Бункер. План верхнего этажа (по догадкам Уилла).

Бункер. План нижнего этажа (по догадкам Уилла).

Форт Эдем. План верхнего этажа (по догадкам Уилла).

Форт Эдем. План нижнего этажа (по догадкам Уилла).

 

1

Бен

Тёмные очертания громоздкого форта казались живыми.

Сейчас он выпрыгнет, как притаившееся чудовище, и разорвёт меня на куски.

Не оглядывайся. Беги к двери.

Нет, это не реальность. Это всё плод моего воображения. Кошмар, выплывающий из глубин подсознания, не более. Но всё равно я боялся и тяжело дышал, прижимаясь спиной к бетонной стене.

Я пересёк поляну перед Бункером, и у меня создалось впечатление, что теперь форт Эдем следит за мной и размышляет, как же со мной поступить.

Вот ты где, Уилл Бестинг. Я видел, как ты бежишь. Тревога! Нарушитель! Тревога! Нарушитель!

Я потряс головой и прислушался к тишине. Сейчас любой звук может подсказать, что делать дальше. Я достал диктофон и принялся водить им из стороны в сторону. Может, в Бункере живут и другие люди, которые до сих пор просто не показывались? Может, у миссис Горинг есть безумная приёмная дочь, которая постоянно носит белое платье для выпускного бала и не расстаётся с металлической линейкой или бейсбольной битой? Если бы она существовала на самом деле, то я бы, наверное, услышал, как она стучит по спинке кровати своим оружием. Но я ничего не слышал. На мгновение показалось, что я различаю чьё-то дыхание и что кто-то фыркнул, как это делает крупное и недружелюбное животное, но потом понял, что это я сам шмыгаю носом от холода.

Итак, Бункер — это безмолвное место с бетонными стенами и редко расставленной мебелью. Даже часы не тикают. Тишина уже действовала мне на нервы. Здесь тоже было довольно холодно, наверное, поэтому миссис Горинг и рубила дрова, пока я бежал по поляне к двери.

Я прошёл по узкому коридору, тёмному и неприветливому, ожидая, что миссис Горинг вот-вот вернётся. Я боялся, что у меня под ногами заскрипят половицы, но, похоже, из бетона здесь были сделаны даже полы. Я двигался бесшумно, и это меня пугало. Если я не издаю никаких звуков, то другие люди — и подавно. А что, если в Бункере действительно обитает какой-нибудь сумасшедший? Я даже не услышу, как он замахивается ломиком у меня за спиной, пока не станет слишком поздно.

Внутри было меньше места, чем я ожидал, — наверное, из-за очень толстых, где-то метровых, стен. Слева находилась гостиная, где стояли два потрёпанных кресла. Освещала её керосиновая лампа, похожая на ту, что мой отец много лет назад купил на распродаже, собираясь в поход. Поход отменили, потому что Кит уехал в бейсбольный лагерь, и теперь лампа висит в гараже, покрываясь паутиной.

Неужели в Бункере нет электричества? Если нет, то как миссис Горинг собирается готовить для Марисы и остальных?

В углу комнаты находилось зияющее, словно огромная пасть, углубление с тёмными следами сажи по бокам и сверху — камин.

Я прошёл дальше, заглянув в спальню, где бок о бок стояли две кровати, похожие в темноте на два гнилых зуба. Напротив спальни находился туалет, но туда я заглядывать не стал. Обернувшись, я посмотрел на входную дверь, почти теряющуюся в темноте. Другая половина Бункера казалась зеркальным отражением первой. Две комнаты — кухня и прачечная — со старыми, но, скорее всего, работающими электрическими приборами. Значит, электричество тут всё же есть.

Я вернулся к гостиной и снова заглянул внутрь. Тут мне в голову неожиданно пришли две беспокойные мысли.

Во-первых, мне негде здесь спрятаться, и я уж точно не смогу прожить здесь до тех пор, пока не вернётся доктор Стивенс и не заберёт нас обратно.

Во-вторых, что гораздо хуже, дверь Бункера вот-вот откроется и меня увидят.

* * *

Я побежал на кухню, потому что, как мне казалось, миссис Горинг зайдёт сюда в последнюю очередь. Сначала она должна развести огонь в гостиной и, вероятно, немного отдохнуть, скинув тяжёлые ботинки. Я осторожно прокрался по гладкому полу, стараясь не наткнуться на что-нибудь, что звякнуло бы или упало, и присел за каменной стойкой в углу. Когда я собрался прижаться спиной к стене, обнаружил, что это вовсе не угол и что тут есть проход фута в три шириной, ведущий в темноту.

В кухню почти влетела миссис Горинг — бесшумно, как привидение. Очевидно, она уже сняла ботинки, как я и предполагал. Повариха зажгла фонарь, и я покрепче прижался к стене, стараясь скрыться в танцующих тенях. Потом осторожно перебрался на другую сторону и оказался у начала пандуса, ведущего в подвал. Я почему-то удивился, что у Бункера есть подвал, хотя это вовсе не удивительно — ведь когда-то это строение, по всей видимости, было частью форта.

— Готовь ещё для этих идиотов, — громко пожаловалась миссис Горинг стенам.

В её голосе не было и намёка на доброту. У входа в форт Эдем её тон казался мягче — командный, но почти вежливый. Сейчас же, в Бункере, её никто не слышал, и ей не нужно было прикидываться обходительной.

Миссис Горинг вышла, чтобы проверить камин, а я подумал о том, в каком отчаянном положении оказался. Я в лесу, в какой-то глухомани. От города меня отделяют шоссе, гравийная и грунтовая дороги в ужасном состоянии и тропа. Но в подвале будет ещё хуже — там темно и мрачно. Словно волшебная кроличья нора, в которую я залез при ярком солнечном свете, привела меня в подземелье, где никто не услышит моих криков.

Я достал из кармана фонарик-ручку и нажал на кнопку, освещая путь вниз. Это действительно оказался пандус, какие бывают в складских помещениях, и вёл он к открытой двери.

Выбора у меня практически не было: спуститься по скату или выйти в коридор и встретиться с миссис Горинг.

«Не торопись, шаг за шагом», — повторял я про себя, и неизвестно, сколько простоял бы в нерешительности, но тут миссис Горинг вернулась на кухню, и я заторопился. Как раз вовремя — я слышал её шаги у себя за спиной.

Когда она спускалась по пандусу, я уже ощупью прокладывал себе путь между полками и искал, где бы спрятаться. Фонарик я выключил, и всё вокруг погрузилось в полную тьму. Я вытянул руку, чтобы ничего не столкнуть, и двинулся вдоль стены.

Над головой неожиданно вспыхнули флуоресцентные лампы, залив помещение бледно-жёлтым светом. Тут было три ряда стеллажей, и на тех, между которыми я притаился, хранились продукты. Пекарский порошок, мешки с мукой, банки с консервированными помидорами и супом…

— Горячий шоколад, вот что мне нужно. Хоть согреюсь, — сказала миссис Горинг.

Она стояла у полки справа, осматривая консервные банки и бормоча себе под нос. Если бы она целенаправленно искала подростка, спрятавшегося в подвале, то обязательно бы меня увидела. Но я замер и не дышал, пока она не нашла банку шоколада и не вышла из подвала, погасив свет.

И тут повариха сделала кое-что, чего я не предвидел. Кое-что вполне обычное, но в сложившихся обстоятельствах едва ли не роковое.

Она плотно закрыла за собой дверь и, насколько я услышал, заперла меня снаружи.

Я оказался в ловушке.

* * *

Стол для аэрохоккея стоял у нас в подвале, где вдоль низкого потолка шли узкие вытянутые окна, через которые внутрь проникал дневной свет. Мама постоянно ставила на этот стол корзину с бельём, что сводило нас с братом с ума. Иногда, проиграв пять-шесть раз подряд, Кит придумывал новые правила, и тогда аэрохоккей превращался в настоящее безумие.

Стойка на руках!

По ушам!

Удар с локтя!

Дурацкие правила, которые придумывал Кит, говорили сами за себя. Он отчаянно пытался обыграть меня самыми разными способами, а я не давал ему спуску. Сейчас я думаю, что тем самым даже помогал ему подготовиться к настоящему выживанию в школе, когда у него начнутся серьёзные спортивные состязания. Наверное, мне и самому нужно было основательнее тренироваться.

Я вспоминал Кита и то, как мы боролись, сидя в темноте подвала Бункера, в котором жила миссис Горинг. Есть ли тут окна у потолка, как в нашем подвале? Это важный вопрос, потому что я не хотел рисковать и выдавать себя, включая свет. Может, миссис Горинг сидит сейчас на крыльце, отпугивая койотов? Как она поступит, увидев свет из подвала? Она сразу же поймёт, что туда забрёл чужак. А ещё рядом стоит форт Эдем, до его забранных решётками окон совсем недалеко. Оттуда тоже увидят свет. Может, они подумают, что это миссис Горинг, а может, и нет.

Я тщательно прислушивался. В подвале царила могильная тишина. Я не слышал ни треска камина сверху, ни шагов миссис Горинг. Не доносилось никакого звука стиральной машины или шума от кипящего чайника. Шелеста деревьев или завывания ветра снаружи тоже не было слышно.

С одной стороны, это хорошо, а с другой — плохо. Я поднялся с пола и снова зажёг фонарик. Хорошо — потому что, если я что-то столкну с полок, этого никто не услышит. А плохо — потому что никто не услышит моих криков о помощи. Я тщательно осмотрел потолок. Вдоль стен шли бетонные балки, но никаких окон не было. Я подошёл к двери и нашёл выключатель. Подёргал за ручку, убедился, что дверь действительно заперта снаружи, как я и боялся.

Справа стоял стеллаж в три полки, заполненные большими банками и коробками. В бетонной стене слева от меня виднелась ещё одна дверь, к которой я подошёл, но решил пока не открывать. Лучше для начала разведать обстановку, а потом уже двигаться дальше. Перед дверью были ещё полки со строительными материалами, досками, банками с гвоздями и заклёпками, рулонами брезента.

Я вернулся к полкам с продуктами и нашёл напротив них ещё одну дверь, отличавшуюся от остальных, деревянных и с железными петлями. Эта дверь была металлической, похожей на дверцу холодильника, и на ней красной краской было выведено:

Бомбоубежище

Я не боюсь замкнутых пространств; вообще-то они нравятся мне даже больше, чем кафетерии или бейсбольные поля. Но в этом слове таилась какая-то обречённость. Здесь люди собирались прятаться, когда наступит конец света.

На дверь была накинута цепочка. Я взялся за крючок и, потянув, вынул его из паза. Он, позвякивая, повис на цепочке, словно тело повешенного, раскачивающееся на верёвке. Ручка оказалась холодной на ощупь, но дверь легко открылась. Под ней шёл небольшой порожек, я переступил через него и оказался в странном потайном месте. На стене я нашарил круглый выключатель, повернул его, и помещение залилось светом. А затем я слегка прикрыл дверь, стараясь её не захлопнуть.

* * *

В бомбоубежище оказалось много всего: металлическая кровать, отдушина вентилятора, через которую поступал пахнущий землёй воздух, унитаз у низенькой перегородки, телефон в стиле пятидесятых годов без гудков в трубке, полки со всяким мусором и книгами в бумажных обложках, электрическая плитка.

Но, когда загорелся свет, я первым делом обратил внимание на стену с мониторами. Всё остальное показалось мне просто несущественным по сравнению с ними.

— Не может быть! — пробормотал я, дотрагиваясь до выпуклого стеклянного экрана, примерно с фут по диагонали, вставленного в металлический каркас, слегка заржавевший в одном углу. И не один экран, а ещё целых шесть.

Всего потухших мониторов было семь — один посередине и шесть вокруг центрального, под которым располагались четыре кнопки: одна чёрная, а другие с буквами Д, М и Г.

— Откуда они тут? — прошептал я, глядя на стену и ничего не понимая. Мониторы были старые, годов пятидесятых или около того, так что в обстановку вписывались прекрасно, но зачем они здесь? Помещение это выглядело не столько бомбоубежищем, сколько банковским сейфом. Комната, где кто-то мог запереться от опасностей внешнего мира и наблюдать за всем с помощью экранов. В какой-то степени мне нравилась такая идея — я ведь и сам, можно сказать, наблюдал за окружающим миром, записывая его звуки на диктофон. Так что это было даже любопытно.

Положив рюкзак на пол, я достал из него бутылку с водой и наполовину её опустошил. Палец мой протянулся к кнопке Г и нажал её с отчётливым щелчком. Центральный монитор пробудился к жизни. Он разогревался постепенно, как старый ламповый телевизор, которым давно не пользовались. Когда изображение прояснилось, я разглядел своих бывших спутников, сидевших за большим столом в какой-то просторной комнате и как будто по очереди рассказывавших друг другу страшилки. Освещение было тусклым, но я их узнал.

Бен Дуган сидел спиной ко мне, его тёмные волосы свисали до воротничка спортивной рубашки. Справа от него виднелась стриженая голова Коннора Блума. Слева от Бена сидел Алекс Хирш. Напротив них, полукругом, — девочки: Кейт, Эйвери и Мариса.

Я видел, что они разговаривают, но о чём — оставалось загадкой. Монитор показывал изображение, но не передавал звуков. Никаких динамиков не было, как не было и ручек управления. Я как будто находился в пруду, футах в десяти под поверхностью, и смотрел через спокойную толщу воды на говорящие головы. К тому же это вдруг показалось мне каким-то причудливым наказанием или компенсацией за то, что я похитил аудиозаписи и на протяжении нескольких недель слушал бесплотные голоса. Теперь я видел их обладателей, но не слышал.

В тишине бомбоубежища они казались призраками давно умерших людей, словно я просматривал домашнее видео, снятое лет сто назад. Или же я просто оглох от тишины в подвале бункера миссис Горинг. Я смял пластиковую бутылку в руках и услышал треск. Что ж, по крайней мере, я не лишился слуха и не сплю.

После этого я решил испытать удачу и нажал на одну из других кнопок — на этот раз с буквой Д. При этом кнопка с буквой Г со щелчком вернулась на место, а изображение на экране сменилось видом другого помещения. Картинка дёргалась и моргала, как будто лампа внутри монитора едва-едва справлялась со своими обязанностями. Изображение было более тусклое, чем в первый раз, и так до конца и не проявилось. Камера, похоже, была установлена прямо над пустым стулом. За ним виднелась бетонная стена с выведенными красной краской по трафарету цифрами 2, 5 и 7 — как слово на двери в бомбоубежище. Я отошёл от монитора, подумав, что между этими надписями может быть какая-то связь. Эти цифры вывел явно тот же человек, что создал и надпись Бомбоубежище. Я подумал, что помещение находится наверху, в Бункере, только я его ещё не видел. Или в форте Эдеме.

Вернувшись к монитору, я нажал кнопку М. Экран снова на мгновение потух и постепенно вернулся к жизни. Примерно тот же вид: пустой стул, серая стена и четыре цифры на ней: 1, 3, 4 и 6.

— Прямо мурашки по коже, — прошептал я, выпивая остатки воды и надеясь, что, когда настанет пора воспользоваться унитазом, слив в нём сработает. Меня вдруг охватила усталость, и я посмотрел на часы: 22:35. Неужели так поздно? Как быстро пролетело время!

Я сел на прогнувшуюся под моим весом кровать, не сводя глаз с экрана, показывающего пустую комнату и четыре цифры.

— Это мы, — сказал я, опираясь на локти и чувствуя, как подкрадывается сон. — Семь номеров, семь пациентов. Д — это девочки, М — мальчики.

Я был в этом совершенно уверен, как был уверен в том, что, играя в аэрохоккей, смогу отразить любой «удар с локтя», который направит в мои ворота Кит. Эти цифры обозначали нас. И комнаты должны иметь какой-то смысл.

Я закинул руки за голову и лёг навзничь; веки мои невольно смыкались.

Как тихо. Очень тихо. Как будто я нахожусь в самой бесшумной в мире комнате пыток, которая постепенно высасывает из меня волю к жизни.

На границе яви и сна прозвучал голос Кита:

Переключи канал, Уилл. Эта программа суперотстой!

А потом я провалился в сон.

* * *

Мне холодно лежать на скользком полу, но я так ослаб, что не могу подняться. Длинный коридор освещён белым светом. Я один, но ко мне издалека приближается какая-то тень. Тут я понимаю, что это медицинская каталка, колёса которой вращаются с противным скрипом. На каталке лежит чьё-то тело. Вот она приблизилась настолько, что можно увидеть пятна крови, проступающие через простыню. Я хочу подняться, но не могу.

— Уилл?

На каталке сидит Мариса, смотрит пустым взглядом и улыбается.

— Я хочу, чтобы меня обожали.

— Вставай, Уилл. Просыпайся.

— Тревога! Нарушитель! Тревога! Нарушитель!

Я подскочил на кровати и резко встал, ещё не до конца осознавая, где нахожусь. Где же я? Ах да: фургон, тропа, форт Эдем, Бункер, подвал.

Я заснул на кровати, а не на полу в освещённом коридоре, и Мариса не проезжала мимо меня на каталке. Но скрипучий звук не был сном. Одно из колёс слегка щёлкало и как будто вихляло. Наверное, это расшатавшаяся магазинная тележка.

Времени, чтобы спрятаться, уже не было, как и не было времени и смысла выключать свет в бомбоубежище — тот, кто спустился в подвал, уже включил основное освещение. Через приоткрытую дверь я увидел колеблющиеся тени. Тележка не только оказалась реальностью, она ещё и вполне бодро катилась по подвалу и остановилась у полок, где хранились стройматериалы. Я вспомнил, что там находится дверь, которую я пока не рискнул открывать.

Может, они там хранят трупы?

Эта мысль крутилась у меня в голове всё время, пока звук колёс постепенно удалялся. Вот он совсем затих.

Я посмотрел на часы: 22:58. Получается, что я проспал всего двадцать минут. Приоткрыв дверь бомбоубежища ещё на дюйм, я осторожно выглянул и увидел, что в подвале никого нет. Отсюда открывался вид на дверь из кухни, широко раскрытую. Я мог бы выбежать наверх, а потом скрыться в лесу или хотя бы спрятаться на кухне. Но вдруг там стоит миссис Горинг с тесаком в руках?

Я с трудом уговорил себя перешагнуть порог и выйти в подвал. Кто бы ни толкал тележку, сейчас он ушёл через ту дверь, которую я не открывал. Осторожно подойдя к пандусу из кухни, я заглянул за угол. Никого — по крайней мере, мне так показалось. Но тут я вспомнил, что забыл рюкзак на полу в бомбоубежище. Развернувшись, я увидел, как из-под дальней двери, куда уехала тележка, пробивается свет. И не только свет — оттуда доносились голоса, как будто кто-то кого-то поприветствовал на дальнем конце невидимого коридора.

Я подкрался к двери и заглянул в нее, не зная, к чему готовиться.

— Только руками тележку не трогайте!

Это был голос миссис Горинг. Он доносился из туннеля, который тянулся метров на тридцать, слегка поднимаясь по направлению к форту Эдему.

Через каждые пять метров были развешены электрические лампочки. Значит, между Бункером и фортом проложен подземный ход. Сейчас повариха как раз находится в форте. И это была не медицинская каталка, а тележка, в которой она развозила еду.

— Это вам на сегодня. Смотрите, не переедайте на ночь, — снова донёсся до меня хмурый голос миссис Горинг.

Потом на том конце хлопнула дверь, и тележка покатилась обратно. Стараясь не шуметь, я поспешил отойти от двери и вернуться в свое укрытие. Может, стоит подождать, пока все заснут, а потом пробраться в форт и разведать, что там происходит на самом деле?

Я выключил свет в бомбоубежище и подождал, пока тележка миссис Горинг прокатится мимо. Если бы не мерцание экрана, который я так и не выключил, я бы оказался в полнейшей темноте. Мне захотелось нажать кнопку выключения, чтобы лишний раз не давать повода себя обнаружить, и тут я увидел, что картинка на мониторе изменилась.

На стуле сидел Бен Дуган.

* * *

Я попробовал догадаться, о чём он говорит, по губам, но это было бесполезно. Он говорил с паузами, словно обдумывая каждую фразу и решая, продолжать ли дальше. Тишина становилась невыносимой; я вынул диктофон, набрал имя «Бен Дуган» и включил аудиозапись. Теперь, когда я смотрел на его лицо и слушал его голос, у меня складывалось впечатление, что я слушаю его на самом деле, как будто он как раз сейчас сидит передо мной. Но голос Бена временами прерывался голосом доктора Стивенс.

Так когда это случилось с тобой в первый раз? Постарайся вспомнить.

Не помню. Я забыл.

Что именно ты забыл?

Не могу ответить на этот вопрос. Я забыл, что забыл.

Ну хорошо, а есть какие-то догадки? То, о чём ты не хочешь задумываться или вспоминать. Тебе иногда бывает неприятно думать о чем-то. Так вот, когда появляется похожее чувство, какие мысли тебя посещают? Чего из того, что тебе не нравится, ты боишься?

Мне не нравится грязь. Ну, то есть сырая земля.

Хорошо, уже что-то. Тебе не нравится просто смотреть на землю или не нравится копать её?

Не знаю. Я вроде бы никогда не копал землю.

Нет, Бен, ты копал землю. И до сих пор жив.

Не помню.

И что в земле тебе кажется особенно страшным?

А можно воды?

Нет, Бен, никакой воды, пока не скажешь. Мы беседуем уже довольно долго. Ты должен признаться мне, Бен. Что тебя так пугает в земле?

Не помню.

Постарайся вспомнить.

Не могу.

Далее сеанс продолжался в том же духе: «Постарайся вспомнить» — «Нет, не помню. Дайте воды» и тому подобное. Я слушал этот диалог уже несколько раз. Я вынул из ушей наушники и развернул батончик «Clif».

Бен Дуган на экране нагнулся и подобрал что-то с пола, чего я не видел. Потом встал, держа эту вещь в руках.

«Что он там делает?» — спрашивал я себя, откусывая батончик; я словно смотрел телевизор.

Он отвернулся от камеры и поглядел на стену, сжимая в руках какой-то предмет. С этого предмета что-то капало, оставляя на полу лужицы. Бен подошёл к выведенным на стене цифрам и что-то сделал, чего я из-за его спины не увидел.

— Что ты делаешь, Бен Дуган? — спросил я вслух.

Он повернулся, уронив странный предмет на пол перед камерой, и пропал из поля зрения. Цифра 1 исчезла; вместо неё виднелась огромная синяя клякса с кобальтовыми потёками. На полу валялась большая кисть.

Что вообще происходит? Зачем закрашивать цифры? Всё это походило на зловещий фильм о зомби, которые сами стирают себя из жизни.

Вот, я отметил свой номер.

Теперь я готов встретить свой конец.

Я переключился на общую комнату, нажав кнопку с буквой Г (Главный зал, как я догадался). Все сидели на диване и в креслах в дальнем углу. Когда вошёл Бен, все встали и окружили его. Похоже, ему задавали вопросы, только я их не слышал.

— Звук, звук, полцарства за звук! — пожаловался я в пустоту.

Бен немного отошёл от остальных, и тут я впервые увидел его. Я сразу догадался, что этот высокий тёмный человек тут главный, хотя он стоял на самом краю кадра и был едва заметен. Он потрепал Бена по плечу и отвёл его в сторону, что-то нашёптывая на ухо — то, что касалось лишь их двоих. Из-за окружавшей меня тишины эта сцена казалась ещё более зловещей. Оба они подошли к двери, открывшейся в темноту, и Бен Дуган скрылся из виду.

Тут загорелся один из мониторов без кнопок управления. Я аж подпрыгнул от неожиданности, отшатнулся, споткнулся о рюкзак и упал на пол. До сих пор я думал, что шесть остальных мониторов неработающие, что они лишь пялятся в темноту своими пустыми экранами. Но вот один из них ожил. Я встал на ноги и приблизился, всматриваясь в изображение комнаты, которую раньше не видел.

Первое, что меня поразило, — это то, что помещение было оформлено в мрачно-синих, угрожающих тонах. Пол, стены, одинокий стул — всё это было выкрашено в темно-синий, «морской» цвет, но выкрашено грубо, словно краску наносили, шлёпая по стенам голыми руками.

Второе, что привлекло мое внимание, — это шлем, висевший на спинке стула. Он был сделан из кожи или из чего-то, похожего на кожу, и из него торчали трубки с проводами, уходящими к потолку. Всё в этой комнате как будто приказывало: «Сядь на стул, надень шлем и делай, как я говорю!» Стул здесь был поставлен специально, чтобы на него садились и надевали на голову шлем.

У меня возникло ощущение, что я смотрю на что-то, не существующее в действительности, как будто это видеоигра или фильм. Но я знал, что это не так, — сцена была реальной, и происходила она совсем недалеко от меня. Мне снова очень сильно захотелось выбраться из Бункера миссис Горинг, выбежать в лес и устремиться прочь по тропе. Но у этого плана были существенные недостатки: я находился за много миль от города и не слишком хорошо ориентировался на местности. Я даже почти никогда не выезжал на природу, не говоря уже о том, чтобы выжить в глухомани. Увиденное меня пугало, но перспектива оказаться одному в лесу пугала едва ли меньше. И была ещё одна причина остаться: любопытство. Меня распирало любопытство, и мне хотелось во что бы то ни стало узнать, что здесь происходит на самом деле. Сбежать, не прикоснувшись к истине, казалось почти невозможным.

В комнату вошел Бен Дуган, сел на стул и взял шлем, глядя куда-то в сторону. Потом он поднял голову и сказал что-то, чего я не услышал. Но мне показалось, что я понял смысл по выражению его лица.

Я не могу.

Он посидел ещё немного, но вскоре сдался и надел шлем. Тот закрывал его уши, лоб и глаза, оставляя видной лишь нижнюю половину лица.

«По крайней мере, остальные услышат, как он будет кричать, — подумал я. — Если это опасно, они прибегут к нему и спасут, так ведь?»

Трубки нелепо вздрогнули и подпрыгнули, как будто их наполнили жидкостью или электричеством. По экрану сверху вниз побежали ярко-зелёные буквы и цифры.

Бен Дуган

15 лет

Острый страх: жуки, пауки, сороконожки

Бен Дуган действительно боялся всяких ползучих тварей, обитающих в земле, я это знал. Страх подчинял себе всю его жизнь, и казалось чудом, что он вообще согласился отправиться в лес.

Пока я рассматривал молчаливого Бена, сидевшего в синей комнате, в голове у меня звучал голос доктора Стивенс.

Наконец-то мы дошли до чего-то конкретного, Бен. Но почему? Почему ты всего этого боишься?

Не знаю.

Ты знаешь.

Не знаю! Оставьте меня в покое!

С правого края экрана вырастал столбик, похожий на термометр, в котором поднимается ртуть. Только эта ртуть была тёмно-синего цвета.

— Да что же это такое? Что с ним делают? — спросил я вслух, мечтая оказаться дома вместе с Китом, перед телевизором, по которому показывают фильм ужасов.

«Сейчас как жахнет!» — сказал бы Кит.

Мы всегда так переводили всё в шутку и громко кричали перед телевизором, пока не заканчивались самые страшные эпизоды.

Экран моргнул, по нему пошли помехи, и фигура Бена исказилась. Тело его вздрогнуло, а потом сцена сменилась, и на экране возник мальчик лет пяти-шести, шагающий по парку. Он задорно хохотал, как самый обыкновенный ребёнок, и убегал от человека, держащего видеокамеру. В руках у мальчика была пластмассовая лопатка, которой он размахивал, словно волшебной палочкой. Вот он подбежал к сырой песочнице, стоявшей посреди не слишком ухоженного парка. Солнце скрылось за низкими тучами, и немного потемнело.

Изображение снова исказилось помехами и сменилось картинкой комнаты, в которой со шлемом на голове сидел Бен. Столбик синего «термометра» поднимался быстрее.

— Он боится, — сказал я.

«Да ты чё!» — крикнул бы Кит.

С этого момента картинка постоянно переключалась между Беном Дуганом в синей комнате и маленьким мальчиком в парке. Наверное, внутри шлема был встроен экран, на котором Бен видел то, что видел я. Только вот откуда взялась эта видеозапись?

Настоящая она, или же это обрывки воспоминаний, каким-то образом вытянутые у него из памяти?

Мальчик в песочнице с подгнившими деревянными бортами стал ковырять песок пластмассовой лопаткой. Мокрый песок с трудом поддавался, мальчик отбросил лопатку и принялся рыть руками, по-собачьи. Куски песка попадали прямо в объектив камеры.

Синий столбик в синей комнате дошел почти до самого верха экрана.

Мальчик что-то нашёл. Что-то неожиданное и тяжёлое. Он крикнул, но я не расслышал его слов.

Мама! Кость динозавра! Мама, посмотри!

Вид сменился, камера так резко подъехала ближе к странной находке, что меня почти укачало.

Столбик на изображении синей комнаты едва не заходил за края экрана, как будто полоска вот-вот пробьёт монитор и воткнётся в потолок бомбоубежища. Сидевший на стуле Бен весь сжался и дрожал.

Мальчик, в котором я вдруг узнал маленького Бена, обнаружил в песочнице вовсе не кость динозавра. Он потянул сильнее, и из песка показался человеческий палец. Маленький Бен раскапывал всё дальше и дальше, пока не обнажилась рука по локоть, и только тут мальчик понял, что нашёл. Рука в синих и жёлтых пятнах уже начала разлагаться, как будто по ней проехала машина, и кожа покрылась незаживающими синяками. По руке прополз паук и забрался на палец мальчика.

И тут началось действительно страшное.

Маленький Бен Дуган смотрел в камеру широко распахнутыми глазами, сжимая руку мертвеца. Изображение застыло, как на фотографии, и лицо испуганного мальчика стали заслонять силуэты сороконожек и пауков, как будто они ползали по объективу камеры. С каждым ползучим гадом изображение становилось всё темнее, и скоро песочницы уже не было видно. Пропал из вида парк, пропало и небо. Остались только глаза мальчика с расширенными от ужаса зрачками. Всё остальное покрывало тёмное облако насекомых.

Когда изображение снова переключилось на синюю комнату, Бен тоже застыл, и о его напряжении говорили только подрагивающие вены на шее. Трубки и проводки на шлеме, напротив, шевелились не переставая.

А потом картинка застыла.

«Он умер, — подумал я, невольно опускаясь на кровать и не сводя глаз с экрана. — Бен Дуган умер».

Нет, не умер. Смотри, он вернулся.

Заткнись, Кит! Оставь меня в покое!

Сердце колотилось как бешеное. Через несколько секунд экран моргнул и погас.

Бен Дуган исчез.

* * *

 

2

Кейт

Мне нужны были ответы на целую кучу вопросов, но мониторы тут ничем не могли помочь. Система наблюдения выключилась, а это означало, что я слеп и одинок. Я по очереди нажимал на все четыре кнопки, но ничего не происходило. Может, они включались по расписанию, или то, от чего застыл Бен Дуган, вышибло предохранитель и нарушило электросхему.

За полчаса я попробовал сделать всё, что могло вернуть систему к жизни. Я поискал на панели управления выдернутые провода, но их не было. Я нажимал кнопки в самых разных последовательностях — на тот случай, если систему активировала какая-нибудь особенная комбинация. Я втыкал карандаш в три странных разъёма — скорее всего, предназначенные для подключения динамиков, устаревших несколько десятилетий назад. Я даже проверил электрощит с другой стороны стены, но там всё вообще было доисторическим. Лучше туда не соваться, а не то меня ударит током или отключится освещение наверху.

Чем внимательнее я осматривал экраны, тем сильнее убеждался в их бесполезности. Мне нравится старая техника, но эта походила на мёртвый язык или на каменное колесо — бесполезная до отчаяния.

До меня вдруг дошло, что я страшно устал. День выдался долгий, а вечер оказался ещё длиннее; психологическое напряжение от того, что я прятался в чьём-то подвале, едва не валило с ног. Я постарался прикинуть приблизительный план своих последующих действий, а потом установил будильник и беспокойно проспал почти четыре часа, поднявшись в 3:00. Я ещё раз проверил мониторы, но они не подавали признаков жизни.

Перед тем как заснуть на продавленной кровати, я думал, что составил неплохой план, но теперь он не казался мне таким уж замечательным.

Несколько минут я ещё размышлял, едва не засыпая, а потом решил, что стоит хотя бы посмотреть. Если что-то пойдёт не так, можно будет вернуться. Я постарался скрыть все следы своего пребывания, надел рюкзак, потом выключил свет и вышел из бомбоубежища.

Я прошёл по туннелю, ведущему в форт Эдем, представляя, что покидаю кинотеатр посреди сеанса. Разве что не было зелёной мерцающей надписи «Выход». В конце находилась дверь с перекладиной, похожая на ту, что была в спортзале нашей начальной школы. Такие двери обычно запирают снаружи, но внутри их можно закрыть на перекладину, если нужно забаррикадироваться от пожара или спрятаться от жестокой игры в вышибалы.

Стараясь не издавать лишнего шума, я потихоньку нажимал на перекладину, пока дверь не приоткрылась, лишь слегка скрипнув. Впервые я осматривал форт Эдем изнутри, но видел только чёрную бархатную штору, свисавшую до пола и скрывавшую забранное решёткой окно с видом на Бункер.

Я нажал на дверь сильнее и высунул за неё голову. В центре комнаты стоял скудно освещённый круглый стол, а за ним сидела девушка и читала книгу.

Мариса.

Я так и думал, что если кто и не будет спать в такой час, то как раз она. Я надеялся, что здесь никого не окажется, чтобы можно было спокойно оглядеться, но сейчас, увидев её, передумал. В памяти всплыли её голос и голос доктора Стивенс.

Особенно плохо бывает по ночам, когда все спят.

И что же тогда происходит?

Просто плохо, как будто это всё по-настоящему, понимаете?

Понимаю. И что? Что конкретно бывает?

Сначала я не могу пошевелиться, а потом не могу быстро встать. Я сбега´ю по лестнице до самого низа, потом захожу в мамину спальню и ложусь к ней в кровать.

Тебе пятнадцать лет, Мариса. Я понимаю, что ночью бывает страшно, но ты должна была уже вырасти из этого.

Я знаю. Я пытаюсь бороться со страхом, но не могу.

Мне не хотелось её пугать, поэтому я собрался с духом и прошептал как можно тише:

— Эй, Мариса, это я.

Расстояние от двери до стола было довольно большим, и я не был уверен, что Мариса меня услышала. Она будто замерла и не шевелила даже пальцем.

— Это Уилл, — прошептал я, на этот раз громче.

Девушка подняла голову от книги. На лице её отразилось облегчение.

— Уилл? — переспросила она.

— Да, Уилл Бестинг. Вчерашний.

Отлично, Уилл Бестинг, ты дурак! Какой ещё может быть Уилл?

Я ещё шире открыл дверь и сделал шаг вперёд, чтобы на меня упал свет. Теперь я смогу легко вернуться или пройти дальше в комнату, в зависимости от ситуации.

Поняв, что это я, Мариса вскочила и понеслась ко мне со всех ног, подпрыгивая как газель. Сейчас на ней были пижамные штаны, но футболка осталась прежней, с той самой надписью.

— Напугал меня до смерти, — сказала она, и я почувствовал на своём лице её дыхание, тёплое и мягкое.

Она услышала меня с первого раза, только, как я понял, ужасно испугалась. Мне стало немного стыдно.

— Извини, не хотел тебя пугать.

— Ладно, проехали. Ночью мне всегда немного не по себе. Да ещё и бессонница. Отвратительное сочетание.

Наверное, она видела, что я тоже боюсь. Может, я сделал шаг назад, подсознательно желая убежать обратно в бомбоубежище. Голос у неё был тихий и почти успокаивающий. Она протянула руку, как будто я был испуганным псом, которого нужно отвлечь разговором.

— Заходи, всё в порядке, Уилл. Остальные спят.

Я шагнул через порог, под свет лампы.

— Лучше чем-нибудь подпереть дверь, — прошептала Мариса. — С этой стороны она не открывается, я пробовала.

Она с интересом смотрела на меня, как будто хотела спросить, что находится дальше по туннелю и как я оказался с той стороны, но не спросила. Я снял кроссовки, подперев одной из них дверь. Итак, я находился внутри форта Эдема — то есть в том месте, куда пообещал себе не ступать ни ногой.

— Иди сюда, — сказала Мариса, беря меня за руку и направляясь к круглому столу. Она не столько держала руку, сколько вела за собой, как ведут детей в магазине, и, когда мы дошли до дальнего дивана с креслами, отпустила. Я посмотрел на потолок, пытаясь разглядеть скрытые камеры наблюдения, но в таком слабом свете ничего не увидел. Сейчас мы стояли в дальнем углу помещения, которого я не видел, когда рассматривал экран в бомбоубежище. Скорее всего, мы находились вне зоны действия камер.

Мариса указала примерно в ту сторону, откуда мы пришли.

— Все спят там, на другом конце форта. Двери здесь толстые и тяжёлые. Думаю, нас не услышат, даже если мы будем кричать.

— Давай не будем пробовать, — сказал я, посмотрев в том направлении. В стене виднелись три двери.

— Дверь слева ведёт к девочкам, дверь справа — к мальчикам, — сказала Мариса, и я представил себе кровати, расставленные в комнатах, похожих на комнаты в студенческом общежитии.

— А средняя дверь? Куда она ведёт?

Мариса, не ответив на мой вопрос, села на обитый кожей диван. Я заметил в её руке книгу, но не стал спрашивать, что это. Всё терялось в полутьме, и я пытался осмотреться, насколько это было возможно. Мне хотелось получше запомнить это место, мысленно составить его план.

— Здесь просторно, — сказал я, садясь на другой край дивана, потому что не хотел её смущать.

— Уилл, — обратилась она ко мне, пододвинувшись поближе. — Как получилось, что ты оказался по ту сторону двери?

В горле пересохло, я даже испугался, что сейчас у меня пропадёт голос. Вместо ответа я достал из рюкзака бутылку воды, с хрустом открыл крышку и протянул ей.

— Нет, спасибо.

Я сделал два быстрых глотка и завернул крышку. С чего бы начать?

— Снаружи есть ещё одно здание. Я пришёл оттуда.

— Где живет миссис Горинг, да?

— Да, и в нём есть подвал. Я там спрятался.

— Но как…

Она хотела что-то спросить, но замолчала, представляя, как я пробирался по туннелю.

— Всё нормально, — сказал я, не зная, о чем ещё говорить. — Там сухо. Всё же лучше, чем в лесу.

У меня было много вопросов, но я не знал, как задать один самый важный.

Бен Дуган умер?

Если бы я его задал, она бы поняла, что я за ними наблюдал, а это привело бы к другим вопросам, отвечать на которые я не хотел. Пока не хотел.

— Какой он? — спросил я вместо этого.

— Кто он?

— Ты знаешь. Тот мужчина, о котором нам рассказывала доктор Стивенс. Тоже доктор.

— Не такой, каким я его представляла, — задумчиво ответила Мариса. — Ну, то есть он нормальный. Наверное, он бы тебе даже понравился.

— В самом деле?

— Он поднялся по лестнице, когда ушла миссис Горинг. Очень неожиданно.

Мариса показала на уходящий вниз лестничный пролёт. Отсюда я видел только первые две ступеньки, а дальше всё скрывалось во тьме.

— Даже Кейт испугалась. Знаешь, в старых фильмах бывают такие сцены, когда прекрасная девушка спускается по лестнице в свадебном платье или ещё что. Только здесь было наоборот. Он как бы поднялся из-под земли.

— Ты вроде сказала, что он бы мне понравился.

— Так и есть. Он пригласил нас сесть за стол и сказал, что его зовут Рейнсфорд. Не просто сказал, а ещё и объяснил: «Возможно, вам захочется называть меня иначе — „доктор“, „мистер“, „сэр“, „старик из этого дома“. Но прошу вас, называйте меня просто Рейнсфорд». И это было круто. Достаточно было услышать его голос, и он сразу всем понравился.

«Пока не убил Бена Дугана», — захотелось сказать мне.

— Ну, а потом?

— Как-то много вопросов ты задаёшь.

— В подвале скучно.

— Тогда приходи к нам. Он о тебе спрашивал.

Мариса нагнулась поближе, и её карие глаза сверкнули в полутьме.

— Думаю, он действительно может нам помочь.

— С чего вдруг?

— Потому что он помог Бену. По-настоящему.

— Помог Бену? Но ведь Бен умер.

Мариса резко подалась назад, как если бы собака, которую она выманила на свет, попыталась её укусить.

— Бен не умер. С ним всё в порядке.

Она показала на среднюю дверь в дальней стене, между спальнями.

— Он зашёл туда, а когда вернулся, то ничего уже больше не боялся.

Она посмотрела на меня подозрительно, словно не зная, верить мне или нет.

— Ты что-то не договариваешь, — сказала она.

Я выпил ещё воды из бутылки и прокашлялся. Наша беседа заходила куда-то не туда. Мы с Марисой едва знакомы. Что, если за это время её настроили против меня? Поэтому я сам себе удивился, когда меня понесло на откровения.

— Внизу, в подвале дома миссис Горинг, я нашёл одно помещение. Это старое бомбоубежище или вроде того, где можно спрятаться, когда враг захватывает форт. Ну, знаешь, чтобы строить планы контратаки и всё такое.

Мариса отсела как можно дальше, чтобы только не свалиться с дивана. Она смотрела на меня и о чём-то думала. Да, эта девушка — настоящий мыслитель!

— Ты что, подсматривал за нами, Уилл?

Я подумал, что сказал больше, чем следовало.

— Не специально, я не хотел. Просто там установлены мониторы. К тому же они показывают далеко не всё.

Мариса ничего не сказала, поэтому я продолжил:

— Иногда я видел на экране эту большую комнату с круглым столом. Есть ещё две комнаты, что-то вроде исповедален. И комната, в которую вошёл Бен. Я видел, как он туда заходил, и это не то, что ты себе представляешь. Мне показалось, что он умер.

Мариса долго смотрела на меня пристальным взглядом. Секунд десять, если не более.

— И что ты увидел? — спросила она наконец.

Я рассказал ей про шлем и про жуткие тёмно-синие стены. Но странные картины описывать не стал.

Мариса покачала головой.

— Всё, что я знаю, так это то, что он вернулся и больше не боялся ни жуков, ни пауков. Но шлем — да, это жутковато. Интересно, как он работает?

Какая-то часть моего сознания хотела завопить: «Он пугает до смерти!», но другая часть её одёргивала и говорила: «Не кричи, пусть всё идёт как идёт». Я начал сомневаться сам в себе. Бен Дуган не умер, и более того — он вылечился. По крайней мере, так утверждала Мариса. Я завидовал ему, и я знал, чего боится Мариса. Если она узнает, что ей придётся столкнуться лицом к лицу со своими страхами, то ни за что не согласится пройти через эту процедуру. Пусть форт Эдем и безумное место, но не стоит лишать её хотя бы малейшего шанса исцелиться.

— Как ты узнала, чего боится Бен? — спросил я.

— Рейнсфорд заставил нас рассказать.

— Что значит «заставил»?

— Ну, не то чтобы заставил. Скорее убедил. Он очень хорошо умеет убеждать. Все и рассказали… кроме одного.

Я представил, как они сидят за круглым столом, попав под власть каких-то странных чар, и делятся друг с другом своими сокровенными страхами. И я знал, кто не был готов поделиться.

— Эйвери, — сказал я и тут же понял, что допустил ещё одну ошибку.

Откуда мне было знать, кто готов поделиться, а кто не готов?

— Да, Эйвери.

На этот раз Мариса не стала меня ни в чём подозревать. Что ещё лучше, она села поближе и снова склонилась ко мне.

— Такая скрытная, правда? Но мне начинает казаться, что она не просто тихоня. Когда настала её очередь говорить, она рассказала такое, от чего у меня мурашки пошли по коже.

Я знал, что сказала Эйвери. Я слышал это десятки раз.

Вы не излечите меня. Никто не излечит.

Я спросил Марису, чего, по её мнению, боится Эйвери. Мариса пожала плечами, помолчала и снова задумалась. Я вернулся к Бену Дугану.

— Бен зашёл в ту комнату и о чем-то говорил, но я не слышал его. Я об этом ещё не рассказывал, но там нет звука. Я могу только видеть изображение. В мониторах нет динамиков.

— Значит, они как камеры наблюдения, — сказала Мариса.

В её голосе теперь было меньше напряжения. Беспокойство переросло в любопытство. Может, ей казалось, что если я их не слышу, то и причин волноваться, что за ними следят, наполовину меньше.

— Думаю, что ты видел кабины, в которые можно зайти, чтобы поговорить с доктором Стивенс. Сзади есть по такой кабинке, одна для девочек, другая для мальчиков.

— Постой-постой. Значит, Бен разговаривал с доктором Стивенс?

— Ну да, с ней можно связаться, если возникнет необходимость. Можно зайти туда и рассказать, как у нас идут дела. Бен заходил перед терапией.

— Но её же здесь нет. Она уехала.

— Я и не говорила, что она здесь. Там стоит монитор, а сама она у себя дома. Мы звоним, она отвечает. По крайней мере, нам так объяснили. Сама я ещё не пробовала.

Глаза мои привыкли к полумраку, и, оглядываясь, я спросил Марису про другие помещения форта. Она сказала, что с одной стороны лестницы есть кабинет, но дверь в него всегда заперта. За нами находилась библиотека, и это напомнило мне о книге, которую Мариса читала до моего прихода.

— А что ты читаешь?

Она подняла книгу и протянула мне. Теперь обе руки у меня были заняты — в одной бутылка воды, в другой книга. Если бы она захотела взять меня за руку, у неё бы это не получилось.

— «Жемчужина». Хорошая книга, — сказал я.

— Ну да, нас всех попросили её прочитать, так что надеюсь, что хорошая.

— Вы все читаете «Жемчужину»? Зачем?

Мариса пожала плечами.

— Рейнсфорд поставил на стол коробку и попросил нас сложить в неё все наши электронные устройства, включая телефоны. Сигнала здесь нет, но всё равно было трудно с ними расставаться. Это напомнило мне собрания одной молодёжной группы, которые я посещала. Молодой, лет двадцати с небольшим пастор обходил всех с коробкой в руках и просил сдать телефоны, обещая вернуть их после собрания. Коробка быстро наполнилась до самого верха. Ну, так о Рейнсфорде. Он сказал, что если все мы будем читать одну и ту же книгу, то это поможет нам сблизиться.

«Почему именно „Жемчужина“»? — раздумывал я. Но вслух произнёс очередную глупость:

— Я уже читал её. Думаю, тебе понравится.

Опять та же ошибка — даю понять, что я какой-то особенный.

Ну да, как же не читал. Стейнбек и Хемингуэй — любимое чтение на ночь.

Мариса не ответила. Она забрала у меня книгу, отвернулась и стала смотреть на обложку. Потом задала вопрос, к которому я оказался совсем не готов.

— Скажи мне, Уилл, а чего боишься ты?

Вопрос был задан как бы в пустоту, но в моём сознании он прозвучал громко, как пушечный выстрел.

Мариса снова повернулась ко мне.

— Каждый здесь чего-нибудь боится. По-настоящему боится. Потому мы и здесь. Первый шаг к лечению — рассказать об этом. Рассказали все, кроме тебя.

— И Эйвери.

Мариса посмотрела на тусклую лампу над столом, встала и направилась было к спальне.

— Ладно, забудь.

Мне хотелось, чтобы она ещё немного задержалась. Хотелось сильнее всего на свете, чтобы эта наша тайная ночная беседа никогда не кончалась.

— Я расскажу тебе ещё одну тайну, но не эту. Пока не эту.

Мариса остановилась, повернулась и села. Мне удалось пробудить в ней любопытство, но она продолжала смотреть на меня с подозрением, как будто я собирался её обмануть. Ну что ж, по крайней мере, она задержалась.

— Давай, говори.

Я вздохнул поглубже и посмотрел ей прямо в глаза.

— Я не хожу в частную школу. Я занимаюсь дома.

— Правда? Почему?

— Потому что я и школа не слишком совместимы.

Не такое уж и большое откровение, но хотя бы что-то, и этого пока достаточно.

— Это имеет какое-то отношение к твоему страху?

— Возможно.

Она протянула руку, чтобы взять бутылку с водой. Я передал ей бутылку и перевёл глаза на футболку.

Я хочу, чтобы меня обожали.

Перед внутренним взором промелькнули обрывки сна — тело Марисы на каталке, — и на мгновение меня охватил страх. Странное чувство — как будто его специально поместили в мою голову, в то место, где я мог случайно на него наткнуться.

– «The Stone Roses», — сказал я.

— Да что ты? — улыбнулась она, пододвигаясь ближе. — Ты знал?

— Классная песня. Как не знать.

Надпись «Я хочу, чтобы меня обожали» была не про Марису. Это название песни девяностых годов британской группы «The Stone Roses».

Больше всего мне хотелось, чтобы я и вправду знал это до знакомства с Марисой. Чтобы случайно увидел надпись на её футболке и сразу понял. Чтобы нас объединял общий интерес к чему-то не слишком известному. Но с девчонками все средства хороши, как не уставал повторять мой отец. Про группу я знал, потому что Мариса надевала эту футболку на сеансы с доктором Стивенс.

Я знал, потому что уже слышал, как Мариса рассказывала про неё.

* * *

Мы договорились ничего никому не рассказывать, по крайней мере, ещё один день. Она не расскажет, что я прячусь поблизости и что могу наблюдать за ними. Я же пообещал не смотреть, когда она будет разговаривать с доктором Стивенс.

— Думаю, тебе всё же стоит присоединиться к нам, — сказала она в дверях. — Но и ты по-своему прав. Когда Бен вернулся, он сказал, что у него болят суставы пальцев. Он постоянно сжимал кулаки, был на взводе и повторял, что мы можем подкинуть пауков ему в кровать, и он даже не обратит внимания. И да, это место кажется немного безумным.

— Это точно. Так, значит, увидимся завтра ночью? В то же время, на том же месте?

Мариса скромно улыбнулась, посмотрела на «Жемчужину», потом снова на меня.

— Как на свидании. И не забудь рассказать мне про свой страх. А я расскажу про свой.

Это было немного нечестно, потому что я знал о её страхе. Но я был всего лишь мастером аэрохоккея и фанатом старых видеоигр. Мне необходимо было получить какое-то преимущество.

Дверь за мной закрылась, и я пошёл по длинному коридору один. Чем дальше я продвигался, тем труднее становилось переставлять ноги, и к подвалу я вышел с таким чувством, что тащу на плечах горб.

Свет в подвале горел. Я не смог вспомнить, оставил ли его включённым. Заглянув за угол, я обнаружил, что не один.

Пока я отсутствовал, в подвал зашла миссис Горинг.

* * *

Я не смог сдержаться и невольно вскрикнул — тихо, но достаточно слышно, — и тут же подался назад, ударившись локтем о косяк. Руку пронзила электрическая боль.

Я стоял в полутёмном коридоре и потирал локоть, пытаясь собраться с мыслями… Напасть на повариху или нет? Может, прорваться к полке и ударить её банкой с кукурузой?

Через несколько секунд у меня появилось ощущение, что миссис Горинг меня выслеживает. В подвале стояла тишина, слишком подозрительная, и я представил, как она сжимает в руках бейсбольную биту или скалку, шаг за шагом приближаясь к туннелю.

Можно было бы убежать обратно, в форт Эдем, но что-то подсказывало мне, что это ещё хуже, чем получить по голове тупым деревянным орудием. Потом мысли немного прояснились, и я пришёл в себя. Может, никто ещё не знает, что я нахожусь тут и побывал в форте Эдеме? Я старался не оставлять никаких следов, а у миссис Горинг, возможно, проблемы со слухом.

Потом за углом снова послышалась какая-то возня, как будто кто-то загружал тележку банками и коробками. Я посмотрел на часы: 5:10. Я был наверху дольше, чем собирался. Уже начиналось утро, и миссис Горинг выбирала продукты, чтобы сделать завтрак. В конце концов, это её работа, но почему она не слышала, как я вскрикнул?

Я решил ещё раз заглянуть за угол, едва не каменея от страха, что меня вот-вот обнаружат. Да, она была там и занималась как раз тем, что я и предполагал: складывала в тележку муку для блинов, консервированные персики, банку ореховой пасты, пластиковую бутылку с сиропом. У меня потекли слюнки. Но увиденное меня успокоило — я понял, почему она меня не услышала. Миссис Горинг что-то напевала себе под нос, а в ушах её виднелись наушники. Дверь в коридор была слегка приоткрыта.

Я наблюдал за тем, как миссис Горинг поворачивается, толкая тележку, и переводит взгляд в моём направлении. Я осторожно шагнул назад и прижался к холодному бетону. Тележка поехала, расшатавшееся колесо громко скрипело. Миссис Горинг затолкала тележку на пандус, ведущий на кухню, и захлопнула за собой дверь, оставив меня внутри.

Я слушал, как тележка заезжает на кухню и как миссис Горинг топает наверху. При мысли о блинах в животе у меня заурчало, но, по крайней мере, меня не обнаружили, и я в безопасности.

Дверь оказалась не заперта, а просто закрыта. Я вернулся в бомбоубежище, сел на кровать и представил себе, что рядом со мной сидит Мариса. Потом достал ещё один батончик «Clif» и запил его водой из бутылки. Заглянув в рюкзак, я подумал, что лучше бы мне было взять что-нибудь ещё. От однообразной еды уже становилось как-то не по себе.

На меня быстро навалилась скука, но слушать диктофон я не хотел. На примере миссис Горинг я понял, что это не такое уж безопасное занятие. В том, чтобы погружаться в мир звуков, есть своя опасность, особенно если вокруг расхаживают чужаки. Если и слушать, то что-то действительно сто´ящее.

Но я мог записывать звуки и принялся фиксировать свой голос, рассказывая о произошедшем со мной. Потом я увидел на полке две книги в бумажных обложках. Вообще-то я не так уж люблю читать, мне больше нравится слушать. Особенно мне нравятся аудиодневники. Люди часто говорят, как важно всё записывать, но мне кажется, что важнее наговаривать. Я пробовал читать разные биографии, но большинство из них написаны очень скучно. Читать историю Мартина Лютера Кинга совершенно не интересно, но стоит послушать, как он говорил, и сразу же по голосу узнаешь, каким он был человеком. А ещё лучше слушать того, о ком никто не слышал. Больше всего мне нравится слушать, как о себе рассказывают самые обычные люди.

И всё же я скучал и потому хватался за любую возможность хотя бы немного развлечься, раз уж мне придётся какое-то время находиться тут, вдали от дома. Наверное, не стоило удивляться, когда я увидел «Жемчужину», но я почему-то удивился. Вторая книга называлась «Женщина в песках» какого-то японского писателя, имя которого мне было незнакомо. Обе книги оказались потрёпанными, с пожелтевшими страницами, испещрёнными карандашными пометками.

Я прилёг на кровать и начал читать. Мне нравилось представлять, что Мариса читает ту же книгу, и я гадал, на какой странице она находится. Вдруг сейчас мы с ней читаем одни и те же слова? У нас бы тогда было кое-что общее, о чем можно поговорить.

Понемногу я начал клевать носом, а потом выключил свет и проспал несколько часов. В подвале было темно, как в гробнице, и время суток здесь не имело никакого значения.

Проснулся я неожиданно, от всполохов света перед глазами. Стена с мониторами вновь ожила — опять включился центральный экран. Я встал, повертел ручку яркости, и всё бомбоубежище залил рассеянный свет. Экран снова показывал главный зал, в котором сидели все мои бывшие спутники. Наручные часы показывали 9:00. Значит, я проспал четыре часа.

Мариса в одиночестве забилась в угол дивана и читала. Я снова подумал, на какой странице она сейчас находится. Кейт и Бен сидели на полу, скрестив ноги. Бен Дуган действительно выглядел не только живым, но и вполне здоровым, уверенным в себе парнем. На нём была футболка, которой я прежде не видел, с какой-то эмблемой. Я не слышал, о чем они говорили, но, похоже, Кейт что-то у него выпытывала. Мне показалось забавным, что Коннор, который с самого начала ни на шаг не отходил от Кейт, сейчас постоянно бросал на неё хмурые взгляды, сидя за столом и бесцельно вертя в руках книгу. Алекс тоже сидел за столом и рисовал в тетради.

Одна девушка отсутствовала, и, нажав клавишу с буквой Д, я увидел её в комнате, где на чёрной стене по трафарету были выведены цифры 2, 5 и 7.

Эйвери Вароун, девушка, сменившая несколько приёмных семей. Она смотрела прямо в камеру и ничего не говорила. Это прекрасно соответствовало тому, что я уже знал о ней. Я рискнул надеть наушники и выбрать на диктофоне запись одного из её сеансов.

Если ты не будешь со мной честной, ничего не изменится.

Я знаю.

Я понимаю, что ты боишься. На самом деле понимаю. Ты можешь рассказать хоть что-нибудь?

Вы всё равно мне не поможете.

Ну, заранее ничего обещать не могу. Но у меня же есть какой-никакой опыт. Я помогла многим людям. Мне кажется, я смогу помочь тебе, если ты мне доверишься.

Ага.

Просто подумай об этом, ладно? Первый шаг — это рассказать правду. Если мы не сделаем этот шаг, то застрянем.

Как скажете.

О чём Эйвери думает сейчас, сидя в странной комнате и глядя в камеру? Я понимал, что она меня не видит, но у неё было такое одновременно испуганное и отсутствующее выражение, как будто прямо перед её глазами в воздухе висит призрак. Довольно красивая девушка — длинные каштановые волосы и приятное лицо. Но в сочетании с её голосом на записи оно наводило на мысли о безнадёжности. Интересно, изменится ли лицо Эйвери, если её вылечат?

Вылечат, избавят от страха. Но страха перед чем или кем? На этот вопрос не было ответа.

Даже я не знал его, потому что за все сеансы она так и не призналась.

* * *

Я знал, что миссис Горинг обязательно повезёт в форт еду. Она умная женщина, и вполне логично, что она дождалась девяти утра, когда подростки окончательно проснулись и как следует проголодались. Я услышал, как по скату катится тележка, а потом дверь в подвал открылась.

Я заранее решил, что мне делать в этом случае, и, когда миссис Горинг покатила тележку по тоннелю, вышел из бомбоубежища и осторожно двинулся за ней, держась в отдалении и внимательно прислушиваясь. Когда она зашла за ведущую в форт дверь и прикрыла её, я быстро подбежал, достал диктофон и замер.

Было слышно, как все окружили миссис Горинг, и она хлопнула в ладоши, чтобы они разошлись.

— Завтрак будет подан на столе, руками не трогать. Здесь вам не зоопарк.

— Да ладно вам, мы же проголодались! — запротестовал Коннор.

Понятно, что он самый голодный — он же самый крупный из нас.

— С дороги, или я толкну тебя тележкой.

Я не мог рисковать, чтобы выглянуть и посмотреть, что там происходит, так что оставалось только догадываться. Наверное, Коннор загородил ей дорогу, но отошёл, посмеиваясь.

— А вы смешная, миссис Горинг.

— Смотри, осторожнее, Коннор, — предупредил его Алекс, — ещё ударит тебя сковородкой по коленке.

— Мы ценим вашу заботу, миссис Горинг. Не обращайте внимания на этих неандертальцев, — сказала Кейт исключительно вежливым тоном, каким говорят учительские любимчики.

— Я позову Эйвери, — сказала Мариса.

Через приоткрытую дверь я разглядел, как она подошла к спальне девочек.

Остальные стали толкаться за столом и подшучивать друг над другом. Миссис Горинг велела им заправить кровати и смыть унитазы. Мариса вернулась с Эйвери и присоединилась к общей суматохе. Потом все расселись за столом.

— Ну что, как доктор? — спросила Кейт немного высокомерным тоном, но для нее это было естественно.

— Нормально.

— А мне даже жаль её, — сказал Бен. — Столько часов разговаривать с нами! Просто удивительно, что она этим занимается. Это как круглые сутки работать в службе поддержки.

Я с ним мысленно согласился. Может, она даже не высыпается как следует, отвечая на все эти звонки. Я представил, как она с утра уже сидит в своем офисе и смотрит в веб-камеру. Должно быть, где-то тут под землёй проложен кабель, потому что сигнал здесь не ловится и беспроводного соединения быть не может.

— А где Рейнсфорд? Когда мы его снова увидим? — спросил Бен. — Хочу поблагодарить его.

— Ещё увидите, не сомневайтесь, — ответила миссис Горинг.

Она на другом конце комнаты отдёргивала занавески.

— У него много работы, не надоедайте ему.

— Какой работы? — спросил Бен.

— Какая у него ещё может быть работа? Возиться с такими же недорослями, как вы.

А миссис Горинг сегодня действительно не в духе! Я даже немного обрадовался, что не сижу там вместе со всеми и что она не видит меня. Хотя блинчики пахли очень вкусно, и мне захотелось съесть целую стопку, политую сиропом, да ещё и смазанную арахисовым маслом…

Тут раздался громкий стук, и я аж подпрыгнул, подумав, что это стучат в дверь, за которой я прятался. Но на самом деле стук доносился со стороны входной двери.

— Кого там ещё принесло? — сказала миссис Горинг.

Я слышал, как протопали по полу её ботинки. Остальные настороженно молчали. В дверь снова застучали, как будто молотком.

— Если будете пинать дверь, я шкуру с вас сдеру, кто бы вы ни были! — крикнула миссис Горинг.

Кто-то тихо хихикнул, но остальные продолжали молчать, уже больше с любопытством. Когда дверь распахнулась, тишину нарушил голос, которого я раньше не слышал.

— Здравствуйте, миссис Горинг! Учуял запах ваших блинчиков.

— Скажешь тоже.

Незнакомец рассмеялся — довольно добродушно, надо отметить, — и вошёл в форт.

— Давно тебя не видела, Дэвис. Надеюсь, у тебя всё хорошо.

— О да, просто прекрасно.

Кто такой этот Дэвис?

— Настроение меняется, вечно рад не будешь.

Миссис Горинг была просто невероятно груба, но так уж она устроена. Кто бы ни был этот Дэвис, он, по всей видимости, не обижался.

— А это, должно быть, они? — спросил он, когда дверь закрылась.

— Конечно, они. Ты разве ничему не научился, когда был здесь?

— О, я многому научился, миссис Горинг.

Опять тишина, потом снова его голос:

— Если общество не против, я присоединюсь к вам. Привет, я Дэвис.

Он сел, и все поприветствовали его, насколько я понял. Мне показалось, что его появление особенно взволновало девочек.

— Мне позвонил Рейнсфорд и попросил приехать на несколько дней, помочь миссис Горинг починить насос у пруда. Старая железяка вечно ломается.

Я знал про пруд, но до этого момента о нём не задумывался.

— Откуда ты его знаешь? — спросила Кейт, явно флиртуя. Таким тоном она не разговаривала даже с Коннором. Похоже, этот Дэвис тот ещё мачо.

— Ну, это ещё одна причина, по которой я тут нахожусь. Чтобы подбодрить вас.

— Как это? — подала голос тихоня Эйвери.

— Я сам проходил тут курс терапии, — сказал Дэвис, как мне показалось, с набитым ртом и жуя блины.

— Да ладно тебе! — воскликнул Коннор, хлопнув себя по колену или Дэвиса по плечу — я не смог определить, что именно. — А ты чего боялся?

— Миссис Горинг.

Все засмеялись, и на этот раз я почти точно был уверен, что миссис Горинг шлёпнула Дэвиса по плечу, и Дэвис рассмеялся вместе со всеми.

Мне вдруг стало очень одиноко, как будто никто на детской площадке не захотел со мной дружить.

— Я тогда вообще даже подходить к пруду не мог, — продолжил Дэвис. — Просто ненавидел его.

— Потому что боялся рыб? — спросил Коннор, чем вызвал смех со стороны Бена и Алекса.

— Ну, рыб я и сейчас недолюбливаю, предпочитаю гамбургеры. Но их я не боялся. Я боялся воды. Даже пить не мог. Да, это странно, я понимаю.

— Страннее не придумаешь, — согласился Алекс, но Эйвери решила поддержать Дэвиса:

— Не так уж и странно. Ты вот боишься собак. Какая разница?

— Собака может загрызть насмерть, — сказал Алекс. Замечание Эйвери ему явно не понравилось.

— А вы знали, что можно утонуть в чайной ложке воды? — спросил Дэвис.

— Что, правда? — спросила Кейт.

Наступила пауза — наверное, Дэвис вытирал рот салфеткой.

— Да нет, неправда, — ответил он наконец. — Но до того как я сюда приехал, я думал, что правда. А что в ду´ше можно захлебнуться — так это точно. Ну и запах от меня тогда шёл, как я думаю!

— Трудно представить, — сказала Кейт.

— Это точно, — поддакнула Эйвери.

Даже я почувствовал, что между ними началась борьба за внимание нового парня, хотя и не имел ни малейшего представления, как он выглядит.

— А ты, наверное, Бен, — сказал Дэвис. — Догадался по футболке. Заслужил, мужик, носи с гордостью!

— Спасибо. А тебе сколько лет? — спросил Бен Дуган. — Ты когда тут был?

— Семнадцать. А тогда мне было столько, сколько и вам. Вам же всем пятнадцать, правда?

Никто не ответил. Наверное, все кивнули. Потом раздался звук отодвигаемого стула.

— Спасибо, миссис Горинг. Было очень вкусно.

Это сказала Мариса, покончившая с завтраком.

— Я и не сомневалась, — отозвалась миссис Горинг в своей обычной манере.

— Договоримся так, — продолжил Дэвис, чем снова привлёк всеобщее внимание, в том числе и моё. — Рейнсфорд сказал мне, что Бен излечился, и я приехал сказать вам, что тоже излечился. Попозже, когда солнце прогреет воду, я нырну в пруд, чтобы посмотреть, не протекла ли старая труба. Эта терапия на самом деле работает. Если есть вопросы, не стесняйтесь, спрашивайте. Я обязан своей жизнью этому месту, так что чем смогу, тем обязательно помогу.

— Я прямо не дождусь, когда настанет моя очередь, — сказала Кейт. — И мне очень хотелось бы об этом поговорить.

«Ну да, кто бы сомневался», — подумал я.

Я так увлёкся ходом беседы, что не заметил, как к двери, у которой стоял, кто-то подошёл. Черный занавес отодвинулся, и в приоткрытый проём просунулась рука с запиской. Это была Мариса.

— Что я вам говорила о том, чтобы ничего не трогать? — крикнула миссис Горинг.

Рука скрылась, но я успел схватить записку.

— Извините, миссис Горинг. Я просто подумала, что здесь немного темновато.

— Ну ладно, завтрак окончен. Ставьте посуду в тележку.

— Спасибо, Мариса, — в шутку сказал Коннор.

Мне показалось, что ребята сейчас поспешно хватают оставшиеся блины и засовывают их в рот. Потом снова послышался голос Дэвиса.

— И ещё одно, — сказал он довольно тихо, почти нерешительно. — Одного из вас нет на месте. Рейнсфорд хочет, чтобы я его нашёл. Я хорошо знаю этот лес.

— Уилла Бестинга, — сказала Мариса тоном, выдававшим лёгкое беспокойство.

— Да, Уилла Бестинга, — подтвердил Дэвис. — Если кто-то из вас что-то узнает, сообщите мне. Бояться нечего, медведи и другие хищные животные тут не водятся. Но ему нужна помощь, и здесь ему эту помощь окажут. Если бы я мог поговорить с ним, наверное, он сам бы вернулся.

Великолепно! Только этого мне и не хватало. Мудрого совета семнадцатилетнего парня.

Я пошел обратно в бомбоубежище, сжимая в руке записку Марисы и надеясь, что Дэвис в ближайшее время не станет обыскивать подвал миссис Горинг.

* * *

Я свяжусь с доктором Стивенс, когда все будут спать. Ты узнаешь. Приходи повидаться со мной, ладно? Мариса.

В последний раз я получал подобную записку, когда учился в четвёртом классе. Я даже помню, что там было написано.

Встретимся после школы у фонтанчика. У меня для тебя кое-что есть. Дженнифер.

Дженнифер так и не появилась, но в том, что Мариса писала серьёзно, я не сомневался. Ей некуда идти, и она не будет спать. Я же не был совой и бессонницей не страдал. У меня со сном было всё в порядке, и я прекрасно засыпал, когда мне хотелось спать. Но я беспокоился не о том, что просплю, а о том, что система снова выйдет из строя. Я пропущу сигнал Марисы и заставлю её напрасно ждать, как Дженнифер заставила меня ждать у фонтанчика.

«Кто-то идёт на свидание! — вертелись у меня в голове язвительные слова Кита. Я представил, как он стоит в дверях, прислонившись к косяку и надвинув на брови свою дурацкую зелёную бейсболку. — Смотри только, не накосячь».

«И не надейся, Кит, не накосячу», — подумал я.

Но я всё равно немного нервничал и решил почитать «Жемчужину», чтобы нам с Марисой было о чём говорить. Я выключил монитор, опасаясь, что в него встроен таймер и он работает только определённое количество часов в день. Если так, то как мне следить за комнатой, в которой Мариса должна подать мне сигнал? Всё это начинало меня раздражать, и, чтобы успокоиться, я лёг на кровать и открыл книгу. «Жемчужину» я читал давно, по-моему, сидя в машине родителей, но точно не помнил.

Через час я включил монитор и увидел, что главный зал форта Эдема пуст.

— Странно, — пробормотал я. — Куда все делись?

Я посмотрел на часы — почти 11:00, — потом обратно на монитор, переключаясь между тремя комнатами, какие можно было вывести на экран. Казалось, будто форт покинут всеми обитателями, но тут у дальней стены главного зала появилась миссис Горинг. Она направлялась к спальне девочек.

— Что она там делает? — удивился я.

Дверь в спальню девочек закрылась, и миссис Горинг исчезла из виду. Несколько секунд я не придавал этому особого значения. Может, она меняет там простыни или прибирается. А что ей ещё делать? Но потом у меня зародились подозрения и по шее пробежал холодок. Я щёлкнул кнопкой с буквой Д и вывел на экран кабинку, где девочки разговаривали с доктором Стивенс.

На стене выведенные по трафарету цифры 2, 5 и 7. Пустой стул. Я не ожидал, что миссис Горинг сядет на него, и ещё менее ожидал, что она сядет так быстро и так близко к камере. Она пододвинулась прямо к монитору, внимательно вглядываясь в него. Глаза её забегали из стороны в сторону, а потом она постучала по экрану костяшками пальцев. И что-то крикнула. Насколько я понял, она звала доктора Стивенс, как будто та жила внутри монитора, и её нужно было разбудить.

Сколько же ей лет, если она не понимает таких простых вещей? Семьдесят пять? Восемьдесят пять? Больше? Может, она слишком долго жила в глуши и утратила всякую связь с реальностью?

Миссис Горинг откинулась на спинку стула и начала что-то говорить отрывистыми фразами. Я бы с радостью отдал свой аэрохоккей, «Атари» и даже своего младшего брата Кита в обмен за звук. О чём она говорит и зачем? Зачем миссис Горинг связываться в такой поздний час с доктором Стивенс?

Я переключился обратно на главный зал форта, который оставался пустым. Все ушли, и я начинал скучать. Где они? В подвале форта, где устроен сеанс шоковой терапии? Я даже не знал, что заставило меня действовать. Может, на меня давила гнетущая тишина Бункера, или же мне было ужасно одиноко, и я боялся, что внутри меня вот-вот что-то сломается. А может, я просто хотел повидаться с Марисой и расстраивался, что не могу с ней поговорить. Я помню только, что в голове промелькнула некая мысль, заставившая меня покинуть бомбоубежище.

Если я уже один раз проник в этот подвал, то смогу проникнуть ещё раз.

Последний взгляд на миссис Горинг, сидящую в кабинке.

Она там. Ну ладно, у меня получится.

Я выключил монитор, надел рюкзак и не успел опомниться, как уже пробежал по туннелю и оказался в главном зале форта. Здесь по-прежнему было тихо, но я слышал, как миссис Горинг возится в спальне девочек, дверь в которую была немного открыта. Она вот-вот возьмётся за ручку и выйдет оттуда, а мне негде скрыться. Что она сделает, когда увидит меня тут? Подумает, что я сошёл с ума. Может, она пистолет в кармане носит? При мысли о кровавой перестрелке в форте Эдеме я застыл на месте, и, прежде чем снова собрался с духом, миссис Горинг уже открывала дверь, чтобы вернуться в главный зал.

Единственным моим спасением оставалась лестница вниз, ведущая туда, откуда когда-то появился Рейнсфорд. С трёх сторон лестничный пролёт окружали металлические перила, но я стоял у открытого конца — пусть маленькая, но удача. Я рванул вниз, едва не споткнулся на первой ступеньке и тут же пожалел об этом. Лестница оказалась узкой и неожиданно крутой; хуже, что ступени через несколько шагов терялись в кромешной тьме. Я оступился и проскользил по четырём-пяти ступенькам, проехав по ним рюкзаком и хватаясь за перила. Резкий поворот — это была винтовая каменная лестница, — и, застряв ногой, я остановился.

Я лежал лицом вверх, вглядываясь в тусклый свет лампочек форта. Потом посмотрел вниз, и темный проём показался мне пастью живого грозного зверя с каменными зубами.

Что это за место?

Одно было ясно: подвал форта Эдема уходил глубоко в землю. Насколько глубоко, я не имел ни малейшего представления. Было нетрудно представить, что винтовая лестница, крутая и полуразрушенная от времени, спускается бесконечно.

Ботинки миссис Горинг простучали по полу до проёма, под которым я лежал, а потом остановились.

— Глупые дети, вечно до всего хватаются своими руками. Никакого больше сиропа.

Она принялась протирать металлические перила мокрой тряпкой. С того места, где я лежал, казалось, что она смотрит сквозь меня. На фоне света отчётливо виднелся силуэт её головы. Прошло несколько секунд, потом она пошла дальше, к библиотеке.

Я понял, почему миссис Горинг меня не заметила, только когда попытался встать. Мне показалось, что я съехал ступенек на пять, но лестница была настолько крутой, что походила на приставную. Я упал ниже, ступенек на десять, и находился в темноте.

Надо рассказать Марисе. И остальным.

Вслед за этой мыслью у меня в голове промелькнула другая.

Почему они ничего не знают об этой мрачной лестнице?

Невозможно представить, будто Коннор Блум не подговаривал других ребят спуститься. Он же капитан футбольной команды и привык подначивать всех вокруг. Он бы обязательно заставил Бена и Алекса исследовать эту лестницу. Они знали о ней и всё равно держались подальше. К тому же она опасна. Вдруг кто-нибудь свалится в эту дыру? Что тогда? Что-то здесь было не так.

Я вынул ручку-фонарик и щёлкнул кнопкой, направив узкий лучик света вниз по ступеням. Какая-то глубоко спрятанная в подсознании часть меня хотела спуститься ниже и разведать, что там. Но это желание быстро прошло, когда тьма целиком поглотила жалкий свет. Меня пробрал холод. Неужели форт Эдем бездонный?

Я осторожно поднялся по лестнице достаточно высоко, чтобы заглянуть в зал. Миссис Горинг находилась в библиотеке, где что-то бормотала себе под нос, переставляя книги. «Вот мой шанс», — подумал я и поднялся до конца, встав у края проёма. Рюкзак мешал сохранять равновесие и тянул вниз, как будто он был частью замысла, согласно которому я должен упасть на бесконечно извивающуюся лестницу. Мне показалось, что я задыхаюсь, мне требовался воздух — свежий воздух, а не спёртая и душная атмосфера бомбоубежища.

Я пересёк комнату и как можно тише приоткрыл входную дверь. Не увидев никого за ней, я пробежал по поляне и скрылся за деревьями. Дождь прекратился, светило солнце, начинало припекать. Я понимал, что ночью опять станет холодно, но на какое-то время я вырвался из форта, из подвала миссис Горинг и старался как следует надышаться чистым горным воздухом.

* * *

До пруда идти было недалеко, не более пяти минут, и с той стороны доносились голоса и плеск воды. Коннор, Бен и Алекс веселились и брызгались у кромки берега, но никто не заходил глубже и не нырял. Девочки сидели на причале, болтая ногами в холодной воде. На поверхности пруда плавали длинные ветки, упавшие с покрытых мхом деревьев, и вообще он был не таким уж большим: при желании можно было бы добросить камень до дальнего берега.

— Не может же он сидеть там вечно, — сказал Коннор девочкам.

Они делали вид, что не обращают на Коннора внимания, и смотрели налево. С того места, где я находился, в том направлении виднелся небольшой сарай, стоящий на сваях над самой водой.

Из воды с плеском вынырнул какой-то парень, схватился за сваю причала и тяжело задышал. В другой руке он держал разводной ключ.

— Семьдесят четыре секунды, — сказала Эйвери, сначала поглядев на часы, потом на Марису.

— Неплохо! — громко крикнула Кейт через весь пруд.

Это был Дэвис. Он вышел на небольшую прогалину перед сарайчиком, в котором, как я подумал, и находился насос.

Дэвис был полной противоположностью мне. Я даже радовался, что Кейт и Эйвери сражаются за его внимание, оставляя Марисе меньше возможностей. Против этого парня у меня не было ни малейших шансов. Высокий, с тёмными волосами, а о таких накачанных мышцах можно было только мечтать. Голубые глаза и безукоризненно прямой нос, как у римского гладиатора. Он послал девочкам лучезарную улыбку, а потом зашёл в сарай и принялся грохотать ключом, что-то отворачивая.

— Вот это тип, — прошептал я себе под нос, отводя от лица ветки, чтобы получше разглядеть пруд.

Тут Эйвери всех удивила, прыгнув с причала прямо в холодную воду. Она оставалась под водой, пока не доплыла до сарайчика, потом с шумом вынырнула, задыхаясь и протягивая руку вышедшему ей на помощь Дэвису. Они засмеялись, Кейт надулась. Мариса смотрела в лес. Коннор толкнул Бена в воду, парни снова принялись отчаянно беситься, и я даже обрадовался, что сейчас не с ними. Тем не менее вся сцена походила на летний лагерь: развлечения у воды, флирт, смех. Мне опять стало одиноко, как это часто бывает. Меня окружали одни только деревья — единственные друзья на тот момент.

Через какое-то время Кейт обратилась к Дэвису:

— Я готова. Хотя сначала мне нужно поговорить с тобой.

Какой же я глупый! Почему я решил, что так называемое «исцеление» происходит только по ночам?

Что, если один из мониторов в бомбоубежище включился как раз сейчас, а я этого не увижу?

Дэвис посмотрел на свои «часы подводника» и что-то сказал Эйвери на ухо. Та покраснела, а Дэвис нырнул и выплыл секунд через двадцать у пристани.

— Мне нужно быть в городе к трём, — сказал он, вытирая с лица капли. — По такой плохой дороге это займёт пару часов.

— Я думала, ты останешься с нами, — сказала Кейт жалобно.

Сейчас был полдень, а это значит, что Дэвис пробудет здесь не больше часа. У меня сложилось впечатление, что он даже не пытался меня искать, как говорил раньше. Его гораздо больше интересовали Эйвери и сломавшийся насос.

— Нет, не могу. Но я вернусь завтра утром, можете на меня рассчитывать. Я тут пробуду, пока не починю насос и пока не обнаружится Уилл Бестинг.

«Удачи в поисках!» — мысленно пожелал я.

Он выбрался из воды, взял полотенце из стопки, лежащей на пристани, надел шлёпанцы и зашагал рядом с Кейт. Они приближались ко мне, и я нервно стал отходить подальше под деревья. До меня доносились только обрывки их разговора: что-то про его работу в Лос-Анджелесе — служба питания съёмочной группы, специализировавшейся на фильмах ужасов. «За ночь съёмок все эти зомби так проголодаются» или что-то вроде этого, после чего последовал смех.

Пока они шли к форту, я держался позади. У входа они сели на ступеньки и говорили так тихо, что я ничего не мог разобрать. Пошевелившись среди кустов, я наступил на ветку, и она с треском переломилась. Кейт, похоже, этого не услышала, но Дэвис обратил внимание. Он встал, выпрямился, посмотрел в моём направлении и громко сказал:

— Уилл, если ты там, выходи! Мы все хотим, чтобы ты вернулся. И ты знаешь, что ночью снова будет холодно.

Я не пошевелил и пальцем, даже старался не дышать. Если Дэвис подойдёт к деревьям, он обязательно меня увидит.

— Ну давай, Уилл. Всё в порядке.

Кейт потянула за полотенце, которое Дэвис перебросил через шею, и он снова сел. Насколько я понял, она сказала, что я могу и сам о себе позаботиться, но я не был уверен. Тут из леса вышли остальные, в хорошем настроении — прогулка явно пошла им на пользу. Они немного поговорили на пороге, потом дверь открыла миссис Горинг.

— Обед. Сейчас, — громко прозвучал её голос.

Она исчезла внутри, и за ней последовали остальные. Последним вошёл Дэвис, но перед этим обернулся и посмотрел на деревья.

Он знал, что я тут. Он это точно знал. Завтра он пойдёт искать меня, но сейчас было слишком поздно. Я уже мог уйти слишком далеко.

* * *

Дверь в Бункер миссис Горинг была не заперта; я не то чтобы на это надеялся, но даже ожидал, что так и будет. Я не видел, чтобы она носила ключи или отпирала какие-нибудь двери. Вряд ли кому-то, кроме меня, вздумается проникать в её дом. Это место находится в полнейшей глуши, и, похоже, ему достаточно только одного охранника — её самой. Никому — действительно никому — не захотелось бы выводить эту женщину из себя. Я даже представить не мог, что разозлило бы её больше незнакомца, проникшего в её дом.

Дэвис оставался в форте минут десять, не более. За это время я собрался с духом, перебежал через поляну, открыл дверь в Бункер и зашёл внутрь. На бегу я заметил, как отворяется дверь форта, и подумал, не увидел ли он меня.

Я спустился вниз. Дверь в подвал тоже была открыта, потому что миссис Горинг ещё не вернулась после обеда. Дэвис сейчас шёл по лесу и искал меня или ехал домой по дороге, так что некоторое время мне ничто не грозило.

Аккуратно затворив дверь в бомбоубежище, я включил монитор. Все сидели за столом, ели и оживлённо разговаривали. Я попробовал разглядеть, что изображено на футболке Бена Дугана, но не смог. Наверное, какой-нибудь почётный символ, какие рисуют в летнем лагере. Напугали до полусмерти — получай футболку.

Скоро миссис Горинг вернулась, захлопнув дверь наверх, и снова я оказался закрытым в подвале. На меня навалилась усталость, и я лёг на кровать. В полусне мне почудился голос брата.

А этот Дэвис не промах. Может подцепить любую девчонку. Смотри, не прощёлкай.

Откуда тебе знать? Ты сам как десятилетний.

Мне тринадцать, Уилл. И у меня было больше свиданий, чем у тебя.

Заткнись, Кит. Идиот.

Может, и мне к Марисе подкатить? Она вроде ничего, особенно в этой футболке.

Сейчас как дам!

Только попробуй.

Потом этот сон сменился настоящим кошмаром: мы стали драться, я ударил Кита по лицу, мы упали и покатились по винтовой лестнице в темноту. Руки и ноги переплелись, мы упали на пол, и тут Кит исчез. Вместо него в синей комнате стояла доктор Стивенс, держа шлем.

Сядь. У меня кое-что есть для тебя.

Не хочу.

Ты уверен?

Я проснулся в поту, посмотрел на часы и от досады прорычал. 15:13. Какой яркий сон, почти как наяву. Я потряс головой и постарался успокоиться. Монитор по-прежнему не подавал признаков жизни, и я с тревогой подумал, что система снова вышла из строя. Я не помню, чтобы его отключал, но, наверное, всё-таки отключил, потому что, когда я нажал кнопку Г, на экране показался всё тот же главный зал форта. Отсюда были видны перила лестницы, и я задрожал. Все сидели за столом, в том числе и Рейнсфорд, спиной к камере. «Интересно, я увижу когда-нибудь его лицо?» — спросил я про себя, и он как будто меня услышал.

Он встал, продолжая что-то говорить, повернулся лицом к камере и медленно подошёл к ней, держа руки за спиной.

— Какой он старый! — невольно вырвалось у меня.

Первым делом бросался в глаза его возраст. Рейнсфорд выглядел по-настоящему древним. Он двигался медленно, словно с трудом сгибая колени. Седые волосы, густые брови, худое лицо. Если бы их с миссис Горинг заставили драться друг с другом на ринге, она бы уделала его одной левой.

Жалко, что не слышно его голоса. Он смотрел не прямо в камеру, а чуть-чуть в сторону, но даже так мне захотелось немедленно сдаться. В его движениях было что-то гипнотическое, была какая-то ритмичность, притупляющая чувства.

Он обернулся. Кейт Холландер встала и подошла к нему.

Я почти услышал, как она произнесла:

— Я готова.

Оба они подошли к спальне для девочек. Рейнсфорд открыл дверь, нежно дотронулся до плеча Кейт, и она зашла внутрь. Никто за столом не шевелился, пока Рейнсфорд медленно проходил мимо них, а потом спускался по винтовой лестнице, обратно в свои владения. Я никак не мог отделаться от мысли, что он вот-вот сломает себе шею. После того как Рейнсфорд спустился, я почувствовал, как онемела нога. Наверное, я её отлежал. Тут я вдруг подумал, что полностью проснулся только сейчас.

Что это было? Я видел его на самом деле, или же мне это приснилось? Трудно было сказать, проснулся ли я или видел сон во сне.

Я нажал кнопку Д, и на экране показалось помещение с пустым стулом и тремя красными цифрами на стене.

2 5 7

Когда в кабинку вошла Кейт и села, чтобы пообщаться с доктором Стивенс, я вставил в уши наушники и выбрал запись одной из её сессий. Было странно видеть, как она шевелит губами не в такт, и всё же такая «озвучка» казалась вполне уместной.

Что, если ты больна на самом деле? Такая мысль приходила тебе в голову?

Глупости всё это. Посмотрите на меня. Я совершенно здорова.

Внешность может быть обманчивой.

Но не в моём случае. Что видно, то и на самом деле.

Знаешь, Кейт, врачи тебе плохо не сделают.

Скажите это моей маме.

Они не делают ей плохо. Они стараются помочь.

Девятнадцать операций, а с головой у неё по-прежнему не всё в порядке. Я лично думаю, что это провал.

Давай поговорим об этом, о несчастном случае и о том, где ты была, когда это произошло.

Давайте не будем.

Это важно, Кейт.

Нет, не важно. И я не хочу об этом говорить.

В этом-то и заключалась проблема с Кейт Холландер. Она приходила в ужас от врачей, от любого, кто мог ей помочь. Иногда во время сеансов складывалось впечатление, что Кейт здесь главная, а доктор Стивенс лишь поддакивает ей. Но, прослушивая записи, я заметил, что Кейт — разная. Она могла быть спокойной, способной понять собеседника. Иногда она плакала, потому что испытывала страх или чувство вины. А временами бывала ранимой, как маленький ребёнок. В такие моменты она говорила о том, чего я не понимал.

Мне нравится боль. Она моя. Я могу контролировать её.

И тогда я начинал понимать, что её страх связан не столько с врачами, сколько с чем-то более глубоким, с тем, чего я тоже не понимал. Я знал, что её мать попала в аварию, оставившую шрамы по всему лицу и голове, лишившую её красоты и чего-то ещё. С тех пор мама Кейт сильно изменилась. Она не то чтобы отсутствовала, но держалась как бы в стороне от дочери.

Кейт Холландер встала, и я вынул наушники. В руке она держала толстую кисть, как и Бен Дуган. Подойдя к стене, девушка закрасила цифру 2 толстым слоем пурпурной краски. Покончив с этим, она бросила кисть под ноги и, не оборачиваясь, почесала затылок, как будто этот поступок её озадачил, потом вышла из кабинки.

Я снова подумал, что же означало это зачёркивание номеров, и до меня стало доходить. Если Кейт была номером 2, то тем самым она как бы стирала свой страх и вместе с ним удаляла часть себя.

Я быстро переключился на главный зал и увидел, как она выходит из спальни девочек и смотрит на стол, где все её ждут. Коннор поднял сжатую в кулак руку, остальные тоже её приободрили. Кейт повернулась к средней двери, которая располагалась между дверями в спальни девочек и мальчиков, и открыла её.

Девушка скрылась, и я стал размышлять, где она теперь находится. Я мысленно представлял себе план помещения, словно уровень видеоигры. Там должен быть длинный коридор, а в конце лестница.

Насколько далеко находилась пурпурная комната, в которую ей предстояло войти и где она обнаружит шлем с проводами? Если на том же уровне, что и покои Рейнсфорда, то очень глубоко под землёй.

По моим ощущениям, прошло много времени, чуть ли не час. В главном зале, похоже, никто не двигался. Мир Эдема объяла тишина.

Экран одного из шести потухших мониторов слегка замигал. Они располагались по кругу от центрального — того, который я мог контролировать. Монитор Бена находился наверху, а теперь включился тот, что был справа от него. Значит, это и есть монитор Кейт.

Меня поразило, что помещение это отличалось от помещения, в котором находился Бен Дуган. Во-первых, оно было выкрашено не в синий, а в насыщенный пурпурный цвет с грубыми чёрными разводами. Во-вторых, Бен Дуган сидел в простом деревянном кресле, а здесь кресло было поизощрённее, похожее на те, что стоят в парикмахерских.

Впрочем, шлем был таким же: переплетение трубок и проводов, уходящих под потолок.

Я посмотрел на часы и поразился тому, что прошло всего три минуты. Три минуты? Всего три минуты, чтобы выйти из общего зала и спуститься в фиолетовую комнату с парикмахерским креслом? Вряд ли Кейт шла по той винтовой лестнице. Должен был быть какой-то другой способ туда спуститься.

Как и во время видео с Беном, я услышал слабое гудение, доносившееся откуда-то из стены, — глухие электрические помехи, которых в остальное время в бомбоубежище слышно не было.

Кейт взяла шлем, надела его на голову и села в парикмахерское кресло. На экране появились данные, как и прежде. Справа шевельнулась пурпурная полоска — пока что просто жирная точка, — а слева пробежали слова с цифрами:

Кейт Холландер

15 лет

Острый страх: врачи, больницы, поликлиники

Какое-то время ничего не происходило, и я даже подумал, уж не сильнее ли сопротивление Кейт того целительного средства, которое изобрёл Рейнсфорд. Но вот кресло крутанулось сначала в одну сторону, потом в другую, как если бы его поворачивала невидимая рука.

«Мне жаль, Кейт, — подумал я, — но неприятности только начинаются».

Картинка на экране расплылась и сменилась изображением врача в белом халате. Я смотрел на него как бы изнутри шлема и видел то, что видела Кейт. Конечно же, я задался вопросом, откуда взялось это изображение. Врач неожиданно приблизился, на его повязке отчётливо виднелось пятно крови размером с десятицентовик. Он посмотрел на меня, то есть на Кейт, и склонил голову, словно продумывая план нападения. Глаза его странно вращались, одновременно пустые и что-то высматривающие. Подведя руку к экрану, он оттянул резиновую перчатку и щёлкнул ею. Что он сказал Кейт? Под маской нельзя было различить.

Изображение сменилось видом пурпурной комнаты, в которой дрожало и вращалось из стороны в сторону парикмахерское кресло. Кейт Холландер цеплялась за ручки побелевшими пальцами.

Изображение вновь перепрыгнуло к тому, что видела Кейт: затылок женщины со светлыми волосами. Эта женщина вела машину, а камера показывала её сзади, со стороны того, кто сидел на заднем сиденье. Постепенно обзор переместился чуть вниз, на маленькие ноги ребёнка лет пяти-шести. На полу валялась плюшевая игрушка. Одновременно бомбоубежище наполнилось странными звуками, как будто стена с мониторами прорывала себе ход в иную реальность, реальность снов.

«А звуков на этот раз больше, — подумал я. — И они более жуткие».

Кресло крутилось и раскачивалось, картинка постоянно переключалась с панорамы пурпурной комнаты на изображение в шлеме. Врач сначала отвёл взгляд, а когда повернулся, то держал в руках ржавое металлическое приспособление, предназначенное скорее всего для того, чтобы зафиксировать голову пациента. Через металлические пластины были пропущены длинные болты, слегка покорёженные от времени, острые на концах. Врач подошел ближе, надел эту штуку на голову Кейт и начал завинчивать болты. Я вдруг понял, что извиваюсь всем телом, как и сама Кейт.

По экрану пошли помехи, а потом показали, как женщина за рулём обернулась на ребёнка. Они разговаривали, ребёнок хотел освободиться от удерживавшего его ремня и нагнуться за игрушкой. Женщина — мать Кейт, надо полагать, — смотрела то вперёд, на дорогу, то назад, протягивая руку за сиденье.

Кресло снова повернулось, и показался врач, нажимающий на поршень шприца, из длинной иглы которого фонтанчиком выплеснулась пурпурная жидкость.

«О нет! Дело плохо», — подумал я.

Камера задрожала, Кейт вцепилась в подлокотники кресла, но тут же на экране снова появился врач.

«Откуда ему всё это про нас известно?» — спросил я себя.

На это можно было дать три разных ответа.

1) Рейнсфорд долгое время следил за нами и записывал происходящее на камеру, или, что хуже, сам всё это подстроил.

2) Шлем каким-то образом вытягивал воспоминания из Кейт и Бена. Рейнсфорд изобрел способ оживлять эти воспоминания и выводить их на экран.

3) Доктор Стивенс узнала подробности происшедшего вплоть до мельчайших деталей, что-то узнала от родственников, что-то пациенты рассказали сами под гипнозом. Потом эти сцены были воссозданы, чтобы пробудить чувство сильнейшего страха.

Пока врач размахивал хирургической пилой, водя ею по точильному камню, меня мучил главный вопрос: «Зачем вы всё это с нами делаете?» Похоже, врач собирался пилить голову Кейт, но, когда он подошёл поближе, кресло снова повернулось. Пурпурная полоска сбоку экрана росла быстрее, чем в случае с Беном Дуганом. Кейт Холландер окаменела от страха.

Со стороны стены раздался странный звук — как будто кашлял мотор в раскачивающейся на морских волнах лодке. Камера перенеслась в автомобиль, где мать Кейт наклонилась к заднему сиденью и посмотрела на пол. Дорога перед ней завиляла. Потом на ней вырос грузовик.

А после этого — вспышка яркого, мертвенно-бледного света с жутким звуком, который я ни за что не хотел бы услышать снова: словно в бетономешалке с хлюпаньем ворочаются огромные булыжники.

Монитор вернулся к Кейт. Пурпурная полоска доросла до самого верха. Проводки на шлеме ожили. Кейт содрогнулась всем телом, но только на мгновение, а затем замерла.

Свет в пурпурной комнате был приглушён, кресло повернулось в последний раз и остановилось чуть боком, как останавливают велосипед в конце тупика. Единственным звуком в бомбоубежище было моё дыхание.

Кейт не двигалась, но я уже видел подобное и знал, что она не умерла. Совсем нет. Картинка комнаты медленно погасла, экран потух. Я понял, что произошло.

Кейт Холландер исцелилась.

* * *

 

3 4

Коннор и Алекс

О Кейт я не беспокоился так сильно, как раньше о Бене, и думал, что о Конноре буду беспокоиться ещё меньше. В каком-то смысле эти сеансы терапии походили на видеоигру. В основном я играл в старые игры, такие как «Берсерк», «Донки Конг» и тому подобные, но иногда заходил в комнату Кита, у которого был Xbox (я называл его «смерть-бокс»). Если я не заходил давно, то меня сбивали с толку вид крови, пистолеты-автоматы, разлетающиеся на части соперники и счёт убитых жертв. Но стоило мне посмотреть на это несколько минут, как становилось уже не так неприятно, а через пару часов меня и вовсе ничто не смущало.

Когда исцелился Бен Дуган, я испытал шок и настоящую боль, как будто человека намеренно уничтожили. И я испугался. Если Бен умер, то следующим могу быть я, а я не готов умереть. К тому же эта смерть выглядела мучительной и жестокой.

В случае с Кейт я уже знал, что она не умерла. Да, она испытывала страх, но не в буквальном смысле смертельный. Зрелище отчасти лишилось своей остроты, оно не задело меня эмоционально. Я становился бесчувственным и невосприимчивым к страданиям. То же самое продолжится с Коннором и Алексом. Но когда шлем наденет Мариса, наверное, я всё-таки что-то почувствую?

Может, ко мне даже вернётся то, что у меня забирали эти исцеления.

* * *

Пока я ожидал очередного включения мониторов, произошло ещё кое-что важное. И всё потому, что я ужасно скучал.

Я закончил читать повесть «Жемчужина», о которой рассказывал Марисе, и принялся за «Женщину в песках». Но, как уже говорил, читать я не особенно люблю, и это занятие мне надоело. Так как делать было больше нечего, я съел батончик «Clif» и вытряхнул содержимое рюкзака. Чтобы не смотреть на стены бомбоубежища, сидя без дела, я стал выворачивать карманы и проверять их содержимое. В одном маленьком кармашке, застёгивающемся на молнию, я нашел маленький mp3-плеер, который я туда не клал. Это был плеер моего братца, крохотный и старый — единственный, который мог себе позволить мой безденежный брат. Он даже приклеил к нему бумажку для заметок, но она отвалилась и лежала на дне кармана. Когда я захотел её достать, она приклеилась к пальцу.

Я играю в «Берсерк». Желаю удачи. Кит.

Да, он был ещё тем засранцем, но почему-то у меня на глаза выступили слёзы, а в горле запершило, как тогда, по дороге в форт Эдем. Я скучал по его выходкам и попыткам обыграть меня. По дому он всегда ходил в наушниках, слушая классический рок-н-ролл. Он утверждал, что от этого станет умнее. Положив в карман моего рюкзака плеер с заметкой, он хотел по-своему помочь мне, даже если бы ни за что не признался в этом. Как он там без своей музыки? Наверное, ему приходится все дни напролет выслушивать придирки мамы.

На белых наушниках-каплях, которыми был обмотан плеер, виднелись следы серы. Я отсоединил их, положил обратно в рюкзак и взял свои наушники, чёрные и чистые. Если носить их под капюшоном, то не видно, с наушниками я или без, и это мне нравилось. Я натянул капюшон и увеличил громкость.

Первую и вторую песни я не узнал, но третьей шла песня «Detroit Rock City» группы «Kiss». В ней говорилось о человеке, который со всего размаху врезался в грузовик. Совпадение? Не знаю, но меня поразила неожиданная связь с Кейт и остальными. Я перемотал назад и проиграл песню снова, вслушиваясь в слова, на которые раньше не обращал внимания.

Выйдя в подвал, я подошёл к полкам, где хранились продукты, но свет не включал — хватало того, который падал из бомбоубежища. Один наушник я вынул — на всякий случай, если вдруг войдёт миссис Горинг, — и он болтался у меня на шее.

Я завернул за угол, где располагался электрощит. Здесь было темно, и свет в подвале всё-таки пришлось включить. К тому времени песня закончилась, и я запустил ее снова. Мелодия, довольно посредственная, пробудила во мне огромное разнообразие чувств. Теперь я понимал, почему она нравилась Киту — она помогала ему отгородиться от мира.

Напротив щита находились полки, которые я ещё внимательно не осматривал. На нижней лежал кусок брезента, покрытый пылью и похожий на гигантский бумажный платок. На второй полке стояли старые банки с краской, гвоздями, шурупами и шайбами. До верхней полки было трудно дотянуться, но, похоже, там стояли старые кофейные банки со всякой ерундой, которая мне не понадобится, поддон для масла и коробка для завтрака.

Коробка для завтрака меня заинтересовала, и я удивился, что не заметил её раньше. Она была большая и зелёная, вроде тех, что берут с собой на работу строители, прямоугольная у основания и с выпуклой крышкой. В детстве я представлял, как забиваю молотком гвозди или отпиливаю балки на строительстве дома и беру с собой обед в такой вот коробке. Я поднялся на цыпочки и взял её за ручку.

— Ого, тяжёлая, — прошептал я, с глухим звуком ставя её на бетонный пол.

На дне чёрным фломастером заглавными буквами было написано «Горинг». Песня «Detroit Rock City» в наушниках заканчивалась, машина неслась со скоростью девяносто пять миль в час и виляла перед идущим навстречу грузовиком. Я приподнял две ржавые защёлки и заглянул в коробку. Внутри в беспорядке валялись самые разные детали, но мне сразу же бросилось в глаза самое главное.

Наушники.

Не вкладыши, а настоящие наушники, большие, похожие на оттопыренные уши мартышки. Я вынул их, вытянул запутавшийся шнур. В плеере началась песня «My Generation» группы «The Who».

Шнур этих наушников заканчивался тремя странными штекерами, довольно широкими, похожими на те, что вставляют в прикуриватель автомобиля. И, похоже, как раз того размера, что и разъёмы на стене с мониторами. Я не стал терять времени и устремился в бомбоубежище, нетерпеливо распутывая по дороге шнур.

— Ну давайте, подключайтесь, — шептал я, надевая наушники на голову. Они были такими старыми, что подушки из поролона потрескались и осыпа´лись. И такими большими, что мой капюшон на них не налезет, разве что его сильно растянуть. Не самая удобная пара наушников, но по-своему уникальная. Они были сделаны специально для мониторов бомбоубежища, и я это понял, когда штекеры идеально встали в разъёмы.

Итак, я узнал, как здесь слушать звук.

Оставалось надеяться на то, что система работает.

Я стоял перед стеной с мониторами и нажимал на четыре кнопки в разных сочетаниях, но ничего не происходило. Только небольшой постоянный шум, похожий на гудение высоковольтных проводов.

Я посмотрел на часы: 23:04. Если Мариса подавала мне знак, то я его не увидел. Положив наушники на кровать, я вышел в подвал, где отключил свет и поставил коробку для завтрака на место. Вернувшись, я выключил свет в бомбоубежище и нажал кнопку Д. Снова надев наушники на голову, я сел на шатающуюся кровать и принялся ждать.

Через десять минут я заснул.

* * *

У Кейт болит голова.

Она не пришла поговорить со мной. Как она там?

Превосходно. Сегодня легла рано, в пол-одиннадцатого. Устала, но изменения есть.

Изменения?

Она больше не боится.

А ты точно уверена?

Я знаю, как ведут себя девчонки. Она вылечилась.

Я открыл глаза и пошевелился, но не услышал скрипа кроватных пружин под собой. В ушах звучали голоса.

Это хорошие новости, Мариса. Ты волнуешься? Ждать уже недолго.

Наверное, волнуюсь. Всё это так загадочно. Кейт говорит, что не помнит, что с ней происходило. Она просто проснулась и поняла, что не боится.

Так же будет и с тобой.

Я встряхнул головой, прогоняя остатки сна, и встал перед стеной с мониторами.

— Я слышу тебя, — сказал я, едва различая собственный голос через плотный слой поролона. — Я слышу, как ты говоришь.

— Ну ладно, я просто хотела сказать, что все спят. Вы же знаете, я всегда засыпаю последней.

Мариса поглядела на пол, потом снова на монитор, как будто смотрела не на доктора Стивенс, а на меня.

— Да, знаю, чуть позже. Держись, ладно?

— Ладно. Извините, что позвонила так поздно.

— Не проблема, Мариса. Звони в любое время.

Мариса встала со стула, и я услышал, как открылась и закрылась дверь.

— Быстрее, — приказал я себе, складывая в рюкзак вещи, которые разбросал по полу. Просто удивительно, как быстро я превратил бомбоубежище в подобие своего дома. Я не просто разбрасывал вещи, я наваливал их кучами. Запасная футболка, диктофон, mp3-плеер Кита, гора батончиков «Clif», бутылки с водой. Я вытаскивал их из рюкзака и забывал положить обратно. Собирая всё, как морской пехотинец под ураганным огнём собирает свои вещи, чтобы выбежать из окопа, я прислушивался к ровному шуму в наушниках, которые пока не снял. Потом в них снова неожиданно заговорили, и я повернулся к мониторам. В комнате никого не было видно, но доктор Стивенс говорила с кем-то, у кого был старый и мрачный голос. Рейнсфорд. Скорее всего, это он.

Она ещё не готова. Лучше сначала закончить с мальчиками.

Можно двоих сразу. Они этого хотят. Я прослежу за ними.

Мы ещё и до половины не дошли. Не переусердствуйте. И мы до сих пор не нашли Уилла Бестинга.

Его найдёт Дэвис. Я в этом не сомневаюсь.

Потом ровный шум, пауза, щелчок кнопки и снова голоса.

Не знаю, можно ли ей доверять.

Конечно, можно. Даже не сомневайтесь. Она сыграет свою роль, я прослежу.

Прекрасно.

Запись закончена в 00:21.

Я снял наушники и вытащил шнур из разъёма, привыкая к тишине.

Не знаю, можно ли ей доверять.

Я не знал, что это значит, но ясно одно: кто-то из нас — не тот, за кого себя выдаёт. Кто-то вёл двойную игру, и к тому же это была она. «Кейт Холландер или Эйвери Вароун, — повторял я себе. — Наверное, одна из них». Это они присматривают за остальными и следят, чтобы никто не выкинул какую-нибудь глупость. Одна из них — шпионка.

Я прошёл в подвал и положил наушники обратно в коробку для завтрака. Мне надоело ходить повсюду с рюкзаком, и потому, собрав свои вещи, я спрятал его на одной из полок. В одном кармане лежал диктофон, в другом — книга «Жемчужина». Всё, теперь я готов.

И всё же, пока я шёл по туннелю и открывал дверь в форт Эдем, в моей голове крутилась одна и та же мысль.

Лишь бы это не оказалась Мариса.

* * *

Она с самого начала села на диван поближе ко мне и вроде бы даже обрадовалась моему появлению. Я почти отогнал мысли о том, что она может оказаться предательницей, но старался не терять бдительности.

— Надеюсь, Рейнсфорд сюда не поднимется и нас не застукает. Или миссис Горинг. Это было бы плохо.

Она сказала, что нас не застукают, так что пусть я не волнуюсь, как будто это было совсем не важно. Я подумал, не подстава ли это. Они могут выйти все вместе, и тогда я попаду в ловушку.

— Не нервничай, Уилл, — сказала Мариса. — Никто нас не застукает.

Она уже знала обо мне кое-что и могла распознать волнение. Сердце вздрогнуло, когда девушка протянула руку и нежно дотронулась до меня.

— Ты никому не говорила, где я прячусь? — спросил я.

— Нет, не говорила, — ответила она с лёгкой обидой в голосе, убирая руку. — Вернёшься, когда будешь готов. Просто тебе нужно время.

— А что, если не вернусь?

— Ну, тогда не возвращайся. Но мне кажется, что лучше вернуться.

— Почему?

— Потому что, Уилл, это действует. Кейт вот тоже вылечили.

— Откуда тебе знать? Здесь не больница, и в лесу нет врачей.

Мариса нахмурила тёмные брови и склонила голову. Откуда мне знать, чего боится Кейт? Я чуть не выдал себя, но Мариса не обратила на это внимания.

— Ты знаешь, что такое страх, — продолжила она. — Ты знаешь, как это выглядит. Страх присутствует всегда, как бы на заднем плане. У Кейт и Бена это было, как есть у тебя или у меня. А теперь нет.

Она посмотрела прямо мне в глаза, и я почувствовал, как стена между нами рушится. Если бы она хотела рассказать остальным, где я прячусь, то давно бы это сделала.

— Мне нужно кое-что тебе сказать.

Той ночью в форте Эдем мне хотелось рассказать ей о многом: о чувстве вины, об одиночестве, о страхе попасться и о страхе оказаться в мрачном подземелье. Но больше всего мне хотелось ещё раз подержать её за руку. После этого можно было спокойно умереть. Наверное, лучше всего было во всем признаться и выложить всё начистоту.

И я рассказал Марисе многое, но не всё. Я рассказал про аудиозаписи, постаравшись объяснить, почему я их переписал и какими соображениями руководствовался. Рассказал, что нашёл наушники, которые позволили мне слышать их разговоры, но что я не нарушил своего обещания и не подслушивал, когда она говорила о чём-то личном. Рассказал, что мне одиноко в бомбоубежище и что я не доверяю никому, кроме неё. Но я не стал рассказывать про выкрашенные в разные цвета комнаты, потому что не хотел лишать её возможности исцелиться, каким бы странным мне ни казался этот метод. Если бы она узнала, то никогда бы не прошла через это.

В конце концов, это самая трудная часть.

Я рассказал ей о своем страхе.

— Я боюсь людей, — выпалил я. — Вот почему я не мог сюда прийти.

— Я знаю, это нормально, — ответила она быстро, почти не задумываясь.

Неужели это так очевидно? Мариса снова осторожно дотронулась до меня, а я глубоко вздохнул, желая, чтобы это мгновение никогда не кончалось.

— Дома-то со мной всё в порядке, — продолжил я, приободрившись. — Младший братец немного действует на нервы, но мы с ним, в общем-то, ладим. Есть ещё родители, доктор Стивенс, но это почти всё.

— И я, — добавила она, и я сразу понял, что она права.

— Да, и ты.

Мариса отвела руку и вытерла ладони о фланелевую пижаму.

— Значит, мне не нужно рассказывать тебе о своём страхе? Ты ведь и так знаешь.

— Да, знаю. Извини.

Мне и в самом деле было неловко, а она это понимала. Я извинялся за свою ошибку, и мне было жаль, что она боится. Я представлял себе этот момент. Она встанет, выйдет и никогда не вернётся или закричит, застучит в дверь и расскажет всем, что я сделал.

Но девушка ничего не сказала и даже не пошевелилась. Она только посмотрела на свои тапочки, как будто собиралась встать и уйти, но не могла себя заставить. Слегка склонив голову, она смотрела в пространство.

— Хорошо, что не нужно рассказывать. Не люблю об этом говорить. Но то, что ты сделал, было неправильно.

— Я понимаю.

Снова молчание. Я подумал, что всё, что начиналось между нами, быстро закончилось. Потом она заговорила:

— Наверное, я поступила бы так же, если бы знала, что всё обойдётся.

Я попытался подобрать самый подходящий ответ и подумал, что нашёл его:

— Нет, не поступила бы. Ты лучше этого.

Она отвернулась, пряча мимолётную улыбку, и нанесла окончательный удар:

— Завтра — никаких держаний за руки.

Достойное наказание, потому что именно об этом я и мечтал.

До книг и их обсуждения дело так и не дошло. Мы говорили о том, что делали с момента нашей прошлой встречи. Я рассказал о том, как наблюдал за Дэвисом, а она рассказала, что Эйвери буквально втюрилась в него. Кроме того, у Кейт болела голова, а у Бена до сих пор ныли суставы пальцев — последствия лечения. Рейнсфорд уверил их, что это скоро пройдёт.

Я спросил, почему никто не отважился исследовать винтовую лестницу, ведущую к Рейнсфорду, а она сказала, что он попросил их к ней не подходить, вот они и не подходили. Я спросил о двери между спальнями, куда уходили на сеанс терапии, и она сказала, что дверь закрыта специально. Никто не должен заходить туда, пока не настанет его очередь.

Мариса оказалась на удивление покладиста и покорна, и я не совсем понимал эту сторону ее характера. Как будто девушку кто-то контролировал, но не всю её личность, а лишь часть. Из-за этого я решил вернуться в форт через час, когда она наконец заснёт.

Настала пора посмотреть, что скрывается за той дверью.

* * *

Не нервничай, Уилл. Никто нас не застукает.

В голове у меня звучали слова Марисы, произнесённые во время нашей недавней беседы. Как будто их сказала девушка, которая приглашает парня в свою спальню. По крайней мере, мне так казалось, пока я исследовал загадочную дверь. Вот только почему мы находимся в этом сумасшедшем месте, а не у неё дома?

Я открыл массивную дверь, которая при ближайшем рассмотрении оказалась сделанной из цельного дуба. Я боялся, что она прищемит и раздавит мне пальцы; насколько можно было судить, замка на ней не было.

За дверью, в нескольких шагах от входа, висел тяжёлый чёрный занавес.

Я осторожно прикрыл дверь за собой и почувствовал неприятное ощущение в желудке. Мне показалось, что я нахожусь в гробу и до меня вот-вот доберётся черный гробокопатель. Я развёл занавес посередине и шагнул в длинный коридор, освещённый слабым светом с дальнего конца. Этот коридор напоминал туннель между Бункером и фортом Эдемом, только он оказался короче и опускался вниз. По обеим сторонам шли перила, а на полу были нарисованы чёрно-белые картины. Посмотрев под ноги, я увидел Кин´о, того человека из книги, который нашёл жемчужину. Он плыл на каноэ, повернувшись ко мне спиной. Чуть дальше снова был изображён он, в отдалении, а потом, совсем маленьким, — под электрической лампочкой в конце коридора. На дальней стене я разглядел изображение человека, улетающего от чего-то или влетающего куда-то; трудно сказать, от чего и куда именно.

Я взялся за перила и осторожно двинулся вперёд, но остановился, услышав тихий голос, доносившийся из полумрака. Он звучал так, словно обыскивал глухие уголки моего мозга и старался меня околдовать. Я сфотографировал коридор диктофоном, а потом воткнул в уши маленькие наушники и включил запись, сделанную возле пруда: плеск воды, далёкие голоса, пение птиц и шум ветра среди ветвей. В лесных звуках шёпот растворился, и я двинулся дальше, натянув на голову капюшон. В конце коридора пол стал ровным. На меня смотрел чёрно-белый Кино, нарисованный на одной половинке дверцы лифта. В одной руке он держал жемчужину, с которой капала вода или кровь — точно не скажешь. Другой рукой поддерживал поставленное вертикально каноэ, кончик которого был обрезан верхней частью лифта. Справа тускло светилась оранжевая кнопка со стрелкой вниз.

«Неужели я на самом деле собираюсь туда спуститься? — спросил я себя, когда мой палец замер прямо над кнопкой. — Что, если дверь откроется, и там будет только глубокая шахта, футов в сто? Я могу упасть. Или, что хуже, внутри будет стоять Рейнсфорд и поймает меня? Схватит, затащит в потайную комнату и натянет на голову шлем?»

Я выключил диктофон и понял, что шёпот тоже затих. Нарисованный Кино, большой мужчина с каменным лицом, молча смотрел на меня. Его лицо ничего не выражало, он не призывал идти за собой и не предупреждал: «Поверни назад, глупец!» Взгляд его был пуст, как будто решение уже было принято, и ничего изменить нельзя. Мне очень захотелось нажать на кнопку. Когда дверцы лифта открылись, я увидел маленькое квадратное окошечко на его задней стенке, а на каменной боковине шахты был нарисован большой чёрный ноль. Я вытянул голову, заглянул в лифт и с облегчением заметил там кнопки «Вверх» и «Вниз».

«По крайней мере, едет в обе стороны. Если спущусь, то можно будет подняться обратно».

Я шагнул внутрь; когда двери стали двигаться навстречу друг другу, снова послышался шёпот. На этот раз оказалось труднее заставить себя нажать на кнопку воспроизведения диктофона и заглушить этот шёпот звуками: голос гипнотизировал, будто старался проникнуть мне в мозг и найти там что-то.

На экране я выбрал песню, которую скачал несколько недель назад и прослушал уже раз сто: «I wanna be adored», — и промотал её до оглушительной партии гитар и вокала.

Подняв глаза, я увидел, что дверцы лифта захлопнулись, и он двинулся вниз. Я нажимал кнопку «вверх» снова и снова, но ничего не происходило. Я спускался в самую глубину, хотелось мне того или нет.

Изнутри лифт тоже был разрисован, только Кино здесь не было. Его каноэ лежало на камнях, разбитое в щепки. Пока лифт двигался, я думал, насколько глубоко он опускается. Пятнадцать метров? Тридцать? Песня закончилась, я запустил её снова, а лифт остановился, и двери медленно открылись. Я придерживал их, не решаясь выйти. Снаружи пол опускался дальше вниз. Кино и его каноэ пропали, здесь были только камень и глина. И пахло сырой землёй, как будто меня закопали заживо.

Дверца не стучала мне по ладони и не старалась закрыться, как это обычно бывает в лифтах. Я отвёл руку, но она по-прежнему не закрывалась. Наверное, она ждала, пока кто-то не нажмёт кнопку «Вверх».

— Там комнаты, — прошептал я, хотя не слышал своего голоса из-за музыки. Где-то за пределами этих звуков шепчущий голос будет манить меня за собой, пока мне на голову не наденут шлем и я не закричу.

Нет, спасибо. Обойдусь.

Я осмелился сделать на ровный камень снаружи шаг, потом ещё один. И вот я, не осознавая того, полностью вышел из лифта. Слева и справа были двери.

— Комната Бена, — сказал я, сначала повернувшись направо, а потом налево. — И Кейт.

Не выключая музыки, я делал снимки: стены, изображение жуков на стороне Бена, похожее на безумный индийский узор, а на стороне Кейт — изогнутые скальпели, дрели и пилы, выполненные в том же стиле. Я заглянул в синюю комнату Бена с приглушённым светом, где посередине стояло деревянное кресло. Стены в противоположной комнате были лиловыми, и там стояло парикмахерское кресло. Пол в обеих комнатах был горизонтальным, в отличие от наклонного в коридоре, и всё это место напоминало плохо сконструированный аттракцион в парке развлечений. В обеих комнатах не было никаких шлемов, словно они являлись всего лишь плодом моего воображения.

На каждой двери отпечатана цифра вроде тех, что я видел в кабинках с мониторами, где можно было связаться с доктором Стивенс.

На двери Бена: 1.

На двери Кейт: 2.

За этими двумя комнатами коридор был перегорожен очередным чёрным занавесом. Я отвёл его в сторону и заглянул внутрь. Ещё две комнаты, две стены и ещё один занавес в дальнем конце. Судя по рисункам, эти комнаты предназначались для Коннора и Алекса. Я сделал снимки причудливо разукрашенных стен и дверей с цифрами 3 и 4.

Не обязательно было идти дальше, чтобы понять план этого подвального этажа: ведущий вниз коридор и шесть комнат, по три с каждой стороны, отделённые темными занавесами. Но я продолжал идти вперёд, будто затягиваемый в самые глубины форта Эдема какой-то злобной силой.

За последним занавесом стена справа была разрисована гигантскими переплетающимися грибами, а на запертой двери была выведена цифра 5. Должно быть, это комната Марисы, но изображение не имело никакого смысла. Представив её сидящей в кресле и со шлемом на голове, я не рассердился, но задался вопросом: неужели ей это на самом деле поможет исцелиться? Должен ли я спасти девушку из этого безумного места? Ничто из того, что мне о ней известно, не было связано с грибами или со страхом перед ними. Эта загадка увлекала меня всё больше и больше, но тут я бросил взгляд на противоположную стену и увидел дверь с цифрой 6. Стена была совершенно пустой, и это тоже не имело смысла. Как будто обо мне забыли или не желали вспоминать. Меня там не было. Я был один. На моей стене ничего не нарисовали, потому что никто обо мне ничего не знал.

«Наверное, приятно ощущать себя невидимым. Никаких заданий, никакой уборки по дому», — сказал Кит в моем воображении.

Я представил, как он стоит, прислонившись к косяку двери номер 6. Из его носа почему-то стекала струйка крови.

Да ладно, тебе тут понравится. У них полно смерть-боксов.

Уходи домой, Кит! Не хочу видеть тебя здесь.

Я потряс головой и прибавил громкость.

Глядя на дверь, я понимал: комната номер 6 — моя. Наверное, она и с той стороны пуста. Именно такая, какой мне хотелось бы её видеть.

В конце длинного коридора была ещё одна дверь, седьмая. Скорее всего, она открывалась в помещение, находившееся примерно там, куда уходила винтовая лестница.

Седьмая комната. Комната Рейнсфорда.

И единственная, оставшаяся для Эйвери Вароун.

* * *

Когда я рухнул на кровать в Бункере и наконец-то выключил музыку, меня покрывал холодный пот, руки дрожали, и я судорожно глотал воздух, как Кино, только что вынырнувший из глубины. Я долго, очень долго был под водой, обшаривая морское дно в поисках сокровищ. На мой взгляд, это была самая ужасная ночь во всей моей жизни. То, что я ничего вокруг не слышал, усиливало страх в десятки раз. Возвращаясь к Бункеру, я не мог слышать, идёт ли кто-то за мной или нет, и от этого едва находил в себе силы переставлять ноги.

Посмотрев на часы, я с удивлением увидел, что уже очень поздно: 3:40 утра. Скоро начнет светать, миссис Горинг спустится в подвал со своей дурацкой тележкой и снова меня испугает. Я не знал, как долго готов ещё терпеть всё это, и поклялся побыстрее покинуть бомбоубежище. Надо каким-то образом сообщить Марисе — через записку или прошептать, когда никого не будет рядом, — что нужно бежать. Мы побежим по тропе и найдём машину Дэвиса, припаркованную у грунтовой дороги. Прав у меня не было, у неё тоже, но мы могли бы прорваться через ворота и выехать к шоссе, а оттуда уже легко добраться до города и вернуться к нормальной жизни.

«Миссис Горинг сюда не зайдёт», — повторял я себе.

Я так устал, что не мог держать глаза открытыми. Я даже не включал свет в бомбоубежище. Я просто прикрыл дверь, чтобы оставалась очень маленькая щёлка, и заснул, лёжа на кровати лицом вверх.

«Нужно установить будильник на часах. Нужно установить сигнал, установить прямо сейчас…»

Но я так его и не установил.

* * *

Самая главная особенность бомбоубежища, расположенного в подвале с бетонными стенами, заключается в том, что здесь очень тихо. Мне оставалось только догадываться, пренебрегла ли миссис Горинг своими обязанностями и решила не кормить гостей, или же она отнесла им что-нибудь вроде молока с хлопьями, которые не надо готовить и везти в тележке. Или же я просто очень крепко спал. И долго. Так долго, что, посмотрев на часы, не сразу понял, утро снаружи или вечер.

Сначала я подумал, что проспал всего полчаса, но потом, прищурившись, понял, что перепутал 4 и 16. Сейчас 16.15.

— О нет! — попытался вздохнуть я, но слова застряли в горле.

Я протянул руку, взял бутылку воды и сделал несколько глотков, ощутив пустоту в желудке. Проголодался я ужасно, но от мысли, что придётся есть очередной батончик «Clif», стало ещё хуже. Я просто не мог заставить себя его развернуть.

— Мне нужна еда. Настоящая еда.

Роясь на полках с продуктами, я вспомнил Кино на каноэ, мысленно увидел, как он плывёт по морю, оставив всё позади. Думать об этом было приятно, пока я не представил, как каноэ разбивается на тысячи щепок, как это произошло в повести. Пожалуй, самому Кино найденная им жемчужина не принесла ничего, кроме несчастий.

Похоже, миссис Горинг неплохо запаслась на чёрный день — на полках рядами стояли банки с вареньями и соленьями.

— Наверное, она и не заметит, если я возьму одну, — сказал я, беря банку с золотистыми персиками. С полки напротив электрощитка я снял коробку для завтрака и вернулся в бомбоубежище. Через минуту я уже стоял перед мониторами, надев большие наушники, и выуживал пальцами персики из банки.

Все находились в главном зале, даже миссис Горинг и Дэвис.

— Спасибо за цыплёнка, — сказал Коннор, облизывая пальцы. — То, что доктор прописал!

— Это точно, я уж поел стряпни миссис Горинг, — отозвался Дэвис шутливо, но одновременно и немного язвительно. — Передышка вам не помешает.

На большом круглом столе я заметил пакет из «KFC». Вот они чем лакомились!

— По крайней мере, никто тут не голодает! — сухо отрезала миссис Горинг. — Уж ты-то должен знать об этом лучше всех.

Я не видел Марису, и это меня немного беспокоило. Может, она снаружи или в спальне, которую камеры не показывали? Я пощёлкал по клавишам, но её нигде не было.

— Пожалуй, посплю я сегодня здесь, у ребят для меня найдётся место, — продолжил Дэвис.

— Будь как дома, — сказала миссис Горинг. — Только не путайся у меня под ногами. Расписание ты знаешь.

— Да, мэм.

— Уилла ещё не нашел? — спросила Эйвери.

Она сидела на диване рядом с Дэвисом.

— Пойду искать, как только ребята отправятся на процедуру. Наверное, ему и самому надоело спать под открытым небом. По ночам сейчас довольно холодно.

— Ладно, давайте побыстрее с этим покончим, — сказал Коннор, вытирая губы рукой. — Я готов.

Конечно, легко так говорить, если ты несколько лет возглавляешь школьную футбольную команду. Тогда и причуды Рейнсфорда не кажутся такими страшными.

— И я готов, — сказал Алекс, но менее уверенным тоном.

Роль школьного модника, по всей видимости, не слишком помогает подготовиться к психотерапии.

— А вы точно хотите пойти сразу вдвоём? — спросил Бен Дуган. — Я, конечно, не знаю, вдруг так не подействует?

— Всё нормально, правда, миссис Горинг? — спросил Дэвис.

Он сидел так близко к Эйвери, что они едва не касались плечами.

— Как скажет Рейнсфорд. Откуда мне знать?

— Может, лучше подождать, пока не выясним, — предложила Эйвери.

— Ты просто не хочешь, чтобы твоя очередь подошла быстрее, — сказала Кейт.

Она явно проигрывала битву за внимание Дэвиса и хотела подколоть Эйвери.

— Я уже говорила, — произнесла Эйвери равнодушно. — Я не пойду. Меня всё равно не излечить.

Как всегда, Эйвери Вароун напустила на себя неприступный и безразличный вид, как будто её ситуация гораздо хуже, чем у остальных. Мне даже захотелось отчасти встать на сторону Кейт. Я знал, от чего она страдала, — трудно представить, что может быть хуже.

— Мне кажется, Эйвери права, — сказал Дэвис, чему никто не удивился, — понятно, что они с Эйвери уже сошлись и нашли общий язык. — Ещё рано, и, кроме того, прежде чем туда отправятся ребята, он захочет с тобой поговорить.

Он посмотрел на Эйвери и сказал ей на ухо слова, которые я едва расслышал:

— Но ты ошибаешься, что тебя нельзя излечить. Просто нужно поверить.

— Нет, нельзя, — упрямо отозвалась Эйвери с томной улыбкой, как будто ей было всё равно, лишь бы Дэвис был рядом.

Кейт вроде бы закатила глаза, но она сидела далеко от камеры, и я не мог утверждать наверняка. На девушке была футболка, похожая на футболку Бена, с какой-то эмблемой и буквой Э.

— Это ещё что такое? — спросил я вслух, не обращая внимания на стекающий по подбородку персиковый сок и вытирая его рукавом ветровки. Персики были очень сладкими и липкими, и, кроме сахара, миссис Горинг положила в них много корицы.

Дэвис коснулся руки Эйвери и сказал всем, что собирается поискать меня, пока не вернётся Рейнсфорд. Меня это взволновало не на шутку. Рано или поздно он задаст себе вопрос: «А не прячется ли этот парень в Бункере миссис Горинг?»

Я снял наушники и вышел в подвал, чтобы спрятать полупустую банку с персиками. Мне показалось, что наилучшее место — за пыльным рулоном брезента, где миссис Горинг не станет её искать. Голода персиками я не утолил и решил поискать что-нибудь ещё. На одной из полок нашлась открытая коробка с крекерами, и я взял из неё одну длинную упаковку.

Пока я ходил, на экране появились два человека. Увидев их вместе, я совсем пал духом. В главном зале перед дверью в спальню девочек стояли Мариса и Рейнсфорд.

— Неужели они заодно? — спросил я вслух. Если бы я до сих пор держал в руках банку с персиками, то обязательно бы её уронил и разбил. Швырнув крекеры на кровать, я быстро надел наушники, чтобы услышать, о чём они говорят. Нельзя было утверждать наверняка, что Мариса разболтала мою тайну и что Рейнсфорд узнал, где я нахожусь, но у меня зародились серьёзные сомнения. О ком им ещё говорить, как не об Уилле Бестинге?

«Может, он поднялся на лифте?» — подумал я, выискивая повод оправдать в своих глазах Марису. Прошёл по тому коридору, где на полу был нарисован Кино, и вышел поздороваться со всеми.

— Дэвис?

Первое услышанное мною слово Рейнсфорда. «Дэвис». Он произнёс его так, как будто увидел, что Дэвис отсутствует, сразу же, как только вошёл в зал. Но это был не просто вопрос: «Дэвис, где ты?» — в его тоне проскальзывали властные нотки: «Куда это Дэвис подевался, пока меня не было?» И даже немного обвинения: «Я же велел ему оставаться здесь. Не надо было ему уходить».

— Он пошел искать Уилла Бестинга, — сказала Эйвери, указывая на входную дверь. — Туда.

— Ну да, конечно, — кивнул Рейнсфорд, как будто это был пустяк, который случайно вылетел у него из головы. И тут же перешёл к более важным темам: — Кейт, как твоя голова? Лучше, я надеюсь?

Все уже окружили его, как пятилетние дети в надежде, что им дадут конфетку.

— Да, лучше. Гораздо лучше, — сказала Кейт, но было заметно, что она лжёт.

Это не скрылось даже от внимания миссис Горинг.

— Как же! Погоди, я принесу аспирин.

Рейнсфорд, похоже, предпочёл поверить Кейт и удостоил миссис Горинг лишь лёгким кивком.

— Бен, я вижу, ты поправился, — сказал он, похлопывая Бена по плечу.

Я услышал, как миссис Горинг громко хмыкнула за пределами экрана и хлопнула входной дверью. Я с ней был полностью согласен. Бен мог говорить что угодно, кивая Рейнсфорду, но он то и дело сжимал и разжимал кулаки, словно пытаясь размять онемевшие пальцы.

— Миссис Горинг помогает мне с давних пор, — сказал Рейнсфорд, кивая на дверь. — Мы знакомы с ней давно, и она не такая плохая, какой хочет казаться. Если бы ты, допустим, тонул в пруду, она бы первой нырнула, чтобы спасти тебя. Спроси Дэвиса.

— Что, правда? — спросила Эйвери с озабоченным взглядом, словно пытаясь распознать, не шутит ли он.

— Да, правда, — ответил Рейнсфорд и сделал три-четыре шага вперёд, обращаясь ко всем. — Исцеление одновременно двух человек бывает нечасто, но оно возможно. Иногда поддержка друга идёт только на пользу.

— Дело не в этом, — немного дерзко сказал Коннор. — Я просто не хочу ждать, как и он.

— Это правда, Алекс?

Алекс кивнул и громко сказал «Да», но мне показалось, что он немного лукавит. На самом деле ему просто не хотелось отправляться на неизвестную процедуру совсем одному.

После этого все разошлись, кроме Коннора и Алекса. Рейнсфорд что-то тихо им говорил — что именно, я не слышал. Примерно через минуту эти трое прошли в центральный коридор. Я знал, что там они увидят чёрный занавес и нарисованного Кино, который проводит их к лифту. По всей видимости, парни не хотели беседовать с доктором Стивенс или уже поговорили с ней раньше. Я переключился на кабинку мальчиков.

— И как я это пропустил? — сказал я, увидев, что цифры 3 и 4 на стене были замазаны зелёной и оранжевой краской.

«Значит, Алекс — это зелёный цвет, а Коннор — оранжевый», — подумал я, хрустя крекерами и запивая их водой.

У меня возникло странное ощущение, словно я сижу в кинотеатре, жую попкорн и жду, когда начнётся фильм. Может, я слишком долго пробыл в бомбоубежище и оторвался от реальности, а может, я просто не знал близко Коннора и Алекса. В любом случае, жалко мне их не было. Я просто ждал, что будет дальше и как они будут реагировать на так называемую «терапию».

Я представил, что сижу с Китом в его комнате и командую виртуальными борцами на арене: повсюду валяются трупы, льется кровь, а мы соревнуемся, кто победит.

Ну хоть сейчас мы поговорим!

Знаешь, Кит, мне кажется, это тебе не пойдёт на пользу.

Конечно, пойдёт! Смотри, как мне весело!

Мне сильно захотелось, чтобы Кит сейчас по-настоящему был рядом со мной. Он бы очень заинтересовался происходящим и живо на всё реагировал.

Этих чуваков, что, прямо так и поджарят? Жду не дождусь, когда покажут!

Интересно, правда? Спорим, вон тому покажут собак?

Собак?

Ну да, таких злобных и очень больших.

Прикольно. Передай крекер, братец.

Пока я ждал, на центральном экране все застыли, как будто впали в спячку или превратились в призраков. Они просто сидели в креслах или на диване и ничего не говорили. Марисы опять нигде не было видно. Я знал, что она просыпается поздно, потому что боится спать по ночам. Возможно, сейчас она спит, но мне всё равно было немного не по себе, оттого что её не было рядом с остальными.

Я достал диктофон и просмотрел фотографии, которые сделал утром, — те, что имели отношение к Коннору и Алексу. Сначала двери, потом многочисленные снимки стен со странными рисунками. Стены комнаты Алекса Хирша покрывали причудливые изображения собак с выпученными глазами и капающей из пасти слюной. Собаки извивались как волны, пересекались друг с другом и, казалось, искали, во что бы вонзить зубы. На противоположной стене, стене комнаты Коннора, в той же манере были изображены высокие здания, переплетавшиеся как лианы или как потоки воды, льющиеся в подземную канализацию. На одной панели виднелась фигурка человека, который падал с небоскрёба, а на соседних панелях та же фигурка становилась всё меньше и меньше. От этого у меня немного закружилась голова, и я отвернулся, проверив время на часах: 17:00. Наверное, это и был местный «час ведьм» — тут же загорелись два боковых экрана. Раньше эти мониторы не включались, и я понял, что они соответствуют Коннору Блуму и Алексу Хиршу.

Меня охватило какое-то мрачное любопытство; я переводил взгляд с одного экрана на другой, как будто по ним показывали страшное реалити-шоу.

Алекс прошёл в дверь и остановился, глаза его распахнулись от удивления. Если бы я не знал, что он остановился от страха, то подумал бы, что парня буквально пригвоздили к полу — настолько резко он замер, оглядывая дальнюю стену зелёной комнаты, где друг напротив друга стояли две полусгнившие собачьи будки. Обе были огромными, и их чёрные проёмы смотрели на Алекса как пустые глазницы чудовища, которое вот-вот проснётся и накинется на него. Шлем лежал на каменном полу комнаты, на полпути между Алексом и будками. Переплетающиеся трубочки и провода, как я и ожидал, уходили под потолок.

Потом моё внимание привлёк соседний монитор, на котором дела у Коннора Блума шли не лучше.

Возможно, кому-то понравилось бы наблюдать за страхом нахального самоуверенного спортсмена. Но лично я ничего интересного в том, как Коннор Блум осторожно заходит в комнату и падает на пол, не находил. Да, я мог сказать: «Эй, гроза стадионов, добро пожаловать в мой мир! Так себя чувствуют люди, когда их задирают такие, как ты! Ну как, нравится?» Но я не испытывал даже намека на удовольствие. Если уж Коннор Блум так быстро сдался, то я сдамся и подавно, стоит Рейнсфорду узнать, где я прячусь.

Коннор испугался стремянки — обычной строительной стремянки, раскладывающейся, как перевёрнутая буква V. Выкрашенная в оранжевый цвет, она стояла посреди оранжевой комнаты, и на верхней её площадке лежал шлем. Чтобы добраться до него, Коннору нужно было подняться ступенек на шесть, а потом, как я догадывался, сесть там, наверху, и надеть его на голову.

С этого мгновения я по очереди переводил взгляд с одного экрана на другой. Вскоре Коннор и Алекс собрались-таки с духом и взяли свои шлемы. При этом их, насколько я догадывался, подбадривал таинственный шепчущий голос, который я слышал в коридоре, ведущем в глубины форта Эдема.

Коннор и Алекс надели шлемы и подготовились к безумному путешествию в мрачные закоулки своего подсознания. Я знал: Коннор до такой степени боится высоты, что этот страх уже начал мешать ему в жизни. Он боялся подниматься по лестнице в школе или на трибуны стадиона.

Изображение оранжевой комнаты на экране то и дело сменялось сценами внутри шлема. Сверху возникли слова, а сбоку начала расти оранжевая полоска.

Коннор Блум

15 лет

Острый страх: высота

Коннор ухватился за края стремянки, и мышцы на его руках заметно напряглись. Когда картинка сменилась тем, что показывали в шлеме, я понял почему. Он всё ещё сидел на лестнице и смотрел под ноги, но пол комнаты стал опускаться. Четыре ножки стремянки стояли на маленьком неподвижном пятачке, а всё остальное падало в пропасть. Я увидел, что рядом со шлемом с потолка свисает крюк, за который Коннор в панике схватился и пристегнул к своему кожаному ремню. Это его немного успокоило, он посмотрел наверх, на переплетение проводов и трубочек, выходящих из шлема. Внутри шлема всё погасло, но пол всё продолжал уходить вниз, теряясь во мгле, и сейчас стремянка возвышалась над ним метрах в пяти.

Посмотрев на экран Алекса Хирша, я вспомнил, как однажды на ферме деда в Калифорнии меня прижали к стенке две безумные собаки. Они бы разорвали меня, если бы я не перелез через металлический забор и не убежал.

Алекс Хирш

15 лет

Острый страх: собаки

Зелёный столбик на краю экрана, что удивительно, вырос уже почти до половины. Алекс едва надел шлем, а уже был готов вырваться из этой комнаты, чтобы умчаться домой со всех ног. Он вжался спиной в стену, держась как можно дальше от собачьих будок. Пока я на него смотрел, в памяти у меня всплывали обрывки разговоров во время сеансов.

Пусть твои родители купят собаку, Алекс. Это поможет.

Нет, не поможет.

Конечно, поможет. Просто тебе однажды не повезло. Не все собаки плохие.

Может, лучше кошку? Начать с кошки? Или с хомячка?

Хомячок не поможет тебе излечиться, Алекс.

Ну, тогда я не хочу лечиться.

Слово «собаки» на экране казалось таким безобидным. Я представил, как из одной будки выходит маленький пудель, а из другой — чихуахуа и кусает Алекса за ногу, но понятно, что никаких маленьких миленьких собачек здесь не будет. Они действительно оказались огромными, со спутанной шерстью, злобными и явно не поддающимися приручению. Из пасти капала слюна, и, когда они вместе подняли головы и глухо зарычали, мне стало жалко Алекса. Он стал стучать и бить кулаками в дверь, которая уже, конечно, была заперта, а страшные чудовища тем временем подходили всё ближе и ближе, обнажая ужасные клыки.

Когда они одновременно прыгнули, зелёная полоска подскочила до самого края экрана. Алекса охватил смертельный страх, трубки на его шлеме бешено запрыгали, а потом он рухнул на пол и замер. Собаки исчезли. Экран медленно погас.

Изображение осталось только на мониторе Коннора. Пол в его комнате стал опускаться ещё стремительнее, а сам он с такой же ошеломительной скоростью поднимался в воздух. И всё же, несмотря на страх Коннора перед высотой, оранжевая полоска дошла почему-то только до четверти высоты.

А парень-то не промах! Может, эта комната его и не сломает.

Не тут-то было! Конечно же, ясно, что одним этим дело не ограничится. Пол преобразился: из него выросли шипы и острые копья, он ненадолго остановился, чтобы Коннор получше рассмотрел, что ждёт его внизу, а потом продолжил падение. Изображение в шлеме поплыло, как будто стремянка зашаталась — и в самом деле, она теперь стояла на трёх ножках, а четвёртая висела над пропастью. И, как будто этого было недостаточно, кабель, к которому крепился крюк, оторвался от потолка и повис на кожаном поясе парня. У Коннора должно было сложиться впечатление, что ничто его не удерживает и что он сидит на трёхногой стремянке.

Когда полоска доросла до половины, изображение сменилось тем, что происходило в оранжевой комнате на самом деле. Естественно, в ней ничего не изменилось, пол никуда не опускался, кабель свисал с потолка, и стремянка прочно стояла на всех своих четырёх ножках. Просто у Коннора перед глазами была изменённая картинка реальности, но он этого не знал. Оранжевая полоска теперь довольно быстро подбиралась к краю экрана. Когда изображение вновь перешло к тому, что показывали внутри шлема, лестница наклонилась, Коннор потерял равновесие и полетел вниз. Оранжевая полоска наконец-то достигла края.

От увиденного мне стало плохо, по венам побежал адреналин, и я отвёл взгляд. Когда я снова посмотрел на монитор Коннора, то увидел, что стремянка лежит на полу, похожая на мёртвое животное. Коннор действительно упал, но его падение сдержал кабель, прикреплённый к поясу. Парень свисал с кабеля, разведя руки и ноги в стороны, а у него на голове по-прежнему был шлем. Вид выходящих из него проводков и трубочек почему-то показался мне особенно омерзительным; я сорвал с головы наушники и стал судорожно глотать воздух.

Ужасные картины всё ещё стояли перед моим мысленным взором, хотя я крепко, как только мог, зажмурился.

Когда я набрался смелости и снова посмотрел на мониторы, Коннора Блума и Алекса Хирша в комнатах уже не было.

* * *

 

5

Мариса

Спустя час после исцеления Коннора Блума и Алекса Хирша миссис Горинг повезла тележку вниз по спуску в подвал, и я успел повернуть выключатель, как раз когда она открывала дверь. Судя по всему, повариха пребывала в плохом настроении.

— Чёрт бы побрал это место и этих прожорливых трусов! — громко ворчала она себе под нос.

Мне подумалось, что она иногда спускается в подвал специально, чтобы дать выход гневу и раздражению. Здесь можно было кричать что угодно, и никто бы ничего не услышал.

Миссис Горинг громко звякнула тележкой о металлическую полку, уронив несколько консервных банок. Одна из них покатилась к бомбоубежищу. Мне не оставалось ничего, кроме как стоять за дверью и надеяться, что она не пойдёт её подбирать. Миссис Горинг собрала все банки, кроме одной, бормоча проклятья, и расставила их по местам. Тем временем я быстро засунул все свои вещи в рюкзак — я уже неплохо здесь ориентировался, и скудного света из приоткрытой двери было вполне достаточно. Потом я встал на корточки и забрался под кровать, как можно дальше от выхода, потянув рюкзак за лямку. Бутылки в нем зацепились за металлическую перекладину кровати, а миссис Горинг, судя по лязгу расшатавшегося колеса, уже катила тележку к двери бомбоубежища.

В ярости женщина двинула тележкой по стене, колесо соскочило, и она снова забормотала проклятья. Воспользовавшись этим шумом, я согнулся, немного приподняв кровать, и тихо подтянул к себе рюкзак. Я совершенно точно знал, что миссис Горинг меня обнаружит, если включит свет, но выбора не было. Оставалось только сидеть под кроватью и надеяться, что она не будет в ярости устраивать бои тележки со старой кроватью.

Потом вдруг наступила тишина — слишком зловещая, на мой взгляд. Меня охватил приступ клаустрофобии. Если миссис Горинг меня найдет, то лучше бы мне при этом стоять на ногах, чтобы оттолкнуть её и побежать к выходу. Я начал понемногу выбираться из-под кровати, но тут дверь в бомбоубежище раскрылась, и я замер. Стало светлее, миссис Горинг шагнула внутрь. Я видел её кожаные ботинки с чёрными резиновыми подошвами. Она остановилась посмотреть на мониторы.

Я представил, как она стоит, держа в руке консервную банку, и тут услышал щёлканье кнопок. Наверное, повариха захотела посмотреть, не появится ли на каком-нибудь мониторе изображение. Бесполезно — система снова выключилась после исцеления Коннора и Алекса. Это вызвало у миссис Горинг очередной приступ ярости.

— Как же я ненавижу это дурацкое место! — выпалила она.

Я едва не вскрикнул от неожиданности, когда что-то тяжёлое громко ударилось о дверь бомбоубежища и запрыгало по полу. Это была большая консервная банка. Теперь она катилась прямо ко мне и остановилась только тогда, когда уткнулась мне в бедро.

— Ну, хоть получше стало, — пробормотала миссис Горинг.

Похоже, она до сих пор смотрела на мониторы, и я рискнул оттолкнуть банку на открытое место. Прошла секунда, может, две, она увидела банку, пнула её ботинком, выталкивая из бомбоубежища в подвал, и вышла сама. Потом ухватилась за тележку и продолжила обшаривать полки в поисках чего-нибудь особо ужасного на ужин.

Дверь в бомбоубежище оставалась открытой, и я видел тень миссис Горинг на полу. Я высунул голову из-под кровати и посмотрел на мониторы. Один из них, монитор Бена Дугана, покрывала густая паутина трещин. Значит, женщина в негодовании швырнула банку как раз в него.

Как я уже выяснил, если миссис Горинг собиралась вскоре вернуться в подвал, она оставляла дверь открытой. Вот и сейчас она не стала её закрывать, а только выключила свет и ушла.

«Нужно выбираться отсюда, иначе сойду с ума», — подумал я, вылезая из-под кровати и надевая рюкзак. Я собрался с духом, как мог, — но получилось это у меня не очень — и вышел к пандусу на кухню; там немного помедлил, прислушиваясь к звону кастрюль и сковородок. Но я решил во что бы то ни стало вырваться из Бункера и, сам того не осознавая, делал один шаг за другим, пока не увидел, что стою у самого поворота на кухню. Там что-то кипело, а миссис Горинг сердито хмыкала и иногда сплёвывала.

«Как она разозлилась», — подумал я, радуясь, что эта еда предназначается не мне.

Теряя терпение, я уже был готов смыться обратно в подвал, как в дверь Бункера постучали.

— Я готовлю! — крикнула миссис Горинг. — Убирайтесь вон!

Но стук не прекращался, и она вышла из кухни. «Вот он, мой шанс!» — подумал я и пробежал мимо кастрюли с кипящей водой, в которой, как мне показалось, ещё ничего не было.

— Чего надо? — спросила миссис Горинг у двери.

— Меня послали спросить насчёт ужина. Все проголодались.

Судя по голосу, это говорила Кейт Холландер. В коридоре было темно, и я рискнул пробраться в гостиную за спиной у миссис Горинг. Два больших шага, и я за углом.

— Скажи своим дружкам-идиотам, пусть потерпят, — сказала миссис Горинг. — Рейнсфорд хочет поужинать ровно в восемь, вместе со всеми. Так что смиритесь.

— Но это ещё два часа! — жалобно воскликнула Кейт.

Она стала просить дать хотя бы закусок, но миссис Горинг с шумом захлопнула дверь.

Поверь мне, Кейт, ты не захочешь есть то, что она готовит.

Миссис Горинг, ворча, вернулась на кухню, а потом пошла в подвал за очередной порцией продуктов.

Но к тому времени, когда она вновь оказалась у плиты, я уже выбежал из двери, пересёк поляну и скрылся за деревьями.

Став свидетелем исцеления Коннора Блума и Алекса Хирша, я принял решение, и меня уже было не переубедить. Требовались ответы, и дать их или помочь найти их мог только один человек. Пока я шёл к пруду, в голове вертелась только одна мысль.

Нужно найти Дэвиса, прежде чем он найдет меня.

* * *

— Три ночи здесь. Впечатляет.

Когда я подошёл к пруду, Дэвис сидел на причале и смотрел на воду, сжимая в руке разводной ключ.

— Ну да, — сказал я, стоя достаточно далеко, чтобы успеть убежать при необходимости. Интересно, кого я пытался обмануть? Дэвис выглядел как самый настоящий спортсмен, он поймает меня, не успеешь и оглянуться.

— Я никому не скажу, что нашёл тебя, — сказал Дэвис.

Он так и сидел, повернувшись ко мне спиной и глядя на воду, и ждал, пока я подойду ближе.

— Ты не нашёл меня, это я тебя нашёл, — сказал я.

— Точно, — признался он, оборачиваясь и улыбаясь через плечо. — А то у меня уже заканчивались догадки. Умеешь ты прятаться, Уилл Бестинг.

— Ты даже не представляешь, — отозвался я, вспоминая, как прятался дома, в торговом центре или несколько лет назад в школе.

Да, этого у меня было не отнять.

— Доктор Стивенс о тебе беспокоится, — сказал Дэвис. — И Рейнсфорд тоже.

— А остальные? Похоже, не очень-то беспокоятся.

— У них свои проблемы. Ты же знаешь, как говорят: «Весь мир вращается вокруг тебя, только когда тебе пятнадцать».

Я подумал, что странно выслушивать такие вещи от семнадцатилетнего парня, но не стал говорить это вслух.

— Ну и что там, внутри? — спросил я вместо этого.

Нужно дать ему понять, что я ничего не знаю.

— Постепенно приходят в себя, им становится лучше. И тебе станет лучше, стоит только вернуться.

Я с удивлением заметил, что подошёл очень близко и стоял теперь в нескольких шагах от причала. Под подошвами пружинила пожухлая трава, над головой пролетали вороны, на пруд опускалась осенняя прохлада.

— Как их там лечат? — спросил я, надеясь, что он будет со мной откровенен, и желая поверить ему.

Он снова посмотрел на воду, словно задумался о чём-то своём, разглядывая садящееся среди деревьев на противоположном берегу солнце.

— Хотелось бы рассказать. Но, если честно, не имею ни малейшего представления. Когда я приехал сюда в первый раз, нас было столько же; наверное, это какое-нибудь особое число, чтобы мы поддерживали друг друга. Насколько я помню, Рейнсфорд тогда показался мне очень старым, и я даже подумал, что толку от него будет не много. «Он едва поднимается по лестнице, как он мне поможет?» — подумал я. Помню ещё, что после первой встречи я как бы немного расслабился, спало нервное напряжение.

«Ну да, — подумал я. — Контролирует твое сознание».

— Саму процедуру я не помню, — продолжил Дэвис, глубоко вдохнув и задержав дыхание, словно наслаждаясь чистым воздухом до такой степени, что едва мог им дышать. — Спустился в лифте — вот и всё, что помню. Остальное словно стёрто из памяти. А потом оказалось, что могу свободно прыгнуть в пруд и плавать сколько влезет.

— Подозрительно как-то, не думаешь? — спросил я. — Типа, какой-то фокус или что ещё хуже.

— Ну, так-то оно так… — сказал Дэвис, поднимаясь и делая шаг в моём направлении.

Я автоматически шагнул назад, ближе к тени деревьев.

— Послушай, Уилл. Фокус не фокус, а это действует. Такой уж метод у Рейнсфорда, и этого достаточно.

— А что, если не всегда действует и этого не всегда достаточно?

Дэвис сочувственно улыбнулся, и я вдруг подумал, что у нас с ним сейчас идёт совершенно нормальная беседа. Конечно, ничего особенного, но он ведь старше и лучше меня во многих отношениях, а обычно такие вещи сбивают меня с толку. У Дэвиса был такой же вид, как у Коннора Блума, «мистера капитана команды», — то есть он походил на заводилу, который верховодит другими и запирает своих жертв в раздевалках.

— Скажу только одно, — Дэвис сел на корточки, теребя в руке травинку. — С тех пор как я вернулся, мне тоже многое кажется странным. Только вот скажи, как тебе ночевать здесь? Разве это безопасно? Ты сможешь продержаться ещё день-другой? Потому что если не сможешь, то я должен забрать тебя с собой. Я себе не прощу, если с тобой что-то случится.

Я подумал над его словами, и по спине пробежал холодок.

— Дай слово, что никому не скажешь, и я расскажу, где прячусь.

Дэвис встал и протянул мне руку. Нас разделяли три-четыре шага, но он не спешил идти навстречу, как будто я был диким зверьком, и он боялся меня напугать. Я сам медленно шагнул и протянул руку.

— Даже не знаю, стоит ли тебе тут оставаться, — сказал Дэвис. — Метод работает, но он однозначно странный.

Он пожал мне руку и пообещал, что никому не скажет, улыбнувшись, словно мой старший брат. Трудно было не верить этому парню. Он не только сам прошёл через процедур, но и, похоже, понимал, что я чувствую. Я дошёл до точки и в отчаянии решил признаться.

— Я прячусь в подвале Бункера миссис Горинг, — выпалил я.

— Ну ты даёшь! — воскликнул Дэвис, и мы оба рассмеялись (сначала он, а потом, нервно, и я). — Я бы не стал там прятаться, даже если бы мне заплатили. Серьёзно, впечатляет.

— Можно попросить тебя кое о чём? — спросил я.

— Что пожелаешь.

— Постучись к ней без четверти восемь и предложи помочь принести ужин в форт.

— Чтобы ты смог проникнуть внутрь?

— Да, чтобы я там снова спрятался.

Дэвис кивнул, снова рассмеялся и спросил, не нужно ли мне что-то ещё.

Он не имел ни малейшего представления о том, что находится в подвале, и не знал, что я наблюдаю за другими. Я представил, как Дэвис сидит со шлемом на голове и видит, как проваливается сквозь лёд в замёрзший пруд. Я не мог рассказать ему о мониторах, но мог попросить выполнить ещё одну просьбу.

— Поговори с Марисой обо мне, скажи ей, что со мной всё в порядке, ладно?

Дэвис сразу же понял, что она мне нравится, но не подал виду.

— Я всем расскажу, что с тобой всё в порядке и что ты просто не готов прийти. Конечно, Рейнсфорд рассердится. Ну и ладно. Пока он знает, что ты не болеешь и не ранен, это не важно.

Деревья зашумели от ветра, и мы оглянулись на покрывшийся рябью пруд.

— Как ты думаешь, её могут вылечить? — спросил я.

В глубине души я хотел, чтобы Мариса исцелилась, каким бы ужасным ни был метод её лечения.

— Думаю, да. Но, если хочешь, я скажу ей, что ты против того, чтобы она шла на процедуру.

— Правда?

— Конечно. Только я думаю, что она не послушает. Она же видит, как другие избавляются от страхов, и тоже захочет избавиться от своих.

— Да, наверное, ты прав.

— Ну ладно, в последний раз спрашиваю — не хочешь вернуться? Такого случая может больше не представиться.

— Не хочу, — сказал я уверенно.

Ничто не заставит меня снова спуститься в тот коридор и подойти к комнате с цифрой 6. Ничто и никто.

— Ладно, давай проведём тебя обратно в подвал миссис Горинг.

Мы вместе пошли по тропинке, а перед фортом разделились. Через двадцать минут Дэвис постучался в дверь Бункера; она, конечно, накричала на него, но он умел настоять на своём. Вскоре они понесли в форт еду в картонных коробках, а я в сумерках пробежал по поляне и забрался внутрь Бункера.

В бомбоубежище я вернулся уже после восьми вечера. Делать мне пока было нечего, и я стал беспокоиться о Марисе.

Может, стоит сдаться? Я могу вернуться хотя бы ради неё. Ей это понравится.

Но я не мог вернуться. Я боялся того, что со мной случится. И ещё больше я боялся оказаться в одной комнате со всеми этими людьми.

Я был один и должен был оставаться один.

* * *

К одиннадцати вечера я пришёл к мысли, что миссис Горинг, швырнув в мониторы консервную банку, сломала всю систему наблюдения (эту банку я нашёл по-прежнему валявшейся на полу в подвале). Экран монитора Бена Дугана лопнул, но не выпал и походил теперь на треснувшее ветровое стекло автомобиля, так что я не боялся наступить на осколки и снял кроссовки. Но меня так раздражали пустые экраны, что я даже пнул ножку кровати и сильно ударился. Вечно я сражаюсь с неодушевлёнными предметами; наверное, это у меня такое хобби.

Я сел на кровать, растирая ушибленный палец, и вспомнил про газонокосилку в нашем гараже, которая почему-то заводилась только раза с пятидесятого. Ей часто от меня доставалось, но она, можно сказать, давала отпор: из-за неё у меня регулярно появлялись синяки и ссадины. Её молчание действовало на нервы, и я только сильнее выходил из себя. Раздражал меня и «Берсерк» с дурацкими плоскими роботами, но, по крайней мере, «Атари» можно было «наказать» тем, чтобы бросить контроллер о стену или врезать кулаком по самой консоли, чем обычно и заканчивалась игра, когда роботы прижимали меня к стенке.

Пока я вспоминал газонокосилку и «Атари», центральный экран включился, а из трещин на мониторе Бена Дугана пошли струйки белого дыма.

«Это не к добру», — подумал я, надевая «мартышкины уши».

Так я обозвал большие наушники, надеясь, что весёлое название позабавит меня, но почему-то было вовсе не смешно.

Постепенно дым растворился в воздухе, но запах жжёного пластика не исчезал. В мониторе Бена Дугана определённо что-то коротнуло; того и гляди он загорится и поджарит всю систему. Если раньше я думал, что бомбоубежища — самые безопасные места на Земле, то сейчас мне показалось, что погибнуть в них — раз плюнуть, особенно во время пожара.

Но, по крайней мере, сейчас дым не шёл, а запах становился слабее. Посмотрев на центральный монитор, я увидел, как Рейнсфорд сидит за столом, в профиль ко мне. Лет ему было не меньше семидесяти, лоб его пересекали глубокие морщины, редкие волосы неравномерно росли вокруг больших залысин. Он играл в нарды с Алексом Хиршем, а остальные парни наблюдали за игрой и обменивались редкими фразами. Поскольку сидели они далеко от камеры, их почти не было слышно. На всех троих были одинаковые футболки с буквой Э. Вся эта затея с переодеванием в одинаковую одежду казалась нелепой, похожей на дурацкие соревнования в летнем лагере, но всё равно мне почему-то тоже захотелось получить такую футболку.

— Не могли бы вы повторить, какие там правила? — спросил Коннор, с озабоченным выражением глядя на доску.

— Можно пойти одной шашкой на оба числа, но только если открыто промежуточное поле, — объяснил Рейнсфорд, указывая на доску.

— Вот блин, — пробормотал Алекс, потирая ногу под столом.

— Что, опять онемели? — спросил Коннор.

— Да, одна немного немеет, а потом отходит, как будто булавками колют.

— Потерпи денёк-другой, — сказал Рейнсфорд тихим, но властным тоном, к которому я уже привык. — До свадьбы заживёт.

Коннор немного поёрзал на месте и помотал головой, словно пьяный, и я подумал, не дали ли ему какого-нибудь успокоительного средства после процедуры. Он хотел было встать, но Рейнсфорд его удержал:

— Лучше посиди немного, а потом пораньше ляжешь спать.

— Неплохая идея, — согласился Коннор, плюхаясь обратно на стул. — Посмотрю заодно, как вы обставите Алекса.

Бен что-то писал, но часто останавливался и тряс рукой, словно его мучила постоянная боль в кисти.

«У каждого, кто излечился, что-нибудь обязательно болит», — подумал я.

Казалось бы, проблемы пустяковые: у Кейт болит голова, у Коннора — частые головокружения, у других парней руки и ноги немного не в порядке. Своего рода побочные явления. Может, это как при химиотерапии, когда у пациентов выпадают волосы? Но ведь через какое-то время они снова отрастают. Значит, рано или поздно должны исчезнуть и эти побочные эффекты.

Девочки сидели на диване в противоположном углу, и Рейнсфорд то и дело вытягивал шею, чтобы на них взглянуть. В том конце комнаты было темно, но я различал силуэты и слышал, как они переговариваются с Рейнсфордом и мальчиками.

Эйвери сидела ближе всех к столу и время от времени ёрзала, как будто хотела что-то сказать, но не решалась.

— Тебя что-то беспокоит, Эйвери? — спросил Рейнсфорд.

С равнодушным видом он потряс кости и бросил их на стол, но Эйвери, казалось, удивилась, как будто её застали на месте преступления. Кейт подтолкнула девушку плечом — из солидарности или желая посмотреть, как та будет выпутываться?

— Вы что, поругались с Дэвисом?

Вопрос Эйвери привлёк внимание всех присутствующих. Слова прозвучали резко, и тон не походил на обычный.

— Немного не сошлись во взглядах, ничего особенного, — ответил Рейнсфорд. — В любом случае, его работа здесь закончена. Ему нужно было возвращаться.

— Не могу поверить, что Уилл где-то рядом и до сих пор не приходит, — сказала Кейт.

Значит, Дэвис действительно рассказал всем о нашей встрече.

— Вот действительно псих, — добавила она.

Ого, а вот это уже обидно! Я надеялся, что Мариса вступится за меня, но, наверное, она была не в настроении и продолжала сидеть с задумчивым видом.

— Но зачем ему было уходить так быстро? Мы едва успели попрощаться. А вы не можете пригласить его на завтрак? — спросила Эйвери умоляющим тоном.

— Эйвери, ты сама себя слышишь? Что ты ноешь, как беспомощная? — сказал Коннор.

— Заткнись.

— Да все знают, что ты запала на этого парня. Пошли ему сообщение, когда вернёшься домой, в чем проблема?

Эйвери взобралась на диван с ногами и подтянула колени к подбородку, приняв мрачный вид. Кейт бросила на Коннора испепеляющий взгляд и обняла Эйвери за плечи.

— Да ладно вам обеим, — сказал Коннор. — Как первоклашки.

Алекс и Бен не могли решить, на чью сторону встать — красивых девчонок или чемпиона, — и потому предпочли вовсе не вмешиваться.

Разговоры замолкли, в главном зале стало скучно, и я взял в руки «Женщину в песках». Бомбоубежище — идеальное место для чтения: здесь хорошее освещение и оглушающая тишина. Я дошёл уже до половины книги и теперь принялся читать дальше. Мне показалось, что в сюжете есть жутковатые совпадения с той ситуацией, в которую я попал. Некоего энтомолога убеждают спуститься в песчаную яму, обещая, что он найдёт там гнёзда редких насекомых. Но когда он спускается, кто-то убирает лестницу, и оказывается, что на дне этой ямы живёт какая-то женщина. Женщина эта всю жизнь занимается тем, что выгребает из ямы песок — что это была за необходимость, я так и не понял, — и попавший в ловушку энтомолог вынужден помогать ей до конца своей несчастной жизни.

Был ли виной тому поздний час, или обстановка в бомбоубежище наводила на грустные мысли, но я ощутил себя пойманным в ловушку, как главный герой книги. Или это из-за того, что миссис Горинг контролировала меня, хотя и не знала, что я нахожусь в её подвале? Так или иначе, но книга меня раздражала, и я отложил её в сторону. Вместо этого включил диктофон и стал слушать старые записи сеансов из кабинета доктора Стивенс.

Всё это время я поглядывал на экран и примерно в 23:30 увидел, что Эйвери уходит одна в кабинку девочек. Нажав на другую кнопку, я увидел, что она сидит перед стеной, на которой до сих пор чётко были выведены цифры 5 и 7. Девушка заговорила с доктором Стивенс.

Мне уже на всё наплевать.

Почему ты так говоришь? Что-нибудь случилось?

Нет, ничего не случилось. Просто мне всё равно.

Понятно.

А вы знаете…

Эйвери замялась.

Что, Эйвери? В чём дело?

Вы знаете, как связаться с Дэвисом?

Несколько лет назад он был моим пациентом, но я не…

Я просто хочу с ним поговорить.

Вообще-то я не должна разглашать информацию о своих пациентах…

Я понимаю, просто… просто Рейнсфорд выставил его отсюда. Мне кажется, он не хочет, чтобы мы общались.

Ты что, неравнодушна к нему?

К кому? К Рейнсфорду? О Боже, нет, конечно!

Да нет, к Дэвису. Он тебе нравится?

Он понимает, почему меня нельзя вылечить.

То есть ты ему рассказала?

Эйвери пожала плечами, не желая говорить.

Поговори с Рейнсфордом. Он знает, что делать.

Он не станет слушать.

Поговори, пока не поздно.

Поздно для чего?

Эйвери, программа скоро закончится. Ты можешь упустить свой шанс.

Меня нельзя излечить.

Можно.

Вы не понимаете.

Эйвери встала и вышла из комнаты, но перед этим вызывающе окунула кисть в ведёрко с краской, которого я не видел, и ожесточённо закрасила обе цифры, 5 и 7.

Вот так, довольны теперь? Оставьте меня в покое!

А потом она вышла, и комната опустела. Похоже на дурное предзнаменование — обе цифры закрашены, и, что самое странное, белым цветом. Пятёрке досталось сильнее — на её месте теперь красовалось жирное пятно, но на семёрку краски не хватило, и чёрная цифра просвечивала, как будто не желала так легко сдаваться и боролась за своё существование.

Нажав кнопку, я переключился на главный зал. Ничего интересного там не происходило. Рейнсфорд с парнями за столом играли в бессмысленную игру, девочки перешёптывались на диване. Рейнсфорд или выполнял роль сиделки, или ожидал чего-то важного, и игра для него была лишь предлогом оставаться в комнате.

«Что же Дэвис сказал Рейнсфорду? — спрашивал я себя. — И что там произошло между Дэвисом и Эйвери?» Даже я понимал, что они нравились друг другу, достаточно было посмотреть, как они ведут себя рядом друг с другом. Может, Дэвис выяснил что-то ужасное по поводу процедуры, и его попросили уйти?

Я вскочил и стал расхаживать по бомбоубежищу; сорвав наушники, швырнул их на кровать. Я думал о Марисе.

Нет, я не дам ей пройти через это. Не дам.

Я бы с радостью согласился болеть всю жизнь, лишь бы Мариса выздоровела. Но правильно ли это? Таинственные комнаты в глубоком подвале, странный метод лечения, жутковатые тайны и загадки… Нет, нужно вытащить Марису отсюда как можно быстрее. Нужно убедить её не соглашаться на процедуру. И убежать вместе с ней.

Не знаю, сколько времени я так расхаживал, погрузившись в беспокойные мысли, — три, пять, десять минут? В тишине бомбоубежища время теряло привычный ход; иногда казалось, что оно вовсе остановилось. Интересно, как время течёт в тюрьме, где оно лишается всякого значения? Мне стало страшно. Что, если я никогда не выберусь из форта Эдема? Что, если нас с самого начала обрекли на роль пленников, как того исследователя из книги о яме в песке?

Я надел наушники и посмотрел на главный зал, который за несколько минут удивительным образом опустел. Парни ушли в свою комнату, Рейнсфорд тоже пропал. Только Мариса сидела в тёмном углу дивана, свернувшись калачиком, и, как я догадался, плакала.

«Дай им минимум пятнадцать минут, Уилл. Пусть лягут и заснут», — говорил я себе.

Часы показывали почти полночь — рановато, чтобы все заснули; но, с другой стороны, самыми шумными всегда были Коннор и Алекс, а они сегодня немало пережили и устали. Эйвери расстроилась, Кейт наверняка хотелось с ней пошептаться, и они, скорее всего, лежали сейчас в кроватях и разговаривали о Дэвисе, о лечении и о головной боли. Оставалась Мариса, одинокая, как и я.

Через семь минут я уже больше не мог терпеть. На этот раз я даже не потрудился собрать вещи. Мне было уже всё равно.

Я надел рюкзак — остатки еды и воды мне пригодятся — и направился к туннелю.

Я собирался забрать Марису и вместе с ней покинуть форт Эдем.

* * *

Открыть дверь в форт оказалось страшнее, чем я думал. От того, что я строил план побега, да ещё и не один, у меня складывалось ощущение, что Рейнсфорд мне враг. До этого момента я так о нём не думал; но теперь, вглядываясь в полутьму, боялся встретить его проницательный взгляд.

Что-то здесь не так. Что-то я не учёл, но что именно? Освещая себе путь слабым фонариком, я ещё раз мысленно перебирал все подробности.

Что же я пропустил? И что он знает?

В руке у меня был диктофон, и я зажимал кнопку воспроизведения. Если услышу шёпот или загадочный голос, то включу любимую песню Марисы, прежде чем гипноз подействует на меня. Можно будет лечь на диван, дать Марисе один наушник, и мы послушаем песню вместе. Интересно, романтично это или нет? От одной только этой мысли ноги у меня начинали двигаться быстрее. Я перестал волноваться. Мы сбежим вдвоём — откроем дверь и исчезнем в ночи. Мы будем слушать песню «I wanna be adored» и дрожать от холода в лесу, прижимаясь друг к другу и согревая друг друга теплом своих тел. Я совсем увлёкся смешной романтической мечтой и понял, что ошибся, только когда дошёл до дивана.

На нем, свернувшись клубком, сидела вовсе не Мариса, а Эйвери Вароун, глядя на меня со слезами в глазах.

— Уилл?

От неожиданности я надавил кнопку, и заиграла музыка, медленно и нежно. Поначалу песня была тихой, и я слышал голос Эйвери.

— О боже мой, Уилл, это ты!

Когда я отвернулся от экрана, решив сбежать с Марисой, та поднялась с дивана и ушла спать, а её место заняла Эйвери.

— Привет! — только и смог сказать я, чувствуя, как в горле застревает комок.

— Садись, всё нормально, — сказала Эйвери, вытирая рукой потёкшую по щекам тушь.

Она была довольно красивой девушкой — не такой красивой, как Кейт Холландер, но всё равно симпатичной. Правда, во всём её облике крылось нечто отстранённое, как будто смотришь на пустое поле.

— Я принял тебя за другую, — сказал я, выключая музыку и вынимая наушники из ушей. Хорошо, что я не натянул на голову капюшон, а то, чего доброго, она приняла бы мена за палача, который должен повести её на казнь.

— За кого? За кого ты меня принял? — спросила она.

— Я думал, ты Мариса, — ответил я, чувствуя, как всего меня охватывает дрожь.

А что, если из спален выйдут остальные и окружат меня? Набросятся на меня с резкими словами, а Коннор, пожалуй, даже ударит? С него станется.

Впрочем, одной Эйвери тоже было более чем достаточно. Я не знал, можно ли ей доверять.

Конечно, можно. Даже не сомневайтесь. Она сыграет свою роль, я прослежу.

Говорили ли доктор Стивенс и Рейнсфорд об Эйвери или о ком-то ещё?

— Не волнуйся, — сказала Эйвери. — Я никому не скажу. Дэвис предупредил, что ты можешь объявиться, вот я и ждала.

Эти слова застали меня врасплох, и я даже почти забыл о волнении. Две проблемы раздирали меня изнутри. С одной стороны, я размышлял, что случится, если меня окружат сверстники, а с другой — было интересно узнать, что имела в виду Эйвери.

Любопытство победило, и я сел.

— Где ты был? — спросила Эйвери.

— В подвале Бункера, — ответил я. — А что произошло между Дэвисом и Рейнсфордом?

— Не знаю, — ответила Эйвери, отворачиваясь, словно от моих слов ей захотелось заплакать. — Он не рассказал, просто уехал.

— Уехал? — переспросил я.

Она несколько раз кивнула и снова вытерла глаза.

— А ты спрашивала Рейнсфорда?

— Нет, я спрашивала доктора Стивенс. Она сказала то же самое: поговори с Рейнсфордом. Думаешь, стоит?

— Конечно, стоит. Почему нет?

— Ну ладно.

Девушка произнесла это бесцветным тоном, словно не нашла лучшего ответа или была вымотана настолько, что уже не осталось никаких чувств.

Я оглянулся на дверь в комнату девочек, думая, когда же выйдет Мариса. Но она не выйдет, пока все не заснут, а Эйвери Вароун до сих пор здесь сидит.

— Как ты считаешь, метод работает? — спросил я.

— Да, работает.

— Тогда почему ты не хочешь попробовать?

Она закатила глаза и грустно рассмеялась.

— Я всё время повторяю, но никто не слушает.

— Тебя нельзя вылечить? — предположил я.

Девушка кивнула, потом откинула голову на мягкую спинку дивана и посмотрела на тени на потолке.

— Извини, — сказал я. — Если тебе станет легче, то в этом мы немного сходимся.

— В чём — в этом? — спросила она, не поднимая головы, но переводя взгляд на меня.

— Тебя нельзя вылечить, и меня тоже не вылечат. Мне кажется, это какой-то бред.

— Возможно, — произнесла она задумчиво. — Но в любом случае это неважно.

— Послушай, Эйвери. Я думаю, мне сейчас лучше уйти. Пожалуйста, не говори никому, что я был здесь и где нахожусь.

— Не скажу. И ещё, Уилл.

— Да?

— Ты ей нравишься. Она мне сказала.

Эйвери Вароун была неизлечимым романтиком. Она не только влюбилась в Дэвиса, но и замечала, кто к кому неравнодушен. Мне вдруг стало так приятно на душе. Неужели я действительно нравлюсь Марисе? Чувство было даже слишком приятным, чтобы оказаться правдой. Скоро это мгновение закончится.

— Кстати, о Марисе. Обычно она ложится спать самой последней. Где она сейчас?

— Я думала, ты знаешь.

И тут она произнесла три слова, которые я запомнил на всю жизнь.

— Она пошла лечиться.

* * *

Я не поверил Эйвери, когда она сказала, что никому про меня не расскажет. Разве она сможет хранить этот секрет? Я уже представлял её беседу с Рейнсфордом.

Я знаю, где Уилл Бестинг.

Ну так скажи.

И скажу. Если вы дадите мне номер телефона Дэвиса.

Неплохая сделка. Ручка есть?

Печально, но если признать, что Эйвери Вароун попала под чары форта, то разговор может быть ещё короче.

Я знаю, где Уилл Бестинг.

Скажи мне. Немедленно.

Он в подвале Бункера миссис Горинг.

Свободна.

Слушаюсь, сэр.

Я представлял себе эти сцены, пока бежал по туннелю между фортом и Бункером. Ворвавшись в бомбоубежище, я быстро надел «мартышкины уши», оцарапав кожу их неровными пластиковыми краями.

До того момента я не часто молился, потому что не особенно понимал, зачем это нужно, но в ту ночь в Бункере я именно молился. Или произносил что-то, похожее на молитву, ожидая, пока загорится экран монитора, на котором я увижу Марису.

Я знаю, что обещал не слушать и не смотреть, но я гляжу на экран не потому, что хочется. Я смотрю, чтобы тебе не пришлось проходить через всё это одной. Я здесь. Пожалуйста, Господи, если у тебя есть сердце, дай ей знать, что она не одинока. Я рядом, я здесь.

Я шептал слова и слышал, как они гулким эхом отдаются в голове. Пусть монитор никогда не включится! Может, Эйвери ошиблась или соврала, чтобы я вернулся сюда, где меня поймают в ловушку.

Я здесь, я здесь, я здесь.

Я так часто слушал записи сеансов Марисы с доктором Стивенс, что помнил их наизусть, как песни, и мог повторить в любое время; пока ждал, слова сами пришли мне в голову.

Ты когда-нибудь возвращалась туда?

Вы имеете в виду домой?

Да, домой. Бываешь в Мексике?

Нет, никогда.

Не можешь сказать почему?

Потому что люди будут меня осуждать. Они подумают, что я не такая, как на самом деле.

У тебя хороший английский, Мариса. Никто не будет осуждать тебя, если ты побываешь дома.

Hablo Español mejor que Ingles.

Ты говоришь и по-испански, и по-английски.

По-испански я говорю лучше, чем по-английски. Просто не хочу.

Но почему, Мариса? Это прекрасный язык. А Мексика — интересная страна, у нее богатое культурное наследие.

Нам обязательно об этом говорить?

Это имеет отношение к нашей проблеме, Мариса. Почему ты хочешь забыть о прошлом?

Я не знаю.

Это как-то связано с тем, что случилось с твоим отцом, Мариса? Что бы с ним ни случилось, это не твоя вина.

Dejame en paz.

Нет, я не оставлю тебя наедине с твоей проблемой.

Лучше оставьте.

Нет, не оставлю. Чего ты боишься, Мариса?

Я знал, чего боялась Мариса. Она думала, что кто-нибудь проберётся в дом и похитит её. Похитит в темноте, пока все спят. От этого она не спала ночами и смотрела на двери в ванную, в кладовку, в маленькую гостиную. Часто она сидела в кровати и плакала, но боялась заговорить или позвать на помощь. Она была уверена, что похититель прячется в спальне и только ждёт подходящего случая, чтобы накинуть на неё мешок.

Ты уже почти взрослая, Мариса. Не думаю, что бывают такие большие мешки.

Я думаю, что бывают.

Когда именно ты испытываешь наибольший страх? Когда представляешь, как этот неизвестный держит в руках мешок?

Да, он стоит у дверей и держит мешок. Он говорит, что накинет его на меня и свяжет.

Не могла бы ты уточнить? Какой мешок? Как ты себе это представляешь?

Очень большой. В нём бы поместились три таких, как я.

Ты уверена?

Почему вы спрашиваете?

Потому что хочу узнать про этот мешок.

Я уже рассказала.

Кто в мешке, Мариса?

Estoy en la bolsa. Я в мешке.

Ты именно так всё и представляешь?

Ожидая, пока появится изображение, я думал про Кино. Почему он хотел во что бы то ни стало найти жемчужину? Зачем нырял за ней? Разве он не понимал, чего это ему будет стоить? И почему Мариса хочет порвать со своим мексиканским прошлым? Все мексиканцы, которых мне доводилось встречать, были радостными, дружелюбными, интересными людьми. В чём проблема?

Я ждал, и шум в ушах начинал действовать мне на нервы.

«Это подстава, — думал я. — В любую секунду сюда войдёт миссис Горинг и прибьёт меня консервной банкой. Забьёт до смерти. Она очень злобная женщина, у неё это получится».

Но я наконец дождался.

Монитор Марисы располагался ниже и слева от центрального. Он включился словно по волшебству, постепенно разгораясь — не так, как остальные, — и наполняя помещение белым светом, похожим на сияние ангела.

«Может, Бог внял моим мольбам?» — подумал я, поправляя наушники, чтобы они удобнее сидели.

В комнате на экране было что-то странное, но я сначала не смог определить, что именно. А потом понял: там не было жуткого шлема с проводами и трубками — просто белая комната и белая дверь, которая открылась.

В комнату заглянула Мариса, и на мгновение мне показалось, что она сейчас убежит. Я вдруг подумал, что настоящий друг спустился бы сейчас в подвал форта и вытащил её оттуда. От этого я почувствовал себя маленьким и ничтожным, как будто бросил её в тот момент, когда был нужнее всего. Она шагнула через порог и закрыла дверь.

Начался кошмар.

Из белой комната в один миг превратилась в полностью чёрную, и только появившийся на полу шлем с проводами и трубками излучал сияние, освещая всё вокруг неоновым светом. В этом свете лицо Марисы казалось измождённым и пустым. Она медленно подняла зловещее устройство и надела его на голову.

«Тобой восхищаются», — сказал я, закрыв глаза.

Это была единственная молитва, какую я смог придумать.

Мариса Сорренто

15 лет

Острый страх: похищение

На экране появилась картинка какого-то места, которое я раньше не видел. Здесь было темно, смутно виднелись только длинные ряды каких-то коробок. Улыбающийся мужчина с густыми усами держал за руку девочку и вёл её за собой. По-английски он говорил с очень сильным испанским акцентом.

— Мариса, пойдём, я покажу тебе. Mas grande de setas.

— Говори по-английски, папа. Я знаю, они очень сердятся.

— Si, Ingles. Пойдём, Мариса. Иди за мной. Пойдём к большим грибам.

В комнате Мариса встала на колени, и это меня немного озадачило. Она что, молится? Мне показалось, что да. Белая полоска с краю начала расти, изображение вновь переключилось на то, которое видела Мариса внутри шлема.

Длинные деревянные ящики с грибами. Она находилась под землёй, на какой-то странной фабрике, где выращивали грибы. Что это значит?

— А, вот ты где! Пошли, надо кое-что перетащить.

Чей-то голос из-за полок позвал отца Марисы. Он повернулся к дочери и велел подождать и никуда без него не уходить. Он скоро вернётся.

Очевидно, через какое-то время девочка испугалась, стала звать папу, пошла на его поиски и потерялась. Когда камера вновь мягко переключилась на комнату, Мариса стояла на коленях в той же позе. Девушка будто даже не шелохнулась. Зато белая полоска быстро росла и дошла уже до половины экрана.

— Ну что, привет, Мариса Сорренто. Что привело тебя сюда, в темноту?

Внутри шлема Мариса повернулась к голосу. Незнакомый мужчина держал под лицом фонарик, как это делают, чтобы испугать новичков в летнем лагере. На голове у него была ковбойская шляпа, бледное лицо покрывал пот.

— Стой на месте, не убегай.

«Беги, Мариса, беги!» — кричал я в бомбоубежище.

— Твой папочка должен заткнуть свой поганый рот, понятно?

Изображение покачнулось — Мариса кивнула головой.

— Никакой забастовки. Скажи, что поняла.

— Я поняла, — слабенький голосок испуганной шестилетней девочки.

В руках мужчина держал огромный брезентовый мешок, похлопывая им себя по ноге.

Изображение снова покачнулось.

— Скажи своему папаше, чтобы он заткнулся и не высовывался, а то я засуну его в этот мешок. Он заткнётся — все заткнутся. Всё зависит от тебя. Поняла?

Экран переключился на комнату. Белая линия стала расти быстрее, всё больше приближаясь к тому уровню, когда девушку захлестнёт безграничный страх.

Когда камера вновь вернулась к изображению внутри шлема, Мариса находилась в спальне, в своей спальне, как я понял. Стояла ночь, мигала огоньком камера безопасности. Изображение моргнуло, и в тёмном пустом дверном проёме вырос мужчина в ковбойской шляпе. Рядом с ним стоял мешок, в котором было что-то тяжёлое.

— Принёс твоего папашу. Хочешь посмотреть?

— Уходи!

— Давай, взгляни!

— Оставь меня в покое!

— Слушай меня, Мариса Сорренто! Это ты виновата, что он здесь.

Мужчина подошёл к кровати, открыл мешок, и Мариса заглянула в его пугающую темноту.

Монитор переключился на комнату в подвале форта Эдема, которая снова осветилась мертвенной белизной. Всё сливалось, но я понял, что произошло. Марису захлестнул страх. Проводки ожили и зашевелились.

Всё это время она не двигалась, только стояла на коленях и молилась.

Я стоял в бомбоубежище, и по щекам у меня лились слёзы. От её смелости и беззащитности раскалывалось сердце.

Когда монитор погас и девушка пропала, я почувствовал себя ещё более одиноким и поклялся, что немедленно уйду из подвала миссис Горинг. Отправлюсь к лифту, спущусь к комнате номер 5 и заберу Марису из этого ужасного места. Пусть меня останавливают — я как-нибудь прорвусь.

Повернувшись к двери, я понял, что что-то пошло не так, совсем не так, как я предполагал. Дверь в бомбоубежище странно дрогнула, словно под порывом сильного ветра. Большие неуклюжие наушники неожиданно сжали голову почти до боли. Из-за двери вышла миссис Горинг; лицо у неё было чрезвычайно озабоченным, как будто сейчас должно произойти нечто очень важное.

В следующую секунду она заговорила; резкий голос без труда проник через наушники:

— Пора и тебе вылечиться, Уилл Бестинг!

Повариха со всей силы захлопнула дверь, и я свалился на кровать. Воздух в бомбоубежище стал гораздо теплее, свет погас. Я отчаянно зашарил рукой по стене, отыскивая выключатель.

Но тут освещение включилось снова — кроваво-фиолетового оттенка, — и я наконец понял, что попался. До меня вдруг дошло.

Эти наушники подключены к стене тремя шнурами.

Это помещение — моя комната, только она расположена в подвале Бункера.

Меня сейчас будут лечить, хочу я того или нет.

 

6

Уилл

Позже я не переставал ругать себя за глупость. Каким же я оказался дураком и не замечал очевидного! Я видел только то, что хотел видеть, и потерял связь с реальностью.

Каждому подростку соответствовала своя комната, и моей комнатой было бомбоубежище. Каждый надевал на голову нечто, связанное с проводами и трубками. Мне подсунули наушники, большие и тяжёлые, и я надел их по собственной воле. Провода от шлемов шли к стене или к потолку комнаты; провода от наушников шли к стене с мониторами. Всех нас лечили под землёй, где никто не услышит криков, и я тоже оказался под землёй.

Труднее всего было признать тот факт, что миссис Горинг и Рейнсфорд знали обо всём с самого начала.

Они знали, где я прятался, и следили за каждым моим шагом. Это стало ясно с самого начала моей процедуры — она отображалась не на одном, а сразу на семи мониторах. У каждого из нас в шлеме был экран, на который выводились изображения и звуки; перед моими глазами было семь экранов, а на голове — наушники.

Сначала на центральном экране появилось устрашающее лицо Рейнсфорда, показанное с близкого ракурса. Раньше я видел его только издалека, на экранах, а теперь оно было близко и смотрело прямо на меня. Я не ожидал, что испугаюсь его настолько сильно.

— Извини, Уилл Бестинг, — сказал он. — Мне в самом деле очень жаль. Но всякий раз при лечении приходится учитывать некоторые особенности. Твой случай потребовал беспрецедентных расчётов. Можно даже сказать, что это один из моих многочисленных шедевров.

Я ещё не полностью попал под гипноз этого человека, и меня коробили его самоуверенность и нахальство. Я не был подростком — я был жуком, наколотым на булавку, объектом эксперимента, чем-то, чем можно гордиться.

— Не волнуйся, — произнёс он медленно и протяжно. (Или это начинались галлюцинации?) — Тебе не нужно продавать душу. Я уже внутри тебя.

Я протянул было руки, чтобы сорвать с головы наушники, но почувствовал, что загипнотизирован, как будто нахожусь на сцене, на глазах у тысяч зрителей. По крайней мере, так рассказывала мне мама, которая однажды в молодости выходила на арену, где выступал гипнотизёр.

— Было очень странно. Я осознавала всё, что делаю, но не могла остановиться.

Она изображала из себя курицу, размахивала руками и кудахтала вместе с другими идиотами.

— Самое странное заключалось в том, что я понимала, что это неправильно, но ощущала, что всё в порядке.

И я тоже понимал, что это неправильно.

Я знал, что нужно сорвать наушники и выбежать из комнаты. Но, прислушиваясь к голосу Рейнсфорда и вглядываясь в его морщинистое лицо, я думал, что так и должно быть.

Не снимай наушники. Оставайся здесь. Смотри. Исцеляйся.

Уилл Бестинг

15 лет

Острый страх: сверстники, чужаки, большое скопление народа

Остальные забудут об этом, но не ты. Ты будешь помнить. Я прослежу. Наслаждайся пока своими ощущениями, Уилл Бестинг. Потом и они пропадут, сотрутся, как будто их и не было. И с ними исчезнет твой страх.

Он сидел в том же кресле, в котором сидел Бен Дуган, и смотрел на меня из кабинки, на стене которой раньше были цифры: 1, 3 и 4. Все они исчезли. Оставалась только одна — 6.

— Пора, Уилл, — сказал Рейнсфорд, поднимая перед камерой кисть. Он окунул её в фиолетовую краску, встал, подошёл к стене и замазал мой номер.

Что было после этого, я не совсем помню. На экранах передо мной мелькали кадры, но я вспоминаю всё как одно непрерывное переживание, растянутое до бесконечности.

Сожалею, Уилл.

Было много голосов, но не было лиц, и я куда-то шёл среди моря людей. Всё показывалось с моей точки зрения. Много ног и свисающих рук, слишком близко от меня. Все одеты в чёрное или почти чёрное.

Множество голосов вокруг, похоже, говоривших обо мне, когда я проходил мимо, но они не знали, что я очень хорошо слышу. Они не знали, что у меня чуткий слух и я улавливаю то, что остается недоступным для остальных.

Что с ним будет? Он не переживёт. Он такой ранимый, всегда был очень чувствительным.

Я видел, как на экране, где показывали бомбоубежище, растёт моя полоска страха. Внизу растекалась фиолетовая клякса.

Как это произошло? Это никак с ним не связано? Нет, нет, всё не так. Никто не виноват.

Я вырвался из чащи тел, но теперь на меня с экранов уставились лица — уродливые, жуткие, бледные от сожаления.

О, Уилл!

Даже не знаю, что сказать.

Не смотри. Только ещё больше расстроишься.

Нет, смотри. Как раз это тебе и нужно. Потом станет легче.

Фиолетовое пятно растекалось по всему бомбоубежищу, заполнив уже почти половину пространства.

Теперь я стоял один и смотрел на облачённое в белую рубашку тело в ящике. Взгляд мой остановился на расстёгнутой пуговице. Рубашка аккуратно выглажена, пуговицы чистые. Некоторое время я не сводил с них глаз.

Что он там делает?

Почему он не двигается?

Кто-нибудь, уведите мальчика.

Взгляд мой скользнул вверх по рубашке, я посмотрел на грудь, потом на шею. Цвет я сначала заметил только уголком глаза, но в следующее мгновение он ослепил меня. Ярко-зелёная бейсболка, натянутая на самые уши. Меня поразило, как спокойно и тихо лежит мой брат, в выглаженной рубашке и в бейсболке, которую он никогда не снимал.

— Почему он в ящике? — спросил я.

Почему мой младший брат лежит в этом ящике?

И тут я догадался, я понял, в чём дело, и весь мой мир обрушился. Оборвалось что-то глубоко внутри, я осознал реальность происходящего и побежал прочь от гроба. Люди толкались, стояли у меня на пути, я задыхался, но мне нужно было вырваться. Нужно было убежать и никогда больше сюда не возвращаться.

Но люди не давали мне убежать. Они были повсюду. Я упал, хватая ртом воздух. Меня окружили бледные плачущие лица.

Центральный экран на стене бомбоубежища целиком заполнил фиолетовый цвет. Я почувствовал обжигающую боль за ушами, как будто там сделали надрезы скальпелем, а потом почти отключился и не понимал, где нахожусь. Лежу ли я во время поминок на полу, и меня окружают люди, которые не дают мне убежать, или же я лежу на кровати в бомбоубежище, и из меня высасывают все силы в обмен на нечто иное?

Я почувствовал, как часть меня возвращается — та часть, что была утрачена вместе со смертью Кита, та темнота, что я не мог сохранять, не потеряв разум. Потом покой, растянувшийся на долгое время, а потом — ничего. Никаких чувств. Просто пустота.

* * *

Когда я проснулся, наушников уже не было. Сначала я не обратил на это внимания, как не обратил внимания и на то, что комната изменилась. Мониторы исчезли, вместо них была сплошная белая стена. Пропал рюкзак, а вместе с ним и мой диктофон. Кровать осталась, и я лежал на ней.

Все эти детали ускользнули от меня, потому что сразу после пробуждения в голове хватало места только для одной мысли. Это была такая большая мысль, что раньше она просто не помещалась, но теперь, после бесчеловечной операции Рейнсфорда, я наконец-то смог осознать и принять её.

Мой младший брат умер. Мой брат Кит в дурацкой зелёной бейсболке, который любил демонстрировать разные баскетбольные приемы. Он скончался давно — года два назад, — и именно от внезапного осознания этого факта я испытал самое странное ощущение.

Я наконец-то был готов его отпустить.

Да, я плакал, и очень сильно. Воспоминания хлынули рекой. Удары «от локтя» в аэрохоккее, которые никогда не срабатывали; как он скакал по площадке возле гаража, прошмыгивал мимо меня и подпрыгивал к кольцу, подвешенному над воротами; как не умел увернуться и убежать от роботов, отчего я смеялся до боли в боку.

Воспоминания перешли в мягкую, ненавязчивую боль, которую я мог удержать внутри без страха развалиться на куски.

Ты был хорошим братом, Кит. Лучшим в мире.

Да и ты был неплохим.

Теперь его голос в моей голове звучал не так, как прежде, и это одновременно печалило меня и успокаивало.

Покойся с миром, братец. Где бы ты сейчас ни был. Увидимся на той стороне.

* * *

Пока я приходил в себя и протирал глаза, изменившаяся обстановка меня не слишком заботила. Всего меня занимали только две мысли, одинаково важные. Кит не то чтобы покинул мою память — он просто остался в глубине сердца, и, как я чувствовал, навсегда. Теперь нужно подумать о другом.

Во-первых, о Марисе. После всего, что навалилось на меня в последнее время, я вновь о ней вспомнил.

Нас связывала смерть близких, и от этого мне ещё больше хотелось быть с ней рядом. Мне была знакома её боль.

И второй вопрос, самый главный: исцелилась ли она?

Мысль об исцелении заставила меня задуматься: а исцелился ли я сам? Как и те, кто проходил через процедуру до меня, я вдруг понял, что действительно исцелился. Может, этому способствовала мысль, что я теперь знал правду о Ките, а не забивал голову тем, что придумал сам. Но скорее это связано с тем, что произошло под конец процедуры. Я ощупал кожу за ушами, и там действительно оказались две ранки, отозвавшиеся на прикосновение болью.

Эти «мартышкины уши» явно что-то со мной сделали. То, о чём я не должен был знать.

Я вспомнил слова Рейнсфорда.

Остальные забудут об этом, но не ты. Ты будешь помнить. Я прослежу. Наслаждайся пока своими ощущениями, Уилл Бестинг. Потом и они пропадут, сотрутся, как будто их и не было. И с ними исчезнет твой страх.

Значит, через какое-то время я забуду всё, что узнал про форт Эдем. Оно изгладится из памяти, как будто ничего и не было.

Нужно найти способ удержать эти воспоминания.

* * *

Наконец удалось сосредоточиться на настоящем времени. Я чувствовал себя усталым и измотанным, будто прошёл через минное поле и чудом остался в живых после трёх чудовищных взрывов.

— Это неправильно, — сказал я, уставившись на стену бомбоубежища.

Едва прозвучали мои слова, как в голове раздался четвёртый, окончательный взрыв. В бомбоубежище царила такая оглушительная тишина, что до меня не сразу дошло, в чём дело. Всё вокруг казалось нормальным, но нормальным не было. Я произнёс ещё три слова, но они показались мне мыслью, а не речью.

— Я не слышу.

После терапии у всех наблюдались какие-то побочные эффекты, но никто ещё ничего не утратил полностью. Головная боль, онемевшие ноги — от всего этого можно было отстраниться, оно не являлось неотрывной частью личности. Но я совсем ничего не слышал, и это стало самым жестоким ударом.

Я закричал — без слов — и понял, что ошибаюсь. Звук доходил до меня, но очень слабый, словно издалека. Я крикнул снова, двигая челюстью, как если бы слишком глубоко нырнул в бассейне. Стало лучше или всё по-прежнему? Я приподнял кровать и лязгнул ею о бетонный пол. Резкий звук немного привёл меня в чувство.

— Ты слышишь меня, Уилл? — спросил я громко, но не переходя на крик, и услышал свой голос.

Он по-прежнему казался идущим издалека, но слух возвращался. Похоже, чем больше я слушал, тем лучше слышал.

— Наверное, он это и имел в виду, — сказал я тихо, но отчетливо. Рейнсфорд знал, что я потеряю слух, и знал, что это значит: я не буду слышать, как он разговаривает с остальными. Это из-за его голоса остальные забывают, что с ними произошло. Они подчиняются его приказам.

Но он знал и то, что слух ко мне вернётся, пусть сначала и не в полном объёме. А когда вернётся, то его голос сотрёт мои воспоминания, расколет их на куски, разбросает по лесу, где я их никогда не найду. Наверняка я не знал, но всё говорило о том, что он обладает большой силой убеждения. И мне казалось, что эта сила заключается в его голосе, который убаюкивает окружающих и заставляет их подчиняться его воле. Даже если я ошибался, я не хотел рисковать. Если голос Рейнсфорда сотрёт мои воспоминания, то нужно придумать, как не слышать его.

Я снова оглядел бомбоубежище и на этот раз заметил перемены. А существовала ли вообще стена с мониторами? Часов у меня теперь не было, а об окнах в подвале, естественно, даже речи не шло. Вдруг я проспал несколько дней? За это время они вполне успели бы убрать экраны. Книги тоже пропали, как и «мартышкины уши». Только кровать, на которой я лежал, по-прежнему стояла возле стены.

При мысли о консервированных персиках миссис Горинг в животе заурчало, рот наполнился слюной.

Хоть какая-нибудь еда — вот что мне нужно, и тогда я придумаю, что делать.

Теперь уже не важно, обнаружила ли миссис Горинг пропажу одной из банок или нет. Она знала, что я здесь, и должна была понимать, что я проголодаюсь. Я открыл дверь и вышел. Вопреки моим ожиданиям, снаружи горел мягкий желтый свет. Такого раньше не было.

Передо мной виднелась стена с переплетающимися грибами, а потом я повернулся и увидел черную дверь с цифрой 7.

— Я больше не в бомбоубежище, — сказал я и услышал свои слова, как будто доносившиеся с далёкого конца длинного коридора. — Я в подвале форта Эдем. Я в комнате номер 6.

* * *

Мне потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя и привыкнуть к мысли, что меня перенесли из одного подвала в другой. Бомбоубежище существовало на самом деле, только я находился не в нём. Я стоял перед дверью номер 7 и мечтал, чтобы мне хватило смелости постучаться, но так и не собрался с духом. Это была последняя комната, его комната. Предполагалось, что туда зайдёт только Эйвери Вароун, девушка, которая, по её собственному признанию, неизлечима.

Я подошёл к лифту с открытыми дверями и шагнул внутрь. Лифт медленно поднялся на основной этаж. Увидев разбитое каноэ Кино, я подумал, что стало бы с ним, сделай он другой выбор. Потом я зашагал вверх по коридору, разглядывая изображения, на которых Кино становился всё больше. Раздвинуть занавески было нетрудно, но, стоя на пороге в главный зал форта Эдем, я испытал давно знакомое чувство.

Я боялся. Это не был прежний обездвиживающий страх перед людьми: я боялся Рейнсфорда, который применит свои способности, едва я переступлю порог.

Дверь открылась, прежде чем я успел повернуться и пойти назад.

— Заходи, никто целый день тебя ждать не будет, еда остывает! — прокричала миссис Горинг прямо мне в лицо, достаточно громко, чтобы я её услышал.

Я перешагнул порог и кивнул. Все сидели за круглым столом и смотрели на меня. Раньше это вызвало бы во мне панику и желание сбежать, но теперь я смотрел на них иначе. Всего лишь несколько человек, ничего страшного. Они улыбались мне и что-то говорили, чего я не слышал. Даже Коннор был рад меня видеть. Он поднял руку, сжав её в кулак, — наверное, немного завидовал, что мне удалось обхитрить систему, пусть и ненадолго.

— Классная футболка.

Я не слышал, как Бен Дуган произнёс это, но он показал на свою грудь, а потом на мою, и я прочитал слова по губам. Я посмотрел на себя и увидел футболку с нарисованной буквой Э, стоящей на каменном постаменте.

Я по-прежнему не двигался, а миссис Горинг вернулась к своей тележке возле стола и принялась выставлять на него большие тарелки. Дымящаяся лапша с соусом, «спагетти-обед» — моё любимое блюдо. Да ещё и булочки, завернутые в фольгу. Алекс с Кейт помахали мне, позвали по имени, но я не шелохнулся.

Тогда из-за стола встала Мариса. Я двинулся ей навстречу. Девушка протянула руку, мило улыбнувшись, и наши пальцы соприкоснулись. Её рука дрожала, как и моя; подводя меня к столу, она оглядывалась, не говоря ни слова, и только лучезарно улыбалась.

— Ты в порядке? — спросил я так тихо, что сам ничего не услышал.

Она кивнула, мы подошли к столу и сели. Вид у неё был усталый, как будто она не спала несколько суток, и это меня беспокоило. Может, её вовсе и не вылечили?

— Ешьте! Поживее! — время от времени кричала миссис Горинг у меня за спиной. — Я вернусь через двадцать минут.

Со всех сторон на меня посыпались вопросы, я их плохо понимал, но общую идею уловил.

— Где ты был? Расскажи нам всё.

Я показал на уши и сказал:

— После терапии я почти полностью оглох, но сейчас снова начинаю слышать. Наверное, слух скоро вернётся. Я кричу?

Все добродушно засмеялись и закивали головами.

— Чувак, да мы сами сейчас оглохнем от твоего крика.

Усердно пережёвывая лапшу, я подумал, что это мой первый полноценный обед за несколько дней. Нагнувшись, я прошептал на ухо Марисе:

— Ты можешь что-нибудь сказать поближе ко мне и потише? Я хочу услышать твой голос.

Она улыбнулась, коснулась моей руки под столом и приложила губы к моему уху. Если даже её прикосновение заставляло моё сердце биться быстрее, то это оказалось уже вне всякого сравнения. Своей кожей я чувствовал тепло её тела. Слова Марисы прозвучали настоящей музыкой:

— Больше не покидай меня. Останься.

— Без проблем, — ответил я, и все засмеялись.

Наверное, это было сказано слишком громко, и я засмеялся вместе со всеми. Подложив в тарелку лапши и полив ее густым красным соусом, я с аппетитом вгрызся в хлебцы с чесноком — самые вкусные в мире. Жизнь налаживалась.

Тем не менее, оглядевшись, я не увидел за столом Эйвери Вароун и, наклонившись к Марисе, спросил, где она. Девушка слабо улыбнулась, пожала плечами и указала вилкой на дверь, ведущую наружу. Она старалась не подавать вида, но было заметно, что она ужасно устала.

— А где Рейнсфорд? — спросил я, чувствуя, что наконец-то подобрал нужный тон и произношу слова нормально.

Громче всех говорил Коннор, но у Кейт тоже был неплохой голос, так что мой вопрос адресовался именно им.

— Где-то рядом, — ответила Кейт. — Он сказал, что сегодня мы вернёмся домой.

— А я, наверное, буду даже скучать по этому месту, — сказал Алекс Хирш.

Я слышал его голос, правда, очень тихо. Слух действительно возвращался, и я понял почему. Рейнсфорд знал, что чем чаще я буду прислушиваться, тем быстрее мои уши станут слышать по-прежнему, и специально подстроил так, чтобы я сидел за обеденным столом вместе со всеми.

Я ужасно проголодался, ещё не наелся, и мне не хотелось вставать, но на удочку попадаться нельзя. Чем дольше я буду тут сидеть, тем лучше стану слышать, а это, как я понял, опасно.

— Мы можем прогуляться? Надеюсь, это разрешено? — спросил я Марису.

Девушка немного помедлила, но не то чтобы раздумывала, разрешено это или нет. Она просто слишком устала для прогулки.

— Ладно, идите, — сказал Бен Дуган. — Я припрячу еду для вас. Миссис Горинг не узнает.

Его слова, должно быть, придали Марисе достаточно сил, чтобы встать и направиться к выходу. Вслед нам улыбались. Я обернулся и удовлетворённо заметил, как Бен Дуган относит мою тарелку с лапшой в комнату мальчиков.

Я взял с собой кусок поджаренного хлеба с чесноком — не для себя, для Марисы. Если наша прогулка закончится поцелуем, то, чтобы она не смущалась, пусть от неё будет пахнуть так же, как и от меня. Мы взялись за руки и пошли по тропинке к пруду, по очереди откусывая хлеб.

Она прижалась ко мне плечом.

— Ты вылечился. Я рада за тебя.

— И я за тебя рад.

— Ты кричишь.

— О, извини.

Девушка улыбнулась и опустила взгляд.

— Ты помнишь, как тебя лечили? — спросил я, на этот раз потише.

Она отрицательно покачала головой.

— Но я больше не боюсь. А у меня действительно были причины бояться.

Мне захотелось сказать: «Да, я знаю», — но я не смог себя заставить. Наступит время, позже, когда мы поделимся друг с другом своим прошлым.

— А почему ты выглядишь такой усталой? Поздно вчера легла спать?

Она засмеялась и прошептала, прижавшись губами к моему уху:

— Вовсе нет. Я сплю всё время. Наверное, это симптомы, как головная боль у Кейт или твоя глухота. Рейнсфорд говорит, что со временем это пройдёт.

«Может, ты просто должна выспаться за всё время, что тебя мучила бессонница», — подумал я, надеясь, что это правда.

Мы снова замолчали. Жалко, что пропал мой диктофон. Сейчас бы я дал ей один наушник, и мы бы вместе послушали нашу песню. Это было бы ужасно романтично, прямо как в книгах. Меня до такой степени увлекла эта мысль, что я погрузился в мечты и не заметил, как Мариса остановилась и посмотрела мне в глаза.

— Ты напеваешь нашу песню, — сказала она, негромко, но достаточно отчётливо, чтобы я её понял.

До меня дошло, что я действительно напевал песню.

Она поднялась на цыпочки, и мы поцеловались.

* * *

 

Эйвери

Дойдя до пруда, мы увидели на причале Эйвери Вароун. Она вертела в руках разводной ключ и не сводила взгляда с сарайчика для насоса.

Мариса дотронулась до моего плеча, давая знак подождать, подошла к Эйвери и села рядом. Я не слышал, о чём они говорили, но беседа оказалась недолгой. Эйвери явно была не в настроении. Она то и дело оглядывалась на меня, и я не переставал мысленно задавать ей вопрос: «Ты с нами или против нас?» По некоторым причинам теперь я подозревал её больше, чем Кейт.

Я смотрел на гладь пруда. Тишина убаюкивала, но я постарался собраться с мыслями и вспомнить всё, что мне было известно.

Кейт Холландер была не только красивой, но и достаточно сообразительной, она умела манипулировать людьми и не шла на поводу у других — это другие шли за ней. Она по природе была лидером. Мне всё труднее было представить, что она стала бы пешкой в чьём-то плане, особенно если этот план был составлен взрослыми людьми. Кейт представляла собой образец подростка-бунтаря. Она, должно быть, доставляла немало хлопот в школе. Я доверял ей не только потому, что узнал о её трагическом прошлом, но и потому, что чувствовал: она первой встала бы на «нашу», а не на «их» сторону.

Значит, если исключить Кейт (а о Марисе даже речи не шло), то оставалась только одна Эйвери Вароун. Она была приёмным ребёнком, и, прослушивая записи её сеансов с доктором Стивенс, я узнал, что за последние несколько лет она сменила десять семей. Обычно с хорошими детьми такого не бывает. Кроме того, она сама утверждала, что её нельзя излечить. Мне вдруг пришла мысль, что я догадываюсь почему. Эйвери Вароун нельзя излечить, потому что она вообще не больна. Только такой ответ имел хотя бы какой-то смысл.

Я уже почти полностью убедил себя в этом, как Мариса встала и подошла ко мне.

— Как она там? — спросил я, стараясь шептать потише, чтобы меня не было слышно у причала, и наклоняясь, чтобы Мариса могла мне тихо ответить.

— Приходил Дэвис, они встречались. Она сказала ему первому.

— Сказала что?

Мариса выглядела так, как будто едва держалась на ногах от усталости. Ответ её прозвучал слабо, но достаточно слышно.

— Эйвери готова. Она готова пройти терапию. Её излечат.

Слова Марисы снова сбили меня с толку.

* * *

Когда мы вернулись в форт Эдем, Мариса свернулась калачиком на одном из диванов и заснула. Парни оживлённо играли в карты и хотели подключить и меня к этому делу, но я отмахнулся и пошёл в спальню по меньшей мере по трём причинам:

1) мне хотелось съесть то, что Бен Дуган оставил для меня;

2) мне хотелось поговорить с доктором Стивенс;

3) я не хотел слушать их болтовню.

Третья причина была самой важной. Ко мне быстро возвращался слух. К этому моменту он вернулся процентов на пятьдесят, и этого могло оказаться достаточно, чтобы голос Рейнсфорда или таинственный шёпот оказали на меня гипнотическое воздействие.

Я сразу узнал свою кровать, потому что на ней лежал мой рюкзак. Я заглянул под кровать и нашёл тарелку с едой. Сев на кровать и поставив тарелку на колени, я поддел вилкой и отправил в рот щедрую порцию лапши. Потом поставил рюкзак на пол и принялся изучать содержимое. Диктофона нет, он пропал и, как я подозревал, вряд ли найдётся. Все аудиозаписи, все фотографии и видео, сделанные в форте и Бункере, — всё это пропало.

— Эй, Уилл!

В комнату зашёл Алекс Хирш.

— Нам нужен четвёртый. Пошли поиграем, еду бери с собой. Спрячешь, если зайдёт миссис Горинг.

— Десять минут, ладно? Мне нужно поговорить с доктором Стивенс.

Дверь была открыта, и я услышал, как из главного зала Коннор Блум выкрикивает моё имя:

— Давай, Уилл! Поднимай свою тощую задницу и двигай сюда! Мы играем в карты!

— Задержу их, а ты по-быстрому, ладно? — сказал Алекс.

Я кивнул, отправляя в рот ещё одну порцию лапши. Прожевав, я запил её водой и подошёл к задней половине комнаты, откуда две двери вели в уборную и в кабинку, где ребята разговаривали с доктором Стивенс. В уборную я едва заглянул — в ней царил обычный беспорядок. Я прошёл в каморку, на задней стене которой красовались цветные пятна. Никаких цифр 1, 3, 4 или 6. Все они, в том числе и моя, закрашены.

Я сел на стул и подумал, не наблюдает ли за мной сейчас из бомбоубежища миссис Горинг, поедая свою порцию лапши.

На мониторе была одна красная кнопка, я нажал её. Через десять секунд на экране показалась доктор Стивенс, как если бы она специально поджидала моего звонка и даже удивлялась, почему я задерживаюсь. Она улыбнулась своей кривоватой улыбкой и отхлебнула кофе из кружки с жёлтым смайликом. Доктор Стивенс сидела за своим рабочим столом в кабинете. Веб-камера была направлена под углом, делавшим её лицо немного непропорциональным.

Рада, что с тобой всё в порядке, Уилл.

И я рад.

Ты сумасшедший?

Что вы хотите сказать?

Сумасшедший.

Доктор Стивенс, я не знаю, кто я.

Ты вылечился. Просто знай, что устроить это было очень трудно.

Вы обманывали нас.

Завтра утром ты так уже не скажешь. Поверь мне ещё раз, ладно? Всё будет замечательно.

Почему я вам не верю?

Не знаю, но должен поверить.

Откуда вы знаете Рейнсфорда?

Он был моим учителем. Он прекрасный наставник.

А почему он живёт в подвале в каком-то странном здании посреди леса?

Она сделала паузу — наверное, придумывала какое-нибудь объяснение.

Послушай, Уилл. С тобой мы пошли на риск. Ты плохо сходишься с людьми, и нужно было придумать способ выманить тебя. Оставайся и слушай, что говорит Рейнсфорд. Обещай только, что не сбежишь снова. Я гарантирую, что к завтрашнему утру тебе станет гораздо лучше, и ты всё поймёшь.

До свидания, доктор Стивенс.

Я не стал дожидаться, пока она попрощается, и посмотрел на банки с краской, стоявшие на полу. Рядом с ними лежали засохшие кисточки. Я взял одну, макнул по очереди во все банки, в которых уже начали образовываться корочки. Под конец с кисти на стол и на пол капала вязкая серая жижа. Я замазал ею экран, стирая лицо доктора Стивенс, и вышел из комнаты.

* * *

В спальне я взял рюкзак и ещё раз обшарил его, вываливая всё на кровать. Моя одежда была на месте, как и батончики «Clif» со старыми обёртками. Шесть бутылок, пять из них пустые. Я обыскал боковые карманы, дошёл до самого маленького и что-то почувствовал внутри. Расстегнув молнию, я увидел крохотный mp3-плеер Кита. Это я положил его внутрь и написал записку, а не Кит, просто тогда я был не в себе и не понимал; от этой мысли я покраснел. По крайней мере, в этом отношении форту Эдему можно сказать спасибо.

К плееру были подключены мои маленькие наушники. Это мне показалось странным. Я пошарил в карманчике ещё и нашёл записку на листе клейкой бумаги. Крупными печатными буквами на ней были написаны три слова, которые я запомню до конца жизни.

НЕ СЛУШАЙ ЕГО.

Кто-то забрал мой диктофон, чтобы у меня не оставалось никаких улик. Но этот кто-то оставил крохотный бесполезный плеер, который не умел записывать и не умел фотографировать, и кто-то ещё оставил записку.

«Дэвис, — подумал я. — Это должен быть Дэвис». Он где-то рядом и хочет помочь мне. Он знал! Оставалось только достать наушники и слушать музыку.

«„Detroit Rock City“, не подведи», — подумал я, надевая ветровку, натягивая на голову капюшон, пряча провода от наушников за спиной под футболкой и опуская плеер в задний карман.

— Эй, чувак, Эйвери будут лечить, пошли!

Я резко развернулся, думая, что меня застукали, и увидел, что ко мне подходит Коннор Блум.

— Рейнсфорд сейчас придёт, нужно идти. Карты подождут.

— Ладно, сейчас приду.

Но Коннор не отходил. Он стоял и ждал, пока я не пойду к двери. Он в два раза сильнее меня, сопротивляться бесполезно.

— А зачем куртка с капюшоном? — спросил он.

— Да вроде простыл немного. Наверное, продуло, когда гулял в лесу.

— Только не кашляй на меня, через неделю соревнования.

Мы прошли в дверь, и я увидел, как Мариса сидит на диване. Она потирала глаза и приглаживала разметавшиеся с одной стороны волосы.

— Ой, мальчики, заспалась я что-то, — сказала она, не обращаясь ни к кому конкретно.

Я посмотрел на ведущий в подвал лестничный пролёт и увидел колеблющиеся тени. Когда там появился Рейнсфорд, то показалось, что он буквально взлетел из-под земли. Он немного запыхался, и я подумал, что ему было нелегко шагать по крутым ступеням.

— Итак, все собираемся, — сказал он, чуть передохнув, подошёл к круглому столу и упёрся в него руками. — Мы подошли к завершающей стадии нашей программы.

Он смотрел на меня — или, точнее, сквозь меня. Ко мне подошла Мариса, села и положила голову мне на плечо. Я не видел её из-за капюшона, но ощущал её прикосновение и теплоту её тела.

— Прикольный капюшон, — сказала она.

И это были её последние слова в тот день.

— Как ты себя чувствуешь, Уилл Бестинг? — спросил Рейнсфорд. — Ты слышишь меня?

— Слышу.

Он кивнул, как будто это были прекрасные новости.

— Я рад, что наконец-то встретился с тобой.

И тут послышался шёпот.

* * *

Голос Рейнсфорда и шёпот по отдельности обладали гипнотизирующей силой, но вместе они, должно быть, действовали вообще безотказно. Они резонировали друг с другом и производили шум, какого я никогда раньше не слышал. Как и не слышал с тех пор. Шёпот был мягким и вкрадчивым, он переплетался с резковатым и мрачным голосом Рейнсфорда и пытался проникнуть внутрь сознания. Слова Рейнсфорда были совсем непонятные; по звуку это походило на бормотание заблудшей души, бесцельно скитающейся по земле в поисках места, где можно обрести покой.

Я старался сосредоточиться на одной простой, но очень важной задаче: «Включить музыку, пока не стало слишком поздно».

Когда все остальные вытянули головы и подались вперёд, чтобы лучше слышать Рейнсфорда, я тайком вставил в уши маленькие наушники, отвёл руку за спину, к заднему карману, и нажал кнопку воспроизведения.

«Вечеринка начинается!» — я представил, как это говорит Кит, и от этого мне стало радостнее на душе. Значит, Кит до сих пор находится где-то внутри меня, где я могу найти его, как только мне понадобится его помощь. Покрутив колёсико на плеере, я увеличил громкость примерно наполовину, потому что если бы я поставил её на максимум, то Рейнсфорд наверняка услышал бы, как Джин Симмонс пытается разорвать мои перепонки, наяривая на бас-гитаре.

Потом к столу подошла Эйвери и начала что-то рассказывать. Она, должно быть, наконец-то поведала всем, чего боялась и что не сообщала даже доктору Стивенс во время сеансов. Она делилась с нами своим глубочайшим страхом. Всё это время я повторял про себя: «Эйвери Вароун, ты смертельно боишься седьмой комнаты, потому что там живёт чудовище. Ты не хочешь туда спускаться».

Позже я узнал, чего она боялась, и несколько недель думал, стараясь понять, каким же образом могло происходить её исцеление. Я понял, почему Эйвери считала, что её нельзя излечить. Все мы поняли. Мы поняли, потому что она боялась самого главного: смерти.

Эйвери Вароун смертельно боялась умереть.

Впоследствии я думал, что в её лице Рейнсфорд встретил достойного пациента. Чтобы излечить Эйвери, нужно было провести её через ощущение смерти, и исцеление она могла найти лишь на той стороне могилы, потому что, согласно методу Рейнсфорда, исцелить Эйвери могла лишь смерть. Ему понадобилось бы убить её, но тогда это было бы не лечение, а логичное завершение долгого кошмара.

И всё же процедура продолжалась. Я видел, как взгляд Рейнсфорда скользит по каждому из нас, включая меня. Я видел, как он встал и отошёл от стола, бросив на нас прощальный взгляд. Потом он спустился по лестнице. Я засунул руку в карман, осторожно уменьшил громкость и понял, что в зале стало тихо.

— У тебя получится, Эйвери. Всё будет хорошо, — сказала Кейт, дотрагиваясь до плеча Эйвери.

— Я знаю. Я готова. Метод сработает.

Алекс, Коннор и Бен одновременно поднялись и пошли в свою спальню, а девочки окружили Эйвери. Мне хотелось спросить, неужели они на самом деле считают, что ей нужно через это пройти, но боялся выдать себя. Если я стану задавать подозрительные вопросы, то они поймут, что здесь что-то не так.

Тогда я не знал, чего боится Эйвери, но даже если бы знал, то не думаю, что у меня хватило бы смелости остановить её. Я смотрел на зияющую пасть проёма, ведущего под землю, охваченный чувством вины.

Несколько минут спустя Кейт и Мариса ушли к себе в спальню, и я остался наедине с Эйвери. Она по-прежнему сидела за столом.

— Ты точно этого хочешь? — спросил я.

Это был лучший вопрос, какой я придумал.

Она не ответила, а только поднялась и направилась прямо к лестнице. В последний момент она обернулась. Эйвери не боялась и, похоже, совсем не испытывала никаких чувств — лицо её было пустым, как чистый лист бумаги.

— Пока, Уилл.

Она ушла, и я остался один в главном зале форта Эдема. Внизу находились ответы на вопросы, но я даже не был уверен, что хочу их узнать. Я подумал, что было бы хорошо всё забыть и вместе с другими радоваться исцелению. Но меня ждала иная участь. Я должен был спуститься по винтовой лестнице и дойти до седьмой комнаты в самой глубине форта Эдема.

* * *

Когда сверху исчезли последние отблески, мне показалось, что меня затягивает в какой-то настоящий кошмар. С нескольких ступенек я спускался на ощупь, они становились всё менее прочными и едва не разваливались у меня под ногами, как будто были сделаны не из камня, а из затвердевшей глины, которая трескалась и осыпа´лась от времени. Некоторые ступеньки посередине почти полностью стёрлись, и в кромешной тьме я соскользнул штук с пяти из них. Потом я остановился и увидел слабый свет, лившийся снизу. Ещё пара поворотов, и возвращаться будет поздно.

«Вот оно, Уилл, — говорил я себе. — Либо иди дальше, либо возвращайся. Только в другой раз ты ни за что не решишься».

Каким-то образом я собрался с духом — я даже не знал, что во мне столько смелости. Я никогда не считал себя смелым. Я никогда не участвовал в соревнованиях и последние года два ни минуты не занимался спортом, но во мне горело желание идти дальше и заставить себя добраться до конца.

Ступени вывели меня на площадку, с одной стороны которой располагалась едва приоткрытая дверь. Оттуда и исходил манивший меня свет. Дальше снова начинались ступени. Я подошёл к краю и глянул вниз. Винтовая лестница продолжалась.

Из комнаты не доносилось никакого шума, и когда я слегка дотронулся до двери, она приотворилась ещё на несколько дюймов. Дверь была солидной — с металлическими болтами и косяками, но двигалась она без малейшего скрипа. Я сразу понял, что находится внутри, едва только увидел чашку на столе. Чашку со смайликом.

Это была комната доктора Стивенс. Она находилась в форте Эдеме. Значит, доктор Стивенс всё это время была рядом.

Поверь мне, Уилл. Ещё один раз.

«Пожалуй, на этот раз воздержусь», — подумал я.

Я приоткрыл дверь достаточно широко, чтобы пройти внутрь, но не перешагнул порог. На стенах висели книжные полки, посреди комнаты стоял письменный стол, и на нём компьютер — почти как в её городском кабинете. Доктора Стивенс здесь не было.

Она не сидела за столом и не поджидала меня за дверью с бейсбольной битой в руке. Мне показалось, что я знаю, где она сейчас. Она должна быть неподалёку от Эйвери. Она дальше, то есть ниже по лестнице. Оставив дверь открытой, чтобы было светло, я продолжил спуск.

Преодолеть последний пролёт оказалось труднее всего. Снизу доносились какие-то странные звуки, не похожие ни на что знакомое. Я только догадывался, что этот шум издают какие-то механизмы: в седьмой комнате что-то булькало, шипело и гудело. Это были звуки, похожие на те, что я слышал во время других сеансов, только хуже. Слух ко мне вернулся процентов на шестьдесят, не более, и если я их слышу, то они не такие уж тихие. Путь мне освещал слабый свет, но он пропадал во тьме. Когда я не смотрел на ступени, стены и потолок, они практически исчезали за пределами моего зрения. Как будто всё вокруг меня поглощало свет. Ещё один шаг — и можно высунуться за поворот и посмотреть, что там происходит.

Я услышал далёкие голоса и понял, кому они принадлежат.

Доктор Стивенс: Ещё секунд тридцать, и всё.

Ей ответила миссис Горинг с интонациями, которые трудно было спутать. Резкие звуки эхом отдавались от стен.

Миссис Горинг: Откуда такая уверенность? Может, она не вытерпит.

Доктор Стивенс: Вытерпит.

Не отдавая себе отчёта, я вытянул голову за угол и каким-то чудом не вскрикнул от увиденного — может быть, и вскрикнул, но они этого не услышали. Перед моими глазами находилась шестиугольная комната, и в каждую стену был встроен монитор. Стена Бена была покрыта десятками синих единиц, как будто их выводил дрожащей рукой сумасшедший, окуная в краску пальцы. На экране монитора воспроизводились сцены исцеления Бена, но только те фрагменты, когда страх достиг наивысшей силы. Снова и снова маленький мальчик вытягивал руку мертвеца из песочницы, его зрачки расширялись от ужаса, по пальцам ползли пауки. Звуки то усиливались, то затихали, как будто кто-то пытался что-то из них вытянуть.

На всех шести стенах было примерно то же самое: экран, на котором повторялись эпизоды каждого сеанса в окружении грубо намалёванных разноцветных цифр. Каждому пациенту соответствовал свой цвет.

Бен Дуган — синий

Кейт Холландер — пурпурный

Алекс Хирш — зелёный

Коннор Блум — оранжевый

Мариса Сорренто — белый

Уилл Бестинг — фиолетовый

От каждого монитора вверх, к потолку отходили провода и трубки. В центре потолка они встречались, перевязанные толстым кабелем, и все вместе по узкому проёму уходили в другую комнату, которой я не видел. Именно из той, скрытой, комнаты эхом доносились голоса. Та комната, как и остальные, насколько я понял, была обозначена цифрой 7, и в ней должна была вылечиться (или умереть) Эйвери Вароун.

Тут меня окончательно покинула смелость. Что, если они увидят меня, заглянув в проход? Они поймут, что воспоминания у меня не стёрты, поймают и заставят выслушать Рейнсфорда.

Когда из дальней комнаты вновь донеслось эхо голосов, я вышел из-за угла и медленно пошёл вперёд.

Миссис Горинг: Да не сработает это! Останавливай!

Доктор Стивенс: Нет! Не трогай! Не подходи к ним!

В проходе было темно, стены его покрывали грубо нарисованные семёрки, но в освещённом дальнем конце было заметно какое-то движение. Через несколько секунд, почти силой заставляя себя двигаться, я наконец-то заглянул в последнее помещение, располагавшееся в самой глубине форта Эдема.

В большом кресле сидела Эйвери Вароун, повернувшись ко мне спиной. На ней был кожаный шлем с трубками и проводами, которые уходили под потолок. Рядом с ней, также отвернувшись от меня, сидел Рейнсфорд. На нём тоже был шлем, ощетинившийся проводами и трубками.

«О нет, скажите, что это всего лишь сон!».

Доктор Стивенс: Её затопило. Давай, включай!

Миссис Горинг: Не буду!

Доктор Стивенс оттолкнула миссис Горинг и потянула рычаг на стене. Мне оставалось только в беспомощности наблюдать за тем, как цепенеют Рейнсфорд с Эйвери и как шевелятся провода над их головами.

«Нет, пусть это будет сон, дурной сон», — повторял я про себя.

Они были соединены между собой. Между Рейнсфордом и Эйвери Вароун что-то происходило, они явно чем-то обменивались. Увиденное породило новые вопросы, ответы на которые я предпочёл бы не знать.

«Неужели меня во время терапии тоже присоединяли к Рейнсфорду? Всех нас?» И самый главный вопрос: «ЗАЧЕМ?»

Но через несколько мгновений всё закончилось, все звуки утихли. Гробовая подземная тишина, а затем слова.

Миссис Горинг: Она умерла.

Доктор Стивенс: Нет, не умерла.

Миссис Горинг: Умерла.

Доктор Стивенс: Через пару секунд придёт в себя. Всё будет в порядке.

Впервые за всё время миссис Горинг казалась немного огорчённой. Потом она снова заговорила более свойственным ей резковатым тоном, и я подумал, что мне пора отсюда убираться. Пока она говорила, я пятился назад, но слышал, что она говорила. Услышанного оказалось достаточно, чтобы никогда больше не верить доктору Стивенс.

Миссис Горинг: Ты зашла слишком далеко.

Доктор Стивенс: Я его дочь. Я делала то, что была должна сделать.

Миссис Горинг: Ошибаешься. Никто тебя не заставлял.

Доктор Стивенс: Заткнись!

Миссис Горинг: Её кровь — на твоих руках.

Доктор Стивенс: Я сказала, заткнись!

Пока я уходил подальше от седьмой комнаты, чтобы меня случайно не заметили, в голове у меня одновременно вертелось множество вопросов. Жива ли Эйвери? Что на самом деле происходило с нами во время терапии? Свидетелем чему я только что стал? Но на один вопрос я уже получил ответ, и он меня пугал больше остальных.

У Рейнсфорда была дочь, и её звали доктор Стивенс.

* * *

Этой ночью никто из своих комнат не выходил. Никто не приветствовал Эйвери, потому что она не вернулась. Я свернулся калачиком в кровати и долго лежал, глядя в потолок. Батарейки в плеере оставалось максимум на час, и я держал наушники под капюшоном просто так, на всякий случай. Примерно в полночь я встал и заглянул в главный зал, пустой и жутковато-тихий. Потом на цыпочках прошёл к спальне девочек и зашёл внутрь.

Две пустые кровати, две занятые. Стоя в дверях, я думал, что будет, если я разбужу Кейт вместо Марисы. В любом случае, они крепко спали, а будить Марису было особенно и незачем. Что я ей скажу? Если на её сознание воздействовали так, что она обо всём забыла, то ничего из того, что я могу рассказать, на пользу ей не пойдёт. Всё это, чего доброго, покажется ей бредом сумасшедшего и даже может подвергнуть её и других ненужной опасности. Я вернулся в кровать и поклялся держать язык за зубами до утра.

Через некоторое время в спальню мальчиков зашёл человек. Я уже засыпал и почти во сне нажал на кнопку плеера. Дверь открылась и закрылась, а затем послышался спутанный шёпот. Я слушал музыку, повернувшись так, чтобы капюшон закрывал моё лицо. Человек этот, скорее всего, был Рейнсфордом, он расхаживал между кроватями, чтобы внушить нам ложные воспоминания. Я его не слышал, но Коннор, Бен и Алекс должны были слышать. В своих снах они слышали искажённый голос Рейнсфорда, который приказывал им забыть о том, что было на самом деле.

Через какое-то время он вышел, и я услышал, как скрипнула дверь в комнату девочек. Я выключил музыку, но вкрадчивый шёпот всё ещё был слышен. Батарейки оставалось примерно на полчаса, я снова включил плеер и всё это время слушал группы «Kiss», «The Who», «Rolling Stones» и «Led Zeppelin».

Когда музыка утихла, я уже крепко спал.

* * *

Утро в форте Эдеме наступало рано. Миссис Горинг колотила в главном зале в две сковородки и пребывала в самом скверном настроении.

— Вставайте и выметайтесь! — кричала она.

Никакого готового завтрака на столе не было, как не было и никакой «выпускной церемонии», никаких напутственных слов загадочного наставника, ничего. Миссис Горинг всучила нам по батончику мюсли и по бутылке воды. На все вопросы она отвечала самым грубым образом, какой только возможен.

— Эйвери вылечилась? Где она? — спросила Мариса.

Она казалась более бодрой, чем накануне, и это меня радовало.

— Осталась ещё на день, — отрезала миссис Горинг, протягивая Марисе скудный паёк.

— Как? Одна? — спросил Бен Дуган.

— Ты идиот, Бен. Конечно, не одна! Я же здесь.

— Вот везуха для Эйвери, — иронично процедила Кейт сквозь зубы.

— И я по тебе скучать не буду, — огрызнулась миссис Горинг.

— Куда мы идём? — спросил Коннор Блум заплетающимся языком, словно спросонья.

Он попросил ещё один батончик, но миссис Горинг проигнорировала его.

— Откуда пришли, по тропе. Машина вас уже ждёт.

— Передайте Рейнсфорду спасибо, — сказал Алекс Хирш, и по его голосу я понял, что он действительно благодарен за исцеление. — Если потребуется ещё один Дэвис, то скажите, что я следующий.

— Не буду я передавать ему всякую ерунду, — сказала миссис Горинг.

Когда дошла моя очередь, я отказался от батончика, но взял бутылку. Все уже вышли, внутри оставались лишь мы вдвоём.

— Да как хочешь, — сказала она. — Можно подумать, я боюсь, что ты проголодаешься.

Я собирался выйти в дверь и пойти к лесу, как вдруг она схватила меня за руку и втянула обратно, посмотрев мне в глаза пронизывающим взглядом.

«Она знает, — подумал я. — Она знает и сейчас спустит меня по лестнице, чтобы там мне стёрли воспоминания, как это проделали с другими».

Но тут произошло нечто неожиданное. Глаза миссис Горинг наполнились слезами, подбородок дёрнулся. Казалось, она испытывает глубочайшее сожаление, но не знает, как это объяснить. Отпустив мою руку, она наклонилась к столь знакомой мне тележке и взяла коричневую коробочку.

— Ты не знаешь, как это важно, но мне нужно обязательно рассказать кому-то, а у меня есть только ты, — сказала она.

Я почему-то представил её девушкой одного со мной возраста, невинной и счастливой. Где-то внутри мрачной пожилой женщины пряталась девочка. В её голосе звучали интонации той девочки, которой она была, прежде чем суровая жизнь наложила на неё свой отпечаток. Она не всегда была злобной миссис Горинг. Она была когда-то молодой, со своими страхами и мечтами.

Я взял коробочку и положил её в рюкзак, а потом дотронулся до плеча миссис Горинг, потому что мне показалось, что сейчас для неё сочувствие важнее.

— Ну ладно, проваливай, Уилл Бестинг. И даже не пытайся вернуться! — сказала она своим прежним грубым тоном.

Мне хотелось сказать, что я вернусь на следующий же день, когда получу водительские права (если, конечно, получу), но я промолчал.

На обратном пути я шёл рядом с Марисой, и мы просто болтали обо всяких пустяках. Слух мой восстановился процентов на семьдесят, я часто наклонялся к Марисе, чтобы прислушаться, и ей это, похоже, нравилось. Я слышал карканье ворон вдалеке, и они по-прежнему летали взад-вперёд, как летали на пути сюда. Радовались ли они, что мы уходим, или же им было просто неприятно видеть чужаков в своём лесу?

— У кого-нибудь ещё остались симптомы? — прокричал я тем, кто шёл впереди.

Выяснилось, что симптомы есть у всех, и я задумался, не оставили ли мы в форте Эдеме то, что никогда к нам не вернётся.

Когда Бен Дуган, глядя поверх наших голов, выкрикнул имя Эйвери, все удивились.

— Эйвери Вароун! Ты вернулась!

И в самом деле, вслед за нами по тропинке быстрым шагом шла Эйвери, пытаясь нас догнать, пока мы стоим.

— Слава богу, с ней всё в порядке! — пробормотал я.

Как хорошо, что никто в форте Эдеме не умер!

Хорошо, что никакого убийства не произошло и что это не ляжет тяжёлым грузом на мои плечи. Живая Эйвери Вароун — значит, я смогу забыть обо всём, что увидел, если захочу. Все мы вылечились, и никто серьёзно не пострадал. Пусть многое и казалось странным, но в пятнадцать лет всегда надеешься на лучшее, а о плохом можно легко забыть.

— Так, значит, тебе лучше? — спросила Кейт.

Она первой шагнула навстречу Эйвери и не стала дожидаться, пока та переведёт дыхание.

— Ну да, с ней всё в порядке, это я как девчонка про девчонку говорю.

Эйвери кивнула, улыбнувшись, и мы сразу заметили в ней перемены.

— Как готично! — прокомментировала Кейт, хватаясь рукой за локон поседевших волос, свисающий со лба Эйвери.

— И без тебя знаю, — отозвалась Эйвери. — Они отрастут, так что всё нормально.

Мы поговорили ещё, но нас ждал белый фургон, и всем хотелось побыстрее вернуться домой. По дороге все доставали телефоны и проверяли сигнал. Сигнала пока что не было, как не было и фотографий, сделанных по пути сюда. Но никто не придал этому особенного значения — что показалось мне немного странным. Наверное, это часть плана. Вылечились, ушли, забыли.

Когда мы дошли до конца тропы и деревья вокруг нас поредели, стало уже довольно тепло. Свитеры были повязаны вокруг пояса, вода в бутылках выпита. Доктора Стивенс и её белого фургона не было, так что мы просто ждали, думая, что же нам делать дальше.

Через несколько минут со стороны разбитой грунтовой дороги послышался дребезжащий звук. Сначала мы увидели поднимавшуюся пыль, а потом заметили и мотоцикл. Это явно была не доктор Стивенс.

— Это он, — сказала Эйвери, улыбаясь и заводя белую прядь за ухо. — Он вернулся, как и обещал.

— Кто? — спросил Бен Дуган.

— Дэвис, — ответила Кейт с ревностью в голосе.

— Может, он даст мне покататься, — сказал Коннор. — Как вы считаете, попросить его?

— Не такая уж хорошая идея, чувак, — сказал Алекс, и я с ним мысленно согласился.

Коннора Блума до сих пор немного шатало; по дороге он дважды останавливался, чтобы передохнуть, опираясь на ствол дерева. На мотоцикле ему точно не удержаться!

Дэвис подъезжал к нам, вздымая облака пыли. На нём была белая футболка, джинсы, ботинки. Шлема не было. Он же прошёл через лечение, как и все мы, и, наверное, ему было подсознательно неприятно надевать что-то на голову. Так или иначе, но с развевающимися волосами он выглядел просто великолепно, и я ещё раз обрадовался, что он с самого начала выбрал Эйвери, а не Марису.

— Ну что, вы уже по домам? — спросил он, останавливаясь и заглушая мотор.

— Классный мотик, — сказал Коннор, оглядывая шикарный мотоцикл, предназначенный специально для поездок по бездорожью.

— Только не подпускай его ближе, — предупредила Кейт. — А то он нас всех передавит.

Мы все засмеялись, а Дэвис широко улыбнулся. Он осматривал нас, не слезая с мотоцикла. Солнце висело как раз у меня за спиной, так что, взглянув на меня, он прищурился.

— Рад видеть тебя, Уилл. Всё нормально?

Этим он как бы подмигивал мне — «Ты получил музыку, которую я тебе оставил? Ты помнишь? Ты догадался?», — но сейчас было не время откровенничать. Мне хотелось как можно быстрее уйти отсюда и освободиться от неприятных воспоминаний. И всё равно никто на меня не смотрел. Эйвери Вароун уже взобралась на заднее сиденье мотоцикла, и внимание остальных было приковано к ней.

— Если собираешься покатать кого-нибудь, не забудь про меня, — сказала Кейт, и мне даже стало немного боязно за Эйвери. Если Кейт Холландер сядет на мотоцикл и обнимет своими руками Дэвиса, не говоря уже про длинные ноги… не так уж много парней способны устоять перед её очарованием.

Ответ Эйвери всех буквально шокировал.

— Скажите доктору Стивенс, что я встречусь с вами в городе. Я спешила вас догнать и забыла сумку.

— Хочешь, чтобы я отвёз тебя обратно? — спросил Дэвис.

Эйвери уже держала его за пояс и прижималась щекой к его белой футболке.

— А вот и доктор Стивенс, — сказал я, увидев, как на дороге снова поднимается пыль. На этот раз её действительно поднимал белый фургон.

— Поезжай, Дэвис, — сказала Эйвери. — Просто поезжай.

Глаза её были закрыты.

Дэвис пожал плечами, улыбнулся и завёл мотоцикл. Мотор зарычал, и мы расступились. В этом зрелище было что-то очень крутое, и все сразу восторженно засвистели. Но меня охватили смешанные чувства.

— Здорово, ребята, что с вами всё в порядке, — сказал Дэвис и вместе с Эйвери поехал по тропе.

Мариса, подпрыгивая, помахала им рукой.

— Поверить не могу, что он вернулся за ней, — сказала она, беря меня за руку.

— Сегодня что, день Святого Валентина? — немного раздражённо спросила Кейт — наверное, сердилась, что она, самая популярная девчонка, под конец осталась без пары.

Коннор и Бен обняли её за плечи с двух сторон, и это, похоже, немного примирило её с действительностью.

Пока к нам подъезжал фургон, я смотрел в другую сторону, прислушиваясь к рёву мотоцикла. Но вскоре он затих и скрылся за деревьями. Я действительно был рад за Эйвери Вароун, хотя мне и не давали покоя воспоминания. Интересно, забуду ли я со временем всё неприятное, как забыли это все вокруг меня?

Доктор Стивенс усердно улыбалась и делала вид, что ужасно рада снова с нами встретиться. Особенно любопытные взгляды она бросала на меня, заглядывала мне прямо в глаза и, когда я, похоже, выдержал испытание, предложила нам сесть в фургон. Известие о том, что Эйвери уехала с Дэвисом, она восприняла спокойно.

— Я давно знаю Дэвиса, он отвезёт её домой, — сказала она.

— То есть туда, где её дом на этой неделе, — сказала Кейт, желая нанести сопернице последний удар, но потом спохватилась: — Ой, не хотела. Это подло даже для меня. Забудьте, народ.

— Да, ты права, это подло даже для тебя, — согласилась с ней доктор Стивенс, а потом добавила нечто, что, как я понимал, было гораздо важнее, чем казалось остальным: — Сейчас она живёт со мной. В последней семье она тоже не удержалась, так что я решила, что десяти приёмных домов для неё достаточно.

Значит, теперь доктор Стивенс — приёмная мать Эйвери. «Как удобно, — подумал я. — Если бы Эйвери умерла во время терапии, то доктор Стивенс позаботилась бы обставить всё как надо».

Я сел на заднее сиденье, и Мариса села рядом со мной. Через десять минут, когда мы выехали на шоссе, она уже спала, опустив голову мне на плечо. Я открыл рюкзак и нащупал коробочку миссис Горинг.

Внутри коробочки я обнаружил свой диктофон и, пролистывая меню, нашёл внутри него много новых файлов. Все файлы, что я переписал с компьютера в офисе доктора Стивенс, сохранились, как и те снимки с записями, которые я сделал в форте Эдеме. Аудиозаписи, видеозаписи и ещё кое-что, что миссис Горинг добавила от себя.

В моей памяти всплыл разговор между Рейнсфордом и доктором Стивенс.

Не знаю, можно ли ей доверять.

Конечно, можно. Даже не сомневайтесь. Она сыграет свою роль, я прослежу.

Это была не Эйвери, не Кейт и не Мариса. Это была миссис Горинг. Это ей не доверяли.

Я посмотрел на доктора Стивенс, которая взглянула на меня в ответ через зеркало заднего вида. Как же мне теперь быть?

«Вы были правы насчёт миссис Горинг, — подумал я. — Она предала вас».

Но что это значило?

Той ночью я узнал всё.

И всё оказалось гораздо хуже, чем я представлял.