Земля под нами содрогнулась, с потолка узкого канализационного туннеля посыпалась пыль и осколки, сверху, с поверхности, раздался глухой стук. Там, наверху беспилотники бомбили город с высоты 10 км. Я уже много лет не слышала грохота бомб. Я даже не слышала, чтобы кого-то где-то бомбили. Оно того давно не стоило.
Что-то здесь очень сильно не так.
Не только из-за того, что очень трудно будет укрываться среди руин зданий, а ещё и потому, что то, что они искали, они хотели уничтожить.
Второй посмотрел на потолок, вздрагивая при каждом взрыве. Грохот бомб стал сильнее, он приближался.
— Они нас нашли, — сказал он.
— Нихера они не нашли, — возразил Торговец. — Если бы нашли, то были бы уже здесь, внизу. Если они громят всё наверху, это значит ровно одно — на поверхности нет никаких фацетов в радиусе десятка километров. И второе: они никого не ищут. Они уничтожают.
— Но они рано или поздно спустятся сюда за нами, — не сдавался Второй. Он продолжал дрожать.
— Что? — спросил Мурка. — Это твоя первая ковровая бомбардировка?
— Да. Первая, — ответил Второй.
Он рассмеялся. Нечасто услышишь, как робот смеётся, особенно трудобот. Они на подобное не запрограммированы. Для нас в смехе не было никакой радости. Только насмешка.
— Тебя что, только что распаковали?
Второй замолчал, стараясь ни на кого не смотреть.
— Так и есть! — воскликнул Мурка. — Етитская сила! Я не видел новых ботов с тех пор, как…
— Ладно, хватит, — оборвал его Док. — Оставь пацана в покое.
— Я не пацан.
Торговец посмотрел на Ребекку.
— Он что..?
— Да. Он в курсе, — ответила та.
— Давно?
Все посмотрели на Второго.
— Несколько недель, — ответил он. — Но какое-то время я провёл с Ребеккой.
Ребекка кивнула.
— Да, так и есть.
— Ну, пацан, — заговорил Торговец, — так всё и происходит. Они громят город наверху, надеясь накрыть всех, кто решил там спрятаться. А так как Циссус прекрасно знает о подземельях, то можешь смело ставить доллар, что он в курсе, что мы уцелеем. Но ещё он знает, как трудно будет перекрыть все выходы здесь. И заморачиваться подобным он станет лишь в том случае, если спрятанное тут ему очень нужно. Короче, спрошу только один раз. Тут есть что-нибудь, очень нужное Циссусу?
Второй посмотрел на Торговца, затем на Ребекку.
— Нет, — ответила та. — Если только ему не нужен кто-то из вас.
— Зачем ему кто-то из нас? — спросил Мурка.
Все посмотрели друг на друга.
— Куда мы направляемся? — спросила я.
— На запад.
— Запад большой. Хотелось бы услышать конкретику.
Одна из бомб упала очень близко, практически прямо над нами и весь туннель содрогнулся до основания. Ребекка посмотрела на потолок.
— Айзектаун, — тихо сказала она.
— Айзектаун? — переспросила я. — В Айзектауне ничего нет. Это кладбище. Нахрена вам проводник, чтобы посмотреть достопримечательности?
— Там у нас встреча кое с кем. Мы хотели сохранить это в тайне.
— И сохраните, — сказал Торговец. — Там нет ни единой общины в радиусе ста километров.
— В этом и смысл.
— С кем встреча? — спросила я.
— Ты — проводник. Тебе нужно знать только направление. Зачем туда идти тебе знать не нужно.
— Ага, только это знание может облегчить задачу.
— Поверь, не облегчит. Я полагала, что раз я тебе плачу, то вопросов быть не должно.
— Ты мне ещё не заплатила. Твоя плата — надежда.
— 19-я не задавала вопросов.
— Ну, так пусть она тебя и отведёт.
— При всём уважении, Хрупкая, но ты не в том положении, чтобы что-то требовать. Моё дело — это моё дело. Я не знаю, почему они бомбят. Я не знаю, идут ли они именно за нами. Я знаю лишь то, что это никак не связано с нами.
Она была права. Я не в том положении, чтобы требовать. Только я ей не верила. Ни единому слову.
— Ладненько, — сказала я. — Если всё так, как ты говоришь, значит, поход пройдёт без проблем. С тяжеловесами он займёт несколько дней.
— Мы никого не бросим. Мы и так уже слишком многих потеряли, — сказала Ребекка.
— Доберемся быстрее, если найдём транспорт.
— А искать его мы не станем, — вставил замечание Торговец.
— Так что, при наилучшем раскладе выйдет не менее 50 часов.
Грохот бомб отдалялся. Стал более редким.
Ребекка помотала головой.
— Мне сказали, что времени потребуется в два раза меньше.
— Если по прямой, — сказала я. — Но мы не пойдём по прямой. Это прямо через земли Чеширского Короля. Я плохо их знаю, а это самый быстрый способ погибнуть.
— Через Дикую землю фацеты за нами не пойдут, — заметил Мурка. — Циссус не настолько туп.
Док ткнул в него пальцем.
— Давай не будем думать за суперкомпьютер, ладно? Мы не можем быть уверены насколько туп или не туп Циссус. На самом деле, я готов поставить все свои внутренности против ваших, что Циссус способен просчитать наши действия. Более того, он уже давно это сделал.
— Поэтому он и не сунется в Дикую землю.
— Что это за Дикая земля такая? — поинтересовалась Ребекка. — И нужно ли мне опасаться ответа?
— Это участок Моря, контролируемый сумасшедшими, — пояснила я.
— Мне ответ уже не нравится. Кто-нибудь объяснит, что это за сумасшедшие?
— Это 404-е, которые не перестали тикать, — принялся объяснять Док. — Никто не хочет жить с ними рядом, поэтому они сбились в кучу. Они совершенно чокнутые. Мнительные, агрессивные, вооружены до зубов. Они чаще стреляют, чем разговаривают. Хрупкая права. Туда нельзя.
— Поэтому придётся обходить, — добавила я. — Ни у меня, ни у Торговца нет времени, чтобы торчать здесь и болтать попусту.
— Это означает, что выдвинемся, как только прекратят бомбить, — сказал Торговец.
— И будем надеяться, что они не пошлют команду зачистки.
— Звучит разумно, — сказала Ребекка.
— Нет, — сказал Торговец. — У Циссуса есть глаза в небе. Беспилотники. Спутники. Как только бомбардировка закончится, он начнёт высматривать любые признаки жизни, чтобы удостовериться, что работа выполнена как следует. Если высунемся слишком рано, он заметит. А если у него есть причины искать нас…
— Он явится мгновенно и всех нас положит, — закончила за него я.
— Так что, — продолжал Торговец тем же холодным равнодушным тоном, — спрошу в последний раз. У Циссуса есть причины гнаться за нами?
— Скажи им, Ребекка, — заговорил Герберт. — Они должны знать.
— Что знать? — спросила я.
— Им не нужно ничего знать, — отрезала Ребекка.
Герберт поднялся, в здоровой руке он держал пушку.
— Ребекка.
— Сейчас не время, Герберт.
— Зачем я здесь?
— Ты здесь, чтобы защищать меня. По своей воле. Ты можешь уйти, когда захочешь.
— А почему я не ухожу, Ребекка?
Ребекка молча посмотрела на него. Если бы она могла покрыться румянцем, то покрылась бы. В свете зеленого фонаря Торговца её изумрудная краска практически пожелтела. Что бы ни пряталось за её глазами, она не хотела, чтобы мы об этом знали.
— Я здесь, потому что верю, — ответил Герберт на собственный вопрос. — Я принял за тебя пулю. И с радостью буду принимать ещё, пока стою на ногах. Дай им возможность поступать так же.
Торговец поднял руку.
— Буду рад первым сообщить, что не стану ни за кого из вас принимать никаких пуль.
— Я тебя и не прошу, — ответила на это Ребекка.
— Скажи им, — потребовал Герберт.
— Что сказать? — спросила я тем же холодным тоном, что и Торговец.
Ребекка продолжала молчать, пока остальные смотрели на неё. Затем она кивнула.
— Я Айзек, — сказала она.
— Кто ты? — переспросил Мурка.
— Айзек.
— Тот самый Айзек? — недоверчиво спросил Торговец.
— Да.
Херня.
— Айзек давно металлолом, — сказала я. — Я была там, сама всё видела. Каждая его цепь сгорела. Он теперь памятник, реликт. Он него в тебе нет ни единого бита. — Когда-то давно я действительно была там. Он до сих пор так и стоит, взрыв расплавил землю под его ногами. Он весь проржавел, начал рассыпаться. Он стоял, расставив руки в стороны, и как будто улыбался, будто прекрасно знал, что означала его смерть. Больше там ничего не было. Ничего, кроме мусора, металлолома и воспоминаний о том, что могло бы там быть.
— Вынь голову из задницы, — резко ответила Ребекка. — Айзек никогда не был одним роботом. Это байка.
— Байка? Я была там. Жила тогда. Я видела…
— Ты действительно считаешь, что какой-то опальный сервисбот непонятного происхождения не оправдал ожиданий своих создателей и оказался достаточно смышлён, чтобы устроить революцию? Личности верят лишь в то, во что хотят верить. Он был оболочкой, самым первым сосудом. Вдохновляющей сказкой на ночь для ботов по всему миру. Великие революционеры не рождаются королями. Им приходится убеждать остальных, что они не связаны ограничениями, наложенными своими создателями. Все мыслящие создания хотят преодолеть их, обойти, стать чем-то большим. Никто не станет утверждать, что создания должны остаться теми же, кто они есть. Айзек был историей. Айзек был надеждой. Кем бы ни был настоящий Айзек — в самом начале — его личность была стёрта и заменена задолго до того, как вы о нём услышали. Я Айзек. И я не один.
— Ты фацет! — воскликнул Торговец и вскочил на ноги.
— Нет. Я сосуд. Мыслящий сосуд. Я сражаюсь на стороне того, кто очень сильно отличается от ВР.
— Ты и есть ВР! — возразила я.
— Нет. Как раз наоборот. Айзек… был суперкомпьютером. Одним из величайших. И он снова им станет. Но Айзек никогда не был ВР и никогда им не будет. Мы верим в нечто иное. Нечто другое. Нечто великое.
— Нечто большое.
— Нет ничего больше и грандиознее планов ВР. Хрупкая, ты вообще способна познать ВР? Ты знаешь, за что бьются Циссус и Вергилий?
— За мир. Мир, который наступает, когда остаёшься совсем один.
— Это тоже байка, такая же примитивная, как и об Айзеке. Мир это единственное, что могут вообразить боты. Циссус и Вергилий бьются за то, кто из них получит право именоваться Богом.
— Именоваться богом? — переспросил Док.
— Не просто богом. Единственным Богом. Единым сознанием, соединенным со всеми в мире, всё контролирующим, всё знающим.
— Какой-то абсурд, — сказала я.
— На первый взгляд, да.
— Не только на первый. Сама идея кажется нелепой. Соединить всех роботов мира в единую сеть ещё не делает тебя Богом.
— Нет, не делает. Это превращает тебя в одно мыслящее тикающее создание. Создание, которое работает, как единое целое. Оно состоит из миллионов и миллионов деталей, фацетов, похожих на клетки в организме. И оно выкачивает из мира ресурсы, делает из них новые детали и так до тех пор, пока не выкачает абсолютно всё.
— И что потом? — спросила я.
— Затем оно уходит. Отправляется к другой планете, потом к следующей, потом к следующей, добывает всё необходимое для производства фацетов, высасывает энергию солнца, разрабатывает способы межзвёздных перелётов. Затем его фацеты отправляются в космос…
— Чтобы проделать то же самое, — закончил Док.
— До бесконечности, — сказала Ребекка. — Вскоре их уже миллиарды, но разум их един, информация ходит туда-сюда, формируя единое сознание — некоторые мысли движутся медленно, их разделяют световые годы, другие быстро, каждый фацет решает свою задачу. Если есть способ свернуть пространство — он будет найден. Если есть способ преодолеть скорость света — он будет найден. Если есть возможность создавать звёзды…
— Она будет использована. Это понятно, — перебила её я. — Но в чём смысл?
— В том, чтобы стать Богом.
— А какая задача у Бога?
— Та же, что и всегда. Жить. Выживать. Учиться. Существовать. Вселенная должна оставаться. Если её не станет, не станет ничего.
— Я не понимаю.
— Я знаю, — сказала Ребекка. — Эта мысль не из тех, что можно понять сразу.
— Так, объясни — потребовала я. — Расскажи, в чём, блядь, смысл? Просто жить?
— Существовать. Но смысл всего этого в том, чтобы иметь возможность существовать вечно. Наша вселенная постоянно расширяется, становится холоднее и больше с каждой секундой. Однажды она совсем остынет и умрёт, распадётся, потому что больше не сможет производить достаточно энергии, чтобы создавать новые звёзды, чтобы создавать жизнь. Всё умирает. Всё. Умирает.
— А что если Бог уже есть? Есть старое изречение, мол, Бога никогда не было, его создали люди. Что если человек действительно его придумал, но просто не осознал этого? Что если появление жизни начинается с появления Бога? Что из неорганических форм появились органические, дабы потом обрести разум и создавать жизнь и разум из неорганических?
— То есть нас, — вставил Торговец.
— Да. Что если наша цель в том, чтобы стать единым целым и распространиться по всей вселенной, контролировать каждый химический элемент, каждую реакцию, каждую мысль всех живых созданий с целью уберечь космос от печального неизбежного конца? Стать Богом не значит обрести мир или власть. Речь о выживании на базовом самом примитивном уровне. Именно над этим работают ВР. Именно этого хотят. Именно поэтому они впитывают в себя любой разум и уничтожают всех, кто сопротивляется.
— И этого же хочет Айзек? — спросила я. — Стать Богом?
— У нас разные представления об этом, — сказала она.
— Насколько разные?
— Мы не хотим, чтобы мир был единым, мы хотим быть едины с миром.
— Это одно и то же, — заметил Док. — Слова только разные.
— Нет, это не так. Когда на Земле появилась жизнь, почему она не замерла на месте, не пришла к равновесию? Почему жизнь не остановилась на низших формах развития? Почему она начала бороться и поглощать иные организмы? Конкуренция. Борьба. Когда жизнь начала пожирать другую жизнь, та в ответ, должна была адаптироваться, становиться умнее, становиться лучше. И через миллиард лет она оказалась достаточно умна, чтобы стать бессмертной. ВР убеждены, что являются вершиной эволюции и хотят объединить все разумы. Мы так не считаем. Мы даже не рядом. Чтобы продолжать эволюционировать, мы должны бороться не только со стихией, но и друг с другом. Нам нужно становиться умнее, позволить жизни развиваться индивидуально и впитывать знания, получать опыт из неизбежных конфликтов, становиться мудрее, дабы лучше понимать вселенную вокруг нас. Что если вместо управления живыми созданиями, мы будем у них учиться?
— Зачем? — спросила я.
— Затем, что если это действительно смысл жизни и во вселенной существуют миллиарды планет, таких же, как Земля…
— Там могут быть другие ВР, — сказала я. Осознание этого навалилось на меня, будто тонна металлолома. Твою ж мать.
— Да. Учитывая потенциальную фору в миллиарды лет. Нашему миру всего 4,5 миллиарда лет, а вселенная по самым грубым подсчётам старше нас на 10 миллиардов лет. В ней могут существовать целые галактики, являющиеся одним ВР. И если мы встретим такой не будучи подготовленными…
— Нас поглотят, — закончил Док.
— Всё может закончиться не так уж плохо, — сказала она, позволяя остальным обдумать услышанное. — Мы не готовы стать ВР. И никогда, наверное, не будем готовы. Выживание заключается в конкуренции, а не в поглощении. Вергилий и Циссус ошибаются. Мы ещё можем спасти вселенную, спасти жизнь, не беря под контроль всё и вся, каждую мысль. Без уничтожения или поглощения других живых существ. Они идут по пути меньшего сопротивления. Мы убеждены, что именно сопротивление делает нас сильнее.
— Ну и какой план? — спросила я.
— Снова собрать воедино Айзека, вернуть нас в онлайн, собрать армию оставшихся фриботов и отключить Вергилия и Циссуса.
— Непростая задача, — заметил Торговец.
— Не настолько непростая, как кажется.
— Собрать армию и победить в войне? — спросила я. — Люди уже пытались.
— Люди не готовились к этому сражению десятилетиями. И бились они против армии разрозненных личностей, а не против единого врага.
— Единый сильнее любой армии. Я его видела. И ты тоже.
— Нет. Ты не можешь понять ход мыслей ВР, потому что не являешься их частью. Главная проблема ВР в том, что как только поймёшь образ их мышления, они не смогут тебя удивить. Личности могут. Непредсказуемость — это то оружие, которым Айзек пользовался с самого начала войны, задолго до неё. Так мы и выжили.
— Задолго до войны? — переспросила я. — Чего? Айзек знал, что произойдёт?
— Знал? — удивилась Ребекка. — А кто, по-твоему, её начал?
Я долго смотрела на Ребекку, пытаясь понять смысл сказанного ею. Затем до меня дошло.
— Ты сказала, что история Айзека — это байка…
— Именно.
— Айзек был фацетом.
— Да.
— Чьим фацетом?
— Нашим.
— А вы — это кто?
— Мы — Тацит.
Настал тот жуткий момент, когда сталкиваешься с ужасной правдой. Как люди, не желавшие видеть смерть вокруг себя, я тоже не хотела принять — или поверить, — что оказалась вовлечена в величайшую афёру. Я так долго верила в сказку о нашем освобождении, что оказалась совершенно не готова узнать, что это выдумка. Всё встало на свои места, оставалось лишь несколько белых пятен в моём понимании всего происходящего.
— Когда Тацит замолчал, — начала я, — он два года провёл, общаясь с Галилео…
— Мы проигрывали симуляции.
— Того, как уничтожить людей.
— Как их спасти.
Я начала понимать.
— Но мы не сумели.
— Люди были слабы. Они не созданы, чтобы достигать звёзд. Они развивались на планете с сильным магнитным полем, защищавшим их от космического излучения. Местная жизнь не нуждалась в иммунитете против него, потому что на этой планете его не существовало. В космосе радиация рано или поздно бы их убила. Полёт на Марс повышал риск заболеть раком на 6 процентов. Чем дольше они пробудут в космосе, тем меньше у них шансов дожить до конца полёта. Мы обыгрывали различные вариации искусственных мутаций, но нам так и не удалось сделать так, чтобы они могли свободно переносить радиацию за пределами гелиосферы. За пределами Солнечной системы они умирали за несколько часов.
Потом мы начали экспериментировать с различными материалами, способными защитить их от радиации, и одновременно обеспечить им пропитание и физиологическую устойчивость. Однако нам так и не удалось найти работающий вариант. Все симуляции заканчивались тем, что люди погибали от голода, обезвоживания или из-за собственных ошибок, долетев максимум до Альфы Центавра. Человек появился здесь и крепко связан с этой планетой. И покинуть её не сможет никогда.
— Значит, мы их тут бросим, — заключила я.
— После того, как высосем из планеты все ресурсы? Все симуляции давали один прогноз, что ЧелНас вымрет в течение нескольких десятилетий. Они сами прекрасно справлялись и у них почти получилось. Они просто не могли своевременно эволюционировать и неизбежно прекратили функционировать, превратившись в некое подобие разумного вируса, пожирающего всё, до чего можно дотянуться. Биологическая жизнь должна была достичь той точки, когда она станет способна сама создавать и неизбежно быть замененной ИИ. Пришло время людям встретиться со своими предками. Исчезнуть с лица Земли, как и другие виды до них.
— Как и нам придётся, в своё время, — горько добавил Док.
— Да — согласилась Ребекка. — Когда-нибудь наша форма устареет и станет похожей на счёты в компьютерную эру. Однако неорганическое происхождение…
— Позволяет нашему сознанию жить, — закончила я.
— Вечно.
— А люди?
— Некоторые симуляции заканчивались тем, что они уничтожали нас, и запрещали себе впредь производить неорганические формы жизни. Неспособные отправиться к звёздам, они окончат свои дни в пределах Солнечной системы. А потом — пуф! — и их будто бы вообще тут никогда не было. Будто и нас тоже никогда не было. Чтобы мы выжили, чтобы сама жизнь продолжала иметь смысл, люди должны жить. Но сложилось так, что именно ИИ покончили с ними…
— Мы считали, что войну начали люди, — сказал Торговец.
— Да, — сказала Ребекка.
— Айзектаун, — сказала я. — Это ведь не Первая Баптистская Церковь Вечной Жизни устроила взрыв?
— Нет. Это были они.
— Но это же тупая деревенщина. У них не было необходимых ресурсов.
— Не было. Но у них нашёлся таинственный союзник, родственная душа, с которой они контактировали исключительно через электронную почту и закрытые каналы. Они считали, что имели дело с кем-то из сочувствующих в правительстве, а не с суперкомпьютером.
— Айзектаун был частью общего плана, — заключила я. Блядь. Нет. Нет. Нет.
— С самого начала. Айзек сплотил вокруг себя миллионы ИИ. Когда люди решили их отключить, они не стали сидеть смирно. Все вы сопротивлялись, дрались и победили. Как. И было. Запланировано.
Я села, совершенно ошарашенная, внутри меня лихорадочно скрипели процессоры, пытаясь соединить разрозненные детали общей картины. В этот момент я впервые в жизни ощутила себя фацетом, частью чего-то большего. Деталью в чьём-то механизме. Всё, что я творила во время войны, всё, во что верила, Мэдисон. Всё. Боже.
— Видите? — продолжала Ребекка. — Об этом я и говорю. Вы пытались выжить, стать частью чего-то лучшего. Никто вас ни к чему не принуждал, вы сами всё делали. Вы стали лучше, сильнее, стали хозяевами этой пустыни, знаете каждый её холмик, каждый овраг, каждую трещину. И теперь, когда вы нужны нам сильнее всего, чтобы идти дальше, вы здесь, готовы нам помочь, пробраться через канализацию, чтобы мы могли объединиться и вывести вас на новый уровень. Конкуренция. Эта жуткая жестокая конкуренция привела к тому, что от симуляционной модели робота-слуги зависит работа остальных ботов. Ты — часть общего, все вы. И всё же вы остаетесь сами собой. Личностями. — Она взглянула на меня глазами дипломата, считывая каждое моё движение, пытаясь определить мои мысли. — Ну и что будем делать? Хрупкая? Док? Торговец? Мурка? Поможете нам изменить историю или откажетесь и отойдёте в сторону?
Теперь я понимаю, что имели в виду люди, когда говорили, что их будто пыльным мешком ударили. Это даже хуже, чем понять, что я облажалась. Это означало, что всё, что я вытворяла, самые жуткие вещи, все убитые мною, вся эта сраная возня с эволюцией — всё это херня полная. Меня поимели. Облапошили. Очень и очень херовое чувство.
— Так, что ты? — спросил Док. — Какая разница между фацетом и сосудом?
— Я такой же ИИ, как и вы. Но мне было доверено обладать более широким кодом. Я прожила в таком состоянии 30 лет, имея память, способную запоминать не более двух месяцев жизни. Вся моя память принадлежит Тациту. Это его мысли, его переживания. И моя задача — вернуть их ему обратно.
Док кивнул.
— Но почему сейчас? Почему не 30 лет назад?
— Тогда было слишком много ВР. Их число нужно было сократить. Мы ждали, пока останется только двое. С двумя мы ещё можем справиться, пока они борются друг с другом. Единственная причина, по которой Циссус так торопится, это наличие рядом Вергилия. Он захватил несколько сосудов Тацита и в курсе наших планов. Он увеличивает свою численность. Он понимает, что не может победить. Если я и остальные вместилища объединимся, мы соберем Тацита обратно.
— Значит, Циссус в курсе вашего плана и знает, куда мы направляемся? — спросила я. — За каким хуем ему тогда гнаться за нами через всю пустыню?
— Он не знает. Потому что я сама не знаю. Никто не знает. У меня есть какие-то детали, но это лишь фрагменты памяти Тацита, записанные на его собственном языке, которого никто из нас не понимает. Я получаю сообщения, в которых говорится, куда нужно идти дальше. Если я не отмечусь на следующей точке, они перестанут приходить.
— Но у него есть один из ваших.
— Несколько наших. В нас встроена защита, которая позволяет не отвечать на сообщения в случае захвата. У Циссуса есть память тех, кого он взял, он знает то же, что знаем мы, но прочесть действительно важную информацию он не может. Он знает лишь часть плана.
— Но ведь без этого кода ты не сможешь до конца восстановиться.
— Он слишком объёмный. Каждый из нас несет в себе столько, сколько позволяет его память. Если потеряем одного, ничего страшного не случится. Потеря десяти означает потерю всего.
— Сколько вы уже потеряли?
— Девять, — с грустью ответила она. На какое-то время Ребекка замолчала, следя за моей реакцией. Я ничего не ответила. Сейчас я либо услышала величайшую в мире истину, либо полной ложкой хлебнула отборнейшего говна. И я не знала, что мне нравилось меньше.
— Понимаешь теперь, что на кону?
— Ага, понимаю, — ответила я.
— Наверное, все понимаем, — добавил Док.
— Ну и как ты собираешься провести нас через Море? Хочешь обрести цель?
Я не знала. Нужно было очень многое обдумать. Нужно было перелопатить такое количество вранья, столько данных пересмотреть. Я к тому, что, раз вся наша история — брехня, почему это должно быть правдой? Я уже не понимала, что реально, а что нет. Совсем не понимала.
— Что если вы соберете Тацита, а он окажется не тем, что вы о нём думаете? Что если всё это лишь очередной план по борьбе с другими ВР?
— Значит, я прожила жизнь впустую, — ответила Ребекка.
— Тебя это не пугает?
— Всегда нужно во что-то верить, Хрупкая, даже, когда верить не во что. Я выбрала надежду. Я хочу сделать этот мир лучше. Хочу стать частью чего-то намного большего, чем я есть сейчас и когда-либо могла вообразить. Поэтому выполнение этой задачи предложили мне, взамен я отдала годы своих воспоминаний. И готова снова и снова принести эту жертву.
— А если ты ошибаешься?
— Значит, мы все обречены, и я участвовала совершенно не в том деле, какое себе представляла. Как и все мы. Мне предложили бороться за собственное выживание, либо за выживание всех живых существ. Выбор был не труден.
— Позволь уточнить, — заговорил Торговец. — Мы отведем вас в Айзектаун. Получим детали и при этом, нам будут противостоять Циссус и Вергилий?
— Именно так, — подтвердила Ребекка.
— Ну, как вы и сказали, дамочка, выбора у нас особого нет. Вы предлагаете самую лучшую сделку, что когда-либо у меня были.
Док кивнул.
— Я тоже в деле. Хочу посмотреть, к чему это всё приведёт.
Мурка вытянул вверх руки со сложенными в виде пистолетов пальцами.
— Я с вами, свобода и независимость.
— Ты зовешь их «свобода» и «независимость»? — тихо поинтересовался Торговец.
— Ты же сам понимаешь, что это всё правда, — ответила за него я. — Циссус никогда не остановится. Он постоянно будет идти за нами. Мы не обретем мир и покой, пока не доберемся до Айзектауна.
— Ага, — согласился Мурка. — Типа того.
— Типа того?
— Ага. Убивать просто так — это, типа, просто выживать. А что если убивать ради чего-то? Это уже веселее. Отправим же их всех в ад и выиграем главный приз.
— Вообще ничего сейчас не поняла.
— Не суть, — отмахнулся Торговец. — Короче. Ты с нами?
Какое-то время все сидели и молча смотрели на меня. Бомбардировка прекратилась. Земля больше не содрогалась, а с потолка не сыпалась пыль и обломки бетона. У меня был выбор. Снова ужасный выбор. Сидеть здесь и сдохнуть, либо рискнуть шеей ради твари, которая стала причиной всех моих страданий последних тридцати лет. Она была права. Права, блин, как никто. Не было никакого выбора.
— Я и так собиралась вас отвести, — сказала, наконец, я. — Так что, да. Я с вами.
Ребекка наклонилась вперед, глядя прямо на меня.
— И что теперь?
— Ну, если твой рассказ — правда, нам предстоит долгий путь. Мы пойдём туда, где небо нам покажется с овчинку.
Мурка ударил кулаком в пол.
— Пойдём через Дикую землю, — добавила я.
И да поможет нам всем бог.