Когда я впервые приехал в Японию, была зима. Прямо с самолета мне следовало явиться пред светлые очи моего будущего начальника.

— Сенсей, — поклонился я ему по прибытию в лабораторию, произнеся единственное японское слово, которое я тогда знал.

— Никита-сан, добро пожаловать, — сенсей расплылся в снисходительной улыбке, выражающей любовь ко всем низшим существам на этой земле, — мне хочется тебе кое-что показать.

Мы вышли из кабинета; пройдя по коридору, сенсей открыл маленькую дверь и пропустил меня вперед.

— Зима — очень специальное время года в Токио, — продолжал рассказывать сенсей, проходя мимо какого-то умывальника, — зимой снежные тучи застревают в высоких северных горах, и небо над городом всегда чистое. Далеко видно. Тебе очень повезло — только зимой из окон нашего офиса видна гора Фудзи. Далеко не всем в Токио так везет.

Из широкого окна прямо у писсуара виднелась крошечная снежная кромка знаменитой горы, плывущая над бесконечным полем разношерстных двух-трех и пяти этажных домов. Мы стояли в туалете, а в писсуар мочился какой-то студент, не доставая до крошечной Фудзи совсем чуть-чуть.

— Сенсей, — произнес вежливо студент, застегивая ширинку и склоняясь в полном поклоне одновременно.

Сенсей мгновенно переключился на японского студента и японский язык, забыв про меня. А я остался стоять у широкого окна, размышляя о том, что же теперь делать. Прошло больше месяца, прежде чем босс вспомнил обо мне снова, так что времени для наблюдения жизни за окном у меня было много.