У Михаила Алексеевича с его помощниками установились настоящие дружеские отношения. Люди подобрались такие, которые не «служили», а жили с детьми и не считали своего времени, работали с душой.
Но, как и во всяком деле, были свои трудности. Вот, например, сегодня привезли продукты. Дядя Егор открыл большую бочку с кислой капустой:
— Будем варить щи.
Капуста ему понравилась. Немного пересоленная, но ничего, можно вымочить. Но, поглядев на замороженных птичек в серо-коричневых пёрышках, дядя Егор помрачнел.
— А это что? — спросил он.
— Как видишь… — Чапурной стал рыться в накладных, по которым получал продукты: — Рябчики.
— Рябчики? — переспросил дядя Егор. — Что с ними делать?
— Ну, это тебе лучше знать! — Чапурной решил, что лучше поскорее уйти, а то добром этот разговор не кончится.
Дядя Егор таскал продукты в кладовую. Мальчишки подошли было помочь катить бочку, но дядя Егор крикнул:
— Разойдись! — и укатил бочку сам.
Дядю Егора Чапурной называл «Основание нашей жизни». Повару приходилось сочинять обеды и ужины. Иногда неизвестно откуда в детский дом завозили гусей, масло. Но наступали времена, когда, кроме ржи или чечевицы, из которых он варил супы, делал запеканки, каши и даже кисели, ничего не было.
Искусство дяди Егора заключалось в том, что он умел приготовить и с таким восторгом подать ржаной суп, что, казалось, нет ничего вкуснее на свете.
Чапурной доверял дяде Егору и был вполне спокоен — ребят он накормит. Но, если ржаные или чечевичные дни наступали надолго, дядя Егор начинал «рассуждать». Он приходил к Чапурному, садился и молчал.
— Ну? — спрашивал Чапурной. — Что скажешь?
Дядя Егор закуривал и продолжал молчать.
Михаил Алексеевич знал, что вслед за этим последует рассуждение.
— Я так рассуждаю, — начинал дядя Егор, — что необходимо расцветить меню.
— Да чем, чем? Нет ничего на базе.
— А если пошукать?
— Да был я: нет, говорят, ничего. Может, ты сам сходишь? — предлагал Чапурной.
— Пиши, — говорил дядя Егор.
И Чапурной писал на базу записку: «Убедительно прошу для детского дома…»
Дядя Егор переворачивал вверх дном продуктовую базу и пустой не возвращался. Он брал всё, что ему попадалось: забракованную, перемешанную крупу, соль пополам с сахаром, отстой постного масла; один раз ему посчастливилось — он приволок мешок сухой малины. Вот был пир!
После походов дяди Егора на Чапурного поступала жалоба в райсовет:
«Если Чапурной будет присылать на базу повара, пусть заведует базой сам…»
Действительно, малину нужно было отправить в больницу, а не в детский дом. Это правильно, но, к сожалению, вернуть её уже было невозможно.
И вот теперь Чапурной привёз вместо обещанного и долгожданного мяса — рябчиков. Чапурной видел, что дядя Егор недоволен, но что он намерен делать с рябчиками, спрашивать не стал. Только вечером, когда дядя Егор принёс ему ключи от кладовой, он спросил:
— Ну, что будем делать завтра?
— Завтра? — ответил дядя Егор. — Будем варить щи из рябчиков.
И при этом так поглядел на Чапурного, что тот еле удержался от смеха. Сердит был Егор.
— Только ты не серчай, — сказал Михаил Алексеевич. — Помнишь, ты обещал пирог испечь?
— Какой пирог?
— Какого царь не ел.
— Ну? — Дядя Егор не понимал, куда это Чапурной клонит. — При чём здесь пирог?
— Ну, так пирога не надо.
— А что?
— «Что! Что!» Щей-то с рябчиками царь тоже не ел. Вот, брат, штука какая!
— Тьфу ты! — Дядя Егор сплюнул. — Пропади ты со своими рябчиками! Дай закурить!
И, свернув козью ножку себе и Михаилу Алексеевичу, дядя Егор сел на своё обычное место — на табурет у стола.
— Я рассуждаю так, — сказал он. — Белых надо бить беспременно скорей. Тогда во всём будет облегчение. Тогда и с провиантом будет легче, а сейчас где его взять? Одним словом, воевать надо.
— Совершенно верно, — подтвердил Михаил Алексеевич. — Революция, брат, дело трудное, на готовенькое рассчитывать нельзя. Понимать надо. А сердце на мне тоже срывать нечего. А ты как начнёшь, начнёшь, так не знаешь, куда бежать… Мне тоже нелегко. Труднее, чем с рябчиками.
— Я понимаю, — согласился дядя Егор, — но рассуждаю так…
И рассуждали они обычно до поздней ночи, а иногда и до рассвета.