По-разному течет время, по-разному выглядит пространство для тех, кого забирают на суд. Каждый попал в странное, тайное, неизвестное ему место. Злого заточили сразу, его дело будет решаться позднее. Он и так уже заслужил свое место в озере огненном. Сейчас был черед остальных.
Светлый очутился в просторной комнате, находящейся где-то наверху, в чреве высоченного многоярусного дома из неизвестного литого камня, армированного металлом изнутри. В комнате были светлые обои, непонятная картина, состоящая из ярких цветных пятен на стене. Одна из стен стеклянная, в углу огромный черный стол и черное кожаное кресло странной конструкции. Прямо у самой стеклянной стены спиной к нему стоял некто, одетый в строгий темный костюм и смотрел вниз. По виду человек. А перед ним, как на ладони был залитый огнями ночной город. Лейон никогда не видел ничего подобного.
— Говори, — услышал Светлый и догадался, что перед ним его судья.
— Если можно простить меня, за то, что я наделал… Молю позволить мне жить с моей женой.
Тот, к кому обращена было его мольба, не оборачиваясь кивнул и ответил:
— Ты прощен. Отныне живи, как хочешь.
Светлый приблизился и низко склонился перед судьей, стоявшим у стеклянной стены:
— Спасибо. Я бы хотел жить как простой смертный.
— Хорошо. Выбери себе другое имя.
— Если будет на то дозволение, я хотел бы иметь Имя Счастливый.
— Да будет так, — был ему ответ, — А теперь возвращайся, тебя там ждут.
— У меня еще просьба…
— Говори.
— Михель.
— Хорошо.
— И еще… Не сочти за дерзость, я прошу за Темного…
Ответа не последовало, но Лей понял, что его услышали.
С ним стало происходить что-то странное. Светлая сущность стала покидать его, сменяясь незримым сиянием. Несуществующим, но, тем не менее, совершенно реальным, исходящим изнутри — тихим сиянием счастья.
А потом мир исчез, а через мгновение он снова оказался среди развалин дворца. И главное — теперь он был просто человеком. Лей с изумлением взглянул на свои руки, не замечая хаоса, творившегося вокруг. Так странно, но здорово! Но тут свалившаяся ветка зацепила его по затылку, и он вспомнил, что у человека, вообще-то, есть еще дела! И помчался разыскивать Зимруда и свою жену.
Дворец разрушился как-то непонятно. Более или менее уцелели только те строения, что были того, как Владыка Зимруд решил начать постройку садов, да еще старые флигели дворца, где жили слуги. А зарытые глубоко в землю подвальные апартаменты, в которых находилась Янсиль, по странному стечению обстоятельств снова увидели свет. Она как раз выбиралась через пролом в стене, когда туда примчался Лей. Конечно же, они бросились навстречу, крепко сжав друг друга в объятиях!
Потом, потом Янсиль будет ругать Лея последними словами, за то, что он заставил ее пережить, пока она сидела в неведении в этом подвале, а он будет клясться, что никогда больше, никогда… Все это будет потом. А пока они были безумно счастливы, что живы, и что они вместе.
Сейчас надо еще найти отца.
Зимруд нашелся сам. Все это разрушение он просидел на месте как истукан, был просто в шоке от творившегося. Потом очнулся и, видя, что Лей побежал к Янсиль, бросился спасать Надин. А когда нашел ее, был поражен, разрушилось почти все, а комнаты, где жила старенькая бабушка Захарии, стояли нетронутые. И они уцелели. И бабушка, и Захария с Гульшари, и самая главная его драгоценность — Надин. Впрочем, чему удивляться, их защищал тонкий пузырь из глины, маленьких острых листочков и воды священного источника, закрывший непроницаемой пленкой помещения, где они находились.
В живых из всех царевых женщин, кроме дочери, остались только две наложницы, одна полуслепая старушка и Надин, маленькая нищенка-жена, рыдавшая в его объятиях. Царь поседел на глазах.
Зимруд никогда не желал смерти никому. Он никогда не хотел причинить вред своим людям.
Господи, а он еще переживал, как скажет завтра женщинам своего гарема, что разводится с ними… А теперь они все мертвы… Трупы кругом. Мертвый мальчик Михель, лежащий перед развалинами эшафота. Господи… Царь пошел к своим женщинам, он должен был им хотя бы это.
— Господи… Я же собирался сердечно поговорить с каждой, объяснить… Я же… Я же… Я одарил бы их всех по царски, Я бы нашел им мужей… Уж не хуже меня… Господи… Пусть бы они кричали на меня, ругались… Но были бы живы! Живы! Все из-за меня… Из-за меня…
Зимруд упал на колени, рыдая над телами бывших еще вчера постылыми жен и наложниц, а теперь и прощения-то у них не попросишь, за то, что не любил и хотел избавиться.
Как оплакать их всех… Как… Как жить ему теперь с таким чувством вины?! Как…
Дворец был разрушен и восстановлению не подлежал. Люди — кто ранен, кто в шоке, кто в обмороке, кто-то ослеп, кто-то поседел, как и он. Все те, кто принял злого как хозяина, и носили в себе его метки — мертвы.
Владыка, разместив как смог оставшихся в живых, неприкаянно бродил по разоренному месту, которое столько лет считал свои домом и слезы катились из его глаз.
И все же они живы, значит надо жить дальше. Кое-как все придут в себя. Эта страшная ночь пройдет, и жизнь постепенно будет восстанавливаться после катастрофы. Но никогда больше Владыка Зимруд не станет строить огромных дворцов, чтобы потешить свою гордыню. Никогда. И детям своих детей заповедает.
* * *
А наутро бывший светлый дух, а ныне человек Лейон (он же Счастливый) попрощался с Владыкой, забрал жену свою Янсиль, и они пошли потихоньку ногами по земле из славного города Симхориса в отдаленный край, туда, где живут племена кочевого народа. К Айне, матери новой царицы Надин, чтобы жить среди обычных людей, как простые дети земли. Не имеющие ни славы, ни богатства.
Лейон и сам не знал, что таится теперь в его новом тайном Имени, но отныне, все кого он встретит своем на пути, каким-то образом становились счастливыми.
* * *
Чтобы не пропал свет, что раньше принадлежал сущности Светлого, судья отдал его душе Михеля. Так что, теперь парнишка светлый дух Михель Светлый. Непривычно, конечно, но Михелю понравилось, особенно понравилось, так же как и Лею, спать высоко в небе, купаясь в солнечных лучах. И догонялки на границе света и тени тоже.
Иссилион, видя, что отпустили Светлого, явился просить отпустить и его. Его судья с работы не отпустил, но позволил:
— Пока не родится у тебя сын, который заменит тебя при храме и источнике Симхориса, не отпущу тебя. Только после этого можешь стать человеком. А жену свою возьми к себе и обвенчайся с ней по закону людей. Тем более, что прецедент ты уже устроил. Так что чего уж там…
Надо ли говорить, что обрадованный водный стремглав помчался приводить дозволенное в исполнение.
* * *
На суд к Создателю Горгор, Карис, Стор, Фицко и Фрейс попали все вместе. Никто из них в таком месте раньше не бывал. Перед ними на возвышении сидела тройка мрачных судей в белых париках, а за спиной — целый зал зрителей. И все пятеро почему-то голые. Конфузно до предела…
Приговор был коротким. Судья сидевший в центре переглянулся с боковыми и грозным голосом произнес:
— Горгор, твой грех гордыня, Карис — потворство и бездействие. Плоды гордыни порождают зависть! Какое вам наказание, после того, как вы видели, как зависть разрушила все, чем вы так кичились? Лишаетесь силы и станете жить на земле. И этих двоих тоже прихватывайте, — указывая на Стора и Фицко.
Надо сказать, что для всей четверки наказание было скорее поощрением. Горгор попытался робко вставить слово:
— Мы Мелисандре клятву давали, что отработаем…
— Считайте, что отработали. Вон с глаз моих!
Забавно было высокому суду видеть непритворную радость «наказанных», громко завопивших перед тем, как исчезнуть:
— Ура! Айда все к Лею и Янсиль!
Остался Фрейс.
— Что же делать с тобой…
— Помиловать? — робко прошептал зеленый, подняв бровки домиком.
— Сначала ты должен хорошенько поработать. Отправляйся-ка ты назад в Фивер. У тебя там осталось незавершенное дельце.
Фрейс вдруг обнаружил себя в родном саду и от радости тут же зарылся лицом в свои любимые травки. Плоды его экспериментов, его гордость! Он уже вырастил одну травку для царя Александра, еще нужно было вырастить кое-что для его дочери Мейди, девушка была красива и мудра не по годам, надо, чтобы эти качества никогда ее не покинули, да еще талантов к дипломатии добавить, да мало ли еще каких ценных качеств… А еще для будущего царя Александра второго вырастить, а еще для младших принцесс Маризы и Оленьки. Ох, работать и работать… Творить! Фрейс деловито потер руки и оглядел свои угодья. Воистину, да это награда, а не наказание!
* * *
Дагон остался один.
Его вынесло в каменистую пустыню, туда, где почему-то никогда не заходит солнце. Слепящий мертвый свет кругом и никого. Никого рядом нет. Хотя и чувствовал он себя соответственно. Темного терзало чувство вины, перед глазами стояли мертвые тела женщин, зарезанный мальчик Михель, Лей, борющийся из последних сил, разваливающийся на глазах дворец… Он ведь так и не знал, удалось им или нет, жив Лей, или может быть все уже мертвы. Закрывая глаза, Дагон видел убитых по его вине женщин, а когда открывал, казалось, что они все стоят перед ним и спрашивают: «За что?», и у него нет ответа. Он и сам был почти что мертв от этих мыслей.
Голос судьи прозвучал неожиданно, и словно ниоткуда:
— Темный, зачем ты это сделал?
— Я любил ее, царевну Янсиль.
— Ты любил царевну? Почему бы тебе не сказать правду?
Дагон затряс головой, вырывая из себя самого признание:
— Я всегда любил Лея! И люблю… Но… я завидовал ему. Не знаю почему, но я завидовал ему с самого начала…
— Так ты теперь Завистник?
Темный уткнулся лицом в колени.
— Что хорошего принесла тебе твоя зависть?
Отвечать было нечего.
— Чего ты хочешь?
Дагон молчал. Он сам не знал, чего хотеть. Он не мог простить себя сам.
— Спускайся к людям, — услышал темный, — Живи среди них.
Темный кивнул, расставаясь со своей сущностью. И Тьма сошла с него, Дагон облекся незримым исходящим изнутри глухим отсветом раскаяния, обиды и душевных терзаний. Отныне он изгой, и жизнь его вечные странствования по земле, потому что нигде ему не будет покоя.
Каменистая пустыня осталась прежней, только на нее спустилась ночь. А человек, сидевший среди камней, встал и пошел в свой путь.
* * *
— Он останется таким навсегда?
— Его наказание в нем самом. Он не может себя простить. Возможно, найдется среди дочерей человеческих та, что его полюбит, тогда его сердце излечится. И он возьмет себе другое имя. Сам поймет, когда это случится.
Произнесший эти слова знал, что та дочерь человеческая еще не родилась, но она родится, непременно родится.
* * *
Был один курьезный момент, значительно усложнивший задачу судей.
Гарем Зимруда. Триста ленивых, изнеженных, балованных, капризных, похотливых, стервозных и сварливых прекрасных женщин. Триста невинно убиенных женщин. Убиенных, заметьте, в борьбе со злом.
Ни в какие рамки.
Отправить в ад? Но невинно убиенные в борьбе со злом…
Считать их праведницами… Это невозможно в принципе! Но невинно убиенные… Невинно.
Превратить в духов.
Почему уж так получалось непонятно, но все духи были мужского пола. Так же как и судьями были только люди. Очевидно, людям больше остальных известно о преступлениях, потому что до их появления и преступлений-то не было. Во всем этом присутствует тайный смысл, даже если не ясны причины, которыми руководствовался Создатель.
Итак. Если и превращать этих дам в духов, то только в духов похоти. Но триста новых духов похоти, да еще и женщин… Они же мгновенно весь мир развратят к чертям!
Решение далось непросто, но в этом деле и так была масса прецедентов.
Суд вынес вердикт толпе постоянно жалующихся неупокоенных дам:
— Вы все станете духами похоти.
Дамы от подобной перспективы раскрыли глаза пошире и приготовились слушать.
— Имеется несколько непреодолимых ограничений. Вы привязаны к этому дворцу, и силы ваши могут проявляться только в сновидениях.
Дамы заволновались, дамы были против ограничений.
— Но. Вы получаете вечную молодость, неземную красоту и власть над любым мужчиной, который забредет во дворец, неважно, дух он или человек. Но! Только пока он спит!
После полусекундного раздумья все триста приняли щедрое предложение. Они уже почти продумали варианты, как именно будут договариваться с другими духами, чтобы мужчин в развалины дворца приходило как можно больше. А после того, как рой новоиспеченных духов похоти исчез, галдя и визжа от радости, кое-кто заметил:
— Человек, бывший их мужем, конечно, должен быть наказан за легкомыслие. Но он жепамятник при жизни заслужил тем, что столько лет безропотно терпел этот адский курятник!