– Вот что, молодой человек, – врач как-то искоса глянул на сидящую напротив медсестру, слегка наклонился в сторону Митяя и вполголоса продолжил: – Тут какая-то чертовщина получается. Все говорит о том, что вы беременны.

Врач, видно было, сам озадаченный, в задумчивости поправил кончиками пальцев очки, взял из коробка на столе листочек.

– Вот, пожалуйста, ваши анализы, – словно предлагая убедиться, показал он. – Не аппендицит, как предполагалось, а самая настоящая беременность.

Митяй почувствовал, как к голове приливает жар. Язык словно прилип к небу. Он как рыба открывал рот, но не мог произнести ни слова.

– Как это? – наконец выдохнул он.

Медсестра смотрела на Митяя округлившимися глазами.

– А ну-ка расстегните рубашку, лягте сюда, – кивнул врач на топчан.

Он стал прощупывать живот пациента, а тот, весь побледневший, вздрагивал, когда властная рука месила то в подвздошье, то где-то в паху.

– Боль в животе, тошнота, слабость – так ведь вы вчера говорили?

– Да никакой уже боли, – поспешил было поправить свое положение Митяй.

– Правильно. Боли и не должно быть, – согласился врач. – Потому и отпадают первоначальные предположения. А насчет беременности, – врач помолчал, – плод пока не прощупывается.

При слове «плод» Митяй вздрогнул. Сердце замолотило так, что его удары отдавались где-то в кончиках пальцев рук.

– Вот что. Давайте-ка еще раз подойдите через недельку-другую, – все еще в задумчивости проговорил врач и положил руку на плечо Митяя. – Отчаиваться не будем. Это ведь вы, может, уникум какой представляете. Мне, например, не доводилось слышать о таком.

Выйдя из поликлиники, Митяй отомкнул замок на цепочке, которой был пристегнут к металлической оградке велосипед, держась за руль, предался размышлениям. Ни тошноты, ни слабости в теле. Всю хворь как рукой сняло, словно не было ее в эти дни. Вот ведь как оно.

Потрогал рукой живот. Кажется, и вправду великоват. К тому же какое-то шевеление внутри. Перекинул ногу через седло, сел, оттолкнулся, пригибаясь к рулю, налег на педали.

Велосипед под скрип седла набирал скорость, и скрип этот показался таким звучным, что невольно ворохнулась в голове мысль: вот тебе и не прощупывается, железка и та тяжесть почувствовала. Он опустил взгляд долу, на живот. Точно: тыквой округляется. Нет, с такой мозолью по деревне не поедешь. Врач-то, видно, уже созвонился с сельсоветом. Не зря ведь пытал насчет какой-то ориентации.

И надо же такому случиться. Не вовремя. Как раз жизнь пошла на взлет.

Когда до деревни оставалось с полверсты, на раздорожье свернул в проселок, чтобы подобраться к дому со стороны огородов.

Через терние протащил велосипед – напрямик выйти к березовому колку, от которого до задворок рукой подать. Вылез из чащобы и лишь наклонился обобрать репьи со штанин, как в ноздри ударил доставленный ветерком дух, до того смрадный, что не выдержал, распрямил спину, заключил нос в кулак, стал вертеть головой по сторонам и увидел в нескольких шагах падаль.

Не растворяя ноздрей, одной рукой ведя велосипед, подошел поближе. Длинные, сложенные попарно ноги в маленьких копытцах, несоразмерные с головой большие уши; обклеванные губы обнажили оскал зубов, мухи набились в пустые глазницы, на боку проявились белые кости ребер. Лосенок. Кто мог его завалить? Собаки? Не голод утоляя, а так, в пробудившемся хищническом инстинкте. Так ведь лосиха-мать не подпустит. Для нее свора собак все равно что жужжащие за спиной мухи. Может, браконьеры? Лосиху разделали, увезли, а с детенышем не стали возиться.

Митяй, забыв о своей беде, в задумчивости шел по заросшему волоку в направлении березнячка. Когда приблизился к колку белоствольных красавиц, вновь принужден был остановиться. Прямо на всполье, не видимая со стороны, за стеной высокой травы белела куча. То ли агроном колхоза, распорядившийся привезти сюда к полю удобрение, забыл о нем; то ли механизаторы, не умея извлечь пользы, не веря во всю эту химию, потихоньку избавились от нее во зло окружающей природе.

Не было сомнения в одном: тот лосенок побывал здесь с матерью, которая приняла отраву за солончак. Митяй представил, как лосиха терпеливо ждет ослабевшего детеныша, который, не в силах подняться, смотрит угасающими глазами на мать. Размышления были прерваны, однако, вскоре вовсе не нарисованной в воображении картиной. Мимо ноздреватой, играющей на солнце блестками коварно затаившейся в травостое смертоносной кучи, вниз, в направлении деревенской околицы, дождевая вода, стекавшая здесь бурливым потоком, пробила руслице. Подсыхающее дно его было уже тронуто белым кристаллическим налетом, из которого торчали корешки пожолклой травки. Митяй невольно направился по пробитой канавке, но сделал несколько шагов, остановился, вытянув шею, стал присматриваться, куда убегает след ручейка. А убегал он в направлении мшистой ляды, которая зеленела стрелками густой куги в нескольких сотнях метров от задней изгороди его, Митяева огорода. Вот тут-то и осенило нашего героя.

Кобелишко Тарзан обрел местожительство под крыльцом Митяевых сенцев лишь минувшей весной. Бесхозный, он был подобран на окраинной райцентровской улице, куда Митяй приехал как-то по делам. Случай этот тогда был сочтен за удачу, потому что щенок нес в своей внешности уж больно явные признаки доброй породы. Крутые бедра с намечавшейся мускулистостью, плосколобая треугольная голова, тонкий хвост и в особенности темно-крапчатая рубашка, как показалось, сами говорили за себя: легавая. Вскоре, однако, усомнившись в своей первой оценке внешних признаков, потому что малыш оказался излишне беспокоен и даже бестолков, хозяин не терял надежды обнаружить в нем таившиеся под спудом деловые качества и даже решил приступить к натаске питомца на вольной природе.

С ним-то и возвращался он тогда с уроков из суходола, где в богатых земляникой перелесках обитали тетеревиные выводки – хороший объект для обучения молодых охотничьих собак. Подтвердив свою бесчутость и непонятливость, Тарзан к тому же показал, что в этом юном возрасте совершенно не переносит жажду. А день был душным. Лишь пробежавший полосой мимо деревни дождичек освежил буйствующую малиновую кипень распростертых по угорью зарослей иван-чая.

Они спустились напрямую от суходола к той лядине близ Митяевых задворок, в которой притаилось средь густой зелени верховье убегающего краем околицы забытого всеми ручейка. Тарзан, при всей своей профнепригодности к промысловой работе, однако, был не столько беспомощен, когда дело доходило до его жизнеобеспечения. Он издали верхним чутьем услышал свежесть и бросился, опередив хозяина, к спасительному оазису. Митяй, наваландавшийся за эти часы с питомцем, и сам лег животом на отлогий бережок, отступив на пару шагов вверх по течению. Он сделал несколько глотков, приподнялся, выпрямив локти, и застыл на вытянутых руках. Озадаченный, вновь припал к воде, оторвавшись от нее, почмокал губами, вновь хлебнул и вновь почмокал. Что за новость? Может, показалось? Вновь припал к воде и вновь почмокал. Это называется ни хрена себе! Вкус – точь-в-точь из бутылки, какие иногда привозят в продмаг, – нарзан. Митяй вновь лег и сделал несколько глотков.

А мысли в голове уже выстраивались в логический ряд. Память восстанавливала самые незначительные детали когда-либо и где-либо почерпнутых сведений.

Так. Близ соседней башкирской деревни есть местечко – Шифалысу. По-русски это означает целебная вода. Искони пошло то название, но сегодня о воде ничего не слышно. Когда-то была целебной. А теперь она из-за каких-то неведомых геологических прихотей, исчезнувшая там, просочилась вот здесь, верстах в пяти от своего древнего месторождения, на задах Митяева огорода.

Митяй посмотрел на Тарзана. Тот, утолив жажду, мирно лежал на травке, утвердив взгляд на хозяине. «Наш Тарзан нашел нарзан», – стали обретать уже рифму мысли в Митяевой голове, что говорило о приступающем творческом вдохновении.

Весь вечер он, время от времени возвращаясь к тыльной ограде дворища, в задумчивости смотрел в направлении заинтересовавшей его лядины. А увидев, что к ручью, пощипывая травку, продвигается чья-то телка, перемахнул через ограду, добежав, отхлестал ее, не понимавшую причины нападения, по спине.

– Куда прешь, скотина! Что, негде больше попить? – бормотал он, направляя телку по противоположному курсу.

Жена Люба, уже заметившая и тихо наблюдавшая между делом за размышляющим о чем-то мужем, не выдержала, смеясь, спросила:

– Чем не угодила тебе телка? Она ж к ручью шла.

Тут-то Митяй и раскрыл карты. Он рассказал жене о минеральном источнике.

Тысячи людей для того, чтобы подлечиться месячишко целебными водами, едут через всю страну то на Кавказ, то еще куда, а тут на тебе: подходи, пей. Когда Люба осторожно высказала сомнение, Митяй сходил в избу, взял банку, дошел до ручья, принес воды.

– Что-то невкусная, да и в нос не шибает, – отпив немного, заключила Люба.

– В бутылке вкуснее что ли? – отстаивал свое открытие Митяй. – А чтобы в нос шибало, ее ж газировать надо.

– Разве? А я-то думала, она из-под земли такая идет.

– Эх ты, думала, – снисходительно простил невежество жены Митяй и продолжил: – А я вот что думаю, Любань: застолбить бы как-то место да приладиться к выгоде какой.

– Да как же его застолбишь? Земля-то общая.

– В том-то и вопрос. Ты посмотри, тот Латыпов, о котором писали в газетке, как развернулся. Его огурцы даже в соседней области едят. Сейчас партия и правительство нам свободу дали. Хочешь, кооператив свой создай, строительством занимайся, иль мастерскую какую открой – шей, вяжи. Все можно. Люди теперь только и смотрят: куда бы пристроиться. Скоро колхозов совсем не останется.

– Как же это не останется, Мить? – не понимала политики партии из уст ее толкователя женщина.

– А так. Люди займутся кому чем нравится.

– Да как же, Мить? А хлеб-то кто станет растить?

– Кто-нибудь станет, – импровизировал экономическую концепцию Митяй. – Например, тот, кто первый приест свои запасы.

Оставшееся время до сумерек Митяй не покладал рук. Он заполнил всю имеющуюся свободную от повседневного применения посуду водой из ручейка. Старая корчага, стеклянные банки, фляга и даже убранный из обихода старый самовар – все было выстроено рядком в погребе. А назавтра несколько раз на дню он спускался сюда, мурлыча под нос какую-то руладу, нацеживал из самовара целебной жидкости, в сакраментальной позе, отставив мизинец, подносил стакан к губам, принуждал себя выпить содержимое до дна, после чего довольный ухмылялся, нес наполненную крынку домой.

Дети, однако, наотрез отказались от дармового снадобья. Жена же, потрафливая мужу, через силу делала несколько глотков, после чего отставляла стакан, пообещав обязательно допить живую воду немного погодя, но тайком выливала ее за окошко.

Целебный источник за огородами Митяй закидал сухими ветками. Замаскировал. До срока. Не ровен час, кто-нибудь из деревенских обнаружит, что забытый всеми ручеек обрел в своей едва заметной струе живительные силы, и похерит все планы, объявив на всю деревню. А планы были грандиозные. Если хоть кратко описать их, то получится, быть может, целая повесть об урбанизации безвестного местечка в глубинке. Лишив читателя удовольствия узнать об этих планах, скажем лишь, что появившаяся здесь на задворках лечебница стала бы отправной точкой выдающихся перемен не только в Митяевом хозяйстве и даже не только в деревне, а может, не только в округе или области. И, как знать, возможно, эта лечебница – впрочем, почему лечебница? – весь курортный городок был бы назван именем первооткрывателя источника. Ну например: Дмитриевы воды. Или: Дмитроград.

Чего бы только не могло свершиться! Если, конечно, не иссякла бы скоро та омываемая всеми дождями белая куча, скрытая от людских глаз высокой травой по-над поросшей камышом лядиной, а пуще, не обнаружь ее, кучу, Митяй, окружным путем возвращаясь домой от врача.

Словом, открытие недолго оставалось таковым. Его автор, прислонив велосипед к забору у калитки, не заходя домой, направился к погребице, чтобы тайком от жены выставить из хранилища всю упоминавшуюся посуду, заполненную то ли мочевиной, то ли аммиачной селитрой (или какие еще там наименования есть в обиходе колхозного агронома). Но Люба, чем-то озабоченная, сама появилась на пороге.

– Не видел ли ты пузырек? В сенцах на полку я ставила, – обратилась она к мужу.

– Какой пузырек? – остановился Митяй.

– Да анализы я приготовила было. Да ты вот заболел, не смогла поехать.

Митяй торопливо прошел мимо жены в сенцы и вскоре вышел с пузырьком в руке.

– Нет, это не тот, – опередила его Люба. – Мой чуток меньше был, да без наклейки.

Митяй, словно вспоминая о чем-то, долго смотрел на пузырек и вдруг посветлел взором.

– Слава богу, пронесло, – проговорил он и внимательно посмотрел на живот жены.

Люба, смутившись, улыбнулась мужу.

– Что, Мить, иль уже заметно?

А Митяй, и сам повеселевший, улыбался.

– А как же, от моего охотничьего взгляда не утаишь.