Такое чувство, будто прошло несколько часов прежде, чем он отвёл от меня взгляд. Сделав это, он неловко улыбнулся классу и рассеяно ослабил узел галстука вокруг шеи.

— Спасибо, Эрик. Но, пожалуйста, зовите меня Гаррик.

Мне показалось, что я практически ощущала гормоны, выделившиеся в воздухе, когда девушки в комнате услышали его акцент. Я почувствовала, что Келси смотрит на меня, но не отрывала взгляда от одного из софитов, висящих наверху, и попыталась успокоить своё быстро колотящееся сердце. Это плохо. ОЧЕНЬ ПЛОХО.

— Как Эрик уже сказал, я учился здесь, а потом в мае этого года выпустился из Университета Темпл в Филадельфии с дипломом магистра изящных искусств по специальности «Актёрское мастерство». Я работал там, на театральной сцене, около шести месяцев, когда позвонил Эрик и спросил, не заинтересует ли меня временная должность здесь.

Я взглянула на него краем глаза, одновременно ожидая и страшась мысли о зрительном контакте с ним. Он не смотрел на меня. На самом деле, все его тело было повёрнуто к студентам на другой стороне комнаты, практически игнорируя целую секцию, где я сидела. Кроме того, что он демонстративно не глядел в мою сторону, не было никаких признаков того, волновался ли он или все-таки был измотан, тогда как я могла чувствовать жар на своих щеках и дрожание рук, которые я зажала между коленями.

— Мне нравилось здесь учиться, и я, э-э...

Он посмотрел на меня, и я не смогла не ответить на его взгляд, сидя окаменев и широко раскрыв глаза. Он прочистил горло и вернул свой взор на другую часть комнаты.

— Я очень рад тому, что вернулся.

Мне хотелось уползти в нору и умереть.

Мне хотелось уползти в нору на дне ущелья, чтобы меня занесло лавиной, и умереть.

Мне хотелось... плакать.

Эрик извинился и оставил нас, чтобы мы могли познакомиться с нашим новым учителем. Мне тоже хотелось откланяться, потому что мне посчастливилось познакомиться с ним слишком близко.

— Ну что ж, — начал Гаррик. — Я так понимаю, что не многим старше вас.

Ещё один взгляд в мою сторону. Мне стало трудно глотать.

— Но моя цель здесь состоит в том, чтобы дать вам некоторое представление о следующем шаге вашего путешествия, от человека, который сам не так далеко продвинулся. Мы все любим Эрика, Бена, Кейт и остальных на факультете, но давайте смотреть правде в глаза — они не самые молодые ребята в корпусе.

Весь класс взорвался от смеха. Я же сосредоточилась на том, чтобы меня не вырвало.

— Когда они начинали свою карьеру, все было по-другому. Когда я сидел там, где вы сейчас, мы называли этот курс «Подготовкой к выпуску». Думаю, теперь он называется «Театральное дело». В нем мы охватим все аспекты: от прослушиваний до карьерных возможностей и профсоюза актёров. Также на уроках мы будем говорить о более абстрактных вещах. Потому что я не хочу разочаровывать вас, ребята, но самое сложное в этом деле не получение ролей или сведение концов с концами, хотя это и сложно. Самое трудное — остаться собой и в первую очередь помнить, почему вы выбрали именно эту профессию.

Он не пытался особо напугать нас, говоря о нашем будущем. Мы и так все находились в режиме высокого уровня угрозы. С тех пор, как начался год, мы посреди ночи вели разговоры о самоанализе (в пьяном виде, конечно).

— Сейчас, если вы не против. Я бы хотел услышать кое-что о каждом из вас. Почему бы вам не назвать свои имена и не рассказать мне, чем бы вы хотели заняться после окончания учёбы.

В классе нас было около двадцати человек. Первые восемь или около того назвали свои имена и после этого обязательно сказали:

— Я перееду в Нью-Йорк.

Когда ты — актёр, то переезд в Нью-Йорк является чем-то вроде мечты. Те, кому везёт, могут это запланировать. Но некоторым из нас приходится более реально смотреть на вещи.

Кейд, мой лучший друг после Келси, сказал:

— Кейд Уинстон. На данный момент я немного разрываюсь между высшей школой или простым хождением на прослушивания.

Гаррик улыбнулся, и хотя я была ужасно взволнована, но тоже улыбнулась. Я чувствовала, что в моей жизни много всего... не только актёрство.

Он сказал:

— Хорошо. Это честно, Кейд. И чем честнее ты будешь с собой, тем лучше. Надежды и мечты — это прекрасно, но их легче разрушить, чем чёткий план. Посмотрим, сможем ли мы за время курса понять, чего именно тебе хочется.

После этого все будто почувствовали, что могут говорить действительно то, что думают, а не то, что от них ожидают услышать.

Мы так много времени тратим на то, чтобы защищать свой выбор, что становится трудно проявлять хоть какую-то слабость. Столько раз приходится выслушивать просьбы других отступить, когда что-то не получается, что ты начинаешь думать, что, возможно, отступление и должно быть твоим планом.

Иногда мне хочется быть немного похожей на Келси. Она практически бесстрашна. Хотя, я думаю, быть немного бесстрашной легко, когда твоя семья при деньгах.

— Келси Саммерс. Я собираюсь взять перерыв на год, чтобы попутешествовать и просто поизучать жизнь прежде, чем решить, чем заняться. Люди всегда говорят, что самые интересные актёры выходят из интересных людей, так что я полагаю, это хорошее вложение: провести время, чтобы стать ещё более обворожительной, чем уже есть.

— Примадонна, — пробормотала я себе под нос.

Она сощурила глаза и в ответ ущипнула меня за руку. Я вскрикнула и чуть не свалилась со своего места в тот момент, когда Гаррик посмотрел на меня и спросил:

— А ты?

Потирая руку, мне пришлось отвести от него взгляд прежде, чем ответить:

— Блисс Эдвардс. Я немного разрываюсь между актёрством и режиссурой. А так как магистерских программ по сути, где можно заниматься и тем, и другим, нет, то я просто буду двигаться вперёд, и выйду, э-э, на рынок труда или вроде того.

Я снова посмотрела на него, но его взгляд уже переместился на Дома, который сидел на ряд выше меня. Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Рука Келси нашла мою и сжала её. Представления продолжались ещё двадцать минут, потому что мы же — люди театра. Нам нравится слушать себя. Когда осталось всего пять минут до конца урока, Гаррик сказал:

— Замечательно. Кажется, вы, по крайней мере, задумались о следующем шаге. В среду я хочу, чтобы вы пришли в класс со своими резюме и фотографиями и были готовы к прослушиванию.

— Зачем? — спросил Дом. — Это же первая неделя курса. У нас не было никаких прослушиваний в течение нескольких недель.

Дом любил слушать себя гораздо больше, чем остальные.

— Это не имеет значения, — ответил Гаррик. — В настоящей жизни вы будете ходить на десять прослушиваний в день. У вас может быть неделя на подготовку или всего лишь час. Ваша работа — только актёрство, если вы получили роль, а до тех пор вашей работой являются прослушивания, поэтому вам лучше быть способными их проходить. Вы свободны. Увидимся в среду.

Он усмехнулся. Эта улыбка была не столь волнующей, как вчера ночью, но её было достаточно, чтобы заставить меня спотыкаться, спускаясь по ступенькам вниз.

Я была уже у занавеса в десяти футах от двери, когда услышала голос Гаррика:

— Мисс Эдвардс, могу я с вами поговорить?

Выражение лица Кейси граничило между жалостью и ликованием. Впервые за двенадцать часов мне захотелось ударить ещё кого-то, кроме самой себя.

— Встречаемся на ланче в полдень? — спросила она. Я кивнула. Даже сейчас, я не была уверена, что доживу до полудня. Черт подери, я даже не была уверена, что мне хватит смелости пойти на следующее занятие.

Я помедлила, прежде чем пойти к нему, ожидая, пока опустеет класс. В данный момент Дом забрасывал Гаррика вопросами, так что я смогла перекинуться парой слов с Кейдом. Тогда, как Кейси была подругой, которая таскала меня по барам и поощряла дурацкое поведение, Кейд был другом, всегда знающим, что правильно сказать.

Его первыми словами были следующие:

— По шкале от одного до злости, как твоё похмелье?

Я улыбнулась уголками губ. Это все, что я могла сделать, справившись с вихрем эмоций, но все же это была улыбка.

— Зависит от... Прямо сейчас? Твёрдая семёрка. Если Дом попытается поговорить со мной... Нам придётся увеличить шкалу.

Он засмеялся, и что-то заставило меня задуматься о том, как бы все прошло, расскажи я ему свой секрет вместо Кейси. Почему-то я сомневаюсь, что все получилось бы именно так.

— Я должен бежать. Политология, — он скорчил гримасу, и я согласилась, радуясь, что расправилась с ней ещё в том году. — Встретимся сегодня вечером?

— Конечно, — на этот раз я улыбнулась, потому что с Кейдом можно было отлично отвлечься, и, определённо, это то, что мне было нужно.

Он чмокнул меня в щеку и ушёл по своим делам.

Я повернулась к Гаррику и обнаружила, что тот смотрит на меня. Его глаза потемнели и сузились. Дом давно ушёл. Должно быть, он вышел через дверь в другом конце комнаты. Несколько секунд мы неловко стояли. Его руки были в карманах, а мои теребили сумку, висящую через плечо.

Наконец, он откашлялся.

— Как твоя нога?

Я сглотнула и опустила взгляд на ноги. Сегодня я надела юбку, чтобы они были открыты. Я согнула ногу, показывая ему повязку.

— Хорошо. Я перевязала её сегодня утром. Все покрылось волдырями, но насколько я могу судить или в соответствии с интернетом, это нормально.

Я снова посмотрела на него, но его взгляд все ещё был прикован к моим ногам.

Я напряглась. Боже, это было так неудобно.

Он опять прочистил горло.

— Итак... Ты учишься в колледже.

— Итак... Ты — нет.

Постояв ещё секунду, он резко развернулся, сделал пару шагов в сторону от меня, а затем вернулся назад. От досады он взъерошил пальцами волосы, и я могла думать лишь о своих пальцах в его волосах и о том, какими невероятно мягкими они были.

— Я думал, — начал он. — Ну, я особо не задумывался об этом. Но ты не похожа на студентку колледжа. Я сказал, что ходил здесь в школу и только недавно сюда вернулся, а ты ответила: «Я тоже». Поэтому я просто предположил, что ты сделала то же самое.

Все это время я растерянно моргала. Я не собиралась плакать или что-то ещё, но просто не могла остановиться. Я произнесла:

— Я жила в Техасе, когда была совсем маленькой. Я имела в виду, что вернулась сюда учиться.

Он кивнул, а потом ещё раз. И так он кивал, а я моргала, и никто из нас так и не сказал того, что на самом деле стоило.

И поскольку я не могла больше молчать, то заговорила первой:

— Я никому не скажу.

Его брови взметнулись вверх, но я не могла сказать, было ли это от удивления, осуждения или просто лицевой тик.

— Я имею в виду, о том, что что-то было... Что мы... То есть, по сути, мы не делали... Э-э, не делали зверя с двумя спинами [5] и все такое.

БОЖЕ. МОЙ.

УБЕЙТЕМЕНЯСЕЙЧАСУБЕЙТЕМЕНЯСЕЙЧАСУБЕЙТЕМЕНЯСЕЙЧАСУБЕЙТЕМЕНЯСЕЙЧАААААААААС.

Зверя с двумя спинами? Серьёзно?

Мне двадцать два года, и вместо того, чтобы просто выплюнуть слово «секс», я сослалась на Шекспира! Действительно неловкой отсылкой к Шекспиру.

И он улыбался! И его улыбка творила что-то смешное с моими внутренностями, заставив меня думать о прошлой ночи, о чем точно не нужно было думать сейчас. Никаких зверей. Никаких спин. Никакой прошлой ночи.

Я отвернулась, стараясь сдержаться. Я глубоко вздохнула и произнесла как можно спокойнее:

— Это не должно было быть чем-то серьёзным.

Ему потребовалась секунда прежде, чем ответить, и я удивилась, ждал ли он, что я посмотрю на него. Если и так, то ждал он недолго.

— Ты права. Мы оба взрослые. И можем просто забыть о случившемся.

Я ни за что не смогла бы забыть об этом. Но я могу притвориться. Я могу сыграть.

— Да, — кивнула я.

Я собралась уже уходить, но его голос остановил меня:

— Как твоя кошка?

— Какая кошка? Ах, точно! МОЯ КОШКА. Кошка... Да, моя. Ох, она... — я же ведь говорила, что это она? — С ней всё в порядке. Всё время мяукает, мурчит и делает другие кошачьи дела.

Господи, ну почему дверь так далеко?

Я продолжала идти к выходу, произнося свои последние слова через плечо:

— Мне нужно идти на занятия. Увидимся в среду, да? Пока!

Я быстро выскочила за дверь, прошла по коридору в крыло факультета искусств, минуя класс керамики, и закрылась в уборной, которой никто никогда не пользовался. Я опустилась на колени (на ПОЛ УБОРНОЙ. Определённо я была в смятении, потому что... ЭТО ГАДКО.).

Я попыталась восстановить дыхание. Да уж, это только мне могла прийти в голову идея завести роман с преподавателем. Но одно я знала наверняка: я ни за что на свете не пойду на следующий урок.