Лица человека за рулем новенького опеля "корса" цвета металлик было практически не видно: оно было скрыто тенью от щитка под ветровым стеклом. Улица Ривлина после полуночи практически не освещалась. Света двух рахитичных фонарей, установленных в разных концах этой улицы еще в те времена, когда Меир Дизенгофф был городским головой в Тель-Авиве, едва хватало на то, чтобы отвоевать у чернильной темноты два сизых пятна на асфальте. А большего обитателям этой улицы никогда и не требовалось, ибо в квартале престарелых "йеким" — выходцев из Германии, сохранивших чинный распорядок жизни с самого приезда в Палестину в середине тридцатых, никому бы в голову не пришло возвращаться домой позже полуночи, после того как гасли большие лампионы на соседней улице Бограшов..

Опель "корса" остановился у подъезда дома номер одиннадцать, прямо напротив медного щитка с надписью "Киностудия Куф & Куф". Вернер вылез из машины, все время оглядываясь вокруг, пытаясь разглядеть в темноте любой признак подозрительного движения или постороннего присутствия. Уверившись — совершенно, впрочем, ошибочно — в том, что за ним не следят, он толкнул скрипучую калитку рядом с вывеской киностудии, и по каменной дорожке, делящей надвое черный палисадник, торопливо добрался до единственного в доме номер 11 подъезда. Киностудия занимала весь подвал, а ключ хранился здесь же, позади электрического щита, слева от бронированной двери. Вернер нашарил ключ, вымазав кончики пальцев бурой пылью, открыл дверь, вошел и спешно запер ее за собой.

В помещении киностудии было еще темнее, чем в подъезде, и глаза вошедшего отказывались привыкнуть к этой сплошной черноте. Постояв с минуту возле самой двери, Вернер неохотно зажег свет. Трескучие неоновые лампы под потолком осветили облупившуюся краску на стенах прихожей и несколько стеклянных дверей, ведущих в смежные студийные помещения. Не теряя больше времени, он толкнул ту из дверей, которая была к нему ближе всего, прошел в аппаратный зал и уселся на крутящемся стуле перед дисплеем одного из студийных компьютеров. Вернер достал из глубокого бокового кармана своего бумазейного плаща любительскую видеокассету Video8, отыскал на передней панели компьютера ячейку нужных размеров и вставил туда кассету, надавив пальцами на ее торец.

С равномерным жужжанием кассета ушла в предназначенный для нее вход. Зажглись два дисплея над главным пультом компьютера, и сразу на них возникла одна и та же сцена: на правом экране — в черно-белом изображении, на левом — в полном цвете. Паркинг, охрана, правительственный лимузин... Не глядя на экраны, Вернер набрал команду Rendering на клавиатуре компьютера. "Вставьте оптический диск", — зажглась надпись в небольшом жидкокристаллическом окошке над клавиатурой. "Уже вставлен", — пробормотал Вернер, досадуя на глупую машину, и нажал на Enter. Раздался щелчок, потом заурчал по-кошачьи оптический дисковод, переваривая вставленный диск. В нижней строке обоих экранов зажглись таймеры, отсчитывая время записи. Вернер откинулся на спинку вертящегося стула, достал сигарету и прикусил фильтр, не закуривая. Его длинные анемичные пальцы барабанили по кромке стола. Нервы, подумал Вернер, нервы сдают. Когда это кончится, надо куда-нибудь уехать подальше. На работу не вернусь, квартиру отпишу сестре...

Кончилось быстрее, чем он ожидал. Обернувшись на непонятные звуки из передней, Вернер увидел силуэты людей в темной раме входной двери. Он успел разглядеть направленное на него дуло "беретты", а потом раздался выстрел. И сразу же где-то вдалеке послышался надрывный вой полицейской сирены.