Чапурной всё хлопотал насчёт учения, и наконец ему удалось заполучить в детский дом чудесного старика — бывшего преподавателя гимназии Петра Петровича Лебедева. Ребята его сразу почему-то прозвали Филином. Наверно, за очки и чёрную крылатку, в которой он ходил и на улице и в доме.
Перед тем как начать заниматься с детьми, у Чапурного собрался совет учителей. На совете Петра Петровича выбрали председателем.
— Ну-с! — начал Пётр Петрович. — С чего же мы начнём? — Он протёр очки и оглядел собравшихся. — Учебников у вас нет? Нет. Программ нет? Нет. Как же мы будем заниматься? Чему будем учить?
— Что сами знаете, тому и учите, — отвечал Чапурной. — А учить надо.
— Совершенно верно, учить надо. Я так полагаю, — сказал Пётр Петрович, — что детей нужно знакомить с такими истинами, которые будут стоять во всех новых программах, как бы их ни передумывали. Я полагаю следующим образом: родина у нас есть? Есть. Расскажем про родину. Земной шар существует? Существует. Надо дать понятие о мире. Пушкин у нас есть? Есть. Будем читать Пушкина. Это необходимо для всех возрастов, во все времена. Я так полагаю.
— А как же о пролетарской революции? Тоже им необходимо разъяснить, как по-вашему? — спросил Чапурной.
— На их счастье, уважаемый Михаил Алексеевич, они современники революции, и, я полагаю, мы будем отвечать на все их вопросы.
Учительница музыки Мария Ивановна — «Пиковая дама» (это прозвище за ней осталось с институтских времён) — сидела всё время молча, но, когда совет кончился, разволновалась:
— А как же, господа, моего предмета не будет?
— Почему же? После классных занятий их можно занять музыкой, рассказать о русских композиторах — например, о Чайковском, — предложил кто-то.
— Играть я, конечно, могу, но рассказывать — нет. — Мария Ивановна категорически подчеркнула: — Нет, рассказывать я не буду.
— Почему же это, позвольте узнать? — спросил Пётр Петрович.
— Я не знаю, что рассказывать, а кроме того, я лучше говорю на французском языке, — ответила Мария Ивановна.
— Ну как же это, голубушка… — Пётр Петрович даже руками развёл, — как же это — по-французски? Это, пожалуй, я полагаю, ни к чему. Они по-французски не поймут.
Выручила Оксана Григорьевна:
— Я расскажу о Чайковском, а вы будете играть, Мария Ивановна.
Так и решили.
Чапурной сидел и завидовал: и всё-то они, учёные, знают! А вот он всю жизнь хотел учиться, а было невозможно. Он был рад, что ребята начнут заниматься.
Большую столовую натопить было трудно, о классах и говорить нечего — этот этаж совсем промёрз. Обедали ребята в бывшей буфетной, около кухни, в две смены, там же и занимались. В буфетной было тепло. По стенам развешаны рисунки. На окнах в баночках прорастал горох.
Чапурной редко отказывался от соблазна — заглянуть через стеклянную дверь на занятия. Подходил к двери и слушал. Ребята сидели тихо. Раздавался только голос Петра Петровича.
Высоко подняв над головой большой голубой глобус, Пётр Петрович крутил его вокруг оси и сам в то же время ходил вокруг маленького столика.
— Вот так она и вертится, — повторял он, — так и вертится…
Чёрная крылатка развевалась за его плечами, и казалось, что Пётр Петрович, держа в руках земной шар, витает в пространстве Вселенной.
— А как же мы на этой Земле держимся? — удивлялась Клавка. — Этак с неё слететь можно.
Пётр Петрович радовался вопросу и начинал объяснять ребятам, почему Клавка не улетает с Земли. Чапурной слушал объяснения Петра Петровича и понимал, что Клавка задаёт совершенно резонные вопросы.
Бывали и шумные уроки. Оксана Григорьевна знакомила ребят с творениями великого Пушкина — и весь класс читал вместе с ней «Сказку о царе Салтане». Стихи уже почти все знали наизусть, читали их в лицах.
Михаил Алексеевич во время этих уроков боялся, что на кухне будет неладно с обедом: дядя Егор торчал у стеклянных дверей буфетной, а ребята, увидев его, старались вовсю: