Опубликованная ныне (в том числе в сборнике «Россия перед Вторым пришествием») подлинная Присяга Дому Романовых 1613 года, ограничивающая требование верности конкретной ветви Единого Царского Дома самим Михаилом Феодоровичем и его сыном, позволяют нам считать не запретным возможные отступления от «официозно-романовской» историографии синодального (петербургского) периода и дают большую, чем прежде, свободу для рассмотрения «Династического вопроса» в самом широком смысле, полагая, однако, незыблемым сам принцип династической легитимности в его целом. Более того, в отличие и от официозно-синодального «юридизма», и, тем более, от конституционно-демократического фетишизма, мы стремимся к возведению династического права (и шире, всей соответствующей философии права) на онтологический уровень. Следуя за Л.А.Тихомировым, мы считаем возможным и необходимым еще более обосновать его выводы, исходя из некоторых не только правовых и исторических, но и онтологических предпосылок. Мы, по сути, уже говорили о них. Но теперь следует обозначить их кратко и внятно.

Первая. Царь земной есть «образ одушевлен Самого Царя Небесного» (Преп. Максим Грек).

Вторая. Царский Род есть продолжение во времени одного и того же Царя, избранного в Превечном Совете Пресвятой Троицы и дарованного Богом на земле в эоне. Царство земное — проявление эонического Царского предызбрания. Вселенский Патриарх Антоний писал к Великому Князю Московскому Василию Димитриевичу так:

«Нет ничего хорошего, если ты говоришь: мы имеем Церковь, а не Царя. Невозможно христианам иметь Церковь, но не иметь Царя. Ибо Царство и Церковь находятся в тесном союзе и общении между собою, и невозможно отделить их друг от друга. Послушай верховного апостола Петра, говорящего в первом соборном послании: Бога бойтеся, царя чтите, не сказал „царей“, чтобы кто не стал подразумевать именующихся царями у разных народов, но „царя“, указыввая на то, что один только Царь во вселенной».

Царский Род и есть этот «один только Царь», длящийся во времени; верность этому Роду не может зависеть от человеческих качеств и политики как бы сменяющих друг друга его членов.

Религии, строго разделяющие Творца и Творения (то есть иконоборческие или иконоотрицающие), такие, как ислам и талмудический иудаизм, в принципе делают Царство невозможным. Единственно легитимным в рамках этих религий могут быть только радикальное государствоотрицание или же теократия в республиканской форме. Причем ислам и иудаизм находятся в совершенно разном бытийном положении. Исламская республика типа современного Ирана, государство абсолютно легитимное sui generis. В то же время ожидаемый талмудистами «машиах», мыслимый как царь, невозможен в принципе, если подходить к нему с точки зрения самого иудаизма: потому-то его приходится рассматривать исключительно в християнской оптике как антихриста, «вместохриста». В свою очередь, в языческом мире, основанном на признании некоей «предбожественной реальности», возможны только «цари» как физические потомки богов — проявлений этой «предсущностной бездны». Православное християнство, основанное на единстве обоих Заветов, — Первого и Нового — исходит из совершенно иных, вечных, но и вечно новых проявлений божественных энергий. Царь есть Божий Возлюбленный (именно так переводится имя царепророка Давыда) и как Возлюбленный потенциально безсмертен в единстве с Любящим. При этом сами основы Царского Чина и Царского Рода укоренены в недрах Пресвятой Троицы как первообразы того Божественного Эроса, который в славяно-русьском (т.е. Богоцарском) языке объемлется словом любы (во множественном числе).

Согласно Священному Писанию и Преданию, первочеловек («гласоимный», или MEROIS) Адам, до падения нарицающий имена «всей твари», и есть Первоцарь и первообраз Царя Царей. Падение его и проистекающие из этого падения смерть и время соделывают необходимым земное царство как образ Царствия вечного (Божия) и Царства эонического (Царства первого Адама, нарицающего имена тварей). Святой Григорий Нисский писал:

«Подобно тому, как в этой жизни мастера каждому орудию придают вид соответственно надобности, так и наилучшый Мастер сотворил нашу природу как бы сосудом, нужным для царственной деятельности (энергии), устроив чтобы и по душевным преимуществам, и даже по телесному виду она была такая, как требуется для царствования […] Ибо как принято у людей, чтобы те, кто пишет образы державных, воспроизводили бы черты облика и обозначили бы царсткое достоинство облачением в порфиру, так что и образ обычно называется „царь“, — так и человеческая природа, поскольку приуготовлялась (выделено нами — В.К.) для начальствования над другими через подобие Царя всего, стала как бы одушевленным образом, приобщенным первообразу и достоинством, и именем».

Речь идет именно о первоначальном, не падшем естестве человека, которое во времени архетипически и иконографически воспроизводится в природе Царя и Царского рода. Архимандрит Киприан (Керн) задает вопрос и отвечает на него:

«В чем же усматривает с.Григорий тайну Триипостасного Божества в нашей природе? […] Во-первых, тайна Св.Троицы символически прообразуется в трех прародительских Ипостасях, т.е. в Адаме, Еве и их сыне».

В связи с этим архимандрит Киприан приводит выдержки из сочинений святого Григория Нисского, чрезвычайно важные в свете нашей проблематики:

«Адам, не имеющий тварной причины и нерожденный, есть пример и образ не имеющего причины Бога Отца, Вседержителя и Причины всего; рожденный сын Адама предначертывает образ рожденного Сына и Слова Божия; а происшедшая от Адама (но не рожденная от него) Евва знаменует исходящую ипостась С.Духа. Потому-то Бог и не вдувает ей дыхание жизни, что она является примером (типом) дыхания и жизни Св. Духа, и что она имеет через Св.Духа воспринять Бога, Который есть истинное дыхание и жизнь всех».

И далее:

«…нерожденный Адам не имел среди людей другого, подобного ему, нерожденного и не имеющего причины; точно так же и нерожденная, а происшедшая Евва, т.к. они истинные примеры нерожденного Отца и Св. Духа; тогда как рожденный сын их имеет среди всех людей настоящих рожденных сынов, братьев, подобных ему, ибо они образ и примерное подобие Христа, рожденного Сына».

В свете изложенного мы легко можем видеть проступающую сквозь раздробленность исторических фактов характерную аналогию, точнее, «иконологию». Исходя из единства Царского Рода как Руси (изначальной Сурии или Сирии, или державы Рош-Реш) — а мы убедились, что замечания многих авторов о единой Рюрико-Романовской династии, по-видимому, справедливы, — «вторая раса» является как бы отображением царской избранности первой, Рюриковичей, но также и восполнением и исполнением. В княжатах Решских — Кобыличах — присутствует (через линию Полоцких князей, по крайней мере) Рюрикова кровь, то есть оба эти рода единокровны, единоприродны, но различны, «раздельно-нераздельны», вторая раса как бы исходит из первой, «изводится» из нее.

Эти аналогии простираются еще дальше — если «Рюрик» означает «сокол», то Царицу Анастасию именовали «голубицей», кстати, прежде всего сам Иоанн IV, чьего художественного дара и чуткости к символике отрицать невозможно. Мы обращаем внимание на настойчивую, нерукотворную закономерность: в моменты династической, да и просто исторической неустойчивости, на изломах, «помощь» приходит именно через женскую линию потомков Вейдевута, в дохристианской древности проявлявших отчетливые черты именно женских проявлений, в то время как Рюриков род — начало сугубо мужское. Между прочим, по сведениям В.С.Передлольского, Криве-Кривейте совершали свои жертвоприношения в женском одеянии (что только подчеркивает их связь с невинно проливаемой жрецами кровью — menstrui mundi). Разумеется, речь здесь идет о безднах тайны беззакония, но христианское освящение через Таинства Святой Церкви способно не только смывать следы этой тайны, но и придавать питаемому этой жертвенной кровью бытию совершенно новое измерение. Не случайно преподобный Иосиф Волоцкий писал в «Просветителе»: «…и как в древности Русская земля всех превзошла своим нечестием так сейчас, словно на золотых крыльях взлетев на небеса, она всех превзошла благочестием». Понятно, что в этом случае древний архетип, сколь бы осуждаем он ни был с точки зрения современной морали, оказывается паримическим, прообразовательным. И в этом смысле «вторая раса» Русских Царей предстает совершенно иначе, чем узурпаторы-Каролинги, «вторая раса» французский королей, разорвавшая династическую цепь, но совсем противоположным образом — как дополняющее мужское, царственное начало вторым, женским связующим. Здесь поразительно даже совпадение по именам. Далеко не во всем разделяя взгляды В.С.Соловьева, высказанные им в его книге «Россия и Вселенская Церковь» (более того, отвергая его католические симпатии), мы тем не менее позволяем себе привести его толкование на Книгу Бытия, совершенно неожиданно открывающую тайну Имени Царского Рода. Кстати, по духу и смыслу этот отрывок не только не римо-католический, но даже, скорее, антикатолический. Остается лишь удивляться сочетанию церковно-политической «латинофилии» Соловьева и принципиально «антифилиоквистской» природе его метафизики и онтологии. Речь у философа идет о первом стихе Бытия — "Bereshit bara Elokhim»:

«Берешит — или, вернее, — in principio, seu potius in capitulo (в начале, или, вернее, во главе) […] Таким образом, вечная Премудрость и есть решит, женское начало, или глава свякого существования, как „…“ Элогим, Триединый Бог, есть рош, его активное начало, или глава. Но согласно Книге Бытия, Бог создал небо и землю в этой решит, в Своей существенной Премудрости. Это обозначает, что сказанная Божественная Премудрость представляет не только существенное и актуальное всеединство абсолютного существа или субстанцию Бога, но и содержит в себе объединяющую мощь разделенного и раздробленного мирового бытия. Будучи завершенным единством всего в Боге, она становится также и единством Бога и внебожественного существования. Она представляет, таким образом, истинную причину творения и его цель — принцип, в котором Бог создал небо и землю. Если она субстанциально пребывает в Боге (выделено нами — В.К.), она действительно осуществляется в мире, последовательно воплощается в нем, приводя его к все более и более совершенному единству. Она есть решит в начале — плодотворная идея безусловного единства, единое могущество, долженствующая объединить все».

Это написано о миротворении. Но обратим внимание на имена — Рош и Решит. Замечательно, что исследования, основанные на гебраистике, вполне совпадают также и с современной расшифровкой пеласго-этрусского корнесловия, проделанного современным физиком и лингвистом Г.С.Гриневичем. «РУ — „красота“ (красивый, прекрасный, красный). К. с. РУ СЬ — это (СЬ) прекрасно (РУ)! О чем думал Ф.М.Достоевский, когда писал, что „красота спасет мир“? РУ БИ НЪ — изначально (НЬ) двойная (БИ) красота, т.е. прекрасный и красного цвета. РЬ — „горение (гореть — уничтожаться огнем, сверкать, блестеть, испытывать высокое чувство; преть или гнить (разлагаться), нагреваясь — гниль“. К. с. ГА РЬ (выгоревшее место в лесу) — площадь, место (ГА) горения (РЬ); господство (ГА) уничтожающего огня (РЬ); РЕ — „редкость (редкий — не густой, не плотный; редкий — не часто встречающийся, редкостный)“. К. с. РЕ ШЕ ТО — то (ТО) высшая оценка (ШЕ) редкости (РЕ) […] РЕ — "рассеивание (рассеянный — посеянный, расположюенный на большой расстоянии, пространстве и т.д.; рассеянный — невнимательный и т.д.) „[…] РО — рост […], род“. К. с. прасл. „росы“ — самоназвание этрусков; зафиксировано в этрусских письменных памятниках (V в. до Р.Х.). РО СЫ — сущие, истинные (СЫ) представители Рода (РО) человеческого; рус. „рой“ — семья пчел (родовой знак Царского Рода, прежде всего Меровингов — В.К.). РО И — Его (т.е. Бога) (И) Род (РО)».

Интересна и расшифровка древних значений этих слов-слогов, даваемая Г.С.Гриневичем:

«Рискуя (РИ) Рысичи (РЫ) писали красоту (РУ), Уничтожая (РЪ) гниль (РЬ) редчайшего (РЕ) рассеянного (РЕ) все возрастающего Рода (РО)»

Но ведь именно таково натурфилосовское взаимодействие огненного и влажного, солнечного и лунного, мужского и женского, Рощ и Решит!

А теперь вспомним, что Рош — это Русь Мировеева, Рюрикрва, «первая раса», а решит — «княжата Решские», от которых, по словам князя Курбского, и произошел Андрей Кобыла. Сама история выступает как Теофания, как Икона. Неожиданный смысл обретают также замечания о «менестрелях Мурсии» и «менестрелях Морвана», причем, в отличие от католической Европы, русско-православный мир находит адекватную формулу из взаимоотношений, вытекающую из образа их ипостасной природы Троического мироустроения. А связующее звено двух родов — Жена, Царица, Воскресшая (Анастасия)… А далее — суровое предупреждение «боголюбцев», которое вполне укладывается в выраженную словами инвективу: если она субстанционально пребывает в Боге, она действительно осуществляется в мире! А если нет? Логика — Православный Царь versus Криве-Кривейте — неумолима: Святая Евхаристия versus кровавая жертва царского сына. Воскресение versus цареубийство. Мы, действительно, возвращаясь к Жану Робену, сталкиваемся с «венедско-венерианским» наследием «в двух его аспектах — благословенном и проклятом». Характерно, что именно так и воспринимали династию Романовых в русской истории — для одних (синодальных историографов) она изначально благословенна, для других (прежде всего, старообрядцев) — изначально проклята. Следует ясно и недвусмысленно признать, что в данном случае правы и те, и другие. Эта двойственность, текучесть слышна и в самом имени Романовых, таинственно выплывающих из острова Романове или Ромове: в нем звучит все то же имя Мораны или Марены, Марева, но также и Мора, Мавра — dark side of the moon — но и amor. Огласовка РМНВ зеркально отображает МРВН -Меровинг. Знаменательно, что приходу Романовых на престол предшествовало жестокое убийство «воренка», сына Марины Мнишек (опять кровопролитие и опять царское, ведь Марина, как бы ни относиться к ней, была венчана на царство!). В имяотрицании родовой грех грехом же и попирается, взыскуя, вопия о покровении его сенью законной, послушанием Церкви, канону и старине. Исполнение церковного закона во всей его полноте и даже букве для Романовых (что не было для Рюриковичей столь актуально) приобретало совершенно иной смысл, чем для любой другой Царсвующей династии. Если Рюриковичи, как писал к ним Киевский митрополит Иларион, (преп. Никон Киево-Печерский), крестясь, уже ходили в благодати, то для «второй расы» требования закона (разумеется, Православного) обретали, также и ввиду эсхатологической природы Династии, как Царствующей, начавшейся (и, быть может, должной окончиться, что отчасти и исполнилось в 1917 г.) Михаилом, Архангелом Закона, значение большее, нежели простое личное благочестие.

«Живот и смерть пред лицем вашим, благословение и клятву: и избери живот, да живеши ты и семя твое, любити Господа Бога твоего, послушати гласа Его, и прилепитися к Нему: яко сие живот твой, и долгота дней твоих, жити на земли, ею же клятся Господь Бог отцем твоим, Аврааму и Исааку и Иакову, дати им» (Втор. 30, 15-20).

Именно это и не исполнил Алексей Михайлович, сначала инициировав губительную церковную реформу, а затем незаконно отстранив законного (хотя и осуществлявшего реформу) Патриарха. И если на Михаиле Феодоровиче исполнялось благословение Рода, то на сына Алексея Михайловича, Петра Великого, со всею неотменимостью обрушилось проклятие. Это также следует признать ясно и недвусмысленно, одновременно столь же ясно и недвусмысленно признавая все имперостроительные и военные заслуги Петра. Издав свой так называемый Указ о престолонаследии, по которому Царь отказывался от древнейшего, еще салического, закона о переходе Престола от отца к сыну, он сам же исполнил свой Указ в наиболее радикальной форме, убив собственного сына, Цесаревича Алексея Петровича, при этом не передав Престола никому. Причем царь-цареубийца, исполняя цареубийственный указ, по сути, приносит «строительную жертву» в основание созидаемого им земного града, то есть, архетипически совершает древлее совершавшееся его предками — Криве-Кривейте.

Дерзнем высказать следующее предположение. Военные, хозяйственные, дисциплинарные и прочие преобразования к концу ХVII столетия были необходимы, ибо без них Россия разделила бы судьбу Индии, по-видимому, превратившись в колонию Британской Империи (при этом «бытовое Православие» и московский уклад для «русских аборигенов» мог бы быть и сохранен. Разумеется, дабы избежать этого, следовало делать все, что делал Петр Великий в конкретных областях. Также необходимо было и движение на север и северо-запад, к истокам единого Рюрико-Романовского Рода. Однако (по разным, в том числе и личным, причинам) Петр Великий понял стоявшую перед ним реальность как формулу «или реформы, или Православие», в то время как она выступала на самом деле в виде совершенно противоположной формулы «и то, и другое» (так в свое время еще при Алексее Михайловиче рассуждал крупнейший дипломат Афанасий Лаврентьевич Ордын-Нащокин). Так же, по-петровски, но только с обратным знаком, рассуждали и противники Преобразователя, вплоть до его собственного сына. Отступление Петра Великого, как и ранее Алексея Михайловича, от исполнения всех Правил и Постановлений Вселенских соборов и заветов святых отцов Церкви привело также и к искажению «геополитической оптики» первого Российского Императора. Место для новой столицы выбрано было неудачно, более того, глубоко ошибочно. По-видимому, следовало бы не заново строить Петербург, но восстанавливать древний Словенск-Гардарику, хотя и с морским портом на месте нынешнего Петербурга, там, где, собственно, во времена Словенска-Гардарики и размещался морской порт Водин. Более того, именно исходя из природы Романовской ветви Царского Рода («решит»), следовало бы соделать главным храмом Русского Царства Святую Софию Новгородскую, как это и было при первых Рюриковичах. Тем самым Романовы исполнили бы свою изначальную миссию «княжат Решских» — пребывая иконой (как всякий Царь) соединить в себе «раздельное и раздробленное мировое бытие», создав «единое могущество, долженствующее объединить все». В этом случае Белый Патриарший Клобук вернулся бы в Новгород (Словенск), столицей Царей могла бы стать Русса, а «окно в Европу» «прорублено» через морской порт Водин. Это и стало бы осуществление идеи Третьего Рима как Русско-Царской земли в ее целом.

Между прочим, чрез исполнение закона неотменимо осуществились бы также и чаяния благодати — голубка над куполом Св.Софии Новгородской есть не что иное, как Символ Святого Духа — Roakh. В этом и заключалась историческая миссии Романовых-«княжат Решских» — сопрячь разрозненные звенья русской истории, открыв путь к ее подлинному обновлению (renovatio) — как духовному, так и государственному. Однако, исполнена она не была — и прежде всего уже на начальном ее этапе (Никон — Алексей Михайлович). А потому вместо восстановления Великого Словенска возник «незрелый плод Славянства — Петербург» (М.Волошин).

Далее, вплоть до Императора Павла, как писал В.О.Ключевский, «никогда в нашей стране, да, кажется, и ни в каком другом государстве, верховная власть не переходила по такой ломаной линии». Что могло означать в этом случае сохранение за новыми, часто просто возводимыми на Престол гвардией Императорами имя Романовых?

Для понимания всей глубины и трагизма «Романовской» проблематики в ХVIII-XX веках, во многом определившей и исторические судьбы самой России, нам придется обратиться к философскому наследию инока Андроника (А.Ф.Лосева), а именно к его изысканиям о имени и сущности.

«О слове мы можем говорить в отношении любого предмета, — писал инок Андроник, — об имени же — только в отношении или личности, или вообще личностного предмета. Но тогда лучше противопоставлять не имя и личность, а слово и вещь; когда же мы говорим об имени, то его лучше противопоставлять сущности, ибо имя вбирает в себя от именуемого все его личные свойства и оставляет в нем лишь голую субстациональность, лишенную решительно всяких качеств. Итак, диалектика мифа может быть в целях простоты и однозначности сведена к диалектическому взаимоотношению сущности и имени […] Но главным образом и по преимуществу здесь будет иметься в виду перво-сущность, то есть та, которая изначала и сама по себе имеет такую диалектическую структуру».

И далее:

«Имя сущности присуще самой сущности по ее природе и существу и неотделимо от нее, будучи ее выразительной энергией и изваянным, явленным ликом. Но сущность сообщает себя инобытию, твари, чистому ничто […] Тварь создается, то есть получает свое имя, от сущности, то есть от ее имени, и потому имя сущности и имя твари принципиально одно и то же».

Таковы наиболее общие соображения инока Андроника, на языке «научной» философии выразившего основы учения Православной Церкви о именах, связанные прежде всего с опытом умного делания, исихазма. Рассматривая с этой точки зрения присвоение послепетровскими (может быть, кроме Елизаветы Петровны, которая, впрочем, по допетровскому правовому обычаю не могла наследовать Престола) Императрицами и Императорами инобытийного для них имени Романовых, мы не можем не прийти к выводу, что речь идет о подлинной катастрофе, сопоставимой с расколом, а затем с собором 1666 года и упразднением Патриаршества. Приведем в этой связи еще одно развернутое высказывание инока Андроника, по сути, проливающее свет на происходившее с «новыми Романовыми» — Голштин-Готторпской династией:

«Равным образом механисты никогда не поймут и подлинной природы имени, или слова, и не усвоят той колоссальной роли, которую я отвожу ему в социальной действительности. Что такое имя для позитивиста? Это механически закономерный комплекс звуков. А вот по-моему, имя вовсе не есть звук, имя вещи есть сила самой вещи. Поэтому я прямо утверждаю, что имя неотделимо от вещи, что оно есть оформление самой вещи в ее объективном существовании (выделено нами — В.К.). Позитивисты и механизм, за которыми всегда кроется, с одной стороны, агностицизм, с другой — субъективизм, понимает имя как субъективно издаваемый звук, а вещь как вещь, в которой имя вовсе не есть момент в ней самой. Получается типичный для всякой абстрактной метафизики дуализм: вещи — сами по себе, без всякого имени, а имена (наши собственные звуки) — сами по себе. Такой дуализм есть удушение всякой социальной действительности, ибо всякая социальная действительность предполагает, что между вещами, между всяческими субъектами и объектами всегда есть живое и разумное общение. Отрыв имени от вещей есть печальный продукт той ужасающей тьмы и духовной пустоты, которой отличается буржуазная Европа, создавшая один из самых абстрактных и бездушных типов культуры вообще».

Именно на буржуазный, то есть антииерархический, усредняющий, ростовщический характер отрыва имени от сущности указывает инок-философ, и отсюда делаем вывод: переворот, совершенный в России «голштинцами» им временщиками, открывшийся убийством последнего истинного Романова по мужской линии, вполне тождественен буржуазным революциям во Франции и Северной Америке. Но этот переворот можно в известном смысле назвать и самоубийством Романовых, по неумолимой логике отступления от Православия, ставшим еще одним жертвоприношением Криве-Кривейте.

Особым подвигом в этой связи приходится признать деяния Императора Павла, действительно начавшего все заново, с нуля. В нашу задачу не входит подробный рассказ об истинных родовых корнях Императора Павла — это тема будущих исследований, которые мы надеемся провести. В данном случае довлеет упоминания, что Император Павел был воистину прообразом Последнего Царя во образ Мелхиседеков:

«Сей бо Мелхиседек царь Салимский, священник Бога вышняго, иже срете Авраама возвращшыся от сеча царей, и благослови его: емуже и десятину от всех отдели Авраам: первее убо сказуется Царь правды, потом же Царь Салимский, еже есть, царь мира: без отца, без матере, без причта рода, ни начала днем, ни животу конца имея: уподоблен же Сыну Божию, пребывает священник выну» (Евр. 7, 1-4).

Нам представляется, что все Русские Цари после Павла — а их мы вполне можем именовать Царями-Павловичами — были Царями «Уже исполнившихся сроков», Царями-Искупителями, начиная с Александра Благословенного — старца Феодора Кузмича — и кончая Царем-Мучеником Николаем П Александровичем и его Семьей. Приняв на себя имя Рода Романовых, они стали наследникамим всех его «благословений» и «проклятий». Пролитая Царем-Искупителем жертвенная Царская Кровь стала не только преображением кровавой жертвы Криве-Кривейте, но и жертвой за всю кривду всех русских, то есть подданых руси, всех «царевых людей»…

В древних греческих книгах Лавры Преподобного Саввы Освященного русским монахом Антонием найдено предсказание, построенное на пророчествах Св.Отцов из греческих текстов:

«Последние времена еще не настали, и совершенно ошибочно считать, что мы у порога ПРИШЕСТВИЯ „антихриста“, потому что еще предстоит один и ПОСЛЕДНИЙ расцвет Православия, на сей раз ВО ВСЕМ МИРЕ — во главе с РОССИЕЙ. Произойдет он после страшной войны, в которой погибнет не 1/2, не то 2/3 человечества и которая будет остановлена ГОЛОСОМ С НЕБА: „И будет проповедано ЕВАНГЕЛИЕ во всем мире!“ 1) Ибо до сего времени проповедовалось не Христово Евангелие, а Евангелие, искаженное еретиками. 2) Будет период всемирного благоденствия — НО НЕ НАДОЛГО. 3) в России в это время будет ПРАВОСЛАВНЫЙ ЦАРЬ, которого ГОСПОДЬ явит русскому народу. И после этого мир опять развратится и не будет уже способен к исправлению, ТОГДА ПОПУСТИТ ГОСПОДЬ ВОЦАРЕНИЕ антихриста».

В 1930 году Архиепископ Феофан Полтавский (1872-1940) отвечал:

Вы спрашиваете меня о ближайшем будущем и о последних временах. Я не сам от себя говорю, а сообщаю откровение старцев. А они передали мне следующее: пришествие антихриста приближается, и оно очень близко. Время, отделяющее от него, надо считать годами и в крайнем случае несколькими десятилетиями. Но до пришествия антихриста Россия должна еще восстановиться, конечно, на короткое время. И в России должен быть Царь, предызбранный Самим Господом. Он будет человеком пламенной веры, великого ума и железной воли. Так о нем открыто. Будем ожидать исполнения открытого. Судя по многим признакам, оно приближается, если только по грехам нашим Господь Бог не отменит и не изменит обещанного. По свидетельству Слова Божия, и это бывает».

В связи с личностью Последнего Царя высказывались и высказываются различные суждения. В наиболее общем виде их обобщил и изложил составитель сборника «Россия перед Вторым Пришествием. Материалы к очерку русской эсхатологии» (М. 1994) С.Фомин следующим образом:

«О происхождении последнего Царя высказываются противоречивые суждения. Одни утверждают, что будет он от Рода Романовых, другие обращают внимание на слова владыки Феофана Полтавского — предызбранный Самим Господом».

Сам архиепископ Феофан, бывший духовник и сотаинник Царя-Мученика, уже находясь в изгнании, много раз возвращался к разговору о Последнем Царе, и мы можем, зная о святости его жизни, высокиз дарах и близости к Царскому Дому, доверять его словам (разумеется, с поправкамим на политические позиции их излагающих представителей Зарубежной Церкви, да и современных органов печати). Не можем не обратить внимания на принадлежащую архиепископу Аверкию запись слов Архиепископа Феофана:

«Владыку Феофана спрашивали: Будет ли последний русский царь Романовым? На что архиепископ от себя уже (выделено нами — В.К.) отвечал: он не будет Романовым, но по матери он будет из Романовых, он восстановит плодородие Сибири…».

Как бы ни относиться к последнему высказыванию Владыки, говорившему в данном случае не от старцев, а от себя, обратим внимание: как только речь заходит о Доме Романовых, таинственным образом вступает в действие воскресшая (Анастасия) женская закваска этого Рода, все соединяющая, сращивающая и восполняющая…

«Мы имеем здесь дело с древнейшим обычаем Царской семьи, — писал знаменитый медиевист Дж.М.Уоллес-Хэдрилл, — семьи столь высокой, что уже никакой, наивыгоднейший династический брак не сможет возвысить ее кровь […] В его собственной крови находилась его сила, и все, кто входил в нее, ее разделяли».

Обратим, однако, внимание на вторую часть предсказания, переданного через архиепископа Феофана Полтавского, — избранный Самим Господом. Здесь все настолько таинственно, что следует, видимо, умолкнуть. Или предоставить слово поэзии, умеющей «говорить, не говоря» и передавать непередаваемое.

Он не лучше других и не хуже,

Но не веет летейскою стужей

И в руке его теплота.

Гость из будущего! — Неужели

Он придет ко мне в самом деле,

Повернув налево с моста?

[…]

Ты как будто не значишься в списках,

Калиострах, магах, лизисках,-

Полосатой наряжен верстой,

Размалеван пестро и грубо —

Ты…

ровесник Мамврийского дуба,

Вековой собеседник луны

Не обманут притворные стоны,

Ты железные пишешь законы,

Хаммураби, ликурги, солоны

У тебя поучиться должны.

Существо это странного нрава

Он не ждет, чтоб подагра и слава

Впопыхах усадили его

В юбилейные пышные кресла,

А несет по цветущего вереску,

По пустыням свое торжество.

[…]

Cловно с вазы чернофигурной

Прибежала к волне лазурной

Так парадно обнажена.

А за ней в шинели и в каске

Ты, вошедший сюда без маски,

Ты, Иванушка древней сказки,

Что тебя сегодня томит?

Сколько горечи в каждомслове,

Сколько мрака в твоей любови,

И зачем эти струйки крови

Бередит лепесток ланит?

Анна Ахматова, «Поэма без Героя»

Глава, из которой взяты эти строки, называется, между прочим, "Le jour de rois». Вот что сама автор этих строк написала о них же:

«До меня часто доходят слухи о превратных и нелепых толкованиях „Поэмы без героя“. И кто-то даже советует мне сделать поэму более понятной.

Я воздерживаюсь от этого.

Никаких третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов поэма не содержит.

Ни изменять, ни объяснять ее я не буду.

«Еже писах — писах».

Последуем и мы за той, чей род, по ее собственным словам, — «солнечный и баснословный».