В тот час, когда самолет компании Cathay Pacific, следующий рейсом из Сингапура, стал заходить на посадку, до рассвета было еще далеко. Биньямин Арбель сколько ни силился рассмотреть в иллюминатор очертания Каулуна, не мог ничего увидеть, кроме россыпи далеких огней внизу. Разноцветные пятнышки света с равным успехом могли бы быть окнами гонконгских полуночников, уличными фонарями или отблесками автомобильных фар. Лермонтова Арбель не читал, так что никакого воспоминания насчет дрожащих огней у него не возникло. Он только отметил про себя, что скоро уже пенсия, а с этой интересной работой, черт ее дери, мира не видел совсем. И даже после ухода со службы его ждет не отдых, как всех нормальных людей на государственной службе, а новая карьера — то ли в бизнесе, то ли в политике. Неправильно я живу, подумал Арбель, жизнь уже скоро кончится, а я этого, наверное, и не замечу.

Самолет с глухим стуком приземлился; теперь уже в иллюминатор было видно и освещенное изнутри призматическое здание аэропорта, и ряды новостроек позади него, и пересеченную отражениями взлетных огней черную океанскую рябь.

Пассажиры стали просыпаться, складывать свои китайские газеты, доставать сумки и дипломаты из багажных отделений. Среди поднявшейся суеты трое спутников Биньямина выделялись не только своим европейским видом (кроме них, самого Биньямина и случайного британского бизнесмена в самолете летели одни китайцы), но в особенности — совершенной своей невозмутимостью. Сложив руки на коленях, они бесстрастно глядели на остальных пассажиров, копошащихся между креслами. Со стороны можно было подумать, что эти трое просто спят с открытыми глазами. А может быть, они и в самом деле спят, подумал Арбель. Что ж не выспаться, столько всего впереди.

В зале прилета израильтян встречал чиновник колониального правительства. Через дипломатический коридор он провел их на крытую стоянку, где черный лимузин дожидался со включенным мотором. Арбеля пропустили в машину первым, и он устроился сзади, рядом с щуплым седым китайцем, который осмотрел каждого из гостей пристально и не слишком доброжелательно. Последний из спутников Арбеля хлопнул дверью, чиновник сел рядом с шофером, и автомобиль тронулся.

— Мне неприятно вам об этом говорить, мистер Арбель, — повернулся к Биньямину пожилой китаец, сверкнув очками в отраженном свете рекламного щита. — Но правительство Ее Величества относится к последним событиям с исключительной серьезностью. Когда мы рекомендовали правительству оказать содействие операции "Кеннеди", в сентябре... — он посмотрел на часы. — В сентябре уже прошедшего года... то упоминались некоторые гарантии израильской стороны. Все эти гарантии были нарушены...

— Глубоко сожалею об этом, господин Ли, — ответил Арбель с достоинством. — Я привез вам извинения главы правительства. Увы, операция вышла в определенный момент из-под нашего контроля...

— Мы так и поняли, — перебил его китаец. — Поэтому нам пришлось взять ее под собственный контроль. Несколько часов назад служба безопасности Ее Величества приступила к осуществлению нашей собственной операции "Кеннеди-II".

— Что вы хотите этим сказать? — упавшим голосом спросил Арбель.

— Я хочу сказать, что все наши прежние договоренности утратили силу, — спокойно ответил господин Ли. — Вероятно, вам не было даже смысла сюда приезжать...