ак хватил Илья коня плёточкой, взвился Бурушка-Косматушка, проскочил полторы версты. Где ударили копыта конские, там забил ключ живой воды. У ключа Илюша сырой дуб срубил, над ключом сруб поставил, написал на срубе такие слова: «Ехал здесь русский богатырь, крестьянский сын Илья Иванович».

До сих пор льётся там родничок живой, до сих пор стоит дубовый сруб, а в ночи к ключу студёному ходит зверь-медведь воды испить и набраться силы богатырской.

И поехал Илья к Киеву.

Ехал он дорогой прямоезжей мимо города Чернигова. Как подъехал он к Чернигову, услыхал под стенами шум и гам: обложили город татар тысячи. От пыли, от пару лошадиного над землёю мгла стоит, не видно на небе красного солнышка. Не проскочить меж татар серому заюшке, не пролететь над ратью ясному соколу.

А в Чернигове плач да стон, звенят колокола похоронные.

Заперлись черниговцы в каменный собор, плачут, молятся, смерти дожидаются: подступили к Чернигову три царевича-татарина, с каждым силы сорок тысячей.

Разгорелось у Ильи сердце. Осадил он Бурушку, вырвал из земли зелёный дуб с каменьями да с кореньями, ухватил за вершину да на татар бросился. Стал он дубом помахивать, стал конём врагов потаптывать. Где махнёт — там станет улица, отмахнётся — переулочек.

Доскакал Илья до трёх царевичей, ухватил их за волосы и говорит им такие слова:

— Эх вы, татары-царевичи! В плен мне вас взять или буйные головы с вас снять? В плен вас взять — так мне девать вас некуда, я в дороге — не дома сижу, у меня хлеб в мешке считанный, для себя, не для нахлебников. Головы с вас снять — чести мало богатырю Илье Муромцу. Разъезжайтесь-ка вы по своим местам, по своим ордам, да разнесите весть по всем врагам, что родная Русь не пуста стоит — есть на Руси сильные, могучие богатыри, пусть об этом враги подумают.

Тут поехал Илья в Чернигов-град. Заходил он в каменный собор, а там люди плачут, обнимаются, с белым светом прощаются.

— Здравствуйте, мужички черниговские. Что вы, мужички, плачете, обнимаетесь, с белым светом прощаетесь?

— Как нам не плакать: обступили Чернигов три царевича, с каждым силы сорок тысячей, — вот нам и смерть идёт.

— Вы идите на стену крепостную, посмотрите в чистое поле, на вражью рать.

Шли черниговцы на стену крепостную, глянули в чистое поле, а там врагов побито-повалено — будто градом нива выбита, пересечена.

Бьют челом Илье черниговцы, несут ему хлеб-соль, серебро, золото, цветные ткани, дорогие меха.

— Добрый молодец, русский богатырь, ты какого роду-племени? Какого отца, какой матушки? Как тебя по имени зовут? Ты иди к нам в Чернигов воеводой, будем все мы тебя слушаться, тебе честь отдавать, тебя кормить-поить, будешь ты в богатстве и почёте жить.

Покачал головой Илья Муромец:

— Добрые мужички черниговские, я из-под города из-под Мурома, из села Карачарова, русский богатырь, крестьянский сын. Я спасал вас не из корысти, и не надо мне ни серебра, ни золота, Я спасал русских людей, красных девушек, малых деточек, старых матерей. Не пойду я к вам воеводой в богатстве жить. Моё богатство — сила богатырская, моё дело — Руси служить, её от врагов оборонять.

Стали просить Илью черниговцы хоть денёк у них перебыть, попировать на весёлом пиру, а Илья и от этого отказывается:

— Некогда мне, люди добрые. На Руси от врагов стон стоит, надо мне скорее к князю добираться, за дело браться. Дайте вы мне на дорогу хлеба да ключевой воды и покажите дорогу прямую к Киеву.

Задумались черниговцы, запечалились:

— Эх, Илья Муромец, прямая дорога к Киеву травой заросла, тридцать лет по ней никто не езживали.

— Что такое?

— Засел там у речки Смородинной Соловей-разбойник, сын Рахманович. Он сидит на трёх дубах, на девяти суках. Как засвищет он по-соловьиному, зарычит по-звериному — все леса к земле клонятся, цветы осыпаются, травы сохнут, а люди да лошади мёртвыми падают. Поезжай ты, Илья, дорогой окольной. Правда, прямо до Киева триста вёрст, а окольной дорогой — целая тысяча.

Помолчал Илья Муромец, а потом головой тряхнул:

— Не честь, не хвала мне, молодцу, ехать дорогой окольной, позволять Соловью-разбойнику мешать людям к Киеву путь держать. Поеду я дорогой прямой, неезженой!

Вскочил Илья на коня, хлестнул Бурушку плёткой, да и был таков, только его черниговцы и видели!