Возле огромного глянцевого плаката с яркими тропическими бабочками гуляли девушки в рекламных костюмах. Они тоже были бабочками. За спиной у них трепетали цветные прозрачные крылья, на головах расходились в стороны длинные черные усики.
— Заходите к нам, — приглашали они всех. — Заходите! Вы увидите самую натуральную красоту. Живые бабочки будут садиться на ваши плечи. Вы рассмотрите узор на крыльях, услышите сам их полет… Заходите же! Всего сто рублей!
— И не дорого, — отметил Иван Петрович, проходя мимо.
— И не дорого, и не дорого, совсем не дорого! — подхватили девушки.
Они улыбались. Крылья трепетали. Усики гибко раскачивались. На ярком весеннем солнце это выглядело еще красивее.
Иван Петрович был давно холост, и девочки ему всегда нравились. А вот бабочки — не очень. Он помнил, как покойная жена визжала, если в комнату медленно влетало какое-нибудь гудящее на лету насекомое. А уж когда на нее упала с потолка божья коровка… О! Это было просто как удар по ушам. Ультразвук буквально. Сам-то Иван Петрович к разным летучим и ползучим был равнодушен. Разве что больших пауков побаивался. А муравьи иногда вызывали интерес — за ними наблюдалось, как в детстве.
Чего жена так боялась, она и сама ответить не могла. Причем, что странно, как раз пауки, которых побаивался Иван Петрович, не вызывали у нее никакой отрицательной реакции. А вот все остальные, с шестью лапками, да еще, не дай бог, с крыльями — просто ужас. Чуть не до обмороков.
Эти «бабочкины выставки» в последнее время как-то расплодились, размножились. В отпуске в городе у моря видел их. В командировке в глубокой провинции — тоже видел. Вот, в большом городе, в промышленном — опять эти бабочки. Кому-то нравится, конечно, но все равно иногда становится интересно: на что они все живут? Этим же девочкам надо хоть маленькую зарплату платить. Тому, кто билетики при входе отрывает — тоже. За помещение аренду заплатить, за сами эти билетики, чтобы типография постаралась. А уж бабочки-то, бабочки! Неужели они бесплатны? Потом, обязательно необходим бухгалтер, чтобы все это учитывать. И какое-то руководство для организации и общего координирования.
В общем, подумал Иван Петрович, тут выходит сплошная отмывка чьих-то больших и наверняка незаконно заработанных денег. Тут же — попробуй потом проверь, сколько потрачено на самом деле. Можно списать на тех же бабочек… А они, кстати, сколько в потомстве дают? Ну-ка, ну-ка?
Дома он сразу полез в Интернет и нашел информацию.
«Количество яиц у одной самки в зависимости от вида бабочки варьирует от нескольких десятков до тысячи».
Ну, и как это понимать с арифметической и бухгалтерской точки зрения? В какую сторону округлять? Пусть половина яиц погибнет. Из остальных, значит, вылупятся гусеницы. И начнут жрать зелень. Не бабочки вредны — гусеницы. Вон, капустница беленькая летает себе по огороду, порхает над грядками — ничего страшного от нее не будет. А вот от ее маленьких гусениц — вся капуста, как дробью побитая. Или вот моль домашняя. Что за ней гоняться с криками? Она как раз шерстью и не питается. И кожаные башмаки она не объедает. Это все делают ее детки — гусеницы. Потом, отъевшись, они превращаются в куколок. И из тех куколок уже вылупляются красивые и совершенно безвредные для общества бабочки.
Вот чего только раньше жена их так пугалась, а? Чего тут страшного? Они ведь даже не кусаются — просто нечем!
На самом деле Иван Петрович был не бухгалтером, как можно было подумать. Он работал в отделе по борьбе с расхищением всякой собственности. Раньше собственность была только социалистическая, а Иван Петрович был лейтенантом. Теперь он давно полковник, и уже скоро ему уходить на заслуженную пенсию. Совсем скоро. Последний отпуск, предпенсионный. Старость, да. Но умище-то, умище куда девать? Вот и ходит, смотрит по сторонам, считает по привычке и высчитывает. Так же однажды он раскрыл сеть по сбыту фальшивой валюты. Точно так же, прогуливаясь и размышляя. Кстати, надо будет спросить у ребят, не проверяли ли этих, с бабочками. Странная какая-то контора. Мутная. И странно, что много их стало.
Отпуск был длинный. Делать было совершенно нечего. Весенняя погода — штука неустойчивая: вчера было солнце и ласковый ветерок. Сегодня — настоящий шторм. Гнутся деревья, дождь лупит в окно так, что страшно за стекло. Хорошо, что успел поменять рамы. Пластик. Герметичность. А в те, старые, рассохшиеся от времени деревянные, наверняка уже налило бы под окна, и прыгал бы Иван Петрович с тазиком и тряпками туда и сюда, собирая воду и боясь ночного звонка снизу: «Вы опять нас залили!».
А тут — лупит в окно, но ничего ведь не слышно. Тишина в комнате. Запах хорошего кофе. Компьютер на столе чуть гудит. Так и тянет поработать, посчитать что-нибудь. Оставить своим ребятам задел на будущее. Иван Петрович знал, кто будет на его месте в отделе — конечно, первый заместитель. Так и подбирал в свое время, чтобы мог «подхватить знамя борьбы с расхитителями…». Он махнул рукой и рассмеялся вслух. Вот ведь, какие живучие штампы. Это как в новогоднюю ночь стоя хором петь «Союз нерушимый…», или на вопрос «Ну, что?» тут же доставать деньги и вкладываться со всеми.
Вот, скажем, те же бабочки… Откуда у хлопцев тропическая грусть? Что за мода и как все началось?
Великая все же вещь — Интернет. Практически все можно найти. Нашелся и тот, кто первым открыл выставку с живыми тропическими бабочками. Американец. Понятное дело. Кто бы еще сомневался? Угу, даты рождения и смерти. Рановато умер. Статьи. Есть и переведенные на русский язык. Восхищение бабочками, как высшим произведением природы в своей красоте. Описание сложного пути от личинки до полноценного организма. Дом — музей. Он же — лаборатория по выведению особых сортов бабочек. Самых красивых и самых долгоживущих. И еще — самых больших в мире.
Так…
Все же Америка. Но это же выходит — страшно дорого! Не может быть товар или услуга из богатой страны — и дешево.
Иван Петрович походил из комнаты в комнату, зашел на кухню, сделал себе еще кофе — кофемашину подарили коллеги перед самым отпуском. Вернулся к компьютеру и сел за расчеты. Никак не выходило прибыльным это дело. Просто никак.
Кто там после этого натуралиста впрягся? Его жена? Понятное дело. Тоже активистка и прочее. Тоже американка. И — какая странность — тоже покойница. Что это они мрут так быстро? Там же продолжительность жизни на двадцать лет выше, чем у нас!
Хотя, насекомые, запахи эти постоянные, настоящие тропики в доме, высокая влажность… Надо будет зайти, полюбопытствовать, как там на этой выставке у нас все устроено.
Так, а что там о насекомых в энциклопедиях?
Днем он все же заплатил сто рублей и прошел на выставку. Мог бы и бесплатно, привычно махнув перед администратором толстенькой бордовой книжицей, но был честен перед собой — это еще не настоящее расследование и не служба, это все еще отпуск и отдых. Просто мысли разные фантастические. И интересно ведь.
Ну, и скучно еще в долгом последнем отпуске. Очень скучно.
Внутри было душно и влажно. Огромные яркие бабочки садились на руки, переползали, хватаясь цепкими черными лапками, покачивались на вытянутом в сторону указательном пальце.
Внезапно что-то кольнуло в спину. Иван Петрович стал махать руками, и ему предложили выйти, чтобы не пугать редкую живность. А то поломают крылья, обтрясут пыльцу — знаете, уважаемый, сколько с вас потребуем в возмещение ущерба? Знаете, сколько стоит одна такая бабочка? У-у-у…
В спине нарастала боль. В голове метались мысли.
Вернувшись домой, долго вертелся у зеркала — не было ничего на спине! Но ведь болело!
Снова полез в энциклопедии. Снова читал о том, самом первом, американце. И тут вдруг осенило. Все вдруг стало ясно и понятно. Сразу и полностью, как бывает при раскрытии сложного дела. Когда долго копаешься в бумагах, считаешь, потом допрашиваешь, сверяешь цифры, делаешь запросы… И вдруг — как луч яркий в темноте. Сразу все становится ясно и понятно.
Этот фанатик… Он же что писал в статьях — нет ничего лучше, красивее и воздушнее бабочек. Он же всю жизнь положил на выведение все новых и новых, все больше и больше чтобы, чтобы еще ярче. И первые выставки пошли на его собственные деньги — а дальше-то, дальше как? Откуда средства?
Вот оно! Это как в секте: сначала вкладываешь свои деньги в ее создание, а потом тебе несут все новые и новые сектанты — твои рабы, фактически. Но тут — вот он, уже лежащий в кровати, полковник полиции… Как они с него деньги возьмут? Или с другого кого — как? Что должны сделать, чтобы он сам, добровольно, расстался с зарплатой?
Да очень просто. Сам к ним прибежишь. Потому что уже горит левое плечо огнем, уже боль такая, что не выдержать.
Это проклятая бабочка отложила свои яйца! Это уже начинается процесс. Это сейчас сотни маленьких червячков будут есть его плоть, пока не станут куколками. А потом придут те, кто продавал ему билеты. И будут у них снова бабочки… Ой! Бабочки! Все больше и больше! Это же сам Иван Петрович станет бабочкой! Огромной, красивой, но совершенно безмозглой бабочкой. Вот в чем секрет американца. Вот как растут и множатся эти выставки!
— Бабочки…, - прохрипел Иван Петрович, теряя сознание от боли.
Одно жалко — не рассказать никому. Не успеть.
Пробуждение было болезненным и тяжелым. Он дышал, но не сам. Поднималась и опускалась грудь, шипели трубки, подведенные ко рту и носу. Крепкие ремни удерживали руки и ноги. Кровать — приподнята. Настоящая медицинская кровать.
— Очнулся? Ну, что же ты, Иван Петрович, дорогой наш! Куда спешишь?
Моргал, не понимая. Заместитель сидел у кровати, смотрел честными глазами в самые зрачки. Рассказывал новости. Врачи, мол, сказали, что нельзя было так резко прекращать работу. От того и произошел инфаркт. Но теперь уже все в порядке. Операцию хорошую сделали. Клапаны расшили. В общем, нормально все. Живи, Петрович.
В порядке? В плече и сзади, под лопаткой, как будто игла раскаленная.
Так он с ними заодно, выходит? Вот она где, коррупция! Вот они как деньги-то добывают от всех укушенных, от зараженных — через полицию! И не сказать, не передать никому… Нет уже ни сил, ни воли.
Люди, бойтесь бабочек! И фанатиков!
Хотел прокричать, как завещание высказать…
Эх…
И снова чернота безвременья поглотила его мозг. Кем он будет, когда очнется — уже даже и не думалось. Все. Кончился полковник.