«Черт-черт-черт,» — ругался мысленно директор школы.
Он шел с утра на работу и остановился, подняв голову к окнам третьего этажа. А как еще — не ругаться? Три окна подряд были расколочены вдребезги. Кидали камнями снаружи, с того самого места, похоже, где он стоял.
— Вы видели? Нет, вы видели? Как теперь работать? — как только он открыл свой кабинет, налетела учительница. — Эти мерзацы, хулиганы… Как мне теперь работать?
— Постойте-постойте. У меня вопрос только один: как по-вашему, почему разбиты три окна, а не все окна по фасаду?
— Вы о чем? Вы понимаете, что мне работать невозможно? В кабинете холодно!
— Еще раз: вы подумайте, почему разбиты все стекла в вашем кабинете? Почему — у вас? А ниже этажом — все целые. Рядом — все целые. На первом этаже — все целые. Вы слышите меня? Как это понимать?
— Хулиганы, как еще…, — уже с меньшим напором сказала учитель.
— Хулиганы — это понятно, — покивал головой директор школы. — А почему хулиганы хулиганят только с вами? А?
— Вы намекаете на что-то?
— Да, какие намеки, господи? Три рамы вдребезги. Шесть стекол теперь искать и вставлять. А по соседству — все в порядке. Как мне это понять? А? Это, выходит, не просто хулиганы, а вам лично мстят, что ли?
— За мою принципиальность! А вы еще говорите, что надо ставить «двойки»!
— Принципиальность, да? Двойки, да? — директор встал и отодвинул штору. — Вот, смотрите: первый этаж. Стекла целы. А двоек… Давайте, посчитаем, кто больше поставил — я или вы?
— Ну, вы… Вы — это директор. Они, может, боятся.
— А вас, выходит, не боятся?
— Ну, не знаю, не знаю… Я только одного хочу, чтобы мне стекла вставили поскорее, иначе работать просто невозможно.
— Стекла мы вам сегодня вставим. Это вопрос хозяйственный. А завтра их снова разобьют. Мы снова вставим, а их снова — вдребезги…И что? — директор хмуро смотрел на преподавателя.
— Их поймать нужно!
— Да? И дальше — что?
— Родителей оштрафовать!
— Все-то вам ясно… Все-то легко… А мне вот не ясно: почему разбиты три окна. Почему не больше? Если уж хулиганы, так били бы все подряд! Ну, правда… Шли бы и били. И первому — директору, чтобы уж похулиганить…
— Вы намекаете, что не будете разбираться?
— Разбираться? Это как? Я не следователь, все-таки… В классы ваши я зайду, поговорю со школьниками. Обсужу проблемы… А вам надо подумать: почему разбили вам, а не ниже, не рядом. Только вам. Думайте.
Она ушла, вся красная и возмущенная, а директор сидел и все прикидывал, как побыстрее поставить новые стекла и как сделать так, чтобы их снова не разбили.
…
В течение дня он зашел в шестые и седьмые классы, посмотрел в глаза учеников, грустно покивал. А потом, напомнив, что утром обнаружили разбитые стекла в таком-то кабинете, добавил:
— Я так понимаю, что кто-то из вашего класса страшно ненавидит лично меня. И лично мне устраивает пакости.
На общий крик с мест, подскакивание, недовольные гул, директор поднимал руки:
— Тихо, тихо… Именно — мне лично. Ведь, куда побежит учитель? К директору. Кто будет искать стекло? Директор. Кто будет командовать, чтобы его поставили на место? Директор. Разбитое стекло в школе — это месть лично директору. Мне понятно. Я плох для некоторых. Но пусть и они, эти некоторые, ждут от меня такого же ответа. Я не буду бить стекла…
Смех перебил его, но он опять поднял руки и успокоил класс:
— Я не буду бить вам стекла. Но мне вы будете неприятны. Очень. И я буду отвечать вам так же, тем же отношением, что и вы ко мне…
— Это не мы! Откуда вы взяли? — кричали школьники с места.
— А я не знаю, кто. Но кто бы то ни был — он сидит здесь. Он разбил мне стекла…
— Не вам!
— Нет, мне. Это моя школа. Это мои стекла. Это моя работа. Больше скажу: это моя учительница. И если мне делают «подлянку», то не ждите хорошего отношения…
Вечером стекла были вставлены.
А на следующий день директор с завучами изучал классные журналы, смотрел на отметки в тех классах, которые учились у той учительницы:
— Ищите, ищите. Все дело именно в этом. Не в двойках. Не двойки считайте. Стекла били за несправедливость. Они очень чутки именно к несправедливости… Ищите несправедливость в отметках. И на контроль ее, на контроль.