1

В Среднем и Нижнем Поволжье, Прикамье жили булгары. Откуда пришел этот трудолюбивый и воинственный народ, никто не знает, и откуда корни его проистекают, тоже покрыто мраком. Одно доподлинно известно, что уже в V веке государство было и объединяло племена тюркские: берсул, собекулян, челмат, темтюз, баранджар; финно-угорские и славянские племена. Поначалу жил народ мирно: сеял хлеб, выращивал скот, торговал. Везли булгарские купцы в чужедальние страны меха, кожи, шерсть, мед, орехи, воск, хлеб, а также «мамонтовый зуб», который по высокой цене шел в Хорасане и Хорезме. Особенно тесные связи возникли у булгар в X веке с арабами. Настолько они были крепки и обширны, что булгары приняли ислам. По просьбе булгарских царей из Багдада пришли в Булгарское царство лучшие архитекторы, искусные камнетесы и камнерезы, которые помогали возводить на берегах Волги и Камы неприступные крепости, величавые мечети, дворцы. Росли и процветали города Ошел и Челмат, Сабакула и Тухчин, но самым богатым и красивым городом-крепостью был город Биляр – столица государства.

Живи и здравствуй, народ булгарский, чего еще большего желать? Леса изобилуют зверем, реки – рыбой, земля родит обильно… Так нет же, манят земли чужие князей и царьков булгарских, жажда злата, да серебра, да полон во множестве, табуны лошадей разжигают в их сердцах жадность неуемную, и уходят в набеги на Русь стаи булгарских всадников. Нередко с добычей возвращались воины в родные вежи, но чаще побитые, приводя за собой дружины русских воинов, горящих жаждой мести. И тогда рушились города, вытаптывались и сжигались посевы, угонялись в полон молодые, красивые, сильные. Не раз ходил на булгар киевский князь Святослав, и сын его – Владимир тоже огнем и мечом прошелся по царству булгарскому. Андрей Боголюбский, Мстислав, Всеволод Большое Гнездо ходили походом на булгар и сами не раз страдали от их набегов. Испокон веков копились обиды. И хотя скрепляли клятвами князья русские с царями булгар договора мирные, мир был хрупок и недолговечен.

Потому-то и засылались в землю булгарскую доглядчики – люди умные, хитрые, изворотливые, жизни своей не щадящие ради блага земли русской.

Как только реки очистились от льда, на трех больших лодиях в дальний путь отправился купец владимирский Ермил Губа. Низенький, сухощавый, вида неприметного, лица невзрачного, он был рассудительно осторожен, в меру удачлив, имел нрав незлобливый и терпеливый. Несмотря на свою худобу и телесную невыразительность, имел Ермил голос зычный, густой.

Передохнув в Городце и догрузившись товаром, купец повел свои лодии вверх по Волге в землю булгар. Путь этот ему был ведом, ибо не раз он уже бывал в Ошеле по торговым делам, но вот далее ход был заказан: нужна была особая грамота с печатью визиря. На счастье, в Ошеле Ермил встретил своего давнего знакомца – багдадского купца Рахима, направляющегося в столицу Царства Булгарского. Улестил подарками, сладкой речью купец своего собрата по ремеслу, уговорил взять с собой в Биляр. На лодиях шли до места слияния Камы и Волги, а там, наняв местных перевозчиков и нагрузив арбы товаром, двинулись потихоньку в сторону Большого города. Дорога от пристани до столицы была хорошо наезжена и многолюдна. То и дело обгоняли или встречались всадники на низкорослых быстроногих лошадях, проезжали мимо груженые или порожние телеги и арбы. Купцы ехали во главе торгового каравана, вели неторопливый разговор:

– От Волги до града Биляр – шесть верст, не успеем и притомиться, – произнес Рахим, оглядываясь на растянувшийся караван. Подозвав своего начальника охраны, он ему что-то сердито сказал, и тот тут же опрометью бросился в конец каравана. – Сахиб подгонит ленивых и нерадивых, – пояснил багдадский купец.

– А скажи, почтенный Рахим, почему ты город Биляр называешь своим? Ведь ты говорил мне, что родина твоя Багдад, – поинтересовался Ермил у своего попутчика.

Тот, надувшись от распиравшей его гордости пузырем, громко произнес:

– Два века тому царь булгар Алмуш слезно умолял багдадского халифа Муктадира помочь ему в возведении города, и помощь такая пришла. Самые лучшие камнетесы возводили стены города, украшали постройки каменными узорами, серебром покрывали главы мечетей и минаретов. Но не было бы этого города, если бы отец моего деда не вложил в него сердце и свою душу. Рахим-ибн-Асаан был самым главным архитектором. Здесь же, в этом благословенном городе правоверных, и завершил он свой жизненный путь. Аллаху было угодно, чтобы и мой отец был похоронен здесь, да и я, чувствую сердцем, лягу в этой земле. Потому-то город Биляр – мой.

– А скажи, почтенный Рахим, царя булгарского мы увидим?

– Увидим, – уверенно произнес багдадский купец. – Я в былые годы не только лицезрел царя, но и говорил с ним. Царь булгарский за стенами не прячется, златом и серебром не похваляется, с народом своим прост, ходит по городу и ездит один, без свиты и охраны.

– А ежели какой лихой человек повстречает его? Далеко ли до беды…

– Царь булгар – воин знатный, обидеть его нелегко, да и народ его любит, защитит коли чего. Видел жен его, детей. Красавицы, не в пример нашим-то, лицо открыто. А младшая дочка на коне как заправский воин сидит и стрелы мечет быстро и точно, – улыбнулся, вспоминая, Рахим. – Да ты и сам все увидишь. Праздник скоро. На нем лучшие воины свое умение показывать будут. Царь со своей семьей и всем двором выйдет из города в поле на праздник.

– А что за праздник? – донимал вопросами Ермил багдадского купца.

– Праздник-то, – замялся Рахим, – как тебе сказать… Радуется народ, что пахоту завершил, просит Аллаха, чтобы дал урожай обильный.

– Так что, только оратаи [58] веселятся?

Рахим скривил губы, удивляясь непонятливости владимирского купца, и неторопливо пояснил:

– Радуются приходу весны все: и те, кто пашет землю, и те, кто пасет скот, и те, кто промышляет зверя и рыбу, и купцы тоже радуются, что водный путь открылся в страны холодные и жаркие страны. – Немного помолчав, он продолжил: – А товары свои продавать не спеши. Назначь цену высокую, купцов булгарских, покупателей отпугнешь, особо на железо. Железо очень булгарам нужно, но ты цену держи. Не смотри, что торговать железо даже князья будут, стой на своем. Они чести не знают, и потому обманом дело обернется. Я-то знаю.

– Кому же тогда товар сбывать? – удивился Ермил.

– Царю! Как придут царевы закупщики, ты цену сбавь и отдавай товар смело. Казна заплатит сполна, без обмана.

– Вон оно что, – покачал головой Ермил. – Не зная этого, можно и без барыша остаться. Ну, удружил, Рахим, спасибо за указ. Чем отплатить тебе за доброту, ума не приложу!

Багдадский купец рассмеялся и, хитро сузив свои масленые глазки, сказал:

– По осени хочу во Владимир на торг приехать, а там и до Нова города добраться. Хвалят торг новгородский. Поможешь в деле моем, на том и сочтемся.

– Коли жив буду, помогу. Вот те крест, – перекрестился Ермил Губа.

– За разговорами и до Биляра добрались. Смотри, вот он – Большой город.

Дорога потянулась вверх по склону холма, и, когда купцы достигли его вершины, их взорам открылась столица Булгарского царства. Город лежал на холмах, опоясанный высокой каменной стеной, под которой чернел провалом ров. За стенами поднимались ярусами дома, дворцы, возвышались горделиво башни минаретов, холодно отсвечивали серебром их шпили.

– Вон на том холме, – показал рукой Рахим, – белый дворец с башенками, за еще одной стеной. Видишь? То жилище царя. Я в нем как-то бывал, правда, всего один раз, когда еще отроком был. А вон минарет, невысокий. Возле него – торг. А вон то серое здание – купеческий двор, там тебе жить.

– А ты, почтенный Рахим, разве не со мной вместе будешь?

Багдадский купец усмехнулся в бороду и не без гордости ответил:

– Зачем мне купеческий двор? Я – дома. У меня здесь свой двор. Продашь товар, приходи, гостем будешь, – и, видя вытянувшееся от удивления лицо владимирского купца, пояснил: – У меня два дома: здесь и в Багдаде. Там жена и дети, и здесь жена и дети. Так вот между двух домов и езжу: год в Биляре, а год в Багдаде.

– Нелегко, поди, так-то вот, – посочувствовал Ермил. – А скажи, почтенный Рахим, где ты так хорошо нашему языку выучился? Бывал я не единожды в жарких странах, но вашего языка не осилил.

Рахим снисходительно смерил взглядом купца и, скривив губы, ответил:

– Ведомо мне языков немало. Твой же, Ермил, язык я познал здесь. У меня в Биляре рабов более двух десятков, все из Руси. От них и выучился. Ну, будет о том. Теперь же послушай меня и сделай, как скажу. При въезде в город заплати въездную пошлину. Далее все твои товары и тебя самого с твоими людьми воины царевы сопроводят на купеческий двор. В одну из кладовых сложат товары и поставят охрану. Те воины никого к кладовой не подпустят, даже тебя. Но ты не тревожься, лиха тебе не будет. Дождись царева… как это по-вашему будет, – заскреб Рахим бороду, – тиуна, – вспомнил он слово. – Тот тиун посчитает товар, и ты за него заплатишь пошлину в царскую казну. Но, как только появится тиун, ты не скупись, дай ему подарок побогаче, иначе он твое добро будет пересчитывать долго: пять, десять, а то и двадцать дней.

– Чего же ему подарить? Рухляди?

– Нет, мехов дарить не надо. У булгар меха и своего достанет. Ты дай ему меч или кинжал. И чтобы рукоять сияла каменьями. Тогда дело пойдет быстро и ты сможешь продать свой товар.

Ермил Губа уже в который раз мысленно поблагодарил Бога, что тот послал ему такого попутчика.

Все произошло так, как и предрекал Рахим, и вскоре владимирцы оказались на купеческом дворе. Тепло расставшись с багдадским купцом и одарив его шубой из медвежьего меха, Ермил принялся осматривать место своего вынужденного обитания. Двор был огромен и рассчитан принимать до сорока купеческих караванов. Но сейчас, весной, когда из дальних стран добираться было долго, он был почти пуст. Потому с Ермилом и его людьми служки двора были предупредительны, рассчитывая на хорошую плату. А Ермил и не скупился, зная, что затраты окупятся сторицей. Запылал очаг на кухне, запахло жареным мясом. Пока же готовилась пища, владимирцы дружно плескались в ледяной воде небольшого проточного водоема, заключенного в стены из кладки дикого камня.

– Хорошо бы пару с хмелевым да медовым духом, а, Ермил Лукич? – хлопая себя ладонями по груди и плечам, разгоняя кровь, скалил зубы молодец из охраны.

– Ты и без пара что рак вареный! Того и гляди, кровь брызнет, – подхватил другой молодец и, рассмеявшись, показал на него пальцем пониже живота: – Хозяйство-то свое для женки побереги, ненароком отморозишь. Вона, вроде звенят, будто колокольцы!

Шутка была встречена хохотом.

– Да будет вам парная, токмо завтра, – смеясь, пообещал Ермил своим товарищам. – А ноне и этого достанет с вас.

Булгары, обслуживающие купеческий двор, только удивленно покачивали головами и восхищенно цокали языками, поглядывая на крепких, разудалых русов.

После купания и обильной еды с хмельным медом, сытые и довольные, потянулись владимирцы отдохнуть с дороги, только Ермил Лукич, оставив вместо себя старшего, решил осмотреть город, но в воротах был остановлен сторожами. Те, скрестив копья, преградили ему путь.

– Да мне посмотреть только, – гудел Ермил, прося пропустить, но сторожа оставались непреклонны, даже несмотря на предлагаемое серебро.

– Да ты, государь, не проси их, не пропустят, – услышал Ермил голос за спиной. Обернувшись, он увидел перед собой рыжеволосого мужика, скособоченного, в грязном ветхом тряпье, с черной повязкой, перекрещивающей нос.

– Пока табличку им не покажешь, не выпустят со двора, – пояснил мужик.

– Что за табличка? – недовольно пробасил Ермил, разглядывая мужика.

Оборванец неопределенно развел руками и прогундосил:

– Как с товара мзду снимут, так и табличку выдадут, а допрежь сидеть вам здесь.

– А ты кто таков? – сердито сдвинул брови Ермил Лукич. – Одет как раб, а говоришь вольно.

– Так я и есть раб, – ухмыльнулся рыжий. – Вот уже десять лет на дворе обитаюсь, воду ношу да навоз лошадиный убираю. Сам-то я из Городца. Как-то пошел поохотиться на уток, да сам в силки попал к булгарам.

– Бежал бы…

– Бежал, и не раз. Ловили. Нос отсекли, уши, ноги разбили так, что еле хожу, а руки не тронули, чтобы мог работать. Вот и работаю.

– Скажи, а наших мужиков много в городе?

– И мужиков, и баб немало, да все полоняне. Есть и вольные.

Отведя рыжего подале от ворот, Ермил тихонько спросил:

– Ты Романа знаешь? Из Володимира. Купца.

– Купца не знаю, а вот князя Романа знаю. Муж именитый, за нас горой стоит, многих из рабства выкупил.

– А другого Романа нет в городе?

– Есть, но не по купеческому делу: рабы все больше… Володимирские мужики в Булгарии есть, все слуги княжеские, а вот купцов нет.

– Ладно. Нет так нет. Тебя-то как зовут?

– Когда-то называли Первуном, – горестно прогундосил рыжеволосый оборванец, – а ноне – Рваное ухо.

– Ты вот что, Первун, приходи в вечер ко мне. Поди, найдешь? Разговор есть. Да и тебе тоже интересно, поди, узнать, как Городец живет? Был я там совсем недавно. И вот еще что: на дворе есть кто-нибудь, по-нашему разумеющий? – поинтересовался Ермил.

Покачав головой, Первун ответил:

– Русские купцы в столице редкие гости, оттого и речи нашей здесь не знают.

– Это хорошо. Хотя бы послухов опасаться не надо будет. Ну, будь здоров, Первун, и приходи, как стемнеет.

Обо многом узнал от безносого раба в ту ночь Ермил: и о жизни стольного города, и о царе, о купцах и ценах на товары, о рабском житье. Уже под утро, прощаясь, владимирский купец спросил:

– Слышал я, что праздник скоро в стольном граде?

– Через два дня.

– Через два дня? – удивленно и несколько разочарованно произнес Ермил. – А коли тиуна царского не будет, как мне отсель выбраться?

– Не тревожься, выведу, – заверил Первун. – Токмо одежу надобно сменить, приметна уж больно.

Ермил понимающе кивнул.

– Одежу сыщу. Ты вот токмо меня не подведи.

– Будь в надеже, мое слово крепко, – заверил рыжеволосый раб и растаял в темноте.

Дни тянулись в безделье. Владимирцы, пользуясь случаем, отсыпались. Царский тиун так и не появился, не показывался и Первун. Лишь рано утром третьего дня он, разбудив Ермила Лукича, шепотом предупредил:

– К полудню будь готов.

Слыша доносящийся из-за высоких стен гул голосов, протяжное завывание труб и рожков, уханье барабанов, Ермил в нетерпении расхаживал по двору в ожидании Первуна. Тот, как и предупреждал, появился около полудня, и не один. Рядом с ним стоял широкоплечий светловолосый мужик в пестром халате и меховой шапке. Лицо его было выбрито, и это ввело Ермила Лукича в сомнение.