1

Первым съели Йоргенсена. Он сильно вывихнул ногу. Белую, длинную ногу. С ним никто не успел подружиться, но в памяти Кэма все равно застряло полтысячи разных подробностей.

Нет, так дальше нельзя.

Кэм помнил, что Йоргенсен никогда не сквернословил и неизвестно для чего берег свои кредитные карточки и водительские права. А еще он был охоч до работы и в тот роковой день в буквальном смысле свалился от усталости.

Потом были другие жертвы, которых Кэм успевал расспросить — откуда пришли, что умели делать. Разговоры скрашивали будни, но когда он высасывал костный мозг из чьей-нибудь фаланги, казалось, призрак вот-вот явится за своим пальцем. Юноше выделяли лишнюю порцию еды, потому что он никогда не отказывался сходить за дровами, даже если снега наметало выше крыши.

Ночи тянулись долго — никаких воспоминаний не хватит. Эрин соглашалась на секс, только когда хотела согреться, — занять себя больше было нечем, оставалось лишь ковырять похожие на ожоговые струпья да прислушиваться к стонам и шепотку разговаривающих во сне обитателей хижины.

Поэтому, когда Мэнни постучал в стену и что-то крикнул, Кэм даже обрадовался.

Эрин пошевелилась, так и не проснувшись. Она умудрялась дрыхнуть по двенадцать-тринадцать часов кряду. Другие с проклятиями и мычанием начали приподниматься на локтях, вытягивать шеи. Когда Мэнни вошел в дверь и впустил внутрь струю холодного воздуха, в ответ раздались негодующие крики. Свежий воздух разогнал призраков.

Вошедший подросток — и без того низкорослый для своих пятнадцати лет — согнулся еще больше. Низкий потолок даже ему не позволял стоять прямо. Если бы удалось нашакалить достаточно стройматериалов, потолки по привычке сделали бы высокими. Оказалось, однако, что ограниченное пространство прогревалось быстрее, поэтому крышу до возвращения зимы решили опустить еще на несколько десятков сантиметров, настелив из высвободившихся досок лишний накат.

— Кто-то поднимается из долины, — объявил Мэнни.

— Что-о?

— Прайс хочет зажечь костер.

— С какой это стати?

— По долине идет человек. В нашу сторону.

Кэм потянулся поверх Эрин разбудить Сойера, но тот уже не спал. Ладонь Кэма наткнулась на напрягшийся бицепс соседа. Тлеющие в очаге угли едва освещали их закуток, в тусклом отсвете больше угадывался, чем был виден, свежеобритый череп Сойера, напоминающий в профиль поставленную вертикально пулю.

— По долине, говоришь? — откликнулся тот. — Как ты его отсюда мог разглядеть?

Мэнни покачал головой.

— Он с фонариком.

Калифорнийская сьерра на востоке от безжизненного Сакраменто состояла из одних прямых линий. Ущелья и склоны сходились под острыми углами; все пики либо утыкались в небо пирамидами, либо вертикально обрывались вниз от плоских, как стоянки для машин, макушек. Панорама, залитая мягким звездным светом, внушала Кэму надежду: красота — вот она, никуда не делась, он еще способен ее замечать.

К тому же наступал то ли апрель, то ли май, скоро потеплеет и можно будет спать на воздухе, а не в зловонной избушке.

Даже без отмороженных пальцев ног Мэнни шустро петлял между еще не изрытых водоносами сугробов. Кэм и Сойер не отставали. Вершина горы — что божья ладонь; день и ночь охотясь за мелкими грызунами и птицами, обитавшими у кромки леса и не дававшими взойти ни единому зеленому ростку, они излазили каждую пядь бесплодной макушки.

Люди поселились здесь год назад или чуть больше. Приближение весны, как бы ни врал самодельный календарь, ощущал каждый.

Засиделись они здесь.

Джим Прайс отправил всех обитателей второй избушки, даже свою бабу Лоррейн, у которой всего три недели назад случился выкидыш, таскать дрова на верх пологой гряды. Кэм прежде не замечал, чтобы Лоррейн хромала. Хотя сейчас многие еле волочили ноги.

Сам Прайс не отходил от кучи валежника, тыкал пальцем, выкрикивал распоряжения, то семеня рядом с одним носильщиком, то спешно подскакивая к другому, чтобы помочь взвалить на чужую спину очередную вязанку. «Вот и ладненько, понесли», — приговаривал он. И действительно — многие недолго протянули бы без моральной поддержки. Добрую половину тех, кто жался к Прайсу, составляли покалеченные, забитые души, изголодавшиеся по отеческому вниманию. В свои сорок шесть Джим был старше остальных обитателей вершины как минимум на двенадцать лет.

Сойер, выставив вперед заросшую черной щетиной голову, спикировал к веренице носильщиков. Перекрикивая Прайса, он принялся останавливать людей, хватая их за рукава. Тем временем Кэм направился к месту, где те складывали три большие кучи дров — непомерно большие.

Мэнни семенил следом, махая рукой в сторону долины. В голосе — явное нетерпение:

— Вот он! Вот он!

Кэм вместо долины посмотрел на ближние горы. Обитатели соседней вершины зажгли аж три костра. Оранжевые искры рассыпались жидкими снопиками, и все же сигнал невозможно было не заметить.

— Теперь видишь? — спросил Мэнни и тут же выкрикнул: — Э-ге-ге!

Несколько людей-теней по соседству тоже прокричали нечто ободряющее. Звук их голосов не мог рассеять черноту долины, но против воли в сердце Кэма затеплилась робкая надежда.

Внизу, примерно в полутора километрах, упавшей на землю звездочкой лихорадочно тыкался в складки местности тонкий лучик света.

— Не иначе с самого утра идет, — заметил Кэм.

— Разве такое расстояние можно одолеть за один день?

— Или успеваешь за день, или кранты.

Прайс подскочил к ним, одной рукой прижимая к груди жестяную миску тлеющих углей и величаво помахивая другой редким встречным доходягам.

Туловище Джима Прайса походило на крепко сбитый бочонок, отчего при свете дня он казался полноватым. В темноте тусклое свечение углей из всего лица выхватывало только выступы скул, погружая остальные черты в глубокую тень. Из-за шрамов на подбородке, приобретенных во время последнего набега в зону ниже трех тысяч метров над уровнем моря, бородка Прайса по форме напоминала песочные часы. Его улыбка одновременно и притягивала, и отталкивала, хотя Кэм, очевидно, выглядел ничуть не лучше, потому что, бросив на его лицо беглый взгляд, Джим быстро отвел глаза.

После четырех ходок в опасную зону на смуглой коже Кэмерона Луиса Нахарро тоже высыпали ожоговые волдыри — на лбу, левой ноздре, обеих кистях рук и ступнях. Длинные жесткие волосы до плеч скрывали изуродованное ухо.

— Хватит и одного костра, — отрезал Кэм. — Другие не стоит зажигать. И не делай слишком большой. Иначе дров ни черта не останется.

— Он расскажет нам, как уберечься от заразы! — Прайс оглянулся на людей из своей избушки, еще раз бодро взмахнул рукой. Некоторые закивали-забормотали в ответ. И как им не надоел пафосный бред, которым Прайс кормил их всю зиму?

— Не пори горячку! Знай он секрет, заночевал бы в долине и не рисковал поломать ноги в темнотище. Забыл, что из Колорадо передавали?

— Так то ж было пять месяцев назад!

Сойер придвинулся ближе — руки прижаты к туловищу, подбородок уперт в грудь.

— Дров больше взять негде, — прошипел он.

Прайс даже не глянул в его сторону. Он плохо разбирался в мимике и жестах Сойера — куда более сдержанных, чем его собственные. Стоя лицом к Кэму, Джим пренебрежительно помахал рукой:

— Скажи своему приятелю по постельным утехам…

Сойер уложил его на землю одним хуком. Самозваный вожак рухнул как подкошенный. Чашка с углями кувыркнулась над его головой, рассыпая оранжевые метеорчики. Сойер шагнул к обидчику, барахтающемуся и дрыгающему ногами на земле, с явным намерением добавить еще. К нему с гортанным клекотом подскочила Лоррейн, загородив Джима всем телом и раскинутыми руками, неосознанно повторяя любимый жест своего хахаля.

— Нам хватит и одного костра. Ни к чему ссориться, — повторил Кэм.

Часть группы ушла назад в хижину, другая сгрудилась вокруг огня, люди подставляли теплу бока, заслоняя собой свет. Кэм заметил, что Сойер пристально смотрит на Прайса поверх пламени, и хотел было одернуть друга, но побоялся, что тот обозлится еще больше. Они почти перестали разговаривать друг с другом вне избушки, делая исключение лишь в присутствии Эрин. Кэму роль миротворца порядком надоела.

Костры на других вершинах погасли.

— У них, похоже, тоже нет лишних дров, — злорадно заметил Сойер. Кэм же почувствовал укол разочарования с примесью беспричинного страха. Казалось, что тьма выпрыгнула из долины и проглотила соседнюю вершину вместе с ее обитателями.

Когда сдохли последние батарейки и люди потеряли возможность принимать призывающие к спокойствию нудные круглосуточные радиопередачи военных из Колорадо и подземных убежищ в окрестностях Лос-Анджелеса, покончили с собой две женщины. В живых осталось только шестеро других. Маленькая колония зараз лишилась десяти процентов населения.

Кэм понятия не имел, сколько еще человек выбралось из долины и дожило до весны, — с другими группами никакой связи не было. Во время панического бегства перепуганные люди не взяли с собой ни бинокля, ни радиостанции, кто-то успел захватить лишь красную лакированную магнитолу. Кэм пробовал сигналить зеркалом, надеясь, что на соседних горах подхватят его почин и освоят азбуку Морзе, но даже если бы удалось наладить контакт, после обмена приветствиями сказать друг другу было нечего. С ума не сойти от одиночества — и то ладно.

Каждый час оторванность от внешнего мира все больнее сжимала сердца, люди становились друг для друга опаснее, чем окружающая среда, их корчило от отчаяния и взаимного недоверия, от зверского голода и чувства вины.

Разум каждого оставшегося в живых отравляла одна и та же мысль. Ее вслух выразил Сойер:

— Интересно, а что они там едят?

Йоргенсен все равно бы не выжил. Покалеченная нога превратила его в обузу. Он так измотался, что забыл об осторожности и навернулся с лестницы на лыжной базе отдыха во время набега за теплоизоляцией и гвоздями. Снег выпал рано, и они совершенно выбились из сил, стараясь натаскать в лагерь побольше всякого добра. Бедолагу могли просто бросить, но нет — им захотелось поиграть в героев. Большую часть добычи оставили, а Йоргенсена притащили на себе в лагерь. Причем без каких-либо споров — как странно, жутко и глупо, если учесть, что потом сделали с калекой.

Но в тот момент им было необходимо почувствовать себя достойными людьми — все обитатели горы, драпая от невидимой волны нанотехнологической заразы, побросали в долине друзей и близких.

Луч фонарика пропал в гуще низкорослого сосняка, не тянувшего на гордое название «лес», но вскоре появился снова. Уже на дальних подступах к макушке растительность начинала быстро редеть: древесный пояс сменялся кустарником, а тот — цепкой сорной травой с мелкими цветочками. Растениям не хватало воздуха, воды, почвы. Одиночные сосны и елки, выбравшиеся за пределы лесной зоны, стелились по земле. Снега и ветра скрутили, изогнули, исковеркали их стволы.

Скачущий луч вновь скрылся за складкой местности. Прошла минута, пять минут. Кэм исходил этот участок вдоль и поперек и попытался мысленно представить его рельеф. Канав или оползней, способных задержать продвижение, там не было.

— Тормозит он что-то, — заметил Сойер.

— Пошли. — Кэм увлек друга в темноту. Прайс что-то пробормотал вслед. Послышались смешки. Сойер остановился, развернулся. Кэм похлопал его по плечу. Мэнни, бросив костер, тоже увязался за ними. Этого оказалось достаточно, чтобы Сойер успокоился и не пошел на новое обострение.

Троица спускалась по широкой впадине, начинавшейся у лагеря на вершине горы. Они перешагивали через выступы гранитных жил и раскрошенные гребни застывшей много веков назад базальтовой лавы. Уверенно передвигаясь по камням и утрамбованной почве, Кэм размышлял, как не похож он на себя прежнего физически. Даже не глядя под ноги и непрерывно зыркая по сторонам из-за привычки не полагаться на боковое зрение, он почти не спотыкался.

В темноте пискнул бурундук. Все застыли на месте, прислушиваясь, но звук не повторился.

Внизу непрерывно стрекотали кузнечики.

Группа присела у основания зазубренной скалы, которую, как им казалось, они опознали на топографической карте рядом с отметкой 3100 метров. Из-за естественных колебаний атмосферного давления граница безопасной зоны передвигалась туда-сюда ежедневно и ежечасно. Лучше лишний раз не рисковать.

— А что, если он действительно знает, как остановить заразу? — спросил Кэм.

— Наноключи из дерьма не слепишь, — Сойер редко говорил о том, кем был в прошлом, однако во время строительства хижин спорил, как заправский инженер, находя ошибки в конструкции стоков и фундамента. — Даже если среди них есть человек, знающий, что и как делать, откуда он возьмет оборудование?

— Может быть, с самого начала завезли…

— Будь у него антитела, способные защитить отдельного человека от наночастиц, он, как ты правильно сказал, сделал бы привал на ночь. В противном случае единственный вариант — это создать охотника-убийцу и выпустить новые частицы на волю, чтобы те жрали мелкую пакость, которая теперь жрет нас.

Кэм перевел взгляд с уходящего в темноту склона на друга. Сойер, вместо того чтобы высматривать пришельца внизу, тупо пялился прямо перед собой.

— Этот сумасшедший сукин сын не потащил бы к нам такое оружие, выпустил бы на месте и дело с концом, — закончил он.

Мэнни вскочил с места:

— Вот он!

Луч фонарика вынырнул из-за валунов и кустов-скелетов всего в двух сотнях метров.

— Эй! — крикнул Мэнни. — Э-ге-ге!

Кузнечики на мгновение замолчали, но тут же как один снова завели свою канитель. Тр-р, тр-р, тр-р. Кэму казалось, что бессмысленный стрекот накладывается на сердечный ритм, мешает сосредоточиться. Насекомые сами были как море, уровень которого с каждым днем поднимался все выше — победоносно, неостановимо.

Мэнни пританцовывал на месте, стараясь не ступать на поврежденную ногу. Мальчишка еще несколько раз выкрикнул «Эй!», отчаянно размахивая руками, словно пытаясь разогнать тьму.

— Мы здесь! Сюда! Сюда! — Кэм не собирался кричать, но слова сами по себе вырвались наружу с дыханием. Он часто заморгал, стараясь унять едкие непрошеные слезы. Закашлявшись, крутнулся на месте, столкнулся с Сойером.

— Ты говорил, что один тип сумел выжить, надев акваланг, — прохрипел Кэм.

— Ага. — Вытянутое, едва заметное в темноте лицо Сойера разрезала улыбка. — В горах магазины для аквалангистов на каждом шагу.

— Да нет, я просто хотел…

Кэм отвернулся — одна тяжелая слеза все-таки просочилась наружу, обожгла кожу холодом и скатилась в бороду.

— А если у них есть воздух в баллонах? Тогда могло бы получиться.

— А глаза? А открытые ранки? А укусы насекомых?

Кэм непроизвольно потрогал заживающие струпья на носу. Тело, особенно руки, чесалось от тысяч царапин и ссадинок.

Каждый порез, каждый вдох настежь распахивали ворота на пути заразы.

— Какая разница? — заключил Сойер. — Даже если бы он прибыл сюда на лимузине с запасом кислорода для всех и каждого, ничего бы не изменилось.

В потоке противоречивых сведений о механической чуме один факт не вызывал сомнений: эпидемия началась где-то на севере Калифорнии — в Сан-Хосе, Беркли или чьем-то гараже — и застигла врасплох всех без исключения. Иначе на их безлюдной вершине теперь яблоку негде было бы упасть.

Последние достигшие вершины новости сообщали, что в Колорадо скопились четырнадцать миллионов беженцев, начались голодные бунты и орудовала вооруженная до зубов шайка беглых солдат ВВС недавнего набора.

Колорадо мог бы выстоять. В Скалистых горах, на подходящей высоте, на тысячах квадратных миль территории располагались несколько крупных населенных пунктов, лыжных баз и национальный парк с обширной инфраструктурой. В некоторых районах жители самовольно подключились к еще работающим гидроэлектростанциям; за опасной чертой, но совсем близко, находились десятки поселков и даже городов, в которых можно было чем-нибудь поживиться. Этот и другие горные массивы Северной Америки вместе с Альпами и Андами гарантировали выживание человечества как вида.

Надежда на лучшее будущее не умерла. Просто Кэм не мог себя убедить, что дотянет до него. Если им крупно не повезет во время летней и осенней охоты, по их с Сойером прикидкам, еще одну зиму их группа сможет пережить, только пустив вторую избушку на дрова, а ее жильцов с наступлением первых же холодов убив и заморозив на мясо.

 

2

До ушей Кэма одновременно долетели тяжелое дыхание и хруст шагов незнакомца. Так дышит загнанный, обессилевший волк. Трое ждущих сбились в кучу, как встревоженные дети. Мэнни и тот замолчал. Кэм отметил про себя, что кузнечики тоже заткнулись.

Гость чуть не прошел между ними.

Луч его фонаря резанул по глазам, как алмаз по стеклу. Человек остановился и, пыхтя, опустился на одно колено. Он кое-как стащил с головы закрывавшие глаза и рот платок и лыжные очки.

— Дайте воды, — прохрипел он.

Троица окружила его, загомонила, помогая подняться, увлекая к костру. Кэм перехватил фонарик — гладкий увесистый металлический стержень, нагретый руками хозяина. Какая волшебная, мощная штука! Незнакомец был одет в дурацкого вида розовую, отороченную мехом парку с небольшой поясной сумкой — что твоя старушенция вышла прогуляться. Хотел быть заметнее издали? Или просто не оказалось под рукой подходящей зимней экипировки?

— Воды, — повторил тот. Но воды они как раз не захватили — вот досада!

Не успел гость подойти к костру, как его начали сотрясать судороги. Он корчился, стонал и хлопал руками по штанам. Прежде чем до них дошло, в чем дело, его прошиб кровавый понос.

Мэнни вскрикнул тоненьким голоском, как попавшая в силки птица. Кэм встретился взглядом с блестевшими в темноте глазами Сойера. Пока у прибывшего не обнаружились симптомы болезни, даже невзирая на лыжные очки и маску, еще можно было надеяться, что он принес с собой несколько доз наносыворотки нового поколения, способной защитить от заразы. Но теперь стало абсолютно ясно, что и незнакомца болезнь не обошла стороной.

О чуме они знали только то, что слышали по радио, вещавшему из Колорадо, да испытали на собственной шкуре. Сойер предполагал, что наночастицы были созданы как прототип некого медицинского препарата, призванного проделывать определенную работу внутри организма, другие считали — как оружие.

Какая теперь разница?

Микроскопические углеродные механизмы разлагали живую плоть теплокровных существ, превращая ее в новые смертоносные частицы.

Подобно супервирусу, они передавались от носителя к носителю и с физиологическими жидкостями, и воздушным путем. Как споры, могли подолгу пассивно пережидать в любом месте, не нуждаясь в живом организме, и погибали лишь в разреженной атмосфере. Техночума стремительно распространялась по планете, пока не истребила почти всех млекопитающих и птиц.

Когда человек или животное вдыхали инертные наночастицы, те проникали в кровоток, где пробуждались к жизни, накапливаясь главным образом в конечностях. Попадая в организм через поврежденные кожные покровы, они поначалу вызывали лишь местную инфекцию. Однако зараза быстро охватывала новые участки, упорно повторяя попытки проникнуть вглубь тканей. Если повреждения были невелики, раны, как правило, заживали, позволяя людям время от времени погружаться в невидимую бездну — делать набеги на соседнюю лыжную базу и даже дома и дачи чуть дальше в долине. Но если кто-либо слишком сильно слабел, он уже не мог одолеть обратный подъем в гору.

Возвращение в безопасную зону таило в себе новые напасти: миллионы обезвреженных наночастиц закупоривали кровеносные сосуды, отчего измученное тело охватывали внезапные конвульсии, начиналась тошнота, головные боли и кровавый понос. На глазах у Кэма одну женщину уложил на месте инсульт, троих — сердечный приступ, еще у одного обитателя вершины лопнуло глазное яблоко. При этом никто из несчастных не провел за пределами безопасного барьера больше шести часов.

Незнакомец же почти весь день бежал и карабкался по скалам ниже отметки трех тысяч метров. Теперь он практически впал в беспамятство. Даже ногами не перебирал, пока его тащили в лагерь.

А вот харчи у него явно были получше, чем у местных обитателей. Тело гостя оставалось мягким в местах, где у них выпирали тазовые кости да ребра.

В резком белом свете фонарика различались покрывавшие шею и руки незнакомца волдыри, из них сочилась кровь и бог весть что еще. Кэму вдруг показалось, что ему на лицо ветер сдувает пепел с кожи пришельца. Померещилось… К сожалению, никто из местных не разбирался даже в азах медицины. У них не было и простейших медикаментов — йода, аспирина. Кэм окончил обязательные для всех лыжных патрулей курсы первой помощи и длинными зимними вечерами предлагал передать свои знания любому желающему, но никто из них не решился бы резать по живому, даже при угрозе смерти от внутреннего кровоизлияния. Если незнакомца зацепило серьезно, теперь никто не взялся бы предугадать, выживет он или нет.

Кэм надеялся, что парнишка успеет рассказать, зачем пришел. Иначе, выходит, зря рисковал…

Собравшиеся у костра обитатели лагеря только путались под ногами и мешали. Прайс рявкнул приветствие, которое явно отрепетировал заранее:

— Мы все время жили одни! Но мы надеялись и ждали!

Шумливый придурок раньше работал риелтором и держал под контролем несколько объектов для аренды в здешних местах. Пустить пыль в глаза — это он умел, в остальном от него было мало проку.

— Дай человеку отдохнуть, — сказал Кэм. Джим немедленно схватил незнакомца за локоть и потянул за собой.

— Разумеется, разумеется. Я уступлю ему свою постель.

В этом была своя логика — избушка Прайса была ближе, но Кэм заподозрил, что тот не преминет извлечь из положения выгоду для себя, укрепить свое влияние. Мэнни явно пришел предупредить Кэма и Сойера по собственной инициативе, его никто не посылал. Если бы мальчишка не сбежал из их хижины, спасаясь от продолжавшейся всю зиму грызни с соседями по лежаку, они бы и сейчас дрыхли, ни о чем не подозревая. Кэм в который раз в душе порадовался, что у них были глаза и уши в лагере Прайса.

— Собрался прибиться к их стае? — пробурчал Сойер, когда Кэм двинулся вслед за остальными.

— Да нет. Парень теперь проспит целую вечность.

Его спутник кивнул головой, и Кэм вновь про себя подивился, насколько череп Сойера напоминает пулю. После того как тот зациклился на бритье и начал оскребать тупым старым лезвием и заточенным о гранитный валун ножом высокие скулы, оставляя от редеющих волос лишь жесткую, как наждак, щетину, в сравнении с ним даже юный Мэнни выглядел лохматым мужиком. Для человека, столь хорошо осведомленного о способах проникновения наночастиц в человеческий организм, Сойер иногда вел себя так, словно играл с судьбой в рулетку.

Кэм выдавил улыбку:

— Пошли греться.

Приятель бросил на него сердитый взгляд, потом посмотрел влево-вправо — не подслушивает ли кто.

Кэм не пытался догнать Сойера среди холодного лунного ландшафта. Не хватало еще ногу сломать. Да и говорить было не о чем — словами ничего не изменишь.

Сойер остановился перед дверью и поднял голову к небу. В вышине среди россыпи неподвижных звезд Кэм заметил белесую точку — спутник — и отвел взгляд.

Стены хижины напоминали толстое лоскутное одеяло. Всю работу выполнили с помощью молотков и двух бензопил лесной инспекции, других инструментов раздобыть не удалось. И все-таки домик выстоял под тяжестью снега и порывами ветра. Бортик вокруг дыры в крыше исправно предохранял очаг от осадков и выпускал наружу дым — если не весь, то хотя бы часть. Кэм целую неделю созерцал плоды групповых усилий с ревнивой гордостью, пока ее окончательно не подточило ощущение безысходного одиночества.

Когда они с Сойером ввалились в затхлую каморку, их встретили криками недовольства. Помещение шесть на три метра почти полностью занимали четыре широких лежака — плоские деревянные рамы, накрытые для мягкости одеялами. Между импровизированными кроватями на земляном полу едва умещались две ямы для хранения продовольствия, сложенный из камней очаг, груда дров, ночной горшок, фляги с водой, рюкзаки, незаконченная коробчатая ловушка для дичи и прочие снасти. В хижине ютились восемь немытых доходяг.

Эрин пробормотала «мне холодно», но Сойер прошел мимо, к огню, оставив ее на попечение товарища.

Кэм с удовольствием воспользовался возможностью отвлечься.

Они жадно впитывали пряное тепло тел друг друга, стараясь не нарушить неловким движением плотный защитный кокон из тонких, грязных одеял, заученно доводя партнера до экстаза. Сначала ее очередь. Как огрубели пальцы… Женщина вздернула таз, задвигала лобком вверх-вниз. Потом выцедила всю его влагу, позволяя держать себя за уши и совершать поступательные движения; несколько лишних граммов белковой массы — тоже пища.

В отличие от других, им хватало ума позаботиться, чтобы она не залетела, — в ход шли только руки и губы. Исключение сделали только восемь раз, когда Сойер нашел в шкафчике на лыжной базе початую коробку презервативов. Троица по сей день, сдвинув головы, шепотом вспоминала эти совокупления: мужчины нетерпеливые, истомившиеся, между ними — скользящая змейкой — гладкая и податливая Эрин.

Что было, то было: временами — и не так уж редко — сталкивались не две, а три пары рук. Но ничего, кроме рук. Другой отдушины у них не было. Если бы отцу Кэма сказали, чем тут занимается его сын, старик на веки вечные прекратил бы с ним разговаривать, но отец Кэма умер. Весь мир умер. Кому теперь какое дело?

И все-таки в бесконечные зимние дни, когда метель не позволяла высунуть носа за дверь, некоторые обитатели хижины, обычно те, что сами не могли найти себе пару, не отворачивались из скромности в сторону. Их ревность подпитывала гаденькие слухи — и это после всего, что Кэм и Сойер сделали для собратьев по несчастью.

— Мне больно, — с улыбкой пожаловалась Эрин.

В прошлом Эрин Д. Шиффлет-Кумбс наверняка была красавицей. Глаза что самоцветы, настоящие английские сапфиры. Кэм нередко упоенно фантазировал о том, как ее ножки и попка выглядели в теннисных шортах, дорогих юбках, мягких вязаных мини-платьях. Повстречай он свою спутницу раньше и пригласи домой на ужин, его отец надул бы щеки, как самец лягушки-быка, и весь вечер, больно тыкая сына в бок, выпытывал бы подробности.

Артуро Нахарро дал сыновьям имена Чарли (не Карлос!), Тони, Кэмерон и Грег. Потомки Артуро — американцы в шестом поколении — знали по-испански не больше одной фразы — «Еще пива!», в их семье только мама свободно говорила на родном языке.

Эрин, студентка младшего курса Калифорнийского университета в Дэвисе, изучала там деловое общение. Девушка приехала в горы покататься на сноуборде в компании пятерых подруг. Теперь она отказывалась стричь волосы, утверждая, что так теплее, отчего ее лицо постоянно скрывали песочного цвета космы. Не иначе эта копна, которую Сойер созерцал каждый вечер, и навела его на мысль о регулярном бритье.

Изменения во внешности сильно повлияли на характер Эрин. Нижнюю челюсть девушки теперь искажала вздутая цепочка зарубцевавшихся волдырей, бедра рассосались, как у дистрофички. У нее появилась привычка улыбаться невпопад.

За завтраком она даже смеялась.

— Зачем мы сюда пришли?

Кэм привел ее на любимый утес, он считал его своим, потому что никто, кроме него, не мог спокойно созерцать открывавшийся отсюда вид на уютный поселок внизу у ручья — словно ровным счетом ничего не изменилось: в дымке тонул лесной массив, черные наплывы застывших лавовых потоков и серые гранитные глыбы плотным кольцом окружали квадраты городских кварталов и разноцветье крыш. Обычно они завтракали здесь втроем, но Сойер так и не присоединился к ним прошлым вечером, а когда Кэм с Эрин проснулись, его уже и след простыл.

— Если у парня нет антидота, зачем он сюда пришел? — спросила девушка, скривив краешек рта в улыбке. — Может быть, его выгнали?

Кэм покачал головой:

— В таком случае они не стали бы тратить дрова на сигнальные костры.

Четыре ворона, оседлав воздушный поток, кружили в паре километров к югу. Кэм попробовал угадать, спустятся ли они в долину или поднимутся ближе к вершине. Мяса на вороне совсем мало. Последний, которого они поймали, был весь в парше, линялый, птица явно не раз наведывалась в долину, гоняясь за расплодившимися насекомыми.

Экосистема утратила последние остатки равновесия, и лишь ящерицы, змеи, лягушки и рыбы еще как-то противостояли стремительному размножению кожистокрылых. Во время последнего похода за барьер Кэм заметил в долине целые полчища летучих тварей, которые легко было принять за стелющийся дым. Низкое давление высокогорья сдерживало нашествие кусачих паразитов — одних блох ничто не могло остановить. Кроме того, в недавних вылазках людям помогала зимняя стужа, но теперь наступала весна.

День выдался безветренный, пригревало солнце, его тепло ощущалось на обнаженной коже. Это чувство было таким ярким и эротичным, что у Кэма грудь покрылась мурашками — Эрин подумала, что от холода. Пришлось ее пощекотать, чтобы согласилась хотя бы закатать рукава. Разохотившись, она стащила юбку, даже не проверив, нет ли кого поблизости, отчего Кэму стало немного не по себе. Внутри хижины негде было скрыться от чужих глаз, женщина почти целый год совокуплялась в ней с двумя мужиками, и все-таки за Эрин Кумбс никогда не водилась склонность к эксгибиционизму. Наоборот — несмотря на отчаянную боязнь холода, она брезговала ходить в общий горшок и в любую погоду выбиралась наружу. «Я делаю пи-пи, а люди смотрят», — говорила она.

Неожиданное безразличие подруги обеспокоило Кэма. Жизнь после катастрофы многим затуманила мозги, поменяла характер не в лучшую сторону. Сам он сумел приспособиться к окружению, развить острое чутье.

Если шкура Кэма стала слишком светлой для латиноса, то кожа Эрин теперь напоминала слоновую кость с лиловыми прожилками шрамов. Пока они завтракали липкой кашицей из костяной муки и горького лишайника, в которую вместе с соскобами оранжевой поросли затесалась каменная крошка, Кэм украдкой посматривал на хрупкую фигуру и маленькие груди.

Осколок камня попал юноше на больной зуб, и Эрин принялась осыпать любовника поцелуями, прижимаясь к его телу теплой кожей. Кэма охватило острое ощущение счастья.

Рассматривая соседнюю вершину, он крепко обнял подругу за плечо. Заглянув ему в глаза, она ткнула пальцем в сторону долины и спросила:

— Возьмешь меня с собой?

 

3

Незнакомец сказал, что его фамилия — Голливуд. Один Прайс счел нужным сострить:

— Как же, как же… Знавал я там кое-кого!

Пришелец вроде бы нахмурился. Трудно было сказать — наночастицы практически сгрызли юношу изнутри, адская боль делала его мимику судорожной и неопределенной. По виску расползлись бляшки и сыпь. Кожа вздулась в местах, до которых добрались насекомые, особенно на шее, где укусы слились в сплошную массу из трех отвратительных беловатых шишек. Тут не одна сотня летучих тварей поживилась.

— Я пришел отвести вас на наше место, — заявил Голливуд. В избушке воцарилось молчание. Гость опять нахмурился, не вставая с кровати, обвел окружающих взглядом. Парню не было еще и двадцати. Черноглазый, черноволосый, подтянутый, похожий на японца — настоящий калифорнийский мальчишка-серфер, растягивает слова на тамошний манер, вздергивает подбородок перед каждой паузой.

Он напоминал Кэму его собственных братьев, смуглокожих, но в остальном ничем не отличавшихся от соседей, коренных американцев. На западном побережье великая нация во всей красе проявила себя как плавильный тигель, смешав разные культуры в одну и приправив ее соусом из невиданных свобод и благополучия.

— На той стороне долины, — пояснил Голливуд, — у нас есть врач, сельхозинвентарь. И, это… куда больше свободного места.

— Почему? — спросила Эрин.

— Просто повезло.

В его широкой улыбке не было и намека на тревогу.

— Я не о том. Почему ты рисковал жизнью? Какая вам с этого польза?

Парень осторожно пожал плечами, но даже этот легкий жест заставил его зажмуриться от боли. Он, видимо, не раз прокручивал предстоящий разговор в мыслях.

— Вы здесь, а мы там — нехорошо так.

— А рация у вас есть? — спросил Сойер.

Кэм с удивлением оглянулся на приятеля. Такой вопрос можно было ожидать скорее от Прайса. Какая разница? Военные из Колорадо не пришлют за ними самолет, даже если бы тот мог сесть в горах.

Японец кивнул.

— Да, коротковолновка.

— Гражданский диапазон или любительский?

— Кажется, любительский.

— Сколько вас там? — спокойным тоном продолжал расспросы Сойер. Что-то очень уж он невозмутим. Видимо, вопрос о рации — лишь отвлекающий маневр. Кэм попытался подать приятелю знак, но тот словно ослеп и не замечал ничего вокруг, вперив взгляд в лицо Голливуда.

— Вместе со мной — девять.

«Боже, их меньше, чем нас!» — подумал Кэм.

— Еда, жилье есть? — допытывался Сойер.

— Есть домик и как бы отдельная квартира во дворе. И еще — огромная цистерна с пропаном. Отапливались газом всю зиму. А теперь хотим вырастить как можно больше овощей, так что без вашей помощи мы не справимся. У нас только четверо по-настоящему взрослых.

Ладонь Сойера дрогнула и сжалась в кулак.

— Трудно поверить, что вы смогли выжить так близко от опасной зоны. Вам наверняка пришлось постоянно делать вылазки на ту сторону, так ведь? — спросил Голливуд.

Несколько человек отвернулись, скрывая эмоции. Голливуд бросил на них озабоченный, ищущий взгляд.

— Да, мы — такие, мы — крутые, — вставил Кэм.

Японец снова расплылся в улыбке:

— Вот поэтому мы и хотим с вами объединиться.

После Йоргенсена убили Лумаса — его звали то ли Чед, то ли Чак, — торгового менеджера с волосатой, как у животного, грудью и толстым платиновым кольцом на толстом же пальце. Кэм отвлек ленивого сучару окриком, а Сойер подскочил сзади и шарахнул молотком по черепу. Лумас рухнул на четвереньки и заскулил. Он всегда скулил. Кэм отбил себе носки и голени, пиная грузное тело, пока Сойер не оттолкнул его и не прикончил лежачего.

Разделка туши оказалась нелегкой задачей. Драгоценное мясо предстояло как следует законсервировать, разделить на порции. Сладкий жирок с солью…

Следующим в списке Сойера шел Джим Прайс, но Кэм не хотел лишних осложнений. Лумаса никто не любил, в то время как Прайс сделался неоспоримым лидером самой большой группировки на вершине — некоторые в нем просто души не чаяли. Планировалось устроить «честную» лотерею, которую можно было исподтишка контролировать, но тут сдохли последние батарейки, и Нэнси Мак-как-там-бишь-ее вскрыла себе вены от запястья до локтя.

Потом с любимого утеса Кэма бросилась вниз миссис Льюелинг. Видимо, думала, что там уж до нее не доберутся…

Когда они возвращались из набега в опасную зону, пробираясь в лагерь по глубокому, до колен, снежному крошеву, что-то лопнуло во внутренностях Пита Чуйко. Он истекал кровью целых восемь дней, сопровождая каждое движение окружающих взглядом, в котором сквозили понимание и ужас, пока его зрачки наконец не остановились в одной точке.

Тиммерман скончался от воспаления легких.

А после бесплодной вылазки к домикам для туристов, которые они обчистили еще в прежние набеги, уже на безопасной высоте вдруг упала как подкошенная Эллен Джентри. Люди говорили: инсульт — не повезло. Сойер не мог сдержать смех. «Да нет, — возразил он, — нам-то еще как повезло».

Семь человеческих тушек позволили остальным дотянуть до весны.

— А что, если это западня? — Сойер приблизился к Кэму сзади и остановился, задумчиво поглядывая на зазубренный северный хребет.

— А-а, ты еще не перестал со мной разговаривать, — Кэму хотелось скрыть за шуткой облегчение и любопытство, но вышло неуклюже, и он тут же пожалел — в последнее время Сойер повсюду слышал двусмысленные намеки и мог запросто полезть в бутылку. Начнешь извиняться, получится еще глупее. Чего ради тратить нервную энергию?

Юноша вернулся к своему занятию — взламыванию затвердевшего снежного наста лыжей для слалома, зарекомендовавшей себя на удивление разносторонним инструментом.

Сойер сделал шаг, словно собрался уходить. В действительности он просто хотел привлечь внимание.

— Парнишка, возможно, врет, — с расстановкой произнес Сойер. — Что, если наши соседи решили подогнать скот поближе к бойне?

Кэм посмотрел на девственно-белый снег, открывшийся под толстой коркой грязного льда. Как если бы природа подбросила утомленному разуму готовую метафору. Но снег выглядел чистым только на первый взгляд, он был спрессован силой земного притяжения и оттепелью. Кэм снова принялся долбить сугроб лыжей.

— Ты сам подумай, — Сойер опустился рядом с ним на колено и принялся складывать куски смерзшегося снега на одеяло, заменявшее им носилки. — Пока дойдем, будем валиться с ног. Даже четверо взрослых справятся — проломят башку и поминай как звали.

— Не проломят.

— Или одних баб себе оставят.

Кэм посмотрел вправо-влево — лишь каменные изломы темнели на фоне бледного неба. Прайс отрядил им в помощь шестерых, наряд таскал снег мелкими партиями в хранилище — естественное углубление в базальтовом ложе, один край которого надстроили и укрепили. Недалеко от них, сидя на гранитной плите, Эрин подставила тело лучам солнца. Девушка отпросилась с работ, пожаловавшись на головокружение.

Не сводя с нее глаз, Кэм, понизив голос, возразил:

— Нет, не станут они этого делать. На такой риск пошли, столько усилий… Голливуд мог и не добраться.

— Но ведь добрался!

— Из нас тоже не все дойдут.

— Это точно! Если кое-кто не дотянет, нам с тобой, считай, повезло, — Сойер небрежно схватил покрывало за два конца, жестом предлагая Кэму последовать его примеру. — Западня — не западня, а идти так и так надо. Просто хотел напомнить тебе, чтобы не терял бдительности.

— Посылать парня был резон, только если им на самом деле нужна помощь.

Сойер мотнул головой.

— Если… — начал он, но передумал. Видимо, мысль оказалась слишком неприятной, чтобы произносить ее вслух.

Еще какое «если»!.. Если переход и удастся, что их ждет в будущем? Опять убийства и людоедство? Достойны ли они жертвы Голливуда и не лучше ли подохнуть на месте?

Альберт Уилсон Сойер был себялюбив, как крыса, и, стоило ему почуять угрозу, не колеблясь прибегал к насилию. Эти свойства помогали ему выжить в самых трудных условиях. Кэму здорово повезло обзавестись таким другом, и он поддерживал приятеля почти инстинктивно, но в один прекрасный день сильные стороны Сойера могли обернуться слабостью, если только тот не перестанет лезть на рожон и видеть угрозу там, где она существовала лишь в его воображении.

Кэм бросил еще один взгляд на Эрин и дальше — в долину. Его охватила глубокая, безнадежная печаль, он с трудом сдержался, чтобы не сказать вслух, что сожалеет о своей участи и том, как низко они пали.

Конец света притаился на четвертой полосе газеты «Пчелка Сакраменто». Если бы не Мэтт Хатчинсон — приятель Кэма и большой любитель политических сплетен, — юноша вряд ли обратил бы внимание. После двух лет учебы в университете мозги у Мэтта окончательно съехали набекрень. Хатч, как его звали друзья, не пропускал ни одной разоблачительной программы типа «Под перекрестным огнем» или «60 минут», при каждой их встрече, клокоча от негодования, то советовал посетить какой-нибудь веб-сайт, то настойчиво совал прихваченную с собой мятую газетную вырезку. Для завзятого лыжника он вел себя по меньшей мере странно. На пик Медвежий люди попадали по разным причинам, однако жадное внимание к политическим махинациям двадцать первого века в их числе не значилось.

Пик затерялся в абсолютной глуши. Зимой число местных жителей едва переваливало за четыре сотни. Сверх того, в течение недели, обычно на выходные, наезжало еще около тысячи туристов. С наступлением лета численность постоянных обитателей сокращалась до нескольких десятков. За места культурного отдыха могли сойти лишь пиццерия без лицензии на продажу спиртного, единственный бар с одним бильярдным столом да угловая комната бензоколонки с шестью игровыми автоматами модели 1997 года. Кабель то и дело отказывал, временами полностью вырубались электричество и телефонная связь, и не менее одного раза за лыжный сезон снегопад блокировал все ведущие на вершину дороги.

Кэм относился к Мэтту дружелюбно — вошедший в раж приятель представлял собой забавное зрелище. Хатч, сам того не замечая, иногда вслух спорил с говорящими головами в телевизоре. Кэм не смотрел ничего, кроме спортивных программ. Везде постоянно что-нибудь бомбили, кого-нибудь насиловали, отравляли воду и хищнически вырубали леса. Так недолго и депрессняк словить.

Юноша приготовился к очередному излиянию, когда Хатч, ворвавшись в захламленную штаб-квартиру лыжного патруля, хлопнул его свернутой в трубку «Пчелкой» и воскликнул: «Нет, ты слышал, что творится?»

— Да-да, Хатч, с ума можно сойти…

— Но ты ведь еще не знаешь, о чем я говорю!

Застегивая ботинки и положив газету рядом с собой на скамью, Кэм послушно пробежал несколько абзацев. Четыре смертельных исхода в Эмеривилле и Беркли, еще четверо, а может быть, и больше, серьезно больны. Поначалу ошибочно полагалось, что смерть вызвала агрессивная бактериальная инфекция. Дочитать до конца не вышло — Бобби Джегер, завязывая шнурки на своих ботинках, бесцеремонно опустил зад прямо на газету. Кэм отпихнул его, оба заржали, и Бобби шмыгнул к выходу, пока Хатч и его не взял за пуговицу.

Кэм тоже поднялся. Он не любил опаздывать на «первый прогон». Так на базе называли халявный спуск, когда вся разметка и вехи уже проверены, а лыжные лифты еще не включили для публики. Горный склон представлял собой манящее сочетание панорамных видов и скрытых от глаз лощин и островков леса. Выпадали дни, когда солнце светило так ярко и стояла такая звонкая тишина, что он снова чувствовал себя мальчишкой.

Кэмерон Нахарро не тащил на себе креста по жизни. Слегка раздражала нехватка денег, к женскому телу не прикасался восемь месяцев, мать постоянно зудела по телефону, что он забрался в такую даль, но, как все любители спорта, Кэм умел без остатка растворяться в своем увлечении. Ничто не могло сравниться с ощущением звериного азарта и послушности мышц. Огибая деревья, устремляясь вниз по склону для могула, он пьянел от скорости, уверенности в себе и ясности в голове.

Кэму исполнилось двадцать три года.

— Хатч, друган, иногда ты такой занудный, — посетовал он, пока оба спускались по узкой дорожке к лыжным козлам.

— Ну, так что ты думаешь?

— Я думаю, что у тебя совершенно нездоровые интересы. Смотри, какое утро! Лови кайф, пока не началась пурга и не отправили расчищать склон для детишек.

Весь март снег шел как по заказу, и на вечер сводки снова обещали обильные осадки.

— Нет, правда, — не сдавался Хатч. — Помнишь, пару лет назад все перепугались из-за вспышки менингита? А как налоговые денежки тратили на поиски сибирской язвы, помнишь?

Кэм пожал плечами. У лыжных козел присела на корточки, поглаживая края новеньких «династаров», Табита Дойл. Юноша заготовил улыбку на тот случай, если они встретятся взглядом. Шансы, понятное дело, были невелики. Среди местных на каждую особу женского пола приходилось по три парня, многие куда симпатичнее его. К тому же Табби только что порвала с прежним ухажером. В конце концов, Кэм выделялся среди персонала цветом кожи. Горные лыжи — спорт белых. Даже проработав на пике три года, смуглый юноша все еще притягивал к себе удивленные взгляды. Не каждой девушке такое понравится. Табиту и красавицей-то трудно было назвать — на маленьком личике выделялись припухшие, вечно растрескавшиеся губы. Но на ком тут еще практиковаться?

Хатч тараторил без умолку:

— Почему у властей штата нет объединенной в сеть медицинской базы данных, хотел бы я знать?

— Вы об эпидемии этой, что ли? — спросила Табби.

Кэм лишь пожал плечами в ответ:

— Хатч раскипятился не на шутку.

— Думаете, я не волнуюсь? Вы прессу сегодня утром читали?

— Только эту. — Хатч помахал газетенкой. — Четверо мертвецов.

«Надо же!.. И сюда ее притащил. Гороскопы в лыжном лифте собрался читать?» — промелькнуло в голове у Кэма.

— Тридцать восемь, — поправила Табита.

После полудня военные и Национальная гвардия задействовали в районе залива Сан-Франциско протоколы реагирования на биологическую угрозу, закрыли все аэропорты и заблокировали все скоростные автодороги. Людям советовали не выходить на улицу, не уезжать, не открывать окна и не включать кондиционеры. Мать, трое братьев и годовалая племянница Виолетта, почти все друзья и знакомые Кэма оказались в ловушке гигантской карантинной зоны.

Дозвониться удалось только с седьмого раза. Не зря говорят: семерка — счастливое число. Кэм проболтал с матерью сорок минут, пока та сама не велела повесить трубку. Сказала, что прекрасно себя чувствует. Просила помолиться за братьев — она не смогла с ними связаться, сколько ни пыталась, и только видела дым на горизонте да иногда слышала звук сирены. По телевизору показывали карту отмеченных красным цветом районов на восток от залива — как раз по соседству с Конкордом, где жил Грег.

Говорят, что самые неугомонные матери — еврейки, однако мать Кэма, испанская католичка, умела оперировать комплексом вины, как вор отмычкой. У нее находился ключик к любой ситуации.

В беседе с третьим сыном мама предстала воплощением доброты.

Христос, видимо, знал, что делал, превратив ее сыночка в «ми пахарито вагабундо» — дорогую ее сердцу птичку-бродяжку, зато как она теперь рада, что Кэмерон оказался вдалеке от родных мест. Мать просила не возвращаться, ибо главным отныне стало продолжение рода Нахарро.

Хатч намылился драпать на восток, в Неваду — туда многие бежали, — но Кэм не хотел остаться без телефона. Ему мерещились звонки, он даже иногда поддавался наваждению и снимал трубку. А всего несколько дней спустя, когда попытки сдержать эпидемию потерпели окончательное поражение, выяснилось, что наночастицы сами собой погибают на большой высоте. Несколько сотен зараженных сумели обойти блокпосты и укрыться в горах. Ходили слухи о пилоте, открывшем люк военного транспортника и выбросившем за борт взбесившегося десантника. Никто не знал точно, какая именно высота гарантировала защиту от техночумы, тем не менее начался беспорядочный массовый исход, которому никто не мог помешать, кроме самих беженцев, — сотни тысяч гражданских и военных пробивались сквозь толпы себе подобных, между брошенных и разбитых машин, топча тела визжащих в агонии калек. Тех, кому повезло выбраться из этого ада, на склонах сьерры встречал наметенный за три дня пурги восьмидесятисантиметровый снежный покров.

Сойер шел первым, за ним по льду и снегу топал Кэм, он все еще не мог оторвать взгляда от долины и чуть не упал, ударившись голенью о камень. Напарники переглянулись. Сойер кивнул, словно в знак согласия, хотя Кэм ни о чем его не спрашивал.

— Я хотел тебе кое-что показать, — поманил его спутник.

— Давай сначала сбросим снег в хранилище.

— Пока нет никого…

Сойер так резко опустил свой край одеяла, что Кэму пришлось наклониться вперед всем телом, чтобы не растерять груз.

— Вот ради чего ты тут уродуешься? — хмуро спросил Сойер.

— Не все же уйдут с нами…

— Пусть сами о себе позаботятся. — Сойер направился вниз по склону.

Кэм поспешил за ним, бросив последний взгляд на Эрин. Девушка распласталась на теплом граните и пролежит так без движения не один час, если не потревожить.

— А вдруг придется вернуться? — заметил Кэм. — Те, что остались, могут еще пригодиться. Я как лучше хотел.

Сойер только хмыкнул в ответ.

Через полминуты он замер и спрятался за валуном. Метрах в пятидесяти ниже по склону топал Даг Силверстейн. При двухметровом росте Даг был худ как щепка. Вернее, таким он был в самом начале, при первой встрече с Кэмом, теперь же и вовсе превратился в подобие огородного пугала. Сжимая в охапке свившиеся кольцами куски жесткой противокомариной сетки, он смахивал на выходца из другого мира. Ага! Готовится к охоте на кузнечиков. Сойер подождал, пока долговязая фигура скроется из виду, и только тогда покинул укрытие.

Западная оконечность высокогорного плато, где они жили, сужаясь, переходила в длинный, косой кряж, напоминавший трамплин для прыжков в воду. Еще дальше тот сползал к океанскому берегу нагромождением вершин и впадин, высота гор постепенно понижалась, закрывая горизонт последней, горбатой, как спина тиранозавра, холмистой грядой. И лишь прямые линии и петли немногих заметных отсюда дорог, гирлянды высоковольтных передач да одинокая далекая радиовышка свидетельствовали, что на равнине совсем недавно существовала человеческая цивилизация.

Почву на хребте изрыли норами сурки — старшие братья белок, покрытые жестким красно-коричневым мехом, с толстыми хвостами и мускулистыми лапами — верткие, как неприличные мысли. Все проверенные норы, похоже, были брошены обитателями, но Кэм все же решил поставить три коробчатые ловушки. Он не заглядывал на этот участок несколько недель — во-первых, Мэнни был рад без памяти, что ему доверили собственное дело; во-вторых, сурков мог спугнуть топот лишних ног. Юноша надеялся, что Сойер привел его сюда, чтобы показать свежие следы, новые норы либо весенний приплод, или — учитывая его мрачное расположение духа — доказательство, что все сурки давно передохли.

Нос щекотали запахи полыни и сосновой пыльцы. Кэм подставил лицо ветру и тут заметил странную выцветшую полосу, пересекавшую долину с севера на юг.

— Господи, и это все, что ты хотел мне показать?

Альберт оглянулся с явным недоумением. Кэм махнул рукой в сторону долины. Сойер быстро скосил глаза.

Буро-серые проплешины огромных размеров — больше полутора километров в ширину каждая — искромсали вечнозеленые леса. Кэм отчаянно пытался прикинуть в уме масштабы бедствия, мысли путал нахлынувший ледяной ужас: «Неужели все наши потуги впустую?»

— Это наночастицы поработали?

Сойер отрицательно покачал головой:

— Жучки или термиты. Если бы наноорганизмы достигли степени саморазвития, на которой научились разъедать древесину, они бы уже явились в гости на нашу гору. Пошли!

Кэм переставлял ноги медленно и осторожно, не в силах оторвать глаз от открывшейся внизу картины разрушения. В конце концов, эрозия почвы и оползни прикончат уцелевшие после нашествия жучков и термитов деревья. Долина превратится в безжизненное море грязи. И это лишь вопрос времени.

Пройдя еще двадцать метров, они достигли границы обитаемого мирка. Альберт остановился в ничем не приметном месте. Кэм заметил, что его спутник положил ладонь на кусок кварца с мутно-белыми прожилками. Сойер отмерил три шага и, прежде чем опуститься на колени перед одиночным валуном, бросил опасливый взгляд на верхушку склона. Камень как камень, но из-под него Сойер вытащил что-то завернутое в черный пластик.

«Еда!» — пронзила разум Кэма внезапная догадка. Он ощутил спонтанный прилив радости и благодарности. За ними с опозданием явилось чувство вины. Он тоже украдкой глянул вверх, вихрем закружились мысли об Эрин, случайных свидетелях, соленой ветчине и густой тушенке. Глаза сами собой закрылись, как у ребенка, внимающего шелесту разворачиваемого рождественского подарка. Сейчас, сейчас…

Сойер держал в руке револьвер.

Джим Прайс, как всегда, орал:

— Из Колорадо передают, что противоядие почти найдено! Им помогает экипаж орбитальной станции! Осталось совсем недолго!

Кэм обвел собравшихся взглядом — двадцать две фигуры. Все население горного пика столпилось на пыльной площадке перед избушкой Прайса, даже замотанный в одеяло Голливуд стоял, прислонившись к стене хижины. Вид у всех был одинаковый. Несколько месяцев лишений отразились на лицах обитателей горной вершины, превратив их в маски приговоренных к смерти.

О чьих-либо мыслях всегда легче судить по жестам и мимике, положению тела. Сторонники Прайса стояли позади вожака плотным полукольцом, скорее напоминавшим по форме слезу.

Никто из них не остался рядом с Голливудом. С чего бы это?

Джим взмахивал руками, как курица крыльями:

— Спасение вот-вот придет! У Колорадо — университеты, армия и астронавты…

— Не раскатывайте губу, — голос Голливуда прозвучал тихо, как шелестение ветерка, у парня не осталось либо сил, либо желания спорить. То, что гость произнес фразу безо всякого нажима, подсказывало, что он, возможно, повторяет свои доводы с обеда. — Колорадо последние пять месяцев долдонит одно и то же: еще немного, еще чуть-чуть… Им каких-то там проб не хватает.

— И все же лучше подождать!

— Всю оставшуюся жизнь?

Кэм, Эрин и Сойер, еще две пары и несколько одиночек остановились у края площадки. К ним присоединился Мэнни. «Большинство тех, кто с нами, согласятся идти, — сделал мысленный вывод Кэм. — Люди Прайса напряжены, насторожены. Наши, наоборот, спокойны».

Тому, что они были в меньшинстве, не приходилось удивляться.

У Маккрейни девять недель назад разбились очки, он не сможет передвигаться без поводыря. Ему нашли другие, но в них Маккрейни почти ничего не различал с расстояния больше трех метров. Джордж Уэксмен осенью из-за атаки наночастиц потерял глаз и теперь отказывался выходить за барьер. Сью Спенглер — на шестом месяце беременности. Даже если согласится рискнуть, с таким пузом далеко не уйдет, а ее любовник, Билл Фолк, без нее — никуда. Эйми Вонг и Эла Пендерграффа удерживал на месте маленький ребенок, сынок Саммер.

Не отходя от Прайса ни на шаг, Лоррейн вылила на сторонников новый водопад слов, обращаясь ко всем сразу и ни к кому конкретно:

— Нам ни за что не пройти через долину! Вы только посмотрите на него — он сюда-то еле добрался, а кормежка у него была получше нашей!

Кэм спокойно возразил:

— На этой вершине нам тоже нечего ловить. Здесь слишком много народу, и выжить смогут только единицы.

— Зачем уговариваешь? Пусть остаются, — пробормотал Сойер.

— Голливуд не выдержит перехода. Чтобы прийти в себя, ему потребуется еще несколько недель. Мы тоже могли бы набраться сил, доев припасы.

— Фиг вам! — выкрикнул Маккрейни.

— Без припасов мы долго не протянем! — Прайс демонстративно выступил вперед. Фолк и Даг Силверстейн шагнули за ним следом.

Безучастность на лицах собравшихся сменилась гримасой жадности и нетерпения. Уэксмен и несколько отдельно стоящих фигур поспешно отодвинулись из круга, но Кэм, ощутив прилив адреналина, наоборот, ступил прямо в его центр.

В такие моменты он как никогда остро чувствовал разницу между собой и остальными, его смуглая кожа как бы обретала вес и плоть — юноша начинал ощущать ее физически, особенно лицом, широкими скулами. Промелькнуло опасение, не выдаст ли он мимикой сокровенные мысли, не заметят ли другие, что ему страшно?

— Выслушайте меня, — попросил Кэм.

«Я нашел эту штучку на роскошной зимней даче с видом на реку, — рассказал накануне Сойер, — помнишь эти хоромы?» Кэм помнил: рай на земле, да и только, — шестиметровый диван вокруг сложенного из камня камина, двойные рамы, огромная печь, два нагревателя воды и целая цистерна пропана. Они прочесали сваленный в кучу лыжный инвентарь и запасы консервов, набивая и так уже раздутые рюкзаки, оставляя ошметки кожи и кровавые отпечатки пальцев на мебели из полированного дуба. «Дело швах, — продолжал Сойер. — Этот скот Лумас начал припрятывать еду. Прайс опять носился с идеей выборов. Я прикинул, что девятимиллиметровый ствол и две пачки патронов могут пригодиться больше, чем лишняя пара пакетиков с крекерами».

— Нам здесь больше ничего не светит, — Кэм старался говорить ровным тоном, не повышая голоса. — Мы и так чуть не отдали концы. Вы же сами знаете. Попытка перейти на другую вершину опасна, но нам ничего иного не остается.

Прайс потыкал указательным пальцем в направлении Кэма и его группы.

— Идите, если хотите. Мы вас не держим. Но мы не позволим доесть всю нашу провизию!

Кэм даже пожалел, что не испытывал к Джиму ненависти. Так было бы проще. Прайса окружали хорошие люди, лучшие из лучших по определению, бойцы. Они вместе истекали кровью, делились последним и в холода согревали друг друга теплом своих тел. У них общие грехи. Разве это не стоило попытки спасти их?

Спасутся они — возможно, и ему простится.

Кэму хотелось добрым поступком загладить собственные грехи. Если все начать сначала, зажить лучшей жизнью, может быть, еще получится не вспоминать об ужасах, творившихся на этой горе под оком холодных, бескрайних небес.

Прайс в поисках поддержки оглянулся через плечо на группу сторонников, точь-в-точь как перед ним это сделала Лоррейн:

— Мы никому не позволим брать еду сверх установленной меры!

В центр круга к Кэму, опередив Сойера и Мэнни, выскочила еще одна одинокая фигура — Бакетти.

— Еда — наша тоже! — воскликнул он, обнажив в комке бороды гниловатые зубы. За последние несколько дней Кэм не слышал от бедолаги ни слова, давно махнул на него рукой и теперь ощутил, как в сердце шевельнулась странная гордость.

Такое чувство — слабость, отвлечение разума.

Прайс продолжал орать:

— Это — общая еда!

— Именно! — рявкнул в ответ Сойер. — Бакетти, я сам и эти ребята чуть спины не сломали, таская припасы в гору. Мы заслужили напоследок поесть вдоволь…

— Голосовать! Давайте проголосуем!

— …и мы поедим вдоволь, Прайс. — Сойер перенес вес тела на выставленную ногу. Даг Силверстейн тоже подался вперед.

Кэм остановил их, подняв руки. Силверстейн отступил, но Сойер не уходил из круга. Юноша в отчаянии толкнул приятеля, одновременно скользнув руками по его груди сверху вниз. Оружия под одеждой вроде бы не было.

Дыхание Прайса смердело перекисшим желудочным соком. Кэм, пересилив отвращение, придвинул лицо вплотную и произнес:

— Пошли с нами, Джим.

— Пусть остаются, — прорычал Сойер.

— Мы обязательно дойдем, — гнул свою линию Кэм, — Голливуд уже разведал самый легкий путь. Мы доберемся до них быстрее, чем он до нас. Ну же! Весной в горах всегда идут дожди. Как только начнутся — сразу выступаем.

По расчетам Сойера, в зоне низкого атмосферного давления граница наночумы смещалась ниже на добрых триста метров. Обитатели вершины выбирали для вылазок наихудшую погоду. Риск поскользнуться в темноте и холоде на льду или мокрых камнях, попасть под снежную лавину или заблудиться стоил того, чтобы уменьшить время контакта с наночастицами.

— У нас просто нет выбора. Неужели ты не понимаешь? — продолжал Кэм, — если здесь останутся больше пяти-шести человек, к декабрю вы будете жрать друг друга.

 

4

Рут каждый день, иногда по несколько часов кряду, висела у иллюминатора. Командир корабля Уланов пытался отвадить ее от дурной привычки приказами, просьбами и даже шутками — приемчики и подходцы непрерывно менялись подобно обволакивающему Землю облачному слою, — но мир международной космической станции был тесным и стерильным, а Рут, чтобы думать, требовалось свободное пространство.

Кроме того, чем еще развлекаться на орбите, как не подначками?

Иллюминатор в лабораторном модуле сделали по единственной причине: конструкторы намечали проведение экспериментов с жидкостями и материалами в открытом космосе. Рут давно уже демонтировала пару манипуляторов — они только загораживали вид. Наука ради науки никого больше не интересовала.

Ночную сторону планеты окутывала доисторическая тьма. Женщина терпеливо ждала, предаваясь мечтаниям. Восход солнца неизменно вызывал у нее восторг, хотя на низкой орбите это событие повторялось каждые полтора часа. Наблюдение за рассветом вдохновляло ее.

— Доктор Голдман!

Астронавтка вздрогнула, услышав отозвавшийся гулким эхом под сводами лаборатории окрик Уланова. Последнее время у командира вошло в обыкновение пугать ее, застигая врасплох, — немудреная затея, если учесть, что через перешеек, соединявший лабораторный модуль с главным корпусом станции, любой мог проскользнуть легко и бесшумно. Так когда-то ее папа пытался отучить терьера Келса грызть диван — лечение шокотерапией. Видит бог, Рут реагировала как последняя идиотка, вела себя точь-в-точь как та глупая собака — вступала в спор, хотя прекрасно понимала, что Уланов ломает комедию. Слишком уж много времени тратил он на попытки довести ее до белого каления. Их поединки превратились в осторожный флирт между начальником и подчиненной, что шло вразрез с железным правилом, запрещавшим панибратство на борту. Борьба с соблазном требовала от командира больше усилий — ему еще и авторитет надо поддерживать.

Они действовали друг другу на нервы, но в то же время заряжали друг друга энергией — хорошо уже, что уныние хоть иногда удавалось развеять. Рут не отрывалась от иллюминатора, намеренно провоцируя командира.

— О чем ты тут все думаешь? — поинтересовался Уланов. — Ты миллион раз смотрела в это окошко. Что нового ты там можешь увидеть?

В условиях земного притяжения через лабораторный модуль было бы невозможно пройти. Оборудование свисало с трех стенок куба, его привинтили болтами между оригинальными приборами и компьютерами. Все почти в один тон — и грязно-белые переборки, и серые металлические панели. Командир корабля тренированным движением подобрался ближе и, останавливая вращение, уперся ступней в потолок.

Николай Уланов был великоват для космонавта: грудная клетка в два раза объемнее, чем у Рут, квадратное лицо из-за перераспределения жидкости в организме в условиях невесомости расплылось до устрашающих размеров. Похоже, Николай считал, что крупные габариты дают ему психологическое преимущество, и любил глыбой нависать над ней — как сейчас.

Запах его тела — плотный, ярко выраженный — наводил Рут на мысли о Земле. Добротный, прямолинейный, манящий запах. Она наконец оторвалась от иллюминатора. И как ему не надоело корчить из себя страшного русского медведя?

Уланов, словно прочитав ее мысли, безо всякого перехода сменил тон. Теперь он был волком, изворотливым и хитрым. Новый зверь произнес спокойным голосом:

— Товарищ, ты хочешь, чтобы я наглухо закрыл это окошко? Приставил к тебе соглядатая? До тебя не доходит важность моих требований?

Затеплившаяся в сердце Рут искорка озорства погасла. Может быть, так лучше.

— Я все перепробовала.

— Из Индии только вчера прислали новые схемы.

— Что можно было сделать на орбите, я уже сделала.

Командир промолчал. Он всегда молчал в ответ на ее признания в собственном бессилии. Хороший приемчик — пусть подчиненная поджарится на медленном огне стыда и досады. Раньше она бы выпалила обещание работать больше и лучше. Теперь же оба висели в пространстве, не произнося ни слова.

Наконец Рут украдкой взглянула на командира. Большие карие глаза смотрели не на нее, а в иллюминатор, где черный изогнутый край планеты озарялся ярким, почти белым светом.

— Снег практически растаял, — проговорила Рут. — В Колорадо могли бы расчистить участок автострады для посадки.

— Если мы покинем орбиту, то уже никогда на нее не вернемся. — Это опять пробудился сердитый медведь.

Астронавтка кивнула. Год чумы, как его окрестили, внес сумятицу и в календарь, и в историю. Решение остаться на орбите оправдало себя во многих отношениях. Жизнь остановилась и начиналась заново. С тех пор как последний шаттл одиннадцать месяцев назад (запущенные европейцами неделю спустя транспортные ракеты не в счет) стартовал из космического центра имени Кеннеди с Рут Голдман на борту, жизнь на Земле изменилась до неузнаваемости.

— Мы не уйдем с орбиты до последнего момента, — добавил Уланов. — Президент не отдал бы приказа, не имей он на то оснований.

«А ты и рад — можно за своих повоевать», — подумала Рут.

Родина Уланова, как и все остальные страны планеты, должно быть, страшно обезлюдела. Горстки россиян бежали в афганские горы и на Кавказский хребет — полоску зазубренных скал, втиснутую между Каспийским и Черным морями, — и теперь вели бестолковую и жестокую войну с чеченцами и полчищами беженцев из Турции, Сирии, Саудовской Аравии, Иордании и Ирака. Могло быть хуже, додумайся израильтяне эвакуироваться туда же, а не на юг, в Африку и на Эфиопское высокогорье.

На Ближний восток и в Иерусалим наконец пришел желанный мир.

Орбитальная станция еще изредка получала радиосообщения от русских с просьбами произвести космическую разведку или передать американцам призывы о помощи, а подчас — сбивчивые воинственные заявления, клеймившие происки мусульманских врагов. Уланов, если позволяли положение на орбите и погода, ежедневно отправлял фотографии высокой четкости, исправно передавал каждую просьбу о помощи, но прежде принес клятву, что не будет действовать во вред интересам США.

Рут протянула руку сквозь сноп солнечного света из иллюминатора и тронула командира за плечо. Она неправильно рассчитала движение — инерция заставила обоих потерять равновесие. Астронавтка усилила хватку, чтобы не отлететь в сторону. Комбинезон Николая был такой же ледяной, как его выдержка. Командир мельком глянул на женскую руку и посмотрел в глаза подчиненной. Нахмуренные брови расправились.

Рут первой нарушила молчание:

— Невесомость не дает никаких преимуществ без специального оборудования, которого у нас нет. В реконструкции я дошла до предела возможного. Да и расшифровку нам присылают слабенькую.

Торопясь опередить невидимый девятый вал техночумы, стартовый расчет куда-то задевал ее пробы для анализов. Не иначе, кто-нибудь засомневался, кому и зачем на орбите понадобились части человеческих тел. Наночастицы лучше и надежнее всего сохранялись в замороженных тканях.

— В Колорадо пользуются старыми электронными зондами, а в Индии вышли из строя почти все компьютерные программы. Они присылают неполные раскладки.

Уланов покачнулся и отцепился от нее.

— Ты всякий раз докладывала, что есть прогресс.

Рут не знала, куда девать руки.

— Верно. Я и сейчас еще учусь, узнаю новое.

Плавным жестом она обвела рукой оборудование и скользнула к атомно-силовому микроскопу для литографии, который всегда напоминал ей застывшего по стойке «смирно» гнома-крепыша. Гладкое тело «гнома» заканчивалось «плечами» — низким колпаком, прикрывавшим рабочую поверхность. Под широким конусом «шляпы» притаились компьютерная оптика и кантилеверы с иглами, заостренными до атомного размера. АСМ пришлось устанавливать боком, поперек лаборатории. Рут провела за окулярами столько времени, что теперь на ощупь развернулась вдоль корпуса микроскопа, оставив командира одного в вертикальной плоскости, тем самым нарушив субординацию. Женщина даже не заметила ошибки — она смотрела на темный сетчатый дисплей микроскопа.

Видит бог, восхваление стоящего за нанотехнологиями человеческого гения временно вышло из моды. Невидимая саранча унесла жизни почти пяти миллиардов человек и истребила тысячи видов животных.

Чума стала крахом не только для человечества — пройдет много веков, прежде чем выровняется кошмарный дисбаланс в окружающей среде, если на это еще можно надеяться. Во многих отношениях Земля превратилась в другую планету, и ученые пока были не в силах предсказать, какой облик примут леса, что станет с климатом, атмосферой и почвой.

— Ну, раз ты еще учишься… — начал было Уланов, подбирая подходящий к случаю тон, но Рут опередила его:

— Наш вариант можно усовершенствовать до бесконечности. Если прикажешь, могу проковыряться с ним еще лет пять.

— Шутишь?

— Если бы! — Рут пыталась найти слова помягче, чтобы правда не показалась слишком жестокой. — Электронному зонду в Колорадо едва хватает мощности демонтировать наночастицу размером в два миллиарда единиц атомной массы, не говоря уж о ее воссоздании, а глюки в индийских программах делают их схемы практически бесполезными. Наша техника, возможно, самая лучшая из оставшейся во всем мире.

— Чего ж ты тогда прекратила работу?

— Коля, я и так уже сделала все, что могла.

Рут прежде не приходилось испытывать к кому-либо подобных чувств — смеси теплоты и негодования. Это ее бесило. Конечно, не Уланову решать, оставаться или нет на орбите, однако он неизменно выступал за то, чтобы экипаж МКС находился в космосе до последней возможности, отказываясь поддержать Рут своим авторитетом.

В то же время Николая можно понять. Рут уважала верность данному слову и ответственный подход командира, искренне считая эти свойства частью собственного характера. Сходство характеров одновременно и притягивало их друг к другу, и разъединяло.

Пикировка могла бы продолжаться еще долго, да только за несколько недель, прошедших с начала таяния снегов в Скалистых горах, успела обоим поднадоесть.

Николай удалился в свой отсек, Рут вернулась к иллюминатору. Наблюдение за цветным ковриком земной поверхности внизу отвлекало разум, и вскоре он погрузился в привычное медитативное состояние, в котором подсознание получало возможность вонзить зубы в загадку наносаранчи. Когда Рут чертила напоминающие созвездия схемы или расщепляла наноматериалы на мудреные составные части для анализа, ее охватывало то же ощущение, как при выходе в открытый космос.

Рут Энн Голдман посвятила себя изучению нанотехнологий не ради революции в производстве, не ради создания панацеи от всех болезней и не ради борьбы с загрязнением окружающей среды или даже очищения небес от парниковых газов, хотя любила пускать пыль в глаза потенциальным работодателям рассуждениями на эти темы задолго до того, как ее «открыли» вербовщики из Министерства обороны и ее научные работы вдруг перестали публиковаться. Истинная причина была куда проще: коэффициент умственного развития Рут составлял 190 баллов, и, чем бы она ни занималась, это ей быстро надоедало. Разработка функциональных наноразмерных механизмов оказалась настолько увлекательным делом, что молодая специалистка частенько забывала о времени.

На пороге тысячелетия ведущие ученые радовались как дети, когда удавалось хотя бы вытолкнуть, протравить, поляризовать химическим путем или еще как-то воздействовать на атомы — поодиночке или на миллионы сразу, — собрать их в трубки, провода, листы или какие-нибудь другие мертвые формы.

Еще в студенческие годы, когда Рут тайком пробиралась по ночам в лабораторию, чтобы нацарапать на чьем-нибудь нанообразце «Привет, красавчег!» или «Элвис жив!», умные люди уже начинали лепить из первых неуклюжих трубок и проводов микропроцессоры, открывшие эру сверхбыстрых компьютеров.

Ко времени защиты докторской эти новые компьютеры и созданные на их базе сверхмощные микроскопы уже вовсю использовались в производстве первых настоящих нанороботов. Правда, роботы эти умели пока лишь бесполезно тратить энергию, тупо блуждая в стерильном растворе.

Самые кичливые ученые и самые слабонервные критики давно сравнивали нанотехнологии с играми в бога. Сравнение, как думала Рут, дурацкое и смешное — как можно сваливать в одну кучу умение вносить изменения в молекулярные структуры и сотворение целой вселенной? В ее глазах наноразмерные технологии ничем не напоминали божественный промысел и отличались от строительных лишь тем, что были миниатюрнее и точнее.

Молодая ученая главным образом занималась алгоритмами распознавания — мозгами наночастиц. Сборка микроскопических роботов пока еще относилась к разряду интересных задачек, но колею уже успели порядком изъездить — заурядности в лабораториях, разбросанных по всему миру, стремились переплюнуть друг друга, смастерив пимпочку позаковыристей. Рут не могла взять в толк, зачем это было нужно. Без конкретного назначения даже самый искусно сделанный робот оставался бесполезным курьезом — его и на стол-то не положишь.

Добыв с помощью наглости и убийственного сарказма научные гранты и окружив себя небольшой армией студентов-ассистентов, Рут приступила к решению главной задачи жизни.

Делу помогало то, что она была терпеливой, одержимой фанаткой со странноватыми наклонностями, вроде тех людей, что ловят кайф, прячась под раковиной в мужском туалете и пугая до икоты коллег-соперников. Рут закрутила интрижку с одним лабораторным бирюком — не столько из реального сексуального интереса, сколько из соображений удобства, а на хануку даже потрахалась со сводным братом. Это не помешало ей собрать урожай из шестнадцати патентов, которые, как потом оказалось, спасли ей жизнь. К тому времени, когда охрана расступилась, пропуская в кабинет молодой ученой юркого человечка из Минобороны, Рут исполнилось тридцать шесть лет.

Работа на госструктуры, в отличие от работы в частной лаборатории, никому еще не приносила известности, в то время как Рут прекрасно сознавала: ей нравится привлекать внимание к собственной персоне публикациями об успехах. Кому не хочется считаться звездой в своей области? Ее также мучили сомнения насчет работы на оборонку — разрушение, а не созидание, и все такое. Но представитель Министерства обороны оказался либо романтиком, либо хорошим актером. В нарисованной им картине будущего Рут, что твой Бэтмен, сражалась на передовой линии тайной борьбы, распоряжалась оборудованием стоимостью в миллиарды долларов, отражала нападения и предотвращала аварийные ситуации, вступала в интеллектуальные поединки эпических масштабов со злыми гениями из вражеских лабораторий или паскудными одиночками-любителями.

Вербовщик приманил ее возможностью оплаченных бюджетными деньгами экспериментов с микрогравитацией и невесомостью. Давно считалось, что свобода от земного притяжения откроет новый этап в развитии нанотехнологий, как это произошло с другими отраслями науки. Рут увидела реальный шанс вырваться в лидеры. Она сказала «да» и пять месяцев пребывала в нирване, имея доступ к невероятным ресурсам и обучаясь на курсах НАСА, пока в Калифорнии не разразилась техночума.

Вопреки слухам, наносаранчу запустили не военные. Рут не верила также, что это сделала какая-либо из четырех заявивших о своей причастности террористических группировок. Одна — как только стало ясно, что инфекция вышла из-под контроля, — быстренько забрала свое заявление обратно. Если у какой-нибудь маргинальной группы и нашлись бы необходимые средства и навыки, дизайн наночастиц был настолько сложным, что вряд ли имел в своей основе идею бессмысленного разрушения.

В отличие от обычных шарообразных или решетчатых форм, новая нанокозявка напоминала удлиненный вирусный крюк со жгутиками по краям — почти треть потенциала наносаранчи никак не использовалась. Добытый образец был похож скорее на прототип, в котором оставили место для дополнительного программирования. Беда только в том, что чертову тварь — продукт биотехнологии, то есть органики, — создали с единственной целью — обмануть систему иммунной защиты человека. Это было не оружие; жизненный цикл последнего всегда ограничивают, чтобы предотвратить бесконтрольное размножение. У саранчи же имелся лишь странный предохранитель, непригодный для управления ее поведением вне лаборатории.

Предохранитель срабатывал, когда атмосферное давление понижалось до семидесяти процентов от нормы. При достижении кодовой величины происходило полное саморазрушение наномеханизма. К сожалению, давление снижалось до этой отметки лишь на высоте 2916 метров над уровнем моря, а это означало, что при обычных колебаниях плотности воздуха наночастицы могли сохранять активность на высотах до 3000 метров. 19 августа, в безветренный солнечный день, в Колорадо случаи заражения встречались на отметке 3152 метров.

Почему создатели частиц выбрали эту, а не другую величину, никто объяснить не мог. Рут предполагала, что ученые из математических соображений просто округлили две трети от ста процентов — 66,6 — до семидесяти. Одному богу известно, сколько людей уцелело благодаря этой поправке. На больших высотах при перепадах давления каждый процент захватывал огромные территории. Если бы изобретатели остановились в точности на двух третях нормального давления воздуха, барьер опасной зоны передвинулся бы вверх до 3352 метров над уровнем моря.

Эти расчеты помогали приблизиться к пониманию замысла чудовищного по эффективности изобретения. Наносаранчу создал разум гения. Принципиальное решение, инженерные находки были одинаково блестящи. Все достижения Рут, снискавшие ей столько дифирамбов, бледнели на их фоне.

Ученая понимала, что раскрыть секрет техночумы можно, только вступив с ней в прямой контакт.

 

5

Как только Рут появилась в медико-биологическом модуле, инженер-исследователь Уоллес — а для друзей просто Билл — немедленно отстегнулся от велотренажера. Таймер показывал двадцать семь минут, но Билл, тем не менее, оттолкнулся от сиденья и стащил с запястья манжету. Даже пот не потрудился с нее вытереть.

Треск отдираемой «липучки» да пара звонков монитора сердечной деятельности — вот и все общение.

В МКС было теснее, чем в четырехместном купе поезда, несмотря на то, что внутреннее пространство делилось на лабиринт модулей. Обитатели станции просто не могли не натыкаться друг на друга. Уоллесу, в прошлом служившему в ВМС и игравшему в футбольной команде защитником, по большей части нечем было себя занять. Рут по опыту знала, что ничто не прочищает мозги лучше хорошей разминки, однако для физических упражнений на борту станции имелись лишь велотренажер да прикрепленный к нему эспандер. Она подозревала, что возвращается сюда только ради того, чтобы дать глазам отдохнуть от унылой одноцветности, порадовать взгляд красными и оранжевыми наклейками, что были налеплены на встроенные в стенки выдвижные ящики и контейнеры, ярко-желтыми коробками с медицинскими материалами из Европы. В тесной стальной коробке глаза тосковали по ярким краскам.

Волосы цвета ржавчины и рябые от веснушек щеки в шрамах от подростковых прыщей — словно ему выстрелили в лицо мелкой дробью — делали Билла Уоллеса непохожим на покорителя космоса из рекламных проспектов. Тем не менее, он побил американский рекорд по количеству проведенных на околоземной орбите часов еще до последнего полета и, подобно Рут, знал свое дело. Билл в одиночку заменял целую команду инженеров, электриков и механиков, из-за чего был оставлен на борту, когда троих из семерых членов экипажа эвакуировали челноком «Дискавери», чтобы обеспечить нанотехнологу дополнительный запас кислорода, воды и пищи.

Уоллес подплыл ближе, даже не пытаясь обозначить свои намерения словом или жестом. Ну и бог с ним! Это танго они танцевали не в первый раз. Рут отодвинулась — Билл грубо протиснулся мимо.

Женщина с трудом подавила искушение рявкнуть ему в ухо, вызвать хоть какую-нибудь реакцию, но прежний неудачный опыт подсказывал, что после таких проказ Билл еще глубже погружался в угрюмое молчание.

Рут подрулила к велотренажеру. Проплывая над ним, она зацепилась носками ног за мягкое сиденье и подтянула тело. Инерция развернула ее бедра в сторону, зад врезался в спинку тренажера — эх! Такой пируэт пропал!

На Земле будет не хватать ощущения полета, свободы кувырков. Хоть и бесхитростное, удовольствие это смешивалось с чувством вины: на планете — светопреставление, а она тут резвится — не пришлось бы потом плакать. По возвращении ее надолго усадят в инвалидную коляску. Мышцы и кости в невесомости сильно слабели; специальное питание и регулярные упражнения замедляли процесс, но только отчасти.

Рут, прежде чем пристегнуться, проводила Уоллеса взглядом, досадуя на себя за глупые страхи. Билла недавно передали ей в подчинение, он не позволит себе обидеть ее. Рут гордилась своей работой. Другие не меньше гордились своей выдержкой.

Уоллес вообще-то добровольно вызвался вернуться к семье на Землю, но центр управления полетом решил, что во время затяжной операции будет трудно обойтись без столь компетентного специалиста, и его уговорили остаться. Похвалы оказалось достаточно, чтобы он клюнул. Жену и дочку Билла вместе с другими важными лицами моментом погрузили в самолет Национальной гвардии Флориды и отправили на колорадский пик Пайкс высотой 4260 метров над уровнем моря. Там вскоре вспыхнула кровавая схватка за временный склад топлива, и семья Билла числилась среди погибших, но оставшимся на месте повезло еще меньше.

Неприязнь между двумя астронавтами вспыхнула из-за пачки морковного сока. Причина выеденного яйца не стоила. Просто члены экипажа МКС провели вместе в замкнутом пространстве слишком много времени. Межличностных конфликтов было на борту больше, чем втянутых в них личностей. Астронавту А не понравилось, что астронавты Б и В переложили запасы в другое место, в то время как Б взял привычку петь песни в стиле кантри и огрызаться, когда А, В и Г начинали возражать; В утверждал, что от Г воняет, и обижался на А за то, что тот назвал его дураком, и т. д., и т. п.

Дни протекали в угрюмой рутине. Чтобы хоть как-то развеять скуку, Рут «заминировала» два пакетика с соком. Подготовка сюрприза сама по себе стала развлечением. Жаль только, что оба пакетика взорвались в руках Уоллеса. Рут с опозданием поняла, что морковный сок — любимый напиток Билла. Тот воспринял шутку как личное оскорбление и, как только пылесос втянул в себя последнее облачко липких капель, обрушился на коллегу с обвинениями в нарушении правил безопасности и небрежном обращении с бортовой электроникой, которая могла пострадать от влаги.

Рут вздрогнула, услышав совсем рядом глухие удары рук и ног о переборки. Монитор сердечной деятельности тревожно пискнул. Женщина повернулась на звук, насколько позволяли застежки-липучки.

Пилот «Индевора», Дерек Миллз, элегантно затормозил в проходе, опершись о край люка вытянутой рукой и ногой.

Дерек вполне мог сойти за красавчика — массивный гладкий лоб, твердая челюсть. Однако Рут не нравилось, что тот с напускной невозмутимостью бросал жадные взгляды на ее хэбэшную маечку. Женщина прикрыла грудь локтем, делая вид, что вытирает пот со лба.

— Что?

Миллз увидел в розыгрыше с пакетиками сока призыв к бунту. Все шутки Рут он встречал безупречно-белозубым оскалом и воспринимал как приглашение к флирту. Дошло до того, что Миллз припрятал свою долю трубок с шоколадным пудингом и доставал эти сокровища словно ненароком, когда рядом, кроме объекта его вожделения, никого не было. Они поочередно прижимали губы к отверстию пластмассовой трубки, как бы вступая в подобие неестественной, немыслимой в других обстоятельствах близости.

Миллз, подобно большинству членов экипажа, твердо верил в полезность космической программы и прекратил ухаживания, как только Рут потребовала возвращения корабля на Землю, — полет мог оказаться для пилота последним.

— Радио, — буркнул он и тут же отвернулся.

Рут проследовала через темную, холодную секцию МКС, ощущая боль во всех частях тела, — это давала о себе знать нехватка витаминов. Если Дерек готов сидеть в стальной скорлупке до славного конца, то Рут хотелось еще разок увидеть деревья и голубое небо над головой.

Модуль связи напоминал неряшливое гнездо. К переборкам там и сям лепились клочки упаковки и оторванные от журнала радиообмена полоски бумаги с каракулями имен, частот и географических координат со всей планеты — живая хроника года чумы. Многие записи были зачеркнуты, а большинство свежих хотя бы раз исправлены. Тем не менее, все лоскутки оставались на месте — ни один так и не отправился в мусорную корзину.

Рут протиснулась внутрь. Уланов не реже одного раза в неделю приказывал очистить проход от коробок из-под припасов, иногда даже сам убирал их, но завалы, как по волшебству, появлялись снова. Астронавты безнадежно проигрывали борьбу за свободное пространство на борту.

Гус вслушивался в треск помех — такой громкий, что Рут даже не стала пытаться что-то говорить. Одной рукой радиооператор крутил тумблер настройки, другой потирал, как талисман, намечавшуюся лысину. Увидев ученую, он помахал рукой и убрал звук. Видимо, прочесывал каналы в поисках хоть каких-нибудь признаков жизни.

— Хорошо, что пришла, — сказал Гус. — Надень-ка наушники. Приказано настроить тебе канал связи, и поживее. Похоже, важные новости. Дай-ка я наберу номер по спутниковой связи.

— Как дела, Гус?

Оператора связи Густаво Проано оставили на борту в угоду европейским партнерам. Среди экипажа он один благодаря своим привычкам не отупел от долгого ожидания. Гус свободно говорил на трех языках, освоил азы фарси и португальского и продолжал изучать все новые и новые наречия. Друзей, разбросанных по всему миру, у Густаво было больше, чем у любого оставшегося в живых обитателя планеты.

Рут не могла понять, почему он окружал себя горами барахла. Радиооператор не отгораживался от людей — на борту не было никого общительнее его. Видимо, подсознательно возводил защитный вал вокруг радиостанции, которую считал «своей».

Радиооператор еще раз, торопя, помахал рукой и зачастил в микрофон с такой скоростью, что никто не смог бы вставить и слова. Гус говорил по-английски с ярко выраженным нью-йоркским акцентом, но привычка частить проявлялась, на каком бы языке он ни изъяснялся, даже если мог сказать на нем не больше, чем «привет» и «как дела?».

— Лидвилл, МКС на связи. Лидвилл, прием! Запрошенный вами абонент — на линии.

Рут закрепила наушник, отметив про себя, что волосы снова отросли и начали завиваться. Вот и хорошо. Короткая бортовая стрижка делала ее похожей на мартышку.

— Лидвилл, — вызывал Гус, — Лидвилл, Лидвилл…

В конце девятнадцатого века, в разгар золотой лихорадки, Лидвилл пережил неслыханный подъем — серебряные рудники центрального Колорадо магнитом притянули к себе тридцать тысяч первопроходцев. Перед началом двадцать первого века население сократилось до трех тысяч обитателей, но Лидвилл сохранил репутацию единственного города Соединенных Штатов, расположенного выше трех тысяч метров над уровнем моря, с собственными органами управления.

Теперь сюда переместилась столица США, и, по грубым прикидкам, население достигало 650 ООО человек.

Бункер командования воздушно-космической обороны Северной Америки НОРАД в горах Шайен дал убежище президенту, уцелевшим депутатам конгресса и самым важным лицам в сфере нанотехнологических исследований. Подземный командный пункт залегал намного ниже границы заражения, но был оснащен автономной системой вентиляции воздуха, способной противостоять радиации и биологической атаке. Рут в основном вела переговоры с НОРАД, пока наносаранча не вырвалась на свободу из лаборатории внутри комплекса.

— МКС, это — Лидвилл, — с растяжкой проговорил в наушнике спокойный незнакомый голос. — Оставайтесь на связи.

Густаво зачастил в ответ:

— Вас понял. Перейти на режим экономии?

— Ждите на линии.

Из НОРАД удалось эвакуировать только небольшую часть исследователей. Сначала число ученых резко сократила вспышка чумы. Когда-то по всей стране насчитывалось больше тысячи экспертов, занятых в сфере нанотехнологий, потом от них осталось несколько сотен, а теперь и вовсе — десятки. Никто, кроме американцев, индийцев да японской команды, застрявшей на пике Маккинли в Аляске, даже не пытался выполнять какую-либо научную работу. В Альпах немцы, французы, итальянцы и швейцарцы сдерживали орды голодных беженцев и воевали друг с другом. Все они, как и русские, были отрезаны от внешнего мира. Бразильские ученые в Андах перестали выходить на связь еще до окончания первой зимы.

Рут протянула было руку к списку лиц, с которыми они поддерживали контакт, на ближайшей стенке, но побоялась внести еще больший беспорядок. Столько имен и мест уже вычеркнуто — удивительно, как только Гус не упал духом. Это же кошмар! Но связист, казалось, испытывал странное успокоение от того, что мог погрузиться в океан данных, окружив себя завалами из мусора.

— Алло? Я на связи? — Новый абонент, привычный к частым перепадам мощности питания, разговаривал почти так же быстро, как Густаво.

— Джеймс, — откликнулась Рут, — я тебя слышу.

— У меня…

Его перебил другой голос:

— Оператор МКС! Это — засекреченный разговор, прошу освободить канал!

— Вас понял, — Густаво поднялся и, подмигнув, поплыл к выходу. До сих пор Рут делилась всей полученной информацией, в том числе секретной, с остальными членами экипажа. «Разве они не заслужили? — думала она. — Просто военным на Земле делать нечего, вот они и помешались на секретности».

Рут открыла было рот для отповеди, но тут раздался глухой, угрожающий щелчок. Гус однажды предупредил, что это — признак включаемого записывающего оборудования. У женщины по спине поползли мурашки.

Рут тосковала по свежему воздуху, новым лицам, но считала грехом завидовать оставшимся на Земле. О таком питании и безопасности, какими располагал экипаж МКС, люди на поверхности планеты могли только мечтать.

Им сообщали, что положение в Колорадо становится лучше, но Рут улавливала в словах собеседников иные оттенки истины — неожиданные заминки, явные пропуски, имена, которые отчего-то переставали упоминать. Она не раз пыталась перейти на непринужденный тон, чтобы выудить побольше сведений, но ее обычно перебивали, а один раз даже грубо одернули. Надо, мол, экономить энергию. Ученые, с которыми она разговаривала, уклонялись от расспросов или пропускали их мимо ушей. Но почему?

Знай она хоть кого-нибудь из них лично, имей среди них друзей, можно было бы надавить. К сожалению, связь с коллегами на земле стала тоньше провода наушников, который, как пуповина, соединял Рут с радиостанцией.

— Есть новости: одна хорошая, одна плохая, — сказал Джеймс.

— Ну, я всегда предпочитаю сначала выслушать хорошее. — Рут постаралась передать тоном улыбку. Слишком часто переговоры с Землей превращались в унылый отчет о новых бедах.

Рут несколько лет назад довелось «живьем» встретиться с Джеймсом Холлистером на слете ученых в Филадельфии. Она смутно припоминала толстые очки и моржовое пузо кабинетного работника. Джеймс возглавлял новое направление в наномедицине — применение синтетических аминокислот для прободения мембран бактерий и борьбы с инфекциями. Его прошлый опыт мало подходил для решения главной проблемы современности, но котелок у Джеймса варил как надо — это он предложил идею разработки антинаночастиц (АНЧ), на которую теперь бросили все силы.

Джеймс сам напросился в координаторы проекта, чтобы не отвлекать специалистов на административные задачи, и Рут была этому только рада. В шести из десяти случаев ей приходилось говорить именно с Холлистером; все остальные давным-давно перестали отпускать шутки, даже такие истертые, как о плохой и хорошей новости.

— Мы переделали двигатель, — сообщил он. — Увеличили эффективность горения почти на пять процентов.

— Здорово! — В конце концов, Джеймс не зря считался знатоком химии. — Наверное, мне полагается сказать «молодцы», но что от этого изменится? Если понадобится большая мощность, можно просто увеличить размеры АНЧ.

В ответ — молчание и шум помех.

У Рут чуть не вырвалось: «Вы только зря тратите время на пустяки. Алгоритм воспроизводства у нас уже есть, и он работает. Можно довести показатель до 5 или 10 процентов — какая разница? Мы же договорились, что главное — распознавание».

— Рут, нам потребуется что-нибудь конкретное, что можно будет предъявить руководству. Жучок Ласаля хорошо проявил себя на испытаниях, президентский совет теперь размышляет, не отдать ли всех ученых под его начало.

— Что-о?! Эксперименты проводились в лаборатории или в реальных условиях?

— В лаборатории, если это важно.

— Еще как важно! Мы тоже проводим испытания только в контролируемой среде. Ты им что сказал?

— Что наша эффективность горения — целых пять процентов.

Рут не нашлась, что ответить. В итоге она лишь усмехнулась:

— Ну ладно. Полагаю, это — хорошая новость.

Они постоянно спорили о том, как лучше выйти из положения. Разумеется, все одинаково хотели уничтожить наносаранчу, но в настоящий момент друг с другом конкурировали три различных проекта, а за последние несколько месяцев было отвергнуто вдвое больше. Многие замыслы из-за нехватки оборудования так и оставались голой теорией. К тому же типичный разработчик нанотеха из любой области был человеком, опережающим свое время и ревностно отстаивающим любимое детище. В этом отношении с наступлением конца света мало что изменилось.

Скорее наоборот — амбиции еще больше выросли. Слишком многое стояло на кону — гений, победивший наночуму, превратился бы в героя, более великого, чем Магомет или Христос.

— Ласаль — кретин! — взорвалась Рут. В ее наушниках два раза скрипнуло — Джеймс, очевидно, пожал плечами.

А может быть, звук издал тот, кто подслушивал разговор?

Но Рут уже не могла остановиться:

— Он всем уши прожужжал, что распознавание — пустая трата времени. И сейчас еще не угомонился?

— С ним согласна половина совета.

— Джеймс, по-другому частицы работать не будут! Нельзя же отмахиваться от проблемы лишь потому, что она мешает жить!

Чтобы наномеханизм действовал в реальной среде, требовалось решить три задачи. Вдобавок, соединение всех элементов в одно целое представляло собой четвертую, самую трудную задачу.

Во-первых, крохотулю надо снабдить энергией. Учителя Рут называли это проблемой Дровосека — было бы сердце, остальное приложится. Существовали десятки источников энергии — синтетическое топливо, белки, электроток, тепло. Цель состояла в том, чтобы на хранение или воссоздание запасов энергии затрачивалось как можно меньше мощности.

Следующей вставала проблема Страшилы — были бы мозги, остальное приложится. Самый древний известный в природе разум функционировал за счет химических реакций, использующих РНК и аминокислоты, с которыми работал Джеймс, — вещи простые и понятные, пока дело касалось биотеха. Но придание таких свойств, как логический отсев вариантов и способность к принятию решений, механизмам столь малых размеров существенно ограничивало их быстродействие.

Третья проблема, известная среди научной братии под названием Злой волшебницы, заключалась в следующем: как наделать столько наночастиц, чтобы хватило для решения практической задачи. В зависимости от материалов и оборудования, создание единственного движущего элемента из пятисот атомов могло потребовать шестьдесят человеко-часов. Автоматизация ускорила бы процесс производства, но она экономически невыгодна — пришлось бы сначала потратить миллионы долларов на строительство заводов, выпускающих нанороботов.

Большинство ученых склонялись к идее объединения Страшилы со Злой волшебницей. Тогда наночастицы, способные выполнять инструкции, могли бы производить самосборку. Функция, она же — форма. Бесконечно малый размер частиц пока не позволял этого сделать, хотя неуклюжие прототипы из нескольких тысяч атомов были созданы еще до того, как Рут поступила в университет.

Ни один аспект строения наносаранчи, взятый по отдельности, не представлял собой прорыва в науке. Новые роботы отличались от других качеством соединения частей в одно целое.

Энергию саранча черпала из теплового излучения тела-носителя — с этой задачей справлялись несколько рецепторов, помещенных в ключевые точки схемы наноробота. Проблему мозгов создатели саранчи вообще обошли стороной. Робот работал по примитивному шаблону — проникал в ткани теплокровных организмов потому, что не мог действовать в какой-либо иной среде. Затем он начинал воспроизводить самого себя, выполняя заложенную в него программу — реплицируя функционально ограниченные, но крайне агрессивные частицы. Вот и вся премудрость. Ученые не сомневались, что наносаранча в том виде, в каком она была известна, — не более чем экспериментальная модель. Тем не менее, Ласаль собирался применить этот же метод в АНЧ.

Совсем спятил! Нового Франкенштейна нам только не хватало! Очевидно, в своих язвительных выпадах Рут зашла чересчур далеко, потому что Ласаль перестал разговаривать с ней по радио еще два месяца назад.

Он был прав — наносаранча действовала с такой быстротой, потому что выполняла крайне простую инструкцию, но только законченный олух может считать, что АНЧ очистят планету от заразы, не умея отличать «своих» от «чужих». Слишком грандиозна задача, слишком неоднородно поле боя. Что еще важнее — ниже высоты в три тысячи метров все тела-носители были уничтожены, и саранча погрузилась в спячку. Цель стала инертной и ничем себя не проявляла. Но даже медленно воспроизводящиеся АНЧ в конце концов прикончили бы заразу почти повсеместно.

Чего, казалось бы, проще: выпусти лучший из прототипов, потом сиди и жди. Но как знать — кто кого одолеет?

АНЧ Ласаля — скорее активное химическое вещество, чем механизм, — состояли из богатых кислородом молекул углерода, которые нейтрализовывали вредоносных нанороботов, объединяя их в бесполезные супрамолекулярные кластеры. Дешево и сердито. Джеймс стоял у истоков проекта «снежный ком»; он же первым заявил, что идею невозможно применить на практике. Тем не менее, АНЧ Ласаля оставались самыми мелкими и доступными для репликации частицами — об этом ученый прожужжал Рут все уши, пытаясь привлечь ее на свою сторону.

Вторая группа экспертов — возможно, самая амбициозная — предлагала создать АНЧ-паразитов, которые вводили бы в саранчу другую программу, используя оставленный в ее структуре запас памяти. Подчиняясь новой команде, частицы принялись бы атаковать друг друга. Однако у этой группы дальше диагностики и компьютерного моделирования дело не пошло, и никто не ждал от нее скорых практических решений.

Рут принадлежала к третьей группе, состоявшей в основном из таких же, как она, технарей, прежде работавших на оборонку и госслужбы. Они создали охотника-убийцу — грозное оружие, целью которого было расчленение саранчи. Часть вредоносного наноробота поглощалась как топливо, а остаток использовался для создания новых АНЧ. Этот проект считался главным, пока президентский совет от отчаяния не потерял терпение.

Все три концепции страдали одним и тем же огромным недостатком.

Воссоздавая себе подобных, саранча извлекала углерод и железо из тканей носителей и, как субстанция, мало чем отличалась от других живых организмов.

Вот она, главная проблема — любые АНЧ, созданные для массового уничтожения саранчи, могли с таким же успехом и вероятностью атаковать клетки в организме человека или животного.

— Покажи им свои расчеты еще раз, — предложила Рут. — Если жучки Ласаля примутся слеплять в один ком каждую толику органического углерода в природе, все наши прежние беды по сравнению с новой покажутся дискотекой на роликах.

— Чем-чем?

— Конец наступит всем и повсеместно!

Опять этот скрип в наушниках… Женщина представила, как Джеймс улыбается, ходит туда-сюда, качает головой. Если бы видеть выражение его лица! В голосе коллеги, по обыкновению, звучала лишь спокойная сила.

— Совет не позволит запустить АНЧ, не обеспечив защиты на случай непредвиденных событий, — возразил он. — От нас потребовали включить в каждый прототип гипобарический предохранитель, даже если это вызовет новые задержки.

— Предохранитель не помешает «снежному кому» воздействовать на растения, насекомых и что там еще есть ниже трех тысяч метров. Последние остатки экологического равновесия на планете полетят к чертям собачьим! Нам нужны АНЧ, способные распознавать цель.

— Кстати, у меня есть еще одна хорошая новость, она как раз с этим связана.

— Правда? Так чего ради ты меня дразнил? — Рут искренне улыбнулась, а для Джеймса даже хохотнула в микрофон. — Сбрось мне файл — как вовремя!

Не иначе, удалось разработать начатки «мозгов». Один из членов их группы предложил воздействовать не на самих нанороботов, а на их гипербарический предохранитель, превращая его в маркер. К сожалению, самые лучшие опытные наработки в замкнутой капсуле, где число обманок и пустышек превышало число спящей саранчи лишь в соотношении два к одному, показывали эффективность ниже тридцати процентов.

— Моя новость получше будет, — сказал Джеймс. — ФБР отправляет своих людей в Денвер. У них, кажется, появился свежий след.

Рут в невольном восторженном порыве напрягла мышцы рук и ног. Она ударилась коленом о переборку, отчего завертелась на месте — пришлось прижать наушник к голове руками, чтобы не отлетел в сторону.

— Когда? Как они узнали?

— Они только что закончили расчистку участка автострады, чтобы возобновить полеты.

У Рут вертелся на языке вопрос: какого размера? Чтобы сесть, челноку требовалась полоса в два раза длиннее, чем большинству самолетов.

— …отправили группу в город, те привезли компьютеры из своего местного офиса и государственной библиотеки. Говорят, у них теперь есть полные сведения о продажах фирм-производителей оборудования.

В США до начала чумы в сфере нанотехнологий действовали сорок шесть университетских лабораторий, семь частных групп и пять государственных организаций. В их число не входили ведомство Рут, еще два засекреченных федеральных проекта, о которых она слышала, и дюжина лабораторий, финансируемых из независимых источников, которые, не высовываясь, потихоньку накапливали сведения из открытых публикаций и помалкивали о собственных находках.

Однако только тринадцать компаний имели в своем распоряжении микроскопы и прочее оборудование для изготовления наночастиц. В отличие от акций самих компаний-производителей, столь дорогостоящий и громоздкий инвентарь покупался и продавался не каждый день.

Еще до того, как наносаранча прорвала карантин вокруг северной Калифорнии, байтогрызы из ФБР откопали сведения о двух частных группах в регионе. Агенты прочесали их лаборатории, а заодно шесть других, работавших в открытом режиме, и забрали с собой все, что смогли найти, даже нескольких застрявших там перепуганных технарей.

Жаль, что далеко не все из них успели выбраться на безопасную высоту.

Улики были либо потеряны, либо уничтожены. Не имелось никаких доказательств, что саранчу действительно создали в районе, прилегающем к заливу. С таким же успехом она могла вырваться на свободу во время транспортировки или торговой сделки. Никто не брал на себя риск что-либо объяснять. И неудивительно — любого, посмевшего заикнуться о своей причастности к катастрофе, линчевали бы на месте. Но даже в первые двое суток, когда распространение заразы еще можно было сдержать, никто нигде не подал ни единого сигнала тревоги.

Считалось, что придумавшая саранчу проектная группа погибла, как только их детище вырвалось на свободу. Большинство оставшихся в живых жалели только об одном — создатели наночумы отмучились слишком быстро…

Какой должна быть кара, равная по жестокости такому преступлению? В каком человеческом языке найдутся подходящие по силе слова?

И все же за поисками создателей наносаранчи стояла — или так, по крайней мере, думала Рут — не жажда отмщения. Главное — понять, в чем тут дело, найти ответ, который поможет остановить эпидемию.

— Неужели лабораторию обнаружили? — недоверчиво спросила астронавтка. Будь оно так, Джеймс сейчас кричал бы от радости.

— Пока только след, компьютеры.

— За ними кого-нибудь пошлют? Где они находятся?

— Мы еще не рассчитали, сколько потребуется топлива и баллонов с воздухом.

— А если там есть все, что нам нужно?! Исходные схемы, нестандартное оборудование, улики, наконец!

Джеймс не отвечал несколько секунд, очевидно давая собеседнице возможность успокоиться. А может быть, хотел, как и она, чтобы это оказалось правдой.

— Пока никто не уверен, что информация надежна, — отозвался он наконец.

— Не томи!

— Три года назад «Селект Атомикс» отправили кому-то в Стоктоне промышленный лазер. Он нигде не проходит по реестрам.

Рут никогда не бывала на западном побережье, но хорошо изучила географию региона сначала по новостям, потом по вопросам, которые задавали следователи из ФБР и АНБ. Разведслужбы взяли в оборот всех, кто имел малейшее отношение к нанотеху, даже охранников и дворников, пытаясь вытащить из них хоть какой-нибудь намек, имя или слух.

Картина распространения инфекции подсказала властям вывод, что создателей наносаранчи следовало искать в густонаселенном районе вроде Беркли или Окленда.

— В Стоктоне? Это — на восток от залива, недалеко от Сакраменто, правильно? У самого подножия сьерры?

— Я вижу, к чему ты клонишь, но ты должна понимать…

— Отправьте туда самолет! При первой же возможности!

— Рут, пойми — лазер могли перебросить куда угодно. Даже если он остался в Стоктоне, там черт знает что творилось — на дорогах заторы, полгорода сгорело, а на высоте двух километров над уровнем моря прошел снегопад, за час навалило пять сантиметров!

Рут замотала головой, наушник больно впился в кожу.

— И все-таки создатели наночастиц могли выжить.

— Рут!..

— Хоть кто-то…

 

6

Сойер расхаживал туда-сюда поперек неглубокой ложбины, спускавшейся от самой макушки горы, не выходя за невысокие каменные вехи, сложенные на отметке трех тысяч метров, словно те были неприступной преградой. Он явно не собирался ни с кем прощаться.

Кэм и другие путники собрались на гребне, где раньше жгли указывавший путь Голливуду костер. Фолк — он решил остаться — согласился пожертвовать две охапки дров на новый сигнальный костер с условием разжечь его позже. Это «позже» наступит не скоро — пока что из-за восточного хребта предвестием надежды поднимался ярко-желтый диск солнца. В промозглом сумраке даже тихий шепот резал уши. Наступало четырнадцатое апреля года чумы — первого года новой эпохи. Благодаря радиопередачам из Колорадо группа Голливуда не потеряла счет времени. Недавно правительство ввело обнуленный календарь, и новшество многим пришлось по вкусу. «Понятное дело, — подумал Кэм, — какой-никакой, а знак, что жизнь продолжается».

— Брось до кучи раму от лежака, — предложил Даг Силверстейн. — Пусть подсохнет — костер как следует займется.

Фолк кивнул:

— Они и так знают, что вы к ним идете.

На западе уползающая ночь оставила после себя серые облака. Они скрывали знакомые очертания близлежащих гор. Угольные штрихи дождя смазали переход от земной тверди к небу. Сырой ветер благоухал кислородом.

Поверх голов, как удар бича, хлестнул голос Сойера: «Пошли!» Все невольно обернулись. Альберт посигналил сжатой в кулак рукой вверх-вниз — точно таким же жестом Кэм в детстве приветствовал с заднего сиденья отцовского автомобиля водителей встречных грузовиков. Под звуки радиорепортажа с бейсбольного матча братья затевали возню в тесном салоне. Кэм улыбнулся. Если водитель-дальнобойщик отвечал им ревом клаксона, они верещали от восторга, как мартышки.

На лице Эрин — единственном, на котором не было напряжения, — блуждала улыбка. Кэм встряхнулся. Он по опыту знал — глуповатая ухмылка с кошачьим прищуром означала лишь, что девушка глубоко погрузилась в свои мысли. Однако, если другие заметят, как они тут стоят и скалят зубы, хорошего не жди. Кэм медленно поводил вытянутой рукой в воздухе, призывая приятеля к терпению.

Ничего, подождет. Расставание — важный момент.

Люди сбились в клубок из рукопожатий, объятий и добрых напутствий. Кэму еще не доводилось видеть столь открытого проявления эмоций на этом голом клочке земли, ему очень захотелось оказаться в их центре. Хотеть не вредно…

Его ничуть не смущало, что ритуал происходил не в первый раз, — двумя днями раньше небо внезапно затянулось тучами и полчаса поливало землю жесткими струями. Дату отправления пришлось перенести. Его также не удивляло, что к прощанию начали готовиться аж за две недели. Всем хотелось обняться с остающимися — Фолком, Сью, Элом, Эми Вонг. Трехмесячного сына Эми, Саммера, десяток людей передавали с рук на руки, гугукали, бормотали ободряющие слова, скребли по толстому пуховику, заменявшему ребенку пеленки.

Очередь подержать мальчика на руках до Кэма не дошла, да он и не рвался. Ребенок пугал его. Нормальные младенцы плачут. Саммер же только зыркал по сторонам, не обращая внимания на непривычный шум вокруг. Кэм подозревал, что у мальчика что-то не в порядке с головой. В рационе не хватало белков, вдобавок Эми, прежде чем обнаружила беременность, успела дважды спуститься за барьер. Наночастицы могли поразить и ее детородные органы, и самого ребенка.

Стоявший внизу Сойер шагнул за отмеченную каменными вехами черту, и Кэм разом стряхнул посторонние мысли. Чернеющая на фоне серо-бурого склона фигура не давала повода для тревоги, но люди на вершине выжили благодаря тому, что выработали новые инстинкты — под стать враждебной среде.

В центре небольшой группы, куда не проникал ветер, казалось градусов на десять теплее. Чиркая друг о друга, куртки из гортекса издавали свистящие звуки, вызывая в памяти Кэма картины беспечных воскресных дней на лыжной базе. Как близко подкралось прошлое…

Эми и Лоррейн, уткнувшись лбами и держа между собой Саммера, тихо плакали. Сью, положив обе руки поверх раздутого живота, с непроницаемой миной наблюдала за Кэмом сухими, спокойными глазами. На юношу никто не обращал внимания. Прайс молча похлопывал людей по плечам, словно тренер, ободряющий игроков. Все его красноречие куда-то делось. Голливуд и Силверстейн возились с мотками желтой бечевки, нарезая ее кусками по 50–60 сантиметров.

— Мы очень-очень признательны! — в сотый раз повторил Фолк. Голливуд лишь кивнул и пожал плечами.

Уходившие пообещали облегчить будущие вылазки Фолку и Элу Пендерграффу, отметив для них на рубеже 2100 метров кусты ягод, змеиные гнезда и прочие важные места.

— Очень-очень! — твердил Фолк. Кэм кашлянул, чтобы привлечь внимание. Все повернули головы. Голливуд посмотрел с облегчением, остальные — с той же настороженностью, что и Сью.

Эрин втянула голову в плечи.

Кэм предложил руку, Фолк с готовностью ее схватил. Вот и все. Юноша обменялся таким же рукопожатием с Пендерграффом. Эми сквозь слезы улыбнулась. Сью чмокнула его в щеку, когда он наклонился обнять ее огромный живот. Даже в этой ситуации инстинкт побуждал людей соблюдать культурные условности.

Кэм знал, что никого из остающихся в лагере больше не увидит живым.

* * *

Для выздоровления Голливуда семнадцати дней оказалось мало. Парень еще припадал на правую ногу, левая отказывалась делать полный шаг, из-за чего тот хромал больше Мэнни, который давно привык к отсутствию пальцев на ногах и легко передвигался вприпрыжку.

Странная пара, маячившая впереди на склоне, напоминала компанию из пьяного пингвина и заводной игрушки с поломанной пружиной. Два парня в свои девятнадцать и пятнадцать лет были самыми младшими в группе. Обоих толкал вперед подростковый азарт.

Будет очень жаль, если переход закончится для них плохо.

Голливуд признался, что все еще чувствует боль. Надо бы дать ему побольше времени, подождать до следующей грозы, однако близилась середина апреля: сезон дождей в Калифорнии короток и уже подходил к концу. Дальнейшее промедление таило в себе большой риск. Все считали, что последняя зима была холоднее обычной, но когда Кэм предположил, что планета остывает из-за того, что вымерли города и остановились заводы, Сойер поднял его на смех. Теперь, с ранним наступлением весны, стало ясно, что зима выдалась сравнительно мягкой. Дожди вот-вот могли прекратиться и смениться жарой.

Кэм посоветовал Голливуду делать упражнения даже лежа в постели — поднимать ноги, двигать руками. Физические нагрузки помогали быстрее выгнать мертвые наночастицы из организма. То, что Голливуд этого не знал и отправился к ним по хорошей погоде, подсказывало, что люди на соседней вершине практически не выходили за опасный барьер. А зачем туда лезть, если всего и так хватает? Нет, Сойер явно не прав, считая, что их заманивают на убой.

Скорее всего, не прав…

Атмосфера напряженности в хижине Прайса, густая, как дымная вонь и запах немытых тел, мало способствовала выздоровлению Голливуда, и все-таки Кэм ни разу не предложил перевести парня в другую избушку. Пора разворошить их вонючее гнездо. Если регулярные визиты Кэма вызывали у них раздражение — тем лучше. Он всякий раз демонстративно рассуждал в присутствии людей Прайса, как лучше сориентироваться в долине и насколько легче будет жить на другой вершине.

Голливуд начал вставать с постели через шесть дней. Поначалу ступал с опаской, по-стариковски согнувшись пополам и прижимая руку к телу, как птица — перебитое крыло. Парнишка заставил себя подняться на ноги прежде времени — повреждения внутри организма лечились только длительным покоем. Кэм мог бы его остановить, но решил не вмешиваться. К тому же ему хотелось, чтобы все по достоинству оценили упорство Голливуда.

Парня кормили сорной травой, лишайником, липким жилистым мясом голубой сойки, сладкими хрустящими кузнечиками. Ему вручили великую драгоценность — последнюю банку фруктового коктейля.

Если он и догадывался о принесенных ради него жертвах, то не подавал виду.

Сойер вернулся, поднявшись до гряды камней у отметки в три тысячи метров, и остановился, глядя на остальных из-за зеркальных лыжных очков; лицо скрывали капюшон и черная гоночная маска.

— Надо держаться вместе, — сказал Голливуд. — Так надежнее.

Кэма толкнули. Кто-то торопился занять место во главе группы.

Прайс чуть не в ухо рявкнул:

— Не разбредаться!

Сойер не пошевелился и не раскрыл рта, пропустив призыв мимо ушей. Направление его взгляда трудно было определить. Прайс взмахнул руками и приготовился еще что-то выкрикнуть. Кэм, отвлекая приятеля, выпалил вопрос:

— Как думаешь, какое сейчас давление воздуха?

— Барьер передвинулся вниз на добрых 150–200 метров. — Гоночная маска делала голос Альберта невнятным, но он не пытался угодить остальным, говоря громче. — Из-за колебаний могут попадаться участки высокого давления. Так что застегивайтесь!

Чего-чего, а очков, рукавиц с длинными манжетами, матерчатых масок и прочего лыжного инвентаря на базе отдыха и в домиках было навалом. Созданные для защиты от снега, они не очень подходили для погружения в океан наночастиц, но сегодня, как никогда, группе требовалось снизить до минимума риск заражения.

Им ни разу не приходилось проводить в опасной зоне больше трех часов — почувствовав первые симптомы, участники вылазки поворачивали обратно, торопясь вернуться на безопасную высоту.

Сегодня по истечении трех часов они еще не закончат спуска.

Согласно топографической карте, соседний пик находился в двенадцати километрах к северу. Чтобы добраться до него, сначала предстояло спускаться, потом идти в гору, непрерывно петляя, — прямых дорог там не было. Шоссе в долине в основном пролегали с запада на восток. По расчетам Кэма, огибание утесов и непроходимых участков, диагональное восхождение по крутым склонам должны были увеличить пешую дистанцию до двадцати километров.

Юноша подтянул лямки очков и бросил взгляд на низкие, наползающие тучи. Ну почему дожди не смыли напрочь всю заразу хотя бы в горах! Здравый смысл подсказывал, что дождь и снег должны были прибить наночастицы к земле, а потом унести их в долину. Сойер возражал — Кэм, мол, не представляет себе разницы в размерах. Нанороботы — не маленькие человечки. Подвешенные в воздухе частицы настолько малы, что им нипочем ни мелкий дождик, ни самая жестокая пурга; порывы ветра и первые дождевые капли лишь снова поднимали в воздух осевших на землю нанороботов. Сточные дождевые воды, возможно, смывали вниз изрядное их количество, но дождевые облака столько же, если не больше, приносили с равнины назад.

— Подожди! — Эрин положила руку на бедро Кэма. Она сдвинула лыжные очки на лоб, ее глаза-сапфиры светились в полумраке. Из-под капюшона выбились и трепетали на ветру несколько непокорных прядей, они щекотнули лицо парня, когда подруга подошла ближе и поцеловала его.

Теплая, мягкая Эрин… Кэм хотел засунуть руку ей под куртку, но одежда плотно прилегала к телу, рука не пролезала; тогда Кэм погладил девушку по промежности. Эрин подалась бедрами вперед, прижалась покрепче.

Пятнадцать-двадцать человек вокруг тоже обнимались, либо глотали воду из фляг и справляли малую нужду прямо в грязь под ногами. Кин присел враскорячку, пытаясь напоследок опорожнить кишки. По ту сторону барьера защиту снимать нельзя, даже если сильно приспичит. Никому не хотелось впускать наночастицы под одежду и подставляться под укусы насекомых.

Еще один акт прощания… Обнаженную кожу они смогут увидеть только на другой вершине.

Кэм хотел сказать «я тебя люблю», но фраза показалась ему фальшивой. Честнее было бы сказать «мне без тебя не выжить». Временами забота об Эрин оставалась последней ниточкой, связывавшей его с жизнью.

Парень мысленно махнул рукой и произнес как заклинание:

— Я тебя люблю.

— Ага, — Эрин улыбнулась так широко, что в уголках ее глаз собрались морщинки. — И я тебя тоже.

Потом, оглядываясь через плечо, она подошла к Сойеру. Ее улыбка опять превратилась в кривую ухмылку, и Кэм сделал вид, что не смотрит. Эрин молча подала знак, их общий друг поднял очки и стащил маску. Он перестал бриться со дня прибытия Голливуда, и теперь клокастая борода округляла продолговатое лицо, делая Сойера непохожим на себя самого.

«Чего ж она не меня поцеловала напоследок? — подумал Кэм. — Разве не принято последним обнимать самого дорогого человека?»

Он взглянул на верх склона, ожидая, что оставшиеся соберутся у начала лощины и будут смотреть вслед уходившим. Но там никого не было — лишь ветер крутил пыль, да стрелой промелькнула птица.

Сердце уколола не жалость — злость. Фолк и Пендерграфф, должно быть, отправились вниз по склону собирать первые ягоды можжевельника и свежую зелень, охотиться на сонных после зимы ящериц и насекомых. Проверять выдолбленные ямки и выставлять все свободные емкости для сбора дождевой воды им не придется — за них это уже сделали Кэм и Мэнни. Скорее всего, обитатели лагеря потрясены настолько, что просто ушли в хижину привыкать к новому, но не менее тревожному состоянию безбрежного одиночества.

Кэм был уверен, что образы бедолаг, которых он оставил позади еще живыми, будут преследовать его дольше тех, чьей плотью он питался.

 

7

Каждый раз, когда Рут приводила свое тело согласно бортовой субординации в параллельное с собеседником положение, пилот челнока Дерек Миллз менял угол наклона собственного тела или хватался за другую опору. Такое поведение было красноречивее слов, хотя насмешливые нотки Дерек тоже не скрывал.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, — пробормотал он. — Это тебе не самолет посадить.

Рут едва сдержалась, чтобы не сказать: «Если собираешься торчать здесь до скончания времен, учись дышать вакуумом, приятель». Вместо этого она повернулась к остальным, обвела взглядом жилой модуль, картинно вздернула брови и попыталась пожать плечами, не опуская поднятой ладони. Надо быть хорошей девочкой, нельзя лезть в бутылку.

Вот только пытаясь развернуться вслед за Миллзом, Рут сама оказалась под неудачным углом ко всем остальным. Астронавты привыкли к тому, что, входя в отсек, могли застать других стоящими на «потолке» или «стене», но лишь один Густаво без всяких церемоний вступал в разговор, не дожидаясь, пока собеседник закончит маневр и окажется с ним лицом к лицу. Человеческий разум сопротивлялся, не желая вчитываться в выражение лица, когда собеседник висел в пространстве горизонтально или вверх ногами.

Никто не оценил ее сдержанность по достоинству. Рут чувствовала глухое, как переборка отсека, раздражение. Выкрашенный в блеклые цвета продолговатый жилой модуль размерами не превышал корт для ракетбола. Миллза и Гуса разделяли максимум полтора метра — радиооператор занимал дальний угол, пилот висел у единственного выхода.

Рут предпочла бы, чтобы разговор происходил на борту челнока, а не станции — глядишь, само окружение добавило бы силы ее аргументам, но Миллз не любил, когда другие проникали в «Индевор», и считал корабль своей личной вотчиной. Его можно было понять. Рут испытывала такую же ревность в отношении своей лаборатории и решила не дразнить пилота. Но как убедить его спустить корабль на Землю без малейшей перспективы возвращения на орбиту?

Женщина оглянулась на командира. Уланов хмурился — тревожный знак. Рут решила не обращать внимания:

— Я прекрасно понимаю, что посадка без помощи наземных служб — еще та головная боль. Но мы сможем сесть, я уверена.

— Гробанемся! — хором крикнули Миллз и Уоллес. Ситуация показалась бы комичной, если бы слова Рут не вызвали столь бурную реакцию.

В аварийной обстановке экипажу шаттла разрешалось покинуть поврежденный или неисправный корабль на парашюте, но сначала требовалось сбросить скорость челнока ниже скорости звука. На западе от Лидвилла даже имелось огромное озеро — Рут хорошо изучила ландшафт по снимкам, — и они могли бы сесть на воду, чтобы избежать жертв в палаточном городке беженцев на суше. Да только драгоценные компьютеры и АСМ вряд ли уцелеют после такой посадки.

— Это тебе не самолет, — угрюмо повторил Миллз.

— Но должен же быть какой-нибудь…

— Почему ты считаешь, что разбираешься в нашем деле лучше нас? — доктор медицины Дебра Рис фыркнула, отчего и слова ее, и вздернутый подбородок приобрели надменный, царственный вид. Из-за слишком сухого воздуха Дебра страдала хроническим гайморитом и постоянно шмыгала носом. Рут посоветовала принимать противоотечные средства, но та возразила, что организм не зря вырабатывает слизь — она защищает носовые пазухи от большего вреда. Поэтому у Дебры постоянно текли из носа сопли. Та еще мерзость!

— Послушайте, — сделала новую попытку Рут, — рано или поздно все равно придется возвращаться.

Уланов, продолжая хмуриться, возразил:

— Мы исполняем приказ президента.

— Он приказал победить саранчу! А тебе приказано всячески мне содействовать. Что может быть важнее?

— Ну, так и не трать время на пустые разговоры, — сказала из-за спины Дебра.

Поначалу Рут даже обрадовалась, узнав, что на борту будет еще одна женщина. Когда между Деброй и Густаво завязалась интрижка, нанотехнолог лишь посмеивалась. Потом Гус разорвал отношения и погрузился в облако непроницаемого молчания. Через некоторое время голубки помирились и заявили, что позабыли о ссоре. «Ага, понятно, — подумала Рут. — Людям просто нечем заняться».

Дальше события неизбежно развивались по сценарию, продиктованному теснотой и полной оторванностью от общества людей, — Дебру сначала бросило к Дереку Миллзу, потом обратно к Густаво.

Уланов пытался положить этому конец — поговорил наедине с каждым из мужчин, пошутил насчет американских обычаев, пригрозил сообщить в Колорадо. Беспорядочные половые связи среди астронавтов не поощрялись по веской причине: они отражались на всех, превращая каждого члена экипажа в деталь бомбы с часовым механизмом.

Рут не придерживалась пуританских устоев и не считала себя ханжой. На первом курсе жаркими весенними днями, когда сломался кондиционер, она раздевалась до нижнего белья, не стесняясь других обитательниц общежития. Через пару лет, на балконе четвертого этажа, прямо над битком набитой машинами улицей Майами, набрав пригоршню кокосового крема от загара, отдрочила сводному брату. На орбите Рут ловила себя на том, что с возрастающим интересом смотрит на плечи Уланова, его широкие лапищи, гладко-выпуклую алую нижнюю губу.

Шестеро человек, заточенные во вращающейся вокруг полумертвой планеты консервной банке, находили все новые и новые способы мучить друг друга — чему тут удивляться. Но что бы ни двигало светловолосой головкой и узкими бедрами Дебры Рис — скука или докторский инстинкт исцелять ближнего, — в итоге Уоллес только глубже погрузился в бездну угрюмости, а Миллз стал растерянным и агрессивным.

Бедняга Гус, никогда не лезший за словом в карман, в присутствии Дебры начинал заикаться.

— Т-твое, что ли, время она тратит? Н-на свидание опаздываешь? — выпалил он. — Дай Рут договорить.

Гус, как краб, забился в угол, избегая открытого пространства. Рут беспокоило, как он поведет себя на Земле, вновь оказавшись под бескрайними небесами, в безбрежном поле. Кому-кому, а Густаво было особенно нелегко высказаться в ее поддержку…

Дебра шмыгнула носом и оттолкнулась ногами, направляясь к выходу. Загораживавший ей дорогу Миллз аккуратно отодвинулся, плавно схватившись за новую опору, тем самым еще больше отдаляясь от основной группы.

— Подождите! — Рут рисковала, что ее призыв проигнорируют, но иной стратегии, кроме лобовой атаки, придумать не могла. — Вы еще вернетесь в космос. Мы все сможем вернуться!

Миллз впервые посмотрел ей прямо в глаза. На лице его отразилась целая буря чувств.

— Я сумею победить эту нечисть. Клянусь! — продолжала Рут. — Но сначала мне надо вернуться на Землю.

Дебра влезла между Рут и Миллзом, и нанотехнолог потеряла визуальный контакт с пилотом. Ученой пришлось сделать усилие, чтобы не сорваться на крик:

— Не успеете оглянуться, как мы подготовим челнок к новому полету! Промышленность практически не пострадала, опытные астронавты будут на вес золота…

Дебра хотела было бросить через плечо презрительный взгляд, но движение лишило ее равновесия. Миллз поймал бывшую подругу за талию. Какими бы пылкими ни были отношения между докторшей и пилотом в прошлом, теперь оба никак не отреагировали на физический контакт. На фоне назойливого бормотания вентиляционной системы молчание экипажа казалось еще более многозначительным.

Во сказанула! Рут поняла, что зашла слишком далеко, а ведь она едва коснулась того, что, по ее разумению, было подлинной проблемой, — гордости, тщеславия. Ей следовало вернуться на Землю и примкнуть к другим ученым в Лидвилле еще месяц назад или даже раньше, как только появился шанс расчистить снежные заносы, но командный центр в Колорадо удерживал астронавтов на орбите по тем же причинам, по которым те сами настаивали на продолжении миссии, — из соображений престижа, опасения, что люди никогда не выберутся из высокогорной ловушки и смогут в будущем лишь взирать на луну и звезды с земли и постепенно утратят память о полетах в космос.

А еще экипаж явно страшила мысль оказаться не у дел. Как они не поймут, что принесут больше пользы на Земле? Инженеры, пилоты, радиооператоры, врачи — без их помощи Рут и ее коллегам не справиться с саранчой!

Уланов похлопал ладонью по шкафу с припасами, оборвав затянувшуюся паузу:

— Приказ — не уходить с орбиты, и мы его выполним.

Рут покачала головой:

— Здесь я уже сделала все, что могла.

— А если ты ошибаешься?

— Я… а если ошибаешься ты?

— Новые данные поступают ежечасно. Не исключено, что завтра Земля обнаружит антидот, который можно будет изготовить только в невесомости.

Николай посмотрел на Рут, его лоб немного разгладился, но он тут же хлопнул ладонью по шкафу еще раз:

— Мне решать. Мой ответ — «нет».

Семнадцати дней оказалось мало. С тех пор как ФБР обнаружило, где находится колыбель саранчи и Рут об этом прослышала, она развернула нешуточную борьбу за влияние на умы первых лиц в Лидвилле, докучая им, насколько это удавалось сделать из космоса. Увы, в лучшем случае станция приближалась к Колорадо на четыреста километров, в худшем от центра управления ее отделяла целая планета. Люди на Земле без труда уклонялись от разговоров с Рут — просто не отвечали на ее позывные, и дело с концом.

Накануне ее страхи достигли кульминации — Гус перехватил радиообмен между Лидвиллом и возвращавшимся из Калифорнии транспортником С-130. Хоть что-то начали делать! Центр отправил на поиск лаборатории, в которой создавалась саранча, отряд рейнджеров. Солдаты спецвойск прочесывали Стоктон пять часов кряду, отказываясь смириться с поражением, пока не закончился воздух в баллонах. Один совсем молодой парень частично ослеп. И все впустую! Ни единого намека! В ушах Рут еще звучала последняя фраза солдата, произнесенная севшим от изнеможения голосом: «Объект не обнаружен, возвращаемся на базу».

А что, если в Лидвилле теперь решат поберечь людей, оборудование, авиатопливо? Вернутся к консервативной позиции, обрекающей ее торчать на орбите, упустят уникальный шанс?

Рут пришла к выводу, что сделала ставку не на тех. Людям на Земле легко пропускать мимо ушей ее призывы, но если бы ей удалось переубедить коллег-астронавтов, дело приняло бы другой оборот.

Если сам экипаж решит покинуть МКС, Лидвилл не сможет их остановить.

Дерек Миллз любил уединяться в «Индеворе», там его и нашла Рут. Пилот сидел в сплюснутой тесной кабине управления, пристегнувшись к креслу, и за стрекотом клавиш лэптопа не слышал, как женщина прокралась через люк отсека.

Рут зависла над серединой кабины. Миллз приглушил освещение, но так и не заметил тень, которую фигура гостьи отбрасывала на консоль управления, пока ученая не постучала о переборку и не вынырнула совсем рядом.

Миллз скосил на нее глаза, выпятил челюсть. Рут не стала ничего объяснять, а просто сунула ему в руки пачку фотографий, которые не успела раздать во время разговора в жилом модуле. Камерам на борту челнока мог позавидовать сам Джеймс Бонд — снимки позволяли сосчитать ноги у сороконожки.

Первой в пачке, чтобы привлечь и уже не отпускать внимание, шла фотография аэропорта округа Лидвилл. Пусть Дерек раскинет мозгами, сам догадается, в чем дело.

Два бульдозера и несколько сотен человек в форме и гражданской одежде расширяли посадочную полосу, вгрызаясь в склон холма с южного бока, потому что с северного виднелся массивный каркас DC-10, застрявший в грязи метрах в пятидесяти от твердого покрытия. На расчистку обломков даже прислали кран, но тот не мог пройти между остовами других самолетов.

Миллз едва посмотрел на снимки — саму Рут он не удостоил даже взглядом — и протянул стопку обратно.

— Я тоже вижу, что места не хватает, — сказала она.

Аэропорт, находившийся от столицы округа в десяти минутах езды, имел одну взлетно-посадочную полосу длиной меньше полутора километров. Ее строили не для транспортных самолетов и тем более не для челнока, падающего с неба со скоростью 350 километров в час. Если бы строительные работы начались прошлой весной, теперь, возможно, полоса была бы пригодна для посадки. Но упреки тут неуместны — у людей на Земле и без того дел по горло.

— Места не будет хватать, сколько бы мы ни выжидали, — добавила Рут. — Скорее у нас воздух закончится.

Миллз раздраженно хмыкнул и пошевелил рукой, грозя отпустить снимки в свободный полет. Рут быстро их перехватила, аккуратно взяла лежавшую сверху фотографию аэродрома.

— Вот где мы сядем!

Сверху окрестности Лидвилла напоминали гигантское корыто, наполненное глиной и на несколько тысячелетий оставленное под дождем. Главный водораздел пролегал в пятнадцати километрах на восток от города и огибал его с севера. Всего в десяти километрах западнее деловых кварталов возвышался еще один могучий хребет. Все остальное пространство внутри гнутого корытища заполнял лабиринт холмов, горок и оврагов, отшлифованных бесчисленными дождями и талыми снегами, питавшими воды Арканзас-ривер.

Севернее реки параллельно друг другу тянулись железнодорожная ветка и двухполосная автомагистраль, потом скоростное шоссе отклонялось на восток, к Лидвиллу, где заканчивалось развилкой. Из города шоссе № 24 устремлялось обратно на север и на болотистой равнине вновь занимало свое место рядом с железной дорогой.

Дороги в Колорадо обычно петляют, прилаживаясь к складкам местности, а тут инженерам, очевидно, надоели зигзаги и, встретив кусок болота площадью в десять квадратных километров, они взяли и черканули прямую линию по линейке. Автомагистраль рассекала марши ровно посередине.

— Местность что надо! — воскликнула Рут. — Можно зайти с юго-востока, как на тридцать третью полосу в центре Кеннеди.

Дерек наконец посмотрел ей в глаза.

— Угол почти идеальный. Ты только посмотри! И господствующие ветры — с севера, как ты любишь, — приговаривала она.

— Вот этот холм с южного края мне не нравится, — ответил Миллз. Рут подавила радостный смешок, боясь отвлечь Дерека от дела. Пилот взял в каждую руку по фотографии.

— Ширина дороги тоже маловата, — продолжал он. — Сколько в этом месте? Восемнадцать — двадцать метров? У нас размах крыльев — почти двадцать пять.

Полоса в международном аэропорту Денвера, где намечалось произвести посадку, была почти вдвое уже дорожки в Космическом центре им. Кеннеди, но в два раза шире шоссе № 24. Садиться без разрешения, без поддержки наземных служб в Денверском аэропорту менее рискованно по сравнению с автомагистралью, но что толку? Столица штата Колорадо находилась на слишком низкой высоте — 1600 метров. В Денвере можно было садиться в одном случае: если наготове ждал самолет, который сразу же доставил бы астронавтов в Лидвилл.

Рут придвинулась ближе и постучала пальцем по фото:

— Через этот холм можно перелететь. Чтобы сесть, места хватит.

— Там прямо посередине — хренов мост поверх железной дороги. Не выйдет! Ширина моста не больше пятнадцати метров.

Хорошо еще, что автодорога проходит над железнодорожным полотном, а не наоборот. Протискивать челнок между опорами моста на посадке — чистое безумие, однако эстакада, считала Рут, мало чем отличалась от остальной дороги.

— А в чем дело? В поручнях? Они не достанут до крыльев.

— Это тебе не…

— Да-да, слыхала уже… не самолет посадить. Я в таких делах больше смыслю, чем ты думаешь. Главное — не промазать, проскочить строго по центру. Даже если немного снесет вбок, носовым колесом можно подрулить.

Точный заход на посадку решал все. Челноки не зря называли летающими кирпичами. В отличие от самолетов, они не только были неуклюжи в атмосфере, но еще и садились без двигательной тяги. Гигантская машина, по сути, превращалась в планер, из-за своей большой массы и коротких крыльев способный лишь к спуску. Что еще хуже — шаттлы не могли заходить на посадку по несколько раз. Пилот, обнаружив ошибку, не имел возможности задрать нос машины кверху и заложить новый круг. Ошибка при спуске означала верную гибель.

— О твоей хреновой посадке будут слагать легенды, — пообещала Рут, вставив в качестве лести любимое словцо пилота, и тут же почувствовала, насколько фальшиво оно звучит в ее исполнении.

Дерек промолчал. Оставалось надеяться, что он думает, как лучше выполнить маневр, а не о чем-то еще. Год назад Дерек Миллз считался асом. Поэтому ему и доверили пилотировать «Индевор». Каждый член экипажа был мастером своего дела. Рут доподлинно знала, что пилот сохранил навыки, проигрывая аварийные ситуации на тренажерах и время от времени отрабатывая критические маневры с помощью земных служб. Вместо инвентаризаций и уборки он, ссылаясь на необходимость тренировки, играл в компьютерные игры.

Прежде чем заговорить, Миллз покачал головой и широким жестом провел рукой над фотографией:

— Из Калифорнии сейчас надвигается гроза, за ней — еще одна.

Оказывается, пилот тоже не баклуши бил, а изучал обстановку!

Рут ощутила выброс адреналина и непроизвольно сложила руки на груди, словно удерживая бьющийся о ребра торжествующий смех.

Успех ее затеи зависел от пилота. О большинстве голосов нечего было и думать — Дебра ее ни за что не поддержит, а Уланов и Уоллес не нарушат приказ. Но если привлечь на свою сторону Гуса и Дерека, то при раскладе трое на трое мнение пилота может оказаться решающим. Еще немного, и Дерек встанет на ее сторону.

— В плохую погоду ничего не получится, — заметил Миллз.

— Непогода закончится, — Рут всем телом ощущала нерешительность и в то же время робкий оптимизм пилота. Может быть, пока не стоит больше ничего говорить?

И все-таки сердце женщины не стерпело. Она боялась, что в Дереке возобладает привычная осторожность, вбитая в него НАСА. Но вот беда!.. Главный туз — обещание, что он станет живой легендой среди пилотов, — уже брошен на стол.

— Наибольшую опасность представляют собой посторонние предметы, — произнес пилот.

— В отличие от Кеннеди, птиц здесь нет.

— Я говорю об автомобилях, людях.

— Ты не все фотографии посмотрел. Видишь? На шоссе практически нет никакого движения. К тому же они будут знать, что мы садимся. Вход в атмосферу займет, как минимум, полтора часа, правильно? Мы сами можем выбрать время, когда сообщить им о возвращении…

Миллз пролистал фотографии, остановившись только на снимках крохотных аэропортов в Игл-Вэйл и Стимбот Спрингз на севере. Чем он обеспокоен? Тем, что скажут в центре управления полетом? Собственной карьерой? Лидвилл запросто мог блокировать шоссе и заставить астронавтов отказаться от возвращения на Землю.

— Если мы дадим им час, — продолжала Рут, — они смогут послать на шоссе тысячу-другую человек и собрать весь мусор в зоне посадки. Ты же знаешь — они так и сделают. У них нет иного выхода.

— Пожалуй.

Она хотела еще добавить, что на проверку полосы в Денвере вряд ли отправят больше десятка солдат. Для таких масштабных операций Лидвиллу не хватало герметичных костюмов и баллонов со сжатым воздухом, но Рут не хотела отвлекать внимание пилота от главного.

— Если поставить их перед фактом, они, пожалуй, задействуют все ресурсы, — согласился Дерек.

— Вот-вот.

— Я бы не отказался выпить хренова пива!

Нервный смех наконец вырвался из груди Рут, но она уже не опасалась за последствия. Пусть Миллз думает, что смех — реакция на его шутку. На лице пилота появилась широкая улыбка, словно говорившая: «Ты меня убедила». Главное теперь, чтобы Уланов и Уоллес не перетянули его обратно в свой лагерь.

Командир корабля скользнул через люк между отсеками у них за спиной и, останавливая движение, гулко шлепнул ладонью по потолку. Рут обернулась и часто заморгала — ее тайные страхи стали реальностью слишком уж быстро.

Неужели он все слышал?

— Ах ты!.. — вырвалось у Николая. Лицо командира налилось кирпичной краской, что напугало Рут даже больше, чем насупленные брови, и только тут она заметила положение его тела. Вместо того, чтобы держаться за опору, Уланов, оттолкнувшись обеими руками, развернулся вдоль пола, готовый бросить тело вперед ногами, как торпеду.

Так готовятся к боевому поединку.

Рут выдавила из себя писк, едва способный заглушить бешеное сердцебиение:

— Послушай…

Уланов одним движением могучих плеч отодвинул подчиненную в сторону. Оказалось, что он обращался не к ней, а к Миллзу. От волнения в его речи проступал сильный русский акцент:

— Ты! Я о тебе был лучшего мнения! Думал, ты — профессионал!

Рядом послышался шорох. Наверное, Миллз переменил позу в кресле. Рут хотела посмотреть на него, но, как завороженная, не могла оторвать взгляд от командира.

— Фотографии! — потребовал Уланов. — Дай сюда!

— Это я… — начала было Рут.

— Молчать! — Николай снова повел плечами, показывая, что не желает выслушивать ее исповедь.

Как долго он подслушивал? Черт! Остается переходить в наступление, вести себя как наночастица, иначе все пропало. Черт-черт-черт! Нельзя отступать…

— Командир…

— Отставить! Занимайся своими делами, — тон Уланова был теперь скорее усталым, чем недовольным. Он немного успокоился.

— Ваша страна ведет войну. На Ушбе, Шхелде… — Рут назвала горные вершины на Кавказе, где мусульмане прорвали оборону русских. — Вы больше поможете ей, если я смогу вернуться на Землю, пока мы окончательно не потеряли наш лучший шанс победить чуму. Иначе война никогда не закончится.

— Тебе-то что? Занимайся своим делом!

— Коля, они будут воевать до последнего человека!

— Я не потерплю мятеж на борту!

Ученой не приходило в голову, что ее действия могли быть оценены подобным образом. Какой там мятеж…

— Да нет. Я просто…

Уланов выдержал паузу, дождавшись, пока у Рут кончится запал, и повернулся к Миллзу:

— Дай сюда фотографии!

Напоследок Николай снова обратился к астронавтке:

— Чтобы я тебя в шаттле больше не видел!

Лихорадочный пульс не хотел успокаиваться, нарушал ход мыслей настолько, что тело, казалось, перестало подчиняться разуму. После того как Уланов выдворил ее из челнока, Рут уединилась в лаборатории — чтобы дать командиру успокоиться и спрятаться от других членов экипажа. Ей хотелось побыть в безопасности и комфорте.

Вполне вероятно, что лучший вариант — принять вызов. Ее останавливал лишь собственный страх.

Рут наконец придумала, каким образом вынудить экипаж МКС к эвакуации. К станции в качестве спасательной капсулы был пристыкован русский «Союз», который она не смогла бы пилотировать в одиночку. Значит, надо сделать так, чтобы весь экипаж покинул орбиту.

Рут планировала найти место подальше от лаборатории и проделать в обшивке крохотное отверстие, через которое постепенно уходил бы воздух. Повреждение могут списать на удар микрометеорита — Уоллес дважды выходил в открытый космос чинить панели солнечных батарей. Представление о вакууме как абсолютной пустоте в корне неверно. На орбите подстерегало множество опасностей — пыль, мусор, отходы человеческой деятельности.

Вот и еще один повод побыстрее спуститься на Землю: жизнь астронавтов в любую минуту могла оборваться из-за глупой случайности.

Рут была готова принять на себя нешуточную ношу — ответственность за прерванную миссию в космосе. Что бы ни думали о ней остальные члены экипажа, она ценила усилия, вложенные в обеспечение постоянной деятельности орбитальной станции, выше собственных научных достижений. Во-первых, она всегда с уважением относилась к людям, способным решать труднейшие задачи. Во-вторых, разделяла точку зрения, что Земля — слишком хрупкий сосуд для разрушительных человеческих страстей.

Наносаранча нагляднее всего доказывала: человечество, пока его не погубила новая катастрофа, должно как можно раньше рассеяться по всей солнечной системе, а то и за ее пределы.

Но сначала надо использовать предоставившийся шанс.

Рут принялась рыться в личных вещах в поисках подходящего инструмента, наткнулась на пакет с гигиеническими тампонами и расхохоталась. Четыре карандаша и больше ничего. При попытке перебраться в другой конец лаборатории она зацепилась ногой за открытую дверцу шкафчика и, ведомая инерцией, неуклюже повалилась на компьютерную консоль. Пытаясь не врезаться в нее лицом, Рут приняла удар бедром, предплечьем и потянула шею.

В итоге она все же оказалась у люка, к которому изначально направлялась. Пара синяков — невелика беда, подумала она, зависая на месте. Внезапная боль от ушибов ее слегка отрезвила. Рут потерла ногу.

Нет, нельзя торопиться. Если авария произойдет вскоре после перепалки, ее сразу же заподозрят.

При звуке отталкивающихся от стенок рук и ног ее сердце вновь учащенно забилось. Кто там? Николай? Этот хитрец уже показал, что умеет читать ее мысли…

Рут отодвинулась от люка. Взгляд ее скользнул по иллюминатору.

Тесную лабораторию заполнила фигура Густаво.

— Радиограмма от твоего друга Джеймса! — затараторил он. — Они согласились!

— На что?

— На все. АНЧ, возвращение на Землю — на все, что ты хотела!

Гус выставил руку жестом «дай пять», но Рут заключила его в объятья и заорала «а-а-а!» прямо ему в лицо. Радость победы была такой глубокой, что не выразить словами.

Рут вернется на Землю!

 

8

Лыжный подъемник № 12 торчал из развороченного горного склона, как инопланетный артефакт. Все лифты на пике Медвежьем были выкрашены в зеленый цвет, чтобы не выделялись на фоне растительности, но никакая маскировка не могла скрыть прямых линий сооружения. На выходе из ущелья между основанием пика и высшей точкой лыжного спуска Кэм ощутил безотчетный трепет. Когда-то давным-давно он любил бывать в этом месте. Теперь оно казалось чужим и мертвым.

Большой железный ящик редуктора примостился прямо над стеклянной кабиной смотрителя на высоте четырех с половиной метров. Под двумя рядами канатов, натянутыми между массивными столбами, с равными интервалами болтались двести кресел-близнецов. Подвесная линия уходила вниз за поросший мелким сосняком хребет.

Сиденья со скрипом и стонами раскачивались на фоне серого неба, предвещая грозу. Когда ветер дул в сторону их вершины, жалобные звуки не стихали часами.

Кэм отвел взгляд, повернулся к идущей рядом Эрин. Та тоже неотрывно смотрела на подъемник.

— На дорогу гляди, — посоветовал Кэм. Из спрессованного грунта на поверхность выступали гранитные прожилки, по большей части гладкие, но местами усеянные шишками и ямками, в которые легко было угодить носком.

Кэм старался не думать, что каждый их шаг поднимает в воздух невидимую пыль — тучи наночастиц. Из-под ног разбегались кузнечики такой же буро-серой расцветки, как окружающие камни. Насекомых становилось все больше и больше. Порой казалось, что сама земля шевелится под ногами.

В пятидесяти метрах впереди, словно наперегонки, шли в один ряд Сойер, Мэнни и Голливуд. Эрин жаловалась, когда Альберт отрывался от нее слишком далеко, но Кэм был доволен — кто-то же должен задавать темп. Основная группа поотстала, и это на несложном участке. Пригибаясь под сырым встречным ветром, путники продвинулись на запад лишь на километр с небольшим.

Кэм оглянулся через плечо. Бакетти не отставал. Все остальные сбавляли ход, озираясь на лыжный лифт.

Лоррейн споткнулась и растянулась на земле, пропав из виду за группой фигур. Кэм, заметив, что женщина не поднялась, повернул назад и двинулся на выручку. Эрин прошептала вслед:

— Не уходи.

Грозовые облака высосали краски из рассветного неба и окружающего мира. Поляроидные очки, помогающие различать оттенки белого на белом же снегу, делали лес у подножия склона почти черным. Переведя взгляд на синие и красные пятна курток, Кэм заметил, что Прайс стащил с Лоррейн лыжную маску.

— Да ты с ума сошел!

— Ей тяжело дышать, — сказал Джим. Кэм опустился на колено и надвинул маску обратно на лицо упавшей.

Из-за стекол очков на него смотрели широко раскрытые глаза. Женщина учащенно дышала. Видимо, поняла, что совершила недопустимую ошибку. С левого локтя Лоррейн свисал лоскут разорванной куртки, валун между мужчинами был исчеркан зигзагами черной, как нефть, крови — словно кто-то оставил роспись.

— Мы пока еще в безопасности, — заявил Прайс. Маккрейни поддакнул:

— Вряд ли мы успели выйти за барьер.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Кэм. — Руку не сломала?

— Дай ей воздухом подышать!

Лоррейн отрицательно покачала головой. Кэм взял ее за запястье, ощупал руку под рукавом до самого плеча, пытаясь обнаружить какой-либо дефект, и кивнул в знак согласия.

— Еще где-то болит? Нет? Хорошо. Кто-нибудь — принесите кусок льда.

Прайс не двинулся с места, и просьбу пошел исполнять Даг Силверстейн.

— Погоди! Дай-ка мне насколько кусков этого шпагата, — попросил Кэм.

Даг подал ему целый моток и заспешил вверх по склону, к границе залегания снегов.

Кэм нес в рюкзаке две фляги с водой, он достал одну и вылил содержимое на рану, смывая наночастицы, которые могли в нее проникнуть. Возможно, Прайс не ошибался и они действительно не успели пересечь неустойчивую черту, после которой начиналась опасная зона, однако опыт Кэма подсказывал, что пессимисты живут дольше.

— У кого-нибудь есть запасной капюшон или еще что-то? — спросил он.

Накрыв прореху в рукаве парой запасных рукавиц, юноша наложил сверху повязку. Силверстейн принес целую кучу льда.

— Чтоб рука не опухла, — объяснил он. — А то не почувствует через куртку.

— Почувствует, — Кэм встретился глазами с женщиной. — Прижимай, пока сможешь, ладно?

Лоррейн кивнула, ее маска шевельнулась, пропуская через себя, как фильтр — кофе, слова благодарности. Юноша отвернулся.

— Все будет в порядке, — бросил он напоследок.

Сойер никого не стал ждать, Мэнни ушел с ним вперед, однако Голливуд стоял на том же месте, где Кэм видел его в последний раз. Парень склонил голову над помятой, свернутой квадратиком картой, которую они подобрали во время вылазки на бензоколонку. Эрин сидя отдыхала.

Кэм трусцой подбежал к ним, распугивая кузнечиков. Желание оказаться подальше от Прайса и его шайки было настолько сильным, что юноша почти забыл об осторожности. Конечно, разумнее держаться в середине колонны и подгонять других, но всему есть предел, даже ответственности.

Ничего, догонят как миленькие.

Эрин встала на ноги и посмотрела мимо Кэма на отставших. Его с Сойером подруга очень чутко реагировала на перемены в настроении обоих мужчин.

— Спасибо, что подождала. — Юноша шлепнул Эрин по заду, та взяла его за руку и так держала некоторое время. Дыхание Кэма, вырываясь изо рта, согревалось в густой шерсти бороды, припечатанной к щекам и шее лыжной маской.

— Я все-таки не совсем уверен, — заметил Голливуд, когда пара поравнялась с ним. — Похоже, на этом маршруте мы потеряем больше времени.

Кэм, не сбавляя шага, пожал плечами. Голливуд опустил карту и побрел следом, не пытаясь продолжать никчемный разговор.

Время дебатов закончилось.

Впереди тяжело топающий за Сойером и Мэнни Бакетти вышел к площадке, засыпанной осколками упавших валунов, у подножия трехсотметрового утеса, нависавшего над подъемником № 12. Кэм и его друзья, по аналогии с логовом супермена, называли эту скалу «крепостью одиночества». Они каждой ложбине и утесу в окрестностях лыжной базы придумали имена — «курилка», «яйцеломка», «райские кущи».

Кэм, Эрин и Голливуд ступили на каменную россыпь в том же месте, что и Бакетти. На высоте трех тысяч метров вехами служили аккуратно сложенные стопки камней, здесь же — сваленные в беспорядочные кучи осколки горной породы. Группа дважды теряла тропу. Вся земля была усеяна кусками острореброго гранита размером от кулака до автомобильного кузова.

Кэм в беспокойстве и даже страхе замер на месте, чтобы сориентироваться, но тут заметил, что Сойер с Мэнни уже подошли к лифту. Верхняя остановка подъемника находилась на отметке 2942 метра, что позволяло рекламировать пик Медвежий как самую высокогорную лыжную базу Калифорнии. Реклама почти не лукавила. Пимеж, как его называли местные жители, вне всяких сомнений был ниже Хэвенли близ озера Тахо, где отдельные участки трассы начинались на высоте 3068 метров, однако самая высокая часть пика Хэвенли находилась по ту сторону границы со штатом Невада.

Кэму доводилось спускаться на лыжах с гор повыше и покруче. Экстрим на Пимеже ограничивался полудюжиной оврагов — и на том спасибо. Он наизусть знал каждый маршрут — где кочки для подскока, где пудра. Туристов в малопрестижный дом отдыха приезжало мало, и в этом тоже была своя прелесть — на пике Медвежьем принимали на работу людей, которых фешенебельные курорты вроде Тахо не подпускали на пушечный выстрел. Таких, как Кэм, например.

— Осторожнее! — воскликнула Эрин, заглушая стук камней. Кэм оглянулся и увидел, что женщина схватила Голливуда за рукав, не давая ему упасть.

Юноша снова устремил взгляд вперед и сам едва не оступился, когда гранитная плита под ногой поехала в сторону.

На этих камнях даже кузнечики не прижились.

До зимы, в которую ему исполнилось семнадцать лет, Кэм Нахарро видел снег только в кино и по телевизору. Мальчишке приходилось подниматься выше уровня моря разве что на колесе обозрения или американских горках.

Дело было не в деньгах. Кэм с братьями, калифорнийцы в шестом поколении, считались такими же коренными жителями, как их белые соседи. На апельсиновых плантациях и чесночных полях последним в их роду за смешные деньги вкалывал дедушка. Отец закончил университет и поднялся по карьерной лестнице до окружного менеджера оптовой компании, торгующей офисными принадлежностями, но умер раньше срока от сердечной недостаточности. Глава семьи гордился тем, что ежегодно на неделю увозил домашних в отпуск. Многодетное семейство также нередко путешествовало в «форде-универсале» по выходным и праздникам. Отец хотел, чтобы его мальчики усвоили — мир не ограничивается соседними улицами. Чьи-чьи, а его дети не должны были терпеть лишений.

По той же причине он запрещал младшим донашивать одежду старших братьев, хотя, живи они поэкономнее, отцу пришлось бы меньше пропадать на работе. И пусть на Рождество в своих подарочных пакетах братья Нахарро чаще находили нижнее белье и носки, чем игрушки, их внешний вид всегда отличался аккуратностью.

Достоинство и ухоженный вид отец ценил превыше всего.

Он любил выпить бутылочку пивка в гостиной собственного дома с тремя спальнями и в разговорах с братьями всегда упоминал, что дом стоит «почти на пляже». Беседы велись исключительно на английском. Вероятно, Кэма не разочаровала полуправда, которой его заманили на пик Медвежий, потому что он привык к отцовским гиперболам — их район Валлехо притулился на дальней окраине залива Сан-Франциско, а дом семейства Нахарро отделяли от воды — безжизненной застойной зеленой глади речной дельты — не меньше трех кварталов хозяйственных построек.

Отец Кэма любил океан так же, как сыновей, — скорее формально, на расстоянии. Он никогда не купался и не рыбачил. На пляже не снимал обуви и не расстегивал рубахи, а если бы и полез в воду, наверняка утонул бы. Старший из рода Нахарро любил смотреть на океан, слушать его, иногда гулять по песку. Проведя детство далеко от моря, среди коров в городишке Бейкерсфилд, он считал личным достижением уже сам факт посещения пляжа.

Артуро и в голову не приходило, что, декларируя свободу развития для сыновей, он на самом деле искусственно ограничивал их кругозор. Семья ездила в отпуск на юг и на север, иногда за сотни километров, но целью поездки всегда была милая отцовскому сердцу экзотика — пляжный променад Санта-Крус, Диснейленд, пирс Писмо-бич. Глава семейства Нахарро взрастил поколение равнинных жителей, чьи взоры и мечты были обращены на запад, к бескрайним просторам Тихого океана.

Из братьев только Кэм нарушил семейную традицию.

Голливуд остановился, как только вышел с каменной россыпи, дождался появления Прайса и остальных путников, вскинул руку и крикнул: «Сюда! Правильно идете!»

Эрин замешкалась, но тут же догнала Кэма — тот даже не успел ее окликнуть. Он мысленно похвалил подругу.

От сарая лыжного патруля рядом с лифтом № 12 остались лишь бетонный фундамент да каркас из стальных прутьев — все ценное давным-давно ободрали во время набегов. Каждый клочок подходящего материала был доставлен на вершину и пущен на строительство хижин. Глядя на обглоданный скелет сарая, Кэм испытывал странное грустное удовлетворение.

Они сделали все, что могли.

Отец взял их в горы только раз — похвастаться детьми перед коллегой по работе. Белым коллегой. Мальчишки сходили с ума, по десять часов в день катались на санях, бросались снежками, а папа с гордостью фотографировал их игры. В конце недели он раскошелился на прокат горных лыж и билеты на подъемник.

Кэм быстро потерялся в сутолоке «лыжных яслей», хотя, оглядываясь назад, мог сказать, что отчасти сам к этому стремился. Соревнование между четырьмя братьями не прекращалось ни на минуту, даже если это была поездка на велосипеде в магазин за молоком. Кэму всегда хотелось побыть наедине с собой. Двое старших обычно держались вместе, а самый младший, Грег, в свои три с половиной года чаще бывал обузой, чем помощником.

Двое старших братьев уже с утра накручивали друг друга и, выйдя на склон, тут же бесшабашно бросились вниз, еще не научившись делать повороты или тормозить. Съезжая по прямой, они вскоре налетели на шестилетнего блондинчика и провели остаток дня в кабинете лыжного патруля.

Кэм вернулся к машине поздно вечером, дрожа от холода и возбуждения, и радостными рассказами о собственных успехах привел братьев в бешенство. Весь следующий день они дулись и не разговаривали. Эта маленькая победа только усилила желание Кэма всерьез заняться горными лыжами.

Однако во второй раз он встал на лыжню лишь в пятнадцать лет, после того как один из его друзей обзавелся водительскими правами. Отец тогда уже лежал в больнице. Отпрыскам Нахарро было наказано устроиться на работу в свободное от школы время, как только перейдут в старшие классы, но Кэм еще до наступления февраля просадил все сбережения на лыжный инвентарь, не отложив достаточно денег на совсем не лишние подготовительные курсы. Ему нравились альпийские ландшафты, полное подчинение силе тяготения, но больше всего его привлекала самодостаточность горнолыжного спорта — ни тебе соперников, ни зрителей, ни подсчета очков. Ты один, и все — твое.

В течение года после окончания школы, будучи уже неплохим, хотя и не искусным пока лыжником, Кэм отработал семь месяцев в мозгосушильном справочном центре и даже был выдвинут на повышение, но в декабре уволился. В тот сезон он откатал шестьдесят один день на девяти разных базах. Каждый вечер подросток прикладывал лед к натертым до крови дешевыми ботинками голеням, отчего днем ходил враскорячку, как ковбой. В марте с большого пальца на левой ноге отвалился ноготь, но Кэму все было нипочем. От мастеров пудры он наслушался немало хвастливых историй о подобных травмах.

Кэма в конце концов приняли на ставку оператора лыжного лифта. Он выходил на работу каждый день, чего нельзя было сказать о большинстве «трудяг» Пимежа, и тогда ему дали место в группе обслуживания трассы. Ребята эти часто устраивали попойки, начальство в ответ урезало им зарплаты и премии, из-за чего вакансии заполнялись плохо.

На следующий год в Пимеже разогнали лыжный патруль — опять появилась масса новых должностей. Кэм не упустил своего шанса.

…Группа подошла к лифту № 12. В небе наезжали друг на друга облака, воздух был неподвижен. Кресла перестали терзать уши пронзительным скрипом. Казалось, подъемник, притаившись, ждал их появления.

Недобрый знак. И почему так тихо?

Кэму показалось, что весь внешний шум переместился прямиком в его голову. Спускаясь рядом с будкой смотрителя по насыпи, которая зимой служила для выхода пассажиров из лифта, и он, и Эрин не сговариваясь посмотрели вверх, на вереницу кресел. Эх, если бы подъемник работал… Ничего не поделаешь — придется идти пешком.

Слитую с резервного движка солярку обитатели вершины сожгли за месяц.

Пытаясь спастись от чумы, большинство, включая Хатча, рванули на восток, в Неваду, выбрав худший из вариантов. Когда в новостях передали, что люди, кажется, могут выжить на высоте более трех тысяч метров, на пике Медвежьем осталось человек триста. Сьерра уже третий день была охвачена снежным бураном.

Кэм сидел на высоте 2280 метров один в двухэтажной квартире с телевизором и телефоном. На четвертый день после полуночи его разбудили иголочные уколы в левой руке.

Он попытался дозвониться домой еще раз — все линии были заняты.

Пурга прекратилась, но дорога покрылась слоем снега в 23 сантиметра, который был еще глубже по обе стороны узкого проезда, расчищенного накануне каким-то смельчаком на снегоуборочном плуге. Кэм точно сбился бы с пути, если бы почти наизусть не помнил дорогу со всеми ее извилинами, неровностями и крутыми поворотами. Этим маршрутом он ездил на работу шесть дней в неделю. Местные шутили, что коренным жителем можно считать человека, способного прибыть на лыжную базу в любых погодных условиях, если понадобится — вслепую, на ощупь или пересчитывая бампером установленные с интервалом в сорок метров столбики с отражателями для снегоочистительных машин.

Дорога и обочина слились в сплошную белую массу. Кэм то и дело переключал свет фар с ближнего на дальний и обратно.

Перед машиной возникли какие-то странные тени — три горбатые фигуры, но количество ног не как у людей. Кэм тормознул. Пикап занесло, и он чуть не наехал на чудищ. Те оказались оленями, обычными оленями. Звери бросились в стороны, косясь в свете фар выпуклыми глазами. Наконец все они скрылись из виду, сбежав вниз по склону.

Кэм миновал два опустевших стойла и, объезжая первое, чуть не застрял в снегу.

Уличные фонари кооперативного поселка отбрасывали на низкие тучи неправдоподобный розовый свет, заметный даже из долины. Огни виднелись также на горном кряже среди зимних дач. Неужели там еще прятались люди? Кряж возвышался над дорогой всего на сотню-другую метров…

Пикап забирался все выше в гору. Кэм не удивился, обнаружив перед главными зданиями лыжной базы лишь несколько превращенных снегопадом в белые дюны автомобилей. А вот выше по склону, перед средним корпусом, машин было непривычно мало — всего около пятидесяти.

И ни одного огонька. Выключив фары, Кэм провалился в кромешный мрак. Очевидно, где-то между дачным поселком и базой произошел обрыв линии электропередачи. Но юношу тревожила не темнота. Средний корпус располагался на высоте 2415 метров, жуткая чесотка в ладони не прекращалась, запуская щупальца в запястье.

В корпусе обнаружился семьдесят один человек. Из них Кэм прежде встречал только Пита Чуйко и двух работников местного кафе. Остальные — туристы, отпускники. Чужаки. Все несли в организме заразу, обезумели от страха и внезапных приступов боли, отчаянно спорили, как забраться еще выше.

Из небольшого парка аэросаней и вездеходов «Сноукэт» не осталось ни одной машины. Пропали также дизельный генератор, спасательное снаряжение, радиостанция гражданской связи, портативная патрульная рация, все самое ценное. Сувенирный магазин и тот выпотрошили. Резервные движки позволяли лифту работать на две трети мощности, но угонщики вездеходов слили горючку с подъемников № 11 и 12, пробив дыры в днище баков, изгадив то, чего не смогли забрать с собой. Пока Кэм сидел в своей берлоге наедине со страхом и горем, другие, не теряя времени, трудились, чтобы обеспечить собственное выживание.

А что же местные? Должно быть, быстро поняли, что большинство отпускников и прочих беженцев вскоре соберутся на базе, и решили укрыться в домах на кряже над дачным поселком. Многие дачи пустовали — владельцы не смогли вернуться из-за снегопада. Баллоны с газом и набитые провизией кладовки позволили бы пересидеть хоть всю зиму, но увы — максимальная высота кряжа составляла только 2470 метров. Если чума и туда проникнет, бежать будет некуда.

Будь у него побольше друзей, Кэм и сам мог оказаться в этой мышеловке. Теперь же не оставалось ничего, кроме как продолжать подъем на своих двоих.

Свежего снега навалило по бедра, температура с учетом ветра опустилась ниже шести градусов, однако приближавшаяся зона высокого давления несла с собой теплый воздух. Вершину скрывала кромешная тьма. Три человека решили остаться на базе. Часть девушек — Эрин и ее подруги в том числе — были одеты в тонкие брючки и стильные ковбойские шляпы. Группа также включала в себя девять детей, супружескую пару семидесяти лет, неохватную бабищу по имени Барбара Прайс, ни на минуту не расстававшуюся с призовой гончей, и трех корейских туристов, способных изъясняться только жестами.

Делать было нечего — идти пришлось всем.

Голливуд все еще держал карту в руке, но помалкивал, за что Кэм был ему благодарен. Парень каким-то образом убедил Прайса и его людей шевелиться побыстрее — когда Кэм и Эрин свернули с уходящего на запад хребта, почти все отставшие подтянулись.

Облизанный ветром лыжный склон состоял из рыхлой земли пополам с гравием. Группа двигалась вдоль цепочки парных следов, оставленных Сойером, Мэнни и Бакетти.

Голливуд выбрал другой маршрут, держа курс прямо на вершину, с которой пришел, и, скорее всего, поступил бы точно так же, даже если бы знал местность. Ему во всем была свойственна прямота. Других научил горький опыт: пользуясь лыжными спусками и оставленной джипами колеей, которая зимой служила дорогой для вездеходов «Сноукэт», на базу можно было выйти с такой же скоростью и, главное, с меньшим риском. Зимой они, конечно, спустились бы на лыжах «телемарком». Мягкие лыжные ботинки ходьбе не мешали, а легкие лыжи можно донести в гору на себе.

Склон холма облепили хрупкие цветы — ярко-красные пенстемоны, белые флоксы. Кэм немного воспрял духом и старался не наступать на них.

Отсюда был виден средний корпус и еще ниже — коробка из сосновых досок для очистки ботинок от снега. Бакетти нагнал пересекавших склон по диагонали Сойера и Мэнни, которые были теперь намного ближе. Дождь полил как из ведра, превратив маячившие впереди фигуры в одно зеленое и два синих пятна. Кажись, остановились? Нет, Мэн-ни перепрыгнул через трещину в грунте — она скоро заполнится водой. Барабанная дробь капель по капюшону напоминала бессвязное лопотанье.

Кэм вздрогнул, наткнувшись на труп Табиты Дойл. В этом месте выпуклость склона заставляла делать обход с восточной стороны. Кэм побывал здесь раз двадцать, если не больше.

Очевидно, первым о тело споткнулся Сойер, потому что труп девушки завалился на спину, разбросав руки и ноги. Разинутый рот дырой зиял на фоне оранжевого комбинезона лыжного патруля. Внимание Кэма по обыкновению привлекли руки-крючья. Кости пальцев словно расплавились и оплыли в некоторых местах — одни только гнилостные бактерии вкупе со стихией не смогли бы произвести подобный эффект.

Из шестидесяти восьми человек, шагнувших во тьму за порог лыжной базы, выжили шестьдесят пять, хотя техночума пыталась догнать поднимавшихся в гору беглецов на плечах хорошей погоды. Из-за постоянных колебаний атмосферного давления люди попеременно то тряслись в ознобе после выхода из зараженной зоны, то снова испытывали жгучие уколы инфекции.

Какой-то мужик просто сел, отказываясь идти дальше. Еще один оторвался и ушел в сторону, не обращая внимания на крики спутников. Луч его фонарика целую вечность мелькал внизу. Барбара Прайс потеряла литра два крови, когда скулящая гончая искусала ей лицо и руки.

На полпути к вершине облака вспорол серп луны. Всех детей несли на руках, Барбара Прайс падала четыре раза, но вновь поднималась, корейцы непрерывно гнусавили одну и ту же песню — Кэму показалось, что он начинает понимать слова.

Сбившись в кучку с двумя безымянными фигурами в поисках защиты от ветра у обледеневшего девятого столба опоры подъемника № 11, Кэм не сразу опознал злое, пронзительное жужжание, эхом катившееся по склону. Аэросани! На востоке, почти на одном с ними уровне, показались огни фар — словно рой светлячков замелькал в снежной крошке между деревьями. Местные вернулись! Видимо, бросили роскошные дачи, объехали хребты вокруг долины и теперь пытались преодолеть крутизну склона и пудру, чтобы выйти на ровную плоскую дорожку, проделанную «Сноукэтами».

Когда ревущий конвой накрыло снежной лавиной, у Кэма от боли и холода уже не оставалось сил на эмоции.

Скрюченный скелет Табби служил путевой вехой. Девушка уцелела при обвале снежного карниза по прозванию «высокая стенка», но смерть настигла ее на две сотни метров выше последнего пристанища остальных местных жителей. Совсем чуть-чуть не дотянула до безопасной высоты. В хижине, под теплым боком Эрин, Кэм нередко сожалел, что не похоронил Табби. Увы, в опасной зоне каждая минута была на счету, и дурь быстро вылетала из головы.

Кэм помог Эрин перебраться через русло ручья и оглянулся. Кто-то упал на колени. Маккрейни! Юноша узнал его по куртке в полоску, подождал, пока тот поднимется на ноги. Эрин тронула друга за штанину.

В глазах девушки, бесцветных за бронзовым пластиком очков, читалась явная тревога. Даже Сойер не стал бы строить из себя героя при виде открывшегося впереди крутого спуска.

Взявшись за руки, пара двинулась вниз.

Три десятка аэросаней, не тронутых ржавчиной, блестели как новые, но были покрыты вмятинами от столкновений с другими машинами и вывороченными снежным обвалом деревьями. Сверкающие куски металла походили на остатки разбитой карусели. Красные, фиолетовые, синие, они валялись меж расщепленных стволов и торчащих, как пальцы мертвецов, сосновых корней.

Задолго до весенней оттепели Кэм и Пит Чуйко обыскали замороженные трупы, перерыв карманы, рюкзаки и седельные сумки. Потом слили бензино-масляную горючую смесь из заправочных баков. У кого-то был вывернут локоть, у кого-то сломана шея, но по большей части заметных повреждений не наблюдалось. Скорее всего, их скрывала одежда. Догадка Кэма оказалась правильной. Стаявший снег обнажил валяющиеся повсюду осколки костей и бесхозные конечности.

Больше всего пугало неистовство, с которым наночастицы бросались в последнюю атаку. Пока тело жертвы не остыло, чертово отродье продолжало жрать и плодиться.

Склеившиеся пальцы Табби и оплывшая грудная клетка другого трупа — еще цветочки. Один маленький череп, очевидно детский, походил на вырезанную из тыквы мертвую голову для Хэллоуина — полувыпавшие зубы торчали острыми клыками, разъеденная левая глазница была в два раза больше правой.

К шестидесяти пяти счастливчикам, достигшим безопасной высоты, морозным рассветом присоединились еще двое — последние уцелевшие члены конвоя: подающий надежды лыжник из местной юношеской команды Мэнфред Райт и харкающая кровью заместитель шерифа.

Однако от шестидесяти семи вскоре осталось пятьдесят два. Первыми умерли люди, получившие серьезные повреждения внутренних органов, в том числе все дети, кроме одного. Наночастицы быстрее разъедали маленькие детские тела. Барбара Прайс избежала заражения крови и пережила бы собачьи укусы, но частицы проникли через рану на щеке в носовые пазухи. Она даже кричать не могла — только глухо стонала — и протянула шесть суток. Ее супруг Джим на несколько дней погрузился в недоброе молчание.

Поначалу путники пытались обосноваться у конечной остановки подъемника № 12, набившись как сельди в бочку в сарай лыжного патруля, однако новые волны наночастиц заставляли их лезть в гору все выше, невзирая на время дня и погоду.

Постоянные атаки наносаранчи сократили группу до сорока семи человек, многие сильно ослабели от высотной болезни и уныния. Все мучились от потери влаги, первой из-за этого погибла женщина-диабетик.

С молчаливого согласия других Кэм и Пит оказались в лидерах. Оба носили какую-никакую форму. Человек по имени Альберт Сойер заметил, что они лучше знакомы с местной территорией и условиями. Альберт оказался прагматиком до мозга костей. Это он предложил дождаться очередной бури и сделать набег на корпус дома отдыха. Никто другой не додумался, как извлечь пользу из единственного недостатка крохотных монстров.

В борьбе за выживание подъемник № 12 сыграл решающую роль. Они подлатали топливную систему, затем спустились на лыжах к главному корпусу и завели лифт № 4, переправляя через гору канистры с соляркой, еду, снаряжение, доски.

К весне группа неплохо обустроилась. Несчастные случаи, воспаление легких и самоубийства сократили численность обитателей вершины до сорока, зато другим стало легче. За редким исключением, оставшиеся в живых были молоды и полны решимости не сдаваться. Они привыкли к своему новому окружению. У Кэма даже появилась подружка. Не прими она Кэма за итальянца, Эрин Кумбс вряд ли остановила бы на юноше свой выбор. Но однажды сделав его, девушка уже не меняла решения. К этому времени в лагере начался раскол.

Джим Прайс перетягивал людей на свою сторону, раздавая обещания, как заправский политик. Сначала предложил ввести наряды на работу — всем понравилось, потому как почти каждый считал, что вкалывает больше других. Потом организовал «спевки» и «митинги памяти». Стоило возникнуть спору или дебатам, он был тут как тут.

Двое корейцев погибли по недоразумению, третий покончил с собой сам — до него на это никто не решался. Единственный чернокожий помог достроить хижины, но нечаянно полоснул по ноге циркуляркой и умер от заражения крови. Кэм и Эми Вонг остались в группе последними «цветными».

Казалось бы, какая теперь разница? Большинство людей на всех континентах погибли, уцелевших мало волновали расовые нюансы. Тем не менее, Кэма не оставляло ощущение, что именно цвет кожи многих отталкивал от него и побуждал объединиться с Прайсом.

Сколько культур ушли в небытие? Даже если люди когда-либо снова возьмут планету под контроль, каким окажется это новое человечество?

Времени сидеть и предаваться думам не было. Консервы быстро заканчивались. Обитатели вершины целыми днями собирали еду, находя не так уж мало, когда выкладывались на все сто, — потерявших ориентацию, искалеченных грызунов, еще живого оленя, свежие ярко-зеленые побеги. Никто даже шепотом не упоминал о разлагавшихся под тающим снегом телах, накрытых лавиной, но своих мертвецов они хоронили. К лету гора была дочиста обглодана, на ней уже ничего никогда не могло вырасти. С наступлением зимы пришлось регулярно ходить в набеги в опасную зону.

Первым съели Йоргенсена.

 

9

При виде застрявшего на крутом склоне красного пикапа «шеви» с удлиненным кузовом Кэм вспомнил популярную телерекламу. Поколение за поколением рекламщиков ассоциировало эту машину с неукротимой силой. Пикап заездили до ручки, вся краска облезла, низ ободрали о камни и кочки, нагружали по полтонны лишнего веса — машина выдержала все и ни разу не подвела.

У Кэма эта выносливость неизвестно почему вызывала гордость. Пробираясь по жидкой грязи среди беспорядочно разбросанных валунов в обход последнего пристанища жертв снежной лавины, он то и дело поглядывал на стоявший поодаль автомобиль. Мэнни всем телом навалился на капот, яростно оттирая заскорузлую грязь с ветрового стекла. Пока Сойер возился с пластмассовой двадцатилитровой канистрой, Бакетти руками и туловищем прикрывал жерло бензобака от дождя. Если вода попадет в топливную систему — всем кранты.

Склон на этом участке распадался на куски, иные были величиной с дом, в противном случае путники попытались бы устроить подобие дороги. Гора диктовала свои условия.

Дождь усилился, забарабанил по плечам Кэма, поднимая небольшую туманную завесу. Коричневую жижу в лужах рябило от капель-пробоин.

За спиной кто-то злобно воскликнул «ха!». Не иначе, Прайс увидел, что пикап сдвинулся с места. Возвращаясь из набегов, они всегда жутко торопились и не тратили время на разворот машины носом под гору. Теперь Сойер осторожно маневрировал на узком пятачке, а Мэнни стоял ниже на холмике и направлял его жестами.

— Стойте! Стойте! — Прайс, растолкав остальных, пролез вперед, как только группа вышла на твердый грунт. Нилсен и Силверстейн не отставали от своего вожака.

Кэм, оставив Эрин, трусцой устремился за ними, но оскользнулся в грязище и чуть не подвернул колено. Оно и так у него болело. Он замедлил бег и стал переставлять ноги осторожнее.

Бакетти уже сидел в кузове. Мэнни запрыгнул туда же, когда к пикапу подбежали остальные. Прайс все еще орал:

— Стойте! Не-ет!

Нилсен первым подоспел к машине, стукнул кулаком в дверь водителя и встал перед капотом. Белый, расходящийся веером свет вырвал из полумрака его грязную желтую куртку, сверкнул на повисшей под носом капле влаги. Маска на лице Нилсена съехала вниз. Кэм крикнул: «Эй!»

— Машину поведу я! — вопил Прайс. Он пару раз тряхнул ручку, но дверь была заперта. — А ну, вылезай!

— Маску! — произнес Кэм. Нилсен и еще несколько человек инстинктивно схватились за лицо.

Прайс хлопнул ладонью по стеклу:

— Я буду вести!

— Не будешь! — Запотевшее стекло превращало капюшон и очки Сойера в причудливый силуэт.

— Это мой пикап!

Вообще-то Джим был прав. Машина с удлиненным кузовом оказалась на стоянке единственным подходящим транспортом из тех, что удалось завести. Множество беженцев заперли свои машины, а ключи унесли с собой, так и сгинув вместе с ними или потеряв их в беспорядочном бегстве.

Прайс расставил руки.

— Думаешь, если первым успел, так машина теперь твоя?!

— Нечего было время тратить на чертовы вехи, — грубо вмешался Кэм, отвлекая внимание на себя. Голливуд стоял у заднего бампера с неуверенным выражением на лице, склонив голову набок. Кэм понизил тон:

— Ведь кто-то должен был ее развернуть.

— Развернул? Теперь пусть вылезает!

— Джим, мы лучше тебя знаем маршрут.

Перегруженные амортизаторы пикапа плохо держали разбитую дорогу. Всякий раз, когда машина наезжала на кочку или ухаб, ее вело в сторону, кузов вздымался и опускался, как лодка на гигантских волнах. Казалось, вот-вот кто-нибудь выпадет за борт.

Всех четырех женщин затолкали в кабину, хотя там было лишь два одиночных сиденья. Двенадцать мужчин разместились в длинном кузове. Люди сидели друг у друга на коленях, но стоящим все равно не хватало места. Надежнее всего было в середине кузова и у кабины, где Прайс с Маккрейни стояли лицом по ходу движения, вцепившись в крышу руками. Кэм намеренно влез в кузов последним — со стороны холма, а не обрыва. Дорога представляла собой по большей части оставленную бульдозером полосу ровного грунта, ее медленно подтачивала эрозия. Если пикап занесет, либо обвалится часть полотна, можно успеть выпрыгнуть.

Пока они шли, на спине и под мышками Кэма выступил пот, но теперь температура тела упала, внутри кокона из «гортекса» появлялись островки сырости и холода.

Они проехали по коридору из недвижных пятнадцатиметровых сосен и снова оказались под дождем.

Наконец впереди появился средний корпус. Покрытие стоянки не отличалась большой твердостью, череда морозов и оттепелей и вовсе сделала его ребристым, и все-таки дикие скачки пикапа теперь сменились легкой тряской. Машина набирала скорость, мчась мимо брошенных в беспорядке автомобилей.

— Осторожней…

— Не дави мне на очки!

Когда Сойер выжал газ, стоящие, теряя равновесие, накренились, хватаясь за сидящих впереди. Бакетти и другие на дне кузова начали их отталкивать. Голливуд что-то крикнул, но ветер унес половину фразы:

— …вы все!

Рукопашные схватки и ругань повторялись на каждом повороте, потому что Сойер разгонялся на любом прямом, даже коротком, участке дороги.

Прайс застучал по крыше кабины:

— Не гони!

— Джим, не отвлекай его!

— Я сказал: не гони!

Прайс молотил по кабине, пока Сойер не нажал на тормоз, сбрасывая на длинном изгибе дороги скорость с пятидесяти пяти до пятнадцати километров. Кэм понял, что тот посылал предупреждение либо демонстрировал силу. Но Джим, очевидно, все истолковал по-другому и продолжал долбить кулаком по крыше.

— Так-то оно лучше бу…

Двигатель пикапа взревел, два мощных рывка толкнули стоящих к задней стенке кузова. Теперь уже все, включая Голливуда, возмущенно закричали. Кэм удивился, услышав в голосе парня яростное ожесточение:

— Что он творит?

Шоссе метров четыреста спускалось ровной лентой, и водитель разогнал пикап до восьмидесяти километров в час, а то и больше. Кэму показалось, что дождь поутих, но шины поднимали такой плотный ореол брызг, что трудно было сказать наверное. Намокшая маска отдавала горечью затхлого пота.

После крутого поворота мимо промелькнули три покореженные машины и въезд в кооперативный поселок. Взгляд Кэма привлекли россыпи крохотных желтых цветов на обочине — целые полгектара буйных красок.

— Видели? — воскликнул он.

Водитель притормозил и съехал с шоссе. Юноша не заметил указателя «Водохранилище Корлисс», но хорошо помнил сам поворот.

— Ты куда повернул?! Ты что… Там же тупик! — Прайс поднял руку, чтобы еще раз стукнуть по крыше. Силверстейн поддержал его:

— Он прав. Отсюда до водоема всего несколько километров, потом стоянка для машин и больше ничего.

Кэм был рад, что его лицо скрывали маска и очки. Любой бы сейчас легко прочитал на нем чувство вины. Интересно, остановился бы Сойер, если бы Прайс пригрозил вытолкнуть Кэма из кузова? Но Джим продолжал барабанить по крыше, Нилсен пытался развернуться в тесноте, Голливуд наклонился и положил руку на плечо Кина, который обеими руками стискивал живот.

От мрачных мыслей юношу отвлек Мэнни:

— Кэм, куда мы едем?

Пикап сделал несколько поворотов, солнце появлялось то с одной стороны, то с другой, стекла очков темнели и светлели в унисон, отчего-то напоминая работу маятника.

— Кэм? — повторил вопрос Мэнни.

Желание заткнуть рот мальчишке было таким сильным, что руки сами по себе напряглись, приподнявшись на несколько сантиметров от бедер.

Мэнни, он же Мэнфред Райт, рано повзрослел, что вызывало у Кэма печаль, смешанную с уважением, но не успел набраться опыта человеческих взаимоотношений в мире взрослых. Кэму часто казалось, что упрямое нежелание расстаться с детством служило Мэнни своеобразной защитой. Как бы то ни было, неосмотрительность мальчишки таила в себе опасность, и Кэм убедился, как прав был Сойер, когда отказался посвятить юнца в их план. Мэнни проболтался бы Голливуду, тот — Прайсу, причем оба сделали бы это из самых лучших побуждений.

— Он везет нас в тупик! — прошипел Силверстейн.

Прайс проговорил тихим, почти охрипшим голосом:

— Вы что, ребятки, задумали?

Дальше отмалчиваться не выйдет. Кэм попытался найти подходящие слова, но тут кто-то схватил его за куртку под рюкзаком. Нилсен!

— А ну отпусти его! — прорычал Бакетти.

Сойер нажал на клаксон.

— Две минуты! — выкрикнул он, высунувшись из кабины и похлопав по двери. — Через две минуты будем на месте. Там, если захотите, можете забрать пикап.

Все замолчали, не зная, что ответить. Кэм почувствовал облегчение, смешанное с благодарностью.

— Дэвид заразился, — сообщил Голливуд, склонившись над Кином. Тот, зажимая руками живот, качнул туловищем вперед-назад, словно говоря «да».

— Через руку, — добавил Голливуд.

Все опять повернулись на голос Сойера из водительской кабины. Тот, раздраженный отсутствием реакции на свои слова, еще раз ударил по двери:

— Еще минута и машина будет ваша!

Силверстейн, украдкой глянув на Кина, крикнул:

— Только зря время потеряешь! Там тупик!

— Нет. Мы срежем огромный крюк! — возразил Кэм. — Посмотри на карту. До первого поворота в нужном направлении шоссе идет на запад почти восемьдесят километров, и там полно извилин. Дорога займет два часа, если не больше, а если встретим затор — придется так и так поворачивать обратно.

— Что-о?! — по-птичьи вскрикнул Прайс.

— Дальше мы идем пешком.

Все немногочисленные магистрали пересекали долину с запада на восток, ибо крутизна горных склонов не позволяла подниматься по ним на автомобиле, да и ездить тут было особенно некуда. Восточнее пика Медвежьего шоссе № 6 вело прямиком в пустыню Невада, на западе находились лишь горстка кэмпингов, фруктовые сады да три небольших поселка. Шестерка в конце концов сворачивала на юг, где встречалась с шоссе № 14, а то в свою очередь — с дорогой местного значения № 47, подходившей к вершине Голливуда с северной стороны. По подсчетам Кэма и Сойера, весь маршрут составлял порядка ста пятидесяти километров.

— Даже если предположить, что шестерка полностью свободна, а это вряд ли так, два часа уйдут только на то, чтобы доехать до шоссе № 14. А здесь расстояние между двумя шоссе всего пять-шесть километров. Дойдем за сорок минут.

— Так быстро нам не успеть! Вы с ума посходили! — запричитал Маккрейни, оглядываясь на Прайса. — Раз там нет дороги, значит, на то есть причины.

— Люди могут пройти там, где машины застрянут, — огрызнулся Кэм.

— А потом как? — спросил Силверстейн. — Пикап-то мы бросим!

— Найдем другую машину или на своих двоих дотопаем. Если цепляться за шоссе ради удобства, можно коньки отбросить.

— Но мы же голосовали! Все уже решено голосованием! — воскликнул Прайс.

Ритуал провели аж два раза, как будто рельеф долины можно было изменить поднятием рук. Кэм и тогда пробовал возражать, но ему заткнули рот. Сойер не пытался никого переубеждать, только смотрел да слушал. Пока Прайс церемонно подсчитывал голоса, приятель Кэма лишь молча качнул головой.

Юноша перевел взгляд на Голливуда. Он тоже сначала выступил против поездки на пикапе. Кэм надеялся, что теперь-то парень его поддержит, но тот словно язык проглотил. Может быть, просто пытался мысленно представить себе карту.

— Мы все сто раз это обсудили! — Прайс обвел рукой Нилсена, Аткинса и Маккрейни. — Все просчитано! Спуск займет всего час! Один час!

— Джим, по дорогам не проехать. Снег лежал на высоте 1800 метров, и по шоссе выше этой отметки, возможно, никто не ездил — одни полноприводные машины, местные жители со снегоуборочными щитами и на аэросанях да еще танки Национальной гвардии. Но и они могли застрять, наткнувшись на первый же затор.

Прайс отмахнулся, как будто что-то выбросил, больше ничем не показывая, что слова Кэма дошли по адресу:

— Идти пешком глупо, когда есть другие возможности! Надо экономить силы!

— Вы там все погибнете, — добавил Маккрейни, словно они сидели в крепости или подводной лодке, а не в обычном пикапе и Дэвид Кин не дышал одним с ними воздухом.

Хаотичность атак наночастиц пугала не меньше, чем быстрота и энергия, с которыми они перемалывали организм носителя. Чума скоро, очень скоро проснется внутри каждого из них — в этом не приходилось сомневаться.

У дороги показалась группа деревянных указателей с нарисованными человечками, демонстрировавшими, как правильно пользоваться мусорными баками и туалетами. Пикап въехал на широкую заасфальтированную площадку, на которой стояла одинокая «субару». По ту сторону темной, абсолютно неподвижной водной глади буравили небо острые зубцы скал.

Сойер, не выключая двигателя, вылез из кабины с зеленым рюкзаком в руках. Кэм выпрыгнул из кузова с противоположного боку.

Их примеру последовал только Силверстейн. Он соскочил на землю и тут же встал между Сойером и открытой дверью. Из кабины послышались возня и крики женщин. Бакетти в кузове тоже пытался выбраться из кучи-малы.

Увидев, что они с Сойером готовы идти пешком, остальные поймут, надеялся Кэм, насколько бессмысленно продолжать движение на машине.

В кузове, однако, почти никто не сдвинулся с места.

— Сойер был прав насчет вас, — сказал Кэм, пытаясь вызвать хоть какую-нибудь реакцию, пусть даже гнев. Кин чуть приподнялся на локте. Бакетти встал рядом со смуглым юношей. Мэнни опустился на одно колено, переводя взгляд с Кэма на Голливуда и обратно.

— Я должен вернуться назад, — промямлил Кин. Он поддерживал левое запястье правой рукой. — Отвезите меня обратно.

Шум в кабине затих. Эрин вывалилась наружу из двери водителя, толкнув Силверстейна в спину. Остальные женщины, видимо, сопротивлялись с таким ожесточением, что выйти с пассажирской стороны не было никакой возможности.

Девушка упала в объятия Сойера, и тот повел ее прочь, скупыми движениями поправляя маску и очки на ее лице.

— Я не могу здесь оставаться! — Кин вскинул вверх, не расцепляя, обе руки, словно греб веслами.

— Если бы эти скоты не отняли у нас время… — взвизгнул Прайс.

— Голливуд! — позвал Кэм. — Кто-кто, но ты-то знаешь, что мы правы. Сорок минут — и мы выйдем на тропу, по которой ты спустился.

— Нельзя, — ответил юноша, непонятно к кому обращаясь. Он похлопал Кина по плечу. — Ты ведь понимаешь, нам нельзя возвращаться.

— Рука-а! — хныкал Кин.

— Проверю-ка я этот универсал — вдруг ключи оставили, — сказал Силверстейн, указав на «субару». Прайс наконец соскочил на землю и залез в кабину.

— Голливуд, — позвал Кэм, — не молчи!

Прайс хлопнул дверью и включил передачу.

Кэм отступил на шаг. Каждый сантиметр пространства между ним и пикапом казался пропастью, которая становилась все шире, как только машина пришла в движение. Ну что ж — у Голливуда имелись все основания для обиды. Уход с шоссе, конечно, грязный прием, но никто не стал бы прибегать к обману, не будь Прайс таким остолопом.

А может быть, у парня слишком болит нога или он еще во время короткого перехода понял, что не одолеет путь?

Прайс затормозил у «субару», но Кин не сдвинулся с места. Силверстейн крикнул:

— Лучше пойди и проверь сам.

Голливуд спрыгнул на землю и в два прыжка подскочил к машине. Он попробовал дверные ручки, потом прижал очки к стеклу, загородив их с обеих сторон ладонями. Выпрямился, покачал головой. Когда Кэм направился к нему, Голливуд отступил к пикапу, касаясь его рукой, как игрок в бейсбол — базы.

— Пустите меня! Я хочу идти с ними! — Мэнни дернулся навстречу Голливуду через клубок тел, не замечая, что другой борт пикапа был ближе. — Сойер всегда знает, что говорит!

— Не глупи! — Силверстейн схватил Мэнни за руку.

Кэм удивился, но Маккрейни тоже вцепился в мальчишку, а Нилсен, передвинувшись на пятой точке, окончательно загородил пацану выход из кузова. Этих людей страшно пугало, что кто-то мог думать по-другому, и они были готовы удерживать несогласных силой. Наверное, в толпе легче прятаться за чужие спины.

— У тебя же нога! — крикнул Прайс из окна кабины. — Как ты с такой ногой пойдешь?

— Мэнни в лучшей кондиции, чем большинство из вас, — заметил Кэм. Этого говорить не стоило. Мэнни почти уже вырвался, но тут Силверстейн обхватил мальчишку за тонкую талию, а Маккрейни обеими руками вцепился в его левое запястье. Запугивание и угрозы только добавили им прыти.

Мэнни оттолкнул Силверстейна. Кэм подошел и хлопнул ладонью по кузову:

— Отпустите его!

Прайс рявкнул Голливуду:

— Садись быстрее! Нам…

Выстрел грохнул так громко, что Кэм отскочил от машины, словно звук пронзил его насквозь.

Сойер неторопливо приблизился, сжимая в руке вороненый револьвер. Наставлять его на кого-либо не было нужды — Маккрейни уже отпихнул от себя Мэнни, а Силверстейн не отпустил мальчишку лишь потому, что инстинктивно удерживал его от падения.

Говорить тоже ничего не требовалось, но Сойер не смог не поддаться искушению. Он покрутил пистолетом над головой, словно оценивая его вес и силу.

— А ну-ка, убрали от пацана свои блядские ручки! — сказал он.

 

10

Шум ветра в кронах деревьев напоминал гул прибоя, действовал успокаивающе, наводил Кэма на мысли об отце, братьях. Этот звук, громкий и непрерывный, отодвигал тревоги, с каждым шагом усиливая желание полностью в нем раствориться.

Как он устал…

Сойер не давал им пощады. Вожака подстегивали злость и сила воображения, в то время как Кэм чувствовал только усталость. Болело колено. Лыжные брюки отяжелели от сырости и чересчур сильно грели.

Лучи солнца там и сям протыкали навес из хвои белых сосен, в столбиках света кружились рои мошкары и мух. Едва различимо на фоне прибойного гула ветра поскрипывали лыжные ботинки, стукались друг о друга круглые камешки, хрустели ветки. Все остальные звуки поглощала намокшая от дождя земля.

Четверка путников выглядела бы повнушительнее, двигайся они группой, а не вереницей, но между деревьев идти за Сойером след в след было легче, чем пробираться в одиночку. Всякий раз, когда Кэм догонял Эрин — если их продвижение замедляли камни и валежник или она останавливалась в нерешительности, выбирая путь понадежней, — до него доносилось дыхание подруги. Но по большей части слух улавливал лишь сердцебиение, монотонный шум ветра да жужжание насекомых.

Черные мухи непрерывно атаковали юношу, привлекаемые то ли жаром тела, то ли его запахом, то ли расцветкой куртки. Сколько бы он ни махал руками, количество черных точек не уменьшалось. Мухи стукались об очки и маску, как дождевые капли.

Громче назойливого жужжания мух был только голос Бакетти, который последние десять минут имитировал издаваемые ими звуки: «Бз-з-з, бз-з-з!»

Наконец Сойер остановился и повернул голову, дожидаясь, пока тот поравняется с ним. Хотя Бакетти даже при своей худобе был тяжелее Альберта на полтора десятка килограммов, последний тоном, не допускающим неповиновения, бросил: «Заткнись!»

Кузнечиков здесь было меньше, чем на вершине, зато Кэм заметил несколько муравьиных троп. Целый ком муравьев облепил извивающуюся сороконожку. Еще один отряд мгновенно взобрался по лодыжке Сойера, когда тот наступил на их логово. Кэм обогнал Эрин, чтобы помочь другу очистить ногу от ползучих тварей, прежде чем те успеют проникнуть под одежду.

Шесть раз Сойер забирал вправо или влево. Оставалось только гадать о причинах, за исключением четвертого раза, когда в кустах раздался угрожающий треск гремучей змеи. Кэм дважды замечал змеиные гнезда — переплетенных клубком малышей, таким образом гревших друг друга. Для змей нехарактерно устраивать логовища на открытой поверхности. Очевидно, все подходящие щели и ямы были заняты.

В жаркий денек здесь, пожалуй, негде будет ступить от ползучих гадов.

Ящерицы тоже неимоверно расплодились. После холодного дождя каждый прогретый солнцем участок кишел серыми тельцами. Мелкие рептилии явно предпочитали камни, но не брезговали поваленными деревьями и даже голой землей. Они разбегались с невероятной прытью и тут же снова замирали, сливаясь с грунтом, отчего казалось, что земля колеблется под ногами.

Кэм смотрел по сторонам, чтобы отвлечься. Левая кисть ощутимо ныла. Сколько ни тряси ею, нарастающую чесотку и распространение наночастиц это не остановит, но совсем не реагировать еще муторнее. Поэтому Кэм то и дело взмахивал рукой, рискуя потерять равновесие, и один раз действительно чуть не упал, наступив на сосновую шишку.

Страх не отпускал, но и не сковывал волю. Но тут зеленая фигура Сойера отчего-то заторопилась назад, вверх по склону…

Эрин тут же опустилась на землю. Кэм хотел окликнуть ее, но Сойер остановился в проеме между деревьев, заслоняя собой девушку. Открытая карта мятым белым лоскутом болталась у него на боку.

Мэнни рысью проскочил мимо, присоединившись к Сойеру. Мальчишка хромал пуще прежнего.

— Вставай! — крикнул Кэм женщине. — Надо идти!

Сойер и Мэнни вернулись, Бакетти тоже подтянулся.

— Все смотрите сюда! — Сойер сел на корточки и расстелил карту на земле. — Мы отклоняемся слишком далеко влево.

«Ты же сам вызвался идти первым», — подумал Кэм, не чувствуя настоящей обиды. Ее заглушала тревога.

Пытаясь заглянуть через плечо Сойера, он толкнул Мэнни. Мальчишка был занят тем, что большими пальцами массировал ступню в ботинке, хлопал ладонью по пятке. Хорошо, если просто судорога, однако наночастицы имели злополучную особенность накапливаться в рубцовых тканях и оттуда атаковать ослабленную часть организма. У Кэма первыми всегда начинали болеть кисть руки и ухо.

Красная сетка делила карту на километровые квадраты, каждый изобиловал коричневыми разводами вертикальной проекции. Кэм, однако, сразу определил, где пролегал их маршрут. Путники заблаговременно нацарапали на водонепроницаемом покрытии карты большие иксы.

Сойер ткнул обтянутым перчаткой пальцем в загогулину, находившуюся в стороне от маршрута дальше чем на целый квадрат.

— Отлично! — Мэнни перестал возиться с ногой. — Просто отлично!

— Мы на этом гребне? — спросил Кэм.

— Да.

Двигаясь по впадинам, которые сбегали к океану, они отклонились на 1200 метров западнее цели.

Кэм сжал горящую огнем руку в кулак.

— Я пойду рядом с тобой, буду следить по компасу, а ты почаще смотри в карту.

— Хорошо, — Сойер поднялся. Кэм тоже разогнулся.

Мэнни снова двинулся в путь, все еще отчаянно растирая ступню и лодыжку.

Эрин едва слышно попросила:

— Давайте присядем хотя бы на пять минут?

Кэм наклонился и потянул ее за руку, поднимая на ноги.

Эрин ушла в себя. Кэм не вел отсчет времени на спуске с хребта. Прошло, может быть, минут пятнадцать — солнце еще не проделало и половины пути до зенита, а женщина уже дважды натыкалась на Кэма, когда тот сбавлял темп, чтобы проверить показания компаса. Видимо, держалась из последних сил.

Кэм и сам хотел бы обрести второе дыхание. Они сто метров протопали по увядающим стеблям, прежде чем он вспомнил, что на дворе — весна. Поле заросло желтыми цветами, напоминавшими маленькие подсолнухи, отчего приобрело скорее осенний вид. Мясистые длинные лепестки побурели и съежились. Некоторые растения высохли настолько, что хрустели под ногами, хотя сходившие с гор потоки воды оставили после себя рваный ковер из луж и грязи.

Этой весной никто не видел ни пчел, ни бабочек. Похоже, муравьи и рептилии уничтожили все соты и медлительных гусениц. Судьбу растений, возможно, предрешило отсутствие перекрестного опыления или тут поработали тли, клещи и грибок…

Всеобщая картина разрушений в природе разом дошла до его сознания, приняв образ стаи комаров, которые, как неведомо откуда взявшееся облачко тумана, пытались заползти под лыжные очки.

Он шлепнул по черному веретену в воздухе и едва не сбил с себя маску:

— Вот черт!

Сойер вздрогнул и, попытавшись обернуться на восклицание, чуть не упал. Три десятка летучих тварей впились в его лицо, на маске обозначилась влажная запятая рта.

— Что такое? — спросил он. Кэм протянул руку, но Альберт отвел ее, принялся обмахиваться картой. Ни одно из их движений не произвело ни малейшего эффекта.

Сами по себе кровососы не представляли большой угрозы, смерть, однако, могла проникнуть внутрь через места укусов. Даже крохотная ранка на коже открывала ворота наночастицам.

Кэм обтер рукавицами лоб и подбородок и повернулся к Эрин. Комариные тельца облепили ее капюшон и издали напоминали короткую шерсть. Бакетти тоже усиленно обмахивался. Мэнни с крайним удивлением поднес обе руки к глазам.

— Вляпались! — произнес Сойер.

— Бежим! — Кэму больше ничего не пришло в голову. Тем не менее, они задержались еще на минуту. Где-то среди умирающих растений журчала вода. Юноша наклонился, чтобы обтереть бедра и заметил, что живой шерстью покрылась даже обувь.

И он, и Мэнни застыли в немой позе.

Развитие личинок, очевидно, началось задолго до появления людей в этом лесу. Комар живет всего несколько недель. Чтобы производить потомство, самкам нужна кровь. Неужели они так быстро приспособились сосать ее у лягушек и саламандр? Вряд ли. Весь их род был обречен на гибель. Видимо, уцелели лишь последние остатки, личинки которых перезимовали в грязи и пробудились к жизни, когда их залило талой водой.

Боже! Голливуд, возможно, перенес достаточно укусов, чтобы самцы могли оплодотворить сотен пять самок, а те дали жизнь нескольким тысячам новых…

Кэм одним ударом прихлопнул двадцать комаров, но такими методами с ними не сладить. Он выпрямился, окруженный звенящим роем, сощурился, прислушиваясь к тонкому писку. «Бежим!» — крикнул он и подтолкнул Эрин. Та споткнулась и примяла своим телом два метра желтых цветов. «Бежим!»

Мэнни кинулся прочь, размахивая руками. Остальные устремились за мальчишкой. Комары падали на них сверху, как черный снег.

Кэм, потеряв из виду синюю куртку впереди, закричал, но заметил еще одну фигуру и направился к ней. Упав, он тут же вскочил. Бегущий наперерез Мэнни чуть не врезался в него. Кэм попытался отпихнуть зацепившегося за него мальчишку. Наконец они разбежались в разные стороны. Кэм преодолел еще сорок метров, прежде чем заметил, что слева Бакетти тоже пересекал ровный участок не вдоль, а поперек. Вот, значит, куда они бегут — на запад, против ветра!

Может быть, проклятых тварей хоть ветром сдует.

Зеленое и красное пятна — Сойер и Эрин — мелькнули и скрылись за невысоким подъемом. Если они и звали его, Кэм ничего не слышал. Он вслед за Мэнни вскарабкался на насыпь.

Его спутники продирались сквозь кусты и нависшие ветки, закрывая локтями очки и маски. Сосны здесь были другие, таких Кэм не видел больше года, — с тонкими иглами и мягкими желтыми шишками, сыпавшими пыльцой. Хлещущие ветки уничтожали комаров десятками и отгоняли новых сотнями.

Впереди снова показалась синяя куртка Бакетти и чуть дальше — фигура в красном, Эрин. Она пробиралась к жидкому лесочку на склоне холма. Там ветер наверняка был сильнее.

Адреналин — плохой заменитель настоящей выносливости. Кэм добежал до склона, но на подъеме у него подогнулись ноги. Он пополз. Мэнни помог ему подняться, и оба побрели дальше.

На гребне лежала на боку Эрин и жадно хватала ртом воздух. Сойер все еще стоял на ногах. Вокруг простирались лес да каменные выступы. Альберт сделал шаг вперед, хлопками давя оставшихся на туловище комаров. Кэм различил собственное искаженное отражение в его зеркальных очках. Бакетти отгонял насекомых беспорядочными боксерскими ударами.

— Нам нельзя останавливаться, — сказал Сойер.

— По гребням… — задыхаясь, проговорил Мэнни, — надо идти по гребням.

— Согласен. Если получится. Главное — держаться подальше от воды.

— Думаешь, дорога где-то рядом?

Сойер покачал головой, расправляя порванную карту. Он сел на корточки и ладонями прижал края карты к земле.

— Мы не могли далеко уйти, — настаивал Мэнни.

На самом деле они опять отклонились от курса — возможно, еще дальше, чем в первый раз. Одно утешение: спускаясь по холму, они одновременно продвинулись на север. Карликовые широкохвойные сосны и густой подлесок нагляднее карты показывали, что они на меньшей высоте — где-то на уровне 2000 метров. Об этом свидетельствовала и отметка рядом с точкой, в которую уперся палец Сойера.

— Похоже, мы здесь, — сказал он.

Кэм поначалу не обратил внимания, что шум ветра здесь был какой-то особенный. Зону затопления с комарами предстояло обходить с северо-запада, до шоссе № 14 оставалось полтора километра. Хоть бы повезло с машиной…

Машина! Юноша обернулся на звук:

— Так ведь это…

Клаксон гудел с неравными промежутками, напоминая подвывание когда-то населявших эти места койотов.

— Азбука Морзе! — воскликнул Мэнни. — Эс-о-эс!

Три коротких сигнала, три длинных, три коротких. Теперь уже ни у кого не оставалось сомнений.

— Во дает! — потирая лоб, рассмеялся Сойер. — Чем мы, спрашивается, можем помочь этому уроду? Смотри-ка! — Сойер указал пальцем на участок километрах в четырех к западу. — Значит, все-таки добрались до лесовозной дороги.

— Оттуда рукой подать, — заметил Кэм.

— Если не нарвались на завал или машину не разбили. — Сойер пошатнулся, привстав на носки. — Какая разница, — бросил он напоследок. — Мы им не помощники.

 

11

В лесу попадалось на удивление мало скелетов, за исключением птичьих, которые напоминали небольшие филигранные гравюры. Каждая тварь пыталась где-нибудь спрятаться. Белки, кролики и лисы — в подземных норах, олени и койоты — в густых зарослях. Птицы забирались в кусты и кроны деревьев, и ветер потом сбрасывал их трупики на землю.

Люди тоже, подчиняясь инстинкту, старались зарыться поглубже.

Первые шесть машин превратились в коллективные могилы — сгрудившиеся, неподвижные фигуры в помятой, покрытой пятнами одежде подпирали двери изнутри либо лежали между сидений. Вонь была бы непереносимой, но еще в первую весну в салоны через вентиляционные отверстия и дверные щели проникли насекомые и начисто обглодали гнилую плоть, местами прихватив обшивку сидений.

Сойер, в зависимости от обстоятельств, либо вытаскивал, ухватившись за ноги или череп, останки наружу, либо заталкивал их поглубже. Ключи торчали из замков зажигания каждой машины, но все без исключения пассажиры оставляли двигатель, отопление, свет и радио включенными до последней капли горючего.

Четыре из шести машин были заперты изнутри. Сначала Кэма рассмешила абсурдность ситуации. Но смеялся он недолго — всякий раз, когда он нагибался подобрать камень, у него начинала кружиться голова; вдобавок, разбив окно в третьей машине, он не рассчитал силу инерции и от слабости наклонился вперед, чуть не распоров куртку о битое стекло. Даже поднимая с обочины четырехкилограммовый кусок асфальта, Кэм осторожно принимал устойчивую позу — плечи опущены, шея вытянута — как штангист перед рывком.

С каждой неудачной попыткой росло горькое разочарование. Мэнни только зря тратил время, пробуя включить зажигание еще раз после Сойера. Тот деловито поворачивал ключ три раза, не более, и переходил к следующему автомобилю.

Идти по ровному асфальтобетону было не в пример легче, чем по камням и слякоти. До цели оставалось полпути. Но продвигались они к ней слишком медленно. Плоть будто вмиг состарилась и отказывалась служить как положено.

Шоссе № 14 уже не напоминало мертвую автомобильную стоянку. На высоте 1890 метров в те роковые дни его завалило снегом, однако небольшое количество машин можно было объяснить и тем, что основной поток беженцев устремился к более доступному шоссе № 6, идущему через долину. Других вариантов все равно не оставалось — если сейчас не найти транспорт, придется тащиться вверх по северному склону на своих двоих. Голливуд еще раньше видел, что дорога № 46 была заблокирована по крайней мере в двух местах, но если бы удалось доехать хоть до первого затора…

Эрин повисла на плече Сойера олицетворением давящего ужаса. Они подошли к еще одной машине, старому коричневому пикапу, съехавшему передними колесами в кювет, и Альберт бесцеремонно стряхнул с себя девушку.

О затемненное стекло очков Кэма ударилась муха. Он заморгал, сознание от боли и жжения то прояснялось, то опять гасло, как свет маяка. Крючья из раскаленного металла терзали кисть руки и запястье. Такой же огонь жег ухо, разъедал живые ткани.

Эрин попыталась сесть, Кэм ткнул ее в бок, на что та никак не отреагировала. Мимо, хромая, прошел Мэнни. Тело девушки отлепилось от Кэма, заставив его пошатнуться. Он не позволил ей упасть, но сам едва удержался на ногах. Юноша повернулся к остальным, взглядом моля о помощи.

Сойер вытащил из пикапа детское тельце странной формы.

Кэм догадался, что труп — собачий. Эрин одними губами выдохнула: «Больше не могу».

Передвигая ноги в гигантских ботинках, Бакетти заслонил машину от Кэма. Он помогал ей завестись, подражая звуку мотора «тр-тр-тр, тр-тр-тр», как недавно вторил жужжанию мух, но вскоре закашлялся.

— Подсоби! — позвал Кэм. — Надо поднять ее на ноги.

Бакетти немедленно опустился, с готовностью расставив руки и ноги. Детина немного тронулся умом, но Кэм был благодарен ему за силу и преданность, за то, что тот не бросил спутников. Поэтому юноша удивился, когда великан вдруг отшатнулся в сторону, но тут услышал шаги Альберта.

Общими усилиями Кэм и Сойер усадили Эрин. Глаза девушки были широко открыты, у их краев за очками появились знакомые морщинки — она улыбалась.

— Нести тебя я не смогу, — предупредил Сойер. — И не стану.

— Не надо так, — сказал Кэм, обращаясь к обоим сразу.

…Он столько раз рассматривал поселок с любимого утеса, что теперь, казалось, без труда мог найти дорогу. На северо-восточной окраине один участок занимали Служба охраны лесов и Департамент транспорта Калифорнии — огороженный сетчатыми заборами зоопарк, в котором обитали различные виды зеленых пикапов, оранжевых грузовиков и рыжих снегоуборочных плугов. У этих машин двигатель точно не заглохнет. Долго искать не придется. Весь поселок состоял из восьми улиц — три вдоль, пять поперек — да нескольких извилистых проездов со старыми дачами и громоздкими современными домами по бокам.

Деревянный указатель на металлических шестах сообщал: «Добро пожаловать в Вудкрик. Нас. 2273 чел. Высота над ур. моря 1870 м».

Пока Сойер пробовал завести машины, Бакетти помогал Кэму поддерживать Эрин. Он перестал изображать рев мотора, потому что всякий раз, когда пытался это сделать, начинал кашлять и уже не мог остановиться.

Чертово отродье проникло мужику в легкие.

Остатки человеческих чувств, которые Кэм берег внутри себя и раздувал всякий раз, когда подступало отчаяние, подобно тому, как раздувают угли в очаге, утонули в горьком сожалении. Бакетти всех удивил, повел себя как настоящий герой, и Кэму очень хотелось, чтобы тот дотянул до спасительной высоты.

Вудкрик на удивление хорошо сохранился. Два дома сгорели, да «джип» врезался в ограждение дороги — вот и все разрушения, но жители, похоже, попрятались — трупов нигде не было видно.

Когда группа вышла в центр поселка, снова явились призраки. Это их шаги отзывались эхом на мостовой, их тени бежали параллельным курсом в пыльных витринах магазинов.

Сойер попытался завести микроавтобус. Брошенный между продуктовой лавкой и магазинчиком антиквариата, белый «форд» нехотя реагировал, но тут же глох, не желая заводиться на холостом ходу. Сойер давил на газ, пробовал завести и с нейтралки, и с первой скорости, сделав больше попыток, чем с тремя предыдущими машинами вместе взятыми, но фургон не желал подчиняться.

Потом пришлось сделать обход слева — прямо по курсу на улице грелся на солнышке целый выводок гремучих змей. Толстые коричневые веревки не сдвинулись с места, сколько Мэнни ни размахивал руками и ни кричал просительным голосом «Прочь! Уходите!». И тут призраки обрели голос…

В Вудкрике путники были не одни.

Когда Кэм и Эрин, которую с другой стороны поддерживал Бакетти, вышли на перекресток, невнятное бормотание и шепот превратились в связную речь. Юноша не сразу сориентировался, он еще некоторое время следил за силуэтами, мелькавшими в витрине конторы по продаже недвижимости.

«Я слышал…» — раздался тревожный голос Маккрейни. — «…ты делаешь? Мы ведь не какие-нибудь…» — это говорил Голливуд. Он заметил прибывших и замахал руками над головой:

— Эй!

Кэм тоже крикнул в ответ.

Плотная группа стояла в двадцати метрах от него на тротуаре. Кэм выделил из толпы Силверстейна, Джослин Колвард, на большее у него не хватило сил. Похоже, все двенадцать пассажиров пикапа добрались целыми.

Прайс оказался прав — его вариант был лучше. Ну и что, что им пришлось сначала заехать далеко на запад? В поселок они, должно быть, прибыли еще час назад. Обеим группам пришлось проделать пешком примерно одинаковое расстояние, но Прайс со своими людьми шел по лесовозной дороге и гладкой поверхности шоссе № 14.

Кроме того, Прайсу не пришлось тратить время на возню с машинами. Открытые двери и потревоженные кости красноречиво говорили, что все автомобили до них уже пытались заводить.

В приливе радости юноша подался вперед, хотя висящая на его плече Эрин умоляла остановиться.

Он знал, что причиняет ей боль, что девушку клонит в сон. Но лучше двигаться без передышки. Группа Прайса шла по улице, ведущей к гаражу департамента транспорта, и вскоре оказалась бы рядом, но Кэму не терпелось увидеть выражение на их лицах. Это стоило лишних пятидесяти шагов.

Эрин перестала перебирать ногами и простонала «стоп!». Кэм и Бакетти наклонились, удерживая ее от падения.

— Назад! — проревел сзади Сойер.

Кэм замер. До него вдруг дошло, что Голливуд размахивал руками не в знак приветствия. Юноша пытался предостеречь.

Люди, столпившиеся на тротуаре, расступились, оставив перед собой, как столбы ограждения, три фигуры — Прайса, Нилсена и Силверстейна. За спиной Нилсена зиял дверной проем с оформленной в стиле Дикого Запада вывеской «Охотничий магазин».

Прайс опустил винтовку стволом вниз вдоль бедра, словно не мог удержать ее на весу. Продолговатое туловище Силверстейна не позволяло рассмотреть, какое у него оружие. Из-за плеча виднелся лишь краешек дула. Нилсен сжимал в гигантских лапах по пистолету, стволы которых выглядели как уродливые окоченевшие пальцы.

— Назад! — приказал Сойер еще раз.

— Во-во, валите отсюда! Чтоб мы вас больше не видели! — выкрикнул Силверстейн.

Кэм помнил, что Даг Силверстейн всегда, даже во время самых отчаянных споров, был сдержан и не повышал голоса. Его нервозность казалась теперь фальшивой.

Что-то тут было не так. Даг словно стал меньше ростом, скособочился на одну сторону. Прайс сделал знакомый, рассекающий воздух жест, но не произнес ни слова.

Кэм не узнавал спутников, с которыми они расстались на склоне горы.

В голосе Голливуда не осталось ничего от уверенности сумасшедшего, которому нипочем было пересечь долину:

— Уходите, прошу вас.

Это — голос пропащего человека, старика.

Сойер пропустил призыв мимо ушей:

— Бросайте оружие, Прайс!

— Идите отсюда! — истошно заорал Силверстейн.

Бакетти закашлялся, ему ответил такой же кашель из задних рядов группы Прайса — негромкий, булькающий скрежет. Страдали все одинаково, и так было с самого начала.

Сойер не сдавался:

— Бросьте оружие!

Замерший посередине, Кэм боялся пошевелиться или раскрыть рот. Стороны толкал к действию нарастающий страх. И Сойер, и Прайс, поставленные судьбой в одни и те же обстоятельства, приняли одинаковое решение.

Слишком сильно эти двое ненавидели друг друга.

Кэм бросил взгляд через плечо, собирая слова в предложения в отяжелевшей голове, но передумал, решив не лезть на рожон. Мэнни доковылял до конца квартала и остановился в десяти метрах. Сойер, не покидая перекрестка, занял позицию за синим почтовым ящиком и вытащил револьвер.

— Эй, ну что вы! — крикнул Голливуд, теперь уже громче. Сбитый с толку дурачок тоже хотел сделать как лучше, но так и не понял всю глубину страха и ожесточения, раздиравших компанию на вершине. Страсти эти от Голливуда, конечно, скрывали, но он и сам явно не хотел замечать тысячи намеков.

— Эй-эй! — прокричал японец еще раз. Прайс очнулся и бросил Сойеру вздорное обвинение:

— Ты нас уже достал, душегубец…

Замешательство в мыслях Кэма сменилось мимолетным воспоминанием о Чэде Лумасе, втором убитом и съеденном ими спутнике. Но ели-то все! Никто не отказался от тушеного мясца. Чего такого Прайс нашептал в уши Голливуда, убедив его переметнуться на свою строну?

— Это ты убил ее! — проворчал Прайс. Кэм, оглушенный сознанием вины, неправильно истолковал его слова. Джим говорил о Лоррейн. «Достал» — это о пикапе.

Кэм попытался найти в толпе сожительницу Прайса, но окружавшие Джима фигуры были похожи друг на друга, сплошные очки да капюшоны. Видимо, бросили по дороге…

— Джим, я же помог ей — с рукой… Помнишь?

— Помалкивай, черномазый.

Так Кэма никто не обзывал с самого конца света. За все время, проведенное вместе, в самых жестоких ссорах, никто никогда не поминал вслух цвет его кожи. Теперь это означало, что прежний Джим Прайс окончательно испарился, уступив место первобытно-подлой твари.

— Проклятый латинос, пидоры гнойные, это вы ее убили! — Прайс тряхнул винтовкой в правой руке. — Пидоры!

За спиной Кэма произошло какое-то движение. Силверстейн и Нилсен отреагировали одновременно. Даг снял с плеча винтовку и выставил ее перед собой, как пику. Нилсен вскинул руки с пистолетами.

Кэм развернулся и потащил Эрин за собой. Бакетти бросился вслед за ним. Шаг, два…

Сойер стоял за почтовым ящиком, целясь из револьвера.

— Валите отсюда! Валите! — орал Силверстейн. Голливуд пытался усовестить их:

— Эй, кончайте! Дайте им…

Первым открыл огонь Сойер.

 

12

Если бы Бакетти не поддерживал девушку под руку, Кэм с Эрин там бы и остались. Она не бежала, а судорожно взбрыкивала ногами. Кэм нечаянно наступил ей на лодыжку. Бакетти подхватил ее, и благодаря этому юноша сам смог удержать равновесие. В ушах еще гремел раскат первого выстрела.

От угла дома бегущих отделяло шесть метров, но на голом дне уличного каньона дистанция казалась бесконечной. Револьвер Сойера грохнул еще раз, отпечатывая в сознании Кэма сотни подробностей: крики за спиной, квадратные, словно нарисованные, тени домов на мостовой. Раздался треск винтовочного выстрела, зачастили пистолеты Нилсена: «тах-тах-тах-тах».

Все трое инстинктивно пригнулись. Бакетти нырнул в сторону, толкнув Эрин на Кэма. Выстрелы стучали как тяжелые удары, каждый отзывался скачущими россыпями эха.

Обогнув угол кирпичного здания, троица кучей повалилась на землю. Грохот выстрелов прекратился. Но еще доносились звуки, издаваемые людьми, — истерические крики, хриплая скороговорка раненого. С трудом балансируя даже на четвереньках, Кэм сначала поискал взглядом Мэнни. Сойер, прислонившись к стене, возился с чем-то у себя на коленях. Перезаряжает. Маска у Кэма съехала на подбородок, он вернул ее на место и выглянул из-за угла.

Силверстейн сделал несколько шагов в их сторону, все еще держа винтовку на отлете. Он шел, пошатываясь, как на ходулях, стараясь не потревожить наночастицы в своей утробе.

— Уходите! Уходите! — раз за разом выкрикивал он.

Прайс не поменял позицию и стоял с поднятой винтовкой. Часть его спутников спряталась в охотничьем магазине. Все остальные лежали на земле — были ранены, либо пытались укрыться от выстрелов. Яркие разноцветные куртки усыпали асфальт, как конфетти.

Некоторые пятна двигались, отползая в сторону, дергаясь в предсмертной агонии.

Мэнни в синей куртке лежал на полпути между Кэмом и Силверстейном, очки слетели с худого, залитого кровью лица мальчишки. Ему хватило ума не броситься к Сойеру, хотя тот находился ближе. Все, скорее всего, стреляли в Альберта, но одна шальная пуля все-таки достала Мэнни. Или он попросту был удобной мишенью — хромота не позволяла ему убежать. Нилсен, не достав Сойера, мог пальнуть в Мэнни со злости. Или Прайс.

Мальчишка был жив. Он согнулся, будто его сбросили с большой высоты — плечи прижаты к земле, колени вывернуты вбок, — но еще подавал признаки жизни: делал движения, словно пытался бежать, а может быть, бежал в своем воображении. Обе его ноги ходили ходуном, рука в синем рукаве скребла грязную землю.

Кэм мысленно попрощался с парнишкой.

— Уходите! Уходите! — крики Силверстейна не столько пугали, сколько говорили, что он сам напуган. Даг совершенно потерял голову и маячил на виду, не скрываясь.

Сойер, напротив, хорошо знал, что делает. Этот тип не терялся ни в каких обстоятельствах. Глядя на Кэма через улицу, он изобразил двумя пальцами идущего человека и стукнул сверху стволом револьвера: «Перейдет улицу — трахни его по башке».

Это привело Кэма в чувство. Он скинул рюкзак. Фляга весила пять килограмм, другого оружия под рукой не было. Юноша намотал одну лямку на руку, чтобы удобнее было размахнуться, и, опасаясь худшего, бросил взгляд на подругу.

И Эрин, и Бакетти сидели на корточках и ждали. Девушка кивнула головой лишь один раз, как это всегда делал Сойер, словно не хотела тратить силы попусту. Кэм кивнул в ответ. Как он любил ее в эту минуту!

— Уходите! — предупреждающие крики почему-то не приближались.

Кэм отважился кинуть еще один взгляд в щель между кирпичами. Силверстейн, противясь засевшему в его в кишках зверю, патрулировал улицу, но не пытался подойти ближе.

Кэм вновь посмотрел на Мэнни, брошенного на улице, как окровавленный мешок с мусором. Вместо него там должен лежать Прайс. Или Сойер. Мысль прозвучала в голове спокойно и отчетливо, без намека на бешенство.

Прайс или Сойер.

Большинство лежачих фигур начали подниматься, столпились вокруг двух недвижных тел. Одно из них, принадлежащее женщине по имени Келли Чемсек, еще шевелилось. Келли заплакала, когда Эткинз и Маккрейни подняли ее на сложенных руках. Второй жертвой был Нилсен. На его куртке расползались огромные безобразные пятна, казавшиеся фиолетовыми на желтом фоне. На него никто больше не обращал внимания. Джослин вытащила из-под трупа пистолет. Из дверей магазина с двумя помповыми ружьями вышел Джордж Уэксмен.

Голливуд попятился в сторону. Он стоял поодаль от главной группы, и Кэм заметил движение, лишь когда парень успел отойти на приличное расстояние. Повернувшись, он бросился наутек в направлении, откуда пришла группа Прайса, — подальше от Кэма и всех остальных.

Несколько человек обернулись на шум. Даг тоже встрепенулся.

Лучшей возможности не будет. «Бежим!» — крикнул Кэм, вываливаясь из-за угла. Тащить за собой Эрин у него не оставалось сил.

Колено подвернулось при первом же шаге, и он чуть не упал. Бакетти с Эрин, поддерживая друг друга, быстро обогнали его. Кэм мог передвигаться лишь вприпрыжку, как Мэнни.

За спиной что-то выкрикнул Прайс. Они миновали середину улицы. Первым снова выстрелил Сойер.

Альберт высунулся из-за угла и быстро выпустил две пули в сторону охотничьего магазина. Когда Эрин и Бакетти добрались до безопасной зоны у него за спиной, он выстрелил еще два раза. Падая на тротуар, Кэм ухватился за Сойера, и оба повалились на землю.

— Осторожнее!

— Хватит… — Кэм задохнулся и не смог закончить фразу.

Альберт отполз к углу парикмахерской, поднимая голову и высматривая стреляющих, хотя при этом открывался сам. Кэм ни за что бы не поступил таким образом. Как определить, приближаются или отдаляются голоса и шаги за углом? Где противник? В тридцати метрах или в трех? Почему бы просто не убежать? Зачем устраивать перестрелку, если наночастицы пожирают всех без разбору?

Застывший на фоне кирпичной стены силуэт Сойера отвечал на эти вопросы лучше слов.

На прошлой неделе тот начал проявлять неожиданный интерес к моде, он показывал Кэму и Эрин разные куртки из припасенного запаса одежды. «Новая теплее будет», — нахваливал он, но Эрин не захотела расставаться со своим поношенным пуховиком, а Кэм — с курткой лыжного патруля, чей оранжевый цвет обеспечивал видимость с дальнего расстояния.

Зеленая куртка и коричневые штаны для сноубординга хорошо маскировали Сойера в лесу. В городе он был так же заметен, как все остальные, но теперь стало ясно, что к схватке их приятель готовился заранее и всерьез. Предвидел, что придется бегать и прятаться.

Кэм, сидя на бетонном тротуаре, навалился на Альберта.

Тот, поглощенный наблюдением за улицей, никак не отреагировал. Высунул голову из-за угла парикмахерской, поднял револьвер…

— Хватит! — сказал Кэм, ловя приятеля за свободную руку. — Господи, хватит уже!

— Не мешай!

— Пусть они уходят.

— Ты, блядь, с ума сошел? Куда они пойдут? Куда, Кэм?! — Сойер отодвинулся за угол и отвел руку с оружием подальше, словно опасаясь, что Кэм попытается отобрать его. В этой позе сидящего рядом нетрудно двинуть рукоятью револьвера по голове. — Черт побери! Я мог бы еще парочку подстрелить. Теперь точно уйдут.

Кэм замер, глядя в зеркальные очки Сойера. Он настолько погрузился в наблюдение за приятелем, что сказанное не сразу дошло до его сознания. Выходит, другие уже покинули поле боя. Так-то оно лучше будет.

— В следующий раз мы их можем не заметить, — закончил Сойер.

Кэм кивнул, но скорее по инерции. «Не стоит его злить», — подумал он.

— Помоги мне.

— Альберт, надо идти к гаражу Департамента транспорта.

— Ты должен мне помочь, — повторил Сойер, опуская ствол. Через мгновение он отодвинулся от Кэма и выглянул за угол. Затем медленно, хватаясь за стену, поднялся. Встав на ноги, он протянул руку Кэму.

Юноша не стал медлить. От шока и боли трудно было мыслить логически, но других вариантов не оставалось — сбежать, как Голливуд? А потом что? Прайс пристрелит его на месте, не здесь, так на вершине. Сойер прав и, возможно, спас им жизнь, открыв огонь первым. Эта мысль успокаивала. Да. Сойер спас им жизнь.

Кэм ухватился за эту идею, как за протянутую приятелем руку, с усилием поднялся на ноги.

На улице валялись четыре тела: Мэнни, Нилсен и еще двое. Келли Чемсек ранена. Итого осталось восемь человек или, если кого-нибудь тоже задело, и того меньше. Дэвид Кин заразился и теперь, должно быть, ни на что не годен. Перевес на стороне Прайса сократился до четырех-пяти человек.

Перемена произошла так стремительно, с такой силой. Кэму не нравилось, в кого он превратился. На фоне глобальной катастрофы эта маленькая трагедия ровным счетом ничего не значила, но сталкиваться лбами вовсе не обязательно. Должен же быть какой-то выход.

— Что я буду делать без оружия? — спросил Кэм с наигранной неохотой.

«Надо убить Сойера, — колотилось в голове, — убить и крикнуть остальным, что с ним покончено, — вот и конец вражде».

Внимание юноши отвлек стон Эрин, но прежде его взгляд уперся в зеркальные очки Сойера. Тот коротко кивнул, не обращая внимания на звуки за спиной.

— Надо взять по винтовке, — согласился он, — на случай, если они попробуют достать нас с расстояния.

Альберт махнул револьвером, предлагая Кэму идти первым, но юноша не мог пересилить себя и повернуться к бывшему приятелю спиной. Для Сойера его паранойя была так же важна, как для других людей зрение или слух. Разумеется, ему нужны союзники, но он мог решить, что на Кэма уже нельзя положиться. Чего ему стоило завалить друга на улице вместе с остальными и продолжить путь в одиночку?

Кэм, преувеличенно хромая, потянулся к плечу Альберта. Тот сделал шаг навстречу. В нос шибанул запах пота, напомнивший юноше сцены в постели.

— Ничего, дойдем! — уверенно сказал Сойер. — Вот увидишь!

Дыхание короткими рывками вырывалось из легких Мэнни. Кэм заметил кровь в верхней части спины и на бедре мальчишки — темные пятна на куртке и брюках.

— Все очень просто, — заключил Альберт. — Или они нас, или мы их.

Лица Мэнни не было видно. Кэм сначала почувствовал облегчение, потом стыд и ужас. Может быть, у него еще открыты глаза? Может быть, он еще слышит их? Юноше казалось, что мальчишка вот-вот повернет голову к ним, — что тогда делать?

Чуть дальше лежал труп Силверстейна. Пуля попала ему в спину. Нилсен, похоже, был единственным, кто встретил смерть лицом к лицу. Он обнимал небо, раскинув руки, как птица — крылья. Даг упал ничком, винтовка валялась у его ног.

Кэм оттолкнулся от Сойера и, сделав три шага, вспомнил, что только что напоказ хромал. Его подмывало оглянуться. Он наклонился, пальцы сомкнулись на гладком цевье…

— Помоги мне! — вновь проговорил Сойер.

Убить его — и кошмар прекратится!

— Я был членом группы, создавшей наночастицы. Слышишь? Я — один из тех, кто их создал…

Кэм напрягся и, поднимаясь, медленно обернулся.

— Кэм? Ты меня слышишь?

Силверстейн тоже еще шевелился. Реальная жизнь — не кино: один выстрел в живот — бах! — и ты труп. Человеческий организм наделен невероятной жаждой жизни. Иногда он продолжает бороться, когда воля давным-давно отключилась.

Даг Силверстейн потерял сознание, в его легких отвратительно булькало, но он мог протянуть еще несколько часов и очнуться в полном одиночестве, ощущая, как его заживо пожирает техночума.

Кэм поднес ствол винтовки к виску Дага, не замечая, что из глаз полились слезы.

— Не стреляй! Ты нас выдашь! — Сойер схватил юношу за плечо. — Ты понял, что я сказал? Мы вплотную подошли к победе над раком — оставалось два года, не больше. Клянусь! Все было на мази.

— Что…

— Дай мне только добраться до радиопередатчика. Клянусь! Я могу подсказать Колорадо, как справиться с чумой, но сначала ты должен мне помочь.

— Ты о чем?

— Кэм, это я создал наносаранчу. Я! И я же, не исключено, единственный в мире, кто может ее остановить.

 

13

Сойер редко распространялся о том, кем был раньше, что и кого оставил позади, и это не казалось странным или подозрительным. Очень многие не хотели вспоминать о прошлой жизни.

Альберт говорил о чуме с большим знанием дела, но так же хорошо он разбирался в механизмах — дизельных моторах, радиоприемниках, давал советы при строительстве хижин, как заправский инженер, замечал изъяны в планировке дренажных стоков и фундаментов.

Это не вызывало у Кэма каких-либо подозрений даже в те блеклые зимние дни, когда разум уносился за пределы вонючей лачуги и путал дичайшие фантазии с реальными воспоминаниями. О чуме судачили все. У каждого наготове имелось собственное объяснение. Когда Кэм с Хатчем следили по телевизору за первыми бестолковыми комментариями, тот вываливал целые вороха вычитанных в газетах наукообразных фактов из сферы нанотехнологий. Мэнни умудрялся выдвигать дельные теории исключительно на основе комиксов и сериала «Звездный путь».

Суждения Сойера о чуме были намного грамотнее, чем у других, но грамотнее были его суждения и обо всем остальном.

Опускаясь на колени в натекшую лужу крови, Кэм решил воздержаться от досужих расспросов. Погружение в невидимый океан наночастиц на глубину 1200 метров — неподходящий момент для поисков истины. Сойер упомянул Колорадо и радиопередатчик. Семнадцать дней назад, повстречавшись с Голливудом, он первым делом спросил, есть ли у его группы радиостанция, работающая на прием и передачу.

Сойер на что угодно пошел бы ради спасения собственной шкуры, но то, что он сейчас ляпнул, выходило за всякие рамки. Зачем понадобилась такая дикая брехня? Ведь если соврал, его не пощадят.

Сукин сын ловко пользовался слабостью Кэма.

Юноша поднял глаза. Сойер в ожидании реакции не двигался с места.

— Поторопись, — буркнул Кэм.

Тот лишь кивнул и направился к трупу Нилсена и охотничьему магазину. Еще оставалось время сделать выстрел. Вместо этого Кэм обшарил карманы Силверстейна в поисках боеприпасов. Даг дернулся, когда его коснулась чужая рука. По идее, в такую минуту человек должен ощущать угрызения совести.

Кэм ничего не чувствовал.

Он поднялся прежде, чем Сойер успел появиться в полосе солнечного света с двумя пистолетами и винтовкой. Они вместе пошли к Эрин и Бакетти.

— Ты сбежал, — констатировал Кэм. Как еще Сойер добрался бы до безопасной высоты? Не имея форы, он бы застрял в мышеловке городских улиц или кошмаре автострад среди миллионов других беженцев. — Ты даже не пытался помочь — ты сбежал!

— Наночастицы вырвались на свободу не по моей вине.

— Но ты убежал!

— Все, что мы… каждый, кто… Да не виноват я!

Кэм не отступал:

— Ты сам только что сказал, что знаешь, как остановить чуму.

— Клянусь! Я действительно придумал, как заставить наночастицы уничтожать себе подобных. Все — вот здесь! — Сойер ткнул пистолетом в собственную голову. — «Аркос» — весьма адаптивная матрица, в этом и заключалась основная идея. Можно ее перестроить и…

— Тогда почему ты не сделал этого раньше?

— Как? Сидя на чертовой горе? Наноключи из грязи не слепишь.

— До этого. Почему ты ничего не сделал до этого?

— Мне не хватило времени! Такие вещи невозможно сляпать за полдня. Я знал о случившемся не больше остальных, клянусь! Я не в ответе за утечку.

Кэм замолчал. Они почти поравнялись с углом здания, и он не собирался делиться новостью с Бакетти.

Сойер не врал. Все, похоже, так и было. Схитрил, конечно, скрыл информацию колоссальной важности, иначе бы его тут же и прикончили, но притворяться, разыгрывать роль он не умел. Надменность и высокомерие Сойера вылезали наружу даже тогда, когда это угрожало безопасности двух мужчин и Эрин.

Партнер по интимному треугольнику и раньше вызывал у Кэма неприязнь. В конце концов он потерял доверие к Альберту настолько, что готов был выстрелить ему в спину, — чувство сродни тому, что испытывает обманутый влюбленный. Кэму ни с кем и никогда не приходилось вступать в столь близкие отношения. Сойер и Эрин заменяли ему семью.

Юноша смирился, поняв: даже если сукина сына придется тащить на себе, он потащит.

Кэм и Бакетти положили руки Эрин себе на плечи и подтянули ее вверх. Девушка переставляла ноги с новой решимостью, лишь бы унять тянущую, выворачивающую наизнанку боль. У нее, похоже, открылось внутреннее кровотечение.

Скорее всего, создание вакцины — дело не ближайшего будущего. Эрин умирала вовсе не у финишной черты. «Такие вещи невозможно сляпать за полдня». Облегчить бы страдания девушки — уже хорошо. Зря они не пошли через долину вдвоем, взяв с собой проводником одного Голливуда.

Сойер так и предлагал. Пусть, говорил, остаются. Даже несколько раз повторил.

Нет, это Кэм уговорил остальных отправиться с ними.

Нам ни за что не пройти через долину! Вы только посмотрите на него — он сюда-то еле добрался, а кормежка у него была получше нашей! — кто так сказал? Лоррейн. Погибла ни за что ни про что. Ей-то уж точно не следовало покидать вершину. Знай остальные правду, никто бы не сдвинулся с места.

До гаражей департамента транспорта оставалось два квартала. Еще два ряда домов, и Эрин сможет сесть и передохнуть.

Сойер разведывал дорогу впереди, втягивая голову в плечи, как от встречного ветра. Интересно, насколько крепко скрутила его зараза? Похоже, меньше, чем остальных. Кэм ощутил иррациональное желание, чтобы Сойер обернулся и посмотрел на их общую возлюбленную. Зеленая куртка маячила впереди как вызов, и Кэм с новыми силами потащил висящую на нем, хнычущую подругу.

— Эй! — крикнул он. — Подожди!

— О-о, — издала жалобный стон Эрин.

Уж ей-то он мог бы рассказать. Эрин не стоило идти за барьер. Сукин сын справедливо рассудил, что он ценнее всех остальных вместе взятых и ему нельзя рисковать жизнью. Ясно, почему он воздержался от публичных заявлений. Прайс пришел бы в неистовство, устроил бы показательный суд с приговором. Ради собственного спасения Сойер не пощадил Эрин и Мэнни.

— Э-э-эй!

Альберт остановился и развернулся, подняв вверх указательный палец. Кэму почудилась в жесте угроза, но он тут же сообразил, это — призыв к молчанию. Так учитель одергивает болтливого школьника.

Эрин стащила с лица маску и, когда Кэм попытался вернуть ее на место, отчаянно затрясла космами. Девушка улыбалась, кивая в его сторону — голова ее свешивалась на один бок, потому что плечо Бакетти, на котором лежала ее вторая рука, было выше сантиметров на пять.

Кэм никогда не понимал отношения Эрин к боли, он не выносил ее жутковатую кошачью ухмылку.

— Боже мой, прости меня, — прошептал он.

По крайней мере, кашель Бакетти не усилился. Великан, надеялся Кэм, все сдюжит.

Они миновали угловое здание банка, его большой бетонный куб был хорошо виден с утеса на их вершине. Оставалось пройти еще квартал и у заправочной станции свернуть налево.

Сойер вышел к перекрестку первым и задержался у края здания, передергивая затвор. Затем он высунул голову из-за угла — прямо под оглушительный залп из помпового ружья Уэксмена.

…Часть людей Прайса — если не все — решили не идти через лес за Голливудом. Некоторые обогнули гараж департамента транспорта, пока Сойер и Кэм собирали оружие. Джим Прайс, отправившись заводить машину, выставил заслон.

Голова Сойера отдернулась от угла, взорвавшегося фонтаном бетонной крошки. Туловище, подчиняясь инерции движения, безвольно развернулось, как тряпичный флаг на ветру. Очки слетели с его лица, капюшон лишился одного оторванного залпом отворота. На мгновение Кэму показалось, что на месте лица приятеля зияет дыра. «Все кончено, убили», — мелькнула тревожная мысль. Кэм тоже отшатнулся, упав навзничь. Сойер скатился в сточную канаву, вцепившись растопыренной пятерней в мостовую.

Эрин сжала шею юноши, надавливая локтем на горло. Он освободился из ее хватки и поднял винтовку. От резкого движения девушка не удержалась на ногах и, царапнув пальцами по рюкзаку Кэма, осела на землю.

Альберт был жив. Он согнул левую руку и, отталкиваясь ею, приподнял туловище над краем канавы.

Прежде чем Кэм успел прийти ему на выручку, с дальнего конца улицы щелкнул винтовочный выстрел, и пуля выбила кусочек асфальта рядом с ботинком Сойера. Они видели его ноги! Кэм, отложив оружие, бросился вперед и потянул Сойера сзади за куртку. Не обращая внимания на обнажившуюся больную руку, он оттащил приятеля на полметра в сторону — из поля зрения стрелявших.

По лицу Сойера струилась кровь вперемешку с серой бетонной пудрой, в ней застряли вырванные из капюшона зеленые волокна, но все-таки Альберт был ранен не опасно, скорее оглушен. Лишь две дырочки на виске выглядели как серьезное ранение. На дне неглубоких сужающихся отверстий виднелось что-то белое — то ли кость, то ли сухожилие. Очевидно, залп дроби задел Сойера по касательной, сначала срикошетив от стены здания. Уэксмен, должно быть, стрелял с максимальной для ружья дальности — от противоположного конца квартала. Заряд дроби рассеялся и потерял силу. Вместо того чтобы вышибить мозги Сойеру, лишь поднял тучу пыли.

Кэм вытащил пистолет и два раза выстрелил наугад из-за стены банка почти поперек улицы. Если кто-нибудь собирался подойти ближе, теперь передумает.

В ответ грохнул помповик, за ним — два винтовочных выстрела.

Стрельба послышалась и с дальнего конца квартала. Кэм повернул голову со всей быстротой, на какую был способен, — посмотреть, не зашел ли Бакетти в тыл Прайсу и не пытается ли таким маневром отогнать недругов. Время остановилось. Кэму казалось, что он провел в бездействии несколько минут. Однако Бакетти по-прежнему стоял у него за спиной с револьвером в руках, склонившись над Эрин.

Сойер отдал верзиле свой пистолет — видимо, уже после того, как закончились патроны. Альберт все-таки не доверял Бакетти.

Последние несколько выстрелов хлопали методично, с равными интервалами — так во время атаки и ее отражения не стреляют. Кроме того, огонь вели только из пистолета. К пальбе примешивались посторонние звуки — звон металла, какие-то шлепки.

— Пра-а-айс! — завопил Кэм. Он понял, что придумали их враги. — Пра-а-айс!

Кэм пустил еще одну пулю поперек дороги. Не только остановить людей Прайса, но даже высунуться из-за угла не было никакой возможности.

Враги, очевидно, нашли исправную машину и теперь были готовы отправиться дальше, но прежде решили привести в негодность весь оставшийся автопарк, прострелив радиаторы и шины.

…— Ну и где ваша лаборатория? — спросил Кэм, обрабатывая раны Сойера. Он уже не боялся, что Уэксмен и другие поменяют позицию, и вылил на голову Сойера почти всю воду из фляги. Тот только морщился, пока его кожу терли пальцами. Закончив, Кэм сам три раза быстро отхлебнул из фляги. Каждый глоток воды был неописуемо сладок и почти наверняка содержал в себе яд. Инертные наночастицы попадут в желудок и скоро оживут, но сырой землистый запах воды представлял собой слишком сильное искушение.

— Рассказывай! — повторил Кэм, стараясь говорить не слишком громко.

Если что-нибудь случится и Сойер не дойдет, по крайней мере, можно будет хоть указать адрес людям из Колорадо. В радиопередачах всех оставшихся в живых постоянно призывали делиться любыми сведениями.

— Ты должен рассказать. Так будет надежнее.

Карие глаза Альберта оставались безучастны и непроницаемы, как зеркальные лыжные очки.

— Я так не думаю.

— Господи, я ведь помочь тебе хочу! Христом клянусь!

Пожар быстро охватил весь гараж департамента транспорта. Жирный черный дым поднимался двумя столбами. До ушей бредущего прочь Кэма доносились треск выстрелов и смех. Беспорядочно хлопали взрывающиеся бензобаки, эхо билось о склоны гор, отражалось, как луч РЛС, от каждого холма между ними и предвечерними небесами.

Значит, опять пешком…

Сойер занял привычное место впереди, в то время как разум Кэма продолжал сверлить вопрос: «Так где же все-таки эта лаборатория?» Если бы мысли не рассыпались, как осколки разбитого сосуда, он бы сообразил задать его раньше — как только Сойер сделал признание.

То, что он бросил Эрин и кинулся помогать Альберту снимать желтый капюшон и дешевые очки с трупа Нилсена, тоже говорило о степени их падения. Кэм даже оглянулся посмотреть, какие очки были у подруги — оказалось, дорогие «Смитс», — и только тогда перешел к телу Силверстейна проверить, не лучше ли качеством снаряжение убитого.

Взрывающиеся машины метали пламя, которое охватывало все новые дома и кварталы, словно по поселку топал огненный великан. Пришлось сначала отклониться на запад и только потом, после обхода пылающей преисподней, вернуться на прежний курс, к северу.

На выходе из Вудкрика гравийная дорога начала забирать в гору, с обеих сторон близко подступили сосны. Дома здесь были маленькие, старые, уютные. Они миновали массивный внедорожник под навесом, еще одну полноприводную машину на въезде во двор, третью — обычный седан. Улица закончилась, пришлось пробираться через чей-то заросший участок. Конечно, можно было поискать ключи и попробовать завести одну из машин. А дальше что? Объехать пожар и опять нарваться на Прайса?

Голливуд добрался пешком. Чем они хуже? Парень рассказывал, что по дороге № 47 не проехать. Колеса — самообман, ловушка. Рано или поздно Прайс с остальными бросит пикап и тоже будет топать на своих двоих, но возвращаться им придется из долины, с гораздо большего расстояния.

Винтовка была слишком тяжела. Кэм бросил ее, оставив один пистолет.

Северная сторона долины, подставленная солнечным лучам, ощетинилась деревьями и кустами, изобиловала пышной зеленью — пожар не сможет быстро преодолеть эту преграду, не догонит. По крайней мере, одной напастью меньше.

Начался подъем.

Огонь все еще бушевал позади. Оглушительный взрыв цистерны с пропаном словно отделил от тела Кэма истерзанный дух, послав его к дальнему краю долины, где кончалась земля, а небо падало в бесконечность. Люди из группы Голливуда, скорее всего, слышали выстрелы, но после взрыва поймут, что тут что-то неладно. Столб дыма был виден за восемьдесят километров.

Они поднимались в гору навстречу чужому суду.

Шли, несмотря на распухшие мышцы и побитые ступни. Несли в своей утробе едкую кислоту и горящие уголья.

Складка местности вывела их из-под деревьев на побуревший луг. Земля под ногами подернулась темными, неровными волнами — десятками тысяч кузнечиков. Четверо людей опешили под градом живых дробинок. Эрин упала, согнулась пополам, схватившись за живот. Чума пожирала ее заживо. Из брючин женщины хлынула жуткая кровавая масса.

Их подруга отмучилась, но, подобно Силверстейну и Мэнни, даже получив тяжелейшие повреждения, умирала не сразу, постепенно. В ее теле все еще теплилась слабая искорка жизни. Кэм стащил с нее очки, в расширившихся глазах-самоцветах застыло удивление.

Юноша некоторое время сгонял кузнечиков с лица и волос подруги — больше он ничем не мог ей помочь. Ему хотелось на прощание поцеловать любимую, но на губах Эрин выступила кровавая пена.

Они шли и шли, а подъем все не кончался. Трое мужчин лезли в гору, натыкаясь, как пьяные, на деревья и друг на друга. По дороге им попалась пустая фляга. Кэм только через десять метров осознал, что идет первым. Он покачнулся и, оторвав взгляд от покатой скалы под ногами, чуть не опрокинулся.

До них здесь кто-то уже побывал.

Юноша накрыл ладонью широкий нагрудный карман с пистолетом и обернулся на свет тусклого, заходящего солнца. Чуть ниже ковылял Сойер, он то и дело тер желтый капюшон рукой в черной перчатке. Неужели они так высоко поднялись, что опять вот-вот налетят на Прайса? Кто его знает… Может быть, вершина совсем близко — они сверяли свой маршрут с картой лишь дважды с тех пор, как покинули Вудкрик. Нет, вряд ли. Противоположная сторона долины заметно выше. Насколько, трудно сказать точно, но Прайс, если только он не нашел способ перевалить через гору напрямик, не мог зайти им во фланг так быстро.

Это утешало. Троица потеряла всякую способность к скрытным маневрам — Бакетти надсадно хрипел, шаги обутых в тяжелые ботинки ног отзывались гулом в гранитных пластах, как под сводами храма. Путники больше не могли позволить себе роскошь прокладывать новый маршрут в обход возможных мест засады. Даже вооруженный помповиком калека был способен остановить их продвижение. Застряв здесь даже на короткое время, они сами превратились бы в таких же калек.

Значит, здесь до них был Голливуд, и они на верном пути. Хорошо!

В действительности Кэм чувствовал себя хуже некуда.

Они шли все дальше. Перелезли через гряду валунов, каждый — размером с автомобиль. Кэм первым опробовал надежность опоры. Стоя на краю естественного стока, юноша свесил больную руку, как веревку, помогая Альберту взобраться наверх.

Они явно не укладывались по времени.

Сойер рухнул на землю, колотя кулаком по виску. Рана была очищена и перевязана, и это снижало степень заражения, однако наночастицы все равно проникали через нее под кожу.

Кэм наклонился и прохрипел:

— Где она? Говори!

Сойер мотал головой, как собака, отгоняющая ос. Что-то не похоже на ответ.

— Говори, сукин сын!

Альберт лишь молча приподнял руку в изорванной перчатке. Он лежал и пыхтел, пока Кэм не помог ему встать.

Троица продолжала подниматься все выше. Бакетти не отставал, целых триста метров передвигаясь на четвереньках, его мучили спазмы и удушье. Даже если бы он мог на кого-то опереться, вряд ли дошел бы до цели, но помогать никто и не пытался. Кэм решил до конца держаться рядом с Сойером.

Они забрались выше солнца.

На этих высотах медленное весеннее утро внезапно сменялось полуднем, за которым быстро опускался вечер. Желтый свет поблек и отступил далеко на запад. Скоро его проглотит зубастый хребет на горизонте.

С наступлением сумерек зрение слабело. Они перебрались через остров грязно-коричневого снега и льда — первый на всем пути. Кэм вспомнил, что это почему-то важно. Наткнувшись на лежащую фигуру, юноша не сразу понял, что их снова трое. Он наклонился, чтобы помочь Сойеру встать, но обнаружил, что перед ним кто-то другой.

Голливуд, прежде чем отключиться, расцарапал себе лицо. Может быть, пытался таким образом не потерять сознания. При свете звезд его кровь выглядела черной и блестящей, а оставленные ногтями рваные борозды на щеках были почти не видны.

— Эй! — шепотом позвал Кэм. — Эй! Вставай!

Кэм не сомневался, что они почти пришли. С этой стороны долины снег не таял только у самой вершины. Ниже все съедало солнце, оставляя каменистый лунный ландшафт, так хорошо знакомый по их родной горе. Еще чуть-чуть.

Голливуд выстоял. Парень дважды совершил мучительный переход, на который никто бы не решился, не подай он личный пример, но Кэм не сомневался, что у порядочных людей дорога отняла бы куда меньше времени. У таких, которые живут без грызни, не лгут и не убивают друг друга.

Если кто и заслужил спасение, так этот пацан.

— Сойер, — позвал Кэм, оборачиваясь. — Сюда!

Тот уже подползал по гравию на коленях. Он протиснулся мимо Кэма и ткнул Голливуда камнем в зубы.

Глаза юноши широко раскрылись, сверкнув в темноте.

— Гы-ы-ых! Гых!

Кэм тоже закричал, загораживая парня руками:

— Ты что, сдурел!?

— Он упал, — Сойер отодвинулся, снова поднял камень и надавил им на запястье Кэма.

— Хватит! Хватит! Не надо…

— Он упал. Ударился головой, и мы донесли его до вершины. Всю дорогу на себе несли.

— Да, но ведь мы этого не сделали! Могли, но не сделали!

Сойер тяжело дышал.

— Другого не дано. Мы — хорошие, мы — свои. Что, если Прайс опередил нас? Кому поверят на слово — ему или нам? А мы — свои, вот, притащили их друга…

— Могли, да не притащили. Господи, а ведь точно могли!

— Прайс хотел все захватить для себя одного. Запомни! Так им и скажешь. Прайс вооружился и решил подчинить своей воле всех остальных.

Они доползли до границы безопасной зоны, таща Голливуда, который или умирал, или уже умер, — кровь сочилась сквозь его куртку. Внезапно внутри них словно обрушилась, рассыпавшись на мелкие кусочки, невидимая стена.

Боль не исчезла как по волшебству. Слишком много тканей были поражены заразой. Слишком много частиц успели проникнуть в организм.

Кэм пронзительно вскрикнул и грохнулся на землю. Он заранее знал, что это будет мучительно, но столь сильные повреждения получил впервые.

Он хватался руками за безучастные камни, пытался по-крабьи переползти повыше, непослушные нервы беспорядочно сокращали распухшие, потерявшие тонус мышцы. Комки и сгустки мертвых частиц поднимались к поверхности кожи, сливались, ширясь и образуя наросты волдырей. Юноша извивался всем телом, но застрявшая под туловищем Голливуда нога удерживала Кэма, как привязь. Он ничего не видел, не замечал, что бьется на одном месте, не продвигаясь ни на сантиметр. В мыслях он все еще полз вверх, боясь остановиться, и продолжал кричать, в кровь обдирая тело, с головы до пят, об острые камни.

Сойер подкатился, извиваясь в таких же животных судорогах, издавая лишь придушенный, сиплый хрип.

На крики Кэма откликнулись голоса с небес.

Он потерял ощущение времени и не мог сказать, как быстро звуки шагов и лучи фонарей спустились на землю. Общая агония сменилась жжением и болью в конкретных местах. Кэм успел испугаться, что их нашел Джим Прайс, который поднялся до безопасного участка несколько часов назад и теперь готов прикончить их обоих.

В сознании напоследок мелькнула мысль, что, даже останься они в живых, это, возможно, ничего бы не изменило.

Альберт все еще катался по земле, во власти сильнейшего припадка, скрипел зубами и бился головой о гравий.

Чужаки спустились в ореоле света, его лучи, разрезав тьму, уткнулись в дрожащее, запачканное кровью тело Кэма. Высокие силуэты не приближались. Они бормотали, переговариваясь между собой, на быстром, гортанном, незнакомом наречии. Потом расступились и окружили лежащих. Юноша заметил утолщение бейсбольной биты, блеск топора…

В затуманенном мозгу вспыхнуло понимание.

Сойер не зря осторожничал, он опять, как и много раз прежде, оказался прав. Положение на здешнем пике, очевидно, было не менее безнадежным, чем на их собственном. Голливуда послали за «едой». Его неуместное воодушевление, нетерпение, посулы — все предстало теперь в истинном свете. Их подогнали на убой, как скот.

Они заслужили свою участь, но Кэм все же прохрипел, обращаясь к безликим теням:

— Подождите… я сейчас…

Черная пустота долины нахлынула и погасила его разум прежде, чем он успел убедить их не убивать Сойера.

 

14

Звуковые удары шаттла пушечными выстрелами прогремели над горной котловиной. Двигаясь со скоростью, при которой воздух не успевал расходиться перед носом и крыльями «Индевора», челнок запустил в колорадском небе двойную ударную волну.

Джеймс Холлистер закинул голову вверх, потом обвел взглядом толпу.

Котловина представляла собой гигантский естественный амфитеатр, очертаниями напоминавший яйцо, — три километра в поперечнике и пять в длину. Соседние холмы были изрезаны каньонами, провалами и оврагами. Общая площадь поверхности, по подсчетам Джеймса, составляла около сорока квадратных километров.

Северные и западные склоны — заросшие бурьяном и усеянные камнями лысые бугры — по большей части пустовали. Но по всему восточному склону плечом к плечу от горизонта до горизонта выстроились люди, издали напоминая гигантское стадо бизонов из легенд местных индейцев.

Джеймс умел точно определять численность толпы на глаз, но такую прорву людей даже человек с его способностями не смог бы сосчитать. Картина завораживала, вызывала ощущение нереальности. Когда далекий гром «Индевора» расколол ясное голубое небо, холмы ответили нарастающим неровным гулом.

— Я их не вижу…

— Думаешь, у них все в порядке?

Стоящие рядом операторы с камерами, прикрывая глаза от солнца, повернулись к югу. Джеймс занял позицию в широком конце «яйца», на притаившемся под сенью горного массива невысоком холме. Шоссе № 24 выходило из Лидвилла, делая за городом последний поворот, и пересекало котловину вдоль ее восточного края ровной, как стрела, чертой. «Место в первом ряду» — пошутил он; Рут рассмеялась. По правде говоря, другая точка наблюдения — севернее зоны посадки — была удобнее. С холма много не увидишь — разве что хвост. По плану, «Индевор» должен был пролететь прямо над головой Джеймса и сесть в четырехстах метрах.

Особо важным лицам, разумеется, не полагалось разгуливать пешком. У подножия холма застыли четыре дюжины автомобилей — военные грузовики, спортивные внедорожники. Рядом небольшая группа ви-ай-пи наблюдала за происходящим на шоссе. За ними в свою очередь наблюдала значительно более многочисленная группа телерепортеров, прибывшая зафиксировать сам факт присутствия высшего начальства. Ну да бог с ними! Беда только в том, что Джеймс тоже входил в число особо важных лиц. Майор Эрнандес не разрешил покидать пределы маленького холма. Будь на то его воля, майор не пустил бы Джеймса даже сюда, но руководитель полета выиграл поединок с начальником службы безопасности двумя-тремя сказанными кому надо фразами — в конце концов, всю местную знать никто бы не смог убедить остаться в такой день в кабинетах.

Что ни говори, «Индевор» совершает посадку не каждый день. Такое событие считалось историческим даже в год чумы.

На возвращение челнока пришли посмотреть не меньше трехсот тысяч человек — пешком. Должно быть, отправились в путь засветло, по холоду. Большая часть полумиллионного населения беженцев обитала в извилистых долинах и на холмах к востоку от города, в сотнях заброшенных шахт и убежищ, возведенных из отвальных пород и строительного мусора. Автомобилей ни у кого не было, а ближайший лагерь находился в шести с лишним километрах по прямой. Но это если лететь.

Джеймс переминался с ноги на ногу, словно поддерживая в равновесии грозившую сползти с лица блуждающую улыбку. Он ни капли не сомневался: Рут постоянно проявляла недовольство не потому, что, по ее выражению, полетев за лавровыми венком на голову, получила веником по заду, а потому, что ее крикливое умничанье было всего лишь способом борьбы со стрессом. Полезный приемчик.

Они сдружились. Джеймс нередко поглаживал переговорную тангенту во время сеансов связи и теперь испытывал некоторое смущение, как будто, встретившись с ним лицом к лицу, Рут могла узнать об этом и неправильно истолковать его жест.

Ученая сказала, что перевернулась вверх тормашками — в буквальном смысле, — когда Джеймс сообщил о решении президентского совета отложить посадку еще на две недели. Вначале предполагалось переждать лишь надвигавшиеся из Калифорнии весенние грозы. Джеймс воспользовался отсрочкой, чтобы реализовать некоторые свои идеи.

Ему не пришлось вступать в жестокие схватки. Местная власть изобиловала вырванными из привычных кабинетов, дутыми авторитетами, вынужденными каждодневно доказывать собственную нужность. Джеймс в два счета сколотил отряд конгрессменов, настаивающих, чтобы на поддержку героев космоса бросили все наличные ресурсы. При общем возбуждении из-за возвращения челнока на землю, все начальство одинаково нервничало, опасаясь неудачи. Если что-то пойдет не так, никто не признает свою вину и не пожелает освободить насиженное место.

Не беда, дело привычное. Джеймс не видел нужды сообщать Рут, кто именно слепил и запустил с горы огромный ком всеобщих страхов. Ничего с ней не сделается, посидит как миленькая еще немного на орбите — больше будет шансов вернуться на Землю целой и невредимой.

Руководитель полета отдавал себе отчет, что для большинства уцелевших обитателей планеты возвращение «Индевора» не представляло собой никакой практической пользы. Простые люди вели борьбу за выживание, в то время как начальство было озабочено прямыми угрозами и успехом вылазок за барьер.

В свою очередь Джеймс надеялся, что Рут совершит прорыв, который ускорит создание эффективных АНЧ.

Другого шанса, вполне вероятно, не представится.

За время длительной ссылки Рут разработала собственную концепцию всех трех типов пока еще экспериментальных АНЧ, сохранила остроту мысли, не сидела сложа руки и не смогла передать все свои файлы на Землю лишь из-за ограниченности канала связи. Возможно, ее свежий взгляд поможет дать новый толчок зашедшим в тупик исследованиям. Оборудование на борту челнока само по себе бесценно — наземный, собранный с миру по нитке арсенал не располагал таким высоким разрешением и возможностями для создания наноэлементов в реальном времени.

Толпа опять зашумела. Зажглось освещение.

Джеймс бросил взгляд в котловину, любуясь делом своих рук. Мало кому известное в прошлом узкое шоссе теперь отвечало почти всем требованиям для посадки челнока.

Шоссе подготовили еще за шесть дней до намеченной даты — 27 апреля. Не сумей они закончить строительные работы в срок, какой-нибудь позер непременно предложил бы отодвинуть событие до Дня поминовения погибших, а то и Дня независимости — 4 июля. Ребята из инженерных войск и НАСА выложились по полной. Джеймса радовало, что его подопечные сделали так много, имея в своем распоряжении так мало. Первые пятьдесят пять лет своей жизни он причислял себя к оптимистам, но последний год был небогат на приятные сюрпризы.

Рабочие команды проявили лучшие человеческие качества — слаженность и находчивость. Они сняли с трех танков М-1 системы целенаведения и смастерили на горе, возвышавшейся за его спиной, сносную радиолокационную установку. Чтобы точно вывести челнок на полосу, в воздух подняли самолет АВАКС с полным экипажем. Армейские саперы расширили шоссе и укрепили сваи железнодорожного проезда под эстакадой. Насыпи надстроили, выровняли и утрамбовали, в основном вручную, чтобы создать площадку для аварийного выкатывания, а также для пожарных машин, машин скорой помощи и высокоточной системы индикации глиссады — ВСИГ.

Лампы-индикаторы ВСИГ установили двумя группами — одну на входе в котловину, другую совсем рядом с холмом, с которого вел наблюдение Джеймс. Каждый комплект состоял из красных и белых сигнальных маячков с генераторами, их заправили топливом еще час назад. Кто-то правильно рассудил, что держать заправщик на полосе во время посадки — лишний риск.

С тарированием ВСИГ наверняка пришлось повозиться. Схема определялась простой математической формулой, но сами лампы были разномастные: одни с футбольного поля местной школы, другие — с легких самолетов, стоявших на сельском аэродромчике южнее города. Самое главное, чтобы пилот не потерял ориентацию. ВСИГ служила визуальной подсказкой: глядя на красные и белые лампы, пилот мог определить, правильный ли он взял угол снижения.

Люди на земле сделали все, что могли. Задержку — в который раз — вызвала погода, все ждали прихода зоны высокого давления и ослабления скорости встречного ветра. На этой высоте даже вертолеты чувствовали себя неуверенно. Шаттл при снижении ожидало крайне низкое сопротивление воздуха. Вытянет ли? «Вот чудак, — подумал он, — раньше надо было дергаться…»

«Индевор» круто спускался вниз на огромной скорости.

Котлован заполнился криками, переходящими в вой. Джеймс вздрогнул, но не отвел взгляда от блестящего корабля. Зрителям казалось, что челнок вот-вот врежется в землю. Он спускался под углом в девятнадцать градусов по глиссаде, в шесть раз более крутой, чем у пассажирских авиалайнеров.

Замедляя ход и выравнивая тупой нос параллельно земле, «Индевор» упал ниже образованной заснеженными пиками линии горизонта.

Космический корабль был великолепен. Теперь он — прошлое человечества.

Джеймс Джозеф Холлистер, научный работник со стажем, холостяк средних лет, вскинул вверх кулаки и заорал, как школьник, перебравший пива на вечеринке. Рут поступила бы точно так же. Он кричал за нее и вместе с ней.

«Индевор» мелькнул над головой и в мгновение ока оказался ниже холма, черное брюхо скрылось из виду, подставив взгляду грязно-белый фюзеляж.

— Черт! Не успел! — взвыл один из телеоператоров.

Пилот знал свое дело на пять. Машина коснулась узкого шоссе точно посредине. Укороченный белый планер «Индевора» накрыл полосу, как надутое ветром бальное платье. Он был шире дорожного полотна и по обе стороны заметно выступал за его границы.

Из-под шасси челнока вырвались облачка дыма. Со все еще задранным носом, махина качнулась влево на задних посадочных колесах — Джеймс судорожно протянул к ней руки, — но тут же выровнялась. «Ну же, ну же!» — приговаривал он.

Нос «Индевора» опустился, и корабль наконец твердо встал на землю. Однако его продолжало сносить к левой обочине. Вырвался наружу и бешено затрепетал серый цветок тормозного парашюта. Челнок выскочил на мост со скоростью триста двадцать километров в час. Джеймс все еще пританцовывал на месте. В последние несколько недель он обложился учебниками по авиатехнологии и с уверенностью ораторствовал перед вельможами об углеродных тормозах и рулежке с помощью носового колеса. Он и себя с самого утра убеждал, что все будет хорошо, но теперь не мог выговорить ничего, кроме «ну же, ну же».

Пилот отвел стремительную машину от левого края дороги, земляной насыпи и верной гибели.

Однако его превосходные рефлексы и предрешили судьбу «Индевора».

Асфальтовое покрытие шоссе было выше бетонной плиты моста на каких-то четыре сантиметра — следствие произведенного три года назад дорожного ремонта. Проводившие работы армейские саперы не упустили этот зазор из виду. Автомобиль проскакивал его с ходу — пассажиры даже не успевали расплескать кофе, но при огромном весе и скорости шаттла любой дефект посадочной полосы становился серьезной проблемой. Поэтому уступ залили свежей смолой. Спецы из НАСА обнюхали и приняли работу, экипаж МКС предупредили.

Носовое колесо «Индевора» прошло по залитой смолой полоске чуть наискось. Даже при таком раскладе вероятность аварии была не больше одной десятой процента. Носовая часть колыхнулась, и в этот же момент налетел порыв ветра, приподнявший шаттл на крыльях. Тяга тормозного парашюта только усилила смещение.

На обычной посадочной полосе корабль можно было бы выровнять. Но на шоссе челнок дернулся вправо и разрезал квадратную кабину желтой пожарной машины правым крылом, от которого отсекло кусок в десять сантиметров. Крыша и двери грузовика разлетелись фонтаном разноцветного стекла и пластика. «Индевор» потерял лишь несколько белых панелей теплоизоляции.

Однако от удара нос корабля развернулся еще дальше вправо. «Индевор» подмял под себя машину скорой помощи, второй пожарный грузовик и кувыркнулся с откоса.

 

15

Кроме Рут, никто из экипажа не ударился в панику. Гус отстегнул ремень безопасности астронавтки прежде, чем до нее дошло, что челнок перестал двигаться. Внутреннее ухо и каждый мускул трепетали от забытого ощущения «верха» и «низа». Ужас сжал надсадно колотящееся сердце, которое было готово выпрыгнуть из груди.

— Выходим, Гус! Быстрее на выход!

«Низ» казался еще более неестественным из-за наклона кабины. Рут, судорожно хватаясь за коллегу, кое-как пробиралась вперед. Лицевая шторка ее гермошлема тыкалась в оранжевый костюм Густаво. Они все были закованы в «броню» на случай, если долгое пребывание «Индевора» в безвоздушном пространстве приведет к мелким повреждениям и утечке воздуха. Или если придется менять курс, сворачивая к международному аэропорту в Денвере — на самое дно невидимого океана чумы. Или при каком-либо другом варианте развития событий среди десятка вероятностей, проигранных командой НАСА.

Голоса в шлемофоне звучали быстро и деловито, сыпали жаргоном: «Эвакуировать… не отвечают!.. ЦУП… медики, где медики?! отключить ТДУ».

Гус, подталкивая в спину Дебру, потащил Рут к боковому люку. К счастью, наклон пола облегчал задачу.

Губы за стеклом скафандра зашевелились, и Рут не сразу сообразила, что «держись!» сказал Густаво, а не ее внутренний голос. Тем не менее, Гус почему-то оттолкнул ее.

Дебра поставила ногу на лестницу между отсеками и начала подниматься в кабину пилота. Рут схватилась за переборку.

Ее удивило, что докторша двигалась прочь от выхода. Ведь она загородит дорогу Уланову, Миллзу и Уоллесу! «Что…» — вырвалось у нее. Каждый неглубокий вдох причинял боль. Грудь и ребра саднило, словно по ним долго лупили, как по барабану. Вход в атмосферу сам по себе был жестким, но под конец челнок, похоже, несколько раз перевернулся.

— Удар! — сообщил Миллз по радио. Одно слово и все. Наверное, на большее не осталось времени.

Полтора часа назад Рут, готовясь к первичному ускорению, пристегнулась к креслу. С тех пор она могла только гадать о происходящем. Нужно быть суперменом, чтобы не испугаться в такой момент. Миллз успокаивал коллег, комментируя свои действия вслух. Однако Рут, Гус и Дебра были сосланы в отсек экипажа под кабиной пилота, ничего не видели, запертые, как мыши в коробке, и чувствовали себя словно внутри лифта во время землетрясения.

Рут точно не годилась в суперменши. В прежние времена, в состоянии опьянения от успеха она согласилась бы на спор выдержать спуск в одиночку, без радиосвязи, привязанной к крылу — как угодно, но бесшабашная храбрость вся куда-то вдруг улетучилась, оставив после себя только пустоту и страх смерти.

Дебра простонала в микрофон:

— Дерек, ох…

— Спускайся по лестнице! — приказал Уланов совершенно спокойным тоном, как будто просил принести чашку чаю.

Удар.

Обычно операцию посадки обслуживали больше двух десятков специальных автомобилей и сотня экспертов, которые первым делом проверяли наружную обшивку челнока на предмет утечки ядовитых и взрывоопасных газов вроде водорода или четырехокиси азота. Астронавтов не выпускали, пока гигантский вентилятор не разгонит вредоносные испарения, а машины системы продувки и охлаждения не приступят к закачке свежего воздуха. Грузовой отсек, в который сложили записи и нанотехнологическое оборудование, особенно часто страдал от задымления.

В Лидвилле имелись лишь наскоро собранный ветродув и гражданские пожарные машины. Заботы насовцев не заканчивались после успешного приземления.

Рут находилась внутри бомбы.

Достаточно искры от оборванного провода или перегрева двигателя… Спасительная оболочка челнока сохранила им жизнь, теперь главное было побыстрее из нее выбраться. «Индевору» не угрожала гибель от гигантского кинематографического взрыва — почти весь запас горючего на всякий случай сожгли еще при входе в атмосферу, но даже местное возгорание могло изжарить экипаж за одну минуту.

Гус открыл люк. Дверь, похожая на большую монету, откинулась вниз. В нормальном положении люк находился в трех метрах от земли, но «Индевор» вполз на холм, и борт, несмотря на наклон, был очень далеко от покатой, распаханной насыпи. Внизу виднелись поломанные, смятые кусты, сорванная автомобильная покрышка и… два человека в черных куртках пожарных. Они кричали и размахивали руками.

Рут в нетерпении подтолкнула Гуса — тот загораживал проход, раскрывая теплозащитный фартук, который предохранит членов экипажа от раскаленных плиток обшивки. В эти невыносимо долгие секунды переговоры в гермошлеме наконец проникли в сознание сквозь пелену животного страха.

«Немедленно эвакуировать доктора Голдман!» — скомандовал Уланов.

— У тебя что-то с ногой… — это говорила Дебра. — Билл?

— Я занят.

— Спускайтесь по лестнице!

— Мне наверху нужна помощь, — крикнула доктор.

— Нет. Эвакуироваться немедленно!

— Хорошо! Пошли, пошли! — воскликнул Гус и нырнул в люк. К пожарникам, крича и размахивая руками, подбежали солдат и медбрат в белом халате.

Люди внизу проявляли невероятную отвагу. Ведь они бежали навстречу неразорвавшейся бомбе! Защитного снаряжения никакого, все планы наперекосяк, а туда же! — кинулись на выручку очертя голову.

— В кабине пилота трое пострадавших, один — тяжело, — буднично сообщила Дебра.

Рут разрешалось и даже предписывалось позаботиться о себе. Экипаж не раз отрабатывал нештатные ситуации. Но в одном шаге от спасения она заколебалась.

Как и люди, первыми подоспевшие к челноку, остальные члены экипажа МКС рисковали своей жизнью ради нее. Они уже отказались от семьи и родного дома. Чтобы помочь Рут, Гус и Уланов бросили свои страны, когда те в них нуждались больше всего. Если в такую минуту отвернуться от товарищей, всю оставшуюся жизнь будет мучить совесть. Глупая идея спровоцировать неполадки на орбитальной станции и вынудить экипаж к возвращению на Землю, пусть даже неосуществленная, оставила в сознании незаживающую рану.

Рут быстро взвесила шансы, но выбор, в принципе, был ясен с самого начала.

Она повернула назад. Люди на земле не смогут помочь, а если и смогут, то не так быстро. Бог знает, куда утащило шаттл, но за бортом творился невообразимый хаос. До люка добраться — и то несколько минут уйдет.

Рут поскользнулась и ударилась лицевой панелью гермошлема о нижнюю перекладину лестницы. Тело отказывалось подчиняться. Неужели в ней было столько же весу до полета? Лестница нависала над головой как гребень волны. Рут оперлась обеими руками и одной ногой на перекладины и подтянула свободную ногу.

— Рут! Прыгай! — раздался голос Гуса откуда-то снизу, очевидно, с земли.

Она замерла, высунув голову над полом пилотской кабины. Он был усыпан битым стеклом и комками грязи. Не просто грязи — земли! Рут ощутила новый прилив адреналина.

Второй пилот Билл Уоллес просунул руку к панели управления под сложившимся пополам телом другого астронавта. Дерек Миллз свернулся в своем кресле, не выпав из него, несмотря на наклонный пол. Его пригвоздила к месту искореженная крыша машины скорой помощи, которую «Индевор» вдавил носом в насыпь.

Рука Уоллеса была залита кровью, но, очевидно, не только его собственной. Обломки вспороли оранжевый гермокостюм на плече и локте, изранив руку, которой он теперь работал. Билл отключал питание. Аварийное выключение всех бортовых систем — самый надежный способ предотвратить пожар. Эту задачу пришлось взять на себя астронавту, никогда не учившемуся на пилота.

— Быстрее! — крикнула Рут — им, себе, всем.

— Ступай назад! Эвакуируйся! — Уланов все еще сидел в своем кресле в задней части кабины прямо за спиной Рут. Его тоже задело обломками. Стеклянное забрало гермошлема командира покрылось матовыми узлами трещин. Дебра обрабатывала его колено одной рукой, другой удерживая равновесие, схватившись за кресло. Медпакет на липучках топорщился, под ним явно находился еще один слой перевязки, наложенный прямо на рваную рану. Несмотря на объемный костюм, пакет хорошо справлялся с ролью останавливающей кровотечение тугой повязки.

— Вытащи его отсюда, — жестом указала Дебра. — Придержи, чтобы не упал с лестницы.

Уланов отмахнулся:

— Приказываю…

— Вперед! — перебила его доктор не допускающим возражений тоном и занялась Уоллесом. К Миллзу она пока не успела подойти. Рут сообразила, что тот, должно быть, мертв. Кусок металла врезался ему в грудь и живот с такой силой, что погнул кресло.

— Я тебя не брошу! — пообещала Рут, дрожащей рукой хватаясь за поручень командирского кресла.

Перемещаться по пилотской кабине приходилось как по лабиринту. Рут вытащила собственные ноги из люка и, насколько смогла, смягчила падение Николая на пол, когда тот с трудом вывалился из кресла.

— Теперь ты иди! — сказала Дебра Уоллесу, осмотрев рану на его плече, но тот не покинул кресла, даже головы не повернул. Билл хлопал руками по компьютерной панели — то ли потому, что она не работала как надо, то ли чтобы освободить ее от обломков и мусора.

Николай оступился на верхней перекладине лестницы, и Рут, удерживая его, потянула спину. Упершись ногами в стену по обе стороны от его туловища, она вцепилась в руку командира с отчаянной силой, какая появляется, когда разум понимает — иного выхода нет. Кровь Николая измазала рукав Рут.

Спустившись вниз, Уланов повалился на пол отсека экипажа. Астронавтка споткнулась о лежащее тело и тоже упала.

Они вместе выползли на страшно яркое солнце. Уланов рыбкой нырнул с края круглой крышки люка. У Рут вырвался было крик отчаяния. Но нет, командир не упал — он прыгнул так, чтобы не повредить еще больше ногу. Массивное тело в оранжевом гермокостюме нырнуло в клубок из сорока с лишним человек в темно-зеленых, синих и белых форменных одеждах, проделав в нем приличную борозду.

Теперь люди тянули руки навстречу Рут. Все — бородатые, что придавало лицам чудной, диковатый, животный вид. Женщина опустилась на колени, чтобы упасть с меньшей высоты, но оступилась и полетела вниз, не успев оттолкнуться. Трое парней бросились на перехват.

Ее как поймали, так и понесли дальше. Полдюжины рук держали ее за ботинки, подмышки, локти, не позволяя опуститься на землю, — перед забралом гермошлема качался калейдоскоп фигур в фуражках и пожарных касках.

— Уоллес! — позвала она. — Уоллес!

Однако голоса по радио звучали неразборчиво.

Кто-то со стороны левого плеча споткнулся и уронил ее на землю. Двое других врезались в ее туловище, и сознание на мгновение выключилось. Вдруг нечем стало дышать.

Рут пришла в себя, уже сидя на низком бампере военного «джипа». Поджарый Дед Мороз в грязном белом халате медбрата щурился на нее из-под кустистых бровей на потемневшем от загара, изрезанном морщинами лице. Чужие руки возились с застежками ее гермошлема. Рут посмотрела вдаль. Панорама открытого неба и гор давила на мозги своей безбрежностью, вызывала головокружение — Рут опустила глаза, хотя ее подмывало взглянуть опять.

Они сидели на обочине шоссе в сотне метров к северу от места крушения «Индевора». У Рут перехватило дыхание, когда она заметила тысячи фигур на склонах. Боже праведный! Ряды зрителей тянулись на несколько километров!

Между ней и зеваками лежал опрокинувшийся шаттл, его путь был отмечен обломками двух-трех раздавленных пожарных машин. К обочине с включенными мигалками, отчаянно сигналя, подъезжали все новые автомобили аварийных служб, прокладывая путь между снующих туда-сюда пожарников, военных и техников НАСА.

Шлем с головы Рут стащили, вместо радиопереклички в уши хлынул более осязаемый и хаотичный разноголосый гвалт. Женщина зажмурилась от яркого солнца и невольно прикрыла глаза, вдохнув сладкий ароматный воздух.

Смакуя его, она подумала о Дереке Миллзе. «Удар!» — вот и все, что он успел сказать напоследок, предупреждая остальных. Рут открыла глаза.

— Голова закружилась? — спросил медик, прислонил ладонь к ее щеке и постучал пальцами по коже под глазницей. — Что это у тебя? Кровотечение?

— Это его кровь, — Рут кивнула в сторону командира корабля.

Пока она приходила в себя, того усадили рядом. Два медика, один в грязном белом халате, другой в пятнистой полевой форме, вскрыли ножами штанину гермокостюма и наложили повязку на бедро Николая. Другая группа медиков суетилась у машины скорой помощи напротив. В толпе мелькнул оранжевый костюм. «Гус», — подумала Рут.

— Астронавты все вышли? — спросила она.

— Я думаю, что… — санитар неожиданно вздрогнул и выпрямился.

И только тут до нее долетел звук выстрела. Рут не уловила бы отдаленный хлопок за шумом двигателей и сотен голосов, если бы движение медика не заставило ее насторожиться и гомон вокруг мгновенно не стих.

Как тот умудрился услышать звук выстрела прежде нее? Санитар отнял руку от ее лица и схватился за собственный бок. Сквозь грязную ткань халата проступила кровь. Борода медбрата раздвинулась в немом удивленном восклицании.

Он медленно осел. Все одновременно закричали, люди вокруг нее плашмя попадали на землю, прячась за развернутыми боком к широкому восточному склону машинами. Казалось, сами холмы зашевелились, когда триста тысяч человек бросились наутек, сталкиваясь друг с другом.

— Снайпер! — заорал солдат, опускаясь на колени перед Улановым и стаскивая его за руку вниз с машины.

Рут ничего не соображала. Даже когда вторая пуля с визгом отлетела от капота «джипа» в полуметре от нее, ей все еще было невдомек, что целились в ее оранжевый костюм. Она растерянно смотрела на бедлам вокруг, пока Николай всем телом не навалился на нее сбоку.

Женщину словно пятой божьей вдавило в асфальт. Обе кости в предплечье не выдержали и хрустнули.

 

16

Лидвилл превратился в крепость. Прикрывающие город с севера заставы тормозили движение по шоссе. Вряд ли такое можно было увидеть где-либо еще в мире.

Рут и Николая поспешно затолкали в машину скорой помощи вслед за Гусом, сирена помогала пробиться через двухкилометровую пробку из автомобилей воинских частей и спасательных служб. Но у холма, который Джеймс назвал «местом в первом ряду», их самих остановили сирены — двух машин гражданской полиции и трех «джипов» полиции военной. Им в хвост пристроилась еще одна «скорая». Очевидно, с докторшей Деброй и Уоллесом.

Гус зачастил:

— Они знают, кто тут с ними едет? Да они же ничего не знают! Расскажи им, давай, ну же, давай!

Все остальные помалкивали, только медсестра, накладывавшая шину поверх рукава гермокостюма Рут, попросила: «Лежи тихо. Ты совсем бледная». А та не могла оторвать взгляда от ветрового стекла. Водитель «скорой» выключил сирену и больше не пытался втиснуться между зелеными армейскими грузовиками и черными внедорожниками, непрерывным потоком текущими к шоссе. «Джипы» военной полиции были оснащены длинноствольными пулеметами, полицейские ощетинились стволами.

Не зря Джеймс говорил о «месте в первом ряду», теперь до Рут дошел скрытый смысл его слов. Холм отделяла от горной глыбы неглубокая лощина, перегороженная заборами и кордонами. Оцепление, по-видимому, тянулось и дальше. Кроме того, холм заслонял еще один параллельный ему, более высокий склон, делая невозможным прицельный выстрел. Это место не просто в первом ряду, а в отдельной, надежно защищенной элитной ложе.

Они явно предвидели, что им попытаются помешать.

В сердце запоздало колыхнулась паника, но ее тут же вытеснили оцепенение и смертельная усталость. Рут совершенно выдохлась. Внутри — полная пустота. Астронавтка держала сломанную руку на коленях, томясь от духоты в гермокостюме. Воздух вокруг нее, даже в замкнутом пространстве «скорой», был свеж настолько, что ей казалось, будто из-под круглого металлического воротника от ее тела поднимается горячий пар. В другом месте, в иную эпоху она бы устыдилась исходящей от нее вони.

Прошло меньше минуты, и машина сдвинулась с места. За спиной полицейских остановился еще один армейский «джип». С пассажирского сиденья соскочила худая, как жердь, фигура. Одет в армейскую зелень, но на голове вместо каски — кепка с козырьком, из оружия — только пистолет на бедре. Никто из военной полиции не отдал прибывшему честь, однако дебаты сразу прекратились, стоило тому сказать пару слов. Охрана убрала с дороги одну из машин.

— Ух ты! Мне уже нравится этот мужик! — воскликнул Гус.

Худой помахал водителю скорой помощи, развернулся и заспешил к своему «джипу». Его водитель нахально влез между двумя спускавшимися с холма машинами, подрезав их, долговязый встал на сиденье и выставил руку, приказывая военному грузовику остановиться.

И все равно они еле ползли. Дорога огибала холм и спускалась на дно сухого речного русла, с обеих сторон зажатого отвесными склонами. Десятки стремящихся на юго-запад машин сбрасывали здесь скорость и сбивались в кучу в пространстве шириной в три полосы, занимая обочины и любые ровные участки. Рут хотела улыбнуться, она соскучилась по дорожным заторам и вереницам красных тормозных огней — ну не глупо ли! — но из-за усталости новое чувство лишь слабо шевельнулось в душе. Сила земного притяжения припечатывала зад к сиденью и сдавливала внутренности, между концами сломанных костей руки пульсировала боль.

— Вот бардак! — произнес Густаво.

Худой опять поднялся на сиденье. Рут ожидала, что он впадет в бешенство, начнет сгонять другие машины в болотную грязь и лужи на обочине. Вместо этого он лишь повернулся к скорой помощи, пожал плечами и развел руками. Явно из испаноязычных, под полтинник, накачанное, поджарое тело и выгодно подчеркивающая этот факт ладно сидящая форма. С густыми черными усами, но без бороды.

Офицер посмотрел вправо-влево, оценивая взглядом возвышающиеся рядом холмы, сел и достал портативную рацию. Рут подалась вперед, чтобы лучше видеть. По левому склону устало спускались сотни людей — плотная масса под яркими лучами солнца, — десятки других собирались в группы вдоль русла реки.

Недавнее покушение оставило в сознании неизгладимый ожог. Разве можно теперь забыть, как пуля ударила в медика до того, как она услышала выстрел? Эта коварная беззвучность запомнится ей до конца жизни.

— Прекрасно! А теперь что? — спросил Гус, пролезая рядом с Рут, чтобы лучше видеть, что творится впереди. — Вот бардак! Кто тут планировал…

— Гус! — окликнул его Уланов, не открывая глаз.

— Почему в нас стреляли? — спросила Рут водителя тоном испуганного, но храбрящегося ребенка. Вместо солдата ответила медсестра:

— Многие люди потеряли все, что имели. — Женщина выглядела одногодкой Рут и тоже давно не была в душе. Грязные каштановые волосы слепились острыми хвостиками. — Теперь хотят поквитаться.

Скорая помощь двигалась вперед по сантиметру. Рут с такой же медлительностью проворачивала ответ в голове.

— Как это?

— Некоторые одержимы местью.

— Но ведь саранчу создала не я! Я хочу ее уничтожить!

— Повстанцы, должно быть, — заметил водитель, бессмысленно газуя на холостом ходу. Он был еще очень юн, растительность покрывала лицо клочками, с подбородка свисала жидкая бороденка.

— Повстанцы, говоришь? — переспросил Уланов.

— Хорошо нас здесь обложили. Если захотят, могут все сраное правительство замочить. — Пацан все газовал и газовал, сжимая рулевое колесо до белизны в костяшках.

Над головой послышался рокот вертолетов.

— Ведь я помочь хочу, — твердила Рут.

— Я имела в виду… — медсестра вдруг замолчала, как сраженный пулей седобородый медбрат.

Сзади, быстро приближаясь и превращаясь в сплошной басовый гул, прокатился по руслу грохот роторов. Машина задрожала. Вместе с ней задрожало сердце Рут. Повстанцы! Лучшей ловушки не придумаешь — создать панику, согнать в кучу все руководство… Гус что-то крикнул, и Уланов потянулся к задней двери. Выпрыгнуть, что ли, захотел?

Два боевых вертолета промчались вдоль русла реки, сделали разворот и вновь загремели над головой. Они прикрывали медлительную колонну грузовиков и внедорожников.

Что-то многовато для одного-единственного стрелка, даже если бы в колонне ехал сам президент! Только расход горючего чего стоит. И как быстро они явились! Вертолеты, очевидно, готовили к вылету еще до вхождения «Индевора» в атмосферу. Рут на мгновение искренне захотелось вновь оказаться в своей маленькой лаборатории на борту МКС.

На этот раз она выдавила из себя смешок.

Чем вызвано это утомленное негодование — ощущением, что тебя предали, крахом иллюзий? Она давно подозревала, что положение на земле не столь устойчиво, как им говорили, немного тревожилась из-за редких сообщений о грабежах и продовольственных бунтах, но если Джеймс когда-либо и намекал на гражданскую войну, этот намек до нее не дошел. Какие еще сюрпризы ждут впереди?

«Скорая» прошла очередной поворот, и перед ними открылась причина затора. По фотографиям, сделанным с орбиты, Рут знала о существовании заставы, но из космоса она казалась небольшой. Теперь ученая с удивлением отметила огромные размеры заслона, хотя сама по себе необходимость в обороне Лидвилла не вызывала сомнений. Еды и жилья не хватало на всех добравшихся до безопасной высоты. Лаборатории и нанотехнический персонал — единственная надежда на лучшее будущее — нуждались в защите.

Рут редко пыталась представить себе жизнь вне орбиты. В этом просто не было нужды. Она привыкла находиться среди избранных. Но теперь перед глазами возвышался защитный вал, в ушах гремел вертолетный гул, а она сидела в медленно ползущей машине скорой помощи.

Если ее сейчас убьют, все усилия пойдут прахом.

Череда гор и впадин проседала между невысоким холмом справа и пологим подъемом, перераставшим в пик Проспект — одну из круглых белоснежных вершин восточнее Лидвилла, слева. В этом необычно низком месте шоссе встречалось с другой дорогой, идущей вдоль реки с северо-востока. Оборонительная позиция, как из учебника по тактике. Пересекающий лощину защитный вал был сложен из каркасов гражданских автомобилей — по три в ширину и в высоту, — с которых сняли покрышки, сиденья, двигатели и электропроводку.

Разноцветное нагромождение металлолома могло не только остановить толпы беженцев на восточном склоне, но и выдержать артобстрел, хотя нападать всерьез, похоже, никто не собирался. И неудивительно. Из проема в стене, который, вероятно, служил воротами, выдвинулся танк. Его толстая пушка нацелилась на другой берег реки, готовая поддержать вертолеты огнем.

У ворот двадцать солдат останавливали машины — пусть ненадолго, но каждую. Что они там делают? Спрашивают пароль? Наверное, да. Иначе как еще опознать чужаков, которые ни внешностью, ни речью не отличаются от своих?

Машины теснились и оттирали друг друга, объезжая танк. Черный внедорожник встал вплотную с «джипом» худого офицера, и тот забарабанил ручной рацией по дверце с тонированными стеклами. Беспомощно и бесполезно ревели клаксоны, но начальственный голос незнакомца перекрывал даже этот шум.

Часовые у ворот взмахами рук пропустили «джип» без малейшей задержки. Водителю даже не пришлось останавливаться. Повинуясь жесту худого, солдаты и «скорой» дали свободный проезд.

…Лидвилл был достаточно живописен и без величественного окаймления из горных вершин. Местный отдел туризма не зря гордился городом.

Центральные районы занимали около двух с половиной квадратных километров пологой, вогнутой равнины западнее нагромождения возвышенностей и каньонов с названиями вроде холм Ковбойский или ущелье Бродячей Кобылы. На востоке напоминающий измятую бумагу ландшафт поднимался до отметки 4200 метров и обрывался резким уступом со стороны Канзаса.

На таких высотах деревья всегда росли плохо, а теперь от них не осталось и следа — все сгорело в печках в первую же зиму. В новом облике Лидвилла преобладал красный кирпич. Небо протыкал белый шпиль церкви. Главную улицу окаймляли два культурно-исторических музея, здание суда и хорошо сохранившийся с 1870 года оперный театр. Низенькие дома и широкий бульвар навсегда сохранили атмосферу городков первых переселенцев. Это впечатление не меняли даже новые постройки, магазины и кафе, командные пункты и штабы местных, федеральных и военных властей и укрепленные мешками с песком, устроенные прямо на тротуарах огневые точки.

Этой исторической реликвии суждено было выжить и стать отправной точкой нового покорения Америки. Рут молча поклялась работать днями и ночами, не щадить себя, чтобы мечта когда-нибудь воплотилась в жизнь. Ради этой мечты люди терпели неимоверные лишения.

Густаво похлопал ее по ноге. Рут откинулась назад и непроизвольно, не обращая внимания на жуткую ноющую боль в сломанной руке, сжала кулаки.

— Ты только посмотри! — воскликнул радист. — Видишь?!

Да, она видела. С уличных фонарей и навесов магазинов свисали красные, белые и синие ленты, за окном промелькнул сооруженный у входа в здание суда помост. Город готовился отпраздновать победу. Невзирая на голод и страх.

— Мы вернулись! — воскликнул Густаво.

Рут лишь кивнула в ответ. Слишком возбужденная, она стремилась не упустить ни одной подробности.

Астронавтка не позволяла себе раскисать в присутствии других членов экипажа.

«Джип» вывел их машину к черному входу в современный отель. Рут удивилась, но тут заметила на стоянке еще одну «скорую». При виде трехэтажного здания непонятно как и когда возникший рефлекс настойчиво подсказывал немедленно укрыться внутри. В здании чисто, тихо, нет толпы. Там — безопасно.

— Майор Эрнандес, — представился худой офицер, пока медперсонал суетился у открытых дверей двух машин скорой помощи. — Предлагаю снять костюмы и пройти медосмотр.

Момент для знакомства был не очень подходящий — кругом царила суматоха, — но майора это не смущало, он твердо посмотрел Рут в глаза, когда та выпрямилась, и коротко кивнул Уланову. Такого явно никакими трудностями не испугаешь, и все же ученая по-другому представляла себе типичного офицера. На форме — ни знаков отличия, ни орденских планок, за исключением тусклой эмблемы в виде пучка дубовых листьев на воротнике. Она вспомнила реакцию часовых — те пропустили их, не отдавая честь. Ну еще бы! Было бы глупо указывать собственных командиров притаившимся на холмах снайперам.

Эрнандес оказался невысок ростом, не выше Рут, но стоял в водовороте белых халатов неколебимо, как скала. Медперсонал с инвалидным креслом, носилками, пакетами для внутривенных вливаний, толкаясь и крича, обтекал майора, как машины обтекали танк на перекрестке.

Носилки и пакеты — очевидно, с плазмой — понесли к другой «скорой», в которой привезли либо Дерека Миллза, либо раненого медбрата.

Рут хотела ответить, но майор Эрнандес продолжал хорошо поставленным, уверенным голосом:

— Внутри вы, возможно, встретите кое-кого из старых друзей. Мы вызвали лучших врачей НАСА.

Уланова пересадили в инвалидное кресло, Гус выбрался сам. Когда Рут с помощью медсестры попыталась последовать его примеру, у нее отказали ноги. Приток адреналина позволил ей взобраться и спуститься по лестнице на борту «Индевора», но на большее ее не хватило. Женщина совершенно выбилась из сил, тело превратилось в желе, боль вонзалась в него острыми иглами.

Мимо проплыли носилки. В клубке белых халатов Рут заметила оранжевые сполохи гермокостюма. Значит, Миллз жив!

Дебра стояла у второй машины, отбиваясь от медсестры, которая пыталась усадить ее в еще одно инвалидное кресло.

— Я с ним… — Дебра знакомым надменно-воинственным жестом вскинула подбородок.

— Спокойно! — выставил ладонь Эрнандес. — Им займутся лучшие специалисты, они уже на месте. Вам самой нужна помощь.

Рут скривилась. Сердце неистово колотилось, натужно работая под земным притяжением, а ведь у нее всего лишь перелом. Травмы Миллза из-за дополнительной нагрузки были в двадцать раз опаснее.

Астронавтка с облегчением опустилась в кресло на колесиках.

— Кое-кому не терпится с вами поговорить.

Рут подняла глаза и с удивлением отметила, что Эрнандес обращается не к ней, а к Уланову.

— Я предложил им немного подождать, если вы, конечно, не против, командир.

Уланов покачал головой:

— Шаттлу больше ничто не угрожает?

Майор вопросительно посмотрел на Рут, как если бы та лучше знала ответ.

— Да. Все оборудование доктора Голдман успешно эвакуировано.

Майор сделал скупой жест, и их повезли к стеклянным дверям холла. Рут наблюдала за лицом командира корабля, ломая голову над смыслом разговора между ним и Эрнандесом. Кому и что потребовалось обсуждать с Николаем столь срочно?

Слишком много событий для короткого промежутка времени…

— Дерека спасут? — спросила она. Ей было неприятно, что остальные могли подумать, будто ее интересовала только сохранность оборудования.

Майор продолжал молча шагать рядом с креслом. Возможно, просто не понял, что речь шла о пилоте. Рут взглянула на провожатого. Тот хмурился, в черных, пронзительных глазах — неподдельная озабоченность.

— Боюсь, что ваш пилот погиб, — наконец ответил он.

Рут затрясла головой:

— Но я сама видела…

Дебра резко оборвала ее. Тон докторши оскорбил Рут — откуда она могла знать, что случилось?

— Это — Билл. Он получил проникающие ранения левого бедра, руки и плеча, ранение тупым предметом в нижнюю часть живота, и теперь истекает кровью.

Несмотря на травмы, Билл Уоллес не покинул пост и закончил аварийное отключение всех систем.

Рут тихо покачала головой, не понимая, против чего протестует и с чем не согласна. Еще большой вопрос, будет ли она сама способна проявить такую же храбрость и самопожертвование.

 

17

Резко очнувшись от сна, Рут вцепилась в узкую больничную кровать здоровой рукой, царапая матрас торчащими из неуклюжей гипсовой культи пальцами и упираясь в него голыми пятками.

Темный, обшитый деревом потолок — это не МКС. Рут втянула в себя воздух и навела порядок в мыслях.

Разум, даже в бессознательном состоянии, продолжал искать объяснение непонятному. Телу еще долго придется привыкать к земному притяжению. Женщина постаралась успокоить суматошные мысли, затягивающие в водоворот страха.

За дверью раздался шум голосов. Вот что ее разбудило. Звуки сами по себе спать не мешали: постоянно скрипел потолок, в соседней комнате то и дело кашляла женщина. Но даже во сне Рут не переставала ждать.

Увидеть хотя бы одно приветливое лицо! Если это — Джеймс, лучше будет, если с ним явится поменьше народу. Столько людей повсюду… к этому тоже придется долго привыкать.

Чего он там копается? Рут посмотрела по сторонам, чтобы понять — ночь за окном или уже утро, прикинула в уме, какой прикольной фразой встретить гостя. Комната была разделена надвое некрашеной стенкой из фанеры, окно, к сожалению, осталось на другой стороне. Часов тоже нет. Из четырех плафонов под потолком только в одном — шестидесятиваттная лампочка. Следовало сказать спасибо, что ее положили в отдельную палату, но Рут все еще мучила клаустрофобия, которая возвращалась к ней в ночных кошмарах. Сколько времени она проспала — час или сто лет, — сказать было трудно.

Переполненный мочевой пузырь давил на низ живота, как булыжник. Ее заставляли пить воду через не могу. Палатой служила половина разгороженной пополам гостиной бизнес-номера с темными стенами, утопленными плафонами, без туалета. У кровати стояла утка, но в комнату могли вот-вот войти.

— …вам говорю!

— А я вам, доктор. Не может быть и речи!

Утка! Сестра оставила ее у всех на виду, на синем пластмассовом стуле — единственной мебели в этом закутке. Рут подскочила к нему, но спрятать утку можно было только под простынями в кровати, выпуклость будет заметна. Черт с ней! Она решила отпустить по этому случаю какую-нибудь шуточку.

Визитеры все еще стояли за дверью, наверное, давали ей возможность проснуться. Это вполне в стиле Джеймса. Ее земной напарник хитер и вежлив, но вот его-то голоса как раз не было слышно.

— А я сказал «нет». Прочь с дороги!

— Так будет лучше и для вас тоже!

Может быть, это и есть нормальный голос Джеймса, когда тот говорит не по радио? Рут чуть не крикнула «Я проснулась!», но, потрогав волосы, нахмурилась. Видок еще тот: грязная, квелая, опухшая со сна, короткие кудряшки слепились в сплошную массу, напоминающую спагетти. Бог свидетель: здешним людям не до внешних приличий, но она тут новенькая, подобные тонкости могут сыграть решающую роль в успехе или неудаче ее предприятия. Важно с самого начала предстать в лучшем свете.

Многое говорило в ее пользу: репутация, прежние заслуги, загадочность, что окутывала возвратившийся с орбитальной станции экипаж, тот факт, что ученые на земле зашли в тупик.

Некоторым это не понравится. Ничего, не привыкать! Недоброжелателям понадобится предлог, чтобы посеять в умах сомнения, удержать прежних или привлечь к себе новых сторонников. Противники могут воспользоваться первым же невыгодным впечатлением, чтобы начать плести мелочные интриги. Ведь за дело взялись ученые — люди с блестящими мозгами. Никто лучше них не умеет выставить оппонента в дурацком виде.

Рут, по сути, была раздета — одна футболка да трусики. Джеймсу следовало хорошенько подумать, прежде чем тащить к ней кого-то еще!

Женщина попыталась сесть. Сломанная рука, закованная в гипс в согнутом положении, служила плохой опорой. Боль прошила руку до самого плеча.

Лучше бы она проторчала три-четыре часа на трибуне с другими астронавтами и местными важными птицами всех оперений, наблюдая парад, слушая речи, принимая медали и медленно поджариваясь в фотогеничном оранжевом гермокостюме. После такого выхода ее боготворили бы как королеву. Или царевну.

Плавая на грани обморока, Рут протянула здоровую руку и, словно юбку, разгладила прикрывавшую ноги простыню.

Четыре раза ученая просила дать болеутоляющее, но ей всякий раз отказывали, опасаясь излишне нагружать сердце и органы дыхания. Теперь она была даже рада этому. Когда вправляли кости, астронавтка чуть не потеряла сознание, пытаясь поставить мысленный барьер между собой и собственной рукой, в которой пульсировала боль. Но на предстоящей встрече нельзя быть похожей на замученного мышонка. Хорошо, что разум не затуманен морфием.

Рут, услышав шаги внутри закутка, приготовила улыбку. Однако в дверь вошел не Джеймс. Порог переступил совершенно незнакомый человек. Рут и Джеймс встречались лично только раз, много лет назад, гость был примерно того же возраста — лет пятидесяти пяти. Но Джеймс родом из Сиэтла… А этот тип обрядился ковбоем — шляпа, джинсы, галстук-веревка, рабочая рубаха «шамбре». Гладко выбрит.

С ним в комнату зашел еще один — слишком молод, вдобавок, арабской внешности. Видимо, доктор. На лице — хирургическая маска, в руках — вторая. Это он, должно быть, спорил в коридоре, требуя, чтобы ковбой прикрыл нос и рот.

Незнакомец протянул маленькую ладонь:

— Миз Голдман? Рад, что вы пришли в чувство.

Рут сначала посмотрела на доктора. Нельзя выглядеть сейчас больной. Смуглая кожа врача была покрыта пятнышками, от усталости под глазами залегли тени.

— Вы в состоянии поддерживать беседу? — спросил он.

Если бы…

— Абсолютно!

— На мне — ни одного микроба, миз Голдман, — непринужденно пошутил ковбой. — Шел прямо к вам, по дороге ни за что не хватался.

Рут взяла узкую ладошку, досадуя, что из-за собственной осторожности могла показаться медлительной. Гость явно занимал какой-то важный пост.

— Просто я привыкла следовать правилам, — сказала она с легким упреком, зондируя, насколько гость терпим к возражениям.

— Молодцом! — улыбнулся тот одними губами. — Так держать!

— Пять минут? — спросил молодой врач.

— Или больше, — ответил ковбой. — Не волнуйтесь.

Рут поддержала, подсознательно перенимая рубленую манеру разговора незнакомца:

— Нет, правда. Все хорошо.

«Если только не описаюсь», — подумала она. Скорее всего, мужчины не обратили внимания, что она крепко сжимала ноги, хотя сама Рут чувствовала себя на приподнятой кровати как выставленный на обозрение экспонат музея.

— Ступайте, доктор, — произнес ковбой. — Я сам найду выход.

Врач опустил глаза на маску в своих руках, покачал головой и вышел. У Рут взяли пробы крови, мочи и мокроты для обследования иммунной системы и сотен других анализов вроде функции почек, содержания белков и уровня кальция. Ее беспокоило, что результаты могли оказаться неважными.

Она перевела взгляд на ковбоя. Мужчина глянул на пластмассовый стул, но не присел. «Такого утка на стуле не остановит, просто ему выгоднее смотреть на меня сверху вниз», — поняла Рут.

— Меня зовут Ларри Кендрикс, — представился он.

— Очень рада вас видеть, — ответила Рут безо всякой задней мысли.

Сенатор от штата Колорадо, республиканец Лоуренс Н. Кендрикс занимал одно из семи мест в президентском совете. Рут предстояло выступить перед правящим органом через два дня, после окончания публичных церемоний и периода адаптации, но крушение «Индевора», очевидно, спутало все планы. А может быть, Кендрикс с самого начала хотел встретиться с ней без свидетелей, но решил не объявлять о своем плане во всеуслышание по радиосвязи.

— Извините, у меня не хватило денег снять номер-люкс на крыше, — пошутила Рут, стараясь произвести приятное впечатление, но Кендрикс решил, что она выпрашивает для себя привилегии.

Он приподнял подбородок и широкополую шляпу одним задумчивым медленным движением.

— Я постараюсь что-нибудь сделать. Хотя бы найти комнату с окном. Еще что?

— Нет-нет, за мной здесь ухаживают. Все отлично.

— Ну, вы сами понимаете — в год чумы всем нелегко. Работаем с тем, что имеем. Но о важных людях всегда позаботимся.

Сенатор сделал паузу. Рут послушно кивнула.

— И о вас тоже. Вам дадут все необходимое. На вас надеются.

— Понимаю.

— Все, ребята, теперь только от вас зависит.

Рут еще раз кивнула, стараясь согнать с лица следы каких-либо эмоций. Нельзя, чтобы сенатор подумал, будто ее отвращение и гнев направлены против него лично. Вот черт! Одно неосторожное замечание, и диалог в мгновение ока стал напряженным.

Рут слишком устала и чувствовала себя крайне неудобно. Переполненный мочевой пузырь причинял больший дискомфорт, чем перелом.

— Вы действительно нормально себя чувствуете? Как ваша рука?

Рут встретилась взглядом с серыми глазами гостя, соображая, как лучше вернуться к непринужденному разговору. Однако ей уже дали понять, кто здесь главный. Хотя бы не давит своей властью, и то хорошо.

Она ответила банальной фразой:

— Нет, правда! За мной здесь ухаживают. Я это очень ценю.

Наряд сенатора, шляпу и галстук-шнурок в Вашингтоне высмеяли бы, но Колорадо — его родные пенаты. Местные жители составляли приличную часть выживших, а то и большинство, если к ним причислить беженцев из Аризоны, Юты и со Среднего Запада. Почти все уцелевшие военнослужащие также пришли с военных баз на территории его штата.

Выборов никто не проводил, да и вряд ли будут проводить, но каждый политик стремился к популярности. Карикатурный вид облегчал контакт с массами. Людей, потерявших опору в потоке неожиданных жестоких перемен, тянуло к традиционному, привычному.

— Да, вам и в самом деле нужен покой. Доктор прав. Просто я хотел встретиться с вами лицом к лицу.

— Спасибо, что беспокоитесь о моем здоровье, — Рут чуть не вытянулась по стойке «смирно» под простыней.

Однако Кендрикс пока явно не собирался уходить. Он опять улыбнулся легкой улыбкой:

— Видите ли, миз Голдман, куча народу утверждает, что вы — белая ворона.

Рут взвесила, стоит ли проявлять удивление, и решила ответить с улыбкой:

— Пожалуй, временами я бываю упряма.

Сенатор опять медленно повел головой.

— Здесь не очень подходящее место для проявления упрямства. Нам нужны люди, способные работать в команде. Все должны быть настроены на одну волну.

Вот, значит, для чего он пришел…

— Я все понимаю, сэр. Я не…

— Все должны работать сообща. Каждый — на своем посту. Иначе мы бы не протянули вместе так долго, — Кендрикс помолчал, очевидно ожидая, не представится ли возможность перебить ее еще раз. — Вы сами видели сегодня, что бывает, когда люди действуют не заодно, а друг против друга.

Рут вспомнила подозрительные щелчки во время радиосеанса, которые Гус отнес на счет записывающей аппаратуры. От этой мысли зашевелились волосы.

Точно такое же ощущение она испытала в миг тишины перед тем, как до нее долетел звук выстрела.

Рут заставила себя поднять и опустить голову в знак согласия и выдавила: «Хорошо».

Кендрикс повторил за ней: «Хорошо». Как по рукам ударили. Сенатор похлопал по краю кровати, словно подводя итог разговора, и в последний раз растянул губы в неискренней улыбке.

— Отдыхайте. Отъедайтесь. Завтра или послезавтра мы снова привлечем вас к работе, и вы сможете показать, на что способны.

Сенатор давно ушел, Рут справила нужду, свернулась калачиком на боку и закрыла глаза, прижав к груди, как плюшевого мишку, скомканные простыни, а странное чувство все не проходило — словно со всех сторон нарастало давление воздуха. Женщина не видела иного выхода, кроме как довериться человеку, с которым осторожно флиртовала все последние месяцы.

Рут знала, где найти Уланова, потому что майор Эрнандес всячески старался им угодить и потому что ее сиделка болтала без умолку, в восторге от того, что ей доверили дежурить у постелей знаменитостей.

Рут поинтересовалась, почему их разместили в центральном отеле города. Оказывается, здание выделили для особо важных лиц. Единственная городская больница на сорок лежачих мест напоминала скорее лазарет.

— Ваши друзья быстро поправляются, — щебетала сестра. — У нас превосходный персонал, первоклассное оборудование.

Удивительно, но и того, и другого хватало с избытком. В район в первые же дни эпидемии свезли все снаряжение военной и гражданской медицины, которое потом пополнялось за счет рейдов в зараженную зону. Каждый человек, знакомый с медициной по опыту работы или образованию, получил место внутри периметра безопасности Лидвилла.

Уоллеса положили в реанимацию в бывшем ресторане отеля, Дебру и Гуса пока что держали под наблюдением в соседней с Рут комнате вместе с непрерывно кашлявшей женщиной.

Николая втиснули в узкий закуток на другой стороне холла. Рут смогла добраться туда, цепляясь за стены и поминутно останавливаясь, как дряхлая старуха. Четыре из каждых пяти роскошных ламп не горели, ковер содрали, чтобы было легче двигать инвалидные коляски и каталки. Рут подмывало опуститься на нециклеваный деревянный пол и отдышаться перед визитом к командиру, но ее могли заметить и вернуть назад.

Как ей нужен сейчас друг!

Николай полулежал на диванных подушках и читал стопку бумаг. Он был один. Рут опасалась застать у него Кендрикса или другого члена совета, но их странная заинтересованность в Уланове перестала ее волновать. Пока что голову астронавтки занимали другие мысли.

Она с удовлетворением отметила, что командир, прежде чем перевести взгляд на ее футболку, остановил его на голых ногах. Левая загипсованная рука Рут свисала неподвижно, как у мраморной статуи. Нога командира покоилась на двух подвесках под коленом и пяткой. Хороша парочка!

— Товарищ! — торжественно произнесла Рут, как, бывало, в шутку называла командира на борту МКС.

— Сядь. У тебя лицо… белое.

Вот блин!

— Товарищ, позвольте прикорнуть рядом.

— Тут нет места…

Могучий торс командира, обтянутый зеленой армейской майкой, занимал почти все пространство узкой кровати.

— Я замерзла.

За фанерной перегородкой на другой половине комнаты отчетливо застонал мужчина. Рут уже ничто не могло остановить. Шуметь вовсе не обязательно. Хорошо бы просто полежать рядом с Николаем в его могучих объятиях. У обоих не хватило бы сил на что-то большее. Доброе слово, мягкое прикосновение…

Женщина, задержавшись у стены, подошла к кровати.

Уланов еще раз взглянул в бумаги и положил стопку рядом с висящей ногой. Повернувшись к Рут, он хотел что-то сказать, но она наклонилась, приближая губы, чувствуя жар возбуждения от собственной храбрости.

Николай отстранился.

У нее против воли вырвалось:

— Коля, разве ты не хочешь…

— Сейчас — неподходящее время, — ответил тот с заметным русским акцентом, который всегда проступал в речи командира в моменты волнения.

— Просто мне надоело лежать одной.

— Ну извини.

Как неожиданно и как больно… Они так долго строили друг другу глазки, робко флиртовали, и наконец освободились от уз субординации. Теперь можно поступать как душе угодно, а он ее больше не хочет?

Как она могла так просчитаться? Ведь она же не сопливая девчонка. Даже предаваясь мечтаниям, думала только о работе. Неужели ей лишь почудилось, что медленно нараставшее напряжение было взаимным? Да, они не раз спорили, да, Уланов всегда казался двуликим, трехликим, четырехликим, примерял настроения, как маски, пока не находил нужное. Значит, Рут ошибалась, принимая очередной фокус, призванный удержать строптивицу в подчинении, за сдерживаемый интерес?

Не может быть! Рут дотронулась до руки командира, наклонилась пониже, отчего край футболки задрался, обнажив бедра и нижнее белье.

— Извини, — повторил Николай. Но глаз не отвел!

Нет, тут есть что-то еще, отторжение вызвано какой-то иной причиной. Не хочет связываться из-за того, что ее считают «белой вороной»? Трус! Трус и дурак. «Какой отличной парой мы могли бы стать», — подумала она. Но вслух ничего не сказала. В Лидвилле, превращенном в одну сплошную военную базу, в этом лабиринте запугивания и обмана, трудно выжить, если сжечь за собой все мосты.

Командир ей может еще пригодиться. Поэтому Рут, поборов злость и унижение, выдавила из себя улыбку.

— Ничего страшного, — сказала она.

 

18

На Земле все, даже Джеймс, оказались не такими, как она себе представляла. При очной встрече на следующий день Рут поначалу приняла его за очередного политика. Память сохранила толстые профессорские очки, приличный животик, но Джеймс два года назад сделал лазерную коррекцию зрения и сбросил вес — толстяки в Лидвилле перевелись.

Ее радиособеседник имел приятную наружность. Высокие скулы, выпирающие над белой маской, аккуратная бородка и коротко постриженные жесткие каштановые волосы. Это выдавало в нем «лабораторную крысу» — функциональность важнее внешнего вида. Ровный трехсантиметровый волосяной покров в комплекте с незатейливым бежевым свитером — самый обыденный вид. Именно такое впечатление он и стремился произвести — непритязательного, ничем не приметного человека.

Джеймс Холлистер превратился в политика во всех смыслах слова. Он одновременно руководил всеми группами нанотехников и отвечал за связи между ними и президентским советом. Джеймс присматривал за тридцатью восемью строптивыми гениями, пресекал ненужные споры, заставлял делиться оборудованием и умудрялся раздувать проблемы ученых в глазах начальства до таких размеров, что то безо всякого раздражения откладывало в сторону прочие насущные вопросы.

Джеймс уверенно танцевал на нескольких канатах сразу.

Рут, даже не ведая обо всем этом, восхищалась выдержкой коллеги. Он оказался совсем не таким, каким она его себе представляла, — более одиноким и уязвимым, но из головы трудно было выбросить засевший там образ отца и дочери. За несколько месяцев радиосеансов с Джеймсом Рут привыкла получать от него и похвалу, и руководство к действию.

Теперь они могли обняться — как здорово! От гостя пахло чистотой. Ученой хотелось задержать Джеймса в объятиях, пока тот не почувствует себя неудобно, и потом выпалить вопрос, который она не решилась задать Кендриксу: «Да у вас тут настоящая война! Что происходит?»

Но оказалось, что Джеймс не был расположен к серьезному разговору, — еще одна неожиданность. До сих пор отношения между ними сводились к обмену идеями и грандиозными планами. Руководитель полета бормотал комплименты: «Ваш пилот просто бесподобен, его память хотят почтить барельефом или еще как-нибудь». Одновременно он потянул себя за ухо, показал пальцем на рот и пожал плечами. Рут проглотила дальнейшие вопросы.

Их, возможно, подслушивали!

Рут выписали на следующий день, вручив четверть пузырька таблеток с кальцием и пригоршню аспирина. Ей в чрево влез гинеколог, раскровил десны зубной врач, проверил зрение окулист, после чего ученую согнали с кровати, освободив ее для бойца объединенной ударной группы с огнестрельными ранениями и вызванной наночастицами подкожной сыпью.

Майор Эрнандес лично вывел Рут под открытое небо, безбрежное и пронзительно-голубое, взяв с собой Холлистера и аж девять солдат охраны на трех «джипах». Джеймс, видимо, хорошо знал Эрнандеса, начал расспрашивать его о какой-то Лиз, и Рут успокоилась. «Они очень похожи, — подумала она, — оба уверены в себе, любят порядок».

Приятно сознавать, что хорошие мужики еще не перевелись.

И все-таки, прислушиваясь к их болтовне в громыхающем по улицам «джипе», она ловила себя на ощущении нереальности происходящего.

— Заходи вечерком — выпьем, — пригласил Джеймс майора. — И свою мамзель приводи. Я смогу раздобыть еще немного «ершика», если ты достанешь пару банок сардин.

— Ты же знаешь: если их еще можно найти, то придется отбирать силой — так просто не отдадут, — ответил майор, поглядывая на пулеметчика.

— Главное, не переусердствуй.

Окулист дал Рут огромные черные авиаторские очки, закрывающие половину лица, которые она надела, как только Джеймс выкатил ее коляску на улицу. Дневной свет жег глаза, искажал краски, съедал границы белых снежных пиков.

Рут вертела головой по сторонам.

Местные жители сделали все возможное, чтобы помочь многочисленным беженцам, размещали их в своих гостиных, сараях, гаражах, кэмперах, палатках и прицепах для перевозки лошадей. Местные, в отличие от горожан, имели туристическое и кэмпинговое снаряжение, и первое время этого хватало. Большинство потерявших кров в конце концов поселились на холмах восточнее Лидвилла, но плоды щедрости местных жителей наблюдались повсюду. Незастроенные участки и дворы были заняты времянками. Однако люди почти не попадались. С чего бы это? Работать практически негде, ходить некуда…

Они подъехали к блокпосту — улицу перегораживал низкий вал из каркасов машин с двумя пулеметами и целым взводом охраны. Покинув главный оплот власти, они свернули на узкое шоссе, образующее южную границу города.

Джеймс и Эрнандес замолчали. Рут согнулась, словно хотела накрыть своим телом руку в гипсе. В нее уже разок стреляли, да и Эрнандес не стал бы брать с собой два лишних «джипа» лишь для того, чтобы произвести на нее впечатление.

Тысячи людей работали на длинном, опускающемся к городу склоне, нарезая в нем аккуратные террасы. Дома собираются строить, что ли? Рут никак не могла угадать, для чего нужны эти уступы. Сотни пешеходов шли в обоих направлениях, как вереницы пилигримов, мешая проезду по шоссе. Люди толкали перед собой тачки и тележки. Лошади все передохли. Животные, за исключением кружащей в вышине одинокой птицы, возможно ястреба, вообще не попадались.

Водитель «джипа» непрерывно сигналил. Путники с тяжелым грузом неохотно уступали дорогу, отчего три машины продвигались вперед с черепашьей скоростью, постоянно петляя и тормозя. Люди несли и везли ящики, рюкзаки, магазинные тележки.

Все емкости были заполнены землей.

Рут в конце концов догадалась, но проще было отвернуться от грязных лиц, выражающих зависть и тупую надежду, и задать вопрос Джеймсу:

— Что они делают?

— Почва здесь поганая. Чем выше, тем хуже. Сплошные камни и утрамбованная глина.

— Но ведь русло реки аж в трех-четырех километрах отсюда, не так ли?

Джеймс молча кивнул. Проехав еще сто метров, они свернули с шоссе и вновь остановились перед блокпостом, потом поползли по пустынной дороге в гору. Оглядев земельные работы, Рут попыталась представить, как будут поливать посевы на этих террасах. Неужели тоже вручную, передавая ведра из рук в руки?

Под нанотехнологические лаборатории выделили больше места и средств, чем она ожидала. Колледж Тимберлайн — бывший малобюджетный институт экологии под открытым небом, нередко проводивший занятия прямо в поле, — был не меньше отеля, а видом напоминал швейцарское шале: массивные белые стены, высокие окна в рамах из потемневшего дерева, торчащие из-под крыши тяжелые потолочные брусья, косая кровля, на которой зимой не скапливался снег.

Во дворе в беспорядке теснились жилые автофургоны, прицепы и алюминиевые сараи, но они казались здесь лишними — в трехэтажном корпусе института легко размещались тридцать восемь ученых, пятьдесят четыре члена их семей и большая часть охраны. Военные, даже Эрнандес, жили не в здании. Это было сделано из тактических соображений, чтобы в случае чего прикрыть ученых солдатскими телами. До самого склона холма тянулись ряды колючей проволоки с огневыми позициями.

«Джип» остановился, майор протянул руку и помог Рут выйти из машины. Он захватил с собой складное кресло-коляску, на вид оно было новее и мягче, чем тяжеленная, неуклюжая громадина, которой до этого пользовалась ученая. Она поблагодарила майора.

Прежде чем повернуться к подчиненным, тот впервые улыбнулся.

Джеймс привез Рут в ее комнату на первом этаже. Стены были почти такого же белого цвета, как лаборатория на борту МКС. Окно выходило на захламленный двор. Взгляд Рут привлекло прямоугольное пятно на стене рядом с окном, очевидно, здесь многие годы висела школьная доска или картина. Мебель практически отсутствовала — матрас на полу да две металлические полки вместо буфета. Все деревянное давно пустили на дрова.

— Как насчет дешевого турне по местным достопримечательностям? — спросил ее спутник.

— Я с ног валюсь. Прости, я знаю — это глупо.

Свежий воздух пошел ей на пользу, но мрачные мысли отняли последние силы. Рут встретилась глазами с собеседником и постучала пальцем по губам.

Джеймс понимающе кивнул, а вслух сказал:

— Тебе надо выйти на солнце, твой организм ослабел без витамина D.

Рут страшно хотелось спать. Пусть себе слушают, как она дышит во сне. Но ее мучило множество вопросов, и неизвестно, когда еще получится поговорить с Джеймсом с глазу на глаз.

— Ладно. Согласна.

Джеймс покинул комнату. Побежал разрешения спрашивать? Разве смысл был не в том, чтобы потихоньку выйти вместе и найти укромный уголок? Рут похлопала по вещмешку на коленях, в котором лежали кое-какие личные вещи, захваченные с МКС, и относительно чистая одежда с чужого плеча. Желанное спокойствие не приходило.

Джеймс вернулся с другим креслом-коляской, не таким мягким, как первое. Значит, подозревал, что «жучок» установлен не в комнате или не в ней одной. Выходит, и в кресле тоже? Рут захотелось крикнуть во весь голос. Пусть оглохнут. Джеймс вовремя заметил этот порыв по выражению ее лица, выпучил глаза и молча растопырил руки, словно готовясь поймать ее.

Рут, как и прежде, у кровати Уланова, промолчала.

По двору без дела слонялись солдаты, начинать серьезный разговор в их присутствии было небезопасно. Пока Джеймс катил по бетонной дорожке коляску с Рут, что-то нашептывая ей на ухо, на них не отрываясь смотрели десятки глаз.

— Не знаю, сможет ли направленный микрофон уловить наши голоса среди этого базара, — говорил он, — и есть ли у них такая штуковина, но давай покороче.

— Ты не доверяешь Эрнандесу?

— Он за нас на смерть пойдет.

— Но если так… зачем ты сменил коляску?

— Откуда я знаю, где он ее взял или кто ею до этого пользовался. Здесь полным-полно безработных спецов разведслужб, которые не прочь доказать собственную нужность.

Они миновали дом на колесах «Виннебаго», солдата с обнаженным торсом, штопавшего дыру на рукаве, молодого лейтенанта, хмурившегося в планшет.

— Ему я доверяю. Но глупо надеяться, что он станет что-то скрывать от начальства или действовать у него за спиной.

«По такой логике тебе самому доверять нельзя», — подумала Рут.

— Следи повнимательней за тем, как себя ведешь и что говоришь. Я знаю, что ты любишь подразнить. Не делай этого здесь.

— Ты рассуждаешь, как Кендрикс, — огрызнулась Рут.

— Он к тебе приходил? У него была такая идея. Я надеялся убедить его, что сумею удержать тебя на поводке, но, черт возьми, Рут, с тобой на орбите были одни неприятности — бесконечные пререкания и споры. Особенно в последний месяц.

— Но какой смысл был держать меня там?

— Не в тебе одной дело.

По проходу навстречу им рысцой направлялись четверо солдат. Джеймс остановился, уступая дорогу. Препаршивое чувство бессилия сжало голову Рут, как тисками. Она ощущала себя беспомощной во всех планах — и физически, и душевно.

Солдаты, не замедляя бега, обогнули коляску.

Джеймс возобновил движение. Рут хотелось заглянуть ему в глаза, но, как и в прежние времена, Джеймс был лишь голосом, шептавшим в ее уши.

— Кендрикса нельзя настраивать против себя.

— Я не настраивала. Я о нем и не слышала даже, пока он не пришел и не дал мне пинка в зад.

— Этой зимой в шахтах были случаи людоедства.

Джеймс сообщил новость все тем же тоном мягкого упрека. Рут схватилась за колесо здоровой рукой, почувствовав резкую боль. Джеймс споткнулся. Рут, напрягая шею, обернулась.

— Да, это не просто слухи. Есть доказательства, что такое происходило повсеместно.

Рут попыталась угадать, к чему клонит ее собеседник. Она находила, что анализировать информацию ей привычнее и легче, чем разбираться в собственных эмоциях. Запасов военных и Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям, тысяч голов скота на высокогорных пастбищах, набегов за барьер — даже сейчас всего этого должно было хватить на прокорм полумиллиона с лишним человек.

— Они с самого начала придерживали еду, — догадалась Рут.

Джеймс покатил кресло дальше.

— Такое решение можно понять. Совет хотел сделать так, чтобы хоть здесь кто-то мог выжить в течение длительного срока.

Рут покачала головой. Как это свойственно человеческой натуре — превращать страхи в явь с помощью якобы предупредительных мер. Совет сам создал себе трудности, которые могли возникнуть лишь много лет спустя или вообще не возникнуть. Жизнь на этих высотах всегда была скудной — короткая трава, кустарники, грызуны, птицы, редкие лоси. Придерживая продукты, совет не оставил людям другого выхода, кроме бунта. Скорее всего, начиналось постепенно, с мелкого воровства, тайных заначек…

— Когда сопротивление стало организованным?

— Рут, выслушай меня…

Укор, усталый отеческий тон — зачем он так с ней? Рут не собиралась ни перед кем оправдываться.

— Кое-какую еду совет все же распределял, — продолжал Джеймс. — С их рациона ноги можно протянуть, но и этого хватало, чтобы заставить людей надеяться, держать их в подчинении. Продукты, однако, почти не попадали к тем, кто был выше, в каньонах.

Рут помнила, что некоторые крупные шахты находились от Лидвилла за десяток километров, в лабиринте ущелий и горных пиков.

Джеймс шумно выдохнул воздух: «м-мэх». Этот звук, вспомнила Рут, заменял ему пожатие плечами.

— Трудно сказать, что еще они бы могли сделать, разве что еду с вертолетов сбрасывать. Паршивейшая ситуация.

«Да ведь они преступники, убийцы!» — стучало в мозгу Рут. Но вслух она ничего не сказала. Джеймс был прав. Отчасти это делалось и для того, чтобы обеспечить работу лабораторий.

Дорожка разделилась надвое. Джеймс свернул обратно к институтскому корпусу, едва протиснув коляску мимо пикапа с жилым прицепом.

— Налеты происходили всегда, — продолжал он, — но мужикам с охотничьими ружьями слабо тягаться с регулярными войсками, особенно сытыми.

— Так что они сделали? — торопливо спросила Рут.

— Все живут по законам военного времени, их как ввели, так и не отменяли, чего бы это ни стоило. Военные гарнизоны были не везде. — Джеймс опять натужно промычал: «м-мэх». — Осенью прошлого года подход изменился. Треть войск распределили по ключевым точкам.

Совет опасался потерять власть, боялся беспорядков. Избавившись от тысяч голодных ртов, он тем самым снял напряжение в городе.

— Последствия оказались плачевными. Снег выпал рано, многие части не успели подготовиться к зиме. Вылазки в опасную зону прекратились. Командная цепочка и без того толком не работала — столько разрозненных групп собрали со всей страны, из разных видов и родов войск… Первым в декабре отделилось плато Уайт-Ривер, потом в феврале — перевал Лавленд. Сначала объявили независимость, дальше предъявили права на соседние поселки и города у черты безопасной зоны.

Рут, отказываясь поверить, зажмурилась, но тут же открыла глаза. Кипевшие в ее душе страсти напоминали водоворот, который затягивал ее, как ночной кошмар.

Джеймс остановил кресло-коляску у двух алюминиевых сараев с тисненым узором плюща. Напротив стояла широкая палатка. У ее входа праздно сидели на земле шестеро солдат, они не играли в карты и не перебрасывались мячом, просто отдыхали. Один из них что-то тихо сказал, остальные дружно повернули головы.

Джеймс опустился на колено и указал на крышу здания, как бы давая понять, что они обсуждают размещенные в нем лаборатории. Вот, значит, какова его новая жизнь. И ее тоже. Как на ладони.

— Войной это не назовешь, — произнес он. — Для серьезных дел ни им, ни нам не хватает ресурсов. Кроме того, мы далеко друг от друга.

Высокогорный регион вдоль континентального водораздела, который Рут мысленно относила к Колорадо, на самом деле занимал территорию семи западных штатов. От канадских Скалистых гор его отделяли долины Монтаны. Горбатые отроги доходили до Аризоны и Нью-Мексико, где заканчивались пустыней. Во многих местах размашистую дугу горных материков и островков рассекали неглубокие впадины и долины шириной в десятки километров. Лидвилл находился примерно посередине обитаемой зоны.

Плато Уайт-Ривер застряло одиноким пятачком между Лидвиллом и вершинами Юты. Рут не могла взять в толк, что изменилось бы, объяви они себя маленьким королевством. Перевал Лавленд — другое дело, он всего в шестидесяти пяти километрах на севере.

Вот, значит, почему на дальних подступах к городу возвели могучий вал из металлолома.

— До недавнего времени налеты причиняли лишь мелкое беспокойство, — рассказывал Джеймс, — сталкивались только патрули и трофейные отряды. Однако на территории этого штата раньше располагались огромные военные базы. Оружия все набрали предостаточно. Сепаратисты начали вооружать местных беженцев и подговаривать их свергнуть правительство.

Густаво наверняка все знал. Не мог не слышать, ведь он дневал и ночевал у своей радиостанции, а ей ни словом не обмолвился. Почему? Кто отдал такой приказ? Пока она, как дура, делилась каждой новостью из лабораторий на Земле, Гус, скорее всего, докладывал о ее самодеятельности в Лидвилл.

Ей стало стыдно за то, что Джеймс рисковал собой, прикрывая ее выходки.

Ее спутник продолжал говорить низким голосом, размеренным тоном:

— Такую территорию, как наша, просто так не оцепишь — людям надо ходить на работу на фермы и обратно. Во всех ближайших шахтах устроили казармы, сделали завалы из машин, натянули проволоку, поставили огневые расчеты. И перевешали кучу народа. Они…

— Доктор Холлистер! — окликнул вынырнувший из большой палатки черноволосый солдат. Уже успели передать. Рут показалось, что она видела солдата среди охраны, прибывшей вместе с ней на «джипах». — Сэр, вам не следует подходить так близко к периметру.

Джеймс встретил его улыбкой:

— Доктор Голдман еще не привыкла к высоте. Ей захотелось выйти на свежий воздух.

Солдат глянул на нее, потом по сторонам, явно озираясь в поисках офицера. Рука дернулась к плечу, как бы хватаясь за ремень автомата, хотя из оружия у него был один пистолет в кобуре на боку.

— Мы сейчас же обратно, — заверил его Джеймс. Рут слишком громким от волнения голосом поддакнула:

— Да и от солнца мне режет глаза.

Бдительный вояка проводил их взглядом, все еще придерживая воображаемый ремень автомата.

Джеймс не торопился.

— Видишь ли, я напел в уши Кендриксу, что у него прибавится авторитета, если тебя держать в непосредственном подчинении совету, а не под зонтиком НАСА. Только тогда он согласился вернуть тебя на землю. Понимаешь теперь, как важно не раскачивать лодку? Если героиня космоса сейчас начнет всем подряд объяснять, как хреново они работали, сенатор окажется в щекотливом положении.

Внутри нее опять поднялась горечь.

— Чего ж он не распорядился замариновать меня на станции до скончания века?

— Ты не самое важное лицо в этой истории, Рут. И никогда им не была.

Значит, им была нужна не она, а ее оборудование? Рут слышала, что почти все приборы в командном центре НОРАД пропали, когда саранча вырвалась на свободу. Там черт знает что творилось.

— МКС эвакуировали из-за Уланова.

Хватит! Боже, хватит уже дурных новостей! Рут закрыла глаза.

— Я что-то не понимаю…

— Блин! Я-то думал, ты знаешь.

— Что знаю?

— У меня, конечно, есть связи, но в узкий круг меня не допускают. Так, слышал кое-что… — Джеймс остановил кресло и нагнулся поближе, опять демонстративно указывая на здание. — Ходит слух, он нужен для переговоров на высшем уровне с русскими, потому что Китай объявил мобилизацию.

Еще до того, как саранча достигла Азии, Китай вторгся на Гималаи и захватил приличный кусок высокогорья. Разумеется, у китайцев уже был плацдарм в Тибете, они сами расползались по региону, как чума. После чего прекратили все контакты с остальным миром.

Джеймс посмотрел Рут в глаза и перевел взгляд на какой-то объект за ее спиной.

— Индия внесла слишком большой вклад в разработку АНЧ — нельзя не прийти ей на помощь, но в одиночку мы китайцев не остановим. Если только ядерным оружием… Однако даже в нынешнем отчаянном положении никто не пойдет на такой шаг, никто не согласится отравить радиацией последние клочки чистой земли в океане чумы. Говорят, Индия в обмен на защиту согласилась разместить переселенцев в своих горах, а русским и сейчас уже приходится несладко. Их вот-вот сбросят с кавказских и афганских гор.

Джеймс отступил за спинку кресла, заметив направляющегося к ним майора Эрнандеса. Его явно вызвал черноволосый солдат из палатки.

Рут помахала майору рукой и улыбнулась.

— Ходят слухи, — закончил Джеймс, — что русских американскими самолетами перебросят воевать с китайцами.

 

19

— В Калифорнию отправляют еще один самолет, — уперев обе руки в рабочий стол Рут и выставив вперед ногу, заявила Аико.

Рут слегка отодвинулась от нее вместе с креслом.

— Где ты это услышала?

— Все так говорят. Правда-правда. Но на этот раз с солдатами пошлют кого-то из нас — сейчас как раз решается, кого именно.

Негромкий голос не мешал Аико Маэкаве быть завзятой сплетницей. В Тимберлайне мельница слухов работала без остановки — слишком много мозговитых людей, привыкших строить гипотезы, собрались в одном месте, и Аико даже гордилась тем, что первой разносила новости. Эта роль давала ей ощущение превосходства. Вклад Аико в разработку АНЧ был куда скромнее.

Девушка когда-то пользовалась репутацией смышленой, неутомимой и хорошо подготовленной ученой, но несколько роковых месяцев назад, после того как ее родители и две сестры сгинули в Манхэттене, она немножко двинулась умом.

По крайней мере, ходили такие слухи.

Шел восьмой день работы Рут в лаборатории. Обычно она просто кивала, не прерывая тирады коллеги. Любое ответное замечание лишь затягивало перерыв в работе, ибо Аико принимала внимание за одобрение и начинала пережевывать главные моменты истории заново. Поэтому Рут считала, что иногда лучше промолчать.

Лаборатория была напичкана подслушивающими устройствами.

Обычно Аико приносила в клюве одни пустяки: Тед втюрился в Триш, а та замужем; лук в макаронах вчера вечером был свежий — значит, доставили из-за барьера. Но Рут все равно раздражало, когда ее отрывали от дела.

Во временных лабораториях и без того царили хаос и теснота, все свободные столы и полки были заняты приборами, компьютерные мониторы громоздились в несколько рядов — сплошной хром да пластик.

Для Рут расчистили рабочее место, на котором теперь возвышалась ее гордость — многорежимный микроскоп с атмосферным колпаком. Стеклянный корпус колпака позволял проводить опыты в различных газообразных средах, но сейчас был подсоединен к обычному компрессору. В систему также включили нагреватель жидкости, настроив его на уровень температуры человеческого тела.

Всего в нескольких сантиметрах от Рут находилась живая, голодная наносаранча.

— Ты, конечно, слышала, что случилось с последней поисковой группой? — Аико оглянулась на Вернона Круза в другом конце лаборатории — не подслушивает ли. Она выполняла этот ритуал по несколько раз на день.

— Кончился воздух, едва смогли взлететь, — ответила Рут, надеясь таким образом избавить себя от смакования кровавых подробностей.

В голове крутилась глумливая мысль, что Аико с ее внешностью секс-бомбы естественным образом тянуло к взрывоопасным историям. Красивые девочки развиваются не как все. Всеобщее обожание ставит на них неизгладимую печать, прививая привычку к позерству. Аико, например, бесцеремонно заступала дорогу любому встречному, будь то мужчина или женщина.

Рут в своем помятом лабораторном халате напоминала белый диванный валик — ни груди, ни бедер. Аико, слишком тонкая и гибкая, чтобы выделяться округлыми формами, отличалась скульптурной шеей, миндальной кожей и черными восточными глазами. Дебра в сравнении с ней выглядела уродиной.

— По крайней мере, двоих из нас точно пошлют, — уверенно сказала Аико. — Еще на этой неделе. Долго ждать не придется.

— А что случилось? — против воли спросила Рут. — Почему сейчас-то?

Не иначе, фэбээровцы прочесали записи продаж и обнаружили новые координаты.

— В группе «паразитов» все на ушах стоят, — продолжала Аико. — Боятся, что выберут кого-нибудь из них, потому что они больше всех отстают.

Рут нахмурилась. Порядки в Тимберлайне удивительно напоминали орбитальную станцию, где царили отчуждение и холодность. Ученые вели себя по отношению друг к другу с такой черствостью, на какую способны только близкие родственники, — поднимали на смех чужие идеи, придирались друг к другу из-за беспорядка и нарушения стерильности.

Рут старалась не обращать внимания. От этой грязи она закрывалась, как защитным костюмом, простоватым юмором.

Если бы Уланов не отвернулся от нее, все могло бы сложиться иначе. Если бы да кабы…

А пока проще было ограничить поле зрения окулярами микроскопа, сдерживаться и ни во что не вмешиваться. Лучше уж одиночество… а-а, не впервой.

Рут безропотно снесла даже откровенную оплеуху по самолюбию.

Пока она лежала в больнице, Гэри Ласаль и возглавляемая им группа ученых скачали бортовые файлы Рут, отобрав все, что могло пригодиться. Ученую еще не успели представить коллегам в Тимберлайне, а ласальцы уже провели несколько уточняющих опытов на ее атомно-силовом микроскопе.

На их месте Рут тоже не стала бы ждать. Ее задела не торопливость коллег. Нанотехнолог рассчитывала укрепить свою научную репутацию, сделав официальный доклад о проведенных исследованиях, продемонстрировав ACM и прикладные модули, но даже ей было понятно, что жаловаться глупо. Все равно плодами работы пришлось бы делиться с другими.

А вот Ласаль и не думал этого делать. Совет предоставил ему круглосуточный доступ к приборам Рут и отдал в его полное распоряжение все ее записи.

Молодую ученую, несмотря на выдающиеся достижения, просто-напросто отодвинули в сторону.

С первых же дней чумы она примкнула к группе «охотников-убийц». По их замыслу, антинаночастицы, условно названные «охотниками-убийцами», планировалось превратить в истинное оружие — точное в выборе цели и управляемое. Дело теперь за ключом распознавания. В остальном их частицы, пусть не очень эффективно, но работали.

Являясь одновременно и механизмом, и химическим веществом, АНЧ типа «снежный ком» действовала за счет естественных межатомных связей. Частицы обезвреживали наносаранчу, сцепляя отдельных нанороботов в инертные кластеры. Затем в каждом коме происходило замещение компонентов вокруг первоначального «зерна», и он распадался на новые «зерна» с искусственно установленным весом и привлекал к себе новую порцию саранчи. С начала апреля Ласаль провел девятнадцать успешных опытов в лабораторных условиях.

«Охотников-убийц» тоже испытали в заданной среде, но их эффективность не превышала 58,8%, в то время как «букашки» Ласаля превращали в кисель все, что находилось внутри герметичной камеры.

На явную опасность такого подхода указывала не только Рут. Другие именитые ученые выдвигали подобные возражения, однако Ласаль настаивал, что «снежный ком» будет поражать только наносаранчу, поскольку принципиально не воздействует на более крупные и сложные молекулярные структуры. Рут не понимала, на чем основывалась такая уверенность. Однако последние схемы «снежного кома», которые она видела в начале марта, могли давно устареть.

С тех пор от группы Ласаля перестали поступать какие-либо новости.

Обычно исследовательские группы ничего не скрывали друг от друга — рецензии коллег служили самым надежным средством от ошибок. Но два месяца назад совет сделал ставку на группу Ласаля, и все изменилось. Лаборатории реорганизовали, изолировав людей Ласаля от остальных на третьем этаже, куда больше никого не допускали. Коллеги продолжали встречаться в помещениях общего пользования, но ласальцы как язык проглотили.

Рут отказывалась поверить, что после такой страшной катастрофы совет опять был готов пуститься во все тяжкие. Скрытность наводила на мысль, что Ласалю удалось получить положительные результаты на опытах с крысами или растениями, подвергнутыми воздействию «снежного кома».

Чутье редко обманывало Рут: букашки Ласаля не могли работать так, как он утверждал. Вполне вероятно, что они разрушали молекулярную сцепку любых органических субъектов — животных, насекомых, растений, даже бактерий. «Снежный ком» мог запросто уничтожить последние остатки жизни на планете.

Как нужен сейчас новый прорыв! Только он способен изменить положение. Несведущие в нанотехнологиях люди могли легко стать заложниками собственных желаний. Если не предложить президентскому совету что-нибудь новенькое, хоть какой-то намек на прогресс, шанс быть услышанной, возможно, будет упущен.

Рут бросила многозначительный взгляд на микроскоп, но Аико продолжала озвучивать жалобы:

— Несправедливо это. У нас все заняты. Если кто-то должен лететь, то пусть…

Рут наклонилась, чтобы болтунья не встретилась с ней глазами, и принялась ковырять указательным пальцем под гипсовой повязкой. Грязная кожа действительно чесалась, но важнее было вызвать отвращение у Аико.

Та лишь повысила голос, пытаясь вновь завладеть вниманием своего объекта:

— Они с кем-то там говорят по радио!

Рут подняла взгляд.

— Правда! Клянусь! — Черные глаза сверлили лицо Рут. — Какой-то мужик, один из создателей саранчи, добрался до горы, на которой есть рация. Он едва живой, но сведения полностью подтверждаются. Клянется, что сможет показать, где их записи, приборы, все остальное…

— Ни фига себе!

Аико рассмеялась:

— Я знала, что ты…

— Вернон! — крикнула Рут. — Эй, Вернон! Ты что-нибудь об этом слышал?

Аико заморгала, раскрыв рот от удивления и обиды. Затем отступила на шаг, словно стараясь закрыть от Рут коллегу, сидевшего у герметичной системы с переменным давлением.

Вернон Круз, щуплый, ростом в метр семьдесят пять, очкарик с густой песочного цвета шевелюрой играл роль дедушки для многих членов группы — по возрасту он мог бы давно выйти на пенсию. Он по праву гордился личным вкладом в изучение структуры вредоносных наночастиц. Вернон изрядно достал Рут, пытаясь на третий день после ее появления выложить все свои познания сразу, тыча ей в лицо лэптопом и распечатками, и повторил попытку на четвертый день, тогда как Рут предпочла бы во всем разобраться самостоятельно.

В другое время и другом месте они бы подружились, но сейчас Рут никому не доверяла. Мало им «жучков» — президентский совет наверняка использовал коллег по лаборатории. Любой из них мог стать стукачом, соблазнившись лишней порцией еды или сигарет.

Уланов оказал ей огромную услугу — открыл глаза на то, где она находится.

— Военные посылают еще один самолет в Калифорнию! — выкрикнула Аико, прежде чем Рут успела открыть рот. — Создатель саранчи жив!

Вернон вскинул брови. «Ха!» — воскликнула Рут, не пытаясь скрыть издевку. Сначала таинственный незнакомец был всего лишь «одним из», и вот уже произведен в главные создатели. Слух разрастался прямо на глазах.

— Надеюсь, он действительно тот, за кого себя выдает.

Стараясь побыстрее добраться до кабинета Джеймса, Рут выбилась из сил. Будь он этажом выше, ей пришлось бы взять передышку и присесть. Вот уже шесть дней она занималась физиотерапией: сначала одни потягивания, потом легкие гантели и механическая беговая дорожка. Приходилось отрываться от работы, но, не вернув себе прежней выносливости, она не могла заставить мозги трудиться с отдачей больше пары часов в день.

— Я занят, — бросил Джеймс, как только она ввалилась в дверь.

Он восседал за столом, заваленным бумагами, выпрямив спину и положив перед собой сжатые в кулаки руки. На другом стуле в такой же напряженной позе сидел сенатор Кендрикс.

— Легка на помине, — проворчал тот, поворачивая голову в белой ковбойской шляпе.

На дворе стояла прекрасная погода, прозрачную голубизну неба подпирали, придвигая горизонт совсем близко, заснеженные вершины. В лабораториях все окна были заколочены, поэтому, всякий раз входя в кабинет Джеймса, Рут терялась при виде залитых солнечным светом гор.

— Доктор Голдман, — предупреждающим тоном сказал Джеймс, — дверь в моем кабинете навесили не для красоты.

— Ничего-ничего. — Кендрикс жестом велел ей остаться. — Давай и ее выслушаем. — Он поднялся и предложил Рут стул. — Прошу вас. Вам, должно быть, пока еще трудно стоять на ногах.

Рут приняла любезность без лишних возражений. О чем это они тут шушукаются? О Калифорнии?

— Жаль, что вас не было на торжествах, — заметил Кендрикс.

Рут с отвращением улыбнулась. Еще один новый рефлекс. Она чувствовала, что все больше погружается в фальшь.

— Я слышала, что парад удался на славу.

Два дня назад шествие все-таки провели, однако майор Эрнандес счел, что везти ее в город слишком рискованно, да и сама она не хотела отрываться от работы. Встреча с Улановым, Гусом и Деброй тоже не входила в ее планы. Неплохо бы лично поблагодарить Билла Уоллеса, но того еще не выписали из больницы.

— Не просто удался — это было… что-то: сплошное ликование, полное единство.

Рут кивнула и выдавила из себя еще одну улыбку.

— Вам всем следовало поприсутствовать. На сердце стало бы теплее при виде тех, ради кого вы работаете.

«Парад во время конца света — какой бред!» — подумала Рут. Однако не исключено — и скорее всего, так оно и было, — что Кендрикс лучше нее разбирался в людях. Даже у лабораторного персонала, не голодающего, принимающего душ, не сидящего без света и отгороженного от внешнего мира надежными стенами, моральный дух редко бывал на высоте. Насколько же он хуже у обитателей городских улиц, палаток и шахт? Только законченный циник мог подумать, что совет устроил торжества с единственной целью — укрепить собственное положение.

В голову все равно лезли бунтарские мысли, например, об изменении календаря — год чумы объявили первым годом нового летоисчисления. С одной стороны, логично, а с другой — если посмотреть под определенным углом — явная попытка манипуляции общественным мнением. Рут теперь сомневалась во всем.

Пиар во всей красе, подлый, ловкий, играющий на чувстве страха и надежде, придавал властям Лидвилла видимость законности, нужности и важности.

— Мне кажется, что лаборатории близки к реальному прорыву, — начала она, надеясь повернуть разговор к принесенному Аико слуху. — Я действительно так считаю. Осталось вставить на место несколько недостающих элементов.

— Вот об этом мы тут и толкуем. О вставлении на место нужных элементов. — Кендрикс наклонил голову в сторону Джеймса. — Гэри Ласаль о вас высокого мнения, миз Голдман. Джеймс тоже мне о вас много рассказывал.

О боже! Рут на мгновение оторвала взгляд от Кендрикса, но лицо Джеймса в обрамлении коротких каштановых волос и бородки ничего не выражало. В его карих глазах застыла настороженность.

— Мы хотим, чтобы вы присоединились к группе Ласаля, — закончил Кендрикс.

— Ни за что!

Джеймс заморгал, едва заметно изменив положение тела, но сенатор лишь пожал плечами в ответ.

— Вы не любите ходить строем, миз Голдман, я это знаю. Однако я взываю к вашему чувству патриотизма.

— Сэр, дело не в… — Рут покачала головой. — Я работала в министерстве обороны, имея высшую категорию допуска. Несправедливо меня…

Какая разница, что теперь справедливо, а что нет. Она зашла с другой стороны:

— Я и так работаю с полной самоотдачей.

— Это нам как раз и требуется — полная самоотдача.

— Сэр, букашка Ласаля чрезвычайно опасна. И я не единственная, кто так считает.

Джеймс, наклонившись над столом, перебил нехарактерным для него формальным тоном:

— Существуют определенные аспекты, о которых вы, доктор Голдман, не осведомлены.

— Ни слова больше! — окрысился Кендрикс.

— Если они связаны с этим типом из Калифорнии, — сказала Рут, — то слухи уже ходят вовсю.

Джеймс отрицательно покачал головой.

Кендрикс, смерив его долгим взглядом, снова повернулся к Рут:

— С Калифорнией пока не ясно. Большой вопрос, способен ли этот человек выполнить свое обещание. Есть проблемы поважнее.

— Что может быть важнее победы над саранчой?

— Китайцы разработали боевые наночастицы. Вам не положено знать, но, видит бог, я не понимаю, почему после всего случившегося вы все еще отказываетесь сотрудничать. Что вас останавливает? Неужели вам непонятно — мы все чуть не протянули ноги в год чумы?

Опять пиар. Для него «год чумы» — что пистолет. Приставил к виску и угрожает.

Нет, она не ошибалась. Чутье ее не обмануло. «Снежный ком» не способен работать как антинаночастица, поражающая исключительно саранчу, и совет вовсе не собирается использовать ее в этом качестве.

Новая АНЧ, если ее снабдить ограничителем, не допускающим бесконтрольного размножения, превратится в не знающее себе равных оружие. А записи и догадки Рут, сделанные во время нескончаемого сидения на орбите, лягут в основу системы управления.

— Я бы не смогла помочь Ласалю, даже если бы захотела. Мой опыт — из другой сферы. Земля и небо.

— А вот это неправда, — ответил Кендрикс, вновь наклоняя голову. — Ласаль говорит, что ваши наработки ему здорово помогли.

Выходит, что бы ни случилось, ей не отмазаться. Господи! Более совершенного оружия массового поражения невозможно придумать — убойная сила выше, чем у ядерного, и никаких радиоактивных осадков.

«Снежный ком» проще простого доставить на Гималаи и сбросить с вертолета в капсулах или реактивного самолета американских ВВС в бомбах. Один раскат грома — и сотни тысяч человек превращаются в желе…

Сердце Рут забилось так часто, что завибрировала вся грудная клетка, мышцы свело от стыда и злости.

— Я знаю, что вы с Ласалем не дружите, — вновь заговорил Кендрикс. — А что, если не ставить Гэри начальником над вами? Работайте вместе, но каждый сам себе хозяин, а?

Дело как раз было не в самолюбии.

— Это безумная идея, и вы — безумцы, — Рут не жалела, что не сдержалась. — Если мы победим саранчу, все закончится, все войны прекратятся. Люди будут спасены везде, никому не потребуется воевать. Нам ни к чему нанооружие! Все смогут вернуться к прежней жизни!

Кендрикс не ответил, лишь складки загорелой кожи в уголках глаз стали глубже.

Рут повторила громче:

— Все смогут вернуться к прежней жизни.

— Похоже, мы ошибались, стараясь окружить вас, ученых, непомерной заботой, — процедил сенатор. — Китайцы со своими нанотехнологами не церемонятся.

Он повернулся к Джеймсу, выставив вперед челюсть и край шляпы.

— Расскажи ей все, как есть. Пусть знает. А то, я вижу, не доходит.

— Вы совершенно правы, сенатор, — почтительно согласился Джеймс. — Люди не готовы к резкой смене курса. Мы с самого начала делали упор на оборону, — он повернулся к Рут: — Понадобится большое переосмысление.

Рут попыталась поддержать Джеймса:

— Я на самом деле не понимаю. Осталось совсем чуть-чуть… Как можно оттягивать силы от борьбы с саранчой?

— Вы будете удивлены, но совет решил эвакуировать космическую станцию прежде срока не из-за вас, а из-за командира корабля, — сказал Джеймс с непроницаемой миной. Рут подивилась его выдержке и лишь молча закивала. Она боялась выдать свои истинные мысли, ляпнув что-нибудь не то. Джеймс продолжал:

— Мы вступаем в войну в Азии и согласились доставить русских на самолетах, чтобы те атаковали Китай прежде, чем он успеет закончить разработку нановооружений. Русские потребовали, чтобы Уланов находился в Лидвилле и представлял их интересы.

— Ну и что? Какая разница, если мы все снова сможем жить на высоте ниже трех тысяч метров?

Джеймс издал звуковой вариант пожатия плечами: «м-мэх», давая понять, что сам отказывается верить в собственные слова:

— Во-первых, нет никакой гарантии, что мы действительно победим саранчу. Во-вторых, у совета есть основания полагать, что война не прекратится даже в этом случае.

Кендрикс с угрюмым одобрением кивнул:

— Дело зашло слишком далеко. Война всех со всеми продолжалась чересчур долго.

— Люди всегда воевали, — возразила Рут.

— Но не так. Целые народы нынче сидят буквально друг у друга на голове, — сенатор сжал и разжал маленькие ладони, глядя мимо Рут в окно. — На прежних войнах войска не поедали погибших противников и не держали военнопленных для убоя, как скот.

— Ч-что?..

Кендрикс впился глазами в Рут.

— Саранчу исследовали не вы одни, Голдман, — сенатор никогда не называл Рут «доктором», а теперь отбросил даже сомнительное «миз». — Они там тоже кое-чему научились. Мы за ними давно наблюдаем.

Ну да — спутники-шпионы, видеокамеры Уланова…

— Или они, или мы — другого выбора нет, — продолжал Кендрикс. — Главное — кто нанесет удар первым. Они никого не пощадят. Понимаете? Никого!

Единый мир, единый народ. Замечательная в своей простоте идея легко будет воспринята людьми с определенным складом мышления, особенно после таких жестоких драк и безумия. Идеал близок — достаточно извести врагов почти под корень и сплотиться.

Победитель не сможет забыть чуму. Вымершие виды животных и стихийные бедствия, пока экология не придет в равновесие, будут напоминать о ней постоянно, а вот переписать историю намного легче.

Чем не новое начало? Одна культура. Одно на всех мирное небо.

Год номер один.

В то же время Джеймс дал понять, что не согласен с Кендриксом, и намекнул на дальнейшие осложнения. Черт, как поступить? Может быть, он хотел, чтобы совет поверил в нее, ввел в оружейную лабораторию Ласаля и чтобы она потом саботировала их проект? Если она задержит гонку нановооружений на определенное время, другие ученые, возможно, успеют победить саранчу без нее. Сплошные шарады. И конца не видно…

Рут взглядом спросила совета у начальника. Джеймс кивнул. Посмотрев Кендриксу прямо в глаза, женщина сказала:

— Хорошо, я согласна.

 

20

Спуск с орбиты на землю ни в какое сравнение не шел с тем путем, который проделала ее душа. Ученая не собиралась помогать Кендриксу в подготовке первого удара. Она посвятила свою жизнь служению людям, да, поначалу — из себялюбия, карьерных соображений и ради личного удовлетворения, однако трагедии последних месяцев разбудили дремавшие в ней смутные альтруистические порывы.

Перед мысленным взором Рут возник покалеченный Билл Уоллес, склонившийся над пультом управления «Индевора».

Если она правильно поняла намерение Джеймса внедрить ее как своего человека в лабораторию нанооружия, то после фальшивого согласия разговор следовало побыстрее заканчивать. Но Рут не утерпела:

— А что насчет Калифорнии?

— Мы все питаем большие надежды, — напряженность на глазах покидала Кендрикса, он покачал головой с напускным добродушием.

Рут не отставала:

— А этот тип действительно тот, за кого себя выдает? Где он пропадал все это время?

Джеймс взглядом спросил у Кендрикса разрешения и, повернувшись к Рут, в первый раз за всю беседу широко улыбнулся.

— Я с ним сам говорил. Его фамилия — Сойер.

Выражение лица Джеймса не оставляло сомнений: он верил незнакомцу.

Рут выпроводили за дверь. Кендрикс сказал, что его через час ждут в городе, а ему еще предстояло многое обсудить с Джеймсом.

На прощание сенатор даже подал ей руку. Они пробормотали вежливые благоглупости: «Добро пожаловать в команду!» и «Я польщена, сэр». Рут перестала тяготиться своей ролью.

Она на автопилоте направилась в лабораторию № 4, но чуть не прошла мимо — к своей комнате и постели; ей хотелось закрыть глаза и привести мысли в порядок. Однако мешкать было нельзя.

Вернон Круз перехватил Рут через полчаса, ввалившись в лабораторию с лэптопом и несколькими папками. «Вот достал», — подумала Рут.

Очевидно, слух о ее новом назначении уже просочился. Вернон, видимо, понял, что это — последняя возможность продемонстрировать свои заслуги, прежде чем ее переведут на этаж группы Ласаля. Рут против воли почувствовала себя польщенной и вполне искренне улыбнулась старику. Каждому хочется пережить момент личной славы. «Привет!» — сказала она.

Вернон, точь-в-точь как Аико, оглянулся на двух сотрудников лаборатории, словно опасался чужих ушей. Раньше Рут сочла бы это комичным. Но теперь почувствовала раздражение.

— Я знаю, что тебя интересовала непредвзятая оценка букашки. Вот, посмотри…

— Мне твердят, что она — само совершенство.

Вернон в нетерпении фыркнул. Рут, принимая три увесистых папки, едва удержалась, чтобы не закатить глаза.

Старик-ученый оставил памятку там, где ее невозможно было не заметить, — на титульной странице первой папки. Записка мало отличалась от прочих страниц — тот же компьютерный шрифт, но первая же строка вызвала у Рут бешеное сердцебиение.

«Если тебя поймают с этим материалом, нам всем — крышка!»

Ученая бросила взгляд на коллегу, прочитав в его глазах что-то похожее на усмешку. Выходит, он с самого начала пытался установить с ней тайную линию связи, но прежде вел себя сдержаннее, не столь отчаянно. Ребяческий, по сути, трюк — записочки, как в школе, однако «жучки» в Тимберлайне не способны засечь написанное на бумаге. А она была так загружена, что ничего вокруг себя не замечала. И смешно, и горько, и страшно при мысли, как часто занятость мешала ей видеть жизнь в реальном свете.

Записку передал Джеймс — Рут в этом не сомневалась. Чувствовался его уверенный стиль изложения. Он сообщал о человеке из Калифорнии подробности, которых не упомянул в разговоре.

Сердце женщины билось у самого горла и в сломанной руке.

— Понятно, — сказала Рут.

Нанотехнолог задержалась в лаборатории № 4, для вида заглядывая в остальные папки. Интересно, что Вернон сделает с запиской? Сожжет? Открытое пламя наведет на подозрения. Не могут же заговорщики всякий раз сжигать бумаги? Обязательно кто-нибудь да заметит. Что они с ними делают — выбрасывают в отстойник? Солдаты каждую неделю выгребали и отправляли на фермы по двести килограмм интеллигентского дерьма. Так и есть! Вернон постоянно жаловался на слабый мочевой пузырь.

Оставалось надеяться, что тот знает, как поступить. Жизнью рисковали оба. Если Вернона схватят, записка сама по себе ее не изобличит, но Кендрикс все равно догадается. Что они тогда сделают? Выведут во двор и расстреляют?

Бояться оставалось еще час.

По его истечении она будет на борту самолета, летящего в Калифорнию.

Джеймс знал больше того, чем с ним делился Кендрикс. Например, он знал, что Гэри Ласаль, используя находки Рут и доставленное с орбиты оборудование, уже разработал грубый прототип регулятора для «снежного кома».

Поскольку в его АНЧ не была заложена программа, сдержать процесс репликации удавалось, лишь нагружая частицы дополнительными задачами. Новый увеличенный вариант «снежного кома» был устойчивее оригинала. Частицы набрасывались не только на чуждую массу, но и друг на друга, после чего несвязанный углерод закупоривал кластеры, вызывая остановку цепной реакции.

Удар по повстанцам произошел примерно так, как себе и представляла Рут: самолеты ВВС сбросили канистры, те разбились о грунт и выпустили смертоносный поток частиц, который, сделав свое дело, быстро иссяк. Даже чересчур быстро. Улучшенный вариант обещал быть еще мощнее. А вот на китайцев никто пока не замахивался. Китай отставал от исследовательских групп в Тимберлайне на много лет, зато представлял большую угрозу для соседей за счет обычных видов оружия, но не более того.

Накануне совет отдал приказ нанести удар по плато Уайт-Ривер, оплоту сепаратистов на границе с Ютой.

Со вчерашнего дня тайная война вступила в новую фазу.

Лидвилл контролировал большинство американских спутников-шпионов, имея регулярный обзор из космоса. Люди на Уайт-Ривер не могли не понимать, что напрашиваются на упреждающий удар, готовя свой собственный самолет для вывоза человека, назвавшегося создателем саранчи. У них не было нанотехнологов, не хватало закрытых помещений и электроэнергии, но даже в таких обстоятельствах незнакомец из Калифорнии мог принести огромную пользу в качестве заложника или козыря на переговорах. Видимо, они решили, что риск себя оправдывает, хотя о новом оружии, разумеется, не знали.

Потери на Уайт-Ривер оценивались в тысячу шестьсот человек плюс несколько десятков несчастных, что умерли не сразу. «Снежный ком» первым делом разжижал носовые полости и легкие.

Положив одним ударом конец соревнованию за калифорнийскую добычу, Лидвилл передал по радио предупреждение уцелевшим вождям повстанцев, а заодно всем остальным: Сойер — достояние столичных властей.

Ослушникам грозила участь Уайт-Ривер.

Рут закончила листать вторую папку и присмотрелась к подшитым диаграммам. Нет, Вернон передал папки не для видимости. В них содержался полезный рабочий материал. Оставленный им лэптоп тоже, видимо, набит важными данными. У нее в руках оказались все сведения о наносаранче, какие только удалось раздобыть.

Старик не смог бы собрать такую массу информации в одиночку. Неужели он с Джеймсом постоянно держал все это у себя, накапливая сведения по крупицам? Вряд ли. Тогда сколько еще человек принимали участие в тайной игре? Из тридцати девяти ученых, включая Рут, нейтралитет, вероятно, сохраняли немногие. Значит, часть персонала шпионила на совет, а часть примкнула к Джеймсу и заговорщикам.

Такой вывод обнадеживал. Главное, что она не одинока.

Рут не успела как следует освоиться с местной расстановкой сил, но подозревала, что за Джеймсом — большинство нанотехнологов. Ученые были слишком независимы, привыкли думать своей головой, наставники прививали им сильное чувство ответственности.

Рут по-новому взглянула на коллег. Кто был за и кто против — ни один не намекнул ни словом, ни жестом.

Компьютерные диски находились под строгим учетом. Рут выделили всего три, но на полке стояли еще два. На одном косым почерком было написано «изо», на другом — «Плас286». Отформатировав оба, она сохранила результаты текущих опытов и последних двух недель работы.

Рут согласилась бы присоединиться к заговорщикам, даже если бы в записке содержались лишь сведения о судьбе обитателей Уайт-Ривер, но в ней имелось кое-что еще.

Человек из Калифорнии клялся, что сумеет остановить наносаранчу, если ему дадут оборудование и способных ассистентов. Однако он не проявлял интереса к разработке АНЧ и не предлагал атаковать невидимый океан заразы извне. Процесс постепенного очищения планеты, по его словам, мог занять годы — Рут не подвергала сроки сомнению, — но даже в этом случае не было гарантии, что противоядие достигнет каждого уголка планеты. Если люди отправятся заселять опустевшие районы, они могут наткнуться на участки, куда не проникли АНЧ, и возникнут новые вспышки эпидемии.

Вместо этого он предлагал обратить заложенную в частицах универсальность против них самих.

Догадка Рут оказалась верной: саранчу создали биотехнологи. Они надеялись изолировать и ликвидировать злокачественные ткани, вводя каждому пациенту индивидуальную дозу препарата внутри барокамеры. После окончания процедуры поворотом тумблера давление понижалось, и больной одним махом освобождался и от рака, и от наночастиц.

Незнакомец советовал разработать новый вариант саранчи, лишенный каких-либо особенных свойств и потому способный действовать быстрее оригинала. Снабженные ключом распознавания Рут, эти нанороботы смогут жить в человеческом организме, подпитываясь его теплом и попутно уничтожая смертоносную саранчу, как только та попадет внутрь.

Новые частицы будут поражать исключительно оригинальную саранчу, используя для репликации только тот материал, из которого она состоит, действуя по принципу АНЧ, но не снаружи, а изнутри — наподобие вакцины.

От носителя к носителю такие частицы будут передаваться только путем инъекции. Президентский совет с помощью новой нанотехнологии получил бы возможность управлять миром в буквальном смысле, вводя вакцину лишь тем, кому посчитает нужным, таким образом обеспечивая лояльность, распределяя территории и создавая колонии ниже высотного барьера. Где угодно на планете… Награда была особенно желанной из-за того, что на пути к ней пришлось здорово помучиться. И получить ее правительство сможет, не предпринимая каких-либо особых усилий, попросту отказывая неугодным в вакцине. Все диссиденты, сепаратисты, последние остатки наций канут в прошлое. Не пройдет и поколения, как миллионы людей, попавших в ловушку высокогорья, умирающих от голода и раздираемых взаимной враждой, либо выродятся в жалкие кучки грязных дикарей, либо согласятся спуститься с гор, став холопами и рабами.

Кендрикс сможет наконец осуществить идеал одного на всех мира, планеты без наций, единого народа.

Аико чуть все не испортила, закричав прямо во дворе:

— Рут! Эй, Рут! Тебя, часом, не выбрали?

Такое событие не могло не собрать толпу зевак. В здешних местах редко что-либо случалось, а тут — целых два «джипа» и грузовик военных в разной форме. Будни ученых и членов их семей протекали тускло и однообразно. Этим людям страшно повезло, их неплохо кормили, оберегали, а они ссорились из-за пустяковых нарядов на работу — кому ухаживать за грядками, стирать белье, носить воду.

Ограниченность пространства хуже всего сказывалась на семерых детях. Пятидесяти четырем гражданским лицам дозволялось находиться только в своих жилых комнатах, спортзале, кафе и на двадцатиметровом отрезке тротуара. Больше половины из них собрались перед зданием, в том числе — десяток технологов.

— Подожди! — вопила Аико. — Эй, Рут! Подожди меня!

Пришлось остановиться, лишь бы та замолчала. Стоял полдень, белое солнце поливало жаром грязно-зеленые грузовики и людей в хаки. Зеваки собрались в узкой полоске тени под навесом.

Аико догнала ученую, но не преминула сделать лишний шаг, подойдя вплотную.

— Что я тебе говорила, а? — Сплетница была вне себя от возбуждения, глаза сверкали, как у сумасшедшей. — Так ты летишь или нет?

— С моей-то рукой? Я и в защитный костюм не влезу, — Рут пошевелила гипсом на перевязи.

— А вещмешок тогда зачем взяла?

— В нем папки и лэптоп. — Рут сказала правду. «Надо подкинуть ей какой-нибудь лакомый кусочек», — подумала она.

— Ди-Джей тут наломал дров, забыл диагностику на верхнем этаже, пришлось взять на себя роль няньки, сходить за документами. Хорошо, что Джеймс решил проверить перед вылетом, все ли на месте.

Легенда была близка к истине, и Аико с удовольствием проглотила приманку.

— Поганая ему досталась работенка. А кому еще не повезло?

— Потом расскажу, — пообещала Рут, выходя из-под навеса на солнце. Она даже не оглянулась.

Лучше бы дождались обеда. Все ушли бы в кафе — меньше свидетелей. Рут и сама была не прочь перекусить; порции выдавали маленькие, и чувство голода никогда не проходило полностью. Глупо раздражаться из-за такой мелочи, но она ничего не могла с собой поделать. Неужели не удастся поесть?

Увы, но время отправления устанавливал не Джеймс. В его должности трудно было как-то повлиять на происходящее. В экспедицию включили трех технологов. Кендрикс приходил утром еще и для того, чтобы утвердить кандидатуры. Совет не видел оснований делать ставку только на Сойера. О нем никто не слышал, а сам незнакомец отказывался назвать адрес своей лаборатории, пока за ним не прилетят. Одни солдаты без ученых в то же время не смогли бы определить, что из компьютеров и оборудования брать, а что оставить на месте. Вопрос — кого послать? Самыми лучшими и светлыми умами рисковать нельзя, а отправлять малограмотных ассистентов опасно по другой причине — могут упустить что-нибудь важное.

Джеймс торговался с Кендриксом все утро, решая, кем можно пожертвовать и кто способен лучше выполнить задачу. Для вида он согласился с сенатором, но немедленно подменил его список своим.

— Голдман — здесь!

Капитан аккуратно свернул листок с текстом приказа и засунул его в нагрудный карман.

— Где вы были? Мы опаздываем.

— Извините!

Рут надеялась незамеченной проскочить мимо майора Эрнандеса. Начальник охраны мог засомневаться, зачем в экспедицию включили одну из яйцеголовых Тимберлайна, и пойти проверять лично, пусть даже имя Рут и значилось в списке.

— Помогите залезть, а?

Днище кузова находилось на уровне груди Рут. Трое мужчин подскочили к краю, забрали у нее вещмешок и протянули руки, но Рут не могла воспользоваться их помощью из-за гипса.

Полевая форма на солдатах — камуфляжная, а не хаки, как у охранников Тимберлайна, — была новее и чище, чем у всех остальных обитателей лагеря. Рут уже знала, что охрана, включая майора Эрнандеса, состояла из морпехов. Ребята в кузове были из спецназа.

Капитан спецназовцев опустился на одно колено и сложил ладони в виде ступеньки. Когда он выпрямился, Рут взмахнула загипсованной рукой с грацией курицы. Она не ожидала, что ее поднимут, но капитан забросил женщину в кузов без особых усилий. Ученая опрокинулась бы назад, не схвати ее солдаты за здоровую руку.

— Видишь? А ты боялась, — ближайший из парней улыбнулся открытой задорной улыбкой а-ля «здравствуйте, девочки».

Принц в камуфляже, похоже, одаривал подобной улыбкой любое лицо женского пола старше семнадцати лет. Рут решила этим воспользоваться. В голову не приходило ничего умного, но и «какие вы сильные» или «спасибо, ребята» тоже сгодится в качестве первого шага к дружбе. Она улыбнулась в ответ и раскрыла уже рот, как вдруг услышала за спиной знакомый голос майора Эрнандеса.

— Все на месте, капитан?

— Так точно!

Рут, запаниковав, прижалась к «принцу», но ее кроссовки и джинсы, разумеется, сразу бросались в глаза среди военных ботинок и лесного камуфляжа.

— Доктор Голдман, — позвал Эрнандес.

Рут прикинула, не выдать ли ему ту же легенду, что и Аико, мол, еду лишь до аэропорта и сразу обратно. Но ведь капитан только что отметил ее в списке пассажиров. Такая ложь не пройдет, а другая отмазка в голову не приходила.

— Мы должны долететь до Калифорнии до заката, — продолжал майор, глядя на нее. — Никому не хочется ждать еще один день. Надеюсь, с этого момента вы будете больше думать о других членах группы. Вы все поняли?

Рут, тупо кивнув, облегченно вздохнула.

Заговорщики решили сделать то, что не удалось повстанцам с Уайт-Ривер, — не позволить совету наложить лапу на Сойера и его разработки. На обратном пути они планировали повернуть самолет в Канаду, укрывшись там, создать нановакцину и позволить ей беспрепятственно распространяться по всему миру.

Джеймс не смог бы проделать такой финт в одиночку. Он не имел никакого влияния на военных, а троим ученым не под силу справиться с солдатами элитных войск или хотя бы сбежать от них.

Значит, часть людей из сопровождения или даже все они перешли на их сторону.

Джеймс был не единственным и, возможно, даже не самым главным заговорщиком. На это он только намекнул, не рискнув назвать имя руководителя в своей записке, — в ней вообще не содержалось никаких имен. Но раз это лицо могло распоряжаться личным составом, как требовали обстоятельства, значит, главой заговора выступал кто-то из генералитета. На первый взгляд казалось странным, что высший военный чин способен поступить вопреки воле совета, но, видимо, в кадровых военных в свое время вбили такое же чувство моральной ответственности, как и в ученых-нанотехнологов.

Чем выше власть, тем тяжелее ее бремя. Тысяча шестьсот человек, уничтоженных в Уайт-Ривер, были в прошлом обычными американцами и могли снова стать ими в будущем. Быстрей бы оно наступило!

 

21

Рут просидела весь короткий путь молча, наклонив голову и сжав зубы. Впрочем, чтобы поддержать разговор, пришлось бы кричать. Грузовик был без глушителя и с разбитыми амортизаторами. Деревянные скамьи в кузове ходили ходуном всякий раз, когда колеса попадали на малейшую кочку, от густого рева двигателя гудело в голове.

В аэропорту царили сутолока и неразбериха. По бокам короткой взлетной полосы местного значения громоздились коммерческие авиалайнеры и самолеты поменьше. На битумной дорожке ждали одномоторная гражданская бело-бурая «сессна» и куда более крупный грязно-зеленый военный транспортник С-130.

Грузовик остановился под хвостом грузового самолета, хотя мог легко въехать в него. Задняя рампа была открыта и опущена, внутри длинного фюзеляжа уже выстроились в один ряд «джип», плоский прицеп и бульдозер.

Помимо команды наземного обслуживания ВВС США, Рут не заметила других вояк или спецов, готовых присоединиться к группе. Значит, в полет отправлялись не более двадцати человек. Среди пассажиров она была единственной женщиной.

Эрнандес, как старший по званию, отправил пятерых спецназовцев и одного из военных пилотов на «сессну», остальным приказал быстро погрузиться на борт С-130. «Интересно, — подумала Рут, — чего он так торопится? Хочет уложиться в график или боится получить по радио команду на отмену операции, прежде чем мы поднимемся в воздух?»

Из технарей с ней летели Дханумджайя Джулаканти по прозвищу Ди-Джей и Тодд Брейтон, оба — из группы «охотников-убийц», соавторы ключа распознавания.

То, что Рут увидела в глазах спутников, подтвердило ее подозрения. Ди-Джей даже кивнул в ответ, но поговорить с другими не представилось возможности. Эрнандес всех усадил плотной группой за пилотской кабиной. Бульдозер, прицеп и «джип» были надежно прикреплены к полу цепями, но если бы что-нибудь все-таки оторвалось на взлете, то груз полетел бы к хвосту. В носовой части самолета было безопаснее.

Когда махина взмыла в небо, Рут ощутила новый приступ панического страха. Ей казалось, что ее заключили внутрь длинной, плохо освещенной цистерны. Ни одного иллюминатора — слишком уж похоже на «Индевор». Сиденья из матерчатых лент располагались вдоль бортов так, что пассажиры смотрели не вперед, а на противоположную стенку, отчего при перегрузке желудок сдавливало сбоку.

Наконец самолет выровнялся. Неизменно учтивый майор Эрнандес отстегнул ремни и присел на корточки перед тремя технологами. Рут внимательно следила за выражением его лица, чтобы не пропустить, когда тот подмигнет, обронит намек или подаст еще какой-либо знак.

— Я прекрасно понимаю, что все делается впопыхах, — начал он, — но вы — в надежных руках. Прошу вас не беспокоиться ни о чем, кроме вашей работы, хорошо?

Эрнандеса и четырех морпехов выделили в качестве личной охраны ученых в дополнение к семерым спецназовцам и трем пилотам. Майор четко по очереди представил всех, не позабыв о пассажирах «сессны». Рут отметила про себя, что в группу не включили ни одного рядового — сплошь сержанты и капралы. Командовать небольшим отрядом поставили аж двух офицеров — майора морской пехоты и капитана спецвойск. Тройку пилотов возглавлял подполковник.

— Не маловато вас будет? — спросил Ди-Джей.

— Количество костюмов, сжатого воздуха и авиатоплива ограничено, — объяснил Эрнандес. — Кроме того, там нет ни одной живой души, если я правильно понял ваши опасения.

«Что правда, то правда, — подумала Рут. — После того, как в Уайт-Ривер всех потравили, как крыс, никто больше не сунется». Ни один из немногочисленных обитаемых районов, даже имея собственную авиацию, не отважился бы теперь пойти на перехват самолета.

Маленькая «сессна» вылетела с опережением. Самолетик мог сесть на более короткую и узкую полосу, его экипаж был готов при необходимости расчистить и обозначить зону посадки для С-130.

После двух с половиной часов полета транспортнику еще хватало топлива, чтобы сделать несколько кругов или в худшем случае вернуться в Лидвилл, но место посадки оказалось удобным. Изучив фотографии со спутника и переговорив с калифорнийцами, разработчики операции выбрали прямой 760-метровый участок шоссе на плато с легким наклоном, почти на самой макушке горы.

— Если лаборатория окажется в центре города, садиться там будет опасно, — объяснил Эрнандес, — но С-130 крайне неприхотлив. Если надо, борт может сесть на грунт, а оттуда уже доедем на колесах.

Ди-Джей указал на бульдозер и хотел что-то спросить.

— Все схвачено, — заверил его майор. — Прилетели, улетели и домой.

Он сказал «домой»! Черт! Теперь ясно, на чьей он стороне…

Майор Эрнандес был человеком президентского совета.

— Нас прикрывают спецназовцы, — объявила Рут. — Сам посуди.

Ди-Джей покачал головой:

— Джеймс и Эрнандес — друзья.

Рут тоже покачала головой, не соглашаясь.

— Это ничего не значит. Джеймс со всеми старается водить дружбу.

Ученые не опасались чужих ушей. С-130 мог принять на борт около сотни солдат, машины посреди прохода создавали заслон. Рут сразу же раскрыла лэптоп и начала обсуждать схемы с Ди-Джеем, который вошел в раж и принялся громко отстаивать свое мнение. Минуту спустя Рут извинилась перед Эрнандесом за устроенный базар и вместе с Ди-Джеем и Тоддом отсела подальше. Они оставались в поле зрения военных, но рев двигателей, от которого у пассажиров стучали зубы, отгораживал их, как звуконепроницаемая стена.

— Ты делаешь далеко идущие выводы из единственного слова, — возразил Ди-Джей без ехидства, но со снисходительной улыбкой на полных губах. — Он мог сказать «домой» в смысле «на свободу».

— Будь он на нашей стороне, выразился бы по-другому.

— А я считаю, он вообще не поставил бы нас в известность.

Дханумджайя Джулаканти отличали подвижные брови, ямка на подбородке и привычка говорить с нажимом, особенно на словах «я», «мне», «мой». Некоторые замечали в нем лишь классическое сочетание обаяния и высокого интеллекта, принимая раздутое самомнение за лидерские способности, но, бог свидетель, Рут и сама не была ангелом. Она немедленно разглядела в собеседнике упрямое желание всегда и во всем быть правым.

От Тодда Брейтона помощи ждать не следовало. Молодой — лет двадцати пяти — ученый с соломенной копной волос и карими глазами делал мелкие, беспорядочные жесты, не раскрывал рта и нервничал больше, чем Рут и Ди-Джей вместе взятые. При первой встрече неделю назад Рут старалась не обращать внимания на его волдыри и шрамы, но это было нелегко — Тодд то и дело трогал бляшку на носу и непрерывно тер пальцы с затвердевшей от ожогов кожей друг о друга, издавая странное шуршание. Его последним из технологов вывезли из командного центра НОРАД, и Рут восхищала готовность юноши вновь встретиться с наносаранчой. Разумеется, на них будут защитные костюмы, но Тодд не с чужих рассказов знал, что такое техночума, он все испытал на собственной шкуре.

Среди трех ученых он проявил наибольшее мужество.

Однако теперь казалось, что у него не осталось сил для какой-либо борьбы помимо той, что происходила в его душе.

— Послушай, — Рут пыталась говорить приветливым тоном, что ей плохо удавалось. Чтобы заглушить шум двигателей, приходилось практически кричать. — Эрнандес предпочел бы взять с собой взвод своих подчиненных в полном составе. Какой смысл создавать сводную группу, если только наш человек не постарался включить в нее свое подразделение? И заодно изменить соотношение сил на семь к пяти в свою пользу?

Ди-Джей упрямо покачал подбородком:

— Это опять одни домыслы. Может быть, все наоборот — вначале планировали послать один спецназ, а Эрнандеса с его людьми включили в последний момент.

— Какая разница, — возразил Тодд. — Нам нельзя выдать себя, иначе другая сторона почует неладное.

Ди-Джей продолжал трясти головой.

— Нам бы в любом случае не доверили тайну.

— Думаешь, они выгадывают, как карта ляжет? — спросила Рут. А почему бы и нет? Своих — будь то спецназовцы или Эрнандес с морпехами — вряд ли заботил ее душевный покой. Зачем до времени раскрывать планы? Рискуя, что она проговорится.

Что бы ни случилось, Джеймсу грозили крупные неприятности. Как с ним поступят — посадят в тюрьму, прогонят?.. Только сейчас до нее дошло, какую жертву принес ее начальник. Зато если сведения окажутся пустышкой, солдаты смогут вернуться в Лидвилл как ни в чем не бывало.

А вот ей, Ди-Джею и Тодду сохранить невинный вид будет труднее. Не лучше ли спровоцировать столкновение между двумя сторонами, пока они в пути, чтобы всем пришлось остаться на западном побережье?

Опасная мысль. Свои, даже победив, могли поставить ее к стенке за то, что отрезала им путь назад.

Рут вернулась в нос самолета и заняла место среди небольшой группы военных, с которого могла видеть клинышек голубого неба через открытую дверь кабины. Она горько улыбнулась при мысли, что предпочла бы полету на самолете еще одну аварийную посадку на «Индеворе». По крайней мере, сомнения и страхи, отзывавшиеся безудержной дрожью в пальцах, закончились бы намного быстрее.

Внизу, за тонкой оболочкой металлической скорлупки, лежали земли, почти такие же смертельные для человека, как открытый космос. Мертвая зона охватывала треть поверхности планеты. Она простиралась от Юты до калифорнийских гор. За исключением вулканических пиков Гавайских островов, тянулась непрерывно до самых вершин Новой Гвинеи и Тайваня на другом конце Тихого океана.

Самолет затрясло, повело влево. Рут ойкнула, заметив, что нос С-130 смотрит вниз. Но болтанка быстро прекратилась, самолет выровнялся. Почти все говорили ей что-нибудь ободряющее, улыбались и кивали. Рут мысленно ругала себя, от стыда уткнув взгляд в пол.

Тоже, спасительница мира выискалась!

Посадка прошла без происшествий. Самолет подпрыгнул — за неожиданным мощным ударом шасси о землю последовало непродолжительное, переворачивающее кишки парение в воздухе, но на этот раз Рут сумела не подать вида.

Рулежка заняла целых пятнадцать минут. Рут медленно сходила с ума. Куда они могли ехать так долго? Самолет полз еле-еле и три раза замирал на месте. Эрнандес не разрешил вставать, объяснив, что экипаж приводит машину в предстартовое положение. Женщина вся истомилась от ожидания. Наконец пилоты были удовлетворены, и два спецназовца направились в хвост открывать грузовой люк. Эрнандес еще раз попросил всех оставаться на местах. Но в открытый люк уже хлынул запах почвы и сосновой хвои.

Майор связался по рации с пилотом ВВС и пятью спецназовцами, сорок минут назад прилетевшими на «сессне». Те доложили, что все в порядке, никаких фокусов и засад — их встретила лишь кучка голодных доходяг. Рут все же приказали не рисковать и держаться поближе к морпехам.

При виде яркого солнца ее охватил безотчетный страх, от которого натянулась кожа на затылке. Ученая мысленно списала свою паранойю на Эрнандеса, пока Ди-Джей не спросил: «Ну, как тебе крыша мира?»

Вот оно что! В Лидвилле гигантские вершины создавали близкий горизонт, и вместе с ним — иллюзию защищенности. Здесь же вокруг — одно белесое небо. Члены экспедиции стояли на верхней точке суши, озирая бескрайние просторы. На западе, под заходящим солнцем, рельефные складки образовали зигзагообразные лабиринты из гребней, утесов и горбатых гранитных склонов.

Обитаемые районы в Калифорнии представляли собой не более чем цепочку разрозненных островков. Несколько очагов жизни покрупней сохранились в Йосемити, однако вершина, на которую сел самолет, возвышалась над опасной зоной в гордом одиночестве. Пока Рут шла за Эрнандесом и морпехами, ее глаза сами по себе возвращались к лабиринту ущелий и дымчато-зеленых лесов далеко внизу.

Одному богу ведомо, откуда пришел этот Сойер. Если неровная глыбища застывшей лавы с южной стороны долины действительно выходила за отметку в три тысячи метров, то обитаемое пространство на ее макушке вряд ли было больше двух-трех футбольных полей.

С-130 оставил рядом с единственной постройкой чернильные борозды тормозного следа, словно асфальт когтями полоснул гигантский зверь. При взгляде на самолет Рут чуть не сделалось дурно. На горе не росло ни одного дерева, но близко к дороге располагался скальный выступ, правое крыло самолета прошло над ним, должно быть, в метре. При взлете мимо препятствия придется протиснуться еще раз.

Жилище обитателей вершины когда-то было двухкомнатной избушкой с короткой трубой. Построенной, наверное, еще в пятидесятые годы. Недавно к ней добавили прямоугольный каркас, обернутый синим брезентом. Поодаль Рут заметила низкие, затянутые прозрачной пленкой шалаши — теплицы.

На расстоянии от домика, на дороге, рядом с пятью спецназовцами в камуфляже и пилотом в серо-голубой форме стояли пятеро взрослых и мальчик. Военные и местные жители сохраняли дистанцию. Все солдаты держали в руках автоматы с опущенными вниз, в отсутствие видимой опасности, стволами.

Рут нахмурилась. Разве так полагалось встречать местных жителей — согнав их в кучу?

— Фланг! — гаркнул, как выругался, стоящий рядом морпех. У теплиц наметилось какое-то движение — там прятались две фигурки. Одна из них вскинула руку, и солдаты немедленно взяли ее на прицел.

Женщина у дороги истошно закричала:

— Линдси, господи, перестань!

Ее крик тут же заглушил резкий мужской голос:

— Там одни дети!

Дети?..

— Отставить! — приказал Эрнандес. — Какого черта!

Морпехи опустили автоматы, услышав звонкий смех запыхавшейся от бега девочки.

— Линдси! — заверещала женщина, но девчушка, не слушаясь, выскочила на открытое место, направила на солдат палку, прокричала «пах-пах-пах» и спряталась за сложенной из шлакобетонных блоков низкой стенкой теплицы.

Рут стояла и смотрела как завороженная, даже когда все двинулись с места. Тодду пришлось ткнуть ее в бок. Девочка была не старше девяти или десяти лет, желтый дождевик, похожий на мешок для мусорного бака, целиком окутывал ее фигуру, появление солдат привело ее в неописуемый восторг.

Рут с улыбкой покачала головой. Переживаемые ею чувства трудно было выразить. Девчушка предстала в ее глазах символом надежды, она — будущее. Если человечеству дать возможность, оно преодолеет любые преграды. Люди сумеют выжить и приспособиться.

Солдаты обступили шестерых местных жителей, заслонив их от Рут. Пока Эрнандес представлялся, она протиснула здоровое плечо между двумя спецназовцами. Пятеро из шести — две женщины, двое мужчин и мальчик — были худые и грязные, и уже поэтому выглядели нормально. Ее внимание привлек шестой.

Рябая сыпь волдырей покрывала его лицо и шею, придавала черной бороде странную форму, старые шрамы перемежались свежими, еще заживающими и кровоточащими ранами. В черных глазах застыло страдание и, как показалось Рут, чувство вины. Перед ней стоял человек, причастный к гибели девяти десятых населения планеты, даже если верить, что авария произошла случайно. Такой грех ничем не искупишь. Он заплатил ужасную цену, но стремился сделать хоть что-то полезное, хотя понимал — боль не отпустит его до конца жизни. И все же Рут не испытывала к незнакомцу ненависти или элементарного отвращения. Скорее благоговейный страх, даже почтение.

— Мистер Сойер? — спросила она, протягивая руку.

Пальцы незнакомца были грубы и узловаты, но на губах заиграла хрупкая улыбка.

— Нет, — ответил он. — Меня зовут Кэм.

 

22

— А я — Рут, — представилась женщина, задержав его ладонь дольше, чем нужно. Кэм так и не понял, что она пыталась доказать ему или себе этим жестом, но воспринял его с благодарностью.

Ему ли было не знать, что вид у него как у чудовища, и хуже всего — руки. Кончик правого мизинца обгрызен наночастицами до кости первого сустава, наросты рубцовой ткани почти не позволяли сгибать палец. Повреждения нервов убили чувствительность и в безымянном пальце, отчего пожатие было нетвердым.

— Вы вместе пришли, — констатировала Рут мягким, заботливым тоном, внимательно глядя на него умными карими глазами.

Темноволосый мужчина из местных с квадратным подбородком в веснушках громко выкрикнул, изогнув брови в нетерпеливой гримасе:

— Где мистер Сойер? Ему лучше?

— Спит, — ответил Кэм. — Или, по крайней мере, спал.

— Спи-и-ит?!

Командир отряда Эрнандес проявил больше такта:

— Нам очень нужно увидеть его, эрмано.

«Братом назвал», — вспыхнуло в голове Кэма.

Его губы сами собой растянулись в улыбке. Как много заключалось для него в этих трех почти забытых слогах!

— Не трогайте его хотя бы еще пару часов, хорошо? С ним легче будет говорить, когда он отдохнет.

Эрнандес посмотрел на солнце, потом на избушку.

— Честное слово, — заверил его Кэм. — У него был не лучший день.

— Ну ладно. — Майор повернулся к одному из солдат в камуфляже: — Капитан, давайте приготовим этим людям приличный ужин. Спросите их, не нужна ли кому медицинская помощь.

* * *

На самом деле Голливуда звали Эдди Кокубо — Эдвард. Все остальное оказалось правдой. «Остров» легко мог прокормить всех переселенцев, местные соскучились по новым лицам и на общинный манер готовы были прийти на выручку собратьям по несчастью.

Кэм очнулся в хижине, под ярким желтым светом фонаря. Адская боль заглушала жалобные женские всхлипы. Он был охвачен безотчетным, неутихающим ужасом, что его вот-вот пустят на мясо.

Он провел в этом состоянии несколько дней, периодически всплывая на поверхность, но тут же с облегчением погружаясь в темноту.

Спустя восемьдесят один час после прибытия на вершину, Кэм очнулся в настоящей кровати — ему меняли повязки. Доктор Андерсон настолько соответствовал описанию Голливуда, что юноша даже забыл, что видит его в первый раз. Седеющий сорокапятилетний Андерсон не страдал избыточным весом, просто выпуклые щеки и короткие, толстые пальцы придавали ему умиротворенный вид, а медлительные движения еще больше усиливали это впечатление. Жену доктора, тихую рыжеволосую женщину с глубокими складками на лбу и у заостренного носа, звали Морин.

— Доктор А, — выговорил Кэм.

Морин отшатнулась, застигнутая врасплох хриплым голосом. Андерсон, бинтовавший левую ногу юноши, замер и посмотрел ему в глаза.

— Очнулся, значит, — сказал он спокойным, бодрым тоном.

Так продолжалось еще две недели. Доктор ухаживал за ним с помощью утешительных слов и бульона, сбивая температуру точно рассчитанными дозами аспирина и невосполнимыми одноразовыми химическими холодными компрессами. Почти целый квадратный метр кожной поверхности Кэма превратился в открытую, сочащуюся рану. Опасаясь инфекции, врач держал его отдельно от других.

А еще пара проверяла, нет ли расхождений в рассказах Кэма и Сойера. Юношу расспрашивали по чуть-чуть. Андерсон почти все принимал как есть, но Морин выпытывала подробности, ее зеленые глаза светились, как яшма. Состояние Кэма помогало избегать поспешных высказываний. Он отводил взгляд в сторону, делал глубокий вдох — горечь потерь и бессилие были вполне реальными — и обдумывал в уме каждый ответ, взвешивая, насколько убедительно прозвучит полуправда.

Кроме него и Сойера уже никто не мог рассказать о случившемся.

Голливуд скончался от потери крови всего через час после их прибытия. Рядом с его могилой появились две новые: Джослин Колвард и Алекс Аткинс приползли той же ночью, проведя в опасной зоне слишком много времени. Кэм и Сойер дотащили Голливуда до границы безопасной зоны значительно раньше. Джослин на месте свалил инсульт. Аткинс протянул целых семь дней в беспокойной коме; стонал, кашлял и, наконец, хрипя, сдался на милость смерти.

Как и где кончился земной путь Джима Прайса, навсегда осталось для Кэма загадкой. Жизнь — не кинофильм, в котором герой и главный злодей неизбежно встречаются в зрелищной рукопашной схватке. В их положении трудно даже было сказать, кто злодей, а кто — герой.

Очевидно, Прайс застрял где-то на востоке, в долине. Отправившись на машине в объезд, он жизнью заплатил за эту ошибку.

Сойер опять оказался прав, хотя на этот раз правота вряд ли могла принести ему какую-либо выгоду. Люди на вершине услышали перестрелку и рассудили, что «хорошие» ведут бой с «плохими». Притащив на себе Голливуда, Кэм и Сойер заручились их дружбой и доверием.

Стрельбу объяснили тем, что Прайс вознамерился захватить абсолютную власть. Его банда набрала оружия в охотничьем магазине Вудкрика, но, даже оказавшись в большинстве, не смогла одолеть остальных. Трое друзей Кэма и Альберта — Эрин, Мэнни и Бакетти — погибли в этой схватке.

Морин смягчилась после рассказа Кэма о тех днях, которые Голливуд провел в их лагере. «Эдди все-таки добился, чтобы его так называли», — произнесла она, потупив глаза. После этого жена доктора отбросила подозрительность и в качестве моральной поддержки потчевала Кэма своими собственными рассказами.

В соседней комнате кричал и плакал Сойер. Кэм то и дело просыпался, не чувствуя жалости, — он жалел только себя, мертвых да еще добрых, щедрых людей, которые за ним ухаживали.

Альберт заслужил свою участь.

Чтобы отправиться в поход на ту сторону невидимого океана смерти, Эдди Кокубо выдвигал множество убедительных причин, но Морин подозревала, что поступок его прежде всего объяснялся беспросветной тоской. Эдди не вписывался в группу. На вершине обитали две супружеские пары, самому младшему из взрослых было тридцать три года, а старшему из детей — только одиннадцать. С ними на гору поднялся еще один мужчина, но болезнь печени доконала его в первую же весну. Все остальные, добравшиеся до вершины в самом начале чумы, едва держались на ногах, страдали от страшных повреждений внутренних органов и не протянули больше недели.

Восемнадцатилетнего Эдди никто намеренно не отталкивал, но он постоянно оказывался лишним — и когда дети затевали глупые для его возраста игры, и когда взрослые строили планы на будущее, и когда все расходились на ночь по своим постелям.

Они видели: рядом есть другие люди — на северо-востоке с макушки горы поднимался дым от костров, а за группой Кэма на юге они даже наблюдали в бинокль.

Юноше стало не по себе, его так и подмывало спросить: «А как мы убивали своих, тоже видели?» — но он сдержался. Выйдя из хижины, он первым делом посмотрел на юг. Там маячили его любимый утес и несколько кряжей и гребней, однако почти вся юго-западная часть склона была обращена в другую сторону. Оставшиеся в лагере не давали о себе знать — ни дыма, ни движения; они, естественно, берегли дрова на зиму, да и смотреть на старый лагерь не очень хотелось — врать больше не требовалось, а вид долины вызывал слишком болезненные воспоминания.

Месяц за месяцем Эдди расходовал заряд аккумуляторов, пытаясь вызвать соседей по рации, напрасно жег дрова и траву, посылая дымовые сигналы. Сооружал башни с флагами, выкладывал валунами огромные слова и в одно прекрасное утро ушел, не попрощавшись, оставив лишь написанную собственной кровью записку с новым именем — Голливуд.

В ту ночь они зажгли вереницу костров, чтобы предупредить группу на той стороне долины или обозначить Эдди дорогу домой. Такая затея, одновременно глупая и благородная, могла прийти в голову только подростку, но успех ее превзошел самые смелые ожидания.

Если бы не Эдди, Сойер никогда не добрался бы до рации.

Два медика из спецназа первым пригласили на осмотр Кэма. Другие солдаты, не обращая внимания на путавшихся под ногами детей, ставили палатки и рыли яму для очага. Доктор Андерсон разбирался в медицине лучше санитаров, но последние могли компенсировать нехватку опыта обилием медикаментов. Они наложили повязку на не желавшую заживать вздутую полоску сыпи в правой подмышке Кэма и накачали его антибиотиками общего назначения, предупредив, что они могут вызвать понос. Андерсон согласился с ними, что в борьбе с заражением лучше пойти на риск обезвоживания, чем полагаться на истерзанную иммунную систему.

Санитары даже не пытались лечить повреждения зубов и десен. В старом лагере обитатели вершины съели всю собранную в набегах зубную пасту, и уже несколько месяцев Кэм, жуя, чувствовал дырку в зубе. Кусочки нитки для чистки зубов, которые он делил с Сойером и Эрин, и стертые до основания зубные щетки, возможно, предотвратили еще большее зло, но к концу перехода наночастицы разрушили десны на левой стороне верхней челюсти. Клык и коренные зубы в этом месте омертвели и едва держались. Вскоре их придется удалять, и провалы, которые останутся на их месте, еще больше изуродуют его лицо.

Вернувшись, Кэм увидел, что Рут и двое ученых расспрашивают Морин. При появлении юноши все повернулись в его сторону. Ди-Джей нахраписто выкрикнул:

— Где лаборатория Сойера? Ты адрес знаешь?

Понятное дело, им не терпелось выяснить все побыстрее, но этого типа буквально трясло от нервного возбуждения. Да и остальных тоже. С чего бы это? Они ведь с охраной.

И начали они не с того вопроса…

Рут, бросив на Ди-Джея сердитый взгляд, поспешно вмешалась:

— Мне надо присесть. Я так устала. Давайте все сядем и поговорим спокойно, а?

Кэм кивнул. Они прогулялись вниз по дороге, в то же время не отходя от самолетов и хижины слишком далеко. Двое морпехов не отставали от ученых ни на шаг. Кэм любил сидеть на уступе из утрамбованной земли и гранитной крошки — туда часто наведывались дети, затевая шумную возню из-за кусочков кварца. Пик Медвежий с него не был виден.

Ди-Джей и Тодд оказались паршивыми собеседниками — один говорил и никого не слушал, другой как воды в рот набрал и лишь непрерывно чесал старый шрам на носу, глядя куда угодно, но только не на изуродованный профиль Кэма.

— Мы сумеем победить чуму, — уговаривала Рут. — Клянусь!

Юноша угрюмо смотрел на подобранный по дороге камень — осколок молочного кварца с оранжевыми и черными прожилками железа.

Приближался закат. На небе — ни облачка, желтое солнце опускалось за край мира, не теряя яркости и не меняя краски вокруг. Непрерывно стрекотали кузнечики.

— Разработка почти готова, — продолжала Рут. — Ее уже можно испытать в лаборатории.

Кэм кивнул. Он надеялся услышать что-либо подобное. Но душа реагировала на долгожданную новость совсем не так, как представлялось раньше, и он лишь молча вертел в заскорузлых руках белый блестящий камень.

Юноша считал, что давно избавился от жалости к себе, но теперь невольно замечал, что избегает встречаться с Рут взглядом. Женщина смотрела на него с нескрываемым интересом, как смотрят только дети, разговаривала с сочувствием и непонятным почтением, что волновало его больше, чем неприязнь Ди-Джея. Враждебность совершенно не трогала Кэма. Он и сам испытывал отвращение к себе — к своей внешности, своему прошлому.

Эта умная, пытливая женщина сразу потеряет все уважение к нему, как только узнает правду.

Немногие мужчины сочли бы Рут красавицей, но главное, она была здорова, опрятна и увлечена своим делом. С ней хотелось сойтись поближе, но именно поэтому Кэм пока не мог позволить себе раскрыть перед ней душу.

— Вы — от повстанцев, — произнес он таким тоном, словно это была истина, не требующая доказательств. Интересно, как они отреагируют? Хотя какая, собственно, разница. Скоро они улетят, забрав с собой Сойера, если только кто-нибудь не явится раньше и не перебьет всех этих солдат. Черт побери! Вот почему они так торопятся!

Когда Кэм наконец поднял глаза, Рут заметно встревожилась, но не отвела взгляда.

— Что?.. Нет, мы из Лидвилла.

— Тогда вам самим лучше знать, где лаборатория.

— Что за чушь! Кончай уже, рассказывай! — встрял Ди-Джей.

— Вам лучше знать… — Кэм понятия не имел о местонахождении лаборатории Сойера и честно признался в этом еще во время радиосеанса. Альберт отказывался назвать адрес, пока за ним не приедут, не окажут ему медицинскую помощь и не отвезут его в сытое, безопасное и чистое место.

Кэм начал уговаривать доктора Андерсона сообщить о Сойере в Колорадо, прежде чем успел назвать собственное имя. К сожалению, любительская радиостанция — не телефон. Семья сохранила передатчик ради развлечения и для экстренных случаев. Его мощности вполне хватало, чтобы покрыть расстояние до Лидвилла, но, если только на другом конце не принимали передачу в нужное время и на нужной волне, проще было молиться. В последнее время весь радиообмен производился на частотах вооруженных сил и федеральных служб. Любительские каналы никто не отслеживал.

МКС могла бы сыграть роль идеальной релейной станции, за прошлый год обитатели вершины несколько раз разговаривали с астронавтами, поэтому теперь они составили продуманный график и были уверены, что рано или поздно с орбиты ответят. Однако МКС ни разу не вышла на связь.

Контакты удалось установить также с наземными абонентами — и с ближними, и с дальними. За десять дней они смогли переговорить с некоторыми из них. Никто ничем не мог помочь. Большинство беспомощно сидели на безопасных островках — вершинах, рассыпанных вдоль побережья. Люди в Скалистых горах старались держаться подальше и от Лидвилла, и от его врагов.

Кэм слышал, что район континентального водораздела постепенно охватывала гражданская война. Об этом, как о малозначащем курьезе, рассказывал Голливуд. Теперь из-за междоусобицы расстояние в тысячу километров стало непреодолимым препятствием даже для радиомоста.

Молчащий эфир представлялся Кэму невидимым, бескрайним и безжизненным океаном, в плавание по которому они отправлялись каждый вечер, если благоприятствовала погода. Иногда несколько ночей подряд атмосферные помехи не позволяли послать четкий сигнал. Нередко собеседники обрывали неустойчивую связь, приняв их слова за розыгрыш, или она обрывалась сама из-за дальности расстояния.

Наконец после трех недель попыток Кэму и Сойеру удалось переговорить с экспертом по нанотехнологиям Джеймсом Холлистером из Лидвилла. Открытый радиообмен легко прослушивался всеми, настроенными на ту же частоту, и Кэм приготовился к тому, что незваные гости могли пожаловать откуда угодно.

— Холлистер должен был рассказать вам то, что мы рассказали ему, — гнул свое Кэм. Брови Ди-Джея дернулись от гнева.

— Да получишь ты свою награду, — ответил он. — Проси чего хочешь.

— Я хочу знать, откуда вы прибыли.

— Эй, кончайте! — Рут попыталась ткнуть гипсом Ди-Джея в бок и одновременно пожать плечами. Ишь ты — все успевает!

— Здесь все свои, — добавила она.

Кэм вспомнил, как сам играл роль миротворца.

— Джеймс предупредил, что только Сойер знает, в каком городе лаборатория, — пояснила Рут. — Мы думали, ты тоже знаешь, но не хочешь говорить. Погорячились слегка.

Шутит? Кэм поднял глаза, но Рут смотрела не на него, а на Ди-Джея — сарказм предназначался ее коллеге. Рут и Ди-Джей вдруг обернулись на звук шагов, который Кэм своим искалеченным ухом уловил последним.

За их спиной, далеко обходя двух солдат, осторожно пересекала дорогу Морин.

— Проснулся, — сказала она.

 

23

Рут не нравилось ощущение неотвратимости, которое охватило ее и усиливалось по мере приближения к домику. Странное настроение объяснялось, по большей части, предвкушением близкой развязки, конфликтом между тревогой и облегчением. К этому примешивалось еще какое-то чувство. Женщина находила в себе все больше общего с Кэмом, таким несчастным и одновременно везучим.

Кто знает — окажись на его месте другой, она, возможно, ощущала бы такое же тихое сочувствие, но замысловатая цепочка событий свела Рут не с кем-либо иным, а с ним. Ее приемный отец назвал бы это провидением. Их судьбу определили обстоятельства, роковые решения и случайности, на которые они не могли повлиять.

— Только не дави на него, — предупредил Кэм Ди-Джея. Рут поспешила ответить первой:

— Ничего-ничего, мы все сделаем, как скажешь.

— Я буду говорить, а вы подыгрывайте.

«При всем при том, — подумала Рут, — последнее слово осталось за слепыми силами природы». Именно они определили конкретное место и время прибытия экспедиции. До начала чумы человечество в своих уютных городах перестало обращать внимание на императивы времен года.

Их встреча не могла состояться зимой.

Весенняя оттепель позволила Кэму и Сойеру пересечь долину, она же сделала возможной посадку шаттла и новую вспышку русско-мусульманской и китайско-индийской войны на другом конце света.

Кэм прихрамывал на правую ногу. У крыльца он остановился и обернулся, преградив дорогу остальным вытянутой рукой, даже не оглянувшись на Ди-Джея, который попытался проскочить мимо него первым. «Погодь!» — бросил Кэм. Он наблюдал за Эрнандесом и двумя медиками, бегущими к домику от грузового самолета. Следом спешили доктор Андерсон, стайка детей и еще несколько солдат.

Ди-Джей возмутился:

— Мы не обязаны…

— Я сказал — погодь!

Покрытое волдырями лицо Кэма ничего не выражало, голос оставался ровным, он лишь чуть-чуть наклонил корпус вперед, но Ди-Джей послушно замолчал и отступил на шаг.

Охранники-морпехи поравнялись с ними, по дороге нечаянно толкнув Тодда. Кэм два-три раза обвел взглядом солдат и наконец опустил руку, пропуская Ди-Джея в дом.

Тишину нарушал лишь стрекот кузнечиков — «тр-тр-тр» — такой же безостановочный, как бег мыслей собравшихся.

«Не человек, а загадка, — подумала Рут. — С Эрнандесом проявил твердость, не уступив его требованию немедленно встретиться с Сойером. Ди-Джея тоже поставил на место. Такой не даст себя в обиду. И в то же время со мной вел себя мягко. Из вежливости или потому что я — женщина? Молод, примерно того же возраста, что и Тодд. Но выжил там, где многие другие сгинули без следа, — с таким жизненным опытом мало что может сравниться».

Год чумы… здесь, на горной вершине, эти слова не казались фальшивыми. Рут вновь ощутила в душе холодную отстраненность. Ей-то грех жаловаться. Странная мысль, если учесть, сколько тягот и смертей она пережила, и все-таки все это время ей действительно сильно везло.

— Майор, — сказал Кэм, когда Эрнандес подбежал с группой солдат, — мы не можем впустить всех.

— Ребята от меня ни на шаг, эрмано, — спокойно возразил Эрнандес.

«Он не первый раз его так называет. Что это значит по-английски — „сэр“, „господин“?» — подумала Рут. Она знала, что «амиго» — это «друг», но посчитала, что майор, даже пытаясь втереться в доверие, предпочел бы более формальное обращение.

С ней командир отряда вел себя точно так же — уверенно и ровно.

Кэм решительно тряхнул головой — «нет».

— Два-три человека, не считая меня, и все. Ни одним больше. Остальные вместе с камерой пусть остаются на улице.

Один из солдат принес записывающую аппаратуру: портативную видеокамеру, еще одну побольше, штатив, пачку беспроводных микрофонов на прищепках, запасные батарейки и кассеты.

Эрнандес быстро смерил Кэма оценивающим взглядом и тоже покачал головой:

— Сожалею, но у меня — приказ.

Пойти на уступки пришлось обоим. Майор настоял на присутствии всех трех научных сотрудников, согласившись оставить солдат за дверью, но сказал, что отправится сам с одной из камер.

Рут проследовала за Кэмом в темную прихожую и оттуда — в ничем не приметную, но чистую гостиную. У дверей спальни юноша движением руки опять остановил спутников и первым шагнул через порог.

За ароматным дымком горящих дров Рут различила вонь давно не мытого тела и кислого пота. Эрнандес поднял видеокамеру — раздался мелодичный звон, — очевидно, проверял кнопку записи. Пять секунд спустя камера опустилась. Ди-Джей, выгнув бровь дугой, озирался по сторонам. Тодд переминался с ноги на ногу, как бегун на старте.

В избушке практически не было мебели: ни дивана, ни стульев — все пустили на дрова. Рут невольно вспомнила свою голую комнату в Тимберлайне. У очага на жестком деревянном полу лежала пара свернутых спальных мешков — явно для детей. На вделанной в стену полке она заметила любительскую радиостанцию.

При виде ее Рут вновь охватила тихая грусть. Густаво мог бы вступить с этими людьми в прямой контакт, если бы следил за любительским радиоэфиром в первые десять дней, когда Кэм пытался выйти на связь. Голос Гуса, возможно, не раз звучал в этом помещении. Но с середины апреля он был занят переговорами с военными, подготовкой к посадке, после чего МКС опустела.

Интересно, чем бы все закончилось, если бы такой разговор состоялся? Совет узнал бы о Сойере с его оборудованием еще до возвращения астронавтов, и посылать Рут с охраной из заговорщиков-спецназовцев не было бы нужды.

Сойер еще мог оказаться в руках совета. Джеймс, конечно, прикроет, скажет Кендриксу, что нанотехнолог занята, если сенатор спросит о ней, погасит расползающиеся слухи. Но «жучки», которыми напичкана лаборатория, рано или поздно засекут пересуды об отсутствующих коллегах. Записи, скорее всего, прослушиваются каждые сутки.

В любую минуту мог поступить новый приказ, информирующий Эрнандеса об изменниках в его окружении.

Кто знает, не отправлен ли вдогонку еще один самолет?

— Ну, что ж, — нарушил ход мыслей Рут голос Кэма. Он взмахнул рукой-клешней. — Можно начинать.

Альберт Сойер больше походил на оплывшую — подтаявшую и скособоченную — свечу, чем на живого человека. Он сидел на кровати, прислонившись к стене, возможно заняв это положение с чужой помощью.

Сойер старался не подавать виду, что ему плохо, но в результате атак наночастиц его мозг потерял управление мышцами правой стороны тела: веко — птозное, щека обвисла, голова клонилась на опавшее плечо. Он сильно исхудал, сохранившаяся плоть облепляла скелет, оставляя глубокие впадины. Если смуглое лицо Кэма казалось обожженным, то более светлая кожа Сойера превратилась в сплошной синяк с выделявшимися на его фоне узлами и бляшками. Волосы на голове, напоминавшей пулю, торчали жидкими клочками.

Хотя Кэм с Морин заранее их подготовили, у Рут перехватило дыхание, а вставший на пороге как вкопанный Тодд, не совладав с собой и зажав рукой нос, толкнул майора локтем.

Охватившее гостей отвращение как в зеркале отразилось на живой половине лица Сойера. Левый глаз расширился, загорелся недобрым внутренним огнем.

— Ты только посмотри на этих гребаных пижонов, — нарочито громко и развязно, нехарактерным для него тоном сказал Кэм. Глаз Сойера дико крутнулся. Его приятель снова заговорил, отвлекая внимание на себя:

— Гребаный маникюр… ты такое когда-нибудь видел?

Сойер пошевелил губами: «Саэньке».

— Да уж, сладенькие… Чуть не в галстуках заявились.

«Кэм ведет свою игру, — догадалась Рут, — нагнетает искусственную враждебность, но ему лучше знать… мы не оставили парню большого выбора, унизив его друга одним нашим видом».

Пусть этот полутруп считает, что утер прибывшим нос. Возможно, потом смягчится и выдаст свою тайну.

Эрнандес, прижав камеру левой рукой к бедру, правой отдал честь.

— Майор Фрэнк Эрнандес, — представился он. — Вторая дивизия корпуса морской пехоты США, командир отряда.

Чуток перестарался, но вышло неплохо. Пусть Сойер почувствует себя важной птицей, увидит, что к нему прислали лучших из лучших.

Даже Ди-Джей вдруг обрел вежливость:

— Меня зовут Дханум…

— Харэ! — Сойер дернулся, закрыв оба глаза. Рут сначала приняла окрик за еще одну искаженную фразу. На самом деле Альберт просто решил отбросить ненужные церемонии. Кэм, видимо, успел доложить, кто к ним явился, и его друг не хотел тратить время на пустяки.

Рут следила за движениями губ Сойера, пытаясь расшифровать срывающиеся с них звуки.

— Йаагу разаота атитео. Акос такисаззаалса…

— Я могу разработать антитело, — перевел Кэм. — «Аркос» так и создавался, как адаптивная матрица.

— Ахха! — прохрипел Сойер, соглашаясь с уточнением. «Аатиная атриса», — повторил он с упрямством трехлетнего ребенка, которому не дают самому рассказать любимую историю.

Кэм послушно повторил: «Адаптивная матрица».

Рут отвела взгляд, внутренне сжавшись от ужаса. Остальные тоже притихли.

Разум Альберта был изувечен не меньше, чем тело.

Он буравил стоявших перед его кроватью людей дерзким, вызывающим взглядом. Кэм сделал жест, словно похлопал по плечу невидимку. Рут села, подогнув колени, на обшарпанный пол, оказавшись ниже кровати. Простой закон психологии — не нависай над собеседником, если не хочешь спровоцировать конфликт. Пусть тот успокоится, увидев, что ему не пытаются возражать. Эрнандес и Тодд последовали ее примеру. Ди-Джей бросил взгляд на Кэма. Юноша по-прежнему стоял. Ученый неохотно присел на корточки.

Сойер еще что-то пробормотал. Кэм озвучил:

— Еще два года, и мы бы нашли лекарство от рака. Или даже быстрее…

Ди-Джей нахмурился:

— Мы это и так уже…

Рут стукнула коллегу костяшками пальцев по ноге. Да, они уже знали об этом, но, видит бог, мешать хвастовству Сойера — не в их интересах. Об «аркосе», например, они ничего раньше не слышали. ФБР сможет вести более направленный поиск, проверить патентные записи, регистры корпораций. Если Сойер выдаст достаточно зацепок, они, возможно, смогут обойтись без его помощи, даже если тот откажется от дальнейшего сотрудничества.

Или не откажется, а просто не сможет… одному богу известно, что творилось с его мозгами.

Сойер, шепелявя, прочитал лекцию о механике наночастиц, то упираясь взглядом в простыни, то с застывшей на искалеченном лице жуткой гримасой озирая присутствующих. Он или не привык к новому состоянию своего тела, или отказывался принять его как данность. Кашель часто прерывал его на середине фразы. Один раз он едва сдержал позыв к рвоте. После каждого приступа кашля Альберт вытирал текущую изо рта слюну локтем здоровой руки и инстинктивно прикрывал губы тыльной стороной ладони. Кэм передавал смысл сказанного с терпением и самоотверженностью, но через некоторое время не выдержал и присел на край кровати, выпрямив больное колено. В его голосе подчас звучала неуверенность, однако технические термины он произносил без малейшей запинки. «С Джеймсом вел диалог Кэм, — догадалась Рут, — сам Сойер, если и присутствовал, вряд ли мог говорить в микрофон».

Она попыталась отыскать в себе такую же симпатию, какую чувствовала к юноше, но Сойер вызывал у нее совершенно иные эмоции. Любой причастный к разработке «аркоса» ученый по определению мог считаться гением, однако отказ назвать адрес лаборатории — непростительный поступок. Рут восприняла его как личную обиду, несмотря на то, что Альберт, вероятно, действовал не вполне осознанно.

В отличие от Кэма, Сойера явно не мучило чувство вины. Остатки его былой личности захлестнула типичная для инвалидов слепая ярость, причем понимание того, как много он потерял в жизни, только усиливало тяжесть физической увечности.

Похожее на хрип восклицание вырывалось у Альберта всякий раз, когда отказывались служить голосовые связки, а также когда Кэм неправильно передавал смысл его слов либо забегал вперед.

Эрнандес снимал разговор мини-камерой, прикрепив ее к туловищу. Угол съемки и сгущавшиеся за квадратным окном сумерки делали картинку никудышной, но хорошая аудиозапись была намного важнее.

Сойер набивал себе цену.

«Чего он хочет? — думала Рут. — Пытается убедить, что он тот, за кого себя выдает, или восстановить в памяти канву событий? А может быть, не дал гостям представиться, чтобы не пришлось обращаться к ним по именам, потому что знает — на кратковременную память уже нельзя положиться? Однако хитрости, чтобы скрывать эту слабость, ему пока хватает».

«Сойер стремится оправдаться!» — дошло до нее.

Альберт дважды обстоятельно разъяснил, что «аркос» создавался для спасения жизней, четыре раза подчеркнул: в утечке прототипа нет его вины.

Сойер напоминал Рут ребенка, который раз за разом повторяет одну и ту же историю, пытаясь превратить вымысел в правду.

Послушав его двадцать минут, она спросила:

— По какой специальности вы работали?

Ученая не знала, как он отреагирует на ее вмешательство, но, заметив в собеседнике первые признаки усталости, начала опасаться, что тот продержит гостей у своей постели всю ночь, так ничего толком и не рассказав. Может быть, зря она остановила Ди-Джея — уж он бы не дал калеке спуску.

— Мой вклад — эффективная репликация, — сообщил Сойер через Кэма. От гордости отекшее, изрытое шрамами лицо Альберта исказилось жуткой гримасой, которую тот, видимо, считал улыбкой.

Оказывается, все просто. Развалины самоуважения окончательно не рухнули только потому, что покоились исключительно на памяти о былых заслугах. И теперь Альберт боялся, что, как только он сдаст свои рабочие записи и оборудование, его отодвинут в сторону, как отработанный материал.

Других козырей у него не осталось.

— Скорость репликации — наша самая серьезная проблема, — заметила Рут. Ей даже не пришлось кривить душой. — Джеймс говорил вам, что у нас есть хороший ключ распознавания? Мы вам его покажем, но нановакцина не будет действовать, если не упростить процесс репликации.

Сойер молча смерил женщину взглядом, как бы оценивая ее искренность. Рут невольно подумала, что он, должно быть, научился хорошо видеть в потемках.

Ди-Джей поерзал на месте, стукнул рукой по полу, привлекая внимание окружающих, и сказал:

— Я считаю — нам стоит переделать тепловой двигатель. Предохранитель не понадобится — это еще один способ убрать лишнюю массу.

Сойер опять улыбнулся. За пятнадцать месяцев он впервые говорил с равными себе. Кэм перевел его тарабарщину на нормальный язык:

— Верно. Однако Фридман добавила предохранитель позже, к тому времени дизайн был уже готов. За основу можно взять первоначальную схему.

— Отлично! — воскликнула Рут. — Это поможет сэкономить несколько дней, а то и недель работы. Сойер обронил еще одну зацепку: кто такая Фридман?

— Мы завтра вылетаем? — передал вопрос Альберта Кэм.

Рут выпрямилась, с трудом сдерживая волнение.

— Да, завтра утром, — ответил Эрнандес.

Сойер удовлетворенно кивнул.

Пауза затянулась. Альберт еще раз вытер рот. Ди-Джей переменил позу на полу.

— Лучше будет, если вы скажете нам, куда лететь, еще сегодня вечером, — предложил Эрнандес.

— Што?

— Нам еще многое надо подготовить.

— Ф Коарадо! — глаза Сойера закатились от отчаяния и гнева. Рут сжала кулаки.

Альберт ожидал, что его переправят на восток. Интересно, почему? Что он надеялся там найти? Безопасность, нормальную еду, постоянный уход медиков — да, но ведь ни один доктор не сможет вернуть его в былое состояние.

Может быть, это и есть истинная причина? Зачем спасать других, если невозможно спастись самому…

Эрнандес не отступал:

— Решение принято. Уговора везти вас сначала в Колорадо не было. Нам приказано не тратить топливо на полеты туда-обратно. Вы обязаны помочь нам эвакуировать все, что представляет ценность.

— Френ фам! Ф Коарадо!

— Они этого не обещали, — осторожно вмешался Кэм. Сойер резко закинул голову назад, отчего все тело выгнулось дугой, и, теряя равновесие, дернул ногой под одеялом. Кэм схватил его за руку и встряхнул:

— Они говорят, что ты должен сначала назвать место.

— Атусси! — прошипел Альберт. — Атусси мя!

Кэм подчинился. Он разжал изуродованные пальцы, отпуская рубашку Альберта, но, внезапно потеряв равновесие, навалился на него своим телом и уперся ладонью в ребра калеки. На первый взгляд — нечаянно, в то же время в жесте проявилось долго сдерживаемое желание положить конец его страданиям. На лице Кэма сразу проступило неприкрытое раскаяние. Он помог Сойеру снова сесть, после того как тот, воя от боли, рухнул на кровать.

Эрнандес вскочил на ноги, оставив камеру на полу, но не стал вмешиваться, заметив, что Кэм склонился над Сойером и принялся, бормоча извинения, поглаживать его бок.

Реакция Альберта озадачила Рут. В ней не было ни злобы, ни смакования собственной власти. Сойер ответил Кэму таким же извиняющимся тоном:

— Нещас, арашо? Нещас.

— Не сейчас, будь по-твоему, — согласился Кэм. Повернувшись к остальным, но не глядя им в глаза, он сказал:

— На сегодня хватит.

…Пир тоже вышел невеселым. Лидвилл прислал свежее мясо — целый продольный отруб с ребрами; судя по размерам — говяжий. Солдаты привезли с собой уголь и высыпали два мешка брикетов на дно широкой пологой ямы. Один запах дыма уже воспринимался как пытка, воскрешая в памяти призраки летних семейных встреч. Когда мясо положили на решетку и опустили ее на угли, пытка стала нестерпимой.

Все, за исключением Сойера, двух санитаров и доктора Андерсона, столпились вокруг кострища. Кэм остался в доме на случай, если Сойер откажется присоединиться к пиршеству. Эрнандес строго-настрого распорядился, чтобы им выделили по порции.

На потемневшем небе показались первые звезды. Тодд сказал, что самая яркая точка — Юпитер. Один из военных возразил, что это Венера. Дети с криками сновали в небольшой толпе. Рут сидела у самого огня, разочарованная и усталая, но голод не позволял отключиться. Лицо обдавало жаром, спина мерзла. Рука в гипсе ныла от боли.

Резкий голос Морин отвлек Рут от скворчащего мяса:

— Вы должны взять нас с собой!

По другую сторону костра Эрнандес тихо разговаривал с капитаном спецназа и двумя пилотами. Морин стояла за его спиной на расстоянии, с которого могла слышать, о чем шла речь.

Майор обернулся, покачал головой:

— У нас нет столько защитных костюмов. И мы не знаем, сколько времени придется провести в зараженной зоне.

— Тогда вернитесь и заберите нас на обратном пути.

— Нам нельзя рисковать, делая еще одну посадку, да и топлива может не хватить.

— Но вы же сели!

Четверо детей с палками-оружием, вертевшиеся среди солдат, притихли и замолчали, застигнутые врасплох порывом Морин. Проталкиваясь между взрослыми, они попятились назад.

— Как вы можете бросить нас одних?!

— Я сожалею. Мы оставим вам как можно больше припасов…

— Как вы можете?!!

Морин сменила тон на более спокойный, и Рут снова уставилась в огонь. Вторая женщина заплакала. Им было невдомек, что жизнь на вершине их горы не в пример лучше, чем в Лидвилле.

У Морин, похоже, сложилось такое же идеалистическое представление о Колорадо, как и у Сойера. Находясь на борту МКС, ученая тоже питала иллюзии на этот счет. Возможно, люди просто не могут жить, не имея надежды, что где-то их ожидает тихая гавань. Рут стало одновременно и грустно, и страшно.

Она закрыла лицо руками, протирая глаза, и в который раз пожалела про себя о том, что судьба не оставила им другого выхода.

Жаркое удалось на славу — поджаренный жирок по краям, но почти сырое мясо у кости. Рут старалась тщательно прожевывать куски, но была не в состоянии сдержаться и ела слишком быстро.

Эрнандес выделил для единственной в отряде женщины отдельную двухместную туристическую палатку с низким куполом. Солдаты установили ее между длинным фюзеляжем С-130 и собственными более крупными палатками.

Рут вымыла лицо и руки над пластмассовым корытом, жалея, что нельзя обнажить торс и протереть губкой шею и подмышки. А еще лучше было бы принять ванну. Но здесь — одни солдаты, уединиться невозможно, а воду отмеряли по чуть-чуть. В отличие от окруженного заснеженными горами Лидвилла, на здешнем обитаемом островке имелись лишь два хилых родничка, один из которых летом пересыхал. Рут слышала, как Морин дважды просила Эрнандеса беречь воду.

Женщина стояла, склонившись над корытом и роняя в него капли. Несмотря на страшную усталость, она пока еще не хотела отправляться на покой, не веря, что сможет заснуть. Местные насекомые — мерзкие, вездесущие, шумные — были сродни ее страхам. Эрнандес передал по радио новые сведения об «аркосе» и Фридман, однако, прежде чем ФБР получит результат, может пройти несколько дней.

Заговор раскроют гораздо раньше.

И даже очень скоро, если Эрнандес упомянул ее имя в своем отчете хотя бы ради похвалы. А что, если уже сегодня вечером? Что тогда? Топливо — на вес золота, повезут ли ее назад? Или одни солдаты начнут стрелять в других?

Рут почувствовала облегчение, когда Кэм постучал по ящику с припасами и крикнул: «Мне нужно с ней поговорить!»

В темноте военные слились в одну неясную массу. По фигуре Кэма скользнули лучи сразу нескольких фонариков. Еще немного, и его завернут обратно. Рут рванулась вперед, крикнув: «Подождите!»

— Я хочу еще раз попробовать разговорить Сойера, — сказал Кэм. — Только ты и я, без посторонних.

— Я тоже с вами, — вынырнув у ее плеча, сказал Ди-Джей.

Кэм покачал головой:

— Тебя не спрашивают.

Несмотря на хромоту, Кэм двигался в темноте так, словно провел в ней всю жизнь. Рут и охрана тыкались белыми лучами фонариков в гладкий асфальт и смотрели под ноги, чтобы не споткнуться. На расстоянии в пятьдесят метров, отделявших избушку от палаток, Кэм быстро оторвался от спутников.

В двух окнах горели фонари — у входа и в комнате Сойера. Кромешная темнота вместо тревоги вызвала у Рут ощущение причастности. Ночью, несмотря на холод, пространство казалось меньшим, чем при свете дня; тьма скрадывала километры пустоты вокруг горной вершины.

До ушей донеслись неясные голоса детей внутри дома, потом мужской бас. Лучи фонарей выхватили из темноты стоящие на крыльце фигуры Кэма и доктора Андерсона. Оба заслонялись от света руками.

— Спасибо! Почему бы вам не подождать снаружи? — предложила Рут двум солдатам.

— Нет, мадам, — покачал головой штаб-сержант Гилбрайд.

— Весь смысл в том, чтобы не вваливаться туда целой толпой…

— Мы подождем за дверью комнаты. Он даже не будет знать, что мы там.

Гилбрайд двинулся вперед, подав знак Кэму, их окатило ярким светом из открывшейся двери. Визитеры вошли гуськом, Рут — между штаб-сержантом и другим солдатом.

Какой приказ отдал Эрнандес своим людям? Не допустить, чтобы местные взяли ее в заложники и вынудили отряд к возвращению в Колорадо? Но ведь Сойер намного ценнее ее. К тому же, обитатели вершины сами сделали все, чтобы тот оказался в распоряжении военных…

Трое мальчишек играли в карты на полу у фонаря — Рут не смогла определить, в какую игру. Среди детей на коленях стоял доктор Андерсон. Кэм провел Рут и морпехов по короткому коридору к другой комнате и остановился.

— У тебя голова вроде бы нормально варит, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. Рут в ответ на комплимент лишь пожала плечами. Кэм шепотом предложил:

— Пофлиртуй с ним.

— Что? А-а, ладно.

Рут несла лэптоп в здоровой руке. Она инстинктивно прикрыла тонким корпусом компьютера грудь и горько улыбнулась, почувствовав раздражение от мысли, что ее, судя по всему, выбрали на эту роль исключительно из-за наличия сисек. Могли бы найти бабу получше.

Кэм не ответил на ее улыбку:

— Я серьезно. Только не перегибай палку — действуй по обстоятельствам.

— Ничего, справлюсь.

В комнате Сойера стояла кислая вонь. Его кишечник не работал как надо и постоянно давал сбои. Доктор Андерсон предупредил, что переваривание плотной пищи отнимало у Альберта почти столько же энергии, сколько поставляла сама еда, перечислил вслух симптомы: жесткий стул, метеоризм, приступы нестерпимой боли. Видимо, Сойер не удержался от соблазна поесть говяжьих ребрышек и теперь страдал от вздутия живота. А может быть, Кэм специально накормил его, чтобы тот помучился и растерял спесь?

Рут никак не могла разобраться в связывавших двух мужчин отношениях. Кто они — братья, враги? Оба одновременно и зависели друг от друга, и соперничали.

— Как ты, приятель? — спросил Кэм. — Теперь получше?

— Не-е… — Сойер лежал на правом, усохшем боку, поджав накрытые одеялом колени. Левая рука, как краб, бегала по матрасу, то замирая, то снова приходя в движение. Веки опущены, вот-вот отключится совсем.

Рут хотелось оказаться подальше от этого места. Она понятия не имела, как себя вести. Гневаться? Упрашивать? Но что они могли предложить Сойеру в его нынешнем состоянии? Ученая с грустью вспомнила Уланова — на станции бедняга целыми днями и неделями пытался заставить ее вернуться к работе, а она лишь глазела в иллюминатор.

Альберт опять сумел преподнести сюрприз. «Пришла?» — спросил он довольно внятно, с почти детской интонацией и оттенком раскаяния.

Если Рут измоталась до предела, то Сойер, будучи намного слабее, должно быть, и вовсе едва дышал. Не иначе, Кэм выжидал момент, готовился…

— Она просила, чтобы ты подробнее рассказал о своих задумках, — произнес он.

— Намно-о-ого подробнее, — кокетливо подхватила Рут, взвешивая на руке лэптоп. — Покажешь, что есть у тебя, — я покажу, что есть у меня.

— Хэ! — неопределенно хрюкнул Сойер, но в то же время попытался вскинуть голову, отчего по мышцам шеи пробежала дрожь, переходящая в конвульсии. Калека с тяжелым вздохом повалился на матрас.

Кэм вернул приятеля в сидячее положение, распутав его бессильные ноги. Альберт вскрикнул от боли. Рут опустилась на колени и занялась компьютером, украдкой наблюдая за ним. Наконец, Сойер угнездился. Жаль только, что Кэм, очевидно по привычке, уложил его на левый бок — Рут предпочла бы во время беседы видеть ту половину лица, в которой еще теплилась жизнь.

Ученая сидела очень близко, но гипс на руке разделял собеседников как стена. Приопущенное веко и оплывшая щека тоже служили своеобразным барьером. «Вот, лучшее из того, что нам удалось сделать», — сказала Рут, положив лэптоп себе на колени.

Первыми шли картинки Вернона — упрощенная последовательность событий, — при виде которых большим шишкам, ничего не смыслящим в науке, полагалось воскликнуть «ух ты!». Четыре квадрата в верхнем ряду и четыре в нижнем — что твои комиксы в воскресном выпуске газеты. На картинках непропорционально большая двухмерная звезда АНЧ «охотника-убийцы» атаковала и кромсала на куски такой же преувеличенно большой крючок «аркоса». Подписи под квадратами были короче десятка слов.

— И фы это испойсуйте? — булькая, произнес Сойер. Кэм машинально воспроизвел:

— И вы это используете?

— Пока лишь проводим испытания. Это не более чем макет. Но фундамент — солидный, мы довели эффективность до пятидесяти восьми процентов. Ключ распознавания несомненно работает.

— Пяэсят фосем — мао.

Рут не столько поняла слова, сколько угадала их смысл по самодовольному тону Сойера.

— Пятьдесят восемь — курам на смех. Но если наши частицы будут действовать быстрее «аркоса», даже высокий коэффициент ошибок не сыграет роли.

Сойер поерзал и снова что-то буркнул. Рут, не разобрав, ощутила досаду — что он сказал: «да», «нет» или что-то еще? И сколько остается недоговоренным, потому что речь дается ему с таким трудом? Рут в поисках поддержки перевела взгляд с искалеченного лица Альберта на Кэма.

Парень им пригодится, надо бы объяснить ему смысл заговора. Без него Сойер может стать неуправляемым, да и во время возможной схватки лишняя пара рук не помешает, но риска — столько же, сколько пользы. Где гарантия, что он тут же не донесет о заговоре Эрнандесу?

Внимательно следивший за ее мимикой Кэм принял взгляд Рут за подсказку.

— Может быть, вместе у вас получится довести показатель до ста процентов? — спросил он Сойера.

— Ахха, — Сойер утвердительно кивнул.

— Я захватила контрольные расчеты и схемы, — поддакнула Рут.

— Тай сюа, — Сойер начал одной рукой шарить по клавишам компьютера. Женщина попыталась помочь, но ей мешал гипс. Кэм тоже протянул руку. Втроем они кое-как водрузили лэптоп на колени инвалида.

Альберт просмотрел подготовленные Верноном данные — диаграммы в поперечном сечении, анализ контрольных испытаний. Пробормотав что-то неопределенное, хлопнул здоровой рукой по постели. Кэм, глядя на экран, перевел рычание Сойера, похоже пытаясь попутно разобраться в терминологии и концепциях:

— Если АНЧ будет находиться внутри организма, этот факт сам по себе должен усилить способность частиц к различению цели. Они начнут накапливаться в тех же местах, что и «аркос», — конечностях, рубцовых тканях.

Рут кивнула, ощущая себя сапером, идущим по минному полю. Спорить опасно. Возьмет и замолчит на неделю, чтобы преподать им урок, — что тогда делать? И все же живые люди — не пустые сосуды. Живой организм, под завязку набитый километрами кровеносных сосудов и тканей, во много раз сложнее любой внешней среды. Система кровообращения, вполне вероятно, доставит нановакцину в места скопления «аркоса», но те частицы, что избегнут встречи с ней, получат возможность беспрепятственно размножаться.

Сойер опередил ее.

— Опасность представляют собой те частицы, которые не достанет вакцина, — передал он через Кэма. — Ваш ключ распознавания хорош, но вам всем придется попотеть еще год, если не больше, чтобы увеличить процент эффективности. Вместо этого мы добавим новый компонент.

— Лишняя масса понизит скорость действия, — вырвалось у Рут прежде, чем она успела опомниться. А ведь только что мысленно обещала не настраивать Альберта против себя…

Но Сойеру выпад даже понравился. Его гортанный смех напоминал кваканье лягушки-быка.

— Саотаэт так саотаэт.

Кэм тряхнул головой:

— Извини, что ты сказал?

— Сао… — начал Сойер, недовольно повышая голос, но Рут закончила вместо него:

— Сработает так сработает. Совершенно согласна.

«Аркос», просыпаясь в организме носителя, выделял крохотное количество тепла — малую долю калории, во время репликации тепла выделялось в семьдесят раз больше. Если модифицировать вакцину так, чтобы наночастицы улавливали этот характерный импульс, и добавить ключ распознавания Рут, то новая частица сможет обнаружить все «аркосы» еще до перехода их в активное состояние. Человек, внутри которого будет происходить такая битва, скорее всего почувствует боль и даже получит некоторые повреждения. Однако нет лучшего способа испытать и довести вакцину до нужной кондиции, чем создание действующего прототипа.

Идея выглядела рискованной и непривычной, зато обещала быстрый результат. Сойер уверял, что это вопрос незначительного изменения интегрального кода. Менять конструкцию не потребуется. Используя лазер для работы в крайней области УФ-спектра, который имелся в лаборатории его научной группы, можно превратить один из портов теплового двигателя в термосенсор. Этот лазер намного превосходил АСМ и электронные микрозонды Лидвилла.

— В Стоктоне было много пожаров, — заметила Рут.

«Сейчас проговорится, — подумала она, — если только ФБР в своем отчете правильно назвало город».

— Что, если от вашей лаборатории ничего не осталось?

Сойер неуклюже повернулся к ней живой половиной лица. Бородавчатые губы растянулись в тонкой, деревянной ухмылке. Он покачал головой с явным удовольствием от того, что мог поправить ее еще раз, и произнес по слогам:

— Са-хра-мен-то. Мы пееэхали ф Сахраменто, том соок четыэ на шессят фосьмой уице.

Дом сорок четыре, шестьдесят восьмая улица!

У Рут от радости перехватило дыхание. Здоровый глаз Сойера наблюдал за ней — внимательно и четко, но с бесконечной усталостью. Она не сумела перехитрить калеку. Тот сам решил выдать секрет, не преминув напоследок еще раз козырнуть обширностью своих познаний.

Сойер не сдался, он просто изменил стратегию. Пробубнив еще десять минут, Альберт заторопился, опасаясь, что не успеет объяснить подробности, прежде чем окончательно откажет тело. Его бормотание превратилось в бессвязный лепет. Он начал терять нить собственных рассуждений, повторялся, хлопал себя рукой по ноге, жмурился и сверлил Рут пронзительным, но постепенно угасающим взглядом.

Напоследок Сойер приберег еще один сюрприз.

 

24

Кендра Фридман собиралась жить вечно или, по крайней мере, двести-триста лет. Победу над раком она считала только началом. Наночастицы «аркос» были способны избавить человеческий организм от любых болезней и вредных элементов. На очереди стояла борьба с одряхлением от возраста, ибо частицы могли очищать ткани от бляшек и жировых отложений, восстанавливать пораженные остеопорозом кости, поддерживать работу сердца, печени, желудка.

Родители ученых могли стать последним поколением, для которого смерть была неизбежностью.

Обеспечив себе двести лет отменного здоровья и трудоспособности, с учетом дальнейшего прогресса в медицине, люди воистину могли бы обрести бессмертие.

Альберт Сойер с готовностью принял предложение поработать с Фридман. Это случилось за четыре года до чумы. Нет, он не повелся на россказни о бессмертии. Область нанотехнологий кишела чудаками-энтузиастами, обещавшими что угодно — от микрокомпьютеров, смонтированных на оптическом нерве в голове человека, до холодного ядерного синтеза в бутылке из-под «кока-колы». Альберт принял предложение Фридман потому, что она ни от кого не зависела, гарантировала ему драгоценную свободу поиска и располагала деньгами.

После двух десятилетий сказочных обещаний в нанотехнологиях наступил период скромного, постепенного прогресса. Инвесторы растеряли иллюзии, и поток венчурного капитала иссяк, однако у Кендры имелся богатенький покровитель, понимавший, что на том свете деньги ни к чему.

Руководитель лаборатории предложила Сойеру шестизначный оклад и доступ к любому оборудованию по его желанию. Она наняла Альберта, чтобы тот научил ее детище размножаться. Его диссертация, как и у многих ученых его поколения, была посвящена алгоритмам репликации. Бездефектная самосборка оставалась последним великим рубежом в нанотехе. По всему миру сотни выскочек подавали патентные заявки даже на пустячные усовершенствования и теории. Рано или поздно кто-нибудь взял бы этот рубеж, а всем остальным пришлось бы платить правообладателю, чесать в затылках и до конца дней своих сетовать на то, как близко они подошли к решению проблемы. Альберт не хотел оказаться в числе неудачников.

Чернокожая женщина в мире белых мужчин, Кендра Фридман носила в душе еще больше затаенных обид, чем Сойер. Обнаружив сходство характеров, они неплохо поладили, в основе их стремления к успеху лежала осадная психология типа «против нас весь мир, но нам все нипочем». Кендра и раньше работала по шестьдесят часов в неделю. С появлением нового коллеги между ними вспыхнула конкуренция, из-за чего они просиживали в лаборатории выходные и ночи, доводя недельный показатель до семидесяти-восьмидесяти часов. Романтики в их отношениях не было ни грамма. Оба страшно уставали. Кроме того, фигура Фридман при росте 157 сантиметров и весе 77 килограмм напоминала грушу. Этот факт несомненно сделал ее одержимой в попытках создания наночастиц, способных изменить форму тела.

В то время лаборатория находилась на окраине Стоктона по двум причинам: из-за живущей по соседству семьи Фридман и невысокой арендной платы. На глазах Кендры многие фирмы-конкуренты, быстро проев выделенные фонды, шли с молотка аукционеров.

Перелом наступил через три незаметно пролетевших года, когда Сойер впервые успешно смоделировал процесс на компьютере. Их покровитель начинал терять терпение; ему исполнилось шестьдесят два года, и, хотя Фридман непрерывно улучшала компоненты, их группа практически топталась на месте. Одной из причин была нехватка готовых к испытаниям прототипов. Кендра немедленно подключилась сама и бросила всех остальных на подмогу Сойеру.

Первый вариант программы изобиловал ошибками, но работал очень быстро. Он возродил заинтересованность инвестора. Тот привлек своих приятелей, дополнительные средства, и Фридман пустила десятки миллионов на обновление компьютеров и производственного инвентаря. Перед самой доставкой оборудования покровитель настоял на переезде. Его новые партнеры нашли превосходный лабораторный комплекс в Сакраменто, неподалеку от университета. Между лабораторией и университетской кафедрой информационных технологий сложились дружеские отношения, позволявшие привлекать к работе студентов и аспирантов. Кроме того, в крупном городе легче было зазывать на экскурсии потенциальных инвесторов.

Новая лаборатория располагала системой отсечки — герметичной камерой таких размеров, что она сама по себе могла служить рабочим помещением. Программа репликации Сойера имела точку пуска, но не имела точки останова. Собственно говоря, они и не планировали вводить в программу команду окончания. В идеале хорошо интегрированный «аркос» пожирал все раковые клетки, не трогая никакие другие, и, перестав находить больные ткани, прекращал размножение. А пока что их недоделанные наночастицы размножались безостановочно, что вызывало у сотрудников восторг, смешанный с тревогой.

Фридман проявила осмотрительность: с самого начала встроила в двигатель гипербарический предохранитель — надежную защиту от случайной ошибки. Чтобы удвоить меры безопасности, испытания планировали проводить под атмосферными колпаками внутри камеры с регулируемым давлением. «Аркос» вряд ли мог вырваться наружу из-под колпака, но случись такое, низкое давление, при котором происходило саморазрушение частиц и которое поддерживалось внутри герметичной камеры, предотвращало их утечку из лаборатории. Из камеры во внешний мир вел только один путь — через воздушный шлюз.

Фридман установила порог разрушения частиц на величине двух третей нормального атмосферного давления — перепад значительный, но не вредный для людей и подопытных животных. Возник спор, какую величину взять за номинал — 66,6% или округленную до 65%. Привычка к экономии побудила руководителя группы повысить порог до 70%, что позволяло быстрее менять воздух в шлюзе. Таким образом, они ежемесячно экономили и рабочее время, и расходы на электричество.

Разумеется, существовала и более серьезная опасность — так называемая непреодолимая сила вроде землетрясений, пожаров и наводнений. Чтобы предотвратить малейшую угрозу заражения, колпаки были снабжены системой автоматической самоочистки.

«Аркос» выпустил на свободу начальник группы программного обеспечения по имени Эндрю Дачесс.

В свои пятьдесят лет Дачесс был самым старшим сотрудником лаборатории. Он еще помнил биржевой крах айтишных акций в конце девяностых. В прошлом Эндрю работал исполнительным директором крупного филиала корпорации, внедрявшей новые методы выявления рака простаты, располагал миллионным состоянием в ценных бумагах, имел богатых родственников, жену, детей — сына и дочь.

Вряд ли его развод с женой объяснялся одним экономическим спадом и крахом фирмы — в конце концов, как и все остальные менеджеры, он слишком редко бывал дома. Винить других в его решении похитить «аркос» тоже не имело смысла. Дачессу, в отличие от Сойера, не довелось вкусить успеха. От Фридман Эндрю доставались лишь постоянные понукания.

Сидя на голом каменном пике Медвежий, отчаявшийся, голодный и продрогший Сойер понял, что Дачесс совершил кражу не ради денег.

Эндрю засунул между наружными дверями воздушного шлюза письменный стол, чтобы внутренние двери невозможно было открыть, пока не уравновесится давление в шлюзе. Фридман с Сойером оказались в западне. Смысл действий Дачесса был очевидным, однако поначалу никто ничего не понял, они бестолково стучали по толстому защитному стеклу и кричали.

Изнутри двери шлюза голыми руками не взломаешь. За счет перепада внутреннего и наружного давления на дверь приходилась нагрузка в пять тонн. При введении соответствующего кода насосы камеры подняли бы давление внутри до нормального, выпустив ученых на свободу, но Дачесс разбил компьютерный чип аварийного отключения. Телефонная линия тоже не работала. Перерезанный провод можно было бы срастить, однако вор выдрал его с корнями.

Дачесс то и дело оглядывался на попавших в ловушку товарищей, скачивая файлы и тут же стирая оригиналы с жесткого диска. Фридман потом пересчитала коробки с образцами, обнаружив пропажу нескольких штук, а также большинства программ. КПК Сойера тоже исчез. Видимо, впопыхах, находясь в каких-то метрах от коллег, Эндрю, прежде чем выскочить наружу через воздушный шлюз, хватал все, что подвернется под руку.

Кража произошла в пятницу вечером. Дачесс хорошо выбрал время — персонал покинул лабораторию до утра понедельника, любовников у Фридман и Сойера не было, и бить тревогу из-за того, что они не вернулись с работы, никто бы не стал. Вор обеспечил себе фору в двое с лишним суток, но не мог предвидеть, что в воскресенье после обеда произойдет сбой в городской электросети.

Аварийные аккумуляторы, а после них — запасные генераторы продолжали освещать и блокировать камеру. Городская сеть дважды возвращалась к жизни и вновь отказывала, и запас топлива аварийного питания в конце концов закончился.

Сойер и Фридман непрерывно ковыряли резиновые прокладки дверей выломанными из клеток для мышей металлическими прутьями. После отказа насосов давление в камере постепенно вернулось к нормальному.

Двери удалось разжать в три часа утра. Начинался понедельник. На улицах творилось черт знает что.

Ни один из уцелевших не рассказал и не мог рассказать, что именно вызвало катастрофу. Сидя в заточении, Фридман и Сойер полагали, что Эндрю, скорее всего, уже на борту самолета, летящего в Европу или Азию. На самом деле «аркос» вырвался на свободу в районе залива в то время, когда они пытались взломать двери шлюза или, сгорая от стыда, справляли малую нужду в углу камеры.

А может быть, Дачесс продал нанотехнологию прямо на месте, и покупатель, вопреки всем предостережениям, вскрыл пластину, чтобы полюбоваться на приобретение. Но скорее всего, произошел какой-нибудь дурацкий несчастный случай вроде автомобильной аварии. Дачесс сильно нервничал, возможно, гнал машину как ненормальный — вот тестовая пластина и разбилась. Или переходил улицу, не глядя по сторонам.

Первые случаи заражения были отмечены в Эмеривилле и Беркли. Эпидемию с самого начала никто не смог бы взять под контроль.

Кендра Фридман осталась предупредить власти. Сойер проводил взглядом ее машину, двигавшуюся сквозь легкий мартовский дождь и дорожное столпотворение на запад — к центру города. Сам он взял курс на восток.

Добралась ли его начальница до ведомственных зданий или хотя бы до полицейского участка, история умалчивала. Техночума еще не накрыла Сакраменто, но город охватила другая эпидемия — паника. Кендра уже ничего не могла изменить.

Сойеру хватило ума сообразить, что на федеральные автострады № 80 и 50 — главные дороги, ведущие к озеру Тахо, — лучше не соваться. Люди пока не догадывались, что спасение напрямую связано с высотой над уровнем моря. Тысячи бежали во всех направлениях, на дорогах творился сущий кошмар, а ведь федеральная автострада № 80 и в обычные времена была забита до отказа.

Эндрю Дачесс любил кататься на лыжах в горах и часто брал туда детей на выходные во время разрешенных судом по семейным делам свиданий. Возвращаясь на работу, он всякий раз жаловался на пробки.

Сойер отправился на юг, проскочив через блокпост национальной гвардии, пока его еще устанавливали, затем по шоссе № 14 свернул на восток, медленно продираясь сквозь пробки и скопления разбитых машин. По сравнению с федеральной автострадой, шоссе оставалось относительно проходимым, и он успел отъехать на приличное расстояние.

На высоте двух тысяч метров дождь превратился в снегопад.

Альберт несколько раз чуть не выдал свою тайну Кэму, Эрин и даже Мэнни, опасаясь, что информация погибнет вместе с ним, но соображения личной безопасности неизменно оказывались сильнее. К тому же, Сойер знал: большая часть схем и прототипов «аркоса» безвозвратно утеряна.

 

25

Кэм обнаружил Рут за дверями избушки. Она покинула ее двадцать минут назад — столько времени ушло на то, чтобы подмыть Сойера и снова усадить его в вертикальное положение. У нанотехнолога могли возникнуть вопросы, которые Сойеру не следовало слышать. Рут сидела боком на нижней из трех ступенек крыльца, положив лэптоп на верхнюю, как на стол. На ее лице, подсвеченном голубым экраном, было радостное возбуждение.

При виде ее Кэм успокоился. Большая часть вопросов, которые он хотел задать ученой, отпали сами собой.

За спиной Рут стоял сержант Гилбрайд, остальные солдаты, видимо, побежали в лагерь докладывать новость. На корпусе огромного самолета зажглись огни — белые и красные маячки на хвосте и крыльях, в освещенном проеме грузового люка сновали человеческие фигурки. Лучи фонариков метались среди палаток, словно их растревожил подувший с плоскогорья ветер.

Опасаясь нечаянно наступить на снаряжение, Кэм задержался в дверях. В домик устремился холодный воздух.

— Как он? Опять спит? — спросила ученая.

— Надеюсь, что да.

Четыре человека тащили в самолет большой ящик. До полуночи оставалось еще около часа.

— Вы ведь не сможете взлететь ночью?

— Сможем, наверное. — Большие глаза, лучезарная улыбка. — Но скорее всего, они не станут рисковать.

— Отправление откладывается до утра, — сообщил Гилбрайд, подражая уверенному тону своего начальника, майора Эрнандеса. — Первым делом надо получить снимки со спутника, чтобы знать, где садиться.

Рут убрала компьютер с верхней ступеньки и поднялась. Кэм спустился к ней. Лицо Рут было скрыто в тени, за исключением щеки и тугой пряди курчавых волос. «Спасибо! — поблагодарила она. — Преогромное спасибо!»

Кэму показалось, что на него пахнуло теплом ее тела. Он вспомнил Эрин. Какой от нее исходил запах! Чудесный, нежный, женственный. Он повернулся к самолету и спросил:

— Эта ваша вакцина… точно будет работать?

— Да. И возможно, очень скоро, если получится ввести наш ключ распознавания в первоначальный образец.

— А что, если этот гад забрал все самое важное?

— В мире нет такого научного заведения, которое не снимало бы копии со всех своих материалов — образцов, программного обеспечения… Если понадобится, мы всю лабораторию перероем. Но главное оборудование Фридман — производственный лазер — все еще на месте. Вор не мог унести основные компоненты — они размером с холодильник. Имея схемы и «железо», можно попробовать создать частицы заново.

Кэм не очень поверил, но все равно кивнул. Ему в жизни пока мало везло. Юношу не прельщала перспектива оказаться у Сойера в няньках и переводчиках на целый месяц или, чего доброго, на год. По мере их выздоровления ненависть Кэма к бывшему другу только усиливалась. Оба выжили посреди всеобщей гибели. До него лишь сейчас дошло, какую власть имел над ним Сойер.

Сукин сын скорее всего не лукавил. Он был слишком слаб и измучен, вряд ли смог бы врать так правдоподобно, с таким обилием подробностей. Но Кэму потребуется много времени, чтобы уложить все это у себя в голове.

Альберт не в ответе за вспышку эпидемии.

— А как насчет остального? Совершенное здоровье, вечная жизнь — на это тоже можно надеяться? — спросил юноша.

— Абсолютно!

Кэм заметил, что Рут любила это словцо. Женщине явно нравилось выглядеть уверенной и решительной.

— Вот только встанем на ноги… Сегодня эксперты знают о нанотехе намного больше, чем год назад. Ничего не потеряно.

Рут, похоже, догадывалась, какой вопрос вертелся у парня на языке: «А меня-то… меня!.. Смогут вылечить?»

— Это возможно… — добавила она и протянула руку в холодную темноту. Ее пальцы наткнулись на запястье Кэма, скользнули вниз и обхватили кисть. Но прежде, чем тот успел отреагировать, женщина разжала ладонь.

Этот мимолетный жест совершенно ошеломил его.

Кэм и не надеялся, что кто-либо станет оказывать ему подобные непринужденные знаки внимания.

Удивительно яркое, голубое утреннее небо выглядело очень мирным. Сакраменто находился практически на уровне моря — на три с лишним тысячи метров ниже вершины, с которой полчаса назад взлетели самолеты. Стоя у инвалидной коляски Сойера, Кэм то и дело поглядывал в небесную бездну над головой. Солнце проявило серые разводы — отпечатки чьих-то пальцев на смотровом щитке из плексигласа. Кэм вытер жирные пятна рукавицей.

Тревога стучала в каждой пораженной клеточке тела — в руках, обезображенном ухе, гниющих зубах с левой стороны верхней челюсти. Он не мог потереть или почесать старые раны, отчего нервничал еще больше.

Сакраменто походил на чужую планету. В транспортнике не было иллюминаторов; после каменистой породы на вершине горы восьмиполосная автострада подействовала как электрошок. Кольцевую эстакаду № 80 со всех сторон обступали здания делового центра. Аккуратные кварталы сливались в сложную картинку — неразрешимую головоломку из линий и плоскостей. Естественный горизонт не просматривался ни с одной стороны.

Защитный костюм и шум рации отсекали юношу от внешнего мира, чему он был только рад. Мир по ту сторону костюма сковала гробовая тишина. Кроме их отряда, на многие километры бетона и стекла не осталось ни одного человека.

В памяти Кэма город сохранился таким, каким его уже никто не мог увидеть. Он бывал здесь не один раз. Дом Нахарро от Сакраменто отделял всего час езды, не исключено, что кто-то из братьев успел добраться до города во время бегства в горы и здесь нашел свою смерть.

— Какого черта! Перекуси обе и дело с концом! Бульдозер все равно бросим на месте, — непривычно напряженный голос Эрнандеса заглушил в наушниках все остальные. «Джип» солдаты уже вывели, а прикрепленный на время полета цепями бульдозер застрял.

— Сэр, если газануть, цепи, возможно, сами оборвутся.

— Так и тормозную тягу оборвать недолго. Тащите сюда болторезы!

На могучей машине гусеницы заменили гигантскими колесами с ребристыми шинами.

— Есть!

Утром майор Эрнандес позволил Кэму присутствовать на инструктаже и через него даже посоветовался с Сойером. Услышав, что Кэм знаком с городом, майор и его подробно расспросил. Эрнандеса не зря назначили командовать экспедицией. Еще до рассвета солдаты сгрузили три ящика с припасами для местных жителей. Через четверть часа после восхода солнца майор уже скачал по спутниковой связи первые сделанные с орбиты фотографии.

В метрополисе Сакраменто проживали полтора миллиона человек. Теснота, закопченность и высокий уровень преступности удивительным образом сочетались с обилием парков и заповедных участков, населенных всяким зверьем. Расползающийся город дробили на части две реки, несколько грузовых каналов и десятки искусственных и естественных озер.

Несомненно, в реках, а также в крупных парках и местах отдыха еще кипела жизнь. Кэм рассказал майору о своих встречах с тучами комаров и кузнечиков. Миллионы муравьиных колоний могли проникнуть в каждый жилой комплекс и склад продовольствия, поедая сначала трупы и полуразложившиеся продукты питания, потом — клей под ковролиновым покрытием и мебельную обивку. Герметичные костюмы не выпускали наружу запахи, и члены экспедиции могли не опасаться, что привлекут к себе насекомых, но если напороться на выводок, мало все равно не покажется. Юноша предостерег, что опасность подстерегала в самых неожиданных местах.

Пережив столько боли и страданий, Кэм теперь боялся лишиться шанса на спасение у самого последнего рубежа.

За ночь в нем произошла огромная перемена. Еще вчера главные помыслы были о чем-то вне его самого — о помощи другим людям в запоздалой, безнадежной попытке искупить совершенное зло. Теперь у него появилась надежда, пусть даже мизерная, что наночастицы «аркос» превратят в лекарство нового поколения, которое полностью вернет ему здоровье. От одной мысли об этом на душе становилось радостнее.

Главная цель осталась прежней. Он навечно в долгу перед людьми, но сейчас он не мог думать ни о чем, кроме личного спасения.

Кэм не хотел превратиться в беспомощного калеку, как Сойер. С возрастом его собственные раны и повреждения будут все больше давать о себе знать. Возможно, и жить-то ему осталось лет пять или десять. Нетерпение и рассудительность вели борьбу в его голове с самого утра.

А еще сегодня следовало беречь организм от потери влаги. Кэм уже взмок от пота, резина приклеивалась к коже, хотя под костюмом почти не было одежды. С наступлением дневной жары костюм превратится в подогнанную по росту печку — запас воздуха был слишком мал для периодической продувки и охлаждения.

Каждому выдали заплечный комплект из двух баллонов с кислородом. Один узкий цилиндр тянул на четыре с половиной килограмма. Баллоны Сойера подвесили на спинку инвалидной коляски.

Одного баллона должно хватить на час, если не придется выполнять тяжелую работу или бегать сломя голову. Лидвилл чуть-чуть уменьшил лимит — до пятидесяти минут на баллон. На каждого члена экспедиции приходилось по шесть запасных баллонов — итого, восемь часов без права на ошибку.

Как тяжело вверять свою судьбу и надежды совершенно незнакомым людям…

Являясь мировым экономическим центром, Сакраменто располагал тремя аэропортами и крупной базой ВВС, но все они находились слишком далеко от заветной цели — деловых кварталов в районе 68-й улицы. Перед отправкой в Колорадо самолеты требовалось заправить горючим, а ближайший аэропорт был в восьми километрах от лаборатории, и ведущие к нему улицы представляли собой непреодолимое препятствие.

Свободный от машин участок дороги оказался ценной находкой. Когда попытки ввести карантин потерпели крах, все население города устремилось в горы. Точно так же поступили еще пять миллионов человек, обитавших между Сакраменто и заливом Сан-Франциско, но в данном случае это сыграло на руку экспедиции. Двигавшийся на север трактор с трейлером столкнулся с двумя легковушками и опрокинулся, третья застряла в промежутке между прицепом и ограждением — водитель не рассчитал габариты. Почти все машины, оказавшиеся по северную сторону затора, продолжали движение по автостраде, оставив за собой восемьсот метров относительно свободной дорожной поверхности.

Первой снова села «сессна». Ее экипаж оттащил в сторону пять машин и сварочной горелкой срезал нависавшие над проезжей частью дорожные знаки.

От цели отряд отделяли еще тридцать восемь кварталов, но вместо того, чтобы посылать людей Эрнандеса кратчайшим путем на бульдозере через завалы, военные аналитики прочертили замысловатый маршрут по глухим улочкам спального района, а в одном месте — через два соседних двора. Такое внимание к деталям внушало уважение, однако предположение, что они уложатся в 70 минут, Кэм расценивал как полный бред.

Отряд пока даже не начал выдвижение.

— Готово!

Крик морпеха вызвал у Кэма облегчение, оторвав его от созерцания голубого неба.

— Хорошо, освободи ось…

— …наискосок?

Шлемофоны непрерывно работали и на прием, и на передачу, из-за чего на общей волне трудно было разобрать, кто что говорит. Зато можно не отвлекаться для нажатия кнопок рации.

— Отлично! По коням! — это опять Эрнандес. — Эрмано, твоя очередь, поехали!

— Всегда готовы! — Кэм выкатил коляску Сойера на десять метров от транспортника, убрав ее с дороги и развернув так, чтобы пассажир смотрел на самолет, а не на мертвый город.

Четверо человек в светло-коричневых защитных костюмах сбежали вниз по рампе грузового люка, указывая дорогу бульдозеру. Эрнандес мог быть среди них. Одинокий солдат стоял у «джипа», развязывая желтую крепежную ленту. Ящики, канистры с горючим, запасные покрышки сложили рядами в передней и задней части длинного прицепа. Издали сооружение напоминало крепостной бастион, но, скорее всего, это было сделано для равновесия и надежности. Многим предстояло ехать на прицепе. Шестеро солдат с канистрами бензина и набором для запуска двигателя от внешнего аккумулятора побежали на поиски пикапа или универсала, чтобы разместить остальных.

Рут с двумя коллегами села в «джип», как только тот съехал с рампы. Кэм невольно вспомнил, как Джим Прайс пытался захватить пикап. Двое сели сзади, тут же склонив головы в шлемах над лэптопами, третья фигура опустилась на переднее сиденье и повернулась назад, чтобы принять участие в обсуждении. В эфире ученых не было слышно — Эрнандес, быстро сообразив после взлета, что рты нанотехнологам все равно не заткнуть, выделил им отдельную частоту.

Странная фигура слева — Рут. Гипс не позволял ей продеть руку в рукав костюма и нести баллоны в правильном положении. Поэтому сломанную руку спрятали под костюмом. Солдаты смастерили для женщины поясок, за который заткнули пустой рукав. Эрнандес тем не менее предостерег ее от резких движений. Рут ответила, что, нагрузив на нее еще килограмм двести, он добьется своего — она вообще не сдвинется с места.

Кэма восхищало ее остроумие и способность затмевать всех вокруг. Ему хотелось поговорить с ней, вновь оказаться рядом, но ему определили роль няньки, в то время как Рут погрузилась в разговор с Ди-Джеем и Тоддом.

Бульдозер, как черепаха, выполз из чрева самолета, затем, объехав его, прибавил газу. Под напором толстых рубчатых шин по асфальту пробежала дрожь. Перед носом транспортника махина с неожиданным для нее изяществом развернулась поперек автострады.

Кэм наклонился к Альберту, чтобы тот мог его видеть, — смотровые щитки мягких резиновых шлемов ограничивали боковое зрение:

— Готов?

Сойер сидел зажмурившись, раскрыв рот, двигая челюстями — словно рыба-уродец в тесном аквариуме.

Кэм похлопал его по плечу, крикнув «Эй!». Шершавые перчатки шаркнули по гладкой резине. Может быть, уши заложило от перемены давления внутри костюма?

— Эй! Альберт, какого черта?

Когда самолет заходил на посадку над городом, костюмы из-за нарастающего давления облепили тела пассажиров. С-130 мог для надежности поддерживать на борту такую же среду, как на горной вершине, но Эрнандес решил не подвергать снаряжение лишним испытаниям после приземления. Вместо этого два спецназовца, быстро передвигаясь от человека к человеку, установили предохранительные клапаны на спине в положение «уровень моря». А что, если Сойер лишь притворялся и на самом деле не выполнил распоряжения проглотить слюну, чтобы ослабить нагрузку на барабанные перепонки?

Для калеки день не заладился с самого утра.

Его желудок еще не оправился после порции говяжьих ребер. Альберт лишь покачал головой при виде завтрака и пронзительно взвизгнул, когда Кэм поднес к его губам ложку с яичным порошком. А защитный костюм не позволял есть и пить. Кэм надеялся, что бывший приятель, ослабев, станет покладистее.

Сукин сын сопротивлялся изо всех сил, мешая натянуть на себя снаряжение. Отчасти потому, что его страшно злила неспособность управлять собственным телом. А возможно, еще и потому, что догадался — надетый под костюм подгузник придется носить до конца операции, не меняя. Костюмы были снабжены полой камерой и мочеприемной трубкой, натягиваемой на член наподобие презерватива. Однако спецы заверили, что устройство не удержится и соскользнет, вернуть его на место будет невозможно и придется отливать прямо в резиновые башмаки. Поэтому все решили пользоваться подгузниками для взрослых — другого выбора не было.

Питание Кэма оставалось скудным так долго, что он страдал от запоров, но антибиотики разбередили кишечник. Вскоре после взлета он почувствовал два быстрых приступа поноса и надеялся, что этим дело и закончится. По сравнению с важностью задачи этот мелкий конфуз не играл никакой роли, и все же юноше не хотелось, чтобы другие смотрели на него с таким же едва скрываемым отвращением, как на Сойера.

Особенно Рут.

Когда самолет пошел на посадку, Альберт опять начал взбрыкивать. Гарнитура под шлемом съехала, отчего он еще больше задергался — тонкая рамка из алюминия наполовину закрывала ему вид и сбивала с толку. Эрнандес распорядился подняться на безопасную высоту, где они сняли с Сойера шлем и убрали из него наушники и микрофон. Кэм сказал, что связь тому все равно ни к чему и он лишь опять запутается в проводах. Костюмы частично заглушали звук голоса, но лучше такое неудобство, чем позволять Сойеру отвлекаться от главной задачи на возню с гарнитурой.

— Эй! — Кэм поднажал плечом, немного не рассчитав силу от волнения. — Уши болят? Смотри на меня!

Сойер повернул голову, но не к Кэму, а вниз. Не открывая глаз, он продолжал жевать губами.

— Кажется, мне нужна помощь, — сказал Кэм, махая солдатам рукой, чтобы те поняли, кто именно зовет их. — Эй! Помогите!

Эрнандес вскинул руку, давая понять, что услышал. Он обменялся жестами с другой фигурой в костюме, разговаривая по командному каналу, но на полуслове перешел на общий прием. Майор двинулся к Кэму, не снимая руки с переключателя частот на поясе.

— В чем дело?

— Боюсь, с костюмом Сойера что-то не в порядке. Может быть, давление?

Эрнандес нагнулся к калеке, но прежде посмотрел юноше прямо в глаза. Взгляд майора был жестким, вопрошающим, но изменился, как только он перевел его на Сойера.

Кэм понял смысл взгляда лучше любых слов: Эрнандес подумал, что ему от страха мерещатся неисправности снаряжения в чумной зоне. И все же майор промолчал, показывая, что верит ему. Спокойная рассудительность командира вызывала у юноши чувство гордости за соотечественника, придавала ему сил.

Эрнандес осторожно сжал руку Сойера, пробуя жесткость костюма, и отступил, чтобы посмотреть на показание датчика воздушного шланга.

— Капитан! — позвал Эрнандес. — Ко мне!

Скрежет металла полоснул по ушам. Кэм подскочил от неожиданности. В шлемофон хлынули голоса. Юноша сделал несколько неуверенных шагов, прежде чем до него дошло, что дрожат не ноги, а земля под ними. Бульдозер! «Какого…» Рация внезапно замолчала. Кэм, подчиняясь общей дисциплине, подавил желание сказать что-нибудь вслух. Костюм не позволял оглянуться через плечо. Низко пригнувшись, юноша сделал еще несколько осторожных шагов.

Съезд с эстакады, которым они планировали воспользоваться, загромождали кузова машин. Бульдозер поддел ножом темно-красный седан и перевернул его на бок. Седан врезался в другой автомобиль. Крыша смялась, как бумажная. Бульдозер налег на днище машины и отвалил оба кузова в сторону. Асфальт осыпало осколками стекла, хрома и пластика.

Эрнандес тоже подскочил на месте, взмахнув руками. Под усами внезапно мелькнула улыбка, явно не предназначенная для других. Когда он обернулся, лицо снова стало серьезным.

— Вроде бы все в порядке, — заметил майор, уступая место у инвалидной коляски капитану спецназа.

Дикая какофония звуков — скрежет стали по асфальту, низкий рев бульдозерного движка — вырвала Сойера из ступора, он часто-часто заморгал под плексигласовым щитком.

Кэм неуклюже опустился на колени и покачал головой из стороны в сторону, чтобы привлечь внимание Сойера.

— Как ты себя чувствуешь? Уши болят?

— Костюм — в порядке, — тихо произнес капитан. Без рации Сойер не мог его услышать.

— М-м-м… устал, — Альберт смотрел на Кэма со страдальческим недоумением, вероятно видя в нем причину своих мучений.

— Постарайся не напрягаться.

Кэм выпрямился, чтобы скрыть свою злость.

Лыжный патруль нельзя было причислить к элите, они редко сталкивались с более серьезными проблемами, чем перелом ноги или заблудившийся ребенок. Здесь его с Сойером окружали совсем другие люди — прекрасно обученные, с высочайшим боевым духом, готовые на все ради спасения человечества. Какая удача оказаться на их стороне, и какая досада, что они беспомощно путаются у них под ногами.

Эрнандес двинулся к самолету. Кэм сделал шаг следом, бросив Сойера одного. Майор обернулся.

— Извините, сэр! — произнес юноша.

Эрнандес опять смерил его оценивающим взглядом и коротко кивнул.

— Если что — зови, не стесняйся, эрмано. Нельзя, чтобы он вешал нос.

— Lo que usted diga, — ответил Кэм по-испански. — Как прикажете.

Он многое бы отдал, чтобы стать таким, как эти люди.

 

26

Рут не ошиблась, когда решила не посвящать Кэма в секрет заговора. Юноша питал явную симпатию к Эрнандесу. А жаль — парень ей понравился. Он так старался… Его преданность могла оказаться слабым местом.

Сидя в тесном «джипе» с Ди-Джеем, колдуя над новым кодом и непрерывно споря, Рут не поддавалась тревоге до тех пор, пока бульдозер не начал крушить завалы. Видит бог, она всегда умела уходить в работу с головой. Управлять клавиатурой и шариковой мышью одной рукой в толстой перчатке было достаточно трудно, это не позволяло отвлекаться.

— Мне отсюда не видно, — пожаловался Ди-Джей, протягивая руку, чтобы поправить компьютер. Рут оттолкнула ее, переключая частоты на поясе.

Ей очень хотелось услышать, о чем говорил Эрнандес.

Разумеется, несправедливо обвинять Кэма — парню никто не предлагал выбора. Откуда ему знать, что здесь — две стороны? Юношу естественным образом потянуло к Эрнандесу как к представителю власти, способному вернуть Кэму контроль над собственной жизнью.

У парня добрая, но израненная душа, он может не поверить рассказам о зверствах правительства Лидвилла. Для него лучше побыстрее избавиться от этого кошмара и попасть в Колорадо. Там он почувствует себя победителем, обретет подобие целостности. Рут сомневалась, что юноша в состоянии сознательно выбрать путь без ясного будущего, бегство в Канаду, где им предстоит создать новую лабораторию и привлечь на свою сторону союзников, способных отразить атаки Лидвилла. Вряд ли от него можно ожидать такой жертвы.

Тем не менее, напряжение и чувство вины всю предыдущую ночь не давали заснуть. Мозги ломило от резиновой вони, по отяжелевшему от усталости телу все еще пробегали нервные импульсы — болезненные и беспокойные.

Ди-Джей снова потянул на себя лэптоп. Голос коллеги звучал за стенками шлема как приглушенное жужжание. Рут уловила слова Эрнандеса: «…быстрее посадить вас на прицеп». Майор сделал широкий жест в ее сторону. Кэм, следуя за ним, тронулся с коляской к «джипу».

Бульдозер протаранил еще один кузов. Трах! — лопнула покрышка оттаскиваемой в сторону машины. Металлический край кузова чертил по асфальту со скрежетом, от которого сводило скулы, пока автомобиль не скатился по насыпи эстакады, три раза стукнувшись о землю с отчетливым глухим звуком.

— Лоури, Уоттс, — приказал Эрнандес, не повышая голоса, — погрузить коляску в прицеп!

— Есть! Я собирался пристроить его спереди, спиной к этому ящику.

— Годится! Выполнять! Съезд вот-вот освободится.

Кэм заметил, что Рут смотрит в его сторону, и приветственно поднял рукавицу. Он, возможно, улыбался, но низкое солнце отражалось от обзорного щитка, скрывая середину лица. Женщина отвела взгляд.

Часть ее души не знала, чего хотела, и надеялась застать в лаборатории разгром и запустение. Как только Сойер передаст им схемы, спецназ возьмет ситуацию под контроль, а Эрнандес окажет сопротивление — в этом она не сомневалась.

Даже оказавшись в проигрышном положении, командир отряда попытается остановить заговорщиков.

Город не сильно пострадал. Над головой безучастными глыбами нависали деловые здания. Тысячи солнечных зайчиков скакали по неразбитым стеклам. Если группа потерпит неудачу, если файлы и прототипы Сойера бесследно пропали, то техночума уже не выпустит планету из своей хватки, и этот город навсегда останется памятником прошлому, руины будут стоять, пока континентальный шельф не сползет в Тихий океан. Сталь и бетон переживут тысячелетия, им не страшны землетрясения, пожары и непогода.

Рут озиралась вокруг с мрачным восхищением.

Все застывшие на месте машины были обращены носом в одну сторону — на запад, к автостраде. Они заполонили все тротуары. Объезжали препятствия через парковки, заросли кустарника и ограждения. В их салонах прятались костлявые тени. Многолюдные улицы превратились в гигантское кладбище — повсюду валялись желтеющие кости в цветных лохмотьях, зияли раскрытые челюсти, торчали источенные пальцы. Вперемежку с человеческими лежали скелеты птиц и собак.

Картина массовой смерти выглядела еще ужаснее на фоне привычных американских символов, многие из которых сохранились целыми и невредимыми, — на столбах, на рекламных щитах красовались броские фирменные знаки «Шеврон», «Вендис», «Макдоналдс».

Поначалу отряд продвигался вперед в черепашьем темпе. «Джип» полз вслед за белым пикапом, который удалось завести солдатам. Водитель бульдозера работал в одиночку, вгрызаясь в нагромождения машин за полквартала от основной группы. Металлические пластины, наваренные механиками Лидвилла по бокам кабины, чтобы водителя случайно не поранило отлетевшими обломками, еще больше изолировали его от остальных участников экспедиции.

Рык бульдозера и визг металла рассыпали по высоким фасадам зданий эхо, его отзвуки замирали в переулках, иногда возвращаясь с неожиданной стороны. Подчас эхо ничем не напоминало первоначальный звук — отвечало басом, с задержкой.

Все, не только Рут, часто озирались по сторонам.

Путь был усеян разорванными в клочья капотами, гнутыми бамперами, покрытыми паутиной трещин ветровыми стеклами. Под колесами «джипа» скрипели горки битого стекла, перемешанные с обломками костей. Машина проезжала по лужам антифриза и бензина, и Рут всякий раз инстинктивно втягивала носом воздух, но внутри защитного костюма ощущался лишь запах ее собственного пота.

Страшно подумать, что, забравшись так далеко, они могли погибнуть от случайной искры, способной превратить улицу в огненный лабиринт. Рут представила себе огонь, охватывающий все новые ряды машин, текущий по городским каньонам, как по жилам, и содрогнулась. Хорошо еще, что добротная конструкция большинства машин предотвращала вытекание бензина при опрокидывании или столкновении. Водитель бульдозера, подсовывая нож под днища автомобилей, тоже проявлял осторожность.

Рут начала замечать в окружающем ее хаосе некоторую систему. Трупы людей, бросивших машины и продолжавших свой путь пешком, скапливались, как наносы, у краев проезжей части по обе стороны улицы. Беженцы, пока могли двигаться, ползли к автостраде — все черепа и кости рук были развернуты на запад. Но почему так много погибших сбивались в большие группы?

Когда Рут догадалась о причине, ее чуть не стошнило. Гнилые останки со временем осели на землю, но в тот роковой момент человеческая плоть из мышц и костей представляла собой серьезную преграду, местами ее высота доходила до пояса. Вся эта масса была мокрой от всевозможных телесных жидкостей и еще шевелилась. Истекающие кровью, ослепшие люди на ощупь брели между машин, пока не натыкались на непреодолимые препятствия. Человеческие тела постепенно забили все пространство между бесконечными рядами автомобилей…

Как хорошо, что она в защитном костюме! Надев его в самолете, Рут сначала почувствовала себя как в тюрьме, голая кожа неприятно терлась о резину, но теперь костюм служил преградой между ней и внешним миром.

Рут в эту минуту с особой остротой ощущала, что ее упрямая сосредоточенность на работе оказалась единственно правильным решением. Нет, она не ошиблась, прилетев сюда. Теперь вопрос только в том, насколько хорошо и быстро удастся выполнить задачу.

Ее заставил обернуться высокий, приглушенный звук — чей-то животный визг. Кошка? Откуда ей здесь взяться. Впереди расстилалась разноцветная толчея машин, высились фасады офисных зданий. Что это было — вызванный шумом ветра обман слуха? Тут она заметила, как Кэм похлопывает по плечу Сойера, и догадалась, что кричал калека, а костюм приглушил звук.

Что происходит с чертовым ублюдком? Страшно смотреть на дело рук своих? Или просто достали костюм, собственная вонь и полная изоляция?

Эрнандес с морпехами четко отмечали вслух каждый ориентир, читая координаты по карте, как будто при таком черепашьем темпе можно было заблудиться. Пилоты остались на борту самолета и поддерживали связь с Колорадо на общей частоте и командном канале. «Наверное, чтобы облегчить задачу другому отряду, если у нас не получится», — подумала Рут.

Непрерывный треп и забота друг о друге помогали совладать с внутренней опустошенностью.

Однако излишняя болтливость таила в себе опасность другого рода. Сенатор Кендрикс вряд ли самолично прослушивал разговоры, а если прослушивал, то не ежечасно. Он слишком важная птица и постоянно занят, но будь Рут на его месте, она бы потребовала регулярно докладывать обстановку. Ее имя рано или поздно всплывет. Это лишь вопрос времени.

Кендрикс сразу почует неладное.

Проехав за сорок минут четыре квартала, отряд свернул с главной дороги на север, углубившись в лабиринт предместья, где улочки упирались в низкие многоквартирные комплексы и сдвоенные коттеджи. На этих узких улицах автостоянки вдоль обочин почти не оставляли пространства для проезда, хорошо еще, что большинство местных жителей успели выбраться из района на своих машинах, очистив дорогу. Бульдозер грохотал, быстро продвигаясь вперед. Отряд опять повернул на восток.

— Пятьдесят километров в час — максимум! — крикнул Эрнандес сидящему за рулем «джипа» Гилбрайду. Майор с развернутой картой примостился на прицепе рядом с Кэмом, Сойером, капралом морпехов Руггиеро, капралом Уоттсом и сержантом Лоури.

За ними в пикапе следовала группа спецназа, за исключением штаб-сержанта Дэнсфилда, который управлял бульдозером. Рут опасалась, что, отделившись от остальных, спецназовцы непроизвольно вызовут у майора подозрения. Чем они там заняты? Отключив рацию, обсуждают план действий? А если майор увидит, что у них выключена гарнитура?

Рут бросился в глаза всего один явный промах. Выходя из самолета, большинство солдат захватили с собой только пистолеты. В безлюдном городе лишнее оружие — обуза. А два спецназовца взяли автоматические винтовки. Эрнандес не мог не заметить…

Рут поерзала, поправляя руку в гипсе, плотно притиснутую к груди, и сжала ее в кулак. Не до конца зажившее место перелома отозвалось болью, от которой прояснилось в голове. Стоп! Надо успокоиться.

Нет, Эрнандес не мог узнать. Если бы Лидвилл послал предупреждение, в зависимости от серьезности угрозы, майор сразу бы вызвал Рут и ее коллег на откровенный разговор или попытался взять спецназовцев под арест. Он не мятежник, ему нет смысла скрывать свои намерения. Но если выжидать слишком долго, из центра успеют предупредить… А если придется возвращаться, обнаружив, что лабораторию Сойера обчистили до них?..

Стоп! Хватит уже! Рут, негодуя, еще раз сжала кулак, причиняя себе боль.

Конвой быстро проехал девятнадцать кварталов до 55-й улицы, где они снова попали в тиски пораженного столбняком потока машин. Отряд взял южнее и миновал очередной квартал, но дальше дорога стала и вовсе непроходимой. Согласно замыслу, бульдозер свернул на подъездную дорожку у дома и пробил ход в двухметровом заборе. Потом еще в одном. Группа продвинулась на два земельных участка в сторону 54-й улицы. Один из них оказался райским двориком — плющ, кирпичная кладка, шезлонги. Второй устилал ковер из засохшей до консистенции кукурузных хлопьев травы. Бульдозер поднял за собой тучу пыли. Тодд тут же принялся лихорадочно смахивать ее с костюма и разглаживать складки на рукавах.

— Идем с опережением на восемь минут, — объявил Эрнандес. — Неплохо, господа!

В эту точку намечалось выйти через три четверти часа. Рут показалось, что прошел целый месяц.

— Как дела с запасом воздуха? — спросил Тодд.

— Еще надолго хватит, — успокоил его майор.

— Что там мой датчик показывает? — судя по жесту Тодда, его слова предназначались Рут или сидящему прямо за его спиной Ди-Джею. Эрнандес опередил их с ответом:

— Поверьте, я не стал бы подвергать вас ненужному риску. Потерпите до лаборатории.

Рут наклонилась вперед и положила руку в перчатке на плечо Тодда. Двадцать с лишним минут на борту, десять — на разгрузку, еще час — пока доехали сюда… К ее удивлению, индикатор даже не касался красной части шкалы.

— Осталось еще на двенадцать минут, — сообщила она.

Продвинувшись дальше на юг по 54-й улице, отряд вновь свернул на восток. Перед ними открылся широкий бульвар Фолсом. На протяжении нескольких кварталов машины почти не попадались. На перекрестке с 64-й улицей у «джипа» лопнуло колесо. Они и так бы остановились, ожидая, когда бульдозер расчистит очередной затор.

— Проверяемся, — несколько раз скороговоркой повторил Эрнандес. — Сначала меняем баллоны тем, у кого воздуха меньше.

Два бойца спецназа осторожно, чтобы не порвать костюмы, с помощью домкрата принялись устанавливать запаску. Капитан Янг и еще двое начали менять баллоны — первым делом Сойеру, за ним — сержанту Лоури, потом Тодду. В одиночку с такой задачей никто бы не справился. Сперва необходимо было перекрыть шланг, оставив для дыхания лишь наполнявший костюм воздух. Баллоны удерживали вместе обычные скобы на винтах. Комплекты легко снимались и надевались, но задачу усложняла угроза заражения. К насосу компрессора крепился прикрывающий шланг и вентили полужесткий пластмассовый колпак, плотно заклеенный изолентой. Участок низкого давления внутри колпака уничтожал проникшие под него частицы «аркоса», позволяя капитану сначала открыть подачу воздуха в костюм и только потом из баллона в шланг.

Воздуха внутри костюма хватало на четверть часа, но Рут непроизвольно сжимала кулак всякий раз, когда солдаты брались за новый баллон, несмотря на то, что вся операция отнимала не более двух минут. Она была четвертой в очереди. Рут пришлось сделать над собой усилие, чтобы не показать охватившего ее ужаса. Она отвела взгляд от мужчин и уставилась на оранжевый осколок габаритного фонаря под ногами.

Колесо заменили раньше, чем Янг успел надеть на женщину новый комплект баллонов. Тем временем бульдозер расчистил бульвар Фолсом до 68-й улицы. Эрнандес отдал команду, и конвой проехал еще три квартала среди мертвых остовов машин.

Эстакада № 50 возвышалась на юге непреодолимой стеной, прочерчивая ложный горизонт в промежутках между зданиями. Так близко от цели… Увы, самолет не мог на нее сесть.

В двухстах метрах от 68-й улицы бульдозер проложил дорожку к узкой стоянке с одним-единственным автомобилем — красным «фольксвагеном-жуком». Дэнсфилд задвинул каркас машины в кусты и поставил бульдозер рядом, освобождая проезд для конвоя. За стоянкой возвышалась двухэтажная постройка в форме буквы «Г». Фасад от земли до крыши был выложен серым кирпичом, окна — светоотражающим серебристым покрытием.

Лаборатория, в которой создавался «аркос», размещалась в ближнем крыле.

…Эрнандес приказал ждать. Майор распорядился, чтобы первыми в здание вошли морпехи, но сначала поменяли баллоны всем остальным.

Рут вылезла из «джипа» и размяла ноги, прижимая лэптоп к груди. Она взглянула на зеркальную поверхность окон, не видя в них собственного отражения и не находя связи с тем, что творилось в душе. В представлении ученой последний полет «Индевора» сжался до одного мощного броска: от веры — к сомнению, от сладостного предвкушения — к ужасу действительности.

Янг поменял баллоны Дэнсфилду и Олсону, у которых индикатор уже зашкаливал за красную отметку, затем, когда остальные солдаты согласились подождать, занялся Ди-Джеем и Кэмом. Рут вновь ощутила глубокую благодарность. Такое же чувство она испытывала к спасателям на месте крушения челнока — эта сцена крепко засела в ее памяти.

Солдаты прокладывали путь через город-пустыню с поразительной уверенностью.

Как жаль, что некоторым из них уготована роль врагов.

Женщина взглянула на Сойера. Уоттс и Руггиеро спустили инвалидную коляску с прицепа на землю. Альберт слабо пошевелил рукой. Рут двинулась к нему, но тут же остановилась. Ее пугало собственное возбужденное состояние. Сойер легко раздражался, все утро капризничал, как ребенок. Не стоило его лишний раз дергать.

Солдаты со свежим комплектом баллонов за плечами подошли к дверям. Когда отрубилось питание, электронные замки защелкнулись, но вход для доставки грузов с другой стороны здания был открыт. Через него Фридман и Сойер выбрались на свободу. Однако, чтобы подогнать к этому входу «джип», потребовалось бы расчистить еще одну улицу. Эрнандес решил пробить брешь прямо в стене. Во двор здания с чахлыми кустиками и галькой выходило множество больших — от пояса до потолка — окон с ударопрочными стеклами.

Лоури сделал четыре выстрела по ближайшему окну, целясь в пол, чтобы не повредить оборудование внутри помещения. Продырявленное стекло добили монтировками, аккуратно вытащив все торчащие осколки.

— Можно заходить! — передал по рации Эрнандес. Осмотр занял у него меньше минуты.

Ди-Джей выскочил вперед, толкнув Рут в бок. Та чуть не съездила ему компьютером по башке. Сдержавшись, женщина осторожно двинулась с места, всматриваясь в усыпанную галькой дорожку под ногами. Тодд примерился к ее темпу, готовый, если нужно, прийти на помощь.

Оказавшись наконец внутри здания, Рут не ощутила восторга — она чувствовала себя как в мышеловке. После яркого дневного света все казалось темным и неясным.

Администрация и кабинеты руководства, скорее всего, занимали второй этаж. Обычно лаборатории устраивали на первом — таскать тяжелое оборудование наверх не имело смысла. Значит, и вытаскивать его будет легче. Особенно через двухметровую пробоину в стене. Отряд оказался в просторном прямоугольном зале с застекленной секцией, занимавшей почти половину правой стены, — герметичной камерой. Это сооружение представляло собой лабораторию в лаборатории. Но даже главное помещение с белым кафельным полом и белыми панелями, с утопленными в потолок лампами дневного света выглядело стерильным. С левой стороны выстроились в ряд стандартные ПК с наборами зондов.

Один из мониторов в конце стойки был сброшен на пол, рядом валялся опрокинутый стул. На мгновение Рут показалось — это Эрнандес и его люди, никого не дожидаясь, принялись обыскивать зал, но она тут же поняла, что беспорядку — пятнадцать месяцев.

«Боже, сделай так, чтобы мы нашли все, что нужно», — мысленно попросила она.

Застекленный бокс площадью был порядка восьмидесяти пяти квадратных метров; с левой стороны из него торчала «телефонная будка» воздушного шлюза, справа между стенкой бокса и стеной здания громоздились разветвления коллектора. Почти все пространство внутри бокса занимали компьютеры, микроскопы и высокоточный лазер — три массивных блока в один ряд.

Рут медленно приблизилась к стеклянной перегородке. В наушниках звучали голоса солдат, напоминавших друг другу о необходимости смотреть под ноги. Они тащили инвалидную коляску с Сойером.

— Не урони!

— Он нарочно раскачивается…

— Эй, ученые! — позвал Эрнандес. — Вы должны быстро определить, что здесь ценного, по степени важности. У нас не хватит места, чтобы забрать все оборудование. Идите сюда! Сержант Гилбрайд выдаст вам стеклографы, вы сможете отметить…

— Первым делом найдите генераторы, — перебила его Рут. — Майор? Пошлите кого-нибудь найти генераторы. Здесь есть автономная система питания. Можно прогнать пару опытов…

— На это нет времени.

Рут отвернулась от стеклянной стенки и нашла Эрнандеса в группе коричневых костюмов. Вскинув обе руки, он вращал ими над головой, указывая направление движения.

— Вы понятия не имеете, как… — Рут прикусила язык, не договорив фразу до конца. — Нам очень важно попробовать.

Она здорово рисковала, привлекая к себе внимание на общей частоте. Уж теперь-то сенатор Кендрикс точно прослушивал их разговоры — хотя бы ради того, чтобы определить, не напрасно ли потрачено авиатопливо.

— Доктор Голдман, — откликнулся Эрнандес. Звук собственного имени отозвался в ушах Рут как скрип железа по стеклу. — Запас воздуха ограничен, а грузить придется многое. Возвращение должно занять меньше времени, чем дорога сюда, но этого никто не гарантирует.

— Какой смысл возвращаться, пока у нас нет уверенности, что мы нашли то, за чем прибыли?

— А ведь она права! — встрял Ди-Джей. — У нас в запасе шесть часов. Прежде чем бросать в кузов все подряд, выделите хотя бы половину времени на испытания.

«Господи, неужели я сама говорила с таким же гонором?» — мелькнуло в голове Рут. Как много следовало учитывать. Она сменила тон на более дружелюбный:

— Мы не предлагаем остальным стоять без дела. За это время можно погрузить массу другого оборудования.

— С чего вы взяли, что здесь есть генераторы?

— Фридман хорошо понимала, с чем имеет дело. Вы только посмотрите на эту гермокамеру! Такие штуки не выпускают без запасного источника питания. Городская сеть слишком ненадежна. Без местного генератора любое отключение тока привело бы к потере герметичности.

— Ну хорошо! — легко согласился Эрнандес, хотя, вероятно, вся операция была расписана у него по минутам. «Таймер» в голове майора исправно работал с момента вылета из Колорадо. — Даем вам два часа. Не больше! И чтобы никаких потом возражений! Один из вас, не теряя время, пусть начинает сортировку оборудования прямо сейчас.

«Молодец, — подумала Рут. — Лидвилл не заслужил его преданности. Как там говорил Джеймс? Майор жизни не пожалеет ради нашей защиты».

Очень скоро командир отряда будет вынужден выполнить свой долг, а она — предать этого смелого человека.

— Капитан, — распорядился Эрнандес. — Пошлите своих людей на поиски генераторов и разберитесь с ними. Эрмано, как там Сойер?

Коричневые костюмы пришли в движение, часть из них устремилась к единственному выходу. Капитан Янг приказал своему подразделению переключиться на шестой канал.

Кэм подкатил коляску с Альбертом поближе, ответив на ходу:

— Он хочет поговорить с Рут, сэр.

Фигура ученой заметно отличалась от остальных странными очертаниями — одна рука свободна, другая — в гипсе — прижата под резиновой оболочкой к телу. Кэм направился к ней, безошибочно вычислив ее среди военных. Рут наклонилась и сделала глубокий вдох-выдох, пытаясь унять тревожную дрожь.

Лицевой щиток Сойера покрывали подозрительные разводы — смазанные следы пальцев. Видимо, он сначала хватался рукавицами за грязные колеса инвалидной коляски, а потом тщетно пытался почесать волдыри на лице. А может быть, закрывал лицо руками от ужаса? Или даже, позабыв об опасности, порывался снять шлем?

Что бы ни случилось раньше, теперь он был весь внимание. Здоровый глаз ярко горел на отекшем, перекошенном лице.

— Риехаи, — донесся слабый голос из-под шлема. — Спасио шо тафесси.

— Спасибо, что довезли, — перевел Кэм.

Очевидно, в его сумеречном состоянии очень важно было зафиксировать сам факт прибытия на место.

— Разумеется. — Рут улыбнулась. — Сейчас включим питание и прогоним пару тестов на вашем «железе».

— Уху! — Сойер одобрительно качнул головой.

— Я проработала в нанотехе больше десяти лет, но никогда не видела ничего подобного.

Светская болтовня на кладбище да и только.

Однако Сойер отчего-то мотнул головой из стороны в сторону, а не сверху вниз. Время уговоров и комплиментов закончилось. Он окончательно отбросил собственную гордыню.

— Наэху, — моргая, произнес он. Качая головой, Сойер выпустил собеседницу из поля зрения, и теперь глаз Альберта, пытаясь найти ее, дико вращался. Что в его взгляде? Безысходность? Сойер что-то промямлил, и Кэм передал его слова:

— Посмотрите наверху. Фридман везде держала копии — и дома, и в рабочем кабинете. Дачесс рылся только в лаборатории.

Рут подавила желание самой развернуться и побежать на поиски. Она все еще боялась вывести Сойера из равновесия:

— Ди-Джей?

— Я слышал. Спроси, где конкретно…

Сойер послушно объяснил:

— Кабинет Фридман — вторая дверь от лестничной площадки. С левой стороны. Посмотрите в столе или в шкафу для документов.

Ди-Джей и два морпеха побежали на второй этаж. В это время мастер-сержант спецназа Олсон сообщил по рации:

— Похоже, в генераторах закончилось топливо. Разрешите заправить и запустить, сэр?

— Валяйте! — ответил Эрнандес.

Кэм повторил за Сойером:

— Если наверху ничего нет, посмотрите в компьютерах рядом со сканирующим зондом. Дачесс все стер, но для хорошего хакера восстановить удаленные с жесткого диска файлы не проблема. По крайней мере, сможете получить первичные схемы компонентов «аркоса».

За спиной Рут послышался шум. Очевидно, Тодд и Эрнандес подошли к компьютерам. Она не сводила глаз с Сойера, удивляясь перемене в его поведении.

Тот продолжал разъяснения, Кэм вторил:

— Если найдете весь комплект, возьмите за основу модель R-1077. Поняли? R-1077! Она без предохранителя, и масса — меньше миллиарда атомных единиц. Программируемый запас составляет лишь двадцать пять процентов, однако этого должно хватить для алгоритма репликации и вашего ключа распознавания.

Сказав «вашего», Альберт возложил ответственность за удачу или неудачу на других. Очевидно, его война с самим собой подходила к концу. Невероятная сила воли, злость, тайные страхи не смогли одержать верх над стекавшей из уголка рта слюной и превратившимися в безжизненные культи руками и ногами. Сойер мог протянуть еще лет пять, но понимал, что умирает.

Рут еще раз улыбнулась — уже без натуги. Острый взгляд Сойера скользнул по ее скривившимся в горькой усмешке губам. Он кивнул. Лаборатория пробудилась к жизни какофонией жужжания и писка. Когда закончилось питание, многие приборы еще работали. Лампы дневного света, поморгав, залили помещение ослепительным сиянием.

Безмолвный диалог между Рут и Сойером прервался. Альберт отвернулся. Его лицо, после минутной попытки силой воли удержать разбегавшиеся мысли, обмякло.

Сосредоточенный взор создателя «аркоса» начал угасать.

Ди-Джей появился с небольшой сумкой на молнии, набитой компакт-дисками, и металлическим футляром размером с джентльменский портсигар. Он с гордостью продемонстрировал находку остальным. Спецназовцы тоже вернулись в лабораторию. Ди-Джей, ступая между ними, вызывал легкое — как ветер на поверхности воды — возмущение. Большинство, стараясь разглядеть, что он несет, делали несколько шагов следом.

Рут простила коллеге самодовольную ухмылку.

В футляре на подкладке из губки покоились шестнадцать вакуумных пластин толщиной не более ногтя. По сравнению с нанороботами, предназначенный для человеческих рук контейнер был просто астрономических размеров. Для удобства крохотные элементы смонтировали на углеродных пластинах.

Это был не «аркос». Фридман никогда бы не вынесла полностью запрограммированный наноробот за пределы герметичной камеры. И все-таки даже отдельные компоненты могли помочь составить цельное представление о технологии, а базовые прототипы — с минимальными переделками — сыграть роль «вакцины».

На дисках обнаружились новые дивные секреты. Сойер насторожился, когда Ди-Джей показал ему ярко-розовую сумку с лупоглазым личиком «крутой девчонки» из одноименного мультика. На мгновение перед Рут возник образ настоящей Фридман — женщины, решившей раскошелиться и купить сумочку покрасивей вместо безликой стандартной модели.

— Двенадцатая серия, — передал Кэм. — Программа репликации — на дисках с двенадцатой серией.

Кто-то схватил Рут за руку, она подняла глаза. Вокруг Сойера толпилась кучка светло-коричневых костюмов, остальные поодаль собирались вытаскивать оборудование на улицу — сдвигали стулья в угол, отключали компьютеры от сети, отсоединяли клавиатуру.

Женщину держал за руку капитан Янг.

— То, что нужно? — едва слышно спросил он. Командир спецназа говорил с отключенной рацией. Он вплотную приблизил к ней лицо, что заставило женщину отпрянуть. Янг сделал еще один шаг навстречу и притянул ее к себе, прижавшись шлемом к шлему ученой. При непосредственном контакте звуковые волны проходили куда лучше.

— Нашли, что искали? — отчетливо повторил капитан.

Поколебавшись, Рут кивнула.

Янг кивнул в ответ и, отпустив ее руку, потянулся к выключателю рации на поясе. Его голос заполнил общий канал связи: «Зеленый, зеленый, зеленый…» Капитан сдернул с плеча винтовку.

 

27

Кэм, услышав странный сигнал, удивленно поднял голову. Половина солдат синхронным жестом вскинули сжатую в кулак левую руку. Иначе как разобрать, кто там под костюмом — свой или чужой? Взяв оружие наизготовку, спецназовцы окружили остальных солдат.

— Что за… — воскликнул было юноша, но его голос потонул в шумной неразберихе на общем канале.

— Не двигаться! Мать вашу, я сказал, не дви…

— Вы с ума сошли…

— Не двигаться!

— Эй, Троттер…

— Не дергайся!

Захват прошел гладко и занял всего несколько секунд. Не иначе, поступил какой-то сигнал, но Кэм не сообразил, что им послужило. Каждый из группы захвата, как по волшебству, очутился рядом с одним из морпехов, у всех нападавших руки оказались не занятыми, в то время как остальные были нагружены мониторами, витками кабеля и стопками электронных приборов.

Каждый спецназовец приставил к голове солдата девятимиллиметровый «глок» и первым делом, даже не потрудившись забрать висевший в кобуре пистолет, отключил рацию противника. Проводка рации была надежно укрыта под костюмом. На поверхности оставался только короткий шнур, ведущий к пульту управления на левом бедре, что позволяло подсоединить шлемофон к другой системе связи, например, с самолетом. Группа захвата фактически превратила морпехов в глухонемых.

Кэм замер, в замешательстве, смятении, гневе. Он впитывал происходящее вокруг, как организм — кислород. Включилось рефлексивное, непосредственное, животное мышление, лишенное какой-либо логики или эмоций.

Он выполнил внутренний приказ — пригнувшись, метнулся вбок, как идущий на перехват крайний защитник.

За несколько проведенных вместе часов Кэм научился различать своих спутников — по крайней мере, некоторых — даже в их одинаковых костюмах. Дэнсфилда он узнавал по росту, Олсона — по грязи на рукаве, Эрнандеса — по чеканной поступи и привычке держаться в середине группы. Инстинкт подсказывал, что захват произвели спецназовцы, а в беде оказался майор с его людьми. Будь у него время, Кэм мог бы убедиться, пересчитать. На пятерых захваченных приходилось пять нападавших плюс чуть в стороне еще двое с автоматическими винтовками — грозными черными кусками металла — в толстых рукавицах. Но сейчас было не до подсчетов. Юноша понял, что о нем на время позабыли.

Ближайший человек с винтовкой — капитан Янг — стоял в трех шагах от Рут, направив ствол М-16 в потолок. Он повернул голову в шлеме, повторяя условный сигнал: «Зеленый два, зеленый два…»

Кэм врезался в него плечом, обхватил капитана поверх рук, как заправский крайний защитник.

— Не-ет! — раздался женский голос.

Потом наперебой — голоса мужчин:

— Какого…

— Черт!

— Берегись!

М-16 с грохотом выпустила четыре пули в пол. Стреляные гильзы ударили Кэма в грудь, когда он сбил капитана с ног.

В замкнутом пространстве лаборатории грохнул еще один выстрел — громче прежних. Кэм рухнул на капитана сверху. Из-за воздушных баллонов тело Янга выгнулось навстречу Кэму, удар получился жестким, и офицер не оказал сопротивления, когда юноша вырвал у него из рук М-16.

Оскальзываясь, Кэм встал на четвереньки, одной рукой поднял винтовку. Выстрелить он не мог. Пальцы сжимали защитную скобу спускового крючка между рукояткой и магазином, не попадая в нее.

Мозг произвел мгновенный расчет: палец вот-вот скользнет по гладкому металлу на спуск, от пяти пар костюмов осталось четыре, четверо против пяти… Эрнандес и морпехи использовали неожиданный поворот событий для контратаки. Один из солдат скорчился на полу. Еще один плюхнулся задом на пол. Но где второй человек с винтовкой?

Внезапно в лицевой щиток Кэма врезался чей-то ботинок. От удара челюсти сомкнулись и голову развернуло в сторону. Он выронил М-16 и упал на спину. Баллоны с воздухом больно врезались в лопатки, но эпицентр боли находился в неестественной шишке под верхней губой. Подгнившие зубы вырвало вместе с деснами двумя огромными, неправильными комками. Они водорослями повисли на обломившихся корнях, от кашля щиток забрызгало каплями крови.

Солдат с винтовкой стоял над Кэмом, направив на него оружие.

— Стойте! Он ничего не знает! — Рут находилась всего в паре шагов от спецназовца, но все равно бросилась к нему и бешено замахала все еще сжимавшей лэптоп рукой у него перед носом.

Надо быть очень смелой, чтобы лезть на рожон под дулом винтовки. И что это она говорит?

— Он не знал! Ничего не знал! Он нам нужен!

Солдат с винтовкой застыл в угрожающей позе. Кэм тоже боялся пошевелиться, распластавшись поверх баллонов. Ладони сами по себе сжимались от неудержимого желания дотянуться до лица. Грудь и руки свело от страха — господи, а вдруг мой костюм порвался?

Наступила тишина. Кэм сглотнул кровь. Тодд прятался за спинкой инвалидной коляски Сойера. Ди-Джей отошел на несколько шагов подальше от остальных за угол герметичной камеры.

В словах Рут не было смысла.

— Стойте, он не знал! — лепетала она. Сбоку раздался шорох — капитан Янг, коротко и отрывисто дыша, поднялся с пола.

— Она права, — задыхаясь, произнес он. — Он нам нужен.

Раздался новый голос:

— Зеленый, зеленый, что происходит?

— Зеленый два, зеленый два, у нас все в порядке… — ответил Янг. Кого он оповещает? Еще одну группу солдат? Нет, у пилотов, ждущих на другой стороне города, есть РЛС. Они бы предупредили Эрнандеса. Пилоты!

Ну конечно! Пилоты — на стороне нападавших и отрезали связь с Колорадо по первому условному сигналу Янга.

Они хотят заполучить нанотехнологию. Другого смысла устраивать захват не было. Но зачем ее похищать? Что они могли потребовать взамен? Не деньги же…

Вот сучка! Коварная сучка!

Рут с самого начала использовала его вслепую, улыбалась, за ручку держала, а ведь все знала…

Кэм выгнул спину, ощущая режущую боль в позвоночнике. Сквозь пятна крови на щитке он разглядел, чем закончилась схватка.

Сложившееся пополам тело принадлежало капралу морской пехоты Руггиеро. Кэм узнал его лишь по висящему на боку планшету — лицевой щиток солдата покрывала сетка трещин пополам с кровавыми ошметками. Когда Кэм сбил с ног капитана и тот непроизвольно выпустил очередь, у охранявшего Руггиеро спецназовца дрогнула рука. Девятимиллиметровая пуля разнесла голову морпеха внутри шлема.

У другой стороны тоже был пострадавший. Сидевший на полу солдат по фамилии Троттер теперь поднялся и потирал шею. Но его товарищи в момент атаки Кэма держали оружие наизготовку и потому быстро взяли верх.

Теперь противников разделяло тело мертвого солдата на полу.

Фигуры в коричневых костюмах стояли на прежних местах — пятеро против четверых, — но теперь они отодвинулись от трупа Руггиеро. Кэм понял, что их охватил такой же ужас, какой ощущал он сам.

— Вот черт! — вырвалось у Олсона. Он один не держал на мушке пленника-морпеха. Сержант опустил пистолет ниже линии пояса, словно стеснялся оружия. — Черт! Я не хотел… я…

Не имея возможности говорить по рации, Эрнандес гаркнул во весь голос:

— Что вы делаете, Янг? Собрались перебежать к сепаратистам?

— Мы не хотели причинять вред твоим ребятам, — ответил капитан.

— В жизни не подумал бы, что ты способен на предательство!

— Богом клянусь! Мы никому не желали зла.

Рут по обыкновению влезла в разговор: «Вы не понимаете!» Она водила головой из стороны в сторону, пытаясь определить, где стоит Эрнандес, но тут же повернулась к Кэму:

— Мы не могли поступить иначе. Без нашей помощи люди не получат вакцину. Это их единственный шанс.

Эрнандес пропустил ее слова мимо ушей.

— Пилоты с вами заодно?

— Извини, майор. Клянусь… Не пытайтесь сопротивляться, и мы вас не тронем.

Тревога и сомнения нахлынули на Кэма и сплелись в один клубок с чувством вины. Его захлестнули эмоции. Единственный шанс? О чем это она?

— Ничего у вас не выйдет, — констатировал Эрнандес с таким спокойствием, словно сам держал остальных на мушке. — Раскиньте мозгами. Куда вы отсюда побежите? Какой бы маршрут вы ни выбрали, вас догонят истребители. А если сможете сесть, пришлют наземные войска.

Капитан отвернулся и скомандовал:

— Свяжите их лентой по рукам и ногам.

— Победа вам не светит.

— Олсон, ты слышал мой приказ?

— Т-так точно, сэр! Слышал.

Все еще оглядываясь на труп Руггиеро, мастер-сержант Олсон выбросил вперед левую руку, словно опять пошел в атаку: «Шестеро — слушай мою команду».

Олсон, отключившись от общего канала, принялся руководить разоружением морпехов. Спецназовцы поодиночке снимали с них не только кобуры с пистолетами, но и поясные ремни с сумками для запасных обойм.

— Проследи за ними, — приказал Янг. Боец наконец отвернул ствол М-16 от живота Кэма и отошел к группе Олсона.

Рут, потеряв равновесие, опустилась на колени.

— Я хотела сказать…

— Вот это, блин, наворотил! — вслух выругался Янг. Скорее всего, он имел в виду себя и своих людей, потому что даже не посмотрел на Кэма.

— Лидвилл собирался присвоить вакцину, — начала объяснять Рут, но юноша упрямо, боясь встретиться с ней глазами, смотрел на Янга. Еще один человек погиб и опять ни за что ни про что.

Кэм ощупал языком дыру в деснах, ниточки мяса, глубоко застрявшие твердые кусочки эмали. Его мутило от приторного привкуса собственной крови.

Он кашлянул.

— А чего они…

Янг тоже опустился на колени по другую сторону от Кэма. Капитан вытащил свой пистолет и покачал им перед носом юноши, затем левой рукой потянулся к его поясу.

— Что вы делаете? — воскликнула Рут. Понизив голос, она перешла на невнятное бормотание. — Я ему сейчас все объясню!

Янг отключил рацию Кэма со словами «Я не могу оставить его на связи».

— А кто тогда будет передавать, что сказал Сойер? Он же не знал. Дайте мне объяснить. Ведь можно договориться. Без них трудно создать…

— Нет уж! Мы здесь не станем задерживаться. Вы что, серьезно?! Я думал, вы комедию ломаете, чтобы выиграть время для подготовки захвата.

— Мы не можем сейчас уйти. У нас не будет другого шанса.

— Доктор Голдман, мы погрузим все, что скажете.

— А если что-нибудь сломается? Если потом выяснится — оставили маленькую программку, без которой ничего не выйдет?

— Но вы же знаете, что мы не можем здесь долго оставаться.

— Два часа! Дайте нам хотя бы два часа, как предлагал Эрнандес. Ведь в Лидвилле пока не знают, не так ли?

Янг замолчал, очевидно поняв, что Кэм сидит слишком близко и все слышит. Больше они не смогут ему доверять. Вспоминая случившееся, обдумывая свою ошибку, Кэм заметил, насколько эта беседа была похожа на ту, что Рут недавно вела с Эрнандесом. На маниакальную одержимость женщины Янг отвечал таким же отеческим терпением.

Нет, ей действительно не занимать смелости.

— Похоже, все вышло, как было задумано, — с расстановкой ответил Янг. — Они пока молчат.

— Тогда мы в безопасности, — наседала Рут.

— Вы, кажется, не понимаете, как мы рискуем. Нам надо вернуться к самолету, заправиться и сделать еще много чего, прежде чем сможем подняться в воздух.

— Лучшей возможности не представится. Нельзя ее упускать. Это ведь… все, за что мы боролись. Ну, пожалуйста…

Кэм едва не присоединился к Рут, и Янг это заметил. Его глаза сузились, он поднялся и отошел в сторону от обоих.

— Хорошо. Мы останемся до очередной замены баллонов. Но не дольше!

— Что?! Это ж не больше полутора часов!

— Разговор окончен!

Однако ученые все еще продолжали работу и через двадцать минут после замены баллонов. Янг приказал им собрать вещи и начал подгонять к выходу — «Пора уходить!», но Рут и Ди-Джей едва обратили внимание на его слова. Ими овладело радостное возбуждение, и капитан сдался.

Кэм подумал, что Эрнандес, останься он во главе отряда, скорее всего не позволил бы ученым задержаться. По сути, нанотехнологи устроили свой собственный мятеж. Янг, в отличие от майора, не чувствовал за собой морального права командовать ими. Он мог бы отключить питание или выволочь гражданских из лаборатории силой, однако не меньше других хотел, чтобы те добились успеха.

Пока Ди-Джей и Тодд запускали рабочие системы, Рут отключила рацию и, прижав свой шлем к шлему юноши, с серьезным лицом рассказала о причинах заговора, попытках создания нового оружия в Лидвилле, о тысяче шестистах американских граждан, убитых в Уайт-Ривер, об опасениях, что политики используют вакцину для порабощения планеты.

— Геноцид без палачей, — закончила она рассказ. — Ненужных людей оставят подыхать естественным путем, нужных — навечно в рабство.

Кэм попытался убедить ее в своей поддержке, но кто теперь ему поверит. Несмотря на нехватку людей, Янг назначил Иантуано охранять юношу, чтобы тот ненароком не подсоединил рацию и не предупредил Лидвилл или не бросился на одного из ученых.

«Красный, красный!» По этому сигналу Янга летчики на другой стороне города восстановили релейную связь с Колорадо. Отряд не выходил в эфир всего четыре минуты. Все это время пилоты сообщали, что работают над устранением мелкого повреждения релейной станции. Никто пока не встревожился. Миссия проходила по намеченному плану и в установленное время, ничто не предвещало осложнений.

Летчиков не подвели актерские способности. Лидвилл теперь больше волновало, чем заняты ученые. Их осыпали вопросами, требовали подробного описания всех действий. Ди-Джей, Рут и Тодд то перебивали друг друга, то вдруг замолкали, погрузившись в свои мысли. Рут старалась говорить меньше всех, при каждой возможности переходя на жесты.

Планом предусматривалось продолжать спектакль, если получится, до полудня, до того момента, как С-130 улетит в противоположном от Лидвилла направлении.

Майор Эрнандес докладывал обстановку собственному начальству каждые полчаса. Пока он говорил, капитан спецназовцев держал на прицеле автоматической винтовки не его самого, а остальных морпехов. Янгу явно претила эта роль, но он поклялся, если Эрнандес их выдаст, пристрелить его, но прежде перестрелять у него на глазах всех подчиненных.

Несмотря на безопасную паузу в сорок минут, приходилось также ломать комедию для спутников. Захват был произведен чисто, под крышей, его не засечь с орбиты. Но стоило «глазам» вновь оказаться над заговорщиками, из Лидвилла могли спросить, почему доклады не соответствуют происходящему на земле. Поэтому спецназовцы рвали жилы, бегая из лаборатории к прицепу с тяжелым грузом, чтобы казалось, будто работают не семь, а двенадцать человек.

Кэм пока не успел разобраться в собственных мыслях. Так много событий за такое короткое время! Правда, его помощь теперь требовалась все реже — Сойеру почти перестали задавать вопросы.

Разочарование юноши граничило с ужасом. Он горячо желал принести пользу, но вся подготовка была проведена еще до вылета, в Колорадо. Последние штрихи Рут добавила на лэптопе — она трудилась почти всю ночь и утро.

Он понимал одно — работа ладилась. И то хорошо! Но все-таки обидно, когда тебя отодвигают в сторону. Конечно, где ему тягаться с учеными, но сейчас он перестал быть для них даже полезным орудием. Все, что он еще мог сделать, — это назвать вслед за Сойером содержимое каждой вакуумной пластины. Он также по буквам продиктовал два пароля для компьютеров: «крутая_дев» и «мар12» — день рождения любимой племянницы Кендры Фридман.

Сойер, казалось, тоже переживал, что без него вполне обходятся, но еще больше терял в чужих глазах, выдавая каждую толику полезной информации вместе с ворохом никому не нужных подробностей: как звали племянницу, как часто она приезжала в гости. Он клекотал, шумел и всячески пытался привлечь к себе внимание, непрерывно скреб здоровой рукой о поручень коляски.

Ученые дважды вскидывали руки в ликующем жесте. Рут несколько раз усмехалась, довольная, и выкрикивала «ага!» так, что было слышно всем вокруг.

Кэм смотрел и ждал. Болели разорванные десны, ныли ссадины на спине, руках, груди и подбородке. Мучила тупая боль в зарубцевавшихся ранах на лице и теле. Бурчание в животе вызывало гадкие воспоминания.

Рабочий лазер — три неказистых на вид массивных блока размером с холодильник — предстояло вытащить через воздушный шлюз, не повредив соединительные шнуры и трубки. В третьем кубе, на белой консоли с панелью-сеткой, клавиатурой и двумя джойстиками, не хватало плоской вставки для образцов.

Работа ученых совсем не выглядела героической — стучат по клавишам, терпеливо смотрят на экраны, переговариваются с Лидвиллом.

Почти два часа назад Ди-Джей вставил пару вакуумных пластин в тонкий язычок, выехавший из консоли наподобие лотка для компакт-дисков. После ввода под герметичный колпак и тщательной дезинфекции пластины аккуратно вскрыли. Лазер был также оснащен точечными атомными манипуляторами и сканирующим зондом. Ди-Джей запустил программу автоматического извлечения и установил заготовку «аркоса» из первой пластины рядом с компонентом теплового нанодвигателя из второй.

Работа требовала предельной точности. В каждой пластине хранилась дюжина образцов общего типа, которые чуть-чуть отличались друг от друга, потому что были сделаны вручную, а не методом саморепликации. Первые три фрагмента двигателя Ди-Джей отсеял.

Между тем Рут с Тоддом подсоединили ее лэптоп к лабораторным компьютерам и приступили к загрузке данных. Они также успели просмотреть несколько файлов Фридман, которые та хранила на обычных многоразовых сидишках.

Луч лазера для работы в крайней области ультрафиолетового спектра, несмотря на длинное название устройства, никто бы не смог увидеть, даже если бы его не прикрывал корпус машины. На мониторе он выглядел всего лишь искусственной черточкой, которая была тоньше линий, обозначавших решетчатые наноструктуры.

Толстые перчатки не позволяли использовать сенсорную панель управления. Поэтому Ди-Джей ввел параметры джойстиком и терпеливо ждал, пока лазер отрежет от компонента двигателя ненужные части, после чего дал команду поместить его в заготовку «аркоса».

Поправки пришлось делать шесть раз, пока микроскопическая деталька не встала на место. На это ушел один час и двадцать минут.

— Здорово! Просто здорово! — похвалила Рут.

Все еще выполняя резьбу, лазер начал менять молекулярный состав сердцевины наноробота. Убирая отдельные атомные частицы, ученые могли создать полутвердый микропроцессор с введенным в него алгоритмом репликации и ключом распознавания «охотника-убийцы», запрограммированный на поиск источника тепла.

Тут их подстерегали две опасности.

Во-первых, если где-либо в цепочку действий вкралась ошибка, ее нельзя было исправить, не начав все сначала. Частица должна работать с первой попытки, иначе весь труд — коту под хвост. Для еще одного захода потребовалось бы изготовить новый образец, и не исключено, что у Ди-Джея на создание гибрида ушло бы еще шесть попыток.

Во-вторых, согласно статистике, ошибки были неизбежны. Врезаясь в сердцевину наночастицы, лазер подрагивал, и свободные радикалы нередко повреждали невероятно тонкие соединения.

На стопроцентный успех нечего было и рассчитывать.

Главное, чтобы число ошибок не превышало критического предела — когда их детище начнет сборку себе подобных частиц, воспроизводя все заложенные в него дефекты, — чтобы это не сказалось на действии вакцины. Иначе она не победит чуму и окажется бесполезной.

После новой замены баллонов прошло двадцать шесть минут. Янг опять постучал по стеклянной перегородке герметичной камеры. Лишенный радиосвязи, Кэм не мог его слышать, но все было понятно без слов:

— Выходите!

— Сейчас-сейчас, — отозвалась Рут. — Я обещаю. Мы правда не можем остановить процесс травления без того, чтобы не…

Капитан опять забарабанил по стеклу. Его губы двигались. За спиной Янга два спецназовца тревожно смотрели в потолок, хотя освещение работало без перебоев. Неужели и вправду отключат питание?

— Что? Когда? — вскрикнула Рут пронзительным, испуганным голосом. Ди-Джей выскочил из-за консоли. Янг повернул голову. Кэм догадался, что капитан разговаривал с Иантуано.

Юноша стряхнул с себя оцепенение, отступил в сторону от спецназовца так, чтобы не наткнуться на коляску Сойера, и приготовился к сопротивлению.

— Что происходит?

— Вывози своего приятеля на улицу.

— Они ведь почти закончили.

— Быстро! Из-за гор показались два перехватчика.

 

28

Командование в Лидвилле все знало с самого начала. Как она сразу не догадалась! Джеймса не было среди хваливших ее и дававших советы по радио собеседников. На том конце просто тянули время. Джеймс не разбирался в технических тонкостях «охотников-убийц» и понятия не имел о создании наноструктур с помощью лазера, но как начальник лаборатории должен был присутствовать на сеансе радиосвязи.

Лидвилл отстранил Джеймса, чтобы тот не предупредил остальных, не понимая, что его отсутствие само по себе было сигналом тревоги. Рут, думая только о работе, уловила его слишком поздно.

Янг был прав. Им следовало вернуться к самолету без малейшей задержки.

А что, если «жучки» вставили прямо в костюмы? Нет-нет, микроустройства не способны передавать с такого расстояния. Очевидно, Эрнандес что-нибудь сказал, какую-нибудь безобидную, заранее оговоренную условную фразу.

— Янг? — Рут помахала рукой из-за перегородки камеры. — Янг! Вы отключили релейную связь! Дайте мне с ними поговорить.

Капитан обернулся:

— Все схвачено, док. Рвем когти!

Кэм уже выкатывал коляску с Альбертом из воздушного шлюза. Тот пытался хвататься за стенку, юноша отбрасывал его руку прочь.

— Послушайте, у нас есть идеальный заложник! — воскликнула Рут.

— Вы серьезно? — Янг тряхнул головой — не в знак несогласия, а от досады. — Иантуано, всех на улицу!

— Есть!

— Стойте! — хлопнула по стеклу ученая, но капитан Янг уже направился в дальний угол главного зала, где у стены сидели пленники с обмотанными серебристым скотчем руками и ногами.

Боже! Он ведь поклялся, что пристрелит их на месте.

— Янг! Я не это имела в виду! Мы захватили нанороботов и оборудование!

Капитан не ответил. Общий канал связи молчал. Какой частотой пользовался Олсон? Рут лихорадочно защелкала тумблером. Шум. Опять шум. Вторая полоса частот — командный канал. Пилоты трансляцию не отключили.

— …вайтесь! Повторяю: немедленно сложите оружие и сдавайтесь майору Эрнандесу, — Лидвилл говорил холодным, лишенным интонаций женским голосом. — Продолжать кровопролитие нет смысла.

— А я вам повторяю! — ответил Янг. — Не подходите!

— Сдавайтесь, капитан.

— Отвалите! Мы скорее взорвем лабораторию. Ясно? У нас столько канистр с горючим, что хватит на приличный фейерверк. Так что не суйтесь! Вы же не хотите…

Небо над зданием содрогнулось от рева и звуковой волны двух F-15 «Игл».

…Лидвилл послал несметные силы. По крайней мере, так они утверждали. Пилоты на другой стороне города подтвердили, что вслед за истребителями из-за гор выплыл С-150. Из Лидвилла со злобным удовлетворением сообщили, что на борту транспортника — шестьдесят человек.

Янг повторил свою единственную угрозу взорвать лабораторию и приказал пилотам отключить релейную связь. «Сможете блокировать наш участок автострады, поставив самолеты прямо посредине?» — спросил он.

— Уже ставим.

Рут заметила, что летчик не обращался к капитану по званию и не называл его «сэр». Что бы это значило?

Ближайшее удобное для посадки место находилось в аэропорту деловой авиации, в восьми километрах от автострады, на которую высадился их отряд. Все подъездные пути намертво забиты машинами. Четверть часа уйдет на то, чтобы добраться от сьерры до города, еще десять или больше минут — на высадку.

— Мы успеем вернуться раньше, чем они станут на тормоза, — крикнул Янг.

Но Рут не покидали сомнения. Даже если их не захватят на земле и сепаратисты окажут поддержку с воздуха или подоспеют на выручку канадские ВВС, разве Лидвилл позволит кому бы то ни было похитить «аркос»? Люди, которыми движет алчность и страх, вряд ли поймут, что распространение нановакцины и им принесет пользу. Обезумевшим воякам и политиканам невдомек, что вакцина спасет не только врагов, но и их самих.

Тихоход-транспортник можно было сбить одной-единственной ракетой класса «воздух-воздух».

С криком «нет!» Рут бросилась назад, прочь от Иантуано, загребая воздух здоровой рукой.

— Нам рано уходить! Если не довести дело до конца, у нас вообще ничего не останется…

Капитан поймал ее за запястье.

— Да вы с ума сошли! Нам нельзя задерживаться ни на минуту!

— Закончил! Закончил! Теперь только запечатать! — заголосил Ди-Джей. Рут, переступая с ноги на ногу, своим телом загораживала консоль от Иантуано.

— Дайте зафиксировать прототип, иначе все пропало!

— Доктор! Уходим!

— Слушаюсь, — воскликнул Тодд. — Сэр, видите? Я уже иду!

— Готово! — выкрикнул Ди-Джей. — Сейчас только вытащу…

Капитан Янг подскочил к камере с внешней стороны, держа на сгибе руки винтовку, и бухнул кулаком по стеклу. Два спецназовца устремились внутрь через воздушный шлюз. Кэм вез Сойера к выходу из главного зала и притормозил, вполоборота наблюдая за сценой.

— Не знай я вас получше, подумал бы, что вы заодно с противником, — Янг попытался поймать взгляд Рут за стеклами щитка и перегородки камеры.

Та смотрела на него с вызовом.

— Какой бред!

Ди-Джей остановился рядом с ней, подняв сжатый кулак:

— Дело сделано, видите? Образец у нас есть. Дайте убедиться, что мы забрали все программы, и можно выступать.

— Только быстро! — Янг плавно взмахнул рукой, как постовой, регулирующий движение. — Нам еще лазер надо погрузить, не мешайтесь под ногами!

Солдаты втащили в камеру тележку на колесах. Ни одна из составных частей лазера не весила больше 90 килограммов. На тележке лежал толстый синий цилиндр, не похожий на баллоны с воздухом. От него отходил свернутый кольцом шланг с тонким почерневшим наконечником — сварочный аппарат.

— Осторожнее разбирайте! — попросила Рут.

— Док! Все, что не успеем погрузить за пятнадцать минут, останется здесь.

— Если нечаянно перережете линии охлаждения, мы ни за что…

— Пятнадцать минут!

— Я им подсоблю! — вызвался Ди-Джей. — Покажу, где резать. Провода повыдергиваю, где можно.

— Вот это дело! — похвалил капитан.

Один солдат уже помогал другому надеть сварочную маску поверх защитного шлема.

Рут в нерешительности застыла на месте, в мозгу роились противоречивые мысли. Третья часть системы — блок питания и компьютерное управление — была связана с остальными лишь пучками кабеля. Их можно просто оборвать. К сожалению, вторая часть — система охлаждения, вентиляции и фильтрации — сочленялась с первой толстыми трубками. Если их перерезать, охлаждающая жидкость выльется наружу и повредит систему дезинфекции образцов. Но лучше так, чем, сбивая болты, поломать лазерную оптику первого блока.

Ученая схватила свой лэптоп, Тодд подбирал сидишки, Ди-Джей сунул футляр с вакуумными пластинами в нагрудный карман и застегнул молнию. Рут бегом бросилась к воздушному шлюзу, Тодд побежал следом.

До того, как они получат надежную вакцину, потребуется провести немало испытаний и корректировок, но с учетом ограниченности запаса воздуха никто на их месте не смог бы сделать больше. Весь процесс, возможно, придется повторить еще раз пятьдесят. На это уйдут не дни — недели. Рут закрыла глаза и мысленно выругалась.

Смысл проверять частицу на месте, конечно, был, но им следовало остановиться сразу, как только нашли базовую заготовку. Может быть, еще успели бы заправиться горючим в международном аэропорту Сакраменто до появления истребителей.

Рут всерьез полагала, что она выше низменных побуждений вроде тщеславия и желания оставить след в истории, но все-таки не устояла перед искушением. Жажда опередить всех оказалась сильнее ее.

Пока они работали, страх не отпускал ни на минуту. Слишком многое напоминало о суровой действительности — липкая кожа под резиной костюма, вес баллонов с воздухом, затекшее от неудобной повязки плечо. Тем не менее, ученая настолько увлеклась, что, не задумываясь, в окружении пяти мужчин справляла малую нужду в подгузник.

Теперь она отчаянно молилась, чтобы бог дал ей возможность завершить начатое. Нет, не ради себя… Из-за ее эгоизма миллионы оставшихся в живых людей по всему миру могли провести грядущие тысячелетия в голоде и взаимной вражде.

«Боже, боже, боже», — повторяла она про себя в такт ударам сердца.

— Это — Дэнсфилд, прием! Зажигаю…

Рут, как дура, оглянулась. Три из четырех человек в герметичной камере, наоборот, отвернулись. Иантуано озадаченно приоткрыл рот при виде ее реакции. Взгляд Рут непроизвольно скользнул на четвертую коленопреклоненную фигуру в тот самый момент, когда из жерла сварочного аппарата вырвалось сине-белое пламя. Она зажмурилась.

«Боже, прошу тебя!»

Перед глазами поплыли цветные круги.

— Тодд, — попросила она, — проверь-ка прицеп. Я еще раз посмотрю, не осталось ли чего ценного, два глаза — хорошо, а шесть — лучше.

— Порядок!

— Давай помогу, — сказал Кэм. Он, не спрашивая разрешения, включил рацию. Рут замерла на месте, опасаясь за последствия. Но не станет же Янг возражать теперь, когда Лидвилл и так все знает?

Покрытое шрамами широкое лицо Кэма распухло, особенно верхняя губа, но его трудно было разглядеть полностью из-за брызг запекшейся крови в нижней части лицевого щитка. Сойер смотрел на нее из коляски снизу вверх, оскалившись, как испуганный шимпанзе. Видимо, тоже неосторожно глянул на огненную струю.

— Помоги им, ладно? — предложила Рут, махнув в сторону спецназовца, забрасывавшего оборудование на прицеп. — Не дай бог, что-нибудь уронят…

— Сейчас, — Кэм затрусил вслед за Тоддом, бросив Сойера посредине зала.

Рут прошлась вдоль длинного стола, озирая беспорядок. Будь у них несколько грузовиков, они бы забрали все, оставив одни стулья и настольные лампы. И все же другие приборы — пикоамперметры, генератор сигналов — не так важны…

Ученая заметила, что стоит в луже крови капрала Руггиеро.

Сжав руку в кулак, она заставила себя не отскочить в панике и лишь сделала шаг в сторону от стола, ступив на чистый участок пола. Подчиняясь инстинктивному любопытству, которое чуть не ослепило ее минуту назад, Рут снова посмотрела под ноги.

Солдаты, вытащившие труп Руггиеро наружу, размазали кровь по полу, оставив почерневшую липкую дорожку.

Капитан Янг отошел в дальний угол зала, куда он возвращался во время пауз, и вместе с часовым присматривал за пленниками, пока третий спецназовец обматывал их ноги новым мотком изоленты. У пленных и без того не было возможности сбежать. Зря только тратят время…

Рут попыталась нащупать переключатель рации, одновременно придерживая компьютер. Она не решалась выпустить его из рук ни на секунду.

— …сами виноваты. Теперь могли бы ехать вместе с нами.

— Вы что, собираетесь нас здесь просто бросить? — раздался голос Эрнандеса. Его рация тоже работала.

— У меня не хватит людей, чтобы следить за вами или возиться с лишним транспортом, — ответил Янг. — Так что увольте. Мы сообщим Лидвиллу, где вас оставили.

— А если нас не успеют вовремя забрать?

— У вас в запасе почти два часа. Вдобавок, прежде чем почувствуете первые симптомы, протянете еще столько же.

— Это как? Воздух в костюмах раньше закончится.

— Мы оставим вам нож. Вы сможете освободиться от пут и уйти через десять-пятнадцать минут.

«Так быстро не получится», — подумала Рут, но вслух ничего не сказала. Чтобы не распороть костюмы, пленникам придется резать путы с крайней осторожностью. Теперь до ученой дошло, почему спецназовец обматывал лишней изолентой не щиколотки, а голени и колени пленников, — освобождение потребует больше усилий и аккуратности.

— Погоди, — Эрнандес сбился на скороговорку. — Ты же знаешь: ученые в Тимберлайне смогут создать работающий прототип быстрее вас. Если вы передадите технологию мятежникам…

— До свидания, майор. Желаю удачи.

— …вы подвергнете опасности жизнь такого числа людей, что…

Янг опустился на колено и собственноручно выдернул штекер из рации Эрнандеса. Над майором склонился солдат из группы Янга с мотком изоленты. В другой руке он держал складной нож. Спецназовец перерезал провода рации у майора и морпехов, окончательно лишив их связи со своими.

Оставив Эрнандесу и его людям шанс выжить, капитан поступил одновременно и благородно, и разумно. Рут про себя одобрила его действия. Если бы Янг убил их, то и сами заговорщики не могли бы рассчитывать на лучшую участь в случае поимки.

А еще, оставив морпехов в живых, они выигрывали время; теперь противнику придется бросить часть присланных из Лидвилла сил на их освобождение.

До того, как машины тронулись с места, прошло еще пятнадцать минут. Части лазера едва пролезли через воздушный шлюз. Янг дождался, пока последний куб погрузят на прицеп.

Тени съежились и прижались к ногам. Солнце стояло почти в зените.

Первым на бульдозере двигался Дэнсфилд. Троттер стоял, опершись коленом на кабину водителя, выставив вперед ствол автоматической винтовки. Олсон занял место на корпусе бульдозера. Пятеро гражданских и четыре спецназовца набились в салон «джипа» и на прицеп, между погруженным оборудованием. Инвалидную коляску с Сойером приткнули в его задней части. На одном из блоков лазера со второй винтовкой сидел Иантуано.

Ньюкам тремя выстрелами из пистолета пробил обе покрышки и радиатор пикапа. Беглецы бросили на месте почти все привезенные с собой инструменты, захватив только баллоны с воздухом и герметичный колпак. Рут заметила, что в куче брошенного оборудования остались канистры с горючим, которыми Янг грозил взорвать лабораторию, если Лидвилл попытается в нее сунуться.

Капитан принял это решение, ни с кем не советуясь, и Рут переполняли смешанные чувства — гордости, грусти, тревоги, одиночества, но главное — ощущение правильности выбора. Плохо, если нанотехнология попадет в руки Лидвилла, но еще хуже — если не достанется никому. Янг явно не собирался уничтожать плоды усилий столь многих людей.

«Джип» едва тянул груз, но, даже продвигаясь вперед со скоростью сорок километров в час, они успели проехать бульвар Фолсом и свернуть на север по 54-й улице, прежде чем снова услышали рев истребителей.

Самолеты мелькнули над головой, небо задрожало. Зажатая между Ди-Джеем и Кэмом в задней части «джипа» — не на сиденье, а на краю борта, — Рут попыталась разглядеть, что творится вокруг, но вовремя опустила голову, чтобы не потерять равновесие.

Машина, подскакивая на кочках, проехала через смежные дворы, продвинулась немного в восточном направлении и снова взяла курс на север по 55-й улице. Миновав полквартала, они свернули на запад. Отсюда на протяжении девятнадцати жилых кварталов до самой автострады дорога оставалась прямой, как стрела, и Дженнингс поддал газу, чтобы не отставать от бульдозера.

— По времени укладываемся, — ободрил соратников Янг.

Прямо перед ними над квадратными силуэтами зданий появилась туша вражеского С-130. Рут чуть не свернула шею, вертя головой и пытаясь определить направление по солнцу.

Неужели заблудились?

— Где мы?..

Ее перебили чужие голоса:

— Черт! Они заходят… южнее аэропорта!.. прямо на нас!

Нет, группа не могла заблудиться. Они возвращались той же дорогой, что и прибыли. Значит, неуклюжий транспортник зашел с запада, а не от горных хребтов на востоке. Еще немного, и он появится прямо перед ними над автострадой.

Из грузового люка самолета посыпались вниз какие-то предметы. Канистры со «снежным комом»?

В легких Рут зародился и тут же умер крик. Нет, «снежный ком» не мог проникнуть сквозь защитные костюмы. Из чрева самолета падали обвешанные снаряжением фигурки людей. От каждой вверх устремлялись какие-то отростки, они, раскручиваясь, открывались на ветру. Парашюты!

Из-под хвоста С-130 на землю зигзагами спускались полдюжины прямоугольных парапланов.

 

29

Кровавые ошметки шлепнули по смотровому щитку Кэма. Дженнингса отбросило от рулевого колеса. Голова солдата резко, неестественно дернулась. Кэм вздрогнул и закричал, когда по улице прокатился звук выстрела.

Уже мертвый, в разорванном шлеме, Дженнингс ударился о спинку сиденья, снова качнулся вперед и завалился на руль. На скорости в пятьдесят пять километров в час «джип» отклонился влево и начал замедлять ход, но его по инерции толкал дальше тяжело нагруженный прицеп.

Ужас сковал тело Кэма, одновременно запустив в голове вихрь мыслей.

Возле перекрестка с 38-й улицей Олсон заметил застрявший на дереве зеленый парашют с расстегнутыми привязными ремнями — парашютиста и след простыл. Капитан Янг лишь пожал плечами и приказал продолжать движение. И так ясно, что их окружили и у противника — численное превосходство. Переговорив с подчиненными и сравнив наблюдения, капитан установил, что с С-130 высадились не менее сорока десантников — группа покрупней поджидала их впереди, группа поменьше заходила с тылу.

Янг надеялся проскочить наудачу, но смертельный огонь вели сразу несколько стрелков.

Расширившимися глазами Кэм смотрел, как в десяти метрах от них с крыши бульдозера кувырком слетел Троттер. Чуть дальше впереди из-за низкой кирпичной ограды и углов многоквартирного дома засверкали вспышки выстрелов — дюжина беспорядочных, как нервные импульсы, пуль защелкала по ущелью улицы.

Янг с пассажирского сиденья потеснил плечом труп Дженнингса и попытался выровнять руль. Маневр удался не до конца. Прицеп не опрокинулся, но капитан не смог увести машину в сторону от оказавшегося на пути красного микроавтобуса «тойота».

Они врезались в препятствие на скорости сорок километров в час. Правое крыло «джипа» смялось от столкновения с задней частью «тойоты». Обе машины покачнулись, более легкий «джип» развернуло и ударило о бок микроавтобуса.

Никто из пассажиров не был пристегнут. Дженнингс и Янг не могли надеть ремни безопасности поверх костюмов — мешали воздушные баллоны. Кэм и трое ученых примостились на бортике, как куры на насесте, свесив ноги на заднее сиденье.

При столкновении Кэма боком бросило на капитана. Тодд чуть не выпал из «джипа», но врезался спиной в бок «тойоты». Рут и Ди-Джей кубарем скатились на оказавшегося на полу машины Кэма. Чья-то рука больно придавила наушники к его черепу.

Прижатый к приборному щитку Янг ужом вывернулся и выпал наружу из боковой дверцы.

По рации слышался чей-то плач — кого-то еще подстрелили? Все дышали по-собачьи отрывисто и часто. Кэм переполз на освободившееся переднее сиденье и уже оттуда вывалился на асфальт. Тупые крошки безосколочного стекла перекатывались под локтями и животом, как речная галька.

Стукнувшись бортами, «джип» и микроавтобус застыли в форме скособоченной буквы «Т». Прицеп образовал с «джипом» и фургоном треугольный островок безопасности, защищавший пассажиров от огня противника. Небольшой грузовой фургон сейчас казался Кэму горой, закрывавшей его от десантников.

Но тут прямо над головой помятый бок микроавтобуса разорвала автоматная очередь. Пули застучали в борт «джипа» — тик-ток-ток.

— Прикройте! Прикройте! Хоть чем-нибудь! — крикнул Янг. Его стеклянный лицевой щиток от удара треснул в районе лба, один глаз был закрыт, кожа на виске и скуле — ободрана до крови. — Ньюкам!

Две минуты назад Кэм хотел попросить дать ему пистолет. У них было лишнее оружие, снятое с морпехов, но Янг, разговаривая с пилотами и, возможно, Лидвиллом, отключился от общей частоты, а поясные ремни с оружием остались у Иантуано и Ньюкама на прицепе.

Дженнингс! Оружие можно взять у Дженнингса.

Пока Кэм взвешивал эту мысль и поднимался на четвереньки, Янг и кто-то еще на прицепе открыли ответный огонь, делая редкие басовитые выстрелы из девятимиллиметровых «глоков». Капитан даже не пытался целиться и попросту палил из-под днища фургона.

Десантники ответили, и Кэм, осыпаемый осколками стекла вперемешку с ошметками краски, пластика и обивки, прижался к земле. Однако огонь противника был уже не таким плотным, как прежде. Юноша понял, что несколько десантников пошли на сближение и теперь залегли под пистолетными выстрелами.

Янг замедлил их продвижение, но надолго ли?

Кэм, преодолевая сковавший мышцы страх, приподнялся с асфальта. Земля не убережет. Лидвилл продолжал переговоры только для виду. Эта засада и есть их истинный ответ, Лидвилл готов рискнуть и подобрать все, что уцелеет после атаки, но не допускал и мысли выйти из схватки с пустыми руками. Если Кэма и остальных настигнут посреди улицы, можно рассчитывать только на пулю в лоб.

Оказавшись в непосредственной близости, десантники убьют их хотя бы ради самосохранения — ведь Янг обещал, что взорвет канистры с горючим.

Кэм прислонился к боку машины и обшарил труп Дженнингса. Пуля, срикошетившая от «джипа», заставила юношу вскрикнуть. Пробежавшая по корпусу машины дрожь отозвалась такой же дрожью в груди. Он снова лег на землю и подтянул к себе труп за шею.

Тодд все еще лежал внутри «джипа», прикрывая своим телом Рут и Ди-Джея. Он непрерывно бормотал, словно читал заклинание: «Тихо! Лежите тихо!»

«Опять защищает других, не щадя себя», — подумал Кэм.

Ньюкам с пистолетом стоял на прицепе в узком пространстве между компьютерами. Надежнее укрытия, чем драгоценное оборудование, пожалуй, не сыскать. Возможно, в Ньюкама просто боялись стрелять. Сойер, скорее всего, тоже уцелел при столкновении. Коляска находилась в задней части прицепа. А вот Иантуано куда-то пропал. Или снайперы сняли его первым же выстрелом, или ударом сбросило на мостовую.

— Сменить позиции! Направление на юг, вон за то белое здание! — уверенным командным тоном распорядился Янг, словно собирал толпу, которая разбрелась по всей округе, а не горстку людей на расстоянии нескольких метров друг от друга. — Где ученые?! Ньюкам, ты можешь…

Янг, заметив в руке Кэма «глок», замолчал на полуслове. Свободной рукой юноша вытащил из-под тела Дженнингса пояс с запасными обоймами.

Взгляд капитана остановился. Он перезаряжал и не успел бы выстрелить первым.

— Капитан?! Вот черт!

Ньюкам, очевидно, решил, что Янга ранили или убили, и после секундного замешательства взял командование на себя:

— Черт! Э-э… бежим к белому зданию!

— Они все еще в «джипе», — произнес Кэм, отвечая на вопрос Янга. Тот заговорил, даже не дослушав:

— Проследи, чтобы пластины с образцами не бросили. Ньюкам, дополнительные пояса сможешь достать? Бери все! Дальше двигаем на своих двоих.

Бросить оборудование было разумной мерой, которая задержит большую группу десантников. Сколько еще осталось до автострады? Хотя бы до 35-й улицы доехали?

— Ученые, слушать сюда! — отчеканил Янг. — Выходите со стороны водительского места. То есть, от меня — с противоположного боку. Бежим вон до того белого здания, не пересекая улицу, и возьмите с собой все ваше имущество — лэптоп, образцы. Ничего не оставлять!

Кэм попытался подсчитать в уме. Боже! От самолета их отделяло не менее семи кварталов — два вдоль и пять поперек.

— Иантуано, ты меня слышишь? — продолжал капитан.

— Слышу. Я за прицепом. Кажется, руку сломал…

— Понесешь Сойера. Скинь свою эмку Ньюкаму. Начинаем движение на счет три.

Семь кварталов! Если раньше не подстрелят.

Кэм выполз на животе за Янгом между прицепом и «джипом». Тодд плюхнулся на асфальт, за ним — Рут. Иантуано, пресекая сопротивление Сойера, трижды неуклюже ткнул его левой рукой в живот. Правая рука солдата не действовала.

— Где еще один? Где третий ученый? — рявкнул Янг.

Ди-Джей завизжал:

— Сдаемся! Надо сдаваться!

Он все еще лежал, скорчившись, в «джипе». Кэм его бы и не заметил. Времени не оставалось совсем. И все-таки Рут с Янгом, присев за машиной на корточки, продолжали убеждать труса, даже не видя его.

— Черт возьми! Бежать не так уж далеко, — крикнул ему Янг.

— Дойдем, не бойся! — подхватила Рут.

— Без лазера все равно ничего не выйдет, — скулил Ди-Джей.

— Главное — программа! — крикнула в ответ Рут. — Программа и образцы. Все будет хорошо, вот увидишь!

Иантуано бочком подобрался к ним вдоль прицепа с Сойером на плечах. Поверх фургона загрохотали отрывистые выстрелы из винтовки. Огонь вел один Ньюкам. Кэм кожей чувствовал приближение десантников.

Янг повернулся и быстро сделал по «джипу» пять выстрелов из пистолета. «Нет-нет, подождите!» — заорал Ди-Джей. Однако капитан целился не в салон, а в переднее колесо — пули продырявили покрышку и задели двигатель. На поломанной машине оборудование не увезешь. Десантникам придется долго с ней провозиться. Одновременно стрельба имитировала ответный огонь с прежней позиции. Ди-Джея выстрелы убедили так же быстро, как тычки в живот — Сойера.

— Подождите! — завопил ученый. — Я не могу! Я застрял!

— Помоги мне его вытащить, — попросил Янг, глядя в упор на Кэма. Юноша понял, что бросить Ди-Джея ему не позволят.

Поднявшись из-за борта машины, Кэм каждую секунду ожидал удара пули и ощущал себя стоящим на рельсах перед встречным поездом. Одним отчаянным усилием вырвав Ди-Джея с заднего сиденья и перетащив его на землю, юноша потянул плечевую связку.

— Зеленый, зеленый! Продолжаем движение в пешем порядке! — прокричал Янг.

Значит, пилоты по-прежнему ждут, остаются на связи.

— Мы — на прежней позиции, — дважды четко произнес офицер ВВС и потом добавил: — Возвращайтесь живыми, парни! Мы без вас никуда.

Заговорщикам повезло. «Какая сумасшедшая мысль в нашем положении», — подумал Кэм. Им повезло, что каналы радиосвязи не забили помехами. Группа была оснащена простенькими рациями. Лидвилл пошел бы на что угодно, чтобы заглушить местную связь, но десантники, очевидно, пользовались рациями такого же типа.

Передатчик на борту С-130 мог легко заполнить все диапазоны музыкой или белым шумом.

Но тогда и десантники ничего бы не услышали.

— Вперед!

Янг вывел их на открытый участок, «глок» запрыгал в его руке, выпуская пулю за пулей. Одновременно Ньюкам выскочил из-за микроавтобуса и подмел улицу впереди из М-16.

За ними, по-детски держась за руки, бежали Рут и Тодд. Но сначала они потеряли несколько драгоценных секунд, дрожа и мешкая, глядя то на Янга, то на бледные лица друг друга. Уже делая первые шаги, каждый из них все еще цеплялся взглядом за спутника.

Следующим, согнувшись под тяжестью Сойера, спешил Иантуано. Кэм, на ходу стреляя из пистолета, бежал рядом. Отдача подбрасывала руку, и пули ложились слишком высоко. Их прикрывал Ньюкам с автоматической винтовкой.

Ди-Джей выскочил из укрытия последним, хотя ему было приказано идти с Тоддом и Рут. Он, возможно, вообще не сдвинулся бы с места, но перспектива остаться наедине со своим ужасом оказалась страшнее. Неведомая сила подтолкнула его в спину, заставив бежать за группой.

— Подождите меня! Подождите! — кричал он.

От фургона до тротуара — три метра, еще шесть — до стены квадратного дома на четыре квартиры. Бульдозер и киоски частично заслоняли бегущих от десантников. Во дворе они окажутся под прикрытием накренившегося забора. Вот только пятеро атакующих подошли намного ближе, чем они ожидали.

В уши, как гул прибоя, ударил грохот винтовочных выстрелов.

Звук прекратился так же внезапно, как начался. Распластанный за бульдозером Олсон, несмотря на обильное кровотечение, не потерял сознания. Он перехватил М-16 Троттера и одной дикой очередью навскидку расстрелял целый магазин.

Ему удалось ранить трех ближних десантников. Двое других добили сержанта в упор.

Бойцы из Лидвилла были одеты в оливковые защитные костюмы с касками того же цвета, но вместо смотровых щитков лица прикрывали огромные очки, делавшие людей похожими на гигантских насекомых. Фигуры выглядели толстыми из-за бронежилетов и третьего баллона с воздухом.

В темные, верткие фигуры в десяти метрах от него Кэм не попал бы, даже стоя на месте. Лавируя и пригибаясь, он все же продолжал вести огонь и чуть не подстрелил вынырнувшего прямо перед ним Ньюкама. Юноша вовремя отдернул пистолет в сторону, но при этом потерял равновесие.

Янг, Рут и Тодд успели заскочить за угол здания, вслед за ними туда нырнул Ньюкам. Кэм споткнулся, чувствуя, как подогнулось колено. Еще два метра, один метр… Юноша плюхнулся на траву и мягкую землю, развернулся для стрельбы.

Большинство десантников — и занявших позиции, и выдвигающихся вперед — не могли достать бегущих, потому что в секторе обстрела задержалась группа их товарищей, застигнутая врасплох Олсоном. Несколько случайных пуль ударили в стену здания высоко над головой, но прицельный огонь прекратился.

Снайпер отыскал Иантуано — самую медлительную и крупную цель. Пронзенный пулей навылет, Сойер дернулся на плечах спецназовца. Иантуано рухнул на землю, проделав три четверти пути через двор. Капрал был достаточно близко, и Кэм мог разглядеть смятение в его глазах. Если та же пуля ранила спецназовца в шею или туловище, он уже не поднимется. Но, видимо, попав в Сойера, кусочек свинца изменил направление, отскочив от ребра, и лишь по касательной задел бок Иантуано. Боец приподнялся на обеих руках, не обращая внимания на перелом, и сгреб калеку в охапку.

Ди-Джей замешкался, пытаясь сообразить, с какой стороны лучше обойти капрала с Альбертом, и в конце концов перешагнул через ноги Иантуано.

Пуля снайпера попала ученому в локоть, откинув руку от туловища. Ди-Джей крутнулся, словно пытаясь догнать и удержать ее на месте, и зашатался. Сделав несколько неуверенных шагов, он рухнул рядом с Кэмом.

Иантуано мог бы быстро перекатиться, преодолеть последний метр и тем самым спасти себе жизнь. Вместо этого, кривясь от напряжения, он попытался перехватить Сойера поудобнее и, лежа, отталкиваясь ногами от земли, потащил его вперед. Мокрые от крови рукавицы то и дело соскальзывали. Капрал опустил глаза на Сойера, и по лицу спецназовца пробежала тень печального сомнения, почти тоски.

Очередная пуля снайпера пробила шлем Иантуано.

Сойер умирал от полученной раны. Пуля вышла через низ живота. От жесткой резины костюма в месте выходного отверстия оторвался лоскут размером с кулак. Альберт беспорядочно колотил здоровой рукой по земле, но постепенно, на глазах у Кэма, это движение перешло в конвульсии.

Его бывший друг, лежа навзничь на баллонах с воздухом с закинутой назад головой, видел двор вверх ногами. Трудно сказать, мог ли он в этом положении разглядеть своих спутников. Горящий на изуродованном лице здоровый глаз мельком, не задерживаясь, скользнул по Кэму.

Сойера бросили подыхать, как животное. «Какой нелепый и одновременно справедливый конец», — мелькнуло в голове Кэма. Альберт Сойер заслужил мучительную смерть — за все, что он сделал, за эгоизм и дикую жестокость, но в то же время эти черты были источником его силы, воли к жизни. Характер Альберта не укладывался в готовые схемы.

Кэм оставил бывшего приятеля умирать в одиночестве и со всех ног бросился прочь.

Тодд помогал Кэму вести Ди-Джея. Тот спотыкался и норовил сесть на землю. «Не могу, не могу, не могу», — повторял он. Но то, что ученый еще был способен говорить, само по себе вселяло надежду.

Капитан Янг, даже не выглянув из-за угла, вышел из-под прикрытия здания и перескочил через боковую аллею. Он в открытую трусцой пересек почти пустую стоянку. Если впереди затаились десантники, всю группу ожидала неминуемая гибель. Единственное спасение — в скорости.

Рут передвигалась как пьяная. Баллоны с воздухом гирями давили на плечи. Она то ли подвернула лодыжку, то ли просто устала до изнеможения, но сносила боль молча.

— Не могу…

Ди-Джей получил страшную рану. Пуля перебила локоть, обломки кости пронзили мышцы, как осколки гранаты. Кровь капала, стекая по рукаву на бедро и ногу, забрызгивая Тодда. Кэм мог бы соорудить жгут из запасного ремня с боеприпасами, который Ньюкам нес, перекинув через плечо, как бандольер, но для этого пришлось бы сделать остановку. Такую роскошь они не могли себе позволить.

— Зажми другой рукой, — посоветовал Кэм. — Иначе истечешь кровью.

— Не могу, не могу…

— Почти дошли, — сдавленно произнес Тодд. — Почти дошли.

Его гарнитура сбилась набок, уперлась в шею и четко воспроизводила каждый толчок и шорох.

Ньюкам, передвигаясь неуклюжей, подскакивающей походкой из-за болтавшейся на бедре М-16, замыкал шествие.

— Тихо. Пока все тихо, — докладывал он. — Где же они?..

Спецназовец налетел сзади на Кэма и остановился.

За кварталом жилых домов открывался вид на окраину делового района, с которого они начали кружной путь к лаборатории. Улицы впереди были забиты машинами. Одни автомобили остановились прямо на дороге, другие — на тротуаре, третьи, объезжая заторы, пробили стеклянные витрины прачечных и книжных магазинов.

— Давай-давай-давай, — подгонял Ньюкам, подталкивая Ди-Джея в зад. Янг и Рут, забирая влево, успели на десять метров углубиться в застывший поток гладких разноцветных кузовов. Солнечный свет отражался от лобовых стекол, скрывая притаившихся внутри призраков.

— Пусти! — Ди-Джей освободился из хватки Кэма.

— Ты что? Мы же просто…

Лабиринт из машин выглядел еще более сложным препятствием. В узких промежутках невозможно держаться вместе, а Ди-Джей явно не желал идти дальше.

— Я не собираюсь подыхать ради вакцины! Отпустите меня!

Янг обернулся с середины улицы. Рут опустилась на капот синей малолитражки, шумно дыша в микрофон.

— Успокойся, — сказал капитан. — Пока чума начнет действовать, пройдет час, а то и два. Если не останавливаться, доберемся до самолета за десять минут.

— Они вас собьют! Ваш самолет собьют!

— Это мы еще посмотрим…

За Тоддом потащился скелет в истлевших тряпках. Ученый, вместо того чтобы смотреть под ноги, глазел на Ди-Джея и попал ногой в отверстие таза. Тодд всю дорогу осторожно придерживал коллегу за плечо, но тут рука сорвалась и чиркнула по раздробленному локтю.

— А-а-а! — развернувшись, Ди-Джей заехал своими баллонами в грудь Кэма, толкнув его на серебристый четырехдверный седан. Ди-Джей закончил разворот и приготовился бежать, но у него на пути вырос Ньюкам.

Кэм хорошо знал, как боль действует на разум. Она сейчас заслонила Ди-Джею весь мир.

Ученый замахнулся на солдата здоровой рукой. Тот пассивно принял удар, лишь приподняв ствол винтовки, создавая преграду для нападавшего.

Ди-Джей всхлипнул и с ненавистью яростно выкрикнул:

— Вас всех убьют!

— Вот черт! Ну и пусть валит! — огрызнулся Янг.

— Мы почти пришли! Ди-Джей! — пытался урезонить коллегу Тодд.

Ньюкам отступил в сторону, Ди-Джей проскочил мимо него.

— Стойте! — закричала Рут. — У него образцы!

Беглеца настигли через два метра, в тот момент, когда над головой пролетела пара F-15. Под оглушительный рев Кэм схватил Ди-Джея за комплект баллонов, а Ньюкам — за покалеченную руку. Ученый осел на землю, своим воплем перекрывая гул авиадвигателей.

— Я его держу! — выкрикнул Ньюкам, отвернув ствол винтовки в сторону.

Ди-Джей дергался, пока Кэм шарил по его нагрудным карманам, но не для того, чтобы помешать ему забрать образцы, а чтобы не упасть. Едва Кэм оставил его, он выпрямился и, волоча ноги и зажимая раненую руку здоровой, направился прочь.

Кэм напоследок обернулся с другой стороны улицы. Ди-Джей брел между машин.

Почему десантники не взяли их в кольцо? Конечно, лабораторное оборудование — большой куш, но у Лидвилла хватало людей и для погони.

— Зеленый? Слышите меня? — раздался голос пилота. — Зеленый! Зеленый!

— Вас слышу, — ответил Янг. — Мы на месте.

— Хреновые новости. Куча гадов подбирается к нам по автостраде.

Капитан остановился, вскинув вверх кулак, как будто другие могли потерять его из виду. Он шел впереди всех, и, кроме него, в каньоне между высотными зданиями не было ни души.

Когда остальные собрались вокруг командира, Рут опустилась на колени, ловя ртом воздух. Кэм оглянулся, прикидывая пройденный путь. Ньюкам тоже посмотрел назад. Похоже, они напрасно боялись — погони не наблюдалось.

— Сколько их там? — спросил Янг.

— Девять или десять. Они уже бегут к самолету, — сказал пилот таким тоном, словно извинялся.

— Вы не могли бы…

— Сопротивляться мы не будем, — ровным голосом сообщил летчик. Очевидно, эти слова в одинаковой мере предназначались людям, поднимавшимся на борт. — Нет, не будем.

С транспортника высадились порядка сорока — пятидесяти десантников. Пока отряд ехал на «джипе», Янг сообразил, что по меньшей мере еще десять человек из Лидвилла остались в резерве на борту С-130, если только их командиры не прибегли к обычному трюку и не завысили численность собственных сил. Из этих пятидесяти несколько бойцов могли покалечиться во время приземления. Янг заверил своих людей, что даже при десантировании в открытом поле из-за тяжелого снаряжения травмы получали около двух процентов личного состава. В городских условиях число несчастных случаев заметно возрастало. Принадлежность нападавших к элитным частям и спуск на парапланах вместо обычных парашютов не могли существенно повлиять на эту статистику. Воздух исчеркан линиями электропередачи, земля завалена каркасами машин — при удачном раскладе мобильность должны были потерять десять-двенадцать человек.

«Допустим, что нам не повезло, — предположил Янг, — и в строю остались сорок пять человек». Пятнадцать из них опустились в пяти километрах на востоке у лаборатории создателей «аркоса», чтобы отрезать пути отступления и подобрать все оставленные файлы и приборы. Они же освободят майора Эрнандеса и увеличат свои силы за счет его людей. Значит, засаду на улице устроили остальные тридцать.

Однако в Лидвилле правильно рассудили, что и двадцать человек из-за укрытий могли перебить почти весь небольшой, легковооруженный отряд. Пока тот ехал прямо под встречный огонь из засады, десять десантников уже спешили к самолету на автостраде.

Трое солдат, подстреленных сержантом Олсоном, возможно, стали главной причиной того, что Лидвилл распорядился сделать перегруппировку. Раненым требовалась медицинская помощь. Прицеп необходимо взять под охрану и отбуксировать. К чему рисковать солдатами в мышеловках высотных зданий? Ясно, что у беглецов рано или поздно кончится воздух. Их местонахождение тоже не составляло тайны — за ними, скорее всего, следили со спутников с того самого момента, как они покинули лабораторию.

Все кончено. Западня захлопнулась. То же самое чувство Кэм испытывал, когда нес на себе истекающую кровью Эрин, а до границы безопасной зоны оставалось еще тысяча двести метров по вертикали.

На потном, раскрасневшемся лице Рут Кэм увидел такой же притупленный усталостью ужас. Тодд тоже замер на месте. Он корчил гримасы, машинально пытаясь достать рукой в перчатке до носа под шлемом и почесать волдырь.

Капитан лишь покачал головой:

— Доложите высоту над уровнем моря.

— Может быть, пора сдаваться? — вкрадчиво произнес пилот. — У нас нет никакого…

— Доложите высоту над уровнем моря!

Что это, кодовое слово? Может быть, к ним летят на выручку самолеты мятежников и канадских ВВС? И скоро весь мир обрушится на головы чертовых преследователей, а местный бой превратится в небольшую войну, в которой полягут сотни, тысячи людей?

Кэм мысленно приготовился идти до конца.

— Последний ответ был утвердительным, сейчас — не знаю… — отозвался пилот. — Как только на экране РЛС появились F-15, связь со спутниками забили помехами. Теперь все равно поздно… Мы открываем люк.

— Отключить рации! — крикнул Янг. — Всем немедленно отключить рации! Иначе нас обнаружат по сигналу.

Кэм выполнил команду, но Тодд думал иначе.

— Сэр, — осторожно сказал он, — они нас и так уже обнаружили.

Ученый расставил руки и пожал плечами:

— Какая теперь разница?

Рут набросилась на коллегу:

— Если есть хоть небольшой шанс…

— Отключить рации! — повторил Янг. Ньюкам передал команду по цепочке и начал проверять поясные пульты управления.

— Отключаем! Отключаем!

Тодд разговаривал терпеливо, словно увещевал сумасшедшего. «Все еще пытается спасти товарищей», — сообразил Кэм.

— Даже если за нами прилетит новый самолет, нам ни за что не пробраться к нему незамеченными. Они все видят. Они смогут…

— Спутники выведены из строя, — сообщил Янг. Кэм почувствовал прилив сил.

Вот что значила «высота над уровнем моря»!

За тысячу километров от них, в укрепленном логове под названием Лидвилл, один человек, а может быть, два, совершили поступок, выдавший их с головой, — за работой шпионских спутников наблюдало не так уж много техников, и вычислить мятежников не составляло труда.

Дальнейшая судьба заговорщиков из центра управления — удачный побег или расстрел на месте — навсегда останется неизвестной.

Как бы то ни было, за истекший час кто-то ввел поправки в программу пяти КН-11 «Кихоул», контролируемых Лидвиллом, намеренно вызвав сбой в работе реактивных двигателей спутников, после чего те сошли с орбиты и сгорели в верхних слоях атмосферы.

— Лидвилл ослеп, — подытожил Янг, уводя группу на юг. Впереди на горизонте показалась горстка небоскребов.

У Рут открылось второе дыхание. Она держала темп, и только Тодда приходилось подгонять. Ньюкам по-прежнему шел последним, то и дело с едва слышным звоном постукивая ложем М-16 по воздушным баллонам ученого.

— Не ослеп, — возразил Тодд. — У них еще радар остался. Даже если ваш самолет долетит из Канады, его перехватят истребители.

— Самолета за нами не пошлют, — буднично ответил Янг.

— Что-о?! — Рут резко затормозила. — Тогда чего мы тут…

Янг жестом предложил укрыться за высоким бортом грузовика, прежде чем остановился и повернулся к спутникам. У него распухла щека. Тонкая трещина в смотровом стекле делила правый глаз на две части.

— В этом городском районе находятся три больницы и медицинский центр. Там достаточно сжатого воздуха, чтобы добраться до гор.

— Господи! — слово вырвалось прежде, чем Кэм успел опомниться. Восклицание выдало его отчаяние, но он предпочел бы его не показывать.

— Я понимаю, что план рискованный, — согласился Янг.

— Рискованный! — Тодд оглянулся на Кэма в поисках моральной поддержки. — Даже если патрубки на наших баллонах окажутся правильного размера, даже если мы сумеем перекачать воздух, избежав его заражения…

— Что-нибудь смастерим.

— …даже если найдем машину и загрузим в нее сто лишних баллонов…

Янг сохранял спокойствие, хотя мог легко пригрозить пистолетом или просто подойти и посмотреть в упор. Вместо этого он ровным голосом отчеканил:

— Ищешь предлог, чтобы сдаться? После того, как пятеро моих ребят отдали за вас свою жизнь?

— Это просто нереально, — неохотно вмешалась Рут, тоже поглядывая на Кэма. — Автострады забиты машинами. Вы представляете, сколько потребуется времени, чтобы выйти на безопасную высоту?

Кэм не торопился с ответом, ему в голову пришла новая идея.

— Горы слишком далеко! Пешком несколько дней будем топать. Мы даже не знаем, сможем ли выбраться из города.

— У нас в запасе — час. Два или три часа до того, как мы вынуждены будем сдаться.

Тодд опять потянулся к носу, уткнувшись пальцами в смотровой щиток.

— Может быть, отбить самолет? — предложил Ньюкам.

— Что ж теперь, сидеть сложа ручки? — Янг смерил взглядом каждого. — Надо подумать, что можно сделать.

— Я… Нет, они знают, что больницы — наш единственный шанс. — Тодд заметно дрожал. — Они их прочешут, заберут весь кислород, медикаменты, раз уж все равно прилетели…

— Ерунда! У них хватает собственных забот — собрать своих людей, погрузить оборудование.

— А что, если нас здесь просто бросят?

— Пожалуй, лучше самим сдаться, — медленно произнесла Рут. — Будет хуже, если нас поймают. И вы правильно поступили с майором Эрнандесом. Они нас не тронут.

— Они вас не тронут, — поправил Янг.

— Давайте хотя бы попробуем вак… — начал было Кэм.

Сзади раздался дикий скрежет, эхо крылатым зверем заметалось по улице.

К ним широкими шагами приближались две пары десантников, вторая пара следовала за первой с интервалом в одну минуту. Что было источником такого звука, оставалось только гадать: возможно, они оттолкнули с дороги открытую заржавевшую дверь машины, но шум спас беглецам жизнь.

Второй раз ее спас капитан Янг, подав знак, чтобы все молчали, пока не пройдет мимо первая пара. Двое замыкающих десантников были готовы расстрелять людей, посчитавших, что опасность миновала, и прежде времени выскочивших из укрытия. Капитан разгадал их тактику.

Офис офтальмолога с громадной витриной, зеркалами и увешанными очками вертушками — просторная комната ожидания заодно служила выставочным залом — был неудобен для игры в прятки. Входная дверь заперта, а в комнате с окном, обращенным на улицу, они бы наследили — пол покрывал толстый слой пыли. Беглецы сначала спрятались за мусорными баками, а потом проникли в офис через незапертую боковую дверь.

Десантники едва взглянули в их сторону. Мимо витрины промелькнула цепочка фигур-призраков и все.

— Что с вакциной? — спросил Янг. Он смотрел на Кэма, но вопрос предназначался Рут. — Ее уже можно использовать? Разве вы не говорили, что вам с ней еще работать и работать?

Вся группа уселась на твердом ковровом покрытии между стойкой и конторским столом. Со стен широко улыбались белокожие юноши и девушки. Плакаты можно было принять за рекламу причесок, если бы не сияющие неестественной голубизной, как сапфиры, контактные линзы.

Кэма охватило странное ощущение покоя. С каждой секундой оно все усиливалось. И те же эмоции отражались в твердом, серьезном взгляде Рут.

Обычно скорая на слова, женщина теперь молчала.

— Это всего лишь первое поколение, — нарушил тишину Тодд. — Лучше добежать до чертовой больницы, пока нас не обнаружили.

— Нет, ты был прав, — возразил Янг. — Ближайшая больница в пяти кварталах. Десантники шастают теперь повсюду. А вот к нам второй раз вряд ли сунутся — у них не хватит людей прочесывать такую территорию по несколько раз.

С улицы послышался рев улетавших на юг F-15.

— Здесь безопаснее, — закончил Янг, и Рут в первый раз за долгое время пошевелилась.

— Вакцина может сработать, — сказала она. — Если не подействует, то вреда тоже не причинит.

— Если не подействует, мы все заразимся! — воскликнул Тодд, судорожно тыча рукавицей в смотровой щиток. — Как ее вводить? Пластину целиком глотать, что ли?

— Вакцину можно вдохнуть.

— С чумой вместе.

— Естественно.

— А потом что? — поинтересовался Янг. Ньюкам поддержал его:

— Да, а остальным как быть?

— Если вакцина подействует, начнется процесс инкубации.

— Это еще что такое?

— Мы… — Рут потупилась. — Ее можно будет передавать от человека к человеку с физиологическими жидкостями. С кровью, например.

— Давайте на мне испробуем, — Кэм вытащил из нагрудного кармана футляр с образцами и протянул ученой, чтобы та выбрала нужный.

— Можно потянуть жребий, — предложила она.

Кэм отдернул руку с футляром: «Нет!»

— Это лишнее, док, — согласился Янг.

Кэм прижал сокровище к груди:

— Первым должен быть я.

— Ты не прав, — начала было Рут. — Мы все в одинаковом положении. Все одинаково…

— Я — самый подходящий кандидат. Кто лучше меня определит начальные признаки инфекции?

Зараза первым делом накапливалась в самых старых и глубоких ранах — в ухе, кистях рук.

— Я смогу определить, работает вакцина или нет, до того, как у вас закончится воздух, — напоследок сказал он.

Рут покачала головой:

— Хорошо, я согласна. Прости меня.

Кэму особенно понравилось, что ученая попросила прощения. Он, ободряя ее, пожал плечами и сказал:

— Мне терять практически нечего.

Зато как много можно выиграть! Такой же выбор он сделал, когда до их вершины доковылял Голливуд.

Кэму хотелось, чтобы его запомнили именно таким — готовым пойти ва-банк ради заветной мечты.

Громко щелкнули замки на воротнике защитного костюма, и когда юноша приподнял шлем, воздух с тяжким «ох!» вырвался наружу. Затхлый, застойный дух офиса был несравненно приятнее вони сопревшего под резиной тела. Рут посоветовала не дышать, но Кэм чувствовал это даже с закрытым ртом. Ноздри вбирали новый запах, как предвестие чуда.

— Готов? — спросила ученая. Тодд поднес к губам Кэма вакуумную пластину — из-за перелома руки Рут не могла выполнить операцию самостоятельно. Обе ладони юноши были заняты шлемом. — Один, два… давай! — скомандовала она.

Тодд, вложив пластину двумя пальцами в открытый рот Кэма, отломил ее кончик. Юноша сделал глубокий вдох. Следуя совету, он подержал пластину под языком и даже был готов проглотить ее.

— Теперь не дыши сколько сможешь, — Рут протянула лоскут крепкой материи, отрезанной от найденного Ньюкамом белого халата, в каких вели телепередачи светила медицины. Ученая предложила чем-нибудь закрыть лицо юноши и хотя бы ненадолго задержать атаку наночастиц.

Кэм привычно обмотал рот и нос пахнущим пылью лоскутом и сбросил комплект баллонов, внезапно почувствовав боль от ссадин и синяков на плечах, спине, а также животе и бедрах — там, где кожу натерло поясным ремнем. Ему захотелось стащить с себя костюм. Все тело ныло и чесалось. От него разило так, словно он нес на себе туалетную кабину. К сожалению, юноша был одет в одну футболку — чтобы не натереть голое тело баллонами — кроме нее, влажного подгузника, носков и обуви, другой одежды на нем не было. Не нашлось ее и в офисе.

Дело было не в стеснительности — он не мог снова подставлять застарелые раны наночуме, пусть даже отдельные частицы уже проникли под защитный костюм.

Вокруг воротника Кэма обмотали остатки халата. Янг забрал комплект юноши, трижды убедился, что вентили плотно закрыты, снял показания счетчика. Он проделал ту же операцию с баллонами Тодда и Рут, после чего он и Ньюкам поочередно проверили комплекты друг у друга.

Больше занять себя было нечем, оставалось только ждать.

— Сорок шесть минут, — объявил Янг. По истечении этого времени у Тодда закончится воздух, а у Рут он будет на исходе.

Кэм, нажимая на щеку поверх маски, выдавил из десен обломки зубов. Верхний клык отделился легко, коренной зуб зацепился за десну одним корнем, заставив Кэма зажмуриться от боли. Желудок свело судорогой от проглоченной свежей крови, началась икота. Как не вовремя!

Янг включил рацию, проверил разные частоты, пытаясь перехватить разговоры противника, но вещание велось лишь на одном канале, по которому беглецам предлагали сдаться. Капитан сперва отключил рацию, потом передумал и опять начал слушать эфир, расстелив перед собой карту, очевидно рассчитывая кратчайший маршрут к самолету.

Ньюкам бродил по офису, заглядывая в выдвижные ящики и шкафы в поисках чего-нибудь ценного. Внутри приемной стойки обнаружились банка «пепси» и два пакетика сырных крекеров. Из подсобки он принес поднос с масками для подводного плавания с пластмассовыми вставками под линзы. Одну из масок протянул Кэму.

Рут и Тодд сидели по обе стороны от юноши, словно охраняя его, стараясь не шевелиться и не тратить воздух зря. Тем для обсуждения хватало, но в то же время говорить было не о чем.

Никто не пытался делать вид, что разговорами можно что-то еще изменить.

В венах Кэма, во всех частях его организма сталкивались две лавины частиц — оставалось только гадать, кто возьмет верх: безудержно плодящийся, пожирающий ткани и порождающий себе подобных «аркос», либо истребляющая интервентов и добывающая из них материал для создания новых защитников нановакцина.

Даже если прототип вакцины работал как надо, поначалу «аркос», благодаря превосходящей численности, получал возможность свободно размножаться. Вакцина, однако, могла проявить свое действие и взрастить себе подобных только в присутствии чумы.

Отчего-то вспомнился Сойер и трудный год, который они провели вместе. Какие только мысли не лезут в голову…

«Если вакцина окажется совершенно неэффективной — это еще не самый худший вариант, — думал Кэм. — А вот если она сработает частично, лишь замедляя распространение чумы в организме, но не имея силы предотвратить летальный исход, его спутники будут ждать, надеяться до последнего и слишком поздно поймут, что обречены».

— Ну вот, — прервала поток его мыслей Рут.

— Что «ну вот»? — прислушиваясь к стуку своего сердца, ритму дыхания, Кэм совершенно позабыл о присутствующих. Неужели почти час пробежал?

Ученая поднялась:

— Приготовься. Нам остается всего пять-десять минут.

— А что надо делать? — спросил Янг.

— Дайте мне нож и какую-нибудь посуду.

— Времени прошло слишком мало, — возразил Тодд, трогая лицевой щиток. — Нельзя…

— Сколько можно сидеть и ждать!

— Кажется, работает… — тихо сказал Кэм.

Тодд сорвался на крик:

— Времени прошло слишком мало! Откуда ты можешь знать!

— Он прав, — согласилась Рут, но при этом устало скривила губы в улыбке, давая понять Кэму, что не отступит. Он был полон такой же решимости перед началом эксперимента.

— Как бы то ни было, доведем дело до конца, — сказала она, принимая нож из рук Ньюкама.

— Лидвилл передает, что они поставили дезинфекционные палатки для пострадавших, — сообщил Янг. — Без костюмов мы сможем двигаться намного быстрее.

Тодд понизил голос до шепота:

— Ты знаешь, каково это, когда «аркос» жжет тело? Наночастицы невозможно отключить.

— Я первая, — предложила Рут.

— Чем больше их накопится в тканях, чем дольше мы здесь проторчим… — мямлил Тодд, словно боялся произнести угрозу вслух. — Еще не поздно. Надо идти прямо сейчас. Пока не закончился воздух.

Рут опустилась на колено перед Кэмом, Ньюкам встал сбоку, подставив найденный в куче мусора старый, грязный бумажный стаканчик.

Кэм протянул левую руку. Рут вспорола рукав и сняла рукавицу. Кожу приятно холодил воздух. Юноша непроизвольно сжал мышцы. Рут заглянула ему в глаза, тот кивнул. На губах женщины опять заиграла жесткая, бесстрашная улыбка. «Интересно, что она увидела в моем лице», — подумал Кэм.

Ученая сделала глубокий надрез на подушечке указательного пальца юноши, затем — на среднем и безымянном. Боль почти не ощущалась, так как нервы в кистях его рук были повреждены.

Рут отстегнула замки на своем воротнике и сняла шлем. Курчавые волосы спутались и слиплись от пота. Она ненадолго прикрыла глаза и закинула голову — то ли наслаждалась свежим воздухом, то ли молилась.

Кровь, изобиловавшая частицами «аркос» и — при удачном раскладе — нановакциной, закапала на дно стаканчика.

Они приняли причастие.

 

30

Тишина опустилась на город. Ее нарушали звуки весеннего ветра, стук веток о стены зданий, глухой скрип построек, из которых уходил ночной холод, бестолковое жужжание мух, шорох муравьев и жуков.

В лучах утреннего солнца все предметы отбрасывали тени: высотные здания — квадратные, массивные; пальцы и ребра скелетов — крючковатые, похожие на когти хищных птиц.

Мимо ветром пронесло целлофановый пакет, он взлетел с потоком восходящего воздуха, но тут же безжизненно опустился вниз.

Рут Голдман стояла на балконе третьего этажа, до высоты которого поднялся пакет, и сама не зная зачем приветственно крикнула ему: «Эй!» Пакет спланировал вниз и повис на коробке кондиционера. Женщина отвела взгляд, пытаясь задержать в себе ощущение, вызванное случайно подсмотренным воздушным танцем. Столько эмоций при виде обыкновенного мусора — не смешно ли!

Рут вела вперед хрупкая и в то же время неугасимая надежда.

— Мы готовы, — произнес за спиной Кэм. Ученая кивнула, но не торопилась уходить с балкона, пытаясь унять эмоции. Кэм подошел и встал рядом. Женщина подождала, не скажет ли тот что-нибудь, но ее спутник лишь молча облокотился на перила, глядя на широкую улицу.

Рут хотела увидеть его улыбку, однако лицо Кэма скрывал капюшон. Две фигуры связывала странная симметрия — у обоих левая рука на перевязи, одинаковые капюшоны и маски, очки и перчатки.

Пятеро спутников провели в зачумленной зоне тридцать три часа. Преимущество теперь было на их стороне: они могли позволить себе ждать, а Лидвилл — нет.

По подсчетам капитана Янга, у десантников оставался приличный запас защитных костюмов, кислорода и авиационного горючего, однако цена погони резко возросла — самолеты были отозваны и улетели еще вчера вечером.

Заговорщики одержали победу. Нановакцина работала. В нее нужно внести еще немало усовершенствований, но даже первый прототип превзошел все ожидания. Может быть, приборы Фридман и Сойера были настроены точнее, чем они думали, а может, просто карты легли удачно и все получилось с одной попытки.

Временами они ощущали боль, особенно после еды. Каждая порция консервированных персиков и растворимого супа снова заносила в организм «аркос». Однако до сих пор никто не испытал более серьезных симптомов, чем легкое недомогание и слабый подкожный зуд. Рут подозревала, что они еще могли пострадать от чумы, нарвавшись на большое скопление «аркоса», на которое антитела не успеют отреагировать достаточно быстро. Как бы то ни было, их маленький отряд, в отличие от противника, получил способность свободно передвигаться в смертоносной среде.

Они победили и теперь могли позволить себе не торопиться.

Янг предупредил, что Лидвилл не отступится. Капитан предсказал, что вскоре появятся самолеты разведки. Кроме того, Лидвилл сохранил контроль над спутником тепловизионного наблюдения, два раза во второй половине дня пролетавшим над их районом. На открытой местности, при полном отсутствии животных и промышленных источников тепла, группу людей нетрудно будет засечь.

Однако теперь они могли не торопиться. С каждым днем шансы на спасение будут только расти — по мере удаления группы от Сакраменто преследователям придется постоянно расширять район поисков.

На другой стороне улицы целлофановый мешок отцепился от кондиционера и, кувыркаясь, перекатился через крышу магазина автозапчастей. Довольная, как ребенок, Рут протянула: «М-м-м…» Пакет спланировал вниз и опустился перед воротами для доставки грузов, где, притулившись к сетчатой ограде, сидели три скелета.

По бетонному покрытию к ним тянулись странные черные жилы; они канатом обхватывали кости лодыжки, взбегали по стене и пропадали за воротами. Муравьи! Что-то внутри склада — какой-нибудь химикат или резина — вызывало у насекомых дикий ажиотаж.

Накануне, до наступления темноты, путники искали еду и одежду, старательно обходя скопления муравьев. Ньюкам, открыв дверь одной из квартир, чуть не наступил в коричневое море копошащихся термитов. Пока не опустилась вечерняя прохлада, надоедали мухи. Кэм предложил сделать привал на ночь на третьем этаже офисного здания. Дом был кирпичный, и на случай экстренного отступления с обеих сторон имелись лестницы.

Насекомые попадались на каждом шагу, их подстерегали другие опасности в виде забитых машинами дорог, грязевых оползней, непогоды.

Победа победой, но путь предстоял неблизкий.

Большое расстояние разделяло и Рут с ее спутниками. Как странно, что они по-прежнему чужие друг другу, ведь теперь их связывала общая кровь. Рут хранила в памяти ее тепловатый медный привкус. Однако времени хватало только на поиски пищи, короткий сон и частые переходы с места на место. Разговоры между членами группы не шли дальше обсуждения ближайших планов.

Так будет не всегда. В дороге еще найдется время узнать друг друга поближе, и все-таки отсутствие подлинной душевной близости между спутниками вызывало у Рут ощущение неловкости и натянутости.

— Я… — начала Рут. Кэм повернулся к ней, женщина втянула голову в плечи и махнула рукой в сторону улицы. — Янг в самом деле предлагает разделиться на две группы?

Внутри офиса остальные мужчины уже поднялись на ноги. Янг и Ньюкам обвешались военным снаряжением. К счастью, груз был невелик — образцы нанотеха, оружие, две рации, батарейки и всякая мелочь вроде спичек и открывашек. Еду предстояло подбирать по дороге, спать — среди мертвецов.

— От этого никто не в восторге, — пожал плечами Кэм. — Но по сути возразить нечего.

— Да уж.

Если обнаружат одних, другие сумеют продолжить начатое — главное, чтобы Лидвилл не засыпал всю долину «снежным комом», как дустом. Вакцина защищала лишь от «аркоса». Но Лидвилл этого не сделает по той же причине, по какой, эвакуировав своих солдат, не нанес удар по Сакраменто: глупо убивать ученых и их соратников, не зная точного местонахождения и не имея возможности извлечь чудотворные наночастицы из их тел.

«Хорошо, хоть меня с ним не разлучили», — подумала Рут.

Логика подсказывала разделиться на группы из двух и трех человек. Если один из нанотехнологов доберется до людей — уже хорошо. Выходило, что Тодд и Рут не могли идти вместе. Янг и Ньюкам, играя роль телохранителей, тоже должны расстаться. И Кэм, и Рут получили травмы, у женщины сломана рука, у юноши не действовала кисть, — их лучше оставить в группе покрупней, чтобы помогали друг другу.

Подготовка спецназовцев и опыт Кэма, накопленный в зараженной зоне, давал обеим группам реальный шанс. Рут вовсе не считала свой оптимизм бредом сумасшедшего.

Им предстояло трудное восхождение в буквальном и переносном смысле слова — сначала идти пешком до гор, потом с вершины на вершину, распространяя вакцину среди уцелевших. Бог свидетель, многие из этих людей представляли собой опасность; голодные, измученные, они могли не понять, для чего явились к ним незнакомцы. Другие, наоборот, станут им помогать. Вероятно, таких будет большинство — они двинутся во все концы света, заново обживая низменности от побережья до континентального водораздела, а потом и по другую его сторону — на востоке.

Если распространители вакцины справятся со своей задачей и снова наступит мир, кто сможет предсказать, какие еще перемены внесет в жизнь людей технология «аркоса» и все, что о ней теперь знали ученые?

Не исключено, что Кэм в будущем сможет полностью исцелиться и все пережившие катастрофу залечат раны — как телесные, так и душевные.

Сама Рут тоже обретет бессмертие, о котором мечтала доктор Фридман.

Ученая обернулась и растянула губы в улыбке, хотя Кэм не мог видеть ее под закрывавшей нижнюю часть лица маской. Рут постаралась передать свое воодушевление взглядом и голосом:

— Дальше будет легче!

— Ага, это всего лишь увеселительная прогулка… — отозвался Кэм.

— Абсолютно!

Группы разделились, взяв курс на север — к сьерре.

 

Благодарности

Более всего хочу поблагодарить мою близкую подругу Диану (несколько лет назад она сделала одолжение и вышла за меня замуж). Без ее терпения и поддержки эта книга никогда бы не увидела свет.

Мне также хотелось бы выразить благодарность отцу, доктору наук Гасу Карлсону, инженеру, бывшему начальнику отдела Ливерморской национальной лаборатории им. Лоуренса, большому умнице. Он отлично справился с ролью критика и консультанта, пока я проводил исследования и обкатывал варианты, связанные не только с нанотехнологиями в «Годе чумы», но и сюжетными линиями других книг.

Слава и почет умному, неутомимому редактору Анн Соуордз, Гинджер Баканан, Сюзан Аллисон и всем-всем в издательстве «Пенгуин — США», кто оказывал мне помощь. А также снимаю шляпу перед моим литературным агентом Дональдом Маассом и сотрудниками его конторы, Кэмерон и Стивеном.

Есть и другие люди, заслуживающие упоминания за их вклад и дружескую поддержку: Пэтти и Ют Келли — за то, что они классные бабушки, Меган Малер — за географические карты, Питер Келли — за удивительное оформление моего вебсайта www.jverse.com, Дерек, Трой и Даррен — за горные лыжи и, разумеется, Стив и Наоми.