За воротами базы, едва перескочив на очередную унылую и разбитую бетонку через трясины, мы притормозили, заслыша в небе быстро приближающийся неровный треск. Вскоре увидели и его источник — странно скособочившийся бело-красный вертолет линейного контроля «Скорой», поминутно клюя носом, заходил по ветру для посадки на крышу станции.

— Чудно он как-то летит, — обратил внимание Патрик, — вконец пилоты перепились, что ли?

— Вроде не водилось за ними такого, — покрутила носом наша мышедоктор, — ну, да все когда-нибудь случается впервые. Ладно, нам-то что за дело? Поехали.

Водитель потянулся к рычагу передач, но в этот момент рация прямо-таки взвыла:

— Психи один-девять, немедленно ответьте Зениту.

Я с ленцой потянул к себе трубку:

— Один-девять слушает, Зенит.

— Где находитесь?

— В двух шагах от ворот.

— Срочный возврат на базу!

— Угу.

— Пауль-Борис один-девять, — надрывался Лизин голос, — как поняли, Зенит? Экстренный возврат!

— Да поняли, поняли. Едем.

Патрик на самом деле уже мучил коробку и сцепление, маневрируя на узкой сухой полосе в попытках развернуть автомобиль, не съезжая в топкую грязь.

— Что еще им надо? — недоумевал он.

— Должно, забыли что-нибудь, — предположил я.

— Что бы?

— Да уж не сомневайтесь, ничего хорошего, — заверила нас начальница.

Вертолет почему-то не сел на крышу базы, предпочитая приземлиться посреди двора. При ближайшем рассмотрении стало ясно почему — на заднем борту и хвосте его торчали рваные лохмотья металла, оторванные попаданием чего-то посерьезнее, чем камень из рогатки. Правая стойка шасси подломилась, отчего аппарат стоял на земле не менее криво, чем летел по воздуху. Часть стекол пилотской кабины мутна от трещин. Схлопотал где-то…

Я не смог подавить в себе подленькую радость при мысли о том, что ремонт винтокрылой машины займет, как пить дать, порядочно времени, и из двух супостатов, отравляющих нам жизнь, по-над головами останется мотаться только один.

Мне до сих пор не приходилось нарываться, но страшных историй о том, как, задержавшись у лавочки купить сигарет, коллеги оставались без половины зарплаты, наслушался немало. Впрочем, по тем же слухам, к нашим дурацким бригадам линейный контроль цепляется значительно меньше. Что с нас взять? Психи — они психи и есть.

Народ, собравшийся вокруг вертолета, гудел, что-то обсуждая. Надо всеми возвышалась массивная фигура старшего врача, приплясывающего от нетерпения.

Узрев наш вездеход, Павел Юрьевич бросился к нему и сунул в окно бумажку:

— Езжай скорее. Тебе по пути. Придурки твои не помрут. Давай, давай.

— Да что там такое?

— Наши в авто попали. Насчет пострадавших неясно — там какой-то конфликт с военными. Контроль заметил это дело с воздуха, хотел разобраться, только им не дали. Видишь, сами чуть ноги унесли. — Он указал на изувеченное оперение вертолета. — Ну, пошел, не задерживайся!

— А если что?

— Начнешь оказывать помощь и вызовешь подмогу на себя. Тебя учить надо? Вперед!

Я зевнул безрадостно:

— Поехали, Патрик, на халтуру.

За поворотом дорога резко поднималась в гору. Прямо под горой — машина «Скорой помощи», над которой глыбой навис пятнисто-зеленый грузовик со сдвинутой назад гармошкой брезентовой крыши. Тяжеленная рельсина могучего бампера с закрепленной сверху лебедкой глубоко вмялась в белый капот, перебив пополам нарисованный на нем крест.

Выпрыгиваю, не забыв предварительно коснуться кармана — начальница на месте. Выхватываю из салона ящик, осматриваюсь. Явно пострадавших не видно. В автомобиле наших коллег — тишина. Вокруг бродит, скребется в него молоденький розовощекий лейтенантик — только-только из училища.

Поодаль, вольготно расположившись на траве и обнявшись, десяток солдат, красномордых от бани и обильной выпивки, раскачиваются из стороны в сторону в такт выводимой чьим-то пьяным голосом песне:

Мотив знакомый. А вот слова… Нетрезвый хор во всю силу молодых глоток подхватил припев:

Подхожу к солдатне, рявкаю изо всей мочи:

— Отставить!

Заткнулись. Вытаращились, не слишком уразумев, кто это им веселиться мешает.

— Докладывайте.

Один из солдат, постарше, не совсем еще пропивший понятия о дисциплине, поднялся, покачиваясь.

— Ну, в общем, это, сэр. Тут мы в них въехали, дак летёха девчонкой попользоваться хочет, а она, вишь, заперлась. Мы предложили — сейчас враз выковырнем. Не хочет, дурило. Сама, говорит, дать должна. Молодой…

— Медики пострадали?

Вояка вгляделся в меня, нахмурился:

— Слышь, а ты кто есть-то? Что-то я не догоняю, ты наш или ихний? Тачка вроде армейская, а зачем тогда халат?

— А чтоб ты спросил, — парировала вылезшая на мое левое плечо Люси.

— О, крыса! — вытаращил глаза солдат. — Откуда взялась?

— А меня нет, милый, — ласково пропищала Рат, — я тебе спьяну мерещусь.

Собеседник вылупил глаза, некоторое время тупо таращился на мою начальницу и, мутно кивнув, опустился обратно в траву.

Я двинулся к офицеру. Тот, заметив мое приближение, глупо улыбнулся и выдал фразу, звучавшую в переложении с нецензурного языка на общепринятый, как классическая цитата из Швейка:

— Вот ведь проститутка, не хочет спать со мной.

Ответ мой был прост и конкретен:

— Оставь в покое девчонку, забирай своих орлов и проваливай ко всем чертям.

До лейтенанта доперло, кто я такой. Лицо побагровело, пальцы судорожно зацарапали болтающуюся на поясе кобуру. Я быстро нагнулся, едва не стряхнув с плеча Люси, выдернул из-за сапога нож и, чуть подбросив его, перехватил за спинку рукояткой вверх.

— Уверен, что успеешь?

Пьян-то он пьян был, но профессиональный глаз военного вмиг распознал метательный захват. Пару минут мы смотрели друг на друга, меряясь взглядами. К тому времени Патрик успел выскользнуть из кабины и поспешал к нам, на ходу примыкая магазин к автомату.

Кто-то из вояк, учуяв неладное, подал голос:

— Ему дорожку отсюда не показать, сэр? Вы только скажите, мы его мигом наладим. Не хуже вертолета полетит!

Тот встрепенулся было, с надеждой покосившись в сторону торчащих из-под тента кузова прикладов сваленного в кучу оружия, но мой пилот уже сопел мне в ухо, встав рядом. Звонко щелкнул затвор. Отвел руку с ножом к плечу и я.

Офицерик сник и, отвернувшись, махнул рукой своей команде:

— По машинам!

Зарычал могучий дизель. Грузовик, выплюнув из выхлопной трубы сизую тучку отработанных газов, отбыл. Я осторожно постучал по борту:

— Отбой тревоги. Солдат больше нет.

Дверца распахнулась. Линейный фельдшер Дженифер Смайли, вылетев из салона, повисла у меня на шее, одновременно плача, благодаря и пачкая халат растекшейся тушью.

— Ну, все, все, малышка. Все в порядке.

Та вцепилась в меня еще крепче, боясь отпускать. Льющиеся ручьем слезы смывали последние остатки косметики мне на грудь.

— Ну-ну. Было — нет, и слава богу. Давай-ка прекращай, не то сейчас успокоительного вколю.

Дженни оторвалась с трудом, подняла заплаканное лицо и затрясла головой:

— Не надо… Я просто очень испугалась. Они все пьяные, грубые, безумные…

Пожилой водитель, поминутно поправляя очки, озабоченно нагибался, с разных сторон заглядывая под передок машины.

— Проблемы?

— Похоже, рулевую тягу оборвало. Здесь не сделать. На буксир возьмете?

— Извини, родной. Вызов у нас.

— Эхма! Ладно, буду тягач ждать.

— Успехов. — Я повернулся к своему автомобилю. Девчонка ухватилась за мой рукав, потянула к себе:

— Не уезжайте, пожалуйста — вдруг они вернутся? Страшно…

— Да как же, — растерялся я, — вызов ведь на руках.

— Можно тогда с вами?

Я замялся на секундочку, не зная, что скажет Люси. Та не возразила.

— Что ж, залезай.

Дженни взялась было за ящик, но, спохватившись, глянула на себя в наружное зеркало заднего вида.

— Ой, я же ужасно выгляжу!

И спряталась в машине — прихорашиваться. Процесс затянулся. От скуки я начал приставать к водителю:

— Слышь, как это вас угораздило?

— Да они на горке прямо по центру стояли. Я притормозил, посигналил, чтоб дали проехать. Видать, кто-то спьяну ручник отпустил. Ну и вот…

Ну и вот. Я и не подозревал, что жизнь моя стояла вот так же — на откосе. Нет, подумывал, конечно, но мне всегда казалось, что тормоза у меня работают хорошо. Как бы не так!

Вечерний чай с тобой вприглядку, как всегда, был чудесен. Вызов уже лежал в кармане, отпущенные на заправку двадцать минут истекли, я с сожалением встал со стула. Ты задержала меня.

— Шура, можно назначить тебе свидание?

Я не обольщался насчет свиданий, зная твой злой язычок, потому лишь кивнул:

— Как будет угодно госпоже доктору.

— Тогда приходи сюда после полуночи, когда освободишься.

Не пришел — прилетел. Такова была воля Божья, что ночь прошла на редкость спокойно, вызовами население не мучило, по одному разу только и съездили. Разговор порхал вокруг совершеннейших пустяков, а я маялся, понимая, что должен услышать что-то очень важное. Столь сильно было то ощущение, что мешало наслаждаться желанным обществом. Так долго вместе — и тревожно. И тягостно.

О чем ты думала тогда? Что для себя решала? Бог весть.

Засерел уже рассвет, потянулся, здороваясь, народ в столовую за утренним чаем. Наконец ты посмотрела в упор чуть покрасневшими после бессонной ночи глазами:

— Шура, а я ведь уезжаю.

Я так и знал. Мне не требовалось расспросов, чтобы понять: далеко и надолго. Один лишь вопрос вымолвил:

— Скоро?

— Скоро. Осенью. Ты будешь мне писать?

А вот этого я не ожидал. Качнул головой потерянно:

— Нет, извини, не смогу. Но мне будет тебя очень не хватать.

Набрал в грудь побольше воздуха и, решившись, назначил свидание. Настоящее. Первое.

— Дженни, а ты веришь в любовь?

Кивнула. Подалась ко мне в кабину через перегородку. Пухлые губы приоткрылись. Она уже готова. Протяни руку — и моя.

Нет, милая. В качестве выражения благодарности я это не приемлю. Мне для этого другое нужно.

Когда же ты поняла, что я тебе небезразличен? Случилось ли это, когда мы одновременно попытались подхватить соскальзывающий со столика медицинский ящик и я невзначай коснулся твоей груди? Меня тогда словно током дернуло, а ты, не торопясь уклониться, взглянула как-то искоса, особенно.

Или позже, когда на вечеринке у нашего общего знакомого мы уединились на кухне, приглядывая, чтобы что-то готовящееся там не подгорело, и обсуждая всякие никчемные глупости?

Или ночью того самого понедельника на «Скорой» передал я тебе свое чувство пристальным взглядом и оно, отразившись на моем лице, вернулось ко мне?

Я выбрал для встречи самое дикое и безлюдное место в округе — кусок оккупированного злющими комарами леса, куда даже местные жители забредают разве что в разгар грибной поры. Многого не ждал — лишь хотел посмотреть на тебя хоть раз без помех, не боясь, что утащат на вызов или плюхнется коллега с кружкой на свободное место, затеяв неуместный разговор. Просто посмотреть. Запомнить. Попрощаться.

Комары выгнали нас на солнцепек луга. Брошена на траву моя застиранная добела камуфляжная куртка. Лежишь, умостив лицо на руки. Пристраиваюсь рядом, несмело касаюсь прохладной кожи выше локтя, поглаживаю, постоянно ожидая, что отстранишься с возмущением. Не возражаешь, жмуришься ласково.

Осмелев, глажу уже настойчивее, обнимаю осторожно и прижимаюсь щекой к плечу, приподнимая рукав футболки. В ответ — с легким стоном:

— Ну почему мне так хорошо с тобой?

Обрыв. Под обрывом — омут. Я, не думая, — вниз головой:

— Потому что я тебя люблю.

Вздохнула, повернулась ко мне, обняла за шею и притянула к себе.

В тишине летнего луга раздался резкий щелчок отпущенного стояночного тормоза.

Патрик вновь и вновь сигналит встречному «доджу» в боевой скоропомощной раскраске. Отчаявшись привлечь внимание, разворачивает автомобиль поперек дороги.

«Додж», люто скрежеща тормозами, останавливается, едва не боднув наш борт. Бригада разъяренно сыплется наружу из открытых дверец.

— Какого?! — Увидав наши белые халаты и изрядно забросанные грязью эмблемы, сбавляют обороты.

— Извините, ребята. Не поняли, что коллег встретили. Вы ж не бело-красные, а зеленые!

Мой вездеход, ввиду его сомнительной принадлежности к медицине (чумовозка, одно слово!), никто не стал из естественного цвета хаки перекрашивать — просто намалевали кресты да надписи по бокам. И то: решили, что «Скорая помощь» на нас написать — кучеряво будет. Так и ездим — «Санитарный транспорт».

— Куда, братцы?

— Пока в сторону Центра. А там — как бог даст и диспетчер скомандует.

— Роскошно. Захватите Смайли до базы.

Девчонка открыла дверцу и потянула за собой ящик. Обожгла взглядом:

— Что, уже надоела?

— Глупышка. Мы ж не на гулянку едем — воевать. Куда тебе-то?

Плечики ее вздернулись. Гневно отвернувшись, Дженни зацокала каблучками к гостеприимно распахнутой молодцеватым врачом дверце реанимобиля.

— Счастливо, Смешинка! — крикнул я ей вслед.

Она не обернулась. Дверца мягко закрылась, фургон ходко принял с места.

Люси, сидя на капоте, закручивала колечком жесткий усик.

— С гонором девица… — протянула начальница и, сменив тон, приказала: — Так. Со смешинками и хохотунчиками всё. Закончили. Собрались. Поехали, покуда наш псих не всю еще деревню перерезал. Заводи, Патрик. С богом.