— А может, не надо было все-таки это вывешивать? — осторожно спросила завуч, прислушиваясь к шуму и выкрикам из учительской.
— Еще как надо! А то, ишь, все у нас королевы самые настоящие! Никого не замечают, молодежь гнобят… Пусть почитают. Пусть…, — директор школы тоже прислушивался, но с довольной улыбкой.
— Что? — встрепенулась она. — Жаловались, что ли?
— Молодые-то? Не жаловались. Но у меня глаза есть. А жаловаться ко мне только эти ходят… Королевы…
— Вони бу-у-удет…
— А ничего. Пусть пошумят, пусть поговняются. Вон, на педсовете еще оглашу, вслух, с объяснениями, чтобы всем ясно стало.
В марте еще директор разработал анкетку-опросник для старших классов. Ничего заумного, ничего непонятного. Если уж вопрос о работе учителя, то так, чтобы учителя не задеть. То есть, вопрос больше касался предмета. Например, насколько понятна физика или математика, насколько понятна история или литература. Интересно ли на уроках? Насколько интересно? Кто из учителей наиболее авторитетен в этом классе? А кто — более любим? Или это один и тот же учитель? Чьи уроки запоминаются, на чьи идешь с удовольствием? Кто из учителей дает больше для предстоящих экзаменов — выпускных и вступительных? Ну, и еще, еще, еще. Но все — о хорошем и лучшем. Ни слова о плохом. Анонимные, совершенно анонимные анкеты, где нужно было только ставить галочки, да подчеркивать ответы.
Раздал анкеты директор через свой «актив»: завучи, старшие пионервожатые. И тут же собрал. Давал пачку на перемене, десять минут — и она возвращалась. Отказавшихся заполнить анкету практически не было. Правда, в некоторых классах старались все пометки на них делать одной и той же шариковой ручкой — «на всякий случай». Ну, и еще при сдаче этой пачки учителям школьники ее тщательно перемешивали, чтобы не мог никто узнать, где и чьи ответы.
Еще неделю директор по вечерам дома разбирал бумажку к бумажке, с помощью компьютера и составленных им таблиц обрабатывал результаты. В школе уже и забыли, что какое-то анкетирование было… И тут он принес целую брошюру — листов пятнадцать машинописного текста — и повесил на гвоздь в учительской возле расписания.
Ох, что началось уже на первой же перемене!
— Та-а-ак… Это как понимать? Это вот, выходит, эта, пигалица — лучшая? И кто там еще? Ага! Они все в любимчиках хотят быть…
— Да-да, это просто безобразие: чуть поругаешь их, и сразу ты — нелюбимый учитель…
— И зачем это вообще? Кто такое придумал? Опять из Гороно фигню спустили, что ли?
— В демократию играет наш директор… А нам тут еще работать и работать!
А директор сидел рядом, через стенку, и с интересом прислушивался.
«Зашевелились, заинтересовались! Может, и задумаются?»
В конце недели — педсовет. И уже в самом конце его, в разделе «Разное», снова взял слово директор и встал с этими листками в руках, коротенько рассказал, какие были вопросы, каких ответов ждали, и что получилось. А потом предложил задавать вопросы. И тут пошло…
— Зачем вы это делали вообще?
— А разве вам не интересно, как к вам относятся ваши ученики?
— Главное, как я к ним отношусь!
— Ну, почему же… Вот, кстати, у вас очень неплохой рейтинг. Не первое место, но все же в первой пятерке. А нас ведь, учителей, семьдесят человек. Дети понимают, что вы стараетесь работать. Правда, среди любимых вас нет…
— Мы не обязаны всем нравиться! Мы должны их учить, а они — учиться!
Поднялась другая, постарше:
— Скажите, а разве это этично? Ведь дети практически ставили нам оценки…
— А когда мы им ставим — это этично? Какая странная жизнь. Вам оценки ставить можно. Им — нельзя. А то, что они все равно оценки ставят — вы как будто и не знали? Только устно и грубо. Эта — дура. Эта — курица. Эта — крыса. Вы помните надписи на столах? Это были ваши оценки!
— Но это же… Это же неправильно!
— Почему? Я дал возможность вам выяснить, что думают старшеклассники о нас. Кстати, вы у них «в авторитете».
— Ой, да бросьте…, — раскраснелась она. — Все равно не самая лучшая. Все равно лучшие — те, кто меньше требуют…
— Да? Может, сравним, кто больше ставит двоек? Вот вас и меня — сравним?
— Ну, вы — другое дело… Вы — директор. Они вас и поставили на первые места.
— Нет. Смотрите: авторитет у меня высокий, судя по анкетам, а учитель я — еще не самый лучший. И это дает мне знания, что и как исправлять в своей работе.
— И все же, скажите, зачем вы так с нами?
— Не с вами! А — вам. То, как школьники к нам относятся, они и так знают, без наших анкет. А вот вы — знаете ли? Думали, что знаете, а теперь обижаетесь на правду?
— Но они же поставили на первое место молодую!
— Да. Видимо, она нашла какой-то ключик. Правда, авторитета и строгости ей не хватает, так и выходит по анкетам, а учитель из нее — хороший.
— Что ж мне теперь у нее учиться, что ли?
— Ну-у-у… Не учиться, а на урок к ней я лично схожу. И вам рекомендую.
— Я лучше — к вам. А то мои пищат от восторга, судя по анкетам.
— Хорошо. В любое время приходите. Мне будет интересно ваше мнение…
Педсовет закончился, но еще долго шумели и обсуждали учителя итоги первого анкетирования. А некоторые приходили после уроков к директору и с ним вместе сидели, разбирались с оценками, которые вынесли им (им, учителям!) старшеклассники.
Через месяц директор школы поинтересовался у завуча, на которую возложил работу с молодыми учителями:
— Ну, как наша молодежь? Не жалуется?
— Нет, не было ничего.
— И никто не высказывал им ничего по итогам анкетирования?
— Да было пару раз, но я тут прикрутила немного…
— Молодец! А как вообще молодежь к анкетам?
— Им понравилось. Им завидно, что одна — в лучших, а их как будто и не заметили. Хотят в будущем году тоже в лучшие пробиться.
— И это правильно, как говорит наш генеральный..