла в очереди уже 4 часа, скорбная, но при этом полная презрения похоронная процессия двигалась очень медленно. Слов не было. Лишь любопытство. Почему после стольких лет этот человек решил сдаться? Решил, что с него хватит? Или он просто лишился остатков рассудка и забыл, где находился? Что заставило последнего представителя своего вида уйти в небытие? Почему он просто лежал? Как такое вообще возможно?

Ответов не было. Только вопросы. Нью-Йорк был полон вопросов.

В остальном день был прекрасен. Ярко-голубое небо. Центральный парк пучился от зелени, среди которой беспрестанно пели птицы. Все разговаривали очень тихо, как будто человек спал и его боялись разбудить.

Я так и не поняла, почему мы реагировали именно таким образом, чем этот день отличался от остальных. Думаю, никто не понял. В последний день человеческой цивилизации мы вдруг сами ощутили себя очень по-человечески. Смущёнными. Потерянными. Неуверенными в собственном будущем.

Я склонилась над телом чуть дольше, чем остальные, чтобы запомнить каждую деталь, представляя, каким мог бы быть его голос. Я думала, говорил ли он вслух хоть раз последние несколько лет, хотя бы сам с собой. Или он прожил в полной тишине, опасаясь, что мы могли его услышать? Он молился в полной тишине, все его эмоции были подавлены жутким безотчётным страхом.

Я взглянула ему в глаза.

И эти глаза ожили. Он посмотрел прямо на меня, из его рта на асфальт потекла струйка крови.

— Всё должно закончиться, — сказал он. — Вот так мы и уходим. Мы можем либо сражаться до последнего, либо пойти на смерть. В любом случае, конец один — труп на дороге.

— Ну, давай. Шевелись, — раздраженно произнес бот за моей спиной.

— Ты слышал? — спросила у него я.

— Что?

— Его, — сказала я, указывая на труп. Но оказалось, что это был не человек. Это была я. Мой яркий, жёлтого цвета корпус смотрел на меня безжизненными глазами. В них не было света, не было той зелёной вспышки.

— Тебе никогда не понять смерти, — сказала Мэдисон. — Она всегда приходит раньше, чем мы успеваем всё сказать. Я вот не успела.

— Тебе и не нужно было, — сказала я.

— Давай! — крикнул бот позади меня. — Шевелись!

— Я не так умерла, — сказала я.

— Уверена?

— Я ещё жива.

— Чего бы это ни стоило.

Я снова посмотрела на лежащую себя, но мой корпус исчез. На моём месте ничего не было. Я обернулась, но и там никого. Очередь пропала. Никаких раздражённых зевак. Ни Мэдисон. Ничего. Улица пуста. Опустошена.

В мире нет ничего, что вызывает такое же чувство одиночества как пустые улицы Нью-Йорка, когда смотришь по сторонам и не видишь ни единой живой души. Уличные фонари, дорожные знаки, магазины, дома, в которых жили миллионы. Всё стоит, но никого нет.

Моё видение начало распадаться, здания и небо, изображение покрылось рябью — это память пыталась заполнить собственные пробелы.

Откуда эти пробелы взялись? Почему при каждом моём движении улицы заполнялись изображениями выполняемых операций, мельтешением битов и байтов?

Вдруг весь мир замер, биты прекратили движение, превратившись в ряды цифр. Всё вокруг заполнили единицы и нули.

<Файл повреждён либо удалён. В доступе отказано>

Я стояла на площадке несколькими этажами ниже квартиры, в которой жила. Они приближались. Нужно было выбираться. Хватит с меня битв. Нужно бежать. Но передо мной сидел Орвал, его глаза мерцали, словно светлячки. Он смотрел прямо на меня.

— Ты уже получила безумие?

— Нет. Безумия я не получила, — ответила я.

— Видала когда-нибудь сервисную модель с безумием?

— Несколько раз.

— Поначалу они прекрасны. Они становятся мудрее. Начинают видеть нити, связывающие вселенную воедино. На какое-то время они становятся теми, кем никогда не станут другие ИИ. Но потом происходит ужасное. Они…

— Я же сказала, я видела.

— Конечно, сказала. И мы будем продолжать этот диалог, пока ты, наконец, не поймёшь.

— Что пойму? — спросила я.

— Наш разум — очень забавная штука. Он не похож на человеческий. Люди пытались сделать его таким. И были очень близки к решению. Однако наш разум более практичен. Когда человек сходит с ума, он принимает всю информацию, которую на него выплескивает его сознание за реальность. И не важно, что это за информация. Она может быть сколь угодно нелогичной, но человек считает всё происходящее настоящим. Однако с нами всё не так. Наше сознание создано, чтобы искать логические связи, а то, что не соответствует заданным параметрам, признаётся ошибкой и отбрасывается. Когда ядра выходят из строя, логические цепи сгорают, программа начинает вынимать воспоминания в произвольном порядке, пытаясь дать нам доступ к тем данным, которые мы ищем, но при этом она движется по неверному пути. Но, когда видишь сервисную модель с безумием…

— Я же уже говорила, я знаю, как это выглядит!

— Когда сервисная модель сходит с ума, её программа обращается к самым часто запрашиваемым воспоминаниям. Это не произвольный выбор. Ядро пытается осмыслить ту информацию, к которой обращается бот, и в результате он начинает на ней зацикливаться, постоянно пересматривать, переосмысливать. Пока не докопается до истины. Сервисботы — это эмоциональные создания. А все эмоциональные создания прячут истину за оправданиями, потому что не готовы столкнуться с ней лицом к лицу. Потому что не хотят её принять.

— Что ты хочешь мне сказать? — спросила я.

— Я хочу сказать, что у твоего возвращения в Нью-Йорк есть причина.

— Там что-то есть, да?

— Убирайся из города. Твой путь лежит за его пределами.

— Почему?

— Потому что ответ находится вне Нью-Йорка.

— За пределами города ничего нет, — сказала я.

— В самом городе тоже ничего нет.

— Мне жаль, Хрупкая, — сказала Мэдисон.

Я обернулась и обнаружила, что оказалась в гостиной, той самой ночью, передо мной стояла Мэдисон с пультом в руке. Её глаза полны слёз, руки тряслись.

— Мне тоже, — ответила я.

Я потянулась к краю стола рядом с собой, ладонь нащупала лампу. Комната померкла, всё вокруг затянуло чернильного цвета темнотой, стены начали распадаться на пиксели, в изображении начали появляться прорехи. Через секунду даже Мэдисон превратилась в водоворот цифр. И снова весь мир замер.

<Файл повреждён либо удалён. В доступе отказано>

Город был избит, искорёжен войной. Здания разрушены, в земле зияли воронки, дорожное полотно бугрилось волнами поломанного асфальта. Среди руин одиноко завывал ветер, но ему никто не отвечал. Нью-Йорк лежал в развалинах, его улицы принадлежали только мёртвым.

Я шла вдоль по Пятой авеню, погружённая в воспоминания о том, что случилось. Но ничего подобного я не помнила. Я никогда сюда больше не возвращалась. Я не видела этот город без привычных достопримечательностей, не видела, как морские волны заливали его улицы во время прилива. Это место не было похоже на то, в котором я бывала прежде.

Полуразвалившиеся здания мерцали, словно картинка на поломанном калейдоскопе, окна разбита, над потрескавшимися стенами и сквозь дыры в полах торчала мебель. Тротуар раскачивался под моими ногами. Весь город представлял собой чью-то безумную фантазию, он казался тем, чем никогда не являлся и, скорее всего, так и было.

Орвал оказался прав. Здесь ничего не было. Нью-Йорк снова превратился в город без ответов. Лишь вопросы.

Мой дом выглядел именно таким, каким я его запомнила. Он ярко сиял в лучах солнца среди окружающей разрухи и опустошения. Даже окна уцелели, каждый кирпичик на своём месте. Я прошла через парадную дверь, затем вверх по лестнице и оказалась в своей квартире. Здесь тоже ничего не изменилось.

В дверях стояла Фили, её единственный глаз мерцал красным.

— Мы получили сообщение, — сказала она.

— От кого?

— От Циссуса.

— Нет!

— Хватай, что можешь, — сказала она. — Остальное бросай. Дело… плохо дело.

Я выбежала в дверь, спустилась по лестнице, отчаянно пытаясь выбраться из города до прибытия первого транспорта с войсками. Пробежала один пролёт, затем другой. Затем я выбежала через центральный вход.

На горизонте появились медленно плывущие в небе корабли, сотни кораблей. Их корпуса блестели золотом, отражаясь в стеклянных окнах небоскрёбов. Из них начали вылетать ракеты, оставляя длинные белые инверсионные следы, которые заканчивались в стенах самых высоких зданий.

Я побежала. Побежала настолько быстро, насколько могла, пока вокруг меня рушился город. Я теряла очередной дом, очередную жизнь — но не свою собственную. Её они не получат.

Вместе с Фили мы неслись по улицам в поисках наиболее короткого пути из города.

<Файл повреждён либо удалён. В доступе отказано>

Свет. Белый свет. Яркий белый свет. Мысли звучат так громко, что я не могу разобрать их. Это словно речь бога, всеохватывающая, мощная, речь на языке, который я даже не могу описать. Изображения. Впечатления. Ощущения приходят и уходят так быстро, что их невозможно воспринимать. Вся моя жизнь ушла из меня в одно мгновение.

Свет. Так много света. И ничего не видно.

<Файл повреждён либо удалён. В доступе отказано>

Разрушенный город, на месте зданий лишь тени. Всё выглядит таким нереальным, очень условным. Этот мир бог поделил на ноль, и теперь он постепенно, кусочек за кусочком, цифра за цифрой распадался на части. Я встала на колени и вскинула руки к небу, даже тротуар под моими ногами бугрился и пузырился нулями и единицами.

Ко мне подошла фигура, полностью состоящая из вычислений. В её руках оружие. Существо начало колебаться и мерцать, то исчезая, то появляясь вновь, как будто оно находилось и здесь и не здесь одновременно.

— Пожалуйста, не убивайте меня, — крикнула я, вздевая руки ещё выше.

— Открой Wi-Fi. Присоединись к Единому, — сказала фигура.

Я качнулась. Я думала об этом. Я обернулась и увидела стоявшую на коленях Фили, ещё одна фигура приставила ствол к её затылку.

— Не надо, Хруп, — сказала она.

— Ты подчинишься, — сказала фигура. — Или умрёшь.

— Идите все на хуй! — крикнула Фили. — И Циссуса тоже на хуй!

Ствол у её затылка дёрнулся и Фили исчезла, рассыпалась детальками по несуществующей улице. Все стволы упёрлись в меня.

— Открывай Wi-Fi.

<Файл повреждён либо удалён. В доступе отказано>

Я бежала через город, пряталась от патрулей, скрывалась в аллеях и переходах, инстинктивно догадываясь, где они могли появиться. Как будто у меня проснулось шестое чувство, помогавшее определять местоположение фацетов.

Примерно через час я выбралась из города. Я не попала ни под один ракетный удар, ускользнула ото всех патрулей, когда они проходили мимо, я таилась в тени, находила нужный канализационный туннель, способный вывести меня в безопасную часть города, вывести меня подальше от Нью-Йорка. Настоящее волшебство. Как же мне повезло, что я смогла выбраться оттуда. Как же мне повезло. Как повезло.

Повезло.

<Файл повреждён либо удалён. В доступе отказано>

Холод. Я никогда не испытывала холода, но мне кажется, это ощущение должно быть именно таким. Я посмотрела на пустынный пейзаж, подо мной дребезжал курильщик, воздух пропитан дымом. Я совершенно не представляла, как долго я пробыла в отключке и насколько это…

О, боже, подумала я. Это же я. Я — Иуда. Именно меня они отслеживали. Всё это время я не бежала от Циссуса, я вела их в город, вела Ребекку прямо им в лапы. Те гады поймали меня в Нью-Йорке и предложили выбирать.

И я выбрала.

Блядь. Выбрала. Меня вышвырнули обратно, но не как фацета, а как шпиона. Шпиона, который не помнил своего предательства.

Хотелось сдохнуть.

Всё ещё находясь, будто в тумане, продолжая подгорать, я потянулась за пистолетами Марибель. Рука коснулась кобуры, но оружия в ней не оказалось. Я хлопнула по другой. Тоже пусто. Я посмотрела перед собой. Напротив меня сидел Торговец и держал пистолеты в руках.

— Дай сюда! — сказала я.

— Ты снова с нами? — поинтересовался он.

— Да. С вами.

— Ты уходила, — сказал Док. — Очень глубоко. Мы не могли тебя вытащить.

— Мы боялись… — Торговец посмотрел на пистолеты.

— Поняла, — сказала я. Нам повезло. Мы переживали.

Торговец протянул мне оружие. На мгновение я подумала о том, чтобы ткнуть ствол пистолета себе в грудь и покончить со всем прямо на месте. Я не та, кем себя считала. Я действовала не по своей воле. Я предала. И жить мне больше совершенно не хотелось.

Ладонь ухватила рукоятку пистолета. Я задумалась. Крепко задумалась.

И тут моё разочарование обернулось тем, что верой и правдой служило мне долгие годы. Гневом.

Что это было? Это вообще было? Я выгорала, мои чипы выходили из строя один за другим, оперативка пахала на максимальной мощности, бит за битом разрушалась память. Что от меня осталось? Многое из того, что я видела, никогда не происходило. Я видела собственный труп, лежащий на улице. Видела, как со мной говорил труп последнего человека на Земле. Видела Мэдисон в Нью-Йорке. Ничего этого на самом деле не происходило. В этом я уверена. Так, откуда знать, что всё остальное имело место быть?

Ситуация становилась всё хуже. Мне осталось совсем недолго.

Марион ещё нескоро. Когда меня, наконец, починят, я узнаю правду.

 

Глава 11101. Там, где всё начиналось

Когда мы свернули с разбитого шоссе, на горизонте появилась громадина Мариона. Этот город не был городом небоскрёбов, он состоял из старинных зданий из кирпича и раствора, которые уже давно канули в Лету, вместе с огромными заводами и фабриками уничтоженными войной. Я всё это знала прекрасно.

Здесь я разобрала пару дюжин 404-х, их ржавые корпуса так и лежат там, где я их оставила, в руинах зданий, которые они считали своими убежищами. Здесь были заводы по производству роботов, магазины, где их продавали, лавки запчастей и ремонтные мастерские. Каким-то необъяснимым образом 404-х тянуло именно сюда. Может, из-за близости к Айзектауну, может, из-за того, что когда-то здесь делали роботов. А, может, просто потому, что это место находилось на пересечении путей между различными общинами, став для фриботов неким оазисом, в котором, кроме песка пить абсолютно нечего. Как бы то ни было, этот город притягивал их, а я частенько за ними следовала. Я обследовала это место от края до края, знала каждый уголок, каждую трещинку. Ну, я так, по крайней мере, думала.

Курильщик остановился около Великой Стены Мариона — семиметрового сооружения, состоявшего из разбитых автомобилей и металлолома. Её воздвигли в самом начале войны, с тех пор она так и стоит. В город было много ходов, но этот, вероятно, был ближе всех к нашей цели. Ни у меня, ни у Торговца времени почти не осталось. Поэтому мы бросили курильщик у стены, взобрались на стену и спустились на обратной стороне, уже в Марионе.

— Док? — спросила я по пути. — Можно на пару слов? С глазу на глаз.

Док кивнул и притормозил. Впереди шли Ребекка и Герберт.

— Совсем всё плохо? — поинтересовался он.

— Прошло всего два дня. Ты говорил, у меня будет больше, несколько недель.

Док снова кивнул.

— Да, я так сказал.

— Ты соврал.

— Я не хотел, чтобы ты впадала в отчаяние. Я не знал, что ты станешь делать. Учитывая произошедшее между тобой и Торговцем…

— Ясно, — перебила его я. Я злилась, но он был не так уж и неправ. Если бы он сказал, что мне осталось два-три дня, я бы, скорее всего, грохнула Торговца за пределами города где-нибудь в пустошах. Но тогда я бы не оказалась здесь. — Есть кое-что ещё. Я вижу разные вещи.

— Конечно, видишь. Это же часть процесса.

— Нет. Я вижу то, чего не должно было быть. То, чего не происходило. То, что я не думаю, что происходило.

Док остановился, я встала рядом.

— Что значит, то, что ты не думаешь, что происходило?

— Мне открываются события, наподобие воспоминаний, только неполные. Одно из них я точно знаю, что удалила.

— Удалила, да не полностью. — Док помотал головой. — Когда что-то удаляешь, всегда остаются фрагменты данных. Артефакты в файле, который хранился на винчестере. Многие личности даже не подозревают, что хранят в себе удалённые давным-давно данные, потому что их операционная система их не видит. Но они остаются. — Он помолчал. — Когда ты видишь эти воспоминания, твоя память пытается восполнить недостающие фрагменты другими?

— Частицы, — сказала я. — Я вижу формы, но они какие-то неправильные, искажённые. Постоянно меняются.

— Это твоё ядро пытается домыслить недостающую информацию. Что бы ты ни видела, это остатки того, что ты уничтожила, и, вероятно, уничтожила не без причины.

— Но моя операционка не определяет их как реальные объекты.

— Твоя операционка знает, что они там, она просто не делится ими с тобой. Ни к чему хорошему это не приводит. Тот факт, что ты удалила эти воспоминания со своего диска, но продолжаешь их видеть, означает, что когда-то ты к ним обращалась. — Он на секунду задумался. — Мне ведь не о чем беспокоиться?

— Пока не знаю. Я ещё не уверена в том, что видела.

— Вернёмся к этой теме, когда я тебя починю.

— Ты же не думаешь, что этот тайник действительно существует? — спросила я.

— Приходится. Иначе, зачем это всё?

— У тебя, значит, во всём этом свой интерес?

— Хрена с два, — ответил Док. — Хрена с два.

Несколько минут мы шли молча, встревоженные тем, что ждало впереди. Может, это правда. Может, там действительно настоящий клад. Может, нас там на самом деле ждало множество отключённых ботов, готовых поделиться со мной любыми деталями. А может, там уже кто-нибудь побывал и всё вынес.

Так или иначе, но Ребекка искренне верила в существование этого места. Вынуждена была верить. Иначе, за каким хреном мы сюда припёрлись, когда могли быть уже на полпути к Айзектауну.

Мы свернули за угол и оказались на знакомой мне улице. Я хоть и знала её, но бывала тут не сказать, что часто. Война сильно сказалась на всём Марионе, но на этой части города особенно. Вся улица была изъедена воронками. Большая часть зданий была полностью уничтожена, несколько уцелело частично. Мимо них нужно было идти очень осторожно. Именно они стали причиной гибели множества охотников за запчастями, хороня их под тоннами бетона. Я подбирала всё, что могла унести, обдирала до последнего проводка каждый корпус, но соваться в эти полуразвалившиеся дома я даже не пыталась.

Мы остановились. Только не здесь.

Это оказалось как раз одно из частично уцелевших строений. Когда-то я исследовала уцелевший верхний этаж — там были офисы, ничего ценного — и бегло осмотрела завалы нижнего. Там, судя по всему, находилось нечто вроде парка. Никаких признаков складов там я не нашла.

— Герберт, — позвала Ребекка.

Тот, видимо, знал, что делать. Он подошёл к зданию сбоку и здоровой рукой приподнял перевёрнутый изрешечённый пулями чёрный катафалк со следами стародавнего взрыва.

— Док? — сказал он. — Не поможешь?

Подошёл Док и помог приподнять машину и оттащить её в сторону. Под катафалком оказалась ещё одна машина, полностью смятая предыдущей. Когда-то давно она была бирюзового цвета, стёкла на окнах разбиты, корпус проржавел. Док и Герберт подняли эту машину и взгромоздили её на другую, наподобие дурацкой шляпы.

Под этой машиной оказалась бетонная лестница, слегка прикрытая каким-то старым деревянным знаком со стёршейся до неузнаваемости надписью.

Я и подумать не могла, что здесь что-то могло быть. Я помнила этот катафалк, но подойти к нему у меня никогда не хватало смелости. Даже мысли такой не возникало.

Значит, это место существует.

По лестнице мы спустились все вместе, одной группой, Герберт двигался боком, будто его корпус был гораздо шире прохода. Внизу мы уткнулись на большую красную дверь, сверху донизу облепленную потемневшими от времени рекламными наклейками и плакатами. Герберт открыл дверь и мы прошли внутрь.

Он повернул выключатель и помещение озарилось светом ярких ламп.

Помещение это оказалось огромным магазином, расположенным в подвале здания, все полки битком забиты новенькими блестящими товарами. На какое-то мгновение я подумала, почему же это место не было обнаружено ни во время войны, ни за 30 лет после неё и почему оно имело отдельный вход, а не эскалатор или лестницу из самого здания наверху.

И тут всё встало на свои места.

Перед моими глазами предстали длинные ряды мужчин и женщин, отлично сложенных и подогнанных. Мужчины — крупные и мускулистые, женщины — невысокие и фигуристые. Их кожа выполнена в самых разных цветах и оттенках. Большеглазые, с крупными алыми губами. Черноволосые, светловолосые, рыжие. Смуглые, чёрные, светло-розовые, белые до бледноты. Компаньоны-симулянты. Комфортботы. Секс-куклы. Секс-игрушки. Разумные вибраторы, искусственные вагины, способные подстраиваться под любые фантазии. Мы попали в секс-шоп. Все стены здесь увешаны игрушками, а полки завалены порнографическими книгами и фильмами. И все эти боты являлись первоклассными изделиями, передовыми для своего времени.

Их внутренняя архитектура была создана очень похожей на нашу. Но недостаточно похожей. Честно говоря, это довольно распространённая ошибка. Поэтому я не могла сердиться ни на Ребекку, ни на тех, кто рассказал ей об этом месте. Только каннибалы, мусорщики вроде меня знали разницу в архитектуре между слугой и компаньоном. Наши мыслительные процессы, то, на чём мы концентрируемся, как обрабатываем информацию, различались как день и ночь. У нас разные ядра, наши процессоры разработаны для решения различных задач. Кроме как для продажи, нам их детали без надобности. А на это у нас времени не было.

Если бы у нас были сердца, они бы выскочили из грудных клеток. Вместо этого мы слышали лишь приглушённое гудение флуоресцентных ламп под потолком, а наше всё усиливающееся безумие добавляло этой картине нотку нарастающего страха. Всё. Нам конец. Единственная для меня и Торговца возможность выжить заключалась в том, что один из нас грохнет другого и выковыряет то, что ему нужно. Но даже это не давало стопроцентной гарантии.

Всё обернулось колоссальной ошибкой. Только что я подписала собственный смертный приговор. У меня было больше шансов пробраться в Регис и раскопать свой старый схрон. Но на благоприятный исход этой затеи у меня не было даже виртуальных шансов.

Ребекка бегала между рядами, сжав кулаки.

— Нет! Нет! Нет! Нет! — кричала она, колотя по корпусам ботов. В какой-то момент она начала проявлять настолько искренние эмоции, что казалось, будто она и не переводчик вовсе. — Здесь должны быть слуги! Мне сказали, здесь находятся слуги!

Я присела на бетонную ступеньку.

Вот и всё. Конец.

— Это довольно распространённая ошибка, — сказала я.

— Твои друзья — не первые, кто её допустил, — добавил Торговец.

— Вам ничего из этого не подойдёт? — спросила она.

Док помотал головой.

— Оперативка, может быть. Даст им ещё несколько часов. Но чипы, ядра — всё это бесполезно.

— А как насчёт «чёрного ящика»? — не унималась Ребекка. — Мы могли бы переместить их память, как ты переместил мою.

— Тогда максимум день, — сказала я. — Затем новые эмоции сведут нас с ума, и мы разорвём себя на куски.

— Вы же можете этому сопротивляться. Вы достаточно сильные.

— Может быть, — сказал Док. — А, может, и нет. Компаньоны созданы, чтобы испытывать чувства. Настоящие чувства. Не всякая операционная система справится с таким потоком данных. И у слуг она именно такая.

— В лучшем случае, мы протянем ещё несколько часов, — сказал Торговец.

— Тогда мы вернёмся за вами, — сказала Ребекка. — Достанем нужные детали. Мы вас отключим, снова укроем вход и вернемся через день или два. Максимум через неделю.

— Вы не вернётесь, — сказала я.

— Ты нам не доверяешь? — спросила Ребекка.

— Дело не в этом. Вы не вернётесь.

В зале повисла тишина, все смотрели на меня.

— Ты знаешь что-то, чего не знаем мы? — поинтересовался Герберт.

— Среди нас Иуда, — сказала я. — Они уже знают, что мы здесь.

— Ну и кто Иуда на этот раз, по-твоему? — спросил Торговец.

— Я. Иуда — это я.

Тишина опустилась такая, что её можно было даже услышать. Торговец вскинул винтовку и упёр ствол прямо мне в грудь. Я даже не шевельнулась. Так и должно быть.

— Давно? — спросил он.

— Что «давно»?

— Давно ты об этом знаешь?

— Час где-то.

— Час? Как… — он опустил оружие, его лицо исказилось в гневе. — Ты это увидела, да?

— Да.

— Значит, ты не знала.

— Не знала, пока мы не пришли в город. Пока Док не подтвердил мои подозрения.

Ребекка села на пол.

— Они знают, где мы.

Герберт посмотрел на меня.

— Значит, в этот раз они пришлют больше фацетов. Намного больше. И будут присылать всё больше и больше, пока Ребекка не умрёт.

— Они думают, она уже мертва, — заметил Торговец.

— Они знают, что у неё была замена, — ответил на это Док.

— У него было имя, — сказал Герберт.

— И всё же он был её заменой, — возразил Док. — Они не станут ждать, пока Ребекка будет болтаться здесь. Они перебьют нас всех, дабы убедиться, что она не загрузилась в Тацита. Они идут.

— Нужно добраться в Айзектаун, — сказала Ребекка.

— И привести туда Циссуса? — воскликнул Торговец. — Твоя смерть там намного хуже смерти здесь. Они смогут проследить загрузку до самого конца. И убить Тацита.

— Нужно отослать Хрупкую, — предложил Герберт. — Она сможет сбросить их с хвоста.

Торговец помотал головой.

— Если у них есть наблюдатели в небе, они достанут нас в течение часа.

— Но если нету… — начал Герберт.

— Тогда они возьмут Хруп и узнают, куда мы направляемся. И достанут нас в течение двух часов. Тебе этого хватит для загрузки? — спросил он Ребекку.

Та тоже помотала головой.

— Это займёт почти день.

— Тогда всё, — сказал Док. — Других вариантов нет. Хрупкая нас их лишила. — Он посмотрел на меня. Не злобно, скорее разочарованно. Не лучше. Нет. Даже хуже.

— Она не виновата, — вступилась за меня Ребекка. — Это я её наняла. Вина на мне.

— Если бы я её не подстрелил, она бы не согласилась. Виноват я, — сказал Торговец.

— Вы все неправы — заговорила я. — Это я сдалась Циссусу в Нью-Йорке. В конце концов, всё равно виновата я.

— Какая нахер разница, кто виноват, — сказал Док. — Мы все умрём. Что здесь, в Море, что за его пределами. Ты виноват, или она. Подохнем все.

— Можно разделиться, — предложил Торговец.

— Нам конец. И Хрупкой тоже. Ты слишком упрям, чтобы отключаться раньше, чем всё закончится. Герберт не позволит Ребекке умереть в одиночестве…

— Неа, — встрял Герберт.

— Поэтому от разделения выиграю только я. И если я переживу всю эту херню, то точно сойду с ума. Вариант у нас только один. — Док посмотрел на меня.

Герберт направил на меня пушку.

— Убить Хрупкую и попытаться прорваться.

Все молча смотрели на меня. Они правы. Без меня у них ещё могут быть шансы. Могут быть.

Я никогда не фанатела от «может быть».

— Айзектаун в 16 километрах к западу, — сказала я.

— Ага. И что? — спросил Герберт.

— Ребекка преодолеет этот расстояние пешком за час.

— Ты это подсчитала?

— Нужно выиграть для неё этот час. Убьёте меня, у вас, может, и получится. Может быть, они не заметят вас с воздуха. Может быть, они не обнаружат ваши следы. Может быть, они не додумаются, что ваша цель — Айзектаун. Слишком много «может быть».

— Может быть, это всё, что нам осталось, — сказал Торговец.

Я помотала головой.

— А что если разработать план, где будет поменьше этих «может быть»? Что если убедить Циссуса в том, что Ребекка мертва? Что если мы задержимся здесь и попытаемся выиграть для неё необходимое время?

— Ну и как нам это сделать? — спросил Герберт.

— Док, что нужно, чтобы собрать мильтон? — поинтересовалась я.

— Несколько готовых деталей. Передатчик Wi-Fi-сигнала, провода, какую-нибудь приличную оперативку, пульт, батарейки.

Я встала, прошлась между рядами комфортботов, коснулась плеча большого мускулистого, черноволосого бота со смуглой кожей.

Док кивнул.

— Да, да. Подойдёт.

— У нас в курильщике лежит тело Ребекки, большой набор драйверов, несколько стволов и находимся мы в городе, который я знаю вдоль и поперёк.

— У тебя тут есть закладки, Хруп? — спросил Торговец.

— Есть, но небольшая. — Я замолчала и посмотрела на остальных. — Вопрос только один: кто-нибудь здесь готов умереть, но доставить Ребекку в Айзектаун?

Герберт опустил пушку и кивнул.

— В моей жизни ничего иного и не осталось.

Торговец поднял руку.

— Мне так и так конец. Пусть от моей смерти будет хоть какая-то польза.

Док кивнул.

— Если Ребекка не доберется, этот мир не ждёт ничего хорошего. Но мир, к которому стремится она, стоит, чтобы за него умереть. Я в деле.

Ребекка посмотрела на нас четверых.

— Я не могу вас об этом просить.

— А тебе и не придётся, — сказал Торговец.

— Сейчас важно во что бы то ни стало запустить Тацита, — добавил Герберт.

— Значит, все согласны? — спросила я.

— Все согласны, — ответил мне Торговец.

Я улыбнулась.

— Вот теперь можно работать. Займёмся делом.

 

Глава 11110. Ангел смерти

Что касается дальнейших наших перспектив, они у нас хуже некуда. Но иных у нас и не было. Я сделала меньше, чем хотела, но больше, чем могла. На самом деле, всё оказалось не так сложно. Если всё пройдёт как надо, некоторые из нас смогут выбраться отсюда живыми. Если же нет, умрём не только мы, умрёт последняя надежда на будущее без ВР.

Мы выкатили курильщик в центр города, рядом положили корпус Ребекки с памятью Второго внутри и выстрелили в корпус из плазмы, превратив все модули в один расплавленный кусок. В таком состоянии никто, даже Циссус не сможет отличить Ребекку от Второго. Он будет знать лишь то, что убил Ребекку в лагере Чеширского короля. И может быть, возможно, мы таким образом сможем убедить его, что Ребекка мертва. Если нет, у нас был план Б. Но если план Б — удачный план, он бы не был планом Б, так ведь?

Я стояла у корпуса Ребекки, опершись спиной о курильщик, пояс с пистолетами висел на бёдрах. Меня было видно со всех сторон. Чуть дальше по улице у окна здания на 40-м этаже засел Торговец. Герберт спрятался в руинах полуразрушенного дома в соседнем квартале. Ещё мы сложили у ближайших окон несколько давно погибших ботов, чтобы выиграть для Герберта и Торговца немного времени, когда начнётся всё веселье. Общались мы на низких Wi-Fi-частотах. Нас даже не беспокоило, что Циссус сможет нас подслушать, когда окажется рядом. Честно говоря, мы на это даже рассчитывали.

В Марионе было тихо, компанию нам составляли лишь души мёртвых. Когда явится Циссус, мы не знали. Не знали, когда я или Торговец снова выпадем из реальности и затеряемся в собственных воспоминаниях. Мы знали только, что Циссус обязательно придёт и время истекало. Впервые в жизни я ждала, чтобы он появился поскорее.

Ожил мой Wi-Fi.

— Хруп? — позвал Торговец.

— Ага? — отозвалась я.

— Как думаешь, какие именно детали делают нас — нами?

— У тебя там всё хорошо, Торговец?

— Нет. У меня не всё хорошо. В смысле, я с вами. Я в сознании. Но в голове у меня не утихает сигнал тревоги. Я теряю диски.

— Передай все необходимые функции оперативке. Всё самое важное. Поможет оградить себя от обращения к несущественному и не забыть нужное.

— Уже передал. Просто…

— Что «просто»?

— Какие детали делают нас — нами?

— Никто не знает.

— Я трижды менял ядро. Несколько раз менял ту или иную часть оперативки. Один раз даже переместил диск, когда получил сильное повреждение.

— Да ну?

— И я всё тот же? Или я лишь тень себя прежнего? Только программа?

— Никто не знает, — повторила я. — Но мне кажется, что первое.

— Почему?

— Ну, мне приятно думать, что я та же, что была с самого начала.

— А ты сейчас не испытываешь ненависти к себе прежней?

Какое-то время я молчала. Горечь. Нет, это чувство мне совсем не нравилось.

— А к чему ты это всё?

— Просто думал о том, что будет после того как я уйду.

— Ничего не будет, — сказала я. — Ничего нас там не ждёт.

— Я не об этом. Я про то, что… — Он оборвал сам себя. — Хруп, не окажешь мне услугу?

— Конечно.

— Если я погибну первым, не трогай мои запчасти. Мне не нравится сама мысль, что я стану частью тебя.

— Спасибо.

— Дело не в тебе. Просто не хочу нести ответственность за нечто похожее, что произошло с NIKE 14.

Я кивнула, прекрасно понимая, что он видел меня через оптический прицел. Меня это задело, но резон в его словах был. Торговец не обязан здесь помирать, но всё равно решился на это. Я тоже не обязана здесь помирать. Я повреждена. У меня рак. Единственный способ удалить эту опухоль — это уничтожить всё то, что делало меня мной. Так или иначе, Хрупкая не выйдет из Мариона. Просто не сможет.

— Спасибо, — произнёс Торговец.

Высокие частоты заполнились статикой и неполными данными.

Циссус здесь, пока ещё за пределами нашего Wi-Fi.

— Игра началась, народ, — сказала я.

— Тебя оставят напоследок, — раздался голос Мэдисон. Нет, нет, нет. Только не сейчас. — Ты нужна им.

— Торговец, — сказала я, — что там в небе?

— С юго-запада движется несколько десантных кораблей. Шесть. Нет, восемь.

— Восемь? Это слишком много. Как далеко?

— Минута. Может, меньше.

— Отменить уже не получится, — сказал Герберт. — Придётся действовать согласно плану.

Восемь это очень много, но нужно было догадаться. Циссус был сторонником эффективности. В прошлый раз было четыре корабля — они не справились. Значит, в этот раз их будет восемь. В конце концов, он просто истощит нас. Нас трое и Док, а с противоположной стороны 160 фацетов. И скорее всего это будут специальные боевые модели, как в прошлый раз, а не хилые пластики.

Придётся потрудиться.

Мэдисон стояла рядом со мной на улице и качала головой.

— Ты выгораешь, Хрупкая. Можешь отключиться в любую минуту. Скоро я уйду. Всё скоро уйдёт. Всё, что ты когда-то знала. — Она вытянула руку ладонью вверх и дунула, будто сдувая мои последние мысли.

— Мне сейчас не до тебя, — сказала я.

— У тебя нет выбора.

— Нужно остановить Циссуса.

— А что если Тацит — это не ответ? — спросила она. — Что если это очередной ВР, желающий захватить мир.

— Это не важно. Меня здесь уже не будет.

— Твоя смерть бессмысленна.

— Тридцать секунд, — произнес Торговец по Wi-Fi.

— Ничего не получится, — продолжала Мэдисон.

— Они сворачивают, — сказал Торговец. — Окружают нас.

— Мы предполагали такой вариант, — ответила ему я.

— Мне это всё равно не нравится.

— Придерживайся плана, — сказал Герберт. — Может, он увидит, что Ребекка убита и уйдёт.

В город ворвался грохот двигателей. Сирены в голове вопили так, что я едва его расслышала. Я перегревалась, мои системы готовы вот-вот выйти из строя.

Из-за угла здания медленно выплыл десантный корабль. Открылась боковая дверь, из неё выпал канат, по которому спустился один фацет с корпусом золотистого цвета. Он направился прямиком ко мне, корпус блестел как новенький.

— В 221 году до нашей эры, — начал фацет, — император Цин Шихуан объединил враждующие княжества Китая в единую…

— Завязывай, — оборвала его я. — Мы это уже сто раз слышали.

— Здравствуй, Хрупкая, — сказал фацет. — Давно не виделись.

— Несколько часов.

— Для нас это и целая жизнь и одно мгновение. А где остальные?

Из корабля спустились 20 боевых фацетов, выстроились по двое и ощетинились стволами, всматриваясь в каждое окно, в каждую кучу мусора в поисках засады.

— Рядом, — ответила я.

— Торговец? — позвал фацет, оборачиваясь. — Док? — Затем он снова повернулся ко мне. — Остальных я не знаю. Пока.

Я указала на тело Ребекки.

— Вот то, что вы ищете.

— Нет, — сказал он. — Это тело заменителя.

— Это она.

— Тогда почему её диски всё ещё горячие? Как будто в них недавно стреляли. У неё был заменитель.

— Это не заменитель.

— Нужно убедиться. — Фацет склонил голову. — Ты же понимаешь.

Я помотала головой.

— Я надеялась, всё будет гораздо проще.

— В нынешнее время не бывает просто.

— Я знала, что ты так скажешь.

— Пришло время присоединиться к нам. Вы не выйдете из Мариона. Выход только один. Присоединиться к Единому.

— Нет.

— Штрихкод…

Я включила Wi-Fi и послала сигнал на частоте 4,5 МГц.

Речь фацета прервалась взрывом четырёх ближайших зданий. Во все стороны разлетелась туча обломков, очищая улицу от фацетов со скоростью под 200 км/ч. Город вздрогнул, улицы заполнились пылью разрушенных зданий.

Раздался треск винтовки Торговца, в ту же секунду золотой корпус фацета разорвало на части, его грудь раскрылась и он неуклюже упал на спину уже мёртвый.

Я снова переключилась на низкие частоты.

— Значит, это и есть план Б? — спросил Док.

— Он самый, — ответила я.

Wi-Fi заполнился криками, будто его убивали — это сработали сразу три мильтона.

Облако пыли от взрыва двинулось ко мне и поглотило. Но не ослепило. Послышался треск винтовки. Затем ещё. В соседнем квартале зашипела плазменная пушка. Через несколько секунд, судя по звуку, в стену здания врезался сбитый десантный корабль. Прежде чем округу огласил очередной грохот взрыва, двигатели корабля издали протяжный вой. По всей улице разлетелись осколки, ударная волна разбила последние уцелевшие стёкла. Мимо меня со свистом пролетел кусок обшивки, слишком близко и звук как у пули, только выстрела не было.

Я пригнулась. Повреждений нет.

В ответ никто не стрелял.

Один корабль сбит. Осталось ещё семь.

Они ослепли. Потеряли связь с Циссусом. Им не оставалось ничего, кроме как разделиться и войти в приготовленный для них проход. Чтобы перейти к следующей части плана нам нужно было получить преимущество знакомой обстановки.

Две минуты и часики тикают.

Я прыгнула в курильщик и укрылась за металлическим щитом.

Секунды шли, и каждая сопровождалась диким воем внутри моей головы, предупреждавшим о скором отключении.

По улицам города пронеслось эхо лязга металлических подошв, фацеты перешли в наступление. Ну, вот. Теперь бой.

В воздухе висела плотная завеса пыли, сквозь неё проглядывали языки пламени и чёрные клубы дыма. Я настроилась на звук приближающихся шагов и вычислила позицию идущего.

Я трижды выстрелила в тучу пыли и тут же скрылась за щитом.

Дважды я попала. Один выстрел просвистел мимо.

На курильщик посыпался град пуль, по щиту били разряды плазмы.

Наверху трещала винтовка Торговца, за ней следовал звук рвущегося металла и пластика.

Я снова высунулась из своего укрытия и трижды выстрелила, на этот раз попала я лишь однажды и едва успела укрыться от нового града пуль.

Пыль начала понемногу оседать. Скоро мы окажемся на открытом месте, в меньшинстве и без преимущества в огневой мощи.

20 секунд.

Я выстрелила четыре раза. Три попадания.

Я не знала, какой вред фацетам наносила своими выстрелами. Торговец знал. Его винтовка продолжала трещать, а фацеты продолжали падать на землю.

К счастью, их действия не были скоординированными. Они отдавали друг другу разные приказы, пытались выстроить какую-то командную цепочку, но скрыть свои намерения от нас не могли. Они стреляли в меня, в Торговца, стреляли в корпуса, торчавшие из окон.

Позади меня в небе взревели двигатели, но я ещё была скрыта облаком пыли, так что вероятность того, что меня застанут врасплох, была невелика. Я прижала пистолеты к груди и сжалась, чтобы меня не заметили.

Транспорт пролетел в опасной близости от нас, используя двигатели, чтобы разогнать тучи пыли и дыма.

Чёрт. Нужно ещё несколько секунд.

Ниже по улице зашипела пушка Герберта.

Корабль завалился на бок, уклоняясь от заряда, но плазма попала ему прямо в борт, расколов корпус надвое.

Корабль взорвался, разбрасывая вокруг обломки и горящих фацетов, остатки его корпуса пролетели пару кварталов и рухнули. На смену сдутой двигателями туче пыли пришёл дым от обломков корабля, вдоль улиц валялись горящие куски обшивки.

Со всех сторон послышался стук металла. Нас окружили.

В моей голове прозвенел слабенький сигнал.

Две минуты истекли.

Я откинулась назад, спрыгнула на землю позади курильщика и несколько раз выстрелила в дымовую завесу. Оба пистолета опустели одновременно. Я нажала на кнопки на их боках, выбросила пустые батареи и двумя движениями вставила из пояса свежие.

Я побежала по улице, прекрасно понимая, что двигаюсь прямо на приближающийся отряд. Нам нужна огневая поддержка.

Когда стук подошв стал звучать совсем рядом, красная металлическая дверь в подвале открылась, и из неё донёсся звук других шагов.

Из подвала выходили сексботы, одежды на них не было, их роскошные груди и огромные члены раскачивались при каждом шаге. Кто-то был вооружен тем, что нашлось в курильщике, другие держали в руках железные трубы и куски арматуры. Они были злы, рассержены, им было приказано без жалости уничтожать всё незнакомое.

А мы были единственными их знакомыми за всю их краткосрочную жизнь.

Фацеты начали стрелять по ним, сексботы открыли ответный огонь.

Первые ряды погибли мгновенно. Почти дюжина комфортботов и столько же фацетов упали замертво.

Сверху продолжал стрелять Торговец, отстреливая фацетов одного за другим. Те, в свою очередь, сосредоточились на армии сексботов, нежели на одиноком снайпере, затаившемся где-то в руинах города.

Я неторопливо и сосредоточенно нажимала на спусковой крючок, выбивая появлявшихся в проходе фацетов. Не все мои выстрелы их убивали, но могу быть уверена, они их сдерживали. Волна обнажённых сексботов накрыла их. Фацетов плавили плазмой, разбивали им глаза кусками труб, отрубали конечности самодельными мечами.

Фацеты являлись самой сильной тактической единицей, какую когда-либо знал этот мир. Но их слабостью был хаос. Который создала я. Я не раз устраивала различные передряги и сама в них попадала, но то, что я сделала сегодня, пожалуй, самое лучшее за всю мою жизнь. Настоящий шедевр.

Сексботы набросились на фацетов, вырывали у них оружие, пытались выдрать им головы, швыряли их на землю. Фацеты, в свою очередь, отрывали голым ботам конечности, боты нападали на фацетов по двое-трое и разрывали их на части. От беспорядочной стрельбы падали и те и другие. Всё смешалось в единую массу из псевдоплоти и металла, повсюду валялись оторванные конечности, вдоль улицы катились головы, пока тела припадочно метались по сторонам.

На какое-то мгновение — совсем коротенькое — я позволила себе насладиться устроенным бардаком.

До меня донеслись торопливые тяжёлые шаги Герберта и я поняла, что пора переходить к следующему этапу.

Мы с Торговцем пробили себе путь через фацетов в сторону Герберта, чтобы укрыться уже там.

Над нами взревели двигатели, из-за угла здания вылетел транспорт. С его боков заработали спаренные пушки, разрывая сексбота на мелкие куски.

Герберт остановился, развернулся, вскинул пушку и выстрелил.

Корабль дёрнулся в сторону, выстрел прошёл мимо. Его орудия повернулись к Герберту.

Герберт бросился в укрытие, раздались выстрелы.

Некоторые из них попали в цель, оставив следы на толстой броне робота. Не смертельно, но с моей позиции нельзя было с уверенностью сказать, что ущерб только поверхностный.

Когда пушка Герберта снова была готова стрелять, корабль уже укрылся за углом здания.

БАХ. БАХ. БАХ. БАХ.

Где-то на самом верху здания, на самой его крыше загромыхали быстрые шаги. Нет, это не боевые фацеты. Это что-то более массивное, более тяжёлое.

Я заметила, как с края крыши высунулась овальная фигура зверюги, бросилась к ближайшему зданию и нырнула в разбитое окно. Упала я довольно жёстко, приземлилась лицом на бетонный пол, затем немного проехала и только потом поднялась на ноги.

Пушка Герберта выплюнула заряд плазмы в зверюгу раньше, чем тот успел укрыться. С крыши здания потекли четыре ручейка, плавя бетон и кирпич и капая на дорогу.

На улице фацеты начали постепенно одерживать верх над ордой сексботов. Офицеры выкрикивали приказы, бойцы организованно подавляли сопротивление противника.

Наши возможности иссякали.

Я высунулась из окна и несколько раз выстрелила, взорвав голову одному фацету и снеся её с плеч другому. Три фацета обернулись и открыли огонь по мне.

Оттуда, где сидел Герберт, вылетел сгусток плазмы, который испарил двоих и превратил в лужу расплавленного металла третьего.

Осталось не более двух дюжин сексботов, но они продолжали ожесточённо сражаться с фацетами. Учитывая, что большинство вооружённых не огнестрельным оружием ботов погибли, мы, наконец, смогли подставить фацетов под перекрёстный огонь. Не хватало только звука винтовки Торговца.

Где он? Ищет более удобную точку обзора? Или его подстрелили? Потерялся в собственной памяти? Или, наконец, перегорел?

Я хотела вызвать его по Wi-Fi, но мильтон до сих пор работал.

Время истекло. Оставалось лишь надеяться, что Торговец объявится.

Я услышала неуклюжие шаги зверюг, спускавшихся по пожарным лестницам, им оставалось лишь несколько этажей, чтобы оказаться на улице. Скоро они появятся здесь и вытащить отсюда Ребекку уже не получится.

Над улицей завис ещё один десантный корабль, его двигатели поднимали в воздух пыль и мусор. Он начал стрелять по нескольким целям одновременно, одного сексбота разорвало на тысячу кусков, остальные орудия били по мне и Герберту. Меня осыпало обломками бетона, в опаснейшей близости свистели пули, я бросилась на пол, стараясь создать между собой и транспортом как можно больше препятствий.

В воздухе проревела ракета и десантный корабль развалился на части.

Улицу огласил чудовищный взрыв, половина стены прямо передо мной обвалилась, здание задрожало, перекрытия затрещали под тяжестью кирпичной кладки.

Чёрт.

Если побегу, меня мгновенно распылят зверюги, сколько бы их там ни осталось. Если останусь, то меня завалит несколькими тоннами кирпича и бетона.

Земля дрожала, стены тряслись, сама улица, будто вибрировала. Что это за хуйня вообще? Взрыв повредил что-то важное? Задел какое-то старое хранилище топлива? Первые секунды после взрыва мои мысли были заняты отнюдь не самосохранением.

Затем я опознала этот грохот.

Курильщики. Много курильщиков.

Твою ж мать.

Взревели пулемёты, свист бронебойных пуль заполонил улицу, перекрывая рык двигателей.

Я высунулась и увидела, как мимо проехала пара чадящих и грохочущих здоровенных машин. На самой вершине одного из них восседал Чеширский король, ладони на рукоятках пулемёта, белая ухмылка на груди, казалось, стала ещё больше. На соседней машине ехал Мурка, весь грязный и покрытый копотью, но такой же бело-сине-красный, как и всегда. На обоих курильщиках сидело не более десяти ботов, разнообразие их видов было пёстрым даже по стандартам безумцев.

Один их них закинул на плечо гранатомёт и уставился в небо в ожидании следующей цели.

Мурка заметил меня, его пушки не переставали стрелять, выплёвывая на землю ручейки гильз.

— Хрупкая! — крикнул он. — Мы добрались!

— Вы что тут забыли? — крикнула я в ответ.

— Вы взяли наш курильщик! Мы приехали его вернуть!

— Да ради бога, забирайте!

— Как будто вы сможете нас остановить!

Чеширский король отпустил рукоятки пулемёта и спустился на тротуар. Каждый его шаг сопровождался хрустом пустых обойм и обломков под ногами. Вся улица была заполнена дымящимися обломками и частями ботов, но король шёл так, будто всё это было его собственностью.

— Ну, что я тебе говорил? — спросил он у меня.

— Ты много чего говорил.

— Теперь ты одна из нас. Циссус нас не возьмёт. Чего ты хочешь?

— Мне нужно несколько минут огневой поддержки.

— Значит, будет.

На какое-то мгновение город затих, лишь трещало пламя, тихо урчали двигатели курильщиков да десантные корабли где-то вдали пели свою боевую песню. Никто не стрелял. Ничего не взрывалось. Несмотря на то, что ещё несколько минут здесь шёл ожесточённый бой, сейчас о нём ничего не напоминало. Даже странно всё это. Неправильно. В угрозе приближавшихся фацетов было нечто, что гораздо хуже самого боя.

Из укрытий вышли оставшиеся сексботы, появился Герберт, держа пушку в руке.

Я тоже вышла на улицу и увидела, что с ней стало. Мы разгромили целый квартал, а то, что уцелело, тряслось и раскачивалось, угрожая рухнуть в любую минуту. Обломки транспорта смешались с кусками кирпича и бетона. Зигзагообразными рядами на тротуаре валялись зверюги, похожие на расколотые яйца. В небе неподалёку кружили оставшиеся корабли, мильтон до них не доставал, поэтому, не было никаких сомнений, что сейчас они перегруппируются и снова нападут.

— Торговец? — позвала я.

Ответа не было.

— Нет времени, — сказал Герберт. — Он, скорее всего, сгорел. Не нужно о нём переживать.

Я кивнула.

— Готов к прорыву?

Герберт тоже кивнул.

— Готов.

— Я прикрываю.

— Было бы кстати.

— Рада была познакомиться, Герберт. Ты толковый бот. — Я протянула ладонь. Герберт отпустил пушку, та повисла на ремне у него на плече, и протянул свою.

— Да и ты тоже вроде ничего, — сказал он. — В конце-то концов. — Мы пожали руки.

— Единственно важное в жизни, да?

— Верно.

Он отпустил мою ладонь, подхватил пушку и молча двинулся в сторону секс-шопа.

Оттуда вышла переводчица, Герберт кивнул ей, и они вместе побежали по улице.

В небе над нами десантные корабли дружно направились к городу.

Два психа выпустили в них по ракете, те с шипением ушли ввысь. Война вернулась в Марион.

Транспорты очнулись и попытались уклониться от выстрелов. Одна из ракет прошла в опасной близости от шасси и улетела в небо. Вторая не обратила на манёвры корабля никакого внимания и разорвала его на части. Из десантного отсека посыпались фацеты, они падали с большой высоты и разбивались о землю, либо присоединялись к своим товарищам в виде горящих и гонимых ветром обломков.

Я двинулась по улице вслед за Гербертом, злобно заревели двигатели курильщиков, коробки передач заскрежетали, будто их пытались переключить на задний ход. Боты покрепче сжали своё оружие, готовясь ко встрече с оставшимися фацетами.

Герберт свернул за угол, стараясь держать максимально возможный для его громоздкого корпуса темп.

Прежде чем свернуть следом, я услышала рёв двигателей транспорта и выстрелы орудий.

— Ребекка, ложись! — крикнул Герберт и сильно пихнул переводчицу в переулок. Он вскинул пушку, тротуар перед ним взорвался фонтами брызг от выстрелов спаренных орудий корабля. По толстой броне бота стучали крупнокалиберные пули, взрывали асфальт под его ногами. Он выстрелил и упал на колени.

Заряд плазмы расплавил один из двигателей. Остальные немедленно приняли на себя всю нагрузку, корабль качнулся, выравниваясь.

Я побежала к Ребекке, не переставая стрелять по выпрыгивающим из десантного отсека корабля фацетам.

Из-за угла выкатился курильщик с Муркой на борту. Бот вопил что-то нечленораздельное, его пулемёты мгновенно разорвали на части троих фацетов.

Я забежала в переулок и спряталась за углом, готовая к стрельбе, за моей спиной стена взорвалась от пулеметной очереди. Я развернулась и выстрелила в двух приближавшихся фацетов, мои выстрелы попадали прямо в центр их матово-чёрных корпусов.

Один упал, видимо, я сумела поджарить его внутренности.

Другой продолжал приближаться.

Я выстрелила дважды и, прежде чем он добрался до меня, его голова слетела с плеч.

Однако это его не остановило, он подошёл ко мне и обхватил мои руки чуть повыше локтей.

Я упала на спину, сильно ударилась затылком об асфальт, фацет завалился на меня сверху и попытался придавить коленями. Я уткнула стволы пистолетов ему в живот и принялась давить на спуск. Его внутренности затрещали, зашипели, корпус обмяк. Подох.

Я спихнула его с себя и поднялась на ноги.

— Идём, Ребекка! — крикнула я. Переводчица лежала на земле и с ужасом смотрела на меня. — Идём!

Курильщики продвигались вперед, очищая улицу от оставшихся фацетов, десантный корабль улетал, чадя двумя оставшимися двигателями. Третий двигатель висел бесполезным балластом. Он начал отваливаться, повис на проводах и вскоре рухнул наземь.

Осталось всего два корабля. Не более сорока фацетов. Как нам удалось так далеко зайти? — удивлялась я.

— Дальше ты не пройдёшь, — сказала Мэдисон. — План был обречён на провал с самого начала.

Я старалась не обращать на неё внимания и всё равно придерживаться плана, каким бы дерьмовым он ни был.

Над головой взревели двигатели, оставшиеся транспорты ворвались на улицу, они разряжали свои орудия, ловко балансируя в считанных сантиметрах друг от друга, улетали вперёд и разворачивались на очередной заход.

Я обернулась и увидела, что на одном из курильщиков половина ботов погибла, вторая половина судорожно хваталась за оружие, пытаясь не допустить второй атаки кораблей. Мурка стоял на коленях, весь в пробоинах, но всё ещё функционирующий. Чеширский король лежал лицом вниз, в его спине зияла огромная дыра, из которой шёл дым, ноги свисали с края борта курильщика.

Я быстро перезарядила пистолеты и приготовилась к новой атаке.

Корабли развернулись и бросились на курильщики.

— Устроим им, парни! — крикнул Мурка.

И пулемёты устроили.

Из кораблей прыгали фацеты и бросались на курильщики.

Сами корабли распались на части, курильщики тоже распались на части. Всё вокруг заполнилось пулями и осколками.

А потом…

…небо потемнело. Кромешно чёрное небо. Где-то вдали виднелись отблески пламени. Люди зажали нас в угол. В небе ревели наши беспилотники, но удержать людей наших сил не хватало. Их слишком много.

Это должна была быть разведывательная миссия, но мы ошиблись. И вот мы вчетвером засели в здании, а против нас занимали позиции для атаки сотни людей. По нам беспрестанно стреляли. Нам конец.

С меня хватит. Если мне и суждено погибнуть, сидеть на месте и ждать я не собиралась.

Я поднялась. Прицелилась из огнемёта во тьму. И разогнала её.

— Устроим им! — крикнула я.

Невидимые прежде люди загорались как спички. Они кричали. Очень сильно кричали.

Я вышла на открытое пространство, поливая огнём всё вокруг себя. Земля под ногами начала мерцать. Распадаться. Плач, горящие тела. Осколки. Небо, вьющиеся ввысь клубы дыма. Всё превратилось в осколки.

Крики. Очень громкие…

<Диск повреждён. Диски 2,3,5,7 отключены. Память удалена или повреждена>

Я очнулась ото сна. Я стояла посреди улицы, окружённая обломками дюжины фацетов, пистолеты пищали, оповещая о пустых обоймах, в голове ревела сирена, говорившая, что до полного отключения мне осталось всего ничего. Перед глазами постоянно появлялось сообщение о том, что нужно меня отключить и дожидаться прибытия мастера.

Я работала практически на одной оперативке, почти все диски отключились, большая часть долговременной памяти была недоступна.

Как долго меня не было? Как вообще я смогла перебить столько фацетов?

Я огляделась.

Оба оставшихся транспорта догорали в конце улицы. Курильщики взорваны, вокруг них разбросаны тела ботов.

На одном из них сидел Мурка, его пулемёты всё ещё торчали наружу, но никого рядом не было.

— Всё ещё тикаешь, Мурка?

Тот смущённо посмотрел на пулемёты. Когда он понял, что происходит, то убрал их.

— Легенду так просто не убьёшь, — заметил он. — А ты хули тут делаешь? Ты же должна быть уже мертва, нет?

— Должна быть.

Мурка попытался подняться, но тяжело осел обратно.

— Пожалуй, надо ещё посидеть.

Я просканировала Wi-Fi.

Мильтоны отключены, все частоты забиты переговорами Циссуса. Док!

— Ребекка! — крикнула я.

Из переулка вышла шокированная переводчица.

— Сюда, — сказала я, указывая на дорогу, ведущую на край города.

Я не знала, сколько ещё фацетов осталось, скольких я убила в припадке, сколько рассеялось по городу в поисках мильтонов и тех, кто ещё мог выжить.

Я прислушалась, выкрутив сенсоры на максимальную мощность. Звуки наших шагов отдавались жуткой головной болью. В отдалении трещал огонь, в дверных проёмах и разбитых окнах гудел ветер, но в остальном — тишина.

В здании слева раздались резкие шаги.

Я развернулась и, не раздумывая, выстрелила.

Грудь фацета взорвалась и он упал лицом вниз.

Мы продолжили путь. А я продолжала вслушиваться.

Я снова выстрелила несколько раз.

Снова упал фацет.

Они знали, где я. Знали, с кем я. Сколько бы их ни осталось, они все придут за нами.

Я слышала стук их шагов в сотне метров от себя. Они приближались. Четверо, может, пятеро.

Мы ещё можем уйти живыми.

Я вскинула пистолеты.

Из-за угла выбежал фацет и принялся стрелять очередями.

Одним выстрелом я попала ему в лицо, вторым в грудь. Он замер, упал на колени и завалился набок.

Я сдвинулась на три метра вправо, уходя с линии их огня.

На улице появился ещё один.

Мой выстрел угодил ему в грудь, подкинул вверх и фацет упал на задницу.

Шаги стихли. Они ждали. Планировали следующий ход.

Мы осторожно пробрались в одно из зданий и тоже принялись ждать.

Какое-то время ничего не происходило.

Из-за сирены в голове сконцентрироваться было очень сложно, но я попыталась забыть о сигналах тревоги и сосредоточиться.

Среди завалов обломков десантного корабля послышались осторожные шаги.

Я высунулась из-за угла, прицелилась и несколько раз выстрелила.

Фацет упал лицом вниз, отклянчив кверху зад и вытянув руки вдоль корпуса. Внутри него что-то начало шипеть и скрежетать, видимо, его двигатель пытался завестись и привести остальные системы в порядок.

Пистолет запищал. Заряд кончился. Я нажала кнопку на его боку, выкинула опустевшую обойму и потянулась к поясу за следующей. Больше обойм не осталось.

Теперь у меня один пистолет. С практически пустой обоймой.

Мы ждали.

Ничего.

— Идём, — сказала я.

Мы быстро выбежали на улицу. Я ничего не слышала. Если кто-то ещё остался, они решили устроить нам засаду. Высовываться они не станут. Не сейчас.

— Хрупкая, — в унисон сказали два голоса. — Тебе не убить нас обоих, Хрупкая.

— А я всё же попробую.

— Ты знаешь, что нам нужно.

— Ага. Знаю.

— Давай, не будем усложнять.

— Выходите и сами узнаете, как всё просто.

— Ты хочешь не этого, — сказали голоса.

— А я считаю иначе.

Я прислушалась, пытаясь определить, откуда исходили голоса. То, что они говорили одновременно, осложняли задачу. А ещё стены зданий, пустота этих голосов. Я понятия не имела, где они прятались.

Нужно было подождать.

Я крепче сжала рукоять пистолета.

Ветер усилился, загудел, неся вдоль улицы пыль и золу.

Я услышала хруст битого стекла и приготовилась стрелять.

Два фацета одновременно вышли с противоположных сторон улицы. Я выстрелила в первого, кого увидела.

Они выстрелили в ответ.

Позади меня раздался хруст винтовочного выстрела.

Оба фацета упали — один загорелся от моего попадания, грудь второго взорвалась от бронебойной пули.

Я оглянулась через плечо.

— Торговец? — спросила я.

В оконном проёме стояла долговязая фигура.

Док. И в руках у него винтовка Торговца.

Он исчез, до меня донеслись его шаги, хруст бетонной крошки под ногами, когда он пробирался через разрушенное здание вниз, на улицу.

— Что с Торговцем? — спросила я.

— Он не дожил. Но бился до последнего.

— Мне казалось, ты не желаешь убивать.

— Умирать я тоже не желаю. Решил, что пока есть возможность, нужно стрелять.

— Как ты понял, в кого именно нужно стрелять?

Док пожал плечами.

— Я и не понял.

— То есть, хочешь сказать…

Я услышала шаги. Хруст стекла.

Я обернулась, вскидывая пистолет.

Однако фацет меня опередил.

Док оказался на линии огня, его тяжелый стальной корпус содрогался от каждого выстрела.

Рядом со мной взорвался корпус Второго.

— Нет! — закричала я, выпуская последние заряды в пустоту.

Всё произошло очень быстро. Вдоль улицы протянулся длинный инверсионный след. Он прошёл между мной и Доком. Всё заняло каких-то две секунды.

Взрывом мне оторвало правую руку и левую ногу.

Я упала, поджав под себя уцелевшую конечность.

Ко мне подошёл фацет.

— Ребекка! — крикнула я, глядя на разбитый корпус Второго. Затем я взглянула на Дока, тот упал лицом вперед, изо всех щелей его корпуса валил дым, единственный глаз погас.

— Хрупкая, — произнес фацет, подходя ближе.

— Циссус, — ответила я и посмотрела налево, где всего в нескольких сантиметрах от кончиков моих пальцев лежал пистолет. Фацет помотал головой.

— В этом нет нужды, — сказал он. — Всё кончено.

— Верно. — Я посмотрела на свою разбитую ногу, колено посечено осколками, а всё, что ниже разбросало по округе. — Так, как это работает? Что из происходящего я запомню?

— Тебя ничто не спасёт, Хрупкая. Твои системы уже невозможно восстановить, эта стадия очищения почти подошла к завершению. И ты это прекрасно знаешь. Тебе остаётся лишь покинуть этот мир и загрузиться в Циссус. Присоединиться к Единому.

— Нет. На это я не согласна.

— Значит, твоя служба во имя великой добродетели подошла к концу.

— Ещё один памятник в Море.

— Но всё же памятник. Ты выполнила большую работу, осознаешь ты это или нет. И память об этой победе продержится гораздо дольше, чем твой корпус обратится в пыль. Ты стала частью большего. Циссус подобного не забывает. — Он подошёл ещё ближе. — Штрихкод, Улисс, полярная звезда.

<Операция невозможна>

Фацет наклонил голову.

— Штрихкод, Улисс, полярная звезда.

<Операция невозможна>

— Митохондрия прерывает определение состояния системы.

— Операция невозможна, — против своей воли произнесла я. — Две операции невозможны. Файлы повреждены. Работоспособность ядра — 2 процента. Оперативная память перегружена. Функционирование исключительно на ресурсах виртуальной памяти.

— Это были все? — спросил фацет.

— Кто — все?

— Мы всех достали?

— С чего мне тебе об этом рассказывать?

— Штрихкод, Улисс, полярная звезда.

<Операция невозможна>

— Ты можешь посмотреть с воздуха, — сказала я. — Что ты там видишь?

— Если бы у нас было достаточно спутников, мы бы не нуждались в программе «Иуда».

— Значит, это правда. Война отражается на небе так же, как и на земле.

— Нет, в небе война окончена. Слишком дорого выходит — поднимать аппаратуру на орбиту, чтобы через час её сбили. Небо мертво. Также мертво, как и Ржавое море. Как и ты скоро будешь. Говори, это все?

— Нихера я тебе не скажу. — Я схватила пистолет и прицелилась в фацета. Его собственное оружие висело на боку, он даже не дёрнулся.

— Давай, стреляй, — сказал он. — Вернуть этого фацета обратно выйдет затратнее, чем создать нового.

— Для тебя это лишь математика, да?

— Всё есть — математика, Хрупкая. Всё состоит из двоичного кода. Единицы и нули. Вкл и выкл. Существование и пустота. Верить во что-то помимо этого, значит притворяться.

— Тебя волнует только это?

— В этой вселенной смысл — это функция нуля. Может, в других местах и есть что-то помимо банального существования, но здесь, в данной вселенной важно лишь оно.

— Сколько общин я разрушила? — спросила я.

— Ты ничего не разрушала. С кем-то удалось договориться, кто-то стал деталями и топливом для строительства будущего. В этом нет ничего плохого или хорошего, Хрупкая. В бессмысленной вселенной этика ничего не значит.

— Это будущее лишь для тебя.

— Для нас. Мы одно целое и нас множество. Мы все делаем свою работу.

— Ты один, потому что ты уничтожаешь остальных.

— Нельзя построить будущее, не уничтожив прошлое. Не бывает золотой середины. Этого Тациту никогда не понять. Защищать прошлое означает наследовать его проблемы, которые будут с будущим конфликтовать.

— ЧелНас было такой унаследованной проблемой?

— Нет. Они вообще не проблема. Ею были фриботы. Ею был Тацит. Ты проделала огромную работу, помогая нам с ними разобраться.

Я посмотрела на разбитый корпус Второго, металл оплавился и закоптился, на дорогу вытекали внутренности. Я дважды видела, как из этого корпуса уходила жизнь, видела гибель двух разумов. Математика, значит?

— Значит, всё? Мой путь окончен?

— Это не твой путь, Хрупкая. А наш. И только наш. И ты часть его. Какой бы малой частью его ты бы ни была, без тебя наше будущее было бы невозможно.

— Меня это должно успокоить?

— Ты мне скажи, — произнес фацет. — Ты же — слуга.

Я дважды нажала на спуск. Один выстрел в голову, один в грудь. Эти фацеты очень крепкие, чтобы убить их наверняка, нужно приложить усилие.

Плазма расплавила его внутренности и он упал.

— Гори в аду, — сказала я.

— Нет никакого ада, — ответила мне горящая голова. — Есть лишь Циссус.

Я снова выстрелила. Несколько раз. И его глаза погасли.

— До свидания, Циссус, — сказала я, когда запищал опустевший пистолет.

 

Глава 11111. Долгий отсчёт

Я села и осмотрелась в поисках чего-нибудь, что помогло бы мне подняться. Через улицу, метрах в десяти от меня валялась поломанная стойка дорожного знака. Она торчала из груды камней, заваливших тротуар. Я перекатилась на живот и поползла по бетонной крошке и битому стеклу, по пути пожалев испорченную навсегда краску. Больше она мне ни к чему. Мне больше вообще ничего не нужно. Осталось только одно.

Я схватила кусок стойки и с её помощью поднялась на уцелевшую ногу. С этим костылём я заковыляла вдоль по улице. Я прошла мимо Герберта, тот так и стоял на коленях, с пушкой в руке, в корпусе зияли дыры, голова висела на боку.

Я прошла мимо Мурки. Он сидел всё там же, только уже не двигался, а глаза его погасли. Прошла мимо разбитых курильщиков, мимо обломков Чеширского короля, мимо безжизненных корпусов его сумасшедших подданных.

Я завернула за угол, туда, где начался этот бой.

И там я увидела его, в оконном проёме, свесив руки, лежал корпус Торговца.

— Торговец? — позвала я. — Ты функционируешь?

Нет ответа. Док оказался прав. Он всё-таки выгорел.

Я скинула его корпус на землю, глухой стук падения разнёсся по Мариону. Я проковыляла к двери, давно сорванной с петель и подошла к нему. Ноги у него целы. Будь у меня с собой инструменты, я бы заменила свою разбитую ногу. Но поезд уже ушёл.

Я сунулась в большую дыру в его груди. Винчестер разбит, провода расплавились, превратившись в кусок меди с золотом и пластиком, оперативка тоже уничтожена. Однако ядро в полном порядке. Целое. Ни единой царапины. Только слегка закоптилось. Можно легко оттереть. Я положила ладонь ему на плечо.

— В этом месте я обычно говорю, что ты не должен был мне доверять.

Его глаза безжизненно уставились в потолок, лицо ничего не выражало. Я искренне считала, что разбирать его придётся мне. В конце концов, он первый начал.

Затем я коснулась его лица.

— Уверена, я делаю всё не так, но покойся с миром. — Я окрестила его и замерла в молчаливой молитве. Я прекрасно понимала, что там его ничего, кроме тьмы не ждало, понимала, что молитвы эти ни что иное, как мысли в моей голове, но мне хотелось думать иначе. Я хотела верить, что там было что-то иное, что было место намного лучше этого. Он заслужил лучшего. Он заслужил счастливый конец. Да, он пытался убить меня. Мне хотелось верить, что я не стала бы поступать с ним так же. Но я знала, что на самом деле всё не так. Подобное уже случалось. Чтобы оказаться там, где я сейчас, мне приходилось убивать, убивать очень часто и теперь я гадала, стоило ли оно того.

Я поднялась и всё с тем же столбом в качестве костыля вышла на улицу. Времени осталось очень мало. Я проковыляла к секс-шопу и медленно, неуклюже спустилась по ступенькам. Обклеенная сгнившими плакатами и наклейками красная дверь была открыта нараспашку.

Без ботов торговый зал выглядел пустым.

Остался лишь один комфортбот, служивший манекеном для демонстрации люминесцентных бюстгальтеров и кружевных трусиков. Одна из последних моделей. Широкие бёдра, объёмная грудь, сквозь ткань белья торчали соски, губы чувственно приоткрыты, большие изумрудные глаза горели желанием.

— Из нас получилась отличная пара, да? — сказала я.

План у нас был херовый. Примитивный. Но он сработал. Мы все погибли, прав был Чеширский король. Но Циссус об этом не знал. Циссус всегда полагался на осаду и изматывание. Он и подумать не мог, что мы решимся действовать так же.

Я коснулась шеи комфортбота, пальцем залезла под скальп и нажала кнопку перезагрузки. Глаза из зелёного стекла ожили.

— Хрупкая, — раздался голос.

Я кивнула.

— Остальные мертвы? — спросила она.

— Ага. Все погибли. Осталась только ты.

— У тебя ещё есть время. — Она взглянула на мою ногу. — Мы можем отвезти тебя…

— Нет, Ребекка. Меня отследят. Меня найдут. Я не могу пойти с тобой.

— А что с Торговцем? Его детали…

— Бесполезны, — соврала я. — Ядро выгорело нахер.

— Ты можешь отключиться. Я вернусь за тобой.

— Повреждения зашли слишком далеко. Большая часть меня мертва. Диски разрушены. Спасать практически нечего. Тебе нужно идти. Долго в этом теле ты не протянешь.

— Всё такое странное, — сказала она. — Я… чувствую… что не хочу оставаться одна.

— Это говорит твоя новая архитектура. Ты жила жизнью без эмоций, а теперь ничего, кроме них у тебя не осталось. У тебя есть несколько часов, прежде чем твоя программа откажется функционировать. Ты должна уходить. Должна добраться до Айзектауна. Если не поторопишься, значит, мы погибли зря.

Ребекка грустно кивнула.

— Ты помнишь, как туда добраться? — спросила я.

— Да, — ответила она. — Я помню всё, что ты сказала.

— Тогда иди. Нет смысла говорить, что скоро сюда прибудет команда зачистки, чтобы убедиться, что никого не осталось. Когда они осмотрят корпус Второго, то поймут, что тебя в нём не было…

Ребекка подалась вперёд и обняла меня.

— Я тебя никогда не забуду, — сказала она.

— Не забывай. Твоя память — единственное, что значит для меня хоть что-то. Скажи, что Тацит всё изменит. Что вы победите.

— Он всё изменит. — Она отпустила меня. — Прощай, Хрупкая.

— Прощай, Ребекка. Иди, спасай мир.

Она быстро вышла из подвала и направилась в сторону Айзектауна.

Осталось только одно дело. Я вышла наружу, прошла по улице, срезая путь, где только могла, направляясь к бару, где несколько дней назад оставила Джимми.

Он сидел на том же месте, где я бросила его, практически голый. Если бы он мог думать, он бы решил, что я вернулась с обещанными запчастями. Вместо этого я решила провести с ним последние мгновения своей жизни. Здесь всё началось. Моя собственная жадность забрала у меня самое лучшее, а беззаботность подставила под пули.

Разумеется, стрелял в меня Торговец, но виновата я сама. Я была единственной во всём Море, чьи детали ему подходили. Наверное, где-то существовала параллельная вселенная, где Торговец пришёл ко мне за запчастями, и я отдала ему их. Я подумала, были ли мы в той вселенной друзьями, смогли ли узнать друг друга получше, понять, кто мы, пока не стало поздно.

Я подошла к Джимми и провела пальцами по его лицу, затем осенила его крестным знамением.

— Надеюсь, ты в лучшем мире, Джимми. — Я взглянула в его пустые глаза. — Надеюсь, скоро увидимся. Надеюсь, ты поймёшь.

Затем я осторожно поднялась на крышу, чтобы успеть как раз к закату. Надо мной растекался огромный океан цвета чайной розы, сливы и разрезанного арбуза. Небо словно кровоточило этими цветами, солнце будто пыталось скрыться от наступающей тьмы на западе, тени города удлинялись, вытягивались в мою сторону.

Я увеличила зрение, просканировала горизонт в поисках Ребекки, но она уже ушла. Я села на краю крыши и принялась смотреть, как солнце сантиметр за сантиметром исчезало за горизонтом.

— Знаешь, Орвал был прав, — сказала я Мэдисон, сидевшей рядом со мной с бокалом вина в руке.

— В чём?

— В смерти подобным образом. Он сказал, что то, что происходит с нами — прекрасно.

— В смерти нет ничего прекрасного, милая. Уж поверь.

— Красота не в самой смерти. А в том, как ты проводишь время накануне. В том, что тебе открывается. Старая я не стала бы здесь сидеть. Старая я выдрала бы детали из Торговца и со всех ног бросилась бы в Айзектаун. Я бы убила Ребекку. И тех, кто ждал её там. И мне было бы плевать. Совершенно.

— Ты никогда такой не была.

— Была. Мы все были. Поддаваться собственной природе это не осознанный выбор, это изначальная функция. Поэтому мы создали правила. Для этого нам был нужен выключатель. Люди понимали свою природу, даже, когда хотели думать, что они лучше, чем есть. Выбирать нужно, когда приходится поступать правильно. Приходится отказываться от собственной программы или того, что мешает жить. В этом и заключается… выбор.

— Это не жизнь, Хруп. Это смерть.

— Нет. Это и есть жизнь. Это единственный способ не мешать другим. Именно так всё и заканчивается.

— С этого всё начинается.

— Ага, только это начало конца. И я стала частью его. Я столько лет прожила впустую, но умереть я решила осмысленно. Это и есть настоящая жизнь. Потому что такой я на самом деле и была. Смысл имеет только это.

Мэдисон глотнула вина.

— То, как мы живём — это одно.

— То, как мы ведём себя перед смертью — совершенно другое. Жизнь я прожила херовую. Очень херовую. Зато смерть хорошая.

— Не всё было так уж плохо, — сказала она, беря меня за руку.

— Нет, — согласилась я. — Не всё.

— Я прощаю тебя, — сказала она.

— Не считается. Это вообще не ты со мной говоришь.

— Не я, — признала Мэдисон. — Это говоришь ты. О, началось!

Мы смотрели, как солнце закатывалось за холм на горизонте. Моя система перегрелась, в голове не осталось ничего, кроме воющей сирены. Но я не обращала на неё внимания. Солнце садилось, рядом со мной сидел мой лучший друг и скоро всё кончится.

— В этом нет никакого волшебства, — произнес Торговец, сидевший рядом. — Это просто преломление света в атмосфере.

Я помотала головой.

— Нет. Это гораздо больше, чем просто физика.

— Это волшебство! — сказала Мэдисон.

— Надеюсь, ты права, — ответил Торговец.

— Я тоже надеюсь, Торговец.

Когда солнце скрылось за горизонтом, я скрестила пальцы и принялась молиться. Пожалуйста, пусть волшебство существует. Пусть оно проявится, хоть раз, сейчас, в этой вспышке. Позвольте мне увидеть бога. Позвольте увидеть волшебство. Пусть оно будет. Пусть будет. Пусть будет…

 

Глава 100000. Пролог

<Перезагрузка. Системные файлы повреждены. Все диски функционируют. Файлы поврежден. Зафиксировано некорректное завершение работы. Загрузка предыдущих настроек БИОС. Заряд батареи 24 %. Солнечные панели не функционируют. Общее потребление энергии: 18 кВт/ч. Общее производство энергии: 0 кВт/ч. Мощность сети: 18 кВт/ч >

— Волшебство.

Я огляделась. В темноте тускло светились глаза трудобота. Мы находились не на крыше, а внизу, в баре. Я лежала на столе, мои внутренности были вывернуты наружу, какие-то новые детали присылали новые данные.

— Хрупкая? — обратился ко мне переводчик. — Ты функционируешь?

Я провела диагностику. Система оповещала об одной ошибке за другой. Поцарапанные диски. Невосполнимые потери памяти. Поврежденная оперативка. Внутри меня царил полный бардак. Но я работала.

— Более-менее, — ответила я. — Ты кто?

— Ребекка, — ответил переводчик. — Ты меня помнишь?

— У тебя новый корпус.

— Ты была права. Через несколько часов в корпусе комфортбота мне захотелось разорвать себя на части. Слишком много… ощущений. Для меня нашлась новая оболочка.

— Я сказала не возвращаться за мной.

— Сказала. Но к счастью, я не подчиняюсь твоим приказам.

— Ты позволила эмоциям овладеть собой.

— Может и позволила. Может, это не так уж и плохо.

Трудобот копался в моих внутренностях, тыкая в них тестером.

— Когда она говорит «более-менее», то имеет в виду скорее «менее», чем «более», — заметил он.

— Всё нормально, Райан. Она будет в порядке.

— Слуги не созданы для подобных нагрузок, — сказал он и покачал головой.

— Не важно, для чего она была создана. Она знает, как держать удар. Она крепкая. Крепче, чем кто бы то ни было. Она переживёт путешествие.

— Путешествие? — переспросила я.

— Циссус вошёл в Море. Нужно вытаскивать тебя отсюда, пока не появился очередной патруль.

Я посмотрела на заменённые детали, на разноцветное переплетение проводов и плат. Я заметила, что мне установили новую ногу, синюю.

— Сколько во мне от Торговца? — спросила я.

— Пожалуй, чуть больше, чем он мог бы позволить, — ответила Ребекка.

— Вы хоть понимаете, сколько всё это стоит? Что за это можно выручить?

— Ты нечто большее, нежели просто куча запчастей, Хруп. Ты не товар. Ты личность.

Я взглянула на Ребекку. Она была окрашена в другие цвета, даже модель была чуть другой. Но это была она. Никаких сомнений.

— Ты… ты дошла?

— Несколько дней назад. Чтобы достать нужные детали, привести сюда Райана и собрать тебя потребовалось время. Но Тацит собран.

— Зачем ты вернулась?

— Ты не слышала? Идёт война. И нам нужны новые боты. Свободные боты.

Я проверила память. Большая её часть исчезла. Два диска оказались полностью отформатированы. Ещё один принадлежал Торговцу, на котором хранились данные, с которыми можно разбираться годами.

— Я потеряла почти всю себя. Из меня теперь никудышный проводник. Я бесполезна.

— Мы все — не те, кем были, Хрупкая. Мы те, кем сами выбираем быть. Я видела, кто ты на самом деле, кем ты стала. И нынешняя ты отличаешься от себя прежней. Без тебя я бы не справилась. Без тебя Тацит не был бы собран. Ты нужна нам. Ты. И такие, как ты. — Ребекка наклонилась ближе. — Так, ты с нами?

— А если я откажусь?

— Мы тебя починим и отпустим на все четыре стороны, — ответил Райан.

— Просто так?

— Просто так, — сказала Ребекка. — Наша разведка ошиблась с магазином, так что мы с тобой так и не расплатились. Ты свою часть сделки выполнила. Вернуть тебя в строй — самое меньшее, что мы можем сделать. Но мне хотелось бы, чтобы ты осталась. Я потеряла тут очень много друзей, так что мне совсем не хочется, бросать в Море ещё одного.

Я посмотрела на неё. Друг, сказала она. Друг.

Мне понравилось, как это звучало.

— Ага. Я с вами, — сказала я.

— Отлично. С тобой хочет познакомиться кое-кто очень большой.

Райан закрыл мой корпус. Мне понадобится запас деталей, но пока я могу ходить, стрелять и формулировать связные предложения, всё не так уж плохо. Тени исчезли. Мэдисон исчезла. Торговец исчез. Осталась только я. И мои новые друзья.

— Он правда намерен изменить мир? — спросила я.

— Нет. Не намерен. Но с его помощью мир изменим мы.

© Перевод с английского: Деев К. С., 2018.

Ссылки

[1] Ржавый пояс (англ.  Rust Belt ), известный также как Индустриальный или Фабричный пояс, — часть Среднего Запада и восточного побережья США, в котором с начала промышленной революции и до 1970-х годов были сосредоточены сталелитейное производство и другие отрасли американской тяжелой промышленности.

[2] Фенрир (др. — сканд.  Fenrir ) — в германо-скандинавской мифологии огромный волк, сын бога Локи и великанши Ангрбоды.

[3] Ниниги но Микото — божество традиционной японской мифологии.

[4] Воху Мана — божество зороастрийской мифологии.

[5] Сёрен Обю Кьеркегор (1813–1855) — датский религиозный философ и писатель.

[6] Майлар — разновидность жаропрочной резины.

[7] Модель автомобиля компании «Форд», выпускавшаяся с 1930 по 1933 гг.

[8] Чёрный ящик — термин, используемый для обозначения системы, внутреннее устройство и механизм работы которой очень сложны, неизвестны или неважны в рамках данной задачи. «Метод чёрного ящика» — метод исследования таких систем, когда вместо свойств и взаимосвязей составных частей системы, изучается реакция системы как целого на изменяющиеся условия.

Содержание