Деревня Машке была в новинку. Ей говорили, смеясь, что она все это уже видела раньше, год назад, но она хмурилась недоверчиво, а потом опять с визгом восторга бежала куда-то. Или наоборот, вдруг прижималась к мамкиной ноге, пугаясь чего-то.

— Ну, чего ты пугаешься, Марья Петровна? — смеялась бабушка.

Они все смеялись над ней. Папка называл Машкой. Дядя Ваня говорил — Марья Маревна. Это потому что мама тоже была Маша. Машку так и назвали, потому что мама — тоже так. Бабушка, вон, посмотрев на ее серьезный прищур и сжатые губы, стала говорить «Петровна». Они всегда смеются, взрослые. И ничего совсем не понимают.

А на самом деле, в деревне все интересно. То есть, совсем все. Даже просто сходить в туалет — это настоящее приключение. И лучше туда идти, пока светло. Правда, говорят, что можно и так просто, «на грядочку», «под кустики». Но Машка девица была городская, воспитанная, и так просто ей было неудобно. А еще, если просто под кустик — ага, она пробовала, знает — то во-первых, можно влезть попой в крапиву, и опять все будут смеяться. А во-вторых, там же комары! И им почему-то очень нравится кусаться.

Вот в деревянном домике, который стоит «на задах», за огородом, комаров нет совсем. Есть мухи, которые вылетают из черного страшного отверстия, куда, если камень кинуть, шлепается далеко и гулко. Но мух ловит огромный паук, смирно сидящий в толстой неряшливой сети в углу туалета.

Машка даже его пугалась сначала и плакала. Упиралась. Но мама объяснила, что пугаться его не надо. Потому что он же маленький на самом деле. Вон какая Машка, а вон какой паук. Если их рядом поставить и линейкой возле двери померить, так того паука и не найдешь вовсе по зарубкам, которые делают каждый год, чтобы было видно, кто и как растет. А еще, объяснила мама, тот паук — он паук полезный. Он ловит мух. А иначе бы тех мух было бы столько же, сколько комаров в кустах.

Машка еще думала, что надо тогда паука вынести с паутиной вместе в кусты. И тогда там не будет комаров. И можно будет.

Но все некогда было.

Еще в деревне были животные. В городе животные тоже были, но далеко во дворе. На них можно было смотреть из окна кухни тринадцатого этажа и рассуждать, кто и с кем вышел гулять. Или спуститься, повалять маленького щенка, потрепать его, а потом уйти опять к себе наверх, на тринадцатый этаж.

Машка, хоть и маленькая еще, но число тринадцать уже знала и даже умела выговаривать. В отличие от некоторых.

В деревне животные были не щенки.

Тут были коровы, которых пастух гнал рано утром мимо двора, а вечером возвращал обратно. Коровы были большие, с добрыми глазами. Они все время были как будто усталые. Вроде как все время работают и работают без выходных. Машка еще обдумала это и поняла — а ведь так и есть. Каждый день! Рано утром! Если бы так Машку, она тоже ходила бы с добрыми усталыми глазами.

Еще были козы. Козы, объяснила бабушка, животные вредные и дурные. Если они с кем не дружатся, так обязательно бодаться начинают.

Еще — собаки. У бабушки был Мальчик. Мальчик был по пояс Машке. Даже больше. У него был шершавый язык и веселые черные глаза. Он любил с Машкой бегать по двору. Но со двора ему было нельзя. Он тут работал — охранял дом. И тоже без всяких там выходных.

В деревне так получалось, что почти все и всё время работали. И только Машка приехала отдыхать. Даже мама — она же тоже приехала — работала, как все местные.

Даже кошки работали. Они ловили мышей. И Машка сама видела, как Каська приносила мертвую мышку и клала на порог. А бабушка ее за это хвалила и гладила.

Машке пока работать было нечего. Она пока еще была маленькая. Пришлось пообещать бабушке приехать, когда станет большой, и тогда уж поработать, помочь что-нибудь полезное.

Еще в деревне были ночи и звезды. Таких звезд в городе не было.

И люди деревенские — это тебе не городские.

В городе Машка дружилась с теми, с кем ходила в детский сад. И еще немножко с теми, которые выводили своих щенков гулять во двор. Двор там у них был совсем маленький, гулять и бегать там было негде, поэтому Машка там редко гуляла. И выходило, что знакомых у нее — совсем мало.

А в деревне все и всех знали. То есть все были знакомые. А некоторые еще и родственники. И если Машка выбегала за калитку, так все знали, что это вот — Машка. Она к бабушке приехала из города.

Правда, она сначала заявила, что она не так просто Машка, а потому что мама у нее — тоже Маша. А раз как мама, то не Машка, а вовсе Марья Петровна. Вот. И что бабушка тоже так называет.

Но деревенские засмеяли. А когда стали гулять везде, а потом с визгом и хохотом бежали от козы, Машка упала и ссадила коленку. Было больно и обидно. Плакалось и плакалось. И хлюпалось носом. Кто-то из старших снял с Машки косынку и той косынкой перевязал ей коленку. И она, как солдат в кино, с перевязанной ногой, хромая, одна, совсем одна — это обидно! — пошла домой.

Дома сказала, что споткнулась и упала. А что еще сказать? Никто же специально не толкал, никто не бил.

Ногу помыли, потом зеленкой замазали, а Машка кривилась и снова плакала. И сверху замотали ватой и бинтом.

— Ну, — сказал пришедший из магазина дедушка, — иди теперь во двор, Петровна. Там тебя у калитки мужики наши чего-то спрашивают. Говорят, шибко ты им нужна.

И подмигнул хитро.

Машка осторожно высунулась за калитку. А там был Васька, который живет напротив. Еще был Мишка — у них дом с краю. И пришел приезжий городской Ванька. Такой Ванечка, такой чистенький, такой весь приятный…

Васька сказал сурово:

— Ты, Петровна, значит, не серчай. Так уж получилось. Лучше давай с тобой завтра по ягоды пойдем. Я тут место знаю такой — закачаешься! Там в прошлом году медведицу видели и медвежат. Пойдем, да?

Мишка сказал хрипло — он накупался в речке:

— Не. Петровна, за грибами давай. Грибы уже пошли. Такие, понимаешь, грибы, что просто — ох. Корзины в руках не держатся.

А Ванечка вежливо сказал:

— Машенька, а пойдем с тобой завтра на рыбалку?

А Машка на рыбалку не умела. А он сказал, что тоже не умеет. И это даже интереснее. Это вот туда и направо за ельник. Там бочаг, а в нем живет старинная щука. Может даже та самая, что «по щучьему велению».

Мишка и Васька посмотрели на Ванечку, послушали, а потом сказали Машке — «пока». А Ванечке сказали, что надо им отойти для серьезного мужского разговора. Пошли, прогуляемся, сказали они.

Ну, а Машка пошла домой. Медленно и задумчиво пошла. И села там в угол у стола, чтобы ужин ждать. Руки-то уже помыли, когда ногу отмывали.

Мама стала спрашивать, что за мужики, да зачем мужики. Бабушка стала смеяться: это какие такие мужики к тебе приходили? Дедушка стал рассуждать, что мужик мужику рознь. Но если не пьет и не курит, так он, дедушка, согласен.

А Машка думала, как вот им, таким взрослым, объяснить про малинник и медведицу, про грибы, от которых корзины неподъемные, про Ванечку и рыбалку. И поняла, что — никак. Она вздохнула тяжело, нахмурилась и стала серьезная-серьезная.

— Эх, Марья Петровна, — сказала бабушка. — Что ж ты с нашими мужиками сделала!

А Машка думала, что надо дружиться с той козой. А то ведь козы — они дурные. И с кем не дружатся… А всегда от нее убегать…

Или все же к муравейнику пойти? Это соседка Верка звала. Там тоже интересно, говорит.

Вздохнула Машка.

Тяжело вздохнула. И чуть не заплакала от раздумий.

Но тут принесли ужин, и все стали есть теплые ватрушки с творогом и запивать свежим молоком.

— Вот еще надо бы тебя, Петровна, доить научить, — сказал дедушка.

Ну, это уже он просто для смеха сказал. Тут ведь понятно, коровы — они вон, какие. Большие. А Машка пока маленькая.

А завтра, завтра…