Про Клавкину жизнь рассказывать грустно. Жила она прежде с матерью в фабричных казармах, в семейной спальне. У них была кровать, на которой они спали, и сундук, на котором они ели. Почти у всех жильцов были углы, загороженные занавесками; у них с матерью и такого угла не было.
Клавкина мать работала в красильном цехе. От неё всегда пахло щёлочью и чем-то кислым. Она была слаба здоровьем и всё жаловалась, что угорала на работе. Соседка по койке советовала ей:
«А ты стопочку выпей — захочешь поесть. Поешь и покрепчаешь».
Появилась стопочка, но мать здоровей не стала. После стопочки она лежала совсем пластом и с трудом поднималась, когда гудел гудок на смену.
Варить они не варили, всё всухомятку — хлеб, селёдка. Когда мать спала, Клавка надевала её башмаки и выходила во двор. Дальше двора Клавка не ходила.
Однажды утром мать не поднялась ни с первым, ни со вторым гудком. Приехала санитарная карета, и мать увезли в больницу. Кровать и сундук облили чем-то пахучим. В сундуке, когда его открыли, ничего не было.
У Клавки началась тяжёлая жизнь. Ела то, что дадут, сама не просила. Если мальчишки во дворе били, — давала сдачи: жаловаться ей было некому.
Что стало бы с Клавкой, — неизвестно, если бы с осени жизнь не переменилась. В октябре забрали фабрику рабочие, и хозяйский дом перешёл в их руки. В барский дом перевели из казармы семейных. В казармах остались только бездетные.
Взяла бы и Клавку какая-нибудь семья, да голод связал всех по рукам и ногам. Как взять ребёнка, когда нечем его кормить? И стали работницы хлопотать, чтобы Клавку устроить в детский дом.
Нехозяйственная была Клавкина мать. Собрали девчонку всей казармой: кто дал платьишко, кто чулки, кто рубашку — и отправили.
И всё-таки осталась у Клавки от матери память — ложка деревянная, на рыбу похожая, с ручкой, как рыбий хвост. Она с этой ложкой ходила чужие щи есть. Так и кричали:
«Клавка, иди со своей ложкой щи хлебать!»
Эту ложку она взяла с собой в детский дом: «Ну как дадут есть, а есть нечем!»
Лежала ложка у Клавки в тумбочке. Она иногда глядела на неё и опять прятала, но показывать — никому не показывала…
— Варя, — сказала однажды Клавка, — я тебе хочу что сказать. У меня вот есть одна вещь, возьми её себе.
— Зачем мне ложка… какая-то облезлая? — удивилась Варя.
— Это краска на ней была, — сказала Клавка.
— Да на что она мне? Что я с ней буду делать? Ты её зачем бережёшь? Откуда ты её взяла?
Клавка посмотрела на ложку и вспомнила, как одна, без матери, этой ложкой ела и как её завёртывала в платок и играла, будто куклой.
— Возьми, — сказала Клавка, — а то я обижусь.
И она спокойно, как будто бы не о себе, рассказала Варе про свою жизнь.
— А я и не рассмотрела, — сказала Варя, — что ложка на рыбку похожа. Видишь, плавничок… ещё жёлтенький. Совсем золотая рыбка. Пусть, если хочешь, она у меня поживёт.
— Нет уж, бери насовсем, — сказала Клавка. — Только не думай, что я тебе её за куклу даю. А знаешь зачем? Чтобы дружить на вечную жизнь.