Утром Чапурной сказал ребятам:
— У нас перед праздником новость — приехал с фронта Василий Жилин, ваш товарищ.
Не сказал: «который убежал», а сказал: «ваш товарищ».
Варя даже не узнала Ваську. Он показался ей большим и был очень чудной, стриженый. Раньше у Васьки были волосы мелкими-мелкими колечками, как у барашка.
— Какой ты! — сказала Варя.
— Это я после госпиталя, — ответил Васька. — У меня даже ноги не ходили… А где Санька? — Ваське хотелось поскорее его увидеть. — Интересно, какой стал… Дядя Миша говорил, что толстый…
Вася и Варя побежали искать Саньку. Гертруда Антоновна увела ребят играть на солнышко, в парк.
— Может быть, они вон на той горке? — сказала Варя.
И они побежали к горке.
В большой куче песка была вырыта берлога. Это медвежий дом. Из берлоги на четвереньках вылез медведь в тёплом зелёном пиджаке и вязаной шапке.
— Санька! Вот он, Санька! А мы его ищем! — закричала Варя.
Санька посмотрел на Варю весёлыми серыми глазами и закричал:
— Я тебя съем, р-ррррр!
— «Съем, съем»! Ты смотри, кто это, — сказала Варя.
Санька обернулся и увидел Ваську. Он бросил совочек, который держал в руках, и пошёл к нему вперевалочку на крепких ножках.
Васька хотел поднять Саньку на руки, но не смог:
— Ух ты, тяжёлый какой! Это на тебе много всякой одёжи, — сказал Васька.
Варя отряхнула с Санькиного пиджака песок и спросила:
— Ну, узнал?
Санька молчал и сопел. Ваську-то он узнал, но ему было некогда: нужно было лезть обратно в берлогу.
— Ну играй, играй, — сказала Варя. — Пусти его. Видишь какой!
— Тяжёлый стал, — сказал Васька. — Теперь расти будет.
Они сели с Варей на тёплую скамеечку.
— Что же ты убежал и письма не написал, — спросила Варя.
— Как же я пошлю письмо — с вороной, что ли? Чудна́я ты, Варька!
— Почему чудна́я? Папа писал с фронта письма, и ничего особенного.
— Папа — это другое дело. А тут и ящиков-то почтовых не было.
Почтовые ящики-то Ваське, наверно, встречались, да только он их не видел, потому что, по совести говоря, ни про какие письма и не думал.
К скамейке подошли ребята. Васька отвечал на расспросы, рассказывал, конечно, про отряд; про себя ему рассказывать было нечего.
Наливайко сказал:
— Надо воевать идти.
— Вот тебя там и дожидаются! — ответил Васька.
— А ты-то? Тебе можно?
— Я-то?
— Ты-то.
И Васька, собрав всё своё мужество, сказал:
— И я там был вроде ни к чему. Если бы и не заболел, всё равно назад надо было отправляться. Там война, а я что?
— На войне-то страшно, — сказала Клавка. Она с любопытством разглядывала Ваську: «Молодец, сбегал на фронт, поглядел». Она так подумала, а спросила совсем другое: — А может, ты испугался и стал обратно проситься? Вот тебя и привезли.
Васька даже подскочил. Как «испугался»! Ишь ты, какая злая, рыжая. Он даже не нашёлся что ответить, а только сказал:
— Вот я тебе сейчас дам! «Испугался»!
Но Клавка соскочила со скамейки и, отбежав, крикнула:
— Тронь только — сдачи получишь!
— Клавка! — закричала Варя. — Чего ты лезешь! Ну её, не обращай внимания. Скажи, а ты сам стрелял?
Васька не мог успокоиться:
— «Испугался»!.. Сбегала бы сама, если такая храбрая… Не стрелял я сам.
— Давай дальше рассказывай, — сказал Наливайко, — а я ей накладу, если опять полезет.
— Подумаешь, и спросить нельзя! — сказала Клавка.
Ей хотелось послушать, что будет рассказывать Васька. Она не стала больше к нему приставать и снова уселась на скамейку вместе с ребятами. Обижать ей этого мальчишку не хотелось — Варин сосед. И Варя говорила — хороший мальчишка. Они с ним дружили, даже когда были маленькие.
— А ты белых видел? — спросила Варя Ваську.
— Белых? Белых я видел, — сказал Васька. И рассказал ребятам про дедушку, который хотел ему, подшить дырявые валенки, как над этим дедушкой издевались. — У него все сыновья в Красной Армии. Хороший дед!
Про дедушку ребята слушали молча. А когда Васька стал рассказывать, как советский отряд оцепил белых и дал им жару, Наливайко не выдержал и стал хлопать Ваську по плечу, будто это он один всех победил.
— Ты молодец, молодец! — кричал Наливайко.
— Да что ты меня-то хлопаешь, я-то при чём? — удивился Васька.