В 2001 году я писал книгу о нашем путешествии в Антарктиду на яхте «Урания-2». В том же году мы затеяли большую реконструкцию «Урании», стоявшей теперь под навесом в моем огороде. Сам дом мой, в тот период еще мало приспособленный для жилья, немым укором просил о продолжении строительства, которое я прервал на год, пока ходил в Антарктиду. Работа по зарабатыванию денег на стройке в трескучие морозы 2001 года также отнимала много времени и сил. Со всех сторон в этот период надо мной нависали незаконченные жизненно важные дела. Но главное, чем я по-настоящему жил в этот период, было другое.

Вот две записи в моем дневнике, которые характеризуют год 2001: «В этот год, где бы я ни находился и чем бы ни занимался, я постоянно думаю о Северном Полюсе, постоянно примериваюсь к нему». И еще: «Читая в последний год большое количество литературы по Арктике и особенно описание Чуковым своих попыток дойти до Полюса, я разрываюсь между двумя крайностями — страхом перед этим нагромождением ледовой стихии, которая ждет тебя, чтобы тебя поглотить, и заранее появившейся горечью: неужели Северный Полюс никогда уже не станет частью моей судьбы?».

В пятьдесят лет свои физические кондиции я оценивал на уровне сорокалетнего. Так почему же возникают сомнения?! У меня нет одышки, которая есть даже у моих младших по возрасту друзей, мое существо продолжает стремиться к спорту, что почти начисто отбито к сорока годам почти у всего мужского населения. Как бы то ни было, нужно было жестко тренироваться, чтобы тело стало безотказным механизмом. Раз в два дня я пробегал на лыжах свой восемнадцатикилометровый круг, а в конце марта поехал на Полярный Урал, где десять дней в одиночестве таскал по тундре нарты.

Нужно было начинать активную компанию по подготовке к Полюсу, но у меня не было даже напарника. Мои друзья стали совершенно непригодными для перетаскивания стодвадцатикилограммовых саней через торосы дрейфующих льдов. Большинство из них как-то незаметно покинули арену походных поединков и воинствующего единения с Природой. Перебирая кандидатуры друзей-туристов и просто знакомых, я понял, что мой напарник должен обладать двумя свойствами: турист с хорошим опытом верхних зимних походов и человек, которому автономное путешествие к Северному Полюсу было необходимо в той же степени, что и мне. Я составил список своих знакомых, кто в какой-то мере подходил под эти критерии, и даже начал крупномасштабный обзвон и встречи, но те, кто проходил первый тест, на втором обычно буксовали. Мой «избранник» жил где-то рядом, но где он и кто, этого я не знал.

Тогда, в своем желании быстрее определиться в этом вопросе, я пошел на авантюру. Я поехал на Большую Коммунистическую, в родной Московский городской клуб туристов, в котором перед каждым походом защищал маршрут, и дал платное объявление: «ИЩУ ПОПУТЧИКА В АВТОНОМНЫЙ ЛЫЖНЫЙ ПЕРЕХОД К СЕВЕРНОМУ ПОЛЮСУ».

С точки зрения правил, существующих в туристических кругах, такое объявление было крайне несерьезно и, наверное, проигрывало сразу же по прочтении. По объявлению можно было найти жену или мужа, но отыскать компаньона в путешествие на Северный Полюс было гораздо сложнее. В его появление слабо верилось даже мне, к тому времени уже порядочно истерзанному нетерпением. Такие люди могли появиться в результате некоторого количества трудных совместных походов, так мне казалось до этого года. Для серьезного туристического народа подобное объявление было столь же странным, как если бы я на улице хватал за рукав первого встречного и уговаривал его идти со мною на Полюс. Понимая это, я не подписался под текстом, а оставил номер своего мобильного телефона. Но, ставя себя на место человека, только что прочитавшего мое обращение, я надеялся на естественный интерес, зная железно, что люди, томящиеся неисполненным Полюсом, в туристических кругах существуют.

Я ожидал шквала звонков, но проходили часы и дни, а телефон молчал. Я ехал в клуб, в уверенности, что объявление потерялось, но видел его на том же месте под стеклом. Через какое-то время я перестал понимать, что же произошло в нашем огромном, всегда наполненном страстями мире экстремального туризма, когда однажды в половине первого ночи раздался звонок.

Через пару дней я встретился с бородатым человеком, которого звали Антон. Ему было чуть больше сорока — возраст, на мой взгляд, наиболее подходящий для подобных предприятий. Он имел за плечами штук пятнадцать зимних шестерок, причем арктических. Под одеждой угадывалось тренированное тело, я бы сказал — машина. Отрадно было то, что Антон, как мне казалось, легко принял мои полюсные наработки. 27 марта мы вдвоем поехали в Воркуту, и из двух недель, проведенных в движении по долинам и перевалам Полярного Урала, мне хватило первых трех дней, чтобы понять, насколько я ошибся: я еле выжил оставшиеся дни в обществе Антона. В последний день, перед выходом в населенный пункт, мы встретились с двумя туристами из Питера, так же, как и мы, заканчивавшими поход. Их звали Дима и Слава. Мы прошли вместе с ними почти целый день — плотный апрельский фирн позволял нам ехать рядом и разговаривать. Мы катили вниз по долине Большой Пайпудыны, причем, так уж получилось, что я шел рядом со Славой. После этого мы вместе ехали в поезде и почти двое суток провели в разговорах, нетрудно догадаться о чем. Я чувствовал флюиды, исходящие от Славы, когда мы говорили на главную тему. Я вывалил на Славкину голову свои планы относительно Полюса и наблюдал, как он справляется с этой информацией. Мне было знакомо его состояние, так было в начале моего пути, когда несколько как бы случайных встреч с асами позволили мне сделать несколько рывков в своем туризме. После таких встреч скорость продвижения к цели была сверхзвуковой. Антон и Дима не принимали участия в наших разговорах, да нам это было и не нужно. Мы со Славкой, казалось, понимали друг друга с полуслова, как будто уже давно вместе вынашивали идею Полюса. Я всегда хотел, а последние годы просто мечтал, чтобы мои профессиональные отношения с новыми друзьями непременно переросли в крепкую дружбу, как было, например, у моего отца. Я мечтал о том, что северный простор будет пронизан единением. При тяжелой работе и физических страданиях, ожидавших нас на трассе к Полюсу, это было просто необходимо моему романтизму.

По возвращению в Москву я почувствовал, что Полюс «пошел». Прислушиваясь к собственным флюидам, наблюдая борьбу желания с ощущением опасности, я понял, что уже дал себе «добро» на Полюс. Несмотря на груду нерешенных и просто неподъемных дел, появились уверенность и спокойствие, от этого захватывало дух, а по утрам бил мандраж, до того момента, когда в ванной комнате я окатывал себя холодной водой. Вопрос с напарником отошел на второй план, я решал другие проблемы. Антон, будто чувствуя мои настроения, несколько раз приезжал, как я понимал, на разговор, но я был не готов предлагать, я просто не видел вариантов продолжения наших отношений, и он уезжал ни с чем. Во время его июльского приезда мы оба откровенно высказали все накопившееся. Характерной чертой этого разговора была то, что мы говорили друг другу неприятные вещи незлобно и даже с некоторым любопытством, ожидая реакции. А реакция была спокойной, мы перегорели в своих претензиях друг к другу на фоне усилившегося притяжения Полюса. И, казалось бы, путь наверх был открыт. Казалось, что проблема решена. И мы, как дети, пообещали больше не драться. На этой встрече договорились, что мы пойдем втроем (третий — Славка). Вообще-то люди с бородой, и особенно с усами, всегда вызывали во мне некоторую подозрительность. Жизнь, как правило, подтверждала это, правда, за редким исключением. А если в добавление к этому усатый не любил баню, характеристика усугублялась. С Антоном я умудрился дважды наступить на эти грабли — я так хотел на Полюс, что его борода ни о чем мне не сказала. А когда после похода в поселке Полярный Урал мы дорвались до парилки, он там откровенно заскучал и через двадцать минут после начала уже вытирался.

Люда всю нашу совместную жизнь мечтала видеть меня в костюме и примерно через каждые полгода делала попытки вытащить меня в престижный магазин верхней одежды. Я бы так и проходил всю оставшуюся жизнь в джинсах и свитере, если бы не крупная спонсорская кампания по добыванию средств для экспедиции. На этот раз я уступил легко, костюм был куплен без возражений с моей стороны, но истинные причины моей уступки Люде я, конечно, не открыл.

Так или иначе, пора было выходить на фирму, работающую по обслуживанию полюсных экспедиций. В начале 90-х Хатанга, как и вся российская глубинка, продолжала жить по старым, чистым как снег северным законам. Бизнес робко ступал на спрессованный северными ветрами твердый фирн, и в его первых шагах, чисто по-русски, было больше альтруизма, чем жажды наживы. Это открыло путь в Арктику тем, кто в тот момент был к ней ближе, — группам Чукова, «Метелицы», Федору. Но так не могло долго продолжаться с «Окном в Арктику», и после евроремонта его быстро заменили на пластиковое. К началу нового века вертолетная заброска на мыс Арктический стоила около двадцати тысяч долларов. В это время на полюсном направлении работали туристические фирмы Орлова, Боярского, Малахова, несколько русских, помельче, и француз Бернар. Самые первые консультации с Сергеем Инсаровым огорчили меня; цифры, которые он назвал, не лезли ни в какие ворота. Я прогнал их через Бориса Лебедева — заместителя начальника Таймырского заповедника, охотоведа, жившего в Хатанге, и получил ответ: «Такие цены возможны, но зачем платить так много?». Мало того, Боря предложил уйти под крыло Бернара и азартно взялся устраивать наши дела. Последовал обмен рекомендательными письмами, причем я благодарен Боре, что он бился за нас, почти нас не зная. Была еще одна важная деталь этой цепочки: Борю уважал француз, найдя в нем некоторую точку опоры для своих дел на русском севере, поэтому его просьбы прошли на ура. Хотя курировать автономное прохождение двух русских до Северного Полюса было так же рискованно для Бернара, как и само прохождение для его участников. Дело кончилось тем, что в конце октября, после некоторых безуспешных попыток поймать в полете пролетающего из Парижа в Красноярск Бернара, мы все-таки получили в Москве двухчасовую беседу. Бернар был лет сорока пяти — пятидесяти, внешне несколько одутловатый, совсем не похожий на француза, но, как только мы сели за стол переговоров, все встало на свои места. Я озадачил его единственным приемлемым для нас вариантом — мы забрасываемся второй группой (в одном вертолете) — и попросил его назвать цену. Ответ ошеломил нас с Антоном. Сумма, произнесенная Бернаром, была примерно в два раза меньше, чем мы ожидали услышать. К этому моменту в планах на весну 2003 года у Бернара уже была финская группа, и он вел переговоры с группой англичан. Наша встреча проходила в центре Москвы, на квартире переводчика Бернара — Валерия. Фортуна нам улыбалась. Мы поговорили о снаряжении, средствах связи — Бернар явно хотел нас прощупать. Нам даже приятно было отвечать на его простые вопросы, касающиеся нашего опыта и подготовленности, это был наш предмет, в котором мы с Антоном чувствовали себя как рыбы в воде. Бернар спросил, будем ли мы отапливаться, и этот вопрос вызвал у нас удивление. В классической советской школе туризма, в сложных походах отапливать палатку примусом всегда было признаком дурного тона. Бензин брали только для приготовления пищи и при этом накрывали примус и автоклав несгораемой накидкой, что существенно экономило горючее, но, правда, не поднимало температуру в палатке. Бернар сказал, что народ обычно «ломается» в течение первых трех недель. Если этого не происходит в эти сроки, то двадцать процентов из уцелевших, как правило, доходят. Но эвакуация в начале пути (до 85° широты) самая дорогая, так как идет непосредственно из Хатанги. Если «прихватит» позже, спасать будут с временного ледового аэродрома «Барнео», который разворачивается каждый год во второй половине апреля примерно на 89-й широте. Бернар брался за организацию нашей заброски на мыс Арктический, за телефонное отслеживание нашего движения к Полюсу и снятие с Полюса вертолетом. Кроме денег на заброску и снятие нас с Полюса мы должны были найти порядка тридцати тысяч долларов или страховку на эту сумму для покрытия авиарасходов в случае спасательных работ и непредвиденной эвакуации с маршрута. После разговора с Бернаром из «тяжелых» для нас остался лишь один вопрос — эти тридцать тысяч.

7 ноября мы собрались у меня дома в Пушкине полным составом, где обсудили все вопросы и расписали, кто за что отвечает. На меня легла организация экспедиции, на Антона — групповое снаряжение. Всех троих придавила обязанность найти деньги.

Судя по опыту наших предшественников, на подготовку такой экспедиции нужно два года. До вылета в Хатангу нам оставалось примерно четыре месяца. Учитывая некоторые наши наработки, наше проникновение в проблему и опыт, сроки не пугали. Работала инерция последних месяцев, незаметно для себя мы уже ушли туда, откуда был только один выход — через подготовку и Полюс.

Глава пушкинской администрации Олег Копылов коротко сказал: «Поможем» и быстро переключился с денежной темы на существо вопроса: «Что же вас все-таки толкает туда? Вот Федя Конюхов, вытаскивают его из лодки, ведут под руки, а он еле живой!». Мне всегда трудно было отвечать на подобные вопросы. Каждый раз обещаю себе придумать ответ раз и навсегда. Но, как всегда, ленюсь, и теперь приходится мучиться. Что толкает? «Проходить пространство. Океан это или тундра, все равно. Но пересечь». Такие ответы всегда оставались неубедительными для людей, а слова о том, что вид чистого горизонта в море или испещренный черточками торосов горизонт Северного Ледовитого океана заставляют меня дрожать всем телом, были для нормального человека непонятными вдвойне.

В банке «Пушкино» на развороте своей книги я пожелал управляющему на пару недель оставить свое кресло и встать за штурвал яхты, пересекающей Океан. Судя по тому, что через некоторое время мне позвонили и сообщили о поддержке нашей экспедиции, этот человек был готов в будущем совершить этот «компрометирующий» для себя поступок.

Но, несмотря на некоторые успехи, денег явно не хватало, а самый главный вопрос — страховка на эвакуацию — не решался. Как-то слушая по телефону Валерия — переводчика Бернара, я был удивлен, с какой легкостью он называет огромные суммы, реально существующие в туристической практике. Он рассказывал мне о необыкновенных похождениях обыкновенных туристов из США в лабиринтах страховых компаний, которые легко страховали свою жизнь на миллионы долларов. От Валерия я получил телефон «Русского Страхового Центра» и, задержав дыхание на первом слове, пока писал его полное название, поехал туда. В тот момент слово «русский» для меня зазвучало так, будто этим центром управлял мой отец. Я не знаю, что произошло в этом мире, но предчувствия не подвели меня, и мне дали понять, что получить страховку у меня больше шансов, чем не получить. Можно себе представить, что в солидную страховую компанию приходит с улицы субъект и говорит, что он собрался на Северный Полюс и дойдет туда, если ему дадут страховку примерно на тридцать тысяч долларов. Что получит от этого сама компания — еще вопрос, а вот если клиенту вдруг надоест морозиться и он захочет вернуться домой, не дойдя до Полюса, — за это нужно будет расплачиваться самой страховой компании. Я выдержал целую серию переговоров, с каждым разом чувствуя незримую силу, набираемую нашими отношениями. В конечном итоге заместитель Председателя Правления Андрей Сеченов сказал мне, что наши шансы дойти до Северного Полюса они оценивают всего в сорок процентов, но, тем не менее, дадут нам такую страховку. На что он рассчитывал, я до сих пор понять не могу. Наверное, что-то проснулось на Руси, заставило ее заглянуть в глубь себя. Но нами уже управляла появившееся за несколько встреч сопричастность к общему делу, на наших глазах переросшая в национальную родственность. Перед самой отправкой в экспедицию Председатель Правления «Русского Страхового Центра» Дмитрий Извеков подписал мне книгу «Пятьсот лет на службе России» — об истории своего дворянского рода Извековых. Что тут говорить! Человека, который в силу своей профессии обеспечивает страховую защиту отечественных предприятий оборонно-промышленного комплекса и авиационно-космической отрасли России, я бы с удовольствием пригласил в экспедицию на Северный Полюс. Но пока пришлось ограничиться флагом компании. Я пообещал, что, как только цель будет достигнута, мы развернем флаг «Русского Страхового Центра», олицетворяющего силу духа русских людей — сотрудников РСЦ.

Я заказал палатку Смычковичу, вспомнив о том, что он шил «палатки Амундсена», привычной нам пирамидальной формы, которые мы спокойно ставили в любую пургу. Но, видимо, современная эволюция увела эту конструкцию от надежности к комфорту. Я не знаю, что повлияло на Смычковича, скорее всего дух его прошлых экстремальных предпочтений к этому времени был уже сильно разбавлен цивилизованным обслуживанием иностранных туристов. Я это знал, но почему-то не учел. Сшитая палатка оказалась без дна, что было, несомненно, слабым местом в момент самой установки на ветру и вдобавок заставляло бы нас тащить с собой лопату для снега, а это еще восемьсот граммов. Крутой американский телескопический каркас все-таки не внушал доверия и замялся при первой же пробной установке в моем огороде. Мы отложили эту палатку в сторону и взяли Славкину «полубочку», что было несколько убого, но более надежно.

Экспедиция находилась под воздействием множества чужеродных факторов, не зависевших от нас. Узловые телефонные звонки и встречи держали меня в напряжении тревожного предчувствия на протяжении последних дней. Неопределенность по финансам, срокам, подготовке снаряжения не прошла бесследно, и к концу января я потерял шесть килограммов. По субботам, разглядывая меня в бане, Людмила начинала причитать: «Ну куда ты собрался? Ты посмотри на себя: на кого ты стал похож?! Один нос торчит». Насчет «только носа» я мог бы поспорить, но что-то действительно нужно было делать…

За неделю до вылета в Хатангу ко мне приехал Антон и объявил, что он не идет на Полюс — его жена подала на развод, и суд должен состояться в начале марта, когда мы должны будем, сбросив все мирские проблемы и выпучив глаза, тащить нарты в сторону Полюса. Антон очень хотел на Полюс, но еще больше в данный момент он хотел не отдать часть дома своей бывшей жене. Я был просто раздавлен этим известием. Мы сидели за кухонным столом друг против друга, и я, как попугай, повторял одну-единственную фразу: «Антон, пойдем на Полюс», и глядел на него взглядом голодной собаки, выпрашивающей кусок мяса. У меня в этот момент гостил мой друг Артур Чубаркин, психотерапевт из Тольятти, с которым мы в 1999 году ходили на «Урании-2» в Антарктиду. Была уже глубокая ночь, когда Артур позвонил в Тольятти, своему знакомому адвокату, и тот профессионально и уверенно объяснил Антону, что ему нужно сделать для того, чтобы перенести начало суда на полгода. После этого Антон так же уверенно, как и раньше, сказал, что на Полюс он идет.

То, что мы опаздывали с подготовкой, я чувствовал печенкой. Антон был спокоен как танк и молчал в трубку. Я вспомнил, что год назад он был так же спокоен перед Полярным Уралом, но — надо отдать ему должное — тогда все же успел выполнить свои пункты по подготовке. Каждый день я находил его по телефону и въедливо вцеплялся в каждую позицию снаряжения. Он говорил, что ему обещали, называл сроки, но все это проваливалось на глазах. Раскладка продуктов, по которой мы со Славкой должны были все закупить, появилась только за три дня до вылета, и мне пришлось привлечь всю свою родню, чтобы к самолету успеть расфасовать и упаковать двести килограммов продуктов. Что-то менять было уже поздно, в последние дни можно было спасти далеко не все, а только основное, чем мы, с воспаленными от недосыпу мозгами, занимались вдвоем со Славкой.

Ректор Московского государственного университета сервиса Юрий Павлович Свириденко согласился нам помочь и сбросил эти намерения на своих замов. Университет гудел тысячами голосов самодостаточной молодости, когда я, продираясь сквозь этот шум, пытался решить вопросы своего Полюса. Я ходил из кабинета в кабинет в сопровождении начальника одного из департаментов университета — молодого, приятной внешности нацмена, по имени Игорь, который никак не мог понять, почему его не берут в экспедицию на Северный Полюс. Функционер, с непобедимой комсомольской хваткой, он считал, что в жизни нет преград, и уж, если он к двадцати пяти годам поднялся на такую должность, то Полюс — и вовсе не проблема. Думаю, он не поверил мне до конца, когда я рассказал ему, что без навыков и огромного желания у него ничего не получится. Мне все-таки удалось получить финансовую поддержку университета.

Мои систематические похождения в фирму «Галактика Инк.», которая занимается производством сублимированных продуктов и получила несколько медалей на различных выставках, закончились загрузкой в мои «Жигули» кучи коробок с легким, но энергоемким сублиматом. И тут же витаминная фирма «VITAMAX» сообщила, что не оставит нас в таком предприятии без витаминов.

Мой дом превратился в хранилище коробок, продуктов, снаряжения и мало подходящих для экспедиции предметов. Мысль, подобно взгляду, так же легко скользит по кучам снаряжения. Не решая вопросов, она все время возвращается к главным проблемам нашей экспедиции — нехватке финансов, неустроенности отношений с Антоном и уверенности во вмешательстве черных сил. Время вылета в Хатангу, ломая все наши планы, приближалось стремительно, почти с самолетной скоростью.