— Ой, а помните, как вы нас выпускали, а мы тут бегали и к вам заглядывали?
Директор школы сидел с довольной улыбкой и слушал веселый щебет красивой взрослой студентки, вдруг заехавшей в школу из своего института и зашедшей к нему в кабинет.
— Ну, конечно…
— Да-да! А помните, как все фотографироваться, а вас — нет! И искали по школе, но некогда было…
— Меня ни на одной выпускной фотографии нет. Я нефотогеничный.
— Да, ладно вам! Вы такой симпатичный! Все девчонки на вас посматривали!
— Скажешь тоже, — внешне смущенно бормотал директор, стараясь не пялиться на расцветшую бывшую школьницу. Девчонки взрослели раньше, и уже в выпускном классе привлекали внимание своим видом. А тут позапрошлогодняя выпускница, которая и в школе была из первых красавиц…
— А говорят, меня боялись…
— Вас? Да вас все любили! Все-все!
— Ага… Все-все… Как же, как же…
Приятно было так, как никогда. Он всегда трудно выпускал те классы, в которых сам вел историю. Они были как-то роднее, ближе. И он влюблялся в умных и в красивых. И потом чуть не плакал, когда они уходили.
— Нет, вы не знаете, как к вам мы относились. Мы же не врали ничуть, когда выступали на последнем звонке!
— Я не ходил на звонок… Не люблю, знаешь, самодеятельность…
— Ну, вот, а мы старались, старались! — она раскраснелась, размахивала руками, рассказывая, как все было, чуть-чуть хвастаясь своей учебой и житьем в общежитии в Москве, а он смотрел на нее и чувствовал, как просто не хочется расставаться, а хочется слушать и слушать. Слушать и слушать…
Стук в дверь:
— Все ушли уже. Двери закрывать будете? — это сторож, он один останется на ночь в закрытой школе, похаживая по этажам и присматривая за порядком.
— Да-да… Вот видишь, даже и не наговорились, — смущенно развел директор руками.
— А, давайте, я завтра приеду, а? У меня на одну пару будет меньше, но все равно поздно. Я часов в девять приеду, наверное… Можно?
— Нужно, красавица, нужно! — обрадовался он. — В любое время! Я буду ждать!
На другой день, после уроков он засел в своем кабинете, стараясь сделать как можно больше бумажной работы, до приезда выпускницы. Сам для себя он назвал предстоящее — «свиданием». А почему нет? И потом, им же приятно было обоим, разве не так? Разве просто поговорить, посмотреть на нее — это плохо?
Восемь часов.
Девять…
Она, наверное, уже сошла с электрички и спускается с моста. Вот сейчас она сядет на автобус, чтобы побыстрее…А может, пойдет пешком? Тут недалеко — можно и пешком…
Девять тридцать. Наверное, она уже где-то возле школы. Директор встал, вышел в коридор, постоял перед огромными, во всю стену окнами, вышел на порог, подышал воздухом, посмотрел по сторонам. Вернулся к себе, присел за стол, стал перебирать бумаги на столе, думая о том, что могло ее задержать.
…В пол-одиннадцатого он устало поплелся домой — ужинать и спать. Завтра опять был учебный день, и надо было хоть немного почитать перед уроками…
…
Через три месяца они увиделись опять, на вечере встречи выпускников. Весело разговаривали, с удовольствием смотря друг другу в глаза. Нет, правда, она была очень симпатична. Уже отходя к другой группе, он напомнил:
— Кстати, а ты тогда чего не приехала-то?
— Когда?
— Ну, говорила, что зайдешь, я ждал…
— Правда, что ли? Ой, я дура-а-а, — протянула она, всплеснув руками и покраснев. — Нет, правда? Ждали? Ну, дура, и все… Простите дуру!
— Да, ладно. Мало ли вас, выпускников, у меня, — посмеялся он и пошел к парням, рассуждавшим в стороне о политике.