Каким бы неудачником ни был Митяй, охотничья страсть не давала ему покоя ни днем, ни ночью. Он болел охотой. Услышав что-нибудь из охотничьих рассказов, он загорался новой идеей, которая вырастала со временем как снежный ком на завьюженном поле его необузданной фантазии. Однажды под руки ему подвернулся «Календарь природы» Сабанеева, из которого он вычитал о простейшем, как ему показалось, способе охоты на волков. Нужен только поросенок. А коль нет такового, сойдет обычная собачонка, лишь бы визжать могла. Но поросенок, считал Митяй, многократ надежней: запах в нем от естества аппетитней. Приманку надо на привязи волочить за розвальнями, на безумный визг и бежит волк. Тут его, волка-то, и бей. Сам лесник высмеял Митяя:

– Это ж только в книгах пишут. Шута он знает твой Сабанеев. Так тебе и побежал волк за санями. Знал бы ты, какая это сторожкая скотина. Он прежде тебя да твое секретное ружье учует. Хочешь взять волка – учись вабить. Сами будут идти на тебя. А время нынче – самое подходящее.

От поросячьей затеи Митяй не отказался. Не из тех был, чтобы окончательно следовать советам лесника, за всю свою жизнь не принесшего домой и хилого зайца. Но до зимы было время, а пока и впрямь можно попытать счастье подвывкой. Про такую оказию Митяй слышал и раньше. Что и как, в подробностях вытормошил все у того же лесника. Попросил научить выть на все лады, и материком, и переярком. И послышалось однажды ночью со стороны Тюрьмы – непролазной дурнины, что была за болотом в нескольких верстах от деревни, тоскливое завывание.

– Неужто объявилось? Сколько лет не было слышно, – удивился Иван, которого за длинный рост в деревне называли Полтора-Ивана, а проще Полторайкой, рассказу закадычного дружка Лешки.

Решили сходить к леснику, узнать, что скажет он. Тот, смеясь, выдал затею Митяя, рассказал про свою науку.

– Пусть повоет, чем бы ни тешился.

В тот же день Полторайка дошел до Тюрьмы, отыскал на индевелой траве следы Митяя, которые привели в крепь к оврагу с бежавшим по дну ручьем. Чудак-охотник, выбравший засидку меж кустами крушины, притоптал застарелые кочки под стланью листьев, выломал мешавшие сучья коряжистых кустов, сделав на три стороны подобие бойниц. По ним Полторайка определил: ждет волков со стороны Прямой балки.

Всяк, кому когда взбредет, разыгрывал Митяя. Закоперщиком в этом деле был Полторайка. Однажды он, наговорив простаку семь верст до небес, скупил у того за бесценок одноствольную цилиндровку – старое, а потому надежное ружье, отдав взамен двухствольную ижевку, загубленную умельцами из мастерской, которые взялись снять в стволах освинцовку, но после их чистки ружье сыпало дробь и с двадцати метров не било даже рябчика. На этом ружье жена Полторайки обычно сушила половую тряпку, и было оно в таком употреблении полезней, чем в лесу. Митяй через несколько дней забросил приобретение на подволоку – уж лучше с кочергой ходить на охоту – приобрел новое ружье, но и этим был недоволен, часто вспоминал утрату, однако ссориться с Полторайкой не стал.

И теперь Полторайка вновь решил посмеяться над Митяем. Вернувшись домой, он до ужина пошел к Лешке, поделиться «плантом». Выслушав приятеля, Лешка пришел в восторг, однако, подумав, усомнился.

– А не угостит порцией картечи?

– Не дрейфь, схоронимся.

Повечеряв, лишь темнота стала сочиться над деревней, а за околицей послышалось пиликанье ливенки, заговорщики ушли окружной дорогой в засидку.

Ждать пришлось долго. То ли замешкался Митяй, то ли с умыслом не шел до полуночи. Полторайка, зябко втягивая голову в ворот куртки, вполголоса переговаривался с товарищем.

– Может, не захотел сегодня?

– Подождем, – отвечал Лешка, энергично двигая плечами.

К ночи похолодало еще. Выплывшая из-за туч луна роняла по лужайке тревожные тени. Лес молчал, ни шороха, ни звука.

Внезапно тишину нарушил вой. Полторайка, осовевший было в покое у стволины осокоря, первоначально вздрогнул, затем радостно зашептал товарищу.

– Чуешь, как выделывает. Дает же специалист. Помолчим, пусть войдет в раж.

«Однако надрессировался подлец», – думал он, слушая, как выводит Митяй гнусавые нотки. Вой умолкал на минутку, возобновлялся так же тоскливо и протяжно. В кустах черемушника, словно удивленная, застрекотала сорока. Ей никто не ответил. Сорока замолчала.

Вабельщик изощрялся уже немало времени. Слышно было, он нетерпелив. Закончив одно колено, повторял его, оно получалось звучней.

– Давай, Лешка, – зашептал Полторайка. – Да не шибко горлань, спугнешь.

Лешка, зажав нос большими пальцами, сложил ладони пилоткой, запрокинул голову, так же протяжно завел ответную песнь.

– Ишь ты, мастер же, – шептал Полторайка. – Не шибко спеши.

Митяй ответил тотчас. И вой ответный был, вроде бы, радостней. Так что сорока снова зашевелилась в кустах. Лешка же, напротив, выл гнусаво, скучливо, дико.

– Ты не переборщай, не переборщай, – учил Полторайка. – Спугнешь. Ишь, обрадовался, аж по мне холодок пошел.

– Не нравится – кобелись сам, – уступил роль сотоварищ.

У Полторайки получалось отрешенно. Выводил он тенорком бродячего холостяка.

– В самый раз, – удовлетворился Лешка. – Подумает, стая.

Вдруг вабельщик в дальнем конце уремины замолчал.

– Не утек ли? – посмотрел на товарища Лешка.

Но вой скоро возобновился. Только был уже ближе и отчетливей, что заставило замолчать подвывал: уж больно естественным показался он в этот раз.

– Слушай, кажись, уже не с той стороны воет. Вроде бы, от Мохового.

– Да показалось тебе.

А Митяй выл уже еще ближе, и фальшь при этом чувствовалась явно. Как всегда нетерпеливый, он подходил к цели быстро. Полторайка, чтобы не выдать подделки, подвывал коротко и негромко, а вскоре замолчал вовсе. Друзья ждали, вглядываясь в серые кусты у противоположного края поляны.

Не слышно было ни звука. Ни сучок не треснул под ногой, ни трава не зашуршала. Но охотник был уже где-то рядом. Он замолчал, как замолчали и поджидавшие его.

И тут зоркий глаз Лешки, напряженно всматривавшегося в мрак, заметил остановившуюся у закраины поляны тень. Он повернул голову в сторону Полторайки, который, кажется, тоже видел охотника и стоял не шелохнувшись. В следующую минуту Лешку стала одолевать робость. Ему показалось, что место, где он стоит, слишком открытое, и Митяй в любую минуту мог дать ему свинцовой каши, что было бы слишком жестоко за эту шутку, какой бы дерзкой она ни была. Лешка стоял у толстого осинового пня. Присев, можно было укрыться за ним, что и не преминул сделать оробевший насмешник, решив, что дело дошло до того момента, когда пора подумать о благополучии живота своего. Он потихоньку стал приседать.

Ноги его были полусогнуты, корпус и наполовину не скрылся за пнем, как вдруг мышцы ног онемели, волос на голове встал торчком, так что фуражка отошла от головы. Холодный пот прошиб спину. Совсем рядом, за взлобком, вовсе не с той стороны, где стоял Митяй, а с тыла Лешки, послышался вой. Вой натуральный, ни капли человеческого искусства, ни нотки фальши. Он раздался так неожиданно и так угрожающе повис над лесом, что Лешка утратил способность осмысления ситуации – жалеть о затее или решать о дальнейших действиях. Он кулем рухнул наземь.

«Не удрал бы Полторайка», – мелькнула в голове мысль. Сердце стучало бешено, и каждый удар его, казалось, раздается по лесу.

Полторайка же сам был в оцепенении и, тоже сидя на земле, долго не мог прийти в себя. Но сознание стало возвращаться к нему. Принесло оно в Полторайкину душу досаду от того, что у них на двоих, затеявших шутку, не было и одного ружья. А к ним подходил волк, если не целая стая. Полторайка не боялся попасть волкам на ужин, знал, что даже смертельно голодный хищник не тронет человека. Однако с ружьем было б спокойней. «Лес не любит без-оружного», – думал он.

О том же размышлял Лешка. На него напала апатия. Захотелось в теплую постель, забыться во сне. И зачем он поддался на Полторайкину затею. Скоро утро, а они сидят вот здесь; Митяй, каким бы неумехой он ни был, уж в такую крупную фигуру, как Лешкина, не промахнется. А заряды у него предназначены не для зайца. Одна картечина попадет... На этом месте мысль Лешки оборвалась. Он вдруг услышал шорох. Вновь холодный пот прошиб спину, а шапка пошла над головой. Зверь крадучись вышел из мрака деревьев на опушку, остановился, подняв голову, потянул воздух. Впервые Лешка наблюдал осторожность серого хищника, который сделал шаг в его сторону, потом другой, и при этом движение можно было видеть, но не слышать. Зверь, кажется, тоже почувствовал присутствующего. Волчьи уши встали торчком, он всматривался в тень возле пня. В следующее мгновение он сделал еще шаг вперед.

Подниматься с земли Лешке было нельзя. Потому что Митяй, в двух десятках шагов от него, наверняка, тоже насторожился, и встань – выстрел последует непременно. Тут Лешка принял необычное решение – отпугнуть непрошеного гостя. Он потихоньку, несколько раздраженно, зарычал, изображая тем самым, быть может, собаку или собрата крадущегося зверя. При Лешкином рычаньи шерсть на загривке остановившегося волка взъерошилась. Волк щелкнул зубами, ощетинился. Р-рр – повторил Лешка. Волк отступил было, сделал несколько шагов в сторону, но окончательно уходить не хотел. Рррр – не прекращал Лешка, сам удивляясь своему искусству. Зверь ответил злобным ворчаньем, лег на землю, то ли наблюдая, то ли готовясь к прыжку. «А вдруг людоед!» Мысли в голове озадаченного Лешки набегали одна на другую. «Главное не дать вцепиться в горло».

«Да шугану-ка я его», – созрело вдруг решение. Лешка сделал резкое движение в сторону неприятеля. Тот от неожиданности подался назад и принял еще более угрожающую позу, бежать же, видимо, не думал.

Полторайка сидел поодаль в полном смятении. Он наблюдал перепалку приятеля со зверем, но на душе было неспокойно. И тут он увидел в нескольких шагах от себя крадущуюся тень.

Пользуясь тем, что звери увлеклись то ли игрой, то ли дракой, Митяй выбирал удобную огневую позицию. Он остановился возле Полторайки, который хотел шепнуть ему, мол, осторожней, Лешка там. Однако, сам того не понимая, он словно вошел в азарт Митяева промысла и сидел, не дыша, втянув голову в плечи, изображая тем самым пень. «Лешка в укрытии, его не заденет», – шевельнулась в голове мысль. Затаившийся возле него охотник, кажется, выжидал момент. То ли чтобы месяц выплыл из-за тучи, или чтобы волк вышел поболе из-за скрадывающих его кустов. Он был в ударе и работал спокойно. Осторожно сняв шапку, чтобы не мешала стрелять, положил ее на пень – на Полторайкину голову. Шапка бесшумно упала на землю, так что хозяин ее не заметил этого.

Перебранка зверей затихла, не было слышно ни рычанья, ни шума бросков, но спокойствие скоро вновь было нарушено, ветка хрустнула под лапой волка. Митяй, вновь почувствовав холод, осторожно взял шапку с головы Полторайки и надел на свою. «Губа не дура, – подумал Полторайка. – Свою дрань на меховую поменять». И тут Митяй вскинул ружье.

Бах! – раздалось над ухом Полторайки, так что звон пошел в голове. Уххх! – зашипело эхо над лесом. Выстрел подбросил волка над землей. Он рыкнул и метнулся в темноту леса. Бах! – ударил Митяй вслед из второго ствола. Уххх! – повторило эхо. Под горой послышался всплеск воды под лапами перебежавшего мочажину зверя.

Тут-то Лешка и решил, что настал самый момент уйти, пока Митяй перезаряжает ружье. Он выскочил из укрытия и бросился в кусты, как лось, с треском пробивая дорогу. Клацнуло перезаряжаемое ружье – треск перешел в буреломный шум.

Поддавшись панике, не выдержал и Полторайка. Только он не решился встать и пустился в противоположную сторону на четвереньках. Не тут-то было. Митяй сразу обнаружил его. Быть может, это и есть удача! Он, так и не перезарядив ружье, кошкой метнулся на Полторайку, оказался у того на спине и влип в загривок. В следующий момент Полторайка скорее почувствовал, что седок отстегивает нож. «Значит, будет резать», – крутым кипятком ошпарила голову мысль.

– Аааа! – гортанно заорал он. И этот предсмертный вопль утроил силы. Он, рванувшись, взбрыкнул всем корпусом, сбросил седока. Но тот успел-таки вцепиться в сапог, который и остался в его руках. Полторайка же, не хуже того волка, несся по лесу, готовый пасть ниц при выстреле.

С двойственным чувством возвращался Митяй домой. Он обнаружил, что над ним решили сыграть шутку. Однако и успех сопутствовал его затее: волк пришел на вабельщика. Значит, можно взять зверя.

Наутро, как всегда, встав спозаранку, Митяй, вернувшийся ночью из лесу с чьим-то сапогом, обнаружил еще и чужую шапку.

Он узнал ее. Так вот кто решил потешиться над ним. Взяв трофеи, он пошел к насмешнику.

– Ты чего так рано? – встретила его во дворе жена Полторайки.

– Идем в избу.

– Да спит Иван. Поздно вернулся.

– Пускай с ним спит. Идем.

Зайдя в избу, Митяй отыскал глазами свою шапку, висевшую на стене, указал на нее удивленной женщине.

– Это моя. А это вот твоего муженька, – он протянул сапог и меховую шапку. – К бабе моей ходит. Не привечаешь, должно быть.

Надев свою шапку, с достоинством вышел.

Не прошло и четверти часа, Полторайка ворвался в избу Митяя. Всклоченные лохмы на его голове были в перьях. Майка под телогрейкой держалась на одном плече. Другая лямка, словно изжеванная, свисала, обнажая белесую грудь. На босы ноги были обуты галоши.

– Ты чего жизнь ломаешь?! – остановился он как вкопанный перед Митяем.

– Какую жизнь? – Митяй сделал удивленное лицо.

– Человеческую! Чего наплел жене? – лотошил Полторайка.

– Об чем ты, Ваня?

– Не вихляйся. Чего нагородил жене, когда шапку отдавал?

– Какую шапку, друг мой?

Митяй всегда так обращался к тем, кто моложе его: друг мой.

– Тамбовский волк тебе друг, – распалялся Полторайка. – Иди, объясни этой колотовке, – Полторайка тряс пальцем, указывая на дверь. – Ведь домой не пустит. Ты же знаешь ее.

Хлопнув дверью, Полторайка ушел, однако вскоре вернулся. Без телогрейки, без галош. Лишь в штанах, на которые свисали клочья бывшей майки. Вошел в комнату как-то слишком спокойно. Даже вроде бы улыбаясь. Сел на залавок у двери.

– Кто это тебя так ошкурил, – словно удивился Митяй.

– Кто ж...

Полторайка не знал, улыбаться или быть серьезным. И вдруг начал задорно, в пол-улыбки:

– Хочешь, ружье отдам? Цилиндровку. Знаешь, бьет? Ни капли крови не увидишь. Только сходи, за ради христа сходи. Скажи ты ей. Ведь месяц будет когтить.

Митяй встал, снял шапку с гвоздя.