Вова был писателем. Так он представлялся новым знакомым, так было написано на простой, в два цвета, визитной карточке. Визитные карточки он раздавал при каждой встрече.
Писатель Вова писал роман.
Вовой, несмотря на возраст, его звали все друзья. С самого детства пошло так — Вова, и все. Теперь у него было объемистое брюхо, мягко ложащееся на колени, когда он после завтрака, обеда и ужина садился за клавиатуру компьютера.
Роман он писал давно, читая по вечерам вслух написанное за день своей маме. Мама плакала растроганно и гладила его по голове, счастливо улыбаясь, а потом хвасталась по телефону старым подругам, какой у нее Вова все же талантливый и даже почти гениальный.
Вова слышал из своей комнаты эти телефонные разговоры, но не ругался, а улыбался довольно и слегка смущенно. Он тоже считал себя талантливым. И сам, когда никто не видит, перечитывал написанное и плакал над отдельными абзацами. А потом садился и переписывал раз за разом, добавляя роскошных поэтично-фантастических эпитетов и вкладывая душу в каждую строчку.
Он писал свой роман уже пять лет. Первые пять глав романа были очень хороши. Это признавали те из друзей, кого он буквально заставил прочитать и дать свою оценку.
— Нормально, Вова! — говорили они. — Даже лучше разных многих! В магазинах, вон, всякая лабуда. Когда твоя-то книжка выйдет? Мы бы купили!
Вова скромно улыбался. Чтобы книга вышла, она должна быть написана. А роман никак не заканчивался. Вернее, он оставался в состоянии «начался». Пять глав за пять лет.
Вечером он перечитывал маме переделанный кусок из второй главы. Мама плакала и восхищалась:
— Какой же ты у меня умный!
Иногда Вова выезжал на встречи с другими писателями. Он слушал их, разговаривал, перелистывал их новые и старые книги, и хмыкал про себя: он точно знал, что пишет гораздо лучше. Вот только доберется до своего письменного стола, и допишет, наконец, шестую главу. И переделает пятую.
И вообще все надо бы перечитать еще раз, выловить ошибки и опечатки. Пять лет — пять глав. Зато талантливо и почти гениально.
Бывало, в разговорах с друзьями он рассказывал о своих знакомствах с известными писателями, чьи фамилии были у всех на слуху, и жаловался, что вот та идея или вот этот момент были им обдуманы и положены в свой текст еще пять лет назад. Но вот теперь придется опять править, менять, потому что вышла книга у того или у этого известного, в которой его мысли используются.
— Ведь просто поговорили, просто обсудили, понимаешь, — рассказывал он, жалуясь. — А они уже в книгу — и скорее в печать. Вот так у нас бывает, у писателей…
Вечером после ужина он опять сидел над своим романом. Иногда ему казалось, что он уже знает, о чем пишет и чем все закончится. Но потом перечитывал первые пять глав, вытирал слезы и снова правил, кроил, дописывал и вычеркивал…
* * *
— Хосспадя, — говорит она утомленно, читая очередной пост в ЖЖ. — Вот же — еще писатель выискался…
У нее вышли две тонкие книжки. Нет, уже три! Она курит тонкие коричневые сигареты через длинный черный мундштук. Смотрит по сторонам чуть сверху и как будто над.
Сама она уже — там. А эти, копошащиеся вокруг и ниже, они все еще здесь. И они ведь что-то пишут, пишут, пишут… Корябают чего-то. А у самих сплошные ошибки! И грамматические, и орфографические, и стилевые… И вообще.
— Где, где ошибки? Это просто опечатка здесь!
— Хосспадя, а ведь туда же, в писатели…
Иногда она поддерживает «срач» и кидает реплику-другую-третью, объясняя автору поста, какое же он, в сущности, чмо, когда описывает свою нищебродскую жизнь или свое «нижеплинтуса» мировоззрение.
Сама она пишет редко. У нее есть норма: не более, чем…
Она не может писать в ЖЖ часто, потому что пишет роман.
Роман она пишет по-настоящему. То есть, никому не показывает ни кусочка, скрывает даже от кота, пытающегося заглянуть через плечо, когда проходит по спинке дивана. Она сидит на диване, прикрыв шалью ноги, курит тонкую сигарету через длинный мундштук и пишет длинный роман о настоящей жизни настоящей интеллигенции. Никакой фантастики или, не дай бог, сказок каких!
Она серьезный писатель.
Очень серьезный.