Когда Гера пришел на следующую ночь, на столе в кухне уже лежали двенадцать буханок пахучего ржаного хлеба. Анна Матвеевна, Таня и Лиля смотрели на Геру гордые, ждали удивления, похвалы, радости.

— Забирай хлеб, Гера, — сказала Таня. — Ведь ты должен уйти, пока не рассветет.

— Давай мешки, Герушка, я сама уложу. — Анна Матвеевна тоже взялась за буханку.

— Мешки? — Гера растерянно посмотрел на Анну Матвеевну. — Мешков я не принес.

— Эх ты!.. Ну ладно, придется у себя поискать. Хорошо еще, ребята не улеглись, заставлю со всего дома собирать.

И Анна Матвеевна с Таней пошли искать мешки.

— Лиля, — спросил Гера тихо, — тебе трудно все время дежурить около Сергея?

— Нет, ничего.

— Может быть, лучше, чтобы кто-нибудь тебя сменил?

— Нельзя, Гера. Он уже привык ко мне. Он мне верит. Я ему очень нужна.

Гера пристально смотрел на слабый огонек коптилки.

— Человек иногда не знает, кому он больше нужен, — сказал он напряженно.

…В других комнатах ребята упорно разыскивали мешки, вспоминали, где их заплечные рюкзаки, где наволочки, которые приготовила Анна Матвеевна в тот вечер. В темноте это было не так-то легко сделать. Ребята натыкались друг на друга, сталкивались лбами, не зная о тревоге старших, возились и хохотали. Пинька, со свойственной ему грацией, свалил с табуретки стакан. Катя наступила на упавшего медвежонка. Муся пыталась снять наволочку со своей подушки. Юра куда-то исчез из комнаты. И только Василий Игнатьевич, тщательно прикрывая рукой слабый огонек коптилки, пошел в кладовку, разыскал настоящий добротный мешок, в котором когда-то был сахарный песок. В нем и сейчас еще кое-где в уголках застряло несколько крупинок. Все направились со своими трофеями в кухню.

— Ну, — разворчалась Анна Матвеевна, — это разве мешки? Разве это тара? Муся, забери свою наволочку и иди сейчас же спать. Да и ты, Катя, тоже. Мы и без вас обойдемся.

— Вот… — надули губы девочки и вопросительно посмотрели на Танго.

— Ничего, Анна Матвеевна, — сказала Таня мягко, — пусть они побудут с нами; выспятся завтра утром.

В это время в кухню ворвался торжествующий Юра.

— Вот, — крикнул он, — вот я принес настоящий мешок; он большой, в него поместятся несколько буханок; это Лешин рюкзак. Нужно только, чтобы он вынул из него свои вещи. Леша! Леша!

Леша, как всегда, не спешил на зов, — вдруг заставят работать.

Но, когда он, заранее ощетинившийся против всякой нагрузки, вошел в кухню и увидел свой туго набитый рюкзак, стоящий на полу, и рядом с ним суетившегося Юматика, он мгновенно преобразился. Он бросился на Юру, ударил его по лицу, стал пинать его ногами, визжать и ругаться.

Ошеломленный Юматик продолжал держаться за мешок и только отворачивал голову от ударов. Никто ничего не понимал. Юра не сделал ничего плохого. Он даже не стал сам вынимать Лешины вещи из мешка… Наконец Гера опомнился и вмешался в драку. И тут шнурок на горле рюкзака лопнул и из мешка посыпались, посыпались, посыпались, как из рога изобилия, пачки печенья, шоколадные конфеты, сахар…

В ужасе смотрели ребята на этот съестной дождь; на этот шоколад, который мог бы вернуть румянец на щеки Муси; на этот сахар, о котором каждый из них мечтал столько дней. Одна пачка сахара упала к самым ногам Хорри, и он посмотрел на нее, как на бомбу, круто повернулся и выскочил за дверь в темноту, в ночь.

Муся побежала за ним, но остановилась на пороге и, протянув руки в темноту, забыв о законе тишины, закричала ему вслед:

— Хорри, Хорри, вернись, вернись, пожалуйста!

И слезы залили ее лицо. Слезы обиды и гнева стояли у всех на глазах. Только у Лили глаза были сухие. Но лучше Леше не встречаться с ее взглядом! Он стоял потупив голову. Он уже остался один. Это съестная река отделила его от всех товарищей — они на том берегу… Они молчали, и только Гера, разрывая молчание, произнес одно слово, которое хуже всего на свете, хуже удара по лицу; он сказал: «Фашист!»

Леша вдруг разрыдался:

— Я не фашист!.. — закричал он, — я не хотел, я не подумал, я просто боялся, что будет еще голоднее… Я нечаянно нашел старый ключ, а он подошел к шкафу… Я так боялся…

Да, так было.

* * *

Часто, когда я не сплю ночами, я думаю и о вас: какими вы растете сейчас, ребята? Неужели вы теперь другие?