ПЕРВАЯ СЦЕНА
Антикварная лавка Цукермана.
Хозяин за прилавком, стирает пыль с выставленных на полках предметов.
Отступив на шаг, с уважением взирает на бронзовый бюст Карла Маркса, затем аккуратно протирает ему все неровности.
За стойкой служебное помещение, невидимое из зала.
Оттуда доносится супруги Давида Семёновича — Розы Моисеевны.
Роза Моисеевна. Додик, откуда ты приволок в лавку это чучело?
Цукерман. Роза, это не чучело, это чистейшей бронзы основоположник. Я нашёл его в скупке цветного металла; он лежал гордый, словно сфинкс, на куче обломков.
Роза Моисеевна (вздыхает). Основоположник… Это, Додик, ты правильно его обозвал. Наложил он всем довольно-таки прилично. Это правда, что он был еврей?
Цукерман. Это правда.
Роза Моисеевна. Не говори никому.
Цукерман заканчивает наводить чистоту, облокачивается о стойку, смотрит на телефон, нервно постукивает по нему пальцами.
Роза Моисеевна. Тебе налить кофэ с сахаром или со сливками?
Цукерман. Я совсем ничего не хочу, Розочка.
Роза Моисеевна. Тебя до такой степени волнует этот Бенвенуто?
Цукерман. Розочка, меня это не волнует, меня это буквально трясёт. Ведь она, в конце концов, может занять у кого-нибудь денег или пойти совсем в другую лавку…
Роза Моисеевна. Не говори глупостей. После того, что стряслось сегодня на бирже, родной сын не даст родному отцу на лекарства. Поверь, все буквально вцепились в свои доллары и оцепенели.
Цукерман. Но ведь она может пересыпать свою бижутерию в полиэтиленовый пакет и прийти ко мне с полиэтиленовым пакетом. Роза! Мне совсем не нужен полиэтиленовый пакет!..
Роза Моисеевна. Прекрати истерику, будь мужчиной.
Из-за растворённой в подсобку двери появляется её рука с чашкой.
Роза Моисеевна. Я положила тебе три ложечки, сахар успокаивает нервы.
Цукерман берёт чашку, пьёт.
Роза Моисеевна. Скажи мне лучше, что ты будешь делать, когда она придёт обратно и нахально потребует назад свою вещь?
Поперхнувшись, Цукерман кашляет.
Цукерман. Роза! Зачем ты говоришь мне такое!
Роза Моисеевна. Затем, что иной раз тайное становится явным ещё здесь, при жизни! Если ты вовремя не опомнишься и не возьмёшь себя в руки, этот Бенвенуто отольётся тебе кровавыми слезами.
Цукерман. Но я никого не хочу обманывать! Разве я виноват, что у меня нет таких денег! Этот предмет стоит по каталогу сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов!
Роза Моисеевна. Так не разевай пасть на то, что всё равно не пролезет!
Цукерман. Но она хочет всего каких-нибудь две-три тысячи.
Роза Моисеевна. Почему?
Цукерман. Я звонил её кредиторам.
Роза Моисеевна. Шпион!
Цукерман. В конце концов, если она вернётся назад за шкатулкой, она её получит.
Роза Моисеевна. И что ты собираешься ей всучить?
Цукерман достаёт из-за прилавка и протягивает за дверь шкатулку, точно такую же, как у Ольги Пчёлкиной.
Пауза.
Роза Моисеевна. Да, это очень может быть. Это копия?
Цукерман. Нет, не копия. Просто похоже. Почисти, поработай с ней.
Роза Моисеевна. Это очень, очень может быть. Но как сумеешь продать оригинал, висельник? Ты же сам не попрёшься с ней в Англию на аукцион?
Цукерман. Нет, для такого дела нужно хорошо знать всю эту кухню. И непременно, непременно действовать через подставное лицо.
Роза Моисеевна. А это подставное лицо, как я всё-таки надеюсь, облапошит тебя или, в случае малейшей опасности, сдаст со всеми потрохами.
Звонит телефон, Цукерман кидается к трубке. Но сдерживается и, отвернувшись, мучительно выдерживает два звонка.
Цукерман (беспечно). Алло. Да, конечно, Оленька, я рад вас слышать. Нет, нет, что вы, почти не отвлекаете. Какое дело! Я не хочу встречаться с вами по делу! Ну хорошо, хорошо, если обещал, значит жду.
Цукерман вешает трубку, вытирает лоб платком.
Роза Моисеевна. Хищный зверь.
Цукерман (в сильном волнении). Роза, она сейчас приедет…
Роза Моисеевна. Додик, держи себя в руках.
ВТОРАЯ СЦЕНА
Звенит дверной колокольчик, Ольга с испуганным видом заходит в лавку.
Цукерман (выходит навстречу из-за прилавка). Оленька! Вы хорошеете буквально с каждым часом!
Целует Ольге руку, та смущённо отдёргивает.
Ольга (потупившись). Давид Семёнович, вы помните наш вчерашний разговор?
Цукерман. Разумеется, Оленька, конечно. Так нельзя ставить Шекспира. Я не ретроград, вы знаете, но это уже чересчур…
Ольга. Нет!
Цукерман. А! Понимаю! О вашем умопомрачительном салате из крабов. Вы обещали, обещали написать рецепт!
Ольга. Нет же! Салат из магазина… не в этом дело.
Цукерман. Из магазина!.. Не верю, вы меня разыгрываете. А из ваших рук всё равно вкуснее!
Роза Моисеевна. Зверь, хищный зверь!
На всём протяжении пьесы голос Розы Моисеевны слышат только зрители, её супруг и призрак Карла Маркса.
Ольга (достаёт из сумочки шкатулку, протягивает). Вот… Я хочу продать. То, что вам понравится, или всё сразу. Мне срочно, очень срочно нужны деньги.
Цукерман. Оленька, дорогая, кому они не нужны срочно? (Берёт шкатулку.) Покажите мне человека, которому они нужны так, вообще, когда-нибудь… Философ Диоген жил в бочке и он утверждал, что деньги ему совсем не нужны. И знаете, я в это верю. Потому что Диогена придумали весёлые, умные, а, самое главное, очень зажиточные люди — иначе и быть не может! А вот этот товарищ (указывает на бюст Маркса) был реалистом, и он отлично понимал, что миром правят деньги и одни только деньги. Вы знаете, как называется его главная книга? Она называется «Капитал». И я думаю, что многое, очень многое в ней написано правильно, хотя, по правде говоря, я не имел удовольствия её читать.
Роза Моисеевна. Додик, перестань нести ахинею. Девочка пришла к тебе не за этим. Отдай ей деньги, и пусть она отнесёт их в свою жульническую контору.
Цукерман. Хотите поменяемся? Я вам — отлитого из чистой бронзы основоположника, а вы мне — ваши сокровища. Ну, что же вы надулись, я пошутил.
Встаёт за стойку, вставляет в глаз диоптрию, перебирает содержимое шкатулки.
Ольга смотрит на него с надеждой, теребя в руках платочек.
Цукерман (небрежно). Сколько вы хотите?
Ольга. Я не знаю, сколько это стоит… Мне нужно две тысячи долларов, чтобы рассчитаться за квартиру (говорит всё тише и неуверенней), но если здесь не хватает, то, может быть, вы сможете дать мне в долг на крайне ограниченный срок…
Цукерман (снимает диоптрию, смотрит на Ольгу). Оленька, дорогая, мне очень неприятно отказывать вам в таком сущем пустяке, но все мои личные сбережения вложены вот во всё это… (Обводит рукой экспонаты.) А ваши сокровища не стоят, к сожалению, и тысячи. Вот это стоит четыреста и вот это около пятисот. Это их продажная цена. Столько они будут стоить у меня в витрине и я не буду иметь с этого ни копейки. Это всё, что я могу для вас сделать.
Ольга (почти плачет). А остальное?
Цукерман. Остальное — бижутерия, она совсем ничего не стоит.
Ольга (начинает плакать). Так что же мне делать?..
Цукерман. Ольга Петровна, вы разбиваете моё сердце. Так и быть, я дам вам за всё полную тысячу.
Отсчитывает под лампой деньги.
Ольга взволнованно лепечет благодарность, берёт деньги и выбегает. Возвращается, встаёт на цыпочки и через прилавок целует Цукермана в щёку. Снова выбегает.
ТРЕТЬЯ СЦЕНА
Цукерман и голос Розы Моисеевны.
Роза Моисеевна. Девочка готова наложить на себя руки. Почему ты не дал ей две тысячи, убийца?
Цукерман. За что, Розочка? Я и без того переплатил.
Роза Моисеевна. Додик, ты дурак. Если бы ты дал ей две, она бы рассчиталась с долгами и всё забыла. А теперь она придёт снова — и не одна, а с милиционером. (Жуёт.) Тебе дать овсяного печенья?
Цукерман. Розочка, зачем ты меня нервируешь! Ты ведь знаешь, что у меня больная селезёнка. Я не мог дать больше. Если бы я дал больше, по городу прошёл бы слух, что я сумасшедший, и кто-нибудь в конце концов догадался бы, что дело не в родственных чувствах. В любом случае она не сможет ничего доказать.
Роза Моисеевна. Додик, ты дурак дважды и ты не в Швейцарии. Здесь, в это время, никто и ничего не доказывает. Придут двое и засунут тебе кипятильник… в эту самую… Выпей воды, что с тобой… Ты хотя бы спросил, откуда у неё эта вещь?
Цукерман. Я не мог спросить, это выдало бы мой интерес. После второй мировой у людей ещё до сих пор много чего валяется в комодах, о ценности чего они не имеют ни малейшего понятия.
Роза Моисеевна. Как бы с тобой не разобрались — по понятиям. Уж лучше пускай она вернётся с милиционером.
Цукерман. Она не вернётся. Она не вернётся даже в том случае, если точно будет знать, что её надули. Такие люди не возвращаются в магазин даже если купленные ими туфли оказались меньше на два размера. Бедные, бедные люди…
Роза Моисеевна. Эти бедные имеют хорошую перспективу на то, что будет после. А тебя — припекут черти!
Цукерман. Роза! Ещё одно слово — и пропади оно всё пропадом! Я верну ей эту шкатулку…
Звенит дверной колокольчик.
ЧЕТВЁРТАЯ СЦЕНА
В лавку заходит Белугин.
Белугин. Не ждали?
Цукерман (обернувшись к жене). Роза, этот государственный человек прибежал, чтобы всучить мне свои рубли, которыми уже завтра можно будет оклеивать сортиры. (Приветливо разводит руки.)
Роза Моисеевна. Додик, если бы ты обманул этого человека, тебе бы простили. Но этот человек сам облапошит тебя как ребёнка.
Цукерман. Борис Андреевич!..
Белугин. Да вот… Решил воспользоваться вашим любезным приглашением.
Белугина прохаживается, смотрит.
Останавливается перед бюстом Карла Маркса.
Цукерман. Хорош?
Белугин. Хорош.
Цукерман. Пуд чистой бронзы. Для вас, как для государственного человека, — фигура со смыслом.
Белугин. Не понимаю?
Цукерман. Заходит к вам в кабинет, допустим посетитель или даже большой начальник. Знаете, как это в казённых учреждениях, атмосфера натянутая… А тут сразу перед глазами — предмет для улыбки, для доброй шутки, так сказать… В вас видят неординарного человека, человека с фантазией. Атмосфера другая, контакт налаживается…
Белугин (смеётся). Ах, Давид Семёнович, как это у вас получается!.. Вы, кажется, любой товар можете представить с совершенно неожиданной стороны! Я подумаю.
Цукерман. Может быть, интересуетесь чем-либо конкретным?
Белугин. С вашего позволения, ещё осмотрюсь.
Цукерман. О!..
Белугин (осматривает полки). У. е., у. е., у. е… А в рубликах что-нибудь имеется?
Цукерман. Основоположника отдам за рубли.
Белугин. Не возьму, всё-таки не возьму, плохая примета. Если только тогда, когда дела пойдут совсем плохо. Минус на минус… А пока — нет, не возьму, разорит. Полмира разорил, а уж меня с моими скромными бизнесами… (Машет рукой.) Вы вот что, любезный Борис Семёнович, подберите мне сами, на свой вкус, булавку для галстука. Без излишеств, но чтобы можно было за одним столом и с сэром, и с пэром…
Цукерман наклоняет голову, понимающе улыбается.
Цукерман. Есть такая. Берёг. Знал, что придёт такой, который понимает.
Достаёт из-под прилавка и открывает коробочку.
Белугин (берёт булавку, разглядывает). Да… Да…
Цукерман. Да?
Белугин. Да…
Цукерман. Исключительно для вас — четыреста.
Белугин. Четыреста… четыреста… Итальянские лиры, финские марки, аргентинские крузейро?.. Шучу. Хорошо, беру, торговаться не буду.
Достаёт бумажник, расплачивается.
Цукерман. Позвольте в фирменную упаковочку… Присаживайтесь… Рюмочку вина?
Белугин (усаживается в кресло). Мерси, но только чуть-чуть, пригубить. Дела, знаете ли… Виза, паспорт, авиабилеты…
Чокаются крошечными ликёрными рюмочками.
Цукерман. Да-да-да-да-да, вспоминаю. Ведь вы на днях улетаете…
Белугин выпивает, но, ничего не почувствовав, удивлённо заглядывает в рюмочку.
Белугин. В Лондон.
Цукерман. В Лондон…
Белугин. Да… вот так, знаете ли…
Цукерман (что-то задумав). И вы туда летите…
Белугин. По делам, по делам. Отдых ещё не заработал.
Белугин делает движение, чтобы встать, но Цукерман, чтобы удержать его, наливает ещё вина.
Белугин выпивает и снова удивлённо заглядывает в рюмку.
Белугин. А вы тоже имеете какой-нибудь интерес в Лондоне?
Цукерман (прохаживается в волнении). Возможно, возможно…
Белугин некоторое время смотрит на него, прищурившись.
Белугин. Послушайте, мы деловые люди. Если ваш интерес в Лондоне может иметь взаимную выгоду… почему бы нам не помочь друг другу?
Роза Моисеевна. Додик, подойди сюда!
Цукерман. Одну минуту.
Заходит за дверь. Из подсобки доносятся раздражённые голоса супругов.
Белугин этого не слышит и наливает себе ещё вина. Выпивает и сосредоточенно, подняв подбородок, причмокивает, пытаясь всё-таки разобрать вкус.
С возгласом «Я ему ещё ничего не обещал!» появляется Цукерман.
В руках у него шкатулка.
Белугин. Вы что-то сказали?
Цукерман (с улыбкой присаживается рядом на стул). Господин Белугин…
Белугин. Да-да?
Цукерман. У меня есть ВЕЩЬ.
Белугин (заинтересованно). Так…
Цукерман. Эта вещь — очень дорогая вещь. Её невозможно продать здесь, в России.
Белугин. Так…
Цукерман. Её приблизительная цена — сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов.
Белугин. Так!
Цукерман. И я хочу продать эту вещь за настоящие деньги.
Белугин. Так-так-так! Надеюсь…
Цукерман. Разумеется. Прошлое абсолютно безупречно. Вещь была у моих родственников, теперь принадлежит лично мне.
Передаёт шкатулку в руки Белугина. Тот внимательно разглядывает.
Белугин. С виду такая простенькая… Где-то я её уже видел… А вы уверены?..
Цукерман (перебивает). Сегодня же я подготовлю для вас подробную справку об этом предмете. (Забирает шкатулку.) Я также возьму на себя оформление документа, в котором будет указано, что шкатулка не представляет художественной ценности и может быть беспрепятственно вывезена за рубеж.
Белугин. Вы очень предусмотрительны, с вами приятно иметь дело. Однако, перейдём к главному. Моя доля.
Роза Моисеевна (неохотно). Додик, пускай он работает из половины.
Цукерман (удивлённо). Из половины.
Белугин (резко поднимаясь из кресла). По рукам.
Жмут руки.
Цукерман. Необходимые формальности, касаемые нашего письменного договора…
Белугин. Разумеется. Итак, завтра я у вас ровно в десять. Мы обсудим это дело во всех подробностях.
Цукерман провожает Белугина и возвращается.
Цукерман. Роза! Но почему только половину?!
Роза Моисеевна. Потому что если ты запросишь больше, эта сволочь отберёт у тебя всё. Из половины у тебя будет хотя бы шанс получить деньги и ты сможешь отдать их обворованной тобою девочке. Впрочем, я думаю, что с этой авантюры ты не будешь иметь ни одной копейки.
Цукерман. Ах, боже мой, боже мой!..
ПЯТАЯ СЦЕНА
Поздний вечер того же дня. Спальня Пчёлкиных.
Супруги, одетые в одинаковые пижамы, лежат под одеялом перед негромко работающим телевизором.
Ольга. Пчёлкин, ты Карла Маркса читал?
Алексей. Нет… в институте что-то конспектировал.
Ольга. Что?
Алексей. Что-то из «Капитала»… кажется. Ты вообще, Оля, ты это брось… Так недолго и правда… с ума сдвинуться. Не переживай, достанем мы где-нибудь эту тыщу.
Ольга. Нет, ничего, я не переживаю. Просто я его сегодня у дяди в лавке видела. Солидный такой мужчина…
Алексей. Кто?!
Ольга. Да этот, Карл…
Алексей приподнимается на локте и в упор смотрит на свою жену.
Ольга. Нет, ты не думай. Он не живой был, так, бронзовый…
Алексей (ложится). Оля, я тебя прошу, не пугай меня больше так.
Пауза.
Ольга. Ну и как, интересно?
Алексей. Что?
Ольга. Ну… «Капитал».
Алексей. Не знаю… Я ведь не читал — конспектировал. А вас разве не заставляли?
Ольга. Нет, у нас уже была перестройка. Мы что-то другое конспектировали. Это… «Ускорение и интенсификация»… тьфу, не выговорить.
Алексей. Слушай, а ты торговаться не пробовала со своим дядей?
Ольга. Нет, он и так больше предложил.
Алексей. Вот это и странно, что больше предложил.
Пауза.
Ольга. Борис Андреевич мог бы одолжить.
Алексей. Что? Белугин? Ни за что!
Пауза.
Даже не думай. Я лучше… я лучше… Всё что угодно, только не к Белугину.
Молчат.
В телевизионных новостях говорят о неконтролируемом падении рубля и грозящей гиперинфляции.
Ольга. Теперь за тысячу долларов можно, кажется, пол России купить.
Алексей. Ладно-ладно, не переживай. Завтра где-нибудь достанем. Давай спать, утро вечера мудренее.
Гасит телевизор.
ШЕСТАЯ СЦЕНА
Сон Алексея Пчёлкина.
В кресле возле кровати сидит Карл Маркс. У него на коленях огромный бутафорский том «Капитала». Слюнявя пальцы, он перелистывает страницы. Освещена только его голова и книга.
Алексей садится на кровати, трясёт головой, смотрит на него во все глаза.
Алексей. Ава… а…
Маркс поднимает голову, с пылью захлопывает книгу.
Карл Маркс. Гутен морген, Алексей Дмитриевич!
Производит мучительные гримасы и движения.
Берёт себя в руки.
Алексей. А что… уже морген?
Карл Маркс. Четвёртый час, светает.
Алексей. Так, всё в порядке. Это сон. Всё хорошо.
Начинает вести себя бесстрашно. Встаёт, прохаживается вокруг кресла.
Ага! Призрак бродит по Европе! Что же это вы, батенька, так опозорились? «Учение Маркса верно, потому что оно верно…» или как там?.. Основоположник называется. Я вот вам сейчас всё, всё выскажу!
Карл Маркс откладывает книгу, устраивается глубже в кресле, подперев ладонью подбородок. Готовится слушать.
Алексей. Ава… а…
Раскрывает рот, жестикулирует, но от полноты чувств ничего не может сказать.
Тьфу! Не получается. Всё из головы вылетело!
Карл Маркс. Не огорчайтесь, Алексей Дмитриевич. Что такое в ваше время — тысяча долларов? Недельная оплата неквалифицированного рабочего в Североамериканских Штатах.
Алексей. Это у них — недельная. А у нас многим за всю жизнь столько не накопить. Вот вы книгу написали. Я её, по правде, не читал. Но если вы знаете — научите, как этот самый капитал приобрести. Но только мне необходимо в самый кратчайший срок!
Карл Маркс. Как это вы интересно рассуждаете. В кратчайший срок можно только отобрать. То, что другие заработали.
Алексей. Так вы про это, что ли, писали?!
Карл Маркс. Ну и про это тоже… писал когда-то. Молодой был, как вы. Не очень умный. Хотел, чтобы всё общее — и дома, и средства производства, и женщины, и юноши… кому что.
Алексей. Так вы сами, стало быть, капитала нажить не умеете?
Карл Маркс. Делить — могу. Наживать — не умею.
Алексей (нервничает). Так что же вы… Столько лет людям мозги компостировали! Люди вам поверили, наворотили тут, понимаешь…
Карл Маркс. Позвольте, я-то чем виноват? Мало ли ещё других людей записывают свои досужие мысли после сытного обеда? Глупости, конечно. Графоманство. Но вас же читать не заставляли?
Алексей ходит взад-вперёд, в отчаянии жестикулирует.
Алексей. Да если бы… не ваше графоманство… У моего прадеда дом был в Саратове. Каменный. И сейчас стоит. А я, по вашей милости… супруга уже, кажется, заговаривается!
Карл Маркс. Кто же вашего прадеда из дома выгнал?
Алексей. Так ведь этот ваш… призрак коммунизма. То есть, уже не призрак, а когда материализовался в полной мере.
Карл Маркс. А-а… Он может. Я вам вот что скажу, молодой человек. Возьмите все эти мои сочинения — и в печку. Дом ваш вернуть не берусь, а квартирка при вас останется.
Алексей. Где же мы денег возьмем?
Карл Маркс. Денег? Деньги — тоже химера. Деньги вам нужны или квартира?
Алексей. Квартира… И деньги бы не помешали.
Карл Маркс (небрежно). Можно и деньги…
Поднимается из кресла. Теперь, когда он освещён, видно, что он одет в кожаную «косуху», кожаные штаны и «казаки». Волосы оказываются несколько длиннее, чем это принято изображать на портретах. На шее — наушники плейера. На груди — бандана с черепами. В руке — мотоциклетный шлем, стилизованный под фашистскую каску. По всему видно, что он — матёрый ночной байкер.
Алексей. Вот это номер!.. Вы, простите, кто теперь на самом деле призрак коммунизма или рокер?
Карл Маркс. Призраки — они тоже рядом с людьми живут.
Алексей. Тогда, извините за любопытство… какая у вас музыка в наушниках?
Карл Маркс. Родная, отечественная.
Алексей. Моцарт? Бах? Бетховен?..
Карл Маркс. Отстой, хлам, нафталин! «Роммштайн» мне более всего по душе…
Громко врубает музыку. Тряся головой и подпевая фонограмме, удаляется, помахав Алексею на прощание рукой.
За сценой к музыке примешивается оглушительный треск мотоцикла.
В две секунды всё затихает, свет гаснет.
СЕДЬМАЯ СЦЕНА
Утро. Пчёлкины завтракают. Приглушённо работает радио; диктор говорит о продолжающемся падении рубля.
Ольга. Пчёлкин, ты почему не ешь?
Алексей. Так, не хочется. А ты почему?
Ольга. А я фигуру берегу.
Алексей. Теперь не надо. В коммуналке с упитанными боками — легче выжить.
Ольга. Ты тоже где-нибудь позанимайся. Ещё не известно, какие дебоширы попадутся.
Алексей. Я себе газовый пистолет куплю.
Ольга. Главное, сразу так себя поставить, что б боялись… ну, уважали. На кухне стол у окна занять. В ванную, в сортир — чтобы без очереди… (Плачет.)
Алексей (встаёт, прохаживается). Оля.
Ольга. Что…
Алексей. Звони Белугину, я согласен.
Ольга (перестаёт плакать). Правда?
Алексей. Правда, правда.
Ольга. Нет, правда, он поможет! Он сам предлагал обращаться, почему бы не обратиться, если человек сам предлагает?..
Алексей. Я же сказал — согласен. Звони, только не плачь.
Ольга. Ну, тогда я звоню?..
Снимает трубку, вытирает платочком нос, нажимает кнопки.
Ольга (слегка дрожащим голосом, в нос). Борис Андреевич? Здравствуйте, это я, Оля… Да, ничего, спасибо… А вы как? Ага… Когда? Ага… Борис Андреевич, у вас тысяча долларов есть?.. То есть, в долг, конечно. То есть, в долг, конечно. Да, очень срочно. Хорошо, я подожду. (Закрыв трубку ладонью шепчет мужу: «Сейчас посмотрит!») Да-да, слушаю. В девятнадцать тридцать? Да-да, я всё поняла, я буду.
Медленно вешает трубку, вытирает платочком нос.
Ольга (тихо). Он постарается.
Пауза.
Алексей. Я с тобой поеду.
Пауза.
Ольга. Дурак ты, Пчёлкин. Хоть и Маркса конспектировал. Я же ему буду глазки строить!
Алексей (испуганно). Это зачем?
Ольга. Так ведь это не он у меня, а я у него просить буду.
Алексей. Погоди… Просить не надо. Если так не даст, просить не надо!
Ольга, глядясь на себя перед зеркалом, пожимает плечами.
Алексей. А ты знаешь, как это называется?!
Ольга. Как?
Алексей. Ну, это… слово забыл… Ну, почти… проституция.
Ольга. Консумация!
Алексей. Да!
Ольга. По-моему, ты, Пчёлкин, что-то немного путаешь.
Алексей. Ничего я не путаю. Я после этого… ты после этого…
Ольга. Этого — не будет.
Алексей. Чего… этого?
Ольга. А ты… про что?
Алексей. А ты… про что?
Испуганно смотрят друг на друга.
Ольга (оскорблённо). Пчёлкин, если ты мог такое про меня подумать… (Качает головой, утирает слёзы платочком.)
Алексей. А я ничего такого не подумал. Только лучше будет, если я сам денег достану.
Ольга. Доставай! Ну? Что же ты не достаёшь? Где они у тебя? — в тумбочке?..
Алексей торопливо одевается.
Ольга. Ты куда?
Алексей. Не знаю. Убью кого-нибудь, ограблю, а денег достану. Не ходи никуда, понятно?..
Убегает.
Ольга. Понятно…
Вздыхает, раскрывает шкаф с зеркалом и, под звуки мелодии из к/ф «Мужчина и женщина», примеряет свои нехитрые туалеты — один соблазнительнее другого…
ВОСЬМАЯ СЦЕНА
Там же. За окном темнеет. Входит Алексей. С первого взгляда понятен результат его усилий.
Он медленно подходит к холодильнику, достаёт открытую банку консервов, начинает жадно есть прямо на корточках. Пьёт воду из горлышка бутылки. Падает спиной на диван, смотрит в потолок.
Алексей. Уму не постижимо. И какие они милашки, когда от них ничего такого не надо! Свои в доску! А эти, сослуживцы…
Передразнивает:
«Старик! Ты даже не представляешь, как Я попал!..»
Пауза.
Бизнесмен… Друг детства, выросли в одном дворе.
Передразнивает:
«О чём речь, Пчела, бери, бери всё что есть, всё, что в кассе! Я сам давно хочу закрыть этот паршивый бутик и удавиться!..»
Пауза.
Банкир. Армейский товарищ!..
Передразнивает:
«Видишь ли, Алексей, ввиду сложившейся конъюнктуры и стремительного роста процентных ставок, бу-бу-бу, бу-бу-бу, бу-бу-бу…» А сам завтра же поедет на Канары швырять деньги направо и налево.
Пауза.
Нет, нет, всё! Теперь и я буду таким. Пусть только кто-нибудь чего-нибудь попросит! Всё, всё через предоплату. Вам немножечко веры?.. надежды?.. Ах, вам только немножечко любви… А извольте-ка предоплату! Человек человеку — волк!
Пауза.
Интересно, Белугин дал денег? А он ведь хуже всех этих, человек совершенно бессовестный. Конечно, женщинам легче просить… Женщинам вообще жить легче.
Пауза.
А что если он… Что если она… ради того, чтобы… Нет, не может быть! И времени… (смотрит на часы) прошло слишком мало. Если через час не вернётся, позвоню ему на трубку и — пропадай всё пропадом!..
Пауза.
А если он выключил?.. Нет-нет! Тогда надо бежать, искать!..
Резко садится.
Где искать?.. Нет, не мог он выключить. Слишком деловой, чтобы так просто взять и выключить. (Обхватывает голову руками.) Что делать, что делать?..
Откидывается на спину.
Если бы кто-то другой, хоть чёрт лысый, предложил мне сейчас эту тысячу…
Звонит телефон.
Алексей садится, испуганно таращит на него глаза.
Снимает трубку.
Алексей. Да?.. Кто? Мила?.. Нет, я один. Н-не знаю… Кажется, ничего. Прямо сейчас? К вам?.. Ну, хорошо… Секунду, записываю… (Лихорадочно рвёт клочок бумаги, пишет.) Так… так… так… Хорошо, договорились. Уже еду.
Вешает трубку. С сосредоточенным видом начинает торопливо переодеваться.
Алексей. Не знаю… чего от меня надо… этой бандитской семейке… Но это шанс. Очень, очень реально. Как это они говорят… Конкретно! Интересно, что сделать надо? Убить? А я на всё готов…
Убегает.