«Привет, Кейти! Давно не видились с тобой, так ведь, целую ночь. Это непростительно! Спешу исправиться, дорогая моя. Сегодня вечером я приглашаю тебя в китайский ресторан. Я уже заказал столик и очень огорчусь, если ты не придешь. Итак, в 8 вечера я жду тебя в китайском ресторане…С любовью, Джеффри»
Эта записка лежала на столике у Кейти, когда сама она ворожила над собой, приготовляясь к вечерней встрече с ее возлюбленным в ресторане. Кейти было уже 18 лет и по законам Америки она уже могла стать законной женой, и она прильщала многих молодых людей и имела много поклонников даже в родном Чикаго, но она была только влюблена и замуж не торопилась, потому что не нашла себе человека по душе. Кейти имела некоторые виды на Джеффри Норриса, но, честно сказать, она видела, что тот не может сделать ей предложения по каким- то личным причинам.
Да, Кейти обладала завидной внешностью, и поэтому привлекала многих людей. Но не думайте, что она была похожа на бабу с хорошо развитой грудью, тонкой талией и огромными бедрами. Напротив, в Кейти не было ничего пошлого: она была маленькой худенькой девушкой с волосами, богато переливающимися золотом и платиной, совершенно милым лицом с огромными синими глазами и образованием на уровне американской школы и книг из русской классики, которые Кейти обожала читать по ночам, вопреки запретам покойной ныне матери.
И вот эта Кейти сейчас вертелась у зеркала, примеряя вечернее платье, которое когда-то носила ее покойная мама на свидание с ее отцом, Томом Уиндеграундом, работающем сейчас в Александрии в береговой охране. Сказать честно, Уиндеграунды и их близкие родственники Бернары не были настолько богатыми, чтобы покупать дорогие платья на каждый вечер, тем более Кейти сейчас жила одна в Америке со своим кузеном Ригодоном, его женой Аннет и матерью Ригодона, Джулией Бернар, родной тетей Кейти, которая была тяжело больна и в любой момент могла умереть. А у Кейти не было нового платья, чтобы одеть сегодня.
С Ригодоном Кейти просто не могла найти сладу. Конечно, Ригодон был добрый милый двадцатилетний человек, с чувством юмора и прекрасной женой, но к нему в данный момент не располагала душа Кейти. Он часто язвил и издевался над ней и Кейти часто уходила от него обиженной (его юмор был ей некстати).
— Привет, сестренка! — сказал как всегда Ригодон, — что- то ты красиво выглядишь?
На это есть причина, — холодно ответила Кейти.
— Ух, какая холодная, а на свидание идет…
— Ну и что, Ригодон, я уже совершеннолетняя и могу иметь личное дело.
— Ах, какая дипломатичная! Но ты, Кейти, глубоко ошибаешься в Джеффе. Это пройдоха из пройдох. Бабник из бабников. Идиот из идиотов. И ты к нему на шею вешаешься. Где твои глаза, Кейти, где ты их забыла?
— Я с ним училась в школе 10 лет и мне лучше его знать, — начинала сердиться Кейти.
— Ха, да я его с двух лет знаю… Идиот идиотом. Единственную книженцию про Ли Харви Освальда прочитал! Ему в зону прямая дорога, ясно, Кейти. Он не курит, потому, что вредно для ЕГО здоровья, он не колется, потому что боится за свою жизнь, не пьет, потому что ЕГО печень не выдержит. У него все для СЕБЯ. А еще он по бабам ходит, у него каждую ночь по штуке ночует, а по праздникам и по три бывает. И еще у него 5 детей. Я уж его верно знаю. Мы с ним закадычными друзьями были. Я же тебя с ним и познакомил, а вот, разочаровался.
— Закрываю глаза на сплетни, — резко оборвала монолог Ригодона Кейти, и иду в китайский ресторан…
— Куда??? — Ригодон чуть не упал, — в китайский ресторан?! Это он тебя пригласил?!
— Да, и я приняла его приглашение.
— Да там же… — хотел сказать Ригодон обидную фразу, да передумал, решил, что пусть все идет без его вмешательства, он ведь не отец Кейти, да и ей уже восемнадцать лет и сама может решать за себя без советов старшего кузена.
Джефф же не сидел в ресторане с 5 вечера. Хотя, он пришел сюда не ради Кейти. Этот ресторан Джеффри больше всего любил за его публику. Самые привлекательные женщины всегда собирались здесь. Все были настолько привлекательны, что у Джеффа просто его зеленые глаза разбегались под юбки, в лифчики и на ляжки женщин. И Джеффри очень любил, когда кто-нибудь, пусть даже проститутка, поговорит с ним, просто поговорит. И вот одна такакя подсела к нему.
— Ты, я вижу, холостой, — начала разговор женщина.
— Да я и жениться не спешу. Зачем мне жена. С ней спать неинтересно. Ну, еще дети, всякая чушь, жена убивается, нефига не успевает и, превращается в уродину. Зачем мне это?
— Я тоже так считаю, милочек!
И. т. д. И. т. п. И так Джеффри заговорился, что совсем забыл про Кейти.
Он опомнился только тогда, когда услышал над ухом знакомый с детства тонкий головок Кейти: «Привет, дружочек!»
— Ну и особа, — сказала женщина, сидевшая с Джеффри, — Вот прекрасная мать, молокососов вырастит.
И сейчас вдруг в голове у Кейти поднялись все слова, сказанные сегодня Ригодоном, и они не были ей обидны, оскорбительны по отношению к ней, в них она нашла долю правды. Но теперы она уже не могла вырваться из лап Джеффри.
— Кто эта женщина? — повелительно спросила Кейти.
— Не знаю, сама пристала, — ответил Джефф изобразив не своем лице огромное удивление, — Я в первый раз ее вижу и даже не знаю, как ее зовут.
— Интересно, если ты, конечно, не врешь, о чем ты с ней так увлеченно разговаривал?
— Ну, что за ревность, Кейти. Эта дура первый раз в Чикаго и я ей рассказывал, как пройти к центральному супермаркету…
— Ты врешь, я вижу, что ты врешь, я прекрасно знаю, когда мне врут, причем нагло, и делая невинный вид.
— Ну и что, что я вру. Ну люблю я врать. Ну что со мной поделаешь. Дорогая, я не хочу, чтобы ты переделала меня на свой патриархально-гуманный лад жизни. Я это все терпеть не могу.
— Больно ты мне тогда такой нужен, бабник! — крикнула Кейти Джеффри прямо в лицо.
— Ха! И правду в лицо мне сказала. Ах! Лапочка! Кейти! Будь моей женой! Ты лучше всех на свете, и…
— И завтра ты будешь внушать это другой, — отрезала Кейти.
— И ты не выйдешь за меня? Я дам тебе полную свободу, ты сможешь иметь сотни любовников, ведь только на это способно женское сердце.
— Не на ту напоролся. Я не могу так жить как ты живешь. Я чувствую дискомфорт с тобой. А сегодня еще и эта женщина оскорбила…
— Да ты не обращай на Лотти внимания, она вспыльчива, всякого наговорить может.
— Вот ты и знаешь ее имя, и не клянись мне в обратном. Мы с тобой разные люди, Джеффри, мы с тобой живем в разных измерениях…
Но не успела Кейти договорить, как Джеффри достал из-под стола машину времени, недавно украденную из музея.
— Мне отец подарил вот эту вот игрушечку, с которой я смогу вершить судьбы людей. И раз уж мы с тобой в разных измерениях, то я и устрою тебе это. Прощай, Кейти!
— Не надо! — прошептала она.
— Надо! Надо! Надо! — все с большей яростью говорил Джефф, зверски уставившись на Кейти.
А она, словно пташка, попавшая в капкан вся сжалась, съежилась и сидела единым комком, умоляюще глядя на Джеффа своими синими глазами, и ничего не пронимая.
И тут Джефф нажал красную кнопку на машине и аппарат послал в бездну времени Кейти, как жертву, и Джеффа, как владельца машины…
Что происходило дальше, Кейти не знала и не могла знать. Она пришла в себя очень скоро, но вокруг себя она не увидела ничего, напоминающего ей вечер. Кейти оказалась в египетской комнатке с земляным полом и небольшим стогом сена в углу. Эта своего рода камера была довольно просторной, светлой, но грязной, стены ее были исписаны углем. Там было много надписей, которые Кейти не понимала, но, скорее всего это были своего рода проклятия или нецензурные выражения. Решетка камеры была сделана из толстых железных прутьев, а дверь была заперта на засов, который мог открыть, наверное, только культурист.
Если честно, то Кейти в камере помирала со скуки, она лежала на сене, уставившись в потолок, не зная о чем и думать. От непонятно каких мыслей оторвал Кейти стук по решетке. Там стоял один из царских слуг с подносом. Кейти подошла, но не надеялась что-нибудь получить. К ее удивлению, на подносе лежала горячая лепешка и желтый банан.
— И это я должна съесть? — с удивлением спросила она слугу.
— Естественно, ты же умрешь с голоду.
— Я умру, если не буду есть в течении двух месяцев, но подачками я питаться не позволю! Это ниже моего достоинства! Мне просто интересно, почему ты принес все это? Кто тебе приказал, точнее?
— Тутанхамон.
— Государь что ль ваш?
— Ну да, вообще — то, — с гордостью заметил слуга, — между прочим, он сделал вам снисхождение.
— Пусть сам ваш фараон все это ест или меня за одним столом с собой пусть посадит. Я не рабыня, я низостей не потерплю. Умру, но есть не буду!
— Помилуйте, дэвушка, господин мой при смерти лежит, жар у него, кашель днем и ночью мучает, одышка, глаза слезятся, в полное беспамятство впал уже, совсем не соображает, что приказывает, а говорит что в своем пока еще уме, помилуйте, съешьте пожалуйста, а то что ему еще в беспамятстве — то взбредет, не знаю.
— Оставьте здесь, сюда он все равно не придет.
— Не надейтесь проведает. Все видит, как орел, все пронюхает, как пес, притащится сюда узнать. Он же сильный, да и болезнь пока к постели не приковала, но не бережет он себя, совсем не бережет. Помереть, говорит, мне надо, жизнь — дерьмо, жена ушла, в мозгах абракадабра всякая. А жаль мне его, такого человека мир теряет… Молодой ведь еще, 18 с небольшим…
— К чему вы это рассказываете мне, служка?
— Помощь нужна мне, детка. Жалко мне Тутанхамона, жить бы ему да жить, вылечить еще можно, а не дается. Помоги мне, убеди сумасшедшего, вылечи, до смерти рад буду.
— Служка, я знаю как излечить простуду, но не умею лечить душу, а это самое главное в таком процессе. Дай мне дорогое платье, служка, и… свободу. Я постараюсь сделать все, что в моих силах.
Слуга сделал все, что попросила его Кейти: принес расшитое золотом платье и проводил ее до царских покоев. Зашедши в комнату она увидела его, лежащего на ложе, он был точно таким, как описывал его слуга: похудевшее от бессонницы лицо, красные как у курильщика щеки, мутные красные от слез глаза, бледные почти прозрачные руки. Завидев Кейти, он привстал и спросил:
— Зачем ты сюда пришла? Заразиться? Пожалуйста. Вылечить? Ты зря время потратишь. Не нужен я никому, бесполезное я создание, нет у меня счастья в жизни, жизнь, если ты не знаешь, — дерьмо. Мне, наверное, слишком много надо, но… иди отсюда, пока здорова, болезнь моя опасна, неизлечима, с ней бьются многие, но победить ее не удалось никому.
— Я не уйду пока не выиграю у болезни твою жизнь. Кроме лекарств, смеси гадостей, есть чувства, именно они и победят. Это будет бой после победы, после победы лекарств, последний удар.
— Не жалко ли тебе жизни ради меня, девушка?
— Нет, совсем не жалко, если делаешь все от чистого сердца, бескорыстно, ведь я… я…
— Что с тобой?
Кейти стояла и плакала, ее лицо стало краснее свеклы, она потупила взгляд в землю и ничего не могла ответить.
— Что ты хочешь сказать…? Как тебя зовут?
— Кейти.
— Что ты хотела сказать, Кейти?
— Ничего, ничего особенного.
— Нет, не лги, ты хотела сказать что-то важное, скажи, а то будет поздно.
— Ты согласен, чтобы я тебя исцелила?
— Да, Кейти, только… будь человеком… дай мне вон те травы… которые стоят на столике, — Тутанхамон посмотрел на нее туманным взглядом и потупил потом голову.
— Что за травы, ответь мне, — не без любопытства спросила Кейти.
— Травы как травы, заморские. Целебные… Так мне Эйе говорил.
— Целебные, значит… Ну… я не Эйе… поэтому я их еще посмотрю давать тебе или нет.
— Кейти, Кейти, да о чем ты споришь. Травы мне жизнь спасают. Как худо мне, я траву приму и силу чувствую. Я же человек больной, Кейти, очень больной. Особенно последние годы. Травы — жизнь моя, спасение мое.
— А, может, это и есть болезнь и смерть твоя?
— О, нет, Кейти, не надругайся над священными травами… Многим я им, священным обязан. А гибну я не из-за трав. Жизнь мне осточертела. Помню, мальчишкой, я мечтал о жизни вечной и бесконечной, а теперь… не до этого. Понял я гадость жизни, и понял я, что умру, если этого божьего промысла (это я о власти) не брошу. Не бог я, Кейти, не мое это право вершить судьбы людей, а я вершу…
— Не говори так, кроме душевных, должны быть и физические причины…
— Но не в траве же дело.
— Как раз в ней, — сказала Кейти остро, — От нее в комнате кокаином воняет, и еще всякой гадостью, которую я переносить не смогу, так что, если хочешь быть излечен убери все травы.
— Но Кейти… Я же умру…
— Проживешь еще сотни и тысячи лет… но без трав.
— Только с ними…
— Травы — смерть твоя, Тутанхамон, Эйе травит тебя, деньги, власть нужны ему, а обмануть восемнадцатилетнего мальчишку ему не составляет труда.
— Не говори так, Кейти…
— А не ты ли говорил, что правда всегда одна, что же ты этой правды боишься.
— Ничего я не боюсь, Кейти, расплаты только боюсь, да и кто ее не боится…
— Травы сгубят тебя быстрее, чем ты думаешь, они вредят многим, я видела своими глазами тех, кто умирал от подобных трав, какова им там была расплата. Грешники, смертные грешники.
— Ты пугаешь меня.
— Да, правда всегда страшна, Тутанхамон, — очень страшна.
— Ладно, допустим травы морят меня. Так предложи же мне что- нибудь в замен.
— Предложу, и это тебе понравится.
Сказав это, Кейти как бы подмигнула и улыбнулась заискивающе. Но потом стала довольно примерной девочкой. Чувство, какое- то чувство определенно проснулось в ней. Что это было сказать тогда было невозможно. Странные они, эти женщины…
С этого момента Кейти начала лечить Тутанхамона. Как ни странно она добивалась колоссальных успехов. Через несколько недель он поправился и стал ненадолго с постели. На самом деле лечила Тутанхамона не Кейти, а оптимизм, внушенный ею. Каким легким не казалось прекрасной блондинке ее лечение, но для Тутанхамона это был сложный путь к познанию, проверка его силы воли, характера, какой он был мужчина. Он доказал это в своей битве со смертью. Что- то человеческое воскресло в нем после встречи с Кейти. Он много говорил с ней, ему это было очень приятно. Он нашел в ней умную собеседницу и ни на шаг не отпускал ее от себя, считая ее спасителем. Но вскоре это чувство у него прошло и он начал видеть в Кейти человека, да, да, такого же человека, здраво мыслящего, и к тому же и доброго, понимающего, отзывчивого. О травах он совсем забыл, точнее его разум раз и навсегда с ними расправился. Будучи в полубреду он все же оделся, пришел к Эйе и, не выяснив дела на цивилизационном уровне просто швырнул этими травами в рыло Эйе, обозвав его при этом убийцей. Тот же на оскорбление потупил голову и сказал в землю: «Обличитель»… После этого визита, Тутанхамону какая- то блажь в голову стукнула и он однажды ночью при свете лампадки вдруг схватил ее за руку и тихо сказал:
— Кейти…
— Что?
— Знаешь, ты сидишь здесь уже несколько недель, я помню, какой ты сюда пришла, и один момент никак не может вылететь у меня из головы, тогда ты что- то не договорила, что- то важное, скажи мне это сейчас, я ведь любопытный, не отстану.
— Ничего, ничего особенного.
— Я знаю, важное, особенное, сразу видно было, не скрыла ты этого от меня и не скроешь. Похоже у нас с тобой совершенно одинаковые мысли. Ты чего- то боишься, я знаю, скажи мне, чего, я помогу тебе, я же в долгу перед тобой.
— Ты мне ничего не должен, ничем не обязан.
— Как это ничем, жизнью. Представь такой ужас, я бы умер, не узнав такого чудесного человека как ты. Представить страшно.
— Тутанхамон, если бы не господин Случай, я бы не оказалась здесь.
— Хочешь сказать, слава случаю, да и только?
— Нет, нет! Я зашла слишком далеко.
— Кейти, я прекрасно понимаю тебя, я знаю, что ты хотела сказать.
— Ну и что я хотела?
— Ты любишь меня в глубине души, но твой разум не дает душе открыться, ты чего- то боишься, ты не можешь никому этого сказать. Что это за преграда?
— Нет, не может быть…
— Может, твои глаза, Кейти, не могут скрыть твоей тайны.
— Нет, это невозможно, это мечта, это просто романтизм, нет, нет, нет…
— Но почему? Я ведь тоже люблю тебя…
— Нет, Тутанхамон, как бы сильно я ни любила тебя, это дешевый фарс, шутка, прикол…
— Кейти, какой же рубеж между нами?
— Рубеж? Ты правильно сказал, рубеж. Тебе нужна правда, так знай же ее. Я НЕ ИЗ ТВОЕЙ ЭПОХИ. Я гостья из будущего.
— Ну и что, — видно не до конца осознав ее фразы сказал Тутанхамон, — я готов пасть жертвой за тебя, любовь всесильна, Кейти, всесильна.
— Нет, это ошибка, серьезная ошибка, рано или поздно мне прийдется вернуться в свою эпоху.
— Ну и что, я отправлюсь с тобой.
— Моя эпоха хуже Дуата, Тутанхамон, хуже Дуата.
— Ну и что, где есть любовь — нет места смерти, я не брошу тебя нигде, для меня нет стен, нет границ для того, чтобы быть с тобой, Кейти. Будь моей женой, иди ко мне.
— Нет, — ахнула Кейти, — Слишком поздно. Я люблю тебя, я хочу быть с тобой, ах почему, почему так устроен мир. О, как я рада. О, здравствует седьмое небо…
И Кейти любила, да по-настоящему любила. Чего значат тогда 4 тысячи лет, когда-то разделявшие ее с Тутанхамоном. Ничего, совершенно ничего. Ну чего не может любовь. Все может. Вот увидите.