Харчевня представляла собой унылую длинную комнату с крошечными подслеповатыми окошками, изрядно замусоренную. На потемневших от времени и грязи потолочных балках болтались целые занавеси паутин. Стол был один, во всю длину заведения, нечистый, с лавками по бокам. Из приоткрытой двери на кухню несло запахом горелого масла. Трактир пустовал. Глядя на его интерьер, становилось ясно, что от процветания он дальше, чем я от дома.

Из кухни, пряча руки под засаленный фартук, вышла, громко шаркая, хозяйка — неопрятная женщина с унылым лошадиным лицом. Безразлично осведомилась:

— Что господа желают?

Мы переглянулись. Вид заведения внушал сомнения в съедобности предлагаемых здесь блюд. Люси полюбопытствовала негромко:

— Интересно, далеко ли до инфекционного отделения сегодня?

Патрик не понял юмора:

— А зачем нам туда ехать, мэм?

— Куда ж еще деваться с кишечной инфекцией?

Я пресек пересуды:

— Бросьте. Нашего брата так просто не уморишь. Я в родном городе неоднократно в диетической столовой жрал — и жив! Хозяйка! Нам полный обед из всего самого лучшего, что есть на кухне.

Трактирщица обреченно кивнула и спросила с тоской:

— Вы свое животное тоже кормить будете?

Люси оскорбилась. Пришлось вступиться:

— Это не животное. Это наша начальница.

Новый кивок, и замызганная дама исчезла за дверцей. Там что-то зазвенело, упав.

Выбрав кусочек стола почище, мы с пилотом уселись друг против друга (а мышка — рядом со мной), томимые самыми мрачными предчувствиями. Хозяйка выглянула в зал:

— Ничего, если я вашему животному подам чайные блюдца? Оно, кажется, у вас не очень большое.

Мы с Патриком хором закричали:

— Это не животное! Это наша начальница!! Госпожа Люси Рат!!!

Женщина мрачно склонила голову и отошла ненадолго, чтобы возникнуть с новым вопросом, исполненным печали:

— Какого вина подать господам — белого или красного?

Потакая вкусам нашего маленького доктора, мы потребовали пива.

— Светлое?

— Темное. Лучше портер. — Патрик хорошо усваивал руководящие указания.

— И вашему животному тоже?

Наш гневный вопль сотряс потолок, на стол полетели клочья паутины. В ответ мы получили очередной депрессивный кивок.

Наконец появилась пища. Хозяйка поставила перед нами по шершавой миске из простой красной глины — нам с водителем довольно емкие, а мышке — кривую плошку, не то глубокое блюдце, не то пепельницу. Вслед за этим на стол было брякнуто грубо слепленное из той же глины блюдо, прикрытое мятой жестяной крышкой, и кособокий серый кувшин со щербатым горлышком. Сервировку дополнили два мятых оловянных стакана, не иначе как побывавшие в камнедробилке, и пара кривых столовых ложек плюс одна чайная — все самого антисанитарного вида.

— Из чего пить животному, я не нашла. Напоите сами, — вымолвила неряха и пропала раньше, чем мы успели разораться.

Я выловил из нагрудного кармана халата пластиковую мензурку для Люси. Та подозрительно принюхалась:

— Из нее больные не пили?

— Ты за кого меня держишь?

— А что же оттуда валерьянкой разит?

Спорить я не стал. Вместо этого отправил Патрика в машину за стеклянной посудинкой, из которой мышка обыкновенно заливала в свой организм напитки. Сам же извлек кусок бинта и взялся добросовестно протирать ложки.

— Не поможет, — мрачно заявила начальница, — их надо стерилизовать кипячением не менее сорока минут. С предварительным замачиванием на сутки в какой-нибудь дезинфекции покруче.

Патрик вернулся со стаканчиком для Люси, и мы приступили к трапезе.

— Предлагаю начать с пива, — внесла идею доктор Рат, — в состоянии опьянения та отрава, которой нас здесь попотчуют, проскочит, не вызывая рвотного рефлекса. Возможно.

— Вы меня все время вынуждаете пить за рулем, — слабо запротестовал Патрик, — а ведь это не дело, мэм.

— Кто кого заставляет пить за рулем? Что за чушь? Руль в машине, а ты здесь. Или ты сюда баранку под курткой приволок?

Водитель тихо вздохнул и принялся разливать пиво по стаканам.

Оно было черным и тягучим, в стаканах встала красивая шапка густой желтоватой пены. Над столом поплыл упоительный аромат. Мышка оживилась, зашевелила носиком, хвост ее забавно вздернулся вверх стрелкой. Первые же глотки привели всех в восторг. Напиток оказался чуть горьковатым, бархатистым на вкус, умеренно — в самый раз — охлажденным.

— Не все так плохо, — констатировали мы, — с этаким пивом, пожалуй, что угодно слопать можно.

И сняли крышку с блюда.

Перегородки из струганых лучинок делили посудину на четыре части. В одной из них лежала горка тончайше нарезанной слезящейся ветчины. Полосатые бело-розовые ломтики обрамляла темная каемка специй. Другую занимало крошево из ярких маринованных овощей. Кубики, в которые был нарезан салат, были столь малы, что определить первоначальные ингредиенты не представлялось возможным. Запах же вызывал такое слюнотечение, что все дружно сглотнули.

Третью секцию доверху заполняли мельчайшие, длиной в полспички, копченые рыбешки без голов. Их золотисто-коричневые тушки истекали прозрачным нежным жиром. Наконец, в четвертой пребывали аккуратные треугольнички ноздреватого теплого хлеба, пахнущего солнцем и тмином.

За ушами у бригады громко затрещало от дружной работы челюстей. Поданное исчезло со скоростью кошачьих консервов в рекламном ролике. Мы переглянулись.

— А здесь не так уж скверно! — постановили все, с надеждой поглядывая на косую кухонную дверцу в ожидании следующего блюда. Появление кривого, засаленного и закопченного чугуна встретили с энтузиазмом. К чугуну прилагалась сучковатая доска с чем-то закрытым обрывком тряпки.

Из непредставительных недр явился душистейший в свете крепкий прозрачный бульон. А под тряпкой… О, таких пирожков я давненько не едал! Слоеные крохотульки — их не требовалось откусывать никому, кроме Люси, — таяли во рту, обнаруживая внутри рассыпчатую мясную начинку, обильно сдобренную пряностями. Кувшин пива быстро опустел, мы затребовали другой, доставленный нам незамедлительно.

Вместе с пивом прибыл керамический горшок, залепленный обугленным блином. Внешность этой посудины, безусловно, могла свести с ума всю местную санэпидемслужбу, если бы таковая здесь имелась. Но нам уже было все равно. Мы нетерпеливо сорвали блин и полезли черпаком в благоухающие глубины.

Тоненькие ленточки тушеного мяса трех различных сортов, сплетенные в крошечные косички плавали среди овощей, частью знакомых, как зеленая фасоль и сладкий перец, частью мне неизвестных. Мясо не приходилось разыскивать в этом рагу — его там имелось больше, чем всего прочего. Тушение производилось в какой-то красной густой подливке, напоминающей томатную, совершенно божественных вкусовых свойств.

К пожираемому нами блюду придавалась очередная доска с пирожками — на сей раз начинкой служили жареные грибы.

По мере увеличения нашего толстопузия скорость перемещения пищи в наши желудки падала, но и рагу съедено оказалось подчистую. И это было не все! Нас еще ожидал десерт.

При виде песочного торта, прослоенного пластами холодного дрожащего желе всех цветов радуги и увенчанного искусно выполненной конструкцией из свежих ягод и взбитых сливок, Патрик издал стон, а я украдкой расстегнул пуговицу на брюках. Люси бросила на нас испытующий взгляд и провозгласила, осушая мензурку:

— Пузо лопнет — наплевать! Под халатом не видать.

К десерту мы получили чай. Точнее, горячий настой чего-то терпкого и душистого, с оттенком весеннего меда. Осоловело таращились мы друг на друга, не в силах вылезти из-за стола. Приплелась трактирщица, промямлила, не вынимая рук из-под загаженного передника:

— Господам не угодно ли коньяку для завершения обеда?

Мне было угодно. Я умоляюще глянул на начальницу. Та вздохнула:

— Что с тобой поделать! Жри свою отраву!

На столе возникли чарочки, до краев налитые вязкой зеленовато-янтарной жидкостью. Я пригубил. Слов для описания моих чувств нет в лексиконе! Крайне приблизительно испытанные мной ощущения могут быть описаны термином Летики из гриновских «Алых парусов»: «Улей и сад!»

Мягкое, обволакивающее дрожание несравненного аромата долго держалось во рту.

Нарисовалась хозяйка — за расчетом. Заявленная цена показалась нам удивительно скромной. Я протянул ей банкноту вдвое крупнее, махнув рукой — мол, сдачи не надо. Даже прижимистая Люси одобрительно кивнула.

— Вот только непонятно, почему при ваших талантах, хозяюшка, заведение столь убого. Таким поваром может гордиться любой ресторан!

— Видите ли, господа, — уныло промямлила женщина, — раньше моя харчевня находилась на тракте у городской заставы. Ко мне съезжались кутить богатейшие люди Тайра. А нынче… — Она досадливо сморщилась. — Лучше скажите, уважаемые, вам действительно понравился обед? Я ведь готовлю теперь только самое простое не для кого стараться.

Мы заверили ее, что обед понравился. Горячо заверили. Искренне.

— И животное ваше довольно?

Терпение лопнуло. Мы заорали дурноматом:

— Какое животное, бестолочь! Это врач, доктор Рат! Сколько можно повторять!

Кобылье усталое лицо несколько оживилось.

— Врач? То есть настоящий доктор?

— Самый что ни на есть настоящий!

— Что ж вы сразу не сказали? Я-то, глупая, не поняла. Извините меня, пожалуйста, госпожа доктор!

Люси прошептала мне на ухо:

— Не нравится мне что-то ее поведение. Не к добру это. Сейчас начнет просить осмотреть ее и полечить от какой-нибудь хронической хвори, которой страдает лет сорок.

Мышка оказалась недалека от истины:

— Я прошу прощения у многоуважаемых господ, — сказала женщина, — но у меня есть проблема по вашей части. Не согласитесь ли вы милостиво помочь мне?

— Куда ж от тебя деваться…

Мы без охоты побрели вслед за хозяйкой по расшатанной лестнице в глубины погреба, отчаянно воняющие плесенью, и попали в ледник. Тяжелая дверь отворилась с надсадным скрипом. Нашим взорам предстал возлежащий на присыпанных опилками глыбах льда заиндевевший труп пожилого мужчины.

— Так…

— Господа, это мой свекор. Он приехал ко мне в гости месяц назад, да через день и помер. Денег, чтобы похоронить его, у меня нет, отвезти к его родне — тем более.

— А от нас-то что требуется? — не поняли мы.

— Сделайте так, чтобы он пожил немного. Долго не надо. Пусть только до дому доедет, а там опять помирает.

— Как же мы это сделаем? Ведь он скончался давным-давно!

— Это уж вам виднее. Может, укольчик какой-нибудь… — Женщина умоляюще глядела на Люси.

— Не бывает таких уколов, милая.

Та недоверчиво осмотрела нас:

— Я бы вам деньги за обед вернула.

— Не выйдет ничего, понимаешь, не выйдет.

— Что, мало? Ну… я вам окорок еще хороший добавлю.

— Ну пойми ты, женщина! Это же невозможно!

Глаза хозяйки неприятно сощурились:

— Значит, не хотите помочь?

— Не то чтобы не хотим. Не можем. Не в наших это силах.

— Сволочи вы. Не желаете выручить бедную женщину. А я-то, дура, для них старалась…

Пора было уносить ноги. Мы припустились к выходу, сопровождаемые воплями:

— Люди в белых халатах, называется! Только карман свои набить! А если я не могу дать столько, чтобы ваша жадность нажралась, так и помощи никакой! Я еще разузнаю…

Вездеход резко взял с места и полетел прочь со всей скоростью, на какую был способен. Стоя на пороге трактира, хозяйка изрыгала проклятья. Она еще долго махала руками, выкрикивая гадости нам вдогонку.

Реанимобиль стоял задом к дороге. Бригада тоскливо бродила вокруг, плюясь, переругиваясь и скучно куря. Люси приветливо помахала им из окошка:

— Салют, коллеги! Какие сложности в жизни?

— А, клиента везли. Расслаивающаяся аневризма аорты, кандидат на тот свет. Помереть он, конечно, обречен был, но зачем же делать это у нас в машине?! Полдня полицию ждали, да пока они еще туда-сюда… Теперь вызов на контроль ЭКГ хрен знает куда, в Пески, а мы не жравши. Какие Пески на пустой желудок?

— Ну, это беда поправимая. Вы же прямо на дороге к злачному заведению стоите!

И Люси не пожалела красок, описывая кулинарное искусство конеобразной трактирщицы.

— Дорого, небось?

— Да вы что, задаром. За всю бригаду двадцатку отдали.

— Не врешь?

— Помереть мне на этом месте. — Начальница препотешно осенила себя крестным знамением, используя вместо пальцев кончик хвоста.

Реаниматологи повеселели, дружно попрыгали в машину и отбыли в указанном направлении. Рат сияла, как начищенный пятак. Патрик кривился недовольно:

— Осмелюсь заметить, госпожа, делать своему ближнему пакости грешно, а уж радоваться этому и вовсе. Господь не одобрит вашего поступка, мэм.

— Разве тебе не понравился обед? — с невинным видом спросила мышка.

— Обед был замечательный, что правда, то правда, мэм. Мы дома такого и на Рождество не едали. Только от этой фурии на десерт может получиться несварение желудка.

— С таким нежным желудком на «Скорой» не фига делать, — авторитетно заявила начальница, — а что до ваших, сударь, беспочвенных обвинений, то я их решительно отметаю! Категорически! Личностью трактирщицы никто не интересовался. Пусть пообщаются, — заключила Люси злоехидно и, сложив лапки на животе, погрузилась в дрему у меня на коленях.

Я переложил ее на спальное место в тряпочки и последовал доброму примеру. Закрывая глаза, я про себя пожалел Патрика. Ему-то не видать послеобеденного отдыха. В Озерах ждут.

Мы проскочили границу сектора. И тут же сзади захрустело, задвигалось, ударило по вискам головной болью перемещение. Мышка ворохнулась в постели и сонно пробурчала:

— Зря не послушали профессора Еггерта…

— Что?

Но Люси уже сопела, отвернувшись.