Позади областной сборный пункт, позади дорога на поезде.
Автобус остановился. Мотор сразу стих. Пассажиры сидят молча. Кто-то спит, положив голову на плечо соседа, кто-то откинулся на сиденьи, кто-то протирает рукавом запотевшее стекло сбоку и всматривается в непроморгавшееся еще утро.
– Отставить сонтренаж! Выходи! – зычно кричит сержант-сопровождающий.
Разом все зашевелились. Молча. Но кто-то уже интересуется:
– Приехали что ли?
– Приехали. Выходи строиться!
Сержант бодрый. Смотрит на прибылых снисходительно, с ехидцей.
– Пош-шевеливайся! Здесь не колхозная бригада. Выходи строиться!
Площадка. Просторная, до самой ограды с колючей проволокой по-над бетонными секциями. Тусклый свет редких фонарей. Поодаль – бараки с лампочками под козырьками невысоких крылечек. Возле ближнего барака – группа солдат. Огоньки сигарет в руках. Синий дым кутает лампочку.
– Зеленка подошла, – кричит кто-то из них.
– Поголовье бритых гусей, – подхватил другой.
Всего поголовья – пятьдесят человек. Все из Башкирии. Выходим из автобуса, молча осматриваемся.
– В две шеренги становись! – кричит сержант, отойдя чуть в сторонку, и откидывает руку, указывая рядом, где строиться. – Пош-шевеливайся! – все торопит он.
Офицер со списком в руке стоит напротив строя. Самый крайний в первой шеренге – коренастый крепыш. На нем телогрейка без одного рукава. Он держит руки по швам. Офицер подошел.
– Где второй рукав?
– Забыл поезде, товарищ командир, – бойко отвечает крепыш.
– Ладно хоть голову не забыл, – строго говорит офицер.
– Нет, – возражает крепыш. – Голову нада, а рукаву не надо.
Офицер идет вдоль строя. Остановился.
– А это еще что за кооперация? – откровенно изумился он. – Вы что, близнецы?
Смотрит под ноги «близнецам». Они молчат. У одного правая нога обута в ботинок, левая – в шерстяном носке твердо стоит на бетонной плите; у другого – наоборот: левая нога обута в ботинок, а правую он согнул в колене, как гусь на снегу.
– И часто у вас в Башкирии носят одну пару обуви на двоих?
«Близнецы» молчат. Минувшей ночью, когда поезд остановился на какой-то станции, тот, у которого теперь на ноге шерстяной носок, предварительно примерив ботинок товарища, отпросился у сопровождающего сержанта и на перроне средь торговок всякой снедью обменял свои сапоги на бутылку самогонки. Те запасы, которые были сделаны в день отправки с призывного пункта (а это, кроме еды, полная сумка водки) иссякли; голова трещит, деньги все потрачены, а находчивости нашему брату, как известно, не занимать.
– А если б еще пешком пришлось идти? – спрашивает уже улыбаясь офицер.
«Близнецы», хоть и видят угасшую строгость, молчат. Строй зашевелился. Это уже позже начнется смех. Пока не до смеха. Веселая была ночь на пути в солдатчину. Вон тот – тоже мне солдат: маленький, как мальчишка; и как его такого взяли в армию? – хоть и непьющий, а на голове шапка без одного клапана; кто-то, потешаясь, оторвал: не нужна, мол, теперь эта шапка. Рядом с ним – кучерявый улыбчивый парень. Телогрейка надета на голое тело. Можно подумать, из родного аула его так отправили.
– Ну, орелики, – качает головой офицер.