Путешествие сквозь ночную чащобу казалось позаимствованным из сказок. В неверном свете ночного спутника этого мира лес обрел удивительный вид. Вершины гигантских стволов горели серебряными свечами, и это пламя жидкими языками стекало вниз по переплетающим их лианам, распадаясь на брызги, пачкающие пушистый подлесок. Трава под ногами чернела густой шуршащей сплошью. Неведомые грибы тлели на пнях причудливыми бирюзово-пурпурными лампами. Вскрикивали и ухали летучие твари, безошибочно находя дорогу в колдовском лабиринте.

Лина неслась рядом призрачно-бесшумными прыжками, изредка забегая вперед, чтобы указать мне дорогу. Ее грациозные движения порождали переливы жемчужных теней на блистающей шкуре. Ей воистину принадлежали и эта ночь, и этот лес!

У всякого пути есть конец. Впереди показалась прогалина, на которой угадывался темный силуэт моего вездехода.

— Вот ты и пришел, странный колдун, не жаждущий власти. А мое время истекает. Скоро рассвет.

Край неба вдалеке начинал чуть-чуть сереть. Я обернулся к своей спутнице, положил, прощаясь, руку меж коротких упругих ушей.

— Иди, Са-ша. Мужчины всегда спешат, они так устроены. Иди.

Я сделал несколько шагов вперед, но тут в моем мозгу возник отчетливый образ…

Смята постель, скрежещет дверной замок, слезы на глазах женщины. Тот, чьи объятия были так горячи, торопясь на службу, даже не поцеловал ее на прощанье.

Столь ярко было и живо это видение, что я метнулся обратно и, упав на колени, обнял обеими руками сильную кошачью шею, прижался к ней лицом. Лина уткнулась холодным мокрым носом мне в ухо, замерла.

Господи, до чего же беззащитна любая женщина! Даже если она Владычица Ночи.

— Я запомню тебя, Са-ша. Может быть, ты тоже не забудешь меня или даже захочешь увидеть. А теперь все-таки иди. Солнце встает.

И — исчезла. Не ушла, не отпрыгнула, не спряталась среди деревьев. Просто ее не стало, словно растаяла в воздухе.

В несколько затяжек кончилась сигарета, отгоняя наваждение. Пошли, Шура, посмотрим на транспорт.

Мой автомобиль являл собой весьма плачевное зрелище. Дверцы распахнуты настежь, части стекол не хватает. В салоне все перевернуто вверх тормашками и разбросано как попало. Пол истоптан. Из грязи блестят осколки порушенных ампул. Медицинский ящик валяется у порога на боку, с открытой крышкой. Содержимое высыпалось, часть была расколота. Серпантин размотанных бинтов белеет вокруг. Ноги липнут в лужах полупросохшей глюкозы. Водительское место пустует. Люси, вопреки заверениям Лины, тоже еще не видно. Что ж, нужно наводить порядок.

Выудив из хаоса ведро, я выбрался наружу и принялся оглядывать местность, где бы найти воды. Под уклоном блестела изрядная лужа, я двинулся в том направлении. Отойдя на несколько шагов от машины, едва не споткнулся о торчащую из травы руку.

Тело сильного немолодого мужчины лежало лицом вниз. Одет просто — старая клетчатая ковбойка, замызганные рабочие штаны, грубые ботинки. Причина смерти вопросов не вызывала — поперек спины шла строчка круглых отверстий с опаленными краями. Расстрелян. Знать, местный житель попал под раздачу. Что-то побудило меня перевернуть мертвеца на спину. Грудная клетка разворочена выходными дырами пулевых ран в клочья. Глянул на лицо — и отпрянул в испуге. Это был Нилыч!

Почему-то страшнее всего мне показался не сам факт ужасной смерти знакомого мне хорошего человека. Испугали меня ноги. Обычные, кривоватые, мужские. Левая штанина задралась, обнажая часть несвежего носка и седоватые волоски на холодной бледной голени. Но у него же не было ног!

Я настолько успел привыкнуть к необычному устройству нашего водителя ниже пояса, что меня потрясло их внезапное обретение после смерти.

Бережно прикрыв глаза Нилыча, которым не суждено было больше смотреть на дорогу, я спустился все-таки вниз, набрал ведро воды и принялся за уборку.

Разложены по местам пожитки, вымыт пол. Заклеено лейкопластырем разбитое стекло. Убытка было значительно меньше, чем показалось сначала. Правда, вояки выпили спирт и уперли все сколько-нибудь похожее на снотворное или успокоительное — стрескать с целью изловления кайфа, — но разбито не так уж много, больше рассыпано и перепутано. Я позволил себе позлорадствовать, увидев отсутствие упаковки галоперидола — препарата, применяемого при галлюцинациях. При приеме его без специального корректора он вызывает крайне неприятные последствия — человека сначала сковывает, затем начинает крючить. Выпучиваются глаза, сжимаются до того, что крошатся, зубы, выворачивается шея, чуть ли не свинчивая голову лицом к спине, наступает удушье.

Корректор лежал на месте нетронутый.

Пошли Господь всю пачку в рот тому, кто стрелял в спину Нилычу!

— Нет, ну тебя, Шура, без присмотра нельзя оставлять, — раздался сзади знакомый голосок, — не успела отойти — вон во что машину превратил!

Я резко обернулся. В паре шагов стоял человек, похожий на виденного мной у озерка. Ростом с десятилетнего ребенка, но бородатый, с могучими руками взрослого мужчины и соответствующим торсом. Под надетым на голое тело кожаным жилетом кудрявилась буйная черная поросль.

Он стоял недвижно и молча, словно каменный, протянув в мою сторону вытянутую ладонь, посверкивая из-под косматых бровей глубоко посаженными красными глазами. На ладони его весело прыгала моя маленькая начальница, рискуя упасть. Я подхватил ее, тискал, гладил, тыкался носом в пушистый мех. Радости моей не было предела.

В отличие от меня, Люси выглядела ничуть не измотанной и пребывала в добром здравии. От нее исходил стойкий запах хорошего пива. Знать, покуда я бегал по кустам, моя мышка отдыхала и расслаблялась.

Начальница заметила движение моего носа и благодушно пробурчала:

— Славный народец эти Пришедшие Раньше!

Представитель означенного народа продолжал стоять все так же неподвижно, только уронил освободившуюся руку вдоль тела. Нарадовавшись встрече, мышка притихла, подняла на меня глазки-бусинки:

— Нилыч?

Я отнес ее к месту, где обнаружил тело водителя. При виде того, что сделали с Нилычем, Люси словно затвердела в моих руках. Острые зубы оскалились, выражение мордочки стало страшно. Хвост то свивался в спираль, то резко выпрямлялся. Так человек, наверное, сжимает и разжимает в бессильном гневе побелевшие кулаки. Наконец она с трудом вытолкнула из стиснутого рта:

— Ноги…

За нашими спинами прозвучал глухой, хрипловатый голос подземного жителя:

— Он искупил свою вину, потому после смерти ему дарован его настоящий облик.

Люси взметнулась ко мне на плечо серой молнией, впившись когтями в кожу. Из оскаленной пасти вылетел клок пены.

— Какая вина, ты, ублюдочный гном!

Человечек стойко выдержал взгляд ее налившихся кровью глазок.

— Вы все виновны перед нашим миром, незваные гости. Вы тащите сюда свою культуру, свои дикие обычаи, грязные машины, лекарства, лечащие одно и губящие другое. Вы принесли войну. Вы превратили города в рассадники безумия. Даже земля нашего мира взбесилась, не в силах носить вас на себе! Мы терпим тех, кто не убивает, потому что они сами рабы здесь, но не думайте, что нам это нравится.

И, отвернувшись, побрел прочь тяжелым шагом много работавшего человека.

Задний люк вездехода открыт. Носилки стоят наклонно, одной парой колесиков на салазках-направляющих, рукоятками с противоположной стороны упираясь в землю. Чтоб носилки не сдвинулись с места, они подперты камушками.

Мертвый человек всегда тяжелее живого. Эта закономерность установлена не мной и не сегодня. Убедившись в бесплодности попыток переместить тело Нилыча в машину пристойным путем, я закатил его на «мягкие носилки» — кусок брезента с пришитыми по бокам ушками для переноски — и транспортирую волоком. Поднатужившись, затаскиваю мертвого водителя на носилки, ставя почти вертикально, поднимаю их за край и вдвигаю внутрь.

Закреплены ручки резиновыми петлями. Запахнут брезент, закрыто лицо. Наш пилот готов к последней дороге на базу. Прости меня, Нилыч!

— Что делаем, Люси?

— Ты первый день работаешь? Ответа не знаешь? Отзваниваемся.

В эфире — молчание. Снова и снова. База не отвечает.

— Бросай это занятие. Неровен час, запеленгуют — греха не оберешься. Уезжаем.

— Люси, а ведь я машину водить не умею.

Немая сцена.

Деваться некуда. Что ж, однажды я уже попадал в такое положение, когда у моего пилота на трассе вдали от жилья начался приступ почечной колики. Приступ-то я ему снял, да он после этого выбыл из строя надолго. А на дворе зима, мороз, снег. Включил я всю иллюминацию, какая есть на машине, да и поехал по краешку как можно тише, чтоб ни на кого не наткнуться. Все ж сколько лет рядом с водителем сижу, имею общее представление о том, как заставить автомобиль двигаться. Заставил. Доехал. Нормально, без происшествий. Правда, автомобиль потом долго ремонтировали. Надеюсь, по второму разу легче пойдет.

— А говорил — «не умею»…

— Отстань, не мешай процессу.