Южный город Версантиум, столица страны Морского берега, был построен в незапамятные времена на берегах лазурной бухты, на склонах круто уходящих в гору. Ему не нужны мощные стены, с трех сторон он защищен скалистыми горами, а с четвертой - морем.

Прекрасный белоснежный город террасами спускался к теплым водам теплого моря, весь утопая в зелени. Черепичные крыши, увитые цветами ажурные аркады, виноградники, буйная зелень садов, стройные аллеи, обсаженные кипарисами, волнующиеся серебром масличные рощи. И, конечно же, знаменитые жасминные сады и голубые купола царского дворца, построенного на отвесной скале, вдающейся прямо в волны моря, и блистающего мраморной белизной на солнце.

Белесые, словно вываренные скалы, поднимающиеся из лазурных вод, белизна дворца на фоне неба, по которому бегут белые облака, гонимые ветром. Белое на голубом. Белая звезда на голубом поле, герб страны и ее знамя. Герб царского рода, символ власти.

Опасный символ, могущий принести несчастье.

***

В тенистой беседке дворцового сада притаились пятеро парней лет семнадцати - восемнадцати, сбежали от наставника. Антионольф, престарелый преподаватель истории и философии, прекрасно видел через увеличительное стекло, которое постоянно носил с собой на цепочке, но он был глуховат. А потому, обведя взглядом класс и найдя всех своих учеников примерно сидящими на местах, обратил взоры на море, видневшееся из окна и начал начитывать монотонным тихим голосом историю древних царств. Он увлекся, погрузившись в дебри древних кровосмесительных интриг, и пропустил момент, когда пятерка великовозрастных проказников, старшая группа, практически выпускники, незаметно, по одному покинула помещение, попутно велев младшим не показывать вида.

Побег прошел удачно, они наслаждались свободой и весело галдели, ощипывая виноградины с лозы, оплетавшей беседку. И тоже в свою очередь увлеклись. А между тем, совершая подобные побеги, следует быть особо осмотрительными.

Крепкий посох престарелого преподавателя философии внезапно обрушившийся на спины прогульщиков, можно сказать, уровнял результаты. Так что, молодые люди, потирающие ушибленные места, были водворены на урок, и даже получили дополнительное задание, младшие группы, на глазах которых развернулось все действо, блестели глазами и давились смехом. Однако они это зря. У наставника Антионольфа было прекрасное настроение, а потому и младшая группа тоже отхватила свою порцию дополнительных занятий.

На самом деле старик очень любил своих проказливых учеников, они заменяли ему семью, которой у философа никогда не было.

Наконец, ненавистные занятия по истории закончились, и парни смогли сбежать хоть ненадолго посидеть в портовую таверну. Там новая разносчица, такая красотка... Да и свежая жареная рыбка, которую она подает, тоже ужасно соблазнительна. Ее можно есть прямо с хребетиком, запивая молодым вином. Там моряки, купцы, там рассказы о дальних странах, там воздух свободы.

Пятеро друзей. Два воина Маврил и Семнорф, певец Эфрот, будущий философ Голен и царевич Алексиор, наследник. Это был последний год их обучения, потом начнется взрослая жизнь. Но пока они все в коротких синих ученических плащах. А под плащами у кого что: короткие мечи, лютня, том философии и просто сумка с принадлежностями для письма. Они уселись за стол, застеленный свежей скатеркой, и разобрали стоящие стопкой глиняные тарелки. Маврил и Семнорф провожали плотоядными взглядами сочную девчонку-разносчицу и вертели оловянные стаканы в руках. Певец Эфрот, вытащив из-под плаща лютню и подыгрывая себе, напевал веселую песенку про горячую морячку и время от времени звал девицу гнусавым голосом:

- Нильда, Нильда, посмотри на нас, Нильда, ты ползаешь как старая камбала. Нильда, мы умрем! Правда не знаю, то ли от любви, то ли с голоду?

Девчонка хихикала и фыркала:

- Не помрете! Еще пару минут, и ваша рыба будет готова. Лучше спой, Эфрот. Спой что-нибудь веселое!

Ну, как же не спеть? Веселая песня о парне, к которому девушки сами приходят в объятия, зазвучала в таверне. Слова песни были не совсем приличные, а голос у Эфрота сильный, чистый и звонкий. Очень скоро посетители стали подпевать, стуча стаканами по столам. Голен, самый молодой из них, но и самый серьезный, сморщил нос и сказал:

- Поражаюсь, и за что только все любят этого безмозглого певуна?

- Пфффф... Как за что? За сальности и скабрезности! - Алексиор ответил мгновенно, но он и сам с удовольствием подпевал лохматому певцу.

Наконец-то к их столику пожаловала Нильда-разносчица и принесла им большое блюдо жареной рыбки и кувшин вина. Маврил тут же усадил ее к себе на колени, за что и получил шлепок по рукам, а девчонку перехватил Семнорф. Однако и ему не удалось удержать верткую Нильду, а ей, если и хотелось присесть к кому-то на колени, так это был красавец Алексиор. Только Алексиор ее на колени сажать не собирался, и Нильда чмокнула Эфрота в покрытую светлым пушком щеку и убежала.

- Нильда, я теперь неделю не буду умываться! - завопил ей вслед довольный певец.

- Везет певунам, - проворчал Голен.

Алексиор только снисходительно хмыкнул.

- Ну ты и тип, Алексиор, неужели не видишь, что она к тебе неровно дышит? - Маврил давился от зависти.

- Мне это безразлично, - лениво ответил парень.

- Безразлично!? Нет, вы слышите? У тебя вообще в жилах кровь? - возмутился Семнорф.

Семнорф был крупный, мускулистый и ладный. Очень привлекательный, несмотря на здоровый нос. А женщину ему хотелось постоянно, потому понять Алексиора он никак не мог.

- Да у него, если и есть кровь, то наверняка жидкая и прозрачная, - подначивал чернявый здоровяк Маврил, тоже тот еще сатир.

- Заткнитесь, есть у меня кровь, но голубая, - заносчиво ответил Алексиор, сверкнув карими глазами, и гордо откинул назад густые золотисто-каштановые волосы.

Все пятеро рассмеялись, а Эфрот проговорил сквозь смех:

- То-то неделю назад, когда Голен тебе своей деревянной башкой нос разбил, из него текла знатная, густая, красная юшка?

- Ты это что сейчас про меня сказал, попугай сладкоголосый?! - юный философ рассердился не на шутку.

- Рыба остынет, парни, - Алексиор вмешался вовремя.

Жареная рыба точно заслуживала внимания, потому несколько минут друзья просто молчали, работая челюстями. Блюдо быстро опустело, а у философа на сытый желудок появилась тяга к беседе.

- Знаете, мне все вспоминается та история, что сегодня Антионольф рассказывал, про Иосифа, которого прозвали прекрасным. Действительно, вот кто попал в глупейшую ситуацию. Старая баба, жена его господина, пытается затащить его в постель, а когда парень честно отказался, его же осудили и бросили в застенок!

- Это про тот древний народ? Ну и странная у них культура, человеческие жертвоприношения, эти боги с головами животных... - Эфрот передернулся.

- Да, гнусная история, - проговорил Алексиор, - Гнусная и глупая.

Маврил и Семнорф в разговоре не участвовали, они в это время с помощью жестов, перемигивания и нечленораздельных звуков пытались соблазнить Нильду прийти к ним на свидание. Голен, глядя на них, подкатил глаза, Эфрот ухмылялся, бренча на лютне. И только они собрались заказать еще один кувшин легкого белого вина, как в таверну вошел офицер дворцовой стражи, а следом за ним четверка стражников.

Лютня издала странный жалобный звук и исчезла под плащом, в зале таверны воцарилось напряженное молчание. Алексиора вдруг кольнуло неприятное предчувствие.

- Царевич Алексиор, господа, - кивнул им офицер, - Царь хочет видеть вас пятерых у себя. Прошу вас следовать за мной.

Во дворец шли молча, пытаясь припомнить, что такого они успели натворить, что всех пятерых вызывают 'на ковер'. И как-то ничего особенного на ум не приходило. Ну в самом деле, ведь не за то же, что они сегодня смылись с истории? Однако дворец уже был виден, скоро все и выяснится, волнительно, конечно, молодые люди чувствовали себя немного неуютно.

***

Строго говоря, наследник Алексиор царевичем не был. Он был сводным братом царя, младшим.

Около одинадцати лет назад, в тот год, когда были разрушены знаменитые висячие сады Симхориса - одно из чудес света, царица Мелисандра посещала Симхорис по тайному делу. Туда уезжала - была молодой, прекрасной, полной сил женщиной, а вернулась...

Вернулась дряхлой старухой. Так сказалась на ней встреча с могущественным духом зла. Вообще-то, по возвращении домой в Версантиум, она могла вернуть себе молодость, но... Все дело в том, что посещала она Симхорис не ради праздного интереса. Когда-то давным-давно царица Морского берега Мелисандра встретила на охоте Властителя соседнего царства, Страны пустынь, Зимруда и влюбилась в него.

А надо сказать, что царица раньше всегда получала, что хотела, и хотела она сейчас его. Она предложила ему жениться на ней, но Зимруд отказался, он де уже женат. Отказ? Обидно. Но она его хотела!

Тогда царица, переступив через свою гордость, предложила ему взять ее второй женой. Властитель ответил, что не хочет делать ее несчастной, потому что не сможет полюбить никого, кроме своей жены. И снова отказал.

Впоследствии Мелисандра неоднократно думала об этом. Думала, что своим отказом Зимруд не разбил ей сердце, а только оскорбил ее гордость. Но в тот момент желание отомстить заслонило все остальные чувства, и она его прокляла. Прокляла его дом, да не просто так! Мелисандра была могущественная колдунья, уж она расстаралась, даже духа зла привлекла для этой цели. Еще и отравить пыталась его жену Нитхиль, правда, к чести Мелисандры надо сказать, узнав, что Нитхиль беременна, она отказалась от своей затеи и уехала. Но, видимо, желание творит, потому что Нитхиль, родив Зимруду дочь, почти сразу умерла. И остался он без наследника. Тогда уже волей-неволей пришлось ему брать в жены других женщин, однако проклятие работало, и в итоге все женщины Зимруда делались бесплодными.

Скрытую свою вину за смерть Нитхиль Мелисандра ощущала всегда, просто не хотела признавать. Когда же из-за ее проклятия погибли все триста жен и наложниц Зимруда, это окончательно подкосило царицу. Чувство вины за то, что она хоть и косвенно, но была виновницей гибели трехсот женщин, свело ее в могилу.

Короче говоря, вернулась она из Симхориса, совершенно без сил, даже не физических - духовных. Мелисандра так и не сменила обличье старухи. Стыдилась, не хотела показываться на глаза мужу Вильмору, не хотела, чтобы возлюбленный видел ее такой, плакала:

- Не смотри на меня, я страшная, старая, я сама себе противна. Я чудовище.

Хотела отпустить его. Молодой, красивый мужчина не должен связывать свою жизнь с таким дряхлым уродливым полутрупом.

А ведь Вильмор-то ее любил по-настоящему. И сквозь старческие морщины видел свет ее внутренней красоты. Потому что только любящий человек мог сказать то, что он сказал ей тогда:

- Глупая, я любил тебя, и буду любить, несмотря ни на что. И прощу тебе любую твою вину, что бы ты не сделала, потому что ты моя половина.

Мелисандра заплакала еще сильнее. А он возьми и скажи:

- Смотри, каков я на самом деле.

И снял с шеи амулет, приняв свой истинный вид. Оказалось, седой, в морщинах, но еще крепкий мужчина. И главное, что в глазах тепло и смешинки. Признался, что амулет этот добыл у шамана морского народа, и носил, чтобы не выглядеть рядом с молодой прекрасной женщиной стариком, ну, чтобы быть ей под стать. Он ее тогда утешил, но все-таки слишком тяжело было потрясение, и слишком мучило Мелисандру чувство вины.

Кроме того, не давало покоя, что в свое время не озаботилась наследником. Она как чувствовала, что ей недолго осталось жить, отреклась от престола в пользу Вильмора, сделала его царем. Было ему в тот момент лет семьдесят, когда он надел корону.

И еще у царя у Вильмора был сводный брат, мальчик неполных восьми лет. Царева матушка давно померла, отец долго жил один, но потом женился на старости лет на доброй молодой женщине Ириаде, она и родила ему Алексиора. Как раз в это время умер Силевкс, отец Вильмора и мальчик остался сиротой. Тогда Вильмор и Мелисандра усыновили его младшего сводного брата Алексиора, и объявили его наследником. Ириаду, вдову Силеквса тоже взяли к себе. Негоже показалось Вильмору отрывать сына от матери без особой необходимости.

Так Алексиор стал царевичем. Вместе с ним и его матерью Вильмор взял ко двору и те четыре семьи, с которыми были в дружбе Силевкс с Ириадой, чтобы их дети выросли друзьями с будущим наследником. Чтобы было потом, когда он станет царем, на кого опереться.

И вот, теперь царь вызывал их к себе.