1

Юрий Всеволодович не ждал столь скорого возвращения посольства из Булгарии и, когда ему доложили, что Роман Федорович дожидается его в харатейной, не на шутку встревожился.

Роман, увидев входившего князя, поспешно встал.

– Ну, – строго сдвинул брови Юрий Всеволодович, – почто возвернулся? Никак загубил посольство?

– Нет, государь. Ответные грамоты привез, и волю твою царь Булгарии принял.

– Чего же тогда не остался в стольном граде? Ты же так туда рвался? – уже мягче спросил великий князь своего посла.

Роман, не поднимая глаз, ответил:

– На беду вернулся я в Булгар. Царь Чельбир хочет породниться с тобой, великий князь. В тайном разговоре со мной просил передать, что готов отдать свою племянницу Зору за князя Святослава.

– Чего, чего? Князя Святослава? Племянницу? Уж не ту ли, что тебе люба?

– Ее, государь, – тряхнул кудрявой головой Роман.

Видя убитого горем молодца, Юрий Всеволодович невольно расхохотался. Утирая выступившие от смеха слезы, великий князь произнес:

– Насмешил ты меня, Роман. Пошел за счастьем, а вернулся с горем. А она-то что, лада твоя, покорна отцовской воле?

– Нет, государь, сказала, что лучше в Волгу головой с обрыва, чем за нелюбого замуж идти.

– Вона как! Да ты не кручинься. Святославу мы невесту уже сосватали, а что до племянницы царя Булгарии, то что-нибудь придумаем. Ты садись и расскажи ладком про дела посольские, – усаживая Романа напротив себя, уже серьезно проговорил Юрий Всеволодович. – Задумал я по весне город ставить в устье Оки на Дятловых горах. Места, ты сам видел, дикие, нехоженые. В лесах – мордва, черемисы, на Волге – булгары, а город ставить надо. Пора Володимиру Волгой владеть. Но об этом после, – остановил себя князь. – Рассказывай поначалу ты.

За те несколько дней, проведенных в Булгарии, Роман увидел многое. Юрий Всеволодович подивился цепкости взгляда своего посла и его умению размышлять над увиденным, сравнивать, доходить до сути. Рассказал Роман и про рыцарский турнир.

– Так, говоришь, отомстил врагу своему?

– Отомстил, государь.

– А что визирь? Царь Ошела брат ему?

– Думаю, затаится. Козни будет строить супротив меня, да мне не впервой. Главное, что царь благоволит мне.

– А племянницу свою отдаст за тебя? – улыбаясь, спросил князь.

– Нет, государь. Ему нужен зять, чтобы рода знатного и чтобы за ним сила воинская стояла.

– Так за тобой вся Русь стоит. А что род твой не княжеский – не беда. Коли сам я за сватовство возьмусь, неужто царь Булгарии воспротивится? – улыбнулся возникшей мысли Юрий. – Ты вот что, Роман Федорович, поезжай к отцу. Он тут, недалече. В Лютино, что под Суздалью. Перезимуешь, а по весне пойдем к Дятловым горам город ставить. Ты же повезешь в Булгарию грамоты от меня. На том и порешим.

Деревенька Лютино – три десятка дворов – жила трудами, тихо, сытно, размеренно и неторопливо. Новых хозяев в лице Дубравы и Федора Афанасьевича поначалу приняли как должное, а вскоре и полюбили.

Романа не ждали, и потому радости было сверх всякой меры. Андрейка за лето подрос, вытянулся, Федор Афанасьевич от болезни оправился, потихоньку ходил, приглядывал за хозяйством, помогал в меру сил Дубраве.

В деревенские дела Роман не вникал, а все свое время отдал Андрейке. Пока не лег снег, ходили вдвоем на охоту, ловили рыбу. Роман учил мальчишку владеть мечом, пока деревянным, метать стрелы в цель, скакать на лошади, не боясь ни оврагов, ни поваленных деревьев, ни изгородей.

Дубрава, тревожась за сына и провожая в очередной раз «воинский поход на половцев или ромеев», всякий раз просила:

– Вы уж поосторожней, шеи себе не сломайте!

Все шло хорошо, и только один раз, когда Роман с мальчиком возвращались, усталые, домой, Андрейка спросил:

– Скажи, отец, а почему ты спишь один? Ты не хочешь, чтобы у меня были братья и сестры?

– Ты еще очень мал… – начал было Роман.

– Мне уже девять, – возразил Андрей, – и я знаю, как появляются на свет Божий дети.

Роман остановился, присел перед мальчиком и, положив ему руки на плечи, доверительно сказал:

– Я не хочу тебя обманывать, но и правды сказать не могу. Придет время, и ты все узнаешь. А мама твоя мне люба. Вот те крест, – перекрестился Роман. – Ну, а что не делю я с ней ложа, на то есть причина.

Больше подобных вопросов Андрей не задавал, но и без того двойственность положения доставляла Роману немало огорчений.

Как-то незаметно прошла зима. Сошел снег. Началась пахота. Близилась разлука. Роман, терзаемый ожиданием, все чаще уединялся, чем вызывал недоумение и тревогу у близких. Наконец, на Духов день прискакал из Владимира гонец: великий князь призывал Романа к себе.

2

В последний раз, вспенив воду веслами, лодки и насады ткнулись носами в глинистый волжский берег, над которым нависали поросшие лесом Дятловы горы.

– Здесь, на откосе, выгружаться, – указал великий князь и первым сошел по перекинутой доске на берег. За ним последовал набольший воевода Петр Ослядюкович, воевода строительной дружины Арефий Никитич, бояре, горохом посыпались за борта насадов и лодий гриди, дружинники, работный и пахотный люд владимирский и суздальский.

– Может, правее, на окской косе расположимся? Там положе и речушка течет, неглубокая, но светлая, как божья слеза, – предложил Арефий Никитич. – Я тут по осени был, все высмотрел.

– Веди! – приказал князь.

И правда, лучшего места для расположения строительной дружины не сыскать: обрывистый склон разрезала ложбинка, в которой, журча на камушках, перекатывалась речушка.

– Здесь и дорогу на кручу вести легче, – настаивал на своем Арефий Никитич.

Князь и сам видел преимущества этого места, но отменить приказ не захотел.

– Придут городчане, ростовцы, смоляне – разместим их здесь. А теперь, воевода, посмотрим, где граду стоять. Веди, коли бывал уже в этих местах.

Продираясь сквозь заросли орешника, Юрий Всеволодович, воеводы и десяток гридей охраны двинулись по склону вверх. Вначале попадались навстречу березки, сосенки, кои корнями, словно паучьей сетью, оплели склоны, а к концу подъема стеной стали вековые дубы.

– Далеко ли дубрава простирается? – обозревая ровную как стол площадь, поросшую дубняком, спросил воеводу строительной дружины великий князь.

– До противоположного склона, что к Волге сбегает, – ответил, радостно сияя глазами, тот. – А дуб-то хорош! Из таких бревен и стены что каменные, никакими пороками не расшибешь. Там же, за речушкой, – показал рукой Арефий Никитич на юг, – поначалу дуб, а далее сосна, лиственница. Токмо хоромы княжеские ставить из тех стволов: ровные, белые, душистые.

– А что, – обернулся Юрий к воеводам, – место знатное, здесь и быть граду! Стены вести по берегу окскому, по берегу волжскому, а замкнуть по берегу этой лесной речушки.

– Ого! – невольно вырвалось у Арефия Никитича. – Так здесь поболее трех верст кряду будет. Не осилить нонешним народом.

– Осилим! – уверенно произнес Юрий. – Миром возводить град будем, ибо служить ему всей земле володимирской!

К вечеру подошли городчане. Устин Микулич был несказанно рад встрече, рад тому, что великий князь наконец-то решился возводить крепость, им присоветанную, и потому ходил по берегу важно, эдаким задиристым петушком, встревая везде и всюду с советами, пока Юрий Всеволодович не приказал ему:

– Бери-ка ты, Устин Микулич, в свои руки хлебной припас. Народу на Дятловы горы пришло много, всех кормить надо, и кормить сытно.

На следующий день пришли лодии с мужиками из Москвы, Ярославля, Смоленска, Переяславля, к вечеру появились ростовцы, а в течение недели малым числом объявились работные, коих прислали князья Иван и Святослав. Но никто из братьев не откликнулся на призыв Юрия и не появился на Дятловых горах. Юрий затаил обиду, но никому об этом не сказал.

Взялись за работу дружно: валили лес, рубили башни, ставили стены, копали ров, насыпали вал. Потихоньку обживались: рыли землянки, рубили избы, по берегу речушки, названной Почайной, ибо место это напоминало Юрию Киев, словно грибы, вырастали баньки, чуть выше – кузни, где с раннего утра и до позднего вечера потные и черные от копоти кузнецы ковали топоры и лопаты.

На самом высоком месте, на юру, заложили церковь Михаила Архангела.

– Время придет, будет она белокаменной, с вызолоченными куполами и крестом, чтобы всяк плывущий по Волге или Оке еще издали видел крест сияющий. А пока возведем храм деревянный. Приступай, мужики, Бог вам в помощь! – перекрестился Юрий.

Все дальше и дальше отступал вековой лес от чернеющего свежиной вала, от поднимающихся над ним крепостных стен. Думая о весне, о том, что огромное скопище людей надо кормить, Юрий приказал на высвободившемся от леса пространстве корчевать пни, убирать камни, готовить землю под пашню и огороды. Своих гридей и часть дружинников он отрядил на заготовку мяса. Птицу били на Стрелице и островах в великом множестве, а зверя крупнее: кабанов, лосей, медведей – гнали в ловчие ямы, на обрывистый волжский берег, на просеки, где их поджидали мужики с рогатинами и копьями. Мясо и сало укладывали в дубовые бочки, пересыпали солью и закатывали их в выкопанные в склоне пещеры-кладовые под охрану сторожей и неусыпное, бдительное око городецкого воеводы. Точно так же заготовляли на зиму рыбу.

Начато было многое, рук не хватало. Юрий слал гонцов, требуя людей. Братья, словно сговорившись, не отказывали, но и мужиков не слали, ссылаясь на уборочную страду.

Пришла осень – сырая, холодная, с мелким изнуряющим дождем и пронизывающим ледяным ветром. Земляные работы пришлось прервать, но каждое утро старшие артелей, сотники и воеводы строительных дружин поднимали мужиков и гнали их на заготовку леса, устройство оборонительной засечной полосы, возведение крепостных башен и стен. Все больше мужиков приходилось отрывать от строительства крепости и отправлять на рытье землянок, возведение домов, заготовку дров на зиму. Без этого зимы не пережить.

– Ежели немедля, пока не стала река, хлеба не доставить, перемрут мужики, – тревожась, не раз напоминал князю Устин Микулич. – Токмо Городец хлебный припас доставил да еще Стародуб. Остальные же города непонятно чего выжидают. Даже Володимир и тот ни единого пуда зерна не дал. Надобно тебе, государь, возвращаться в стольный град.

Юрий и сам понимал, что надо плыть во Владимир.

«Почуяли князья да бояре слабину, что недосуг мне ноне, вот и своевольничают – ни хлеба, ни людей не шлют. Да и на западном порубежье неспокойно: свеи головы подняли, ливы чудь воюют, на новгородские земли зарятся, а Новугород все никак не уймется: шумит, рядится, опять князя поменяли. Не к добру все это. Ох, не к добру!»

Подул сиверко, к вечеру лужи затянуло ледком.

– Пора! – решил князь. – Утром отплываем в стольный град. Вместо себя старшим над всеми ставлю Арефия Никитича. Ты-то как, Устин Микулич, здесь зимовать будешь или в Городец уйдешь?

– Дозволь, государь, мне со своими мужиками отплыть домой. Работы в зиму немного, а ртов, кои кормить надобно, не перечесть. А по весне опять придем град возводить. Одно плохо: уже и стены стоят, а названия граду нет. Не по-людски как-то, – заскреб бороду городецкий воевода.

– А ведь верно, – согласился Юрий Всеволодович и, подумав, решительно произнес: – Быть граду Нижним. Нов город Нижний!