Барина бабушка шла из очереди, опираясь на палочку, еле передвигая отёкшие, усталые ноги. Перейти фабричную уличку было не так легко — вся она была перерыта, а через канавы были перекинуты доски.

Уличку разрыла рабочая бригада, чтобы проверить электрический кабель. Прошёл слух, что скоро дадут ток и тогда начнёт работать фабрика. Надо было заранее всё поглядеть своими глазами, проверить своими руками. Работой руководил старый рабочий, большевик Потапов. Ему поручили это важное дело. Только бригада у него была маломощная: старый да малый.

Бабушка остановилась передохнуть и поглядеть, чего они тут копают. Сырая, тяжёлая глина липла к лопатам, работать было трудно. Потапов намечал, где нужно рыть. Он ломом выворачивал камни из мостовой, а уж вслед за ним начинали копать лопатами.

«Нелегко ему в семьдесят лет камни-то ворочать», — подумала бабушка.

Потапыч — так все звали Потапова — увидел бабушку. Она ему поклонилась.

— Может, когда подсохнет, легче копать-то будет? Ишь, ещё сырость какая, — сказала бабушка и поглядела в канаву, в которой стояла жёлтая, глинистая вода.

— Легче-то оно легче, да нам ждать некогда.

Потапыч всадил лом в глину, снял картуз и достал из него обрывок бумаги, потом, пошарив в кармане, высыпал на ладонь щепоть какого-то крошева.

— Надобно покурить, — сказал он.

Его помощники тоже перестали работать и стали смотреть: наберёт он на цигарку или нет?

Всем хотелось курить.

— Что это у тебя? — спросила бабушка.

— Турецкий табак, — ответил Потапыч. — Высший сорт.

— Вижу, что высший. — Бабушка вынула из кошёлки пачку махорки и протянула её Потапычу: — На́, бери. Я некурящая, а больному моему вредно. Бери!

— Может, ты её на хлеб менять будешь? — спросил Потапыч и опустил руку, которую уже было протянул.

— Не умею я менять. Да сколько за неё сменяешь! Бери! — сказала бабушка.

Потапыч взял махорку, скрутил четыре цигарки, и бригада задымила.

— Ты, Аполлоновна, как угадала. Курево — это великое дело.

Потапыч затянулся и зажмурился от удовольствия.

— Ты не очень-то затягивайся, — сказала бабушка. — Как бы не замутило тебя. Небось не евши?

— Мы помаленьку… Ну, ребята, — крикнул Потапыч, — кончай перекур!

И рабочие, пригасив цигарки, снова стали откидывать лопатами тяжёлую глину. А бабушка, опираясь на палку, осторожно, чтобы не поскользнуться, пошла домой.

Дома около дверей комнаты её ждали Варя и Клавка.

— Бабушка, а мы тебя ждём! — сказала Варя и уткнулась носом в бабушкин платок.

— Вижу, что ждёте. А почему в комнату не пошли?

— Там Гриша спит, а у нас дело.

— Ну, какое? — Бабушка поставила пустую кошёлку на пол и села на табуретку. — Какое дело?

— У нас будет представление — настоящее, как в театре. Клавка — жар-птица, а я — царевна. — Варя спешила рассказать, какой у них будет спектакль, но дело было не в этом. — У тебя, бабушка, в сундуке есть кисея. Я буду царевна и в кисее будет очень красиво. — Варя даже руками развела. — Вот как будет — смотри!

Бабушка посмотрела на закрытую дверь и тихо сказала:

— Нет у меня, царевна, кисеи.

— Есть, — сказала Варя, — я видела. Мы не разорвём, бабушка! Мы её принесём, как кончится представление.

— Да нет её, говорю тебе. Я её на картошку сменяла. Гришу-то мне чем кормить? — Бабушка говорила шёпотом и всё поглядывала на дверь. — Плохой ещё Гриша-то…

Варя притихла. А Клавка сказала:

— Ну и правильно, на кой она, кисея! Мы тебе лучше корону из бумаги склеим.

За дверью закашлял Гриша.

— Мы, бабушка, побежим, — заторопилась Варя. — Нас Оксана Григорьевна на одну минуточку отпустила. А ты обязательно приходи смотреть. Знаешь, как будет интересно!

Варя поцеловала бабушку, и они с Клавкой убежали.

Бабушка и не заметила, как Клавка успела сунуть в пустую кошёлку кулёчек с холодной варёной чечевицей.