Ребята надели глубокие институтские калоши. В этих калошах можно было ходить даже по лужам — ничего, не промокнешь. Оксане Григорьевне тоже калоши нашлись впору.

Чапурной глядел на ребят и говорил с досадой:

— Одеть бы их надо как полагается! А то нескладные они у нас: не то дети, не то старушки божьи.

Вид у ребят был в самом деле удивительный: институтские жакеты с буфами, на головах башлыки и на каждой руке по муфточке вместо перчаток.

— Ничего, лишь бы было тепло, а вид — ерунда, — отвечала Оксана Григорьевна. — Будет время — оденем по-другому, а сейчас и так хорошо. Что поделаешь! Гулять нужно: воздух — это тоже питание.

Оксана Григорьевна шла с ребятами по парку.

— Ну-ка, остановитесь! — сказала она. — Зажмурьтесь, а носы поднимите к солнышку. Чувствуете, как греет?

Ребята, зажмурившись, подняли лица к солнцу.

И в эту тихую минутку из-за угла послышалась вдруг громкая и нестройная музыка.

На площадь вышла колонна. Впереди шёл оркестр, двое рабочих несли плакат. За ними с винтовками шагали красноармейцы: кто в пальто, кто в шинели. Были и женщины, тоже с винтовками на плечах. Ребята побежали по дороге.

— Петя! Петя! — вдруг закричала Люська.

В колонне шёл старший Люськин брат, а сбоку, еле успевая за красноармейцами, спешила Люськина тётка; в руках у неё был какой-то узелок. Наверно, собрала что-нибудь Петьке на фронт, а он не взял.

Варя тоже увидела Петю и стала ему махать рукой. Петька шёл серьёзный; поглядел на них один раз — и хватит. На плече у него, как и у других, — винтовка. Одет он в свою рабочую куртку, только на голове вместо фуражки солдатская шапка с пришитой матерчатой красной звёздочкой.

Оркестр умолк, было только слышно, как шагали красноармейцы по талой мостовой, и их шаги сливались в один большой шаг.

запел сначала один голос, потом подхватили остальные. Эта песня была суровой правдой: люди шли в бой за новую жизнь. Их не страшила опасность, они были готовы к любым испытаниям за власть Советов.

Колонна давно скрылась за поворотом, а Оксана Григорьевна ещё махала вслед ушедшим своей кумачовой косынкой.

Ребята перешли площадь и вышли на улицу, на которой теперь в особняке жила Варина бабушка. Здесь, как и на других улицах Москвы, было пустынно, редко встречались прохожие. Ржавые трамвайные рельсы на мостовой были покрыты глубокими лужами. Стены домов — в пятнах копоти от печных труб, которые торчат прямо из форточек. Кажется, взять бы кисть да помыть, покрасить всё заново, чтобы было на что порадоваться весеннему солнцу.

Ребят нагнала Люськина тётка. Она шла прямо по лужам, размахивая узелком, который так и не взял Петька на фронт.

— Ну вот, ещё одного проводила! — сказала она Оксане Григорьевне.

Оксана Григорьевна уже знала её: вместе с бабушкой Люськина тётка приходила в детский дом помогать шить и чинить.

— Это ваш старший? — спросила тётку Оксана Григорьевна.

— Старшая была племянница — царство ей небесное, хорошая была девка! А Петька за ней, второй… Ещё Витька да вот Люська. — Тётка разыскала глазами среди ребят Люську и крикнула: — Застегнись! Идёт — душа нараспашку. Застудишься.

Люська поскорее застегнула пальто. А тётка продолжала говорить громко, будто кричала на кого-то:

— Всё воюем. Богатые — племя злое, так бы они всех нас и придушили! Грозят за дом, в который нас поместили! Вы что думаете! Да-да… Недавно мою я лестницу, гляжу, входит женщина. Я спрашиваю: «Вам кого?» Она молчит, а сама глазами всё зырк, зырк, а потом на меня: «Что это ты водой на паркет брызгаешь? Приедут хозяева — отвечать придётся». — «Какие это хозяева вернутся?» — я её спрашиваю. Такое меня, дорогая барышня, зло взяло! Я говорю: «И вспоминать не желаю про этих хозяев!» Она — к двери. Я — за ней. Ушла, а где-нибудь притаилась — следит, как мы в ихнем доме живём. Ждёт, когда им возвращать его будут обратно. Только хоть я тёмная и неграмотная, а думаю — не будет этого! Не за то кровь люди проливают! — Тётка остановилась около особняка. — Ну, я пришла, — сказала она. — А вам счастливо дойти.

Тётка хлопнула тяжёлой дверью, поднялась по широкой мраморной лестнице к себе в комнату и на весь дом заголосила:

— На кого ты меня покинул, Петенька!

Оксана Григорьевна с ребятами пошла дальше.

— Это кто же, сама буржуйка приходила или кого присылала? — спросил Наливайко.

— Может быть, и сама, — сказала Оксана Григорьевна. — Из домов-то их выгнали, а из России нет. Многие ещё остались, спрятались.

— А где они теперь живут? — спросила Варя.

— Где живут? А где придётся, кто где сумеет.

— Их всех надо переловить, на всей земле, до одного, тогда и война кончится! — сказал Наливайко.