Через шесть недель после разделения нашей группы я со своей партией продвигался в юго-западном направлении. Почти ни на минуту не оставляла меня засевшая гвоздем в голове мысль о таинственном снаряде и его исчезновении с места аварии самолета. Я не пропускал ни одного стойбища, ни одного селения, не расспросив людей об обломках. Я уже начал объясняться по-тибетски и все реже прибегал к помощи Ли Сяо.

Тибетцы выслушивали меня с удивлением, иной раз со страхом, а чаще всего совершенно не понимали, чего же хочет от них загорелый, небритый человек в вылинявшей стеганке и пылезащитных очках. Коротковолновая походная рация не сообщала ничего утешительного ни от

Васи, ни от астрономов. Не говоря о снаряде, даже обломки самолета исчезли бесследно. Куда же занесло наш снаряд? В глубь нагорья? В долину Цзанпо? На пастбища предгорья Кайласа? Кто знает о путях кочевников, бродящих по широким танам, по долинам бессточных рек.

Меня угнетало сознание того, что мы опоздали на какой-нибудь месяц-полтора, не успев опередить проходивших ранней весной кочевников, что мы не обшарили места аварии еще в прошлом году. Какая досада — ведь мы буквально выпустили цилиндр из рук! И теперь приходилось расплачиваться за нашу неосмотрительность, разыскивая пропажу самым первобытным способом — колесить по горам и равнинам, расспрашивая людей.

В конце июня я со своей партией, разведав крупные залежи меди и свинца на одной из параллельных Ган-дис-ри гряд, вышел к горячим источникам близ озера Нгангларинг-цо. Здесь, в окружении пурпурных и чайно-желтых туфов и сланцев, через каждые полчаса взметались на высоту четырехэтажного дома воды гейзера и яркой радугой горели в лучах предзакатного солнца облака пара и брызг.

Вот в этом живописном местечке с видом на ультрамариновую синеву озера и голубоватые дали равнин перед самым вечером к нам подъехал на низкорослом тибетском коньке всадник, типичный скотовод в плаще и войлочной шляпе. Нашу партию нередко посещали скотоводы стойбищ, встречающихся нам на пути, и меня не удивил приезд незнакомца. Бушевал неотделимый от нагорья осатанелый ветер, и я пристроился со своим помощником Хун Лином в затишке у скалы. За шумом ручья и всплеском гейзера я не расслышал, о чем спрашивал всадник наших рабочих. И только, когда он в сопровождении Ли Сяо подъехал ко мне, я взглянул на него и ахнул: в руках он держал обломок пропеллера.

— Ты ищешь куски «железной птицы»? — спросил он.

— Да, — едва скрывая охватившее меня волнение, ответил я,

— Вот они. Я нашел их там…

Он протянул мне обломок и показал плетью куда-то на юг.

— Откуда ты знаешь, что мы ищем? — пока я подбирал вылетевшие из головы тибетские слова, спросил за меня Ли Сяо.

Тибетец причмокнул и улыбнулся:

— Об этом знают люди от Нгангларинг-цо до Кунгшерьи.

Ах, вот оно что! Значит, слухи о людях, ищущих по нагорью обломки самолета, точно с ветром успели разлететься во все стороны на десятки километров — от стойбища к стойбищу. Да, в пяти километрах от нашего лагеря, на утоптанной за сотни лет копытами яков и верблюдов караванной тропе от Лхасы до Священных озер нашел тибетец эти обломки.

Я стоял перед добрым вестником, решительно теряясь, что же мне делать: по-русски, от всей души расцеловать его немолодое лицо, немедленно радировать Васе или ринуться скорее к месту находки…

Вероятно, радист не успел связаться с отрядом Васи и астрономами, как я уже был на караванной тропе. Сопровождавший меня тибетец точно указал мне место, где он подобрал сегодня утром куски дюраля.

До глубокой темноты мы с тибетцем ехали медленно по тропе в надежде найти следы проходивших здесь кочевников, которые подобрали цилиндр. Напрасно: кроме костей верблюдов и лошадей, мы не встретили ничего.

— Где еще тут стойбища овцеводов? Скажи мне, добрый человек, где поблизости можно найти их? — придя в отчаяние, взмолился я.

— Там, — ответил тибетец, указывая в сторону озера и горной гряды, пересекавшей равнину на юго-востоке.

…Через несколько дней приехали Вася и китайские астрономы. И снова, разрываясь между основной нашей работой и поисками снаряда, от зари до зари мы с Василием рыскали по тропам, шарили по прилегающим к озеру стойбищам, опрашивая и опрашивая кочевников.

Найденные на караванной тропе обломки говорили о том, что кочевники были где-то неподалеку. Но где?

Наконец-таки в середине июля нам удалось неподалеку от озера Нгангларинг-цо выследить людей, увезших наш ориентир — остатки американского самолета. Я и Вася увидели на шеях у женщин вместе с коралловыми амулетами тусклые куски дюраля.

— Неужели нашли? — почти задыхаясь от волнения, воскликнул я, когда мы остановились около крытой дюралевым листом землянки на краю стойбища.

— Куски самолета еще не метеорит, — хмуро пробурчал в ответ мой друг.

Мы расспрашиваем подошедших к вездеходу тибетцев, описываем им снаряд, с их разрешения роемся вземлянке с хозяйственным скарбом.

Увы! Вася прав. Выхлопная труба, вал от пропеллера и другие обломки бесконечно далеки от «небесного посланца». Его нет и здесь!

Наверно, у меня был в эти минуты столь растерянный, страдальческий вид, что Вася сжалился надо мной. Ласково потрепав меня по плечу, он проговорил:

— Ладно, дружище, не стоит унывать. Мы с тобой сделали все, что могли. Пусть ищут другие.

Не окажись Вася достаточно стойким, мы бы уехали ни с чем. Но пока я, поддавшись унынию, устало сидел на земле, мой друг попытался еще раз подробно расспросить собравшихся около нас кочевников. И вот, когда Вася, с помощью Ли Сяо, подробно разъяснил, что именно мы ищем, и описал местность, где погиб самолет, раздались голоса:

— Да, да, эта вещь там была. Мы видели и подобрали ее.

— Так где же она?! — во все горло крикнул Вася.

— Там, — показал на восток старик-тибетец, — мы оставили ее на «обо», у перевала…

Невозможно передать никакими словами ту радость, а с ней и тревогу, которые охватили меня и Васю. Снаряд найден, но он брошен на священном алтаре — «обо», среди пустыни, опять валяется под открытым небом где-то в трущобах нагорья. Но счастье, если это так. А может быть, его уже нет там и в помине?

Через полчаса мы мчались на восток к затерявшемуся среди равнин и гор «обо». Согласившийся сопровождать нас старый тибетец, наверно, смотрел на меня и Васю, как на сумасшедших. Почти не разбирая дорог, увязнув один раз в трясине и едва не свалившись вместе с вездеходом в бушующий по дну ущелья поток, к исходу третьего дня мы добрались до «обо». И там, среди камней со священными надписями, среди палок и тряпок мы наконец-то нашли цилиндр.

И вот он в моих руках!

Отшлифованный до гладкости стекла, синевато-черный, как вороненая сталь, заостренный, точно артиллерийский снаряд, к одному концу. Тыльная сторона наглухо закрыта. Несмотря на размеры с четвертную бутыль, он сравнительно легок, весит не свыше трех-четырех килограммов. При ударе исходит от него глуховатый металлический звон. Полый ли он? Что там, внутри? Лезвием стального ножа я пробую его твердость. Беру у водителя вездехода напильник, пытаюсь сделать хотя бы ничтожную царапину. Напрасно: ни острие ножа, ни напильник не оставляют на странном металле ни малейшего намека на какой-то след, точно не лучшей сталью, а щепкой пробую я поцарапать стекло.

Астрономы, я, Вася, вся моя партия сидим вокруг снаряда. Он лежит на земле, отливая при свете костра глубокой загадочной синевой. Выступы и ложбинки на его широком конце наводят астронома Тин Ли на мысль — не следы ли это крепления тыльной части снаряда с каким-то движущим аппаратом. Мы думаем об одном: «Откуда ты прилетел? Какую тайну скрываешь в себе?»

— Если мы не стали жертвой мистификации, — медленно говорят Чжэн Фу, — то неземное происхождение этой вещи не подлежит сомнению.

Он вновь (уже в который раз!) вынимает из кармана теплой шерстной куртки вделанный в ручку алмаз и, заметно волнуясь, чиркает им по корпусу раз, другой, третий. Нет, удивительный металл несокрушим!..

Мелкие углубления на периферии круглого дна снаряда говорили о возможности вывинтить или выбить его из корпуса и, таким образом, заглянуть внутрь. Но мы не решились сами браться за это дело (а вдруг снаряд взорвется?), да едва ли сумели бы отделить наглухо заделанное донце.

По предложению астрономов, связавшихся через Кай Фыня с Китайской академией наук, было решено отвезти нашу находку в Москву и там, вместе с представителями китайских ученых, приступить к ее подробному исследованию.

Окончив осенью нашу работу на Тибетском нагорье, мы с Васей, тепло распрощались с Кай Фыном, Ван Сином, со всеми нашими друзьями по экспедиций и уехали по новой шоссейной дороге из Лхасы в Пекин. Всюду мы видели, как эта обширная и своеобразная страна, веками стоявшая в стороне от развития всемирной истории, выходит на верный путь своего прогресса.

В ноябре мы были уже в Москве. Долго еще Васе все мерещились на московских улицах и площадях город Лхаса и храм Потала, а каждый порыв осеннего ветра отзывался в моих ушах воем бурь тибетских нагорий. Долго еще мы «привыкали» к Москве. В конце ноября специальная комиссия из представителей Метеорологического комитета Академии наук, советских и китайских астрономов, среди которых были наши старые знакомые Чжэн Фу и Тин Ли, а также специалисты Артиллерийской академии, приступила к вскрытию цилиндра. Приглашены были и я с Васей.

«Космит» — так был назван сверхпрочный металл посланца из космоса. Не стану останавливаться на мерах предосторожности, которые были приняты во время его вскрытия. Невозможно передать жгучее любопытство, охватившее всех, кто присутствовал на артиллерийском полигоне в этот пасмурный ноябрьский день. Было любопытно и, скажу откровенно, — жутковато. Нескончаемо тянулись минуты, пока смельчак-капитан из Артиллерийской академии возился вдали от нас с молотком и зубилом над цилиндром, стараясь выбить донце. Двадцать, примерно, человек, опасливо спрятавшихся в укрытии, стояли в безмолвном оцепенении…

— И вдруг сейчас взрыв и нас разнесет на куски! А ведь нам с тобой весной ехать в Саяны, — слышу я около уха шутливый вздох и шепот Васи.

Но все обошлось благополучно… И вот мы уже бежим по подмерзшей земле к капитану. Вырвавшийся вперед Тин Ли подбегает первым и с помощью капитана извлекает из полости цилиндра продолговатый сверток буро-коричневого цвета. Проворные пальцы Тин Ли осторожно срывают мягкую, похожую на фольгу, обертку. Под ней — катушка. На металлическом серебристого цвета стержне идеально-ровными витками намотана узкая, меньше толщины спички, лента, отливающая всеми цветами радуги. Мы сбиваемся в кучу вокруг капитана и Тин Ли, кто-то отделяет конец витка, развертывает его, все мы смотрим… Видны разноцветные пятнышки, едва различимые простым глазом черточки, штришки… Это не что иное, как гибкая, наподобие шелковой ленты, цветная кинопленка.

Возгласы нашего удивления покрывает срывающийся от волнения голос академика Косарева, астронома Пулковской обсерватории:

— Товарищи! Если верить моим старым глазам, служившим мне верой и правдой шестьдесят пять лет, сейчас перед нами прямое доказательство обитаемости какого-то из миров — Марса, Венеры или другого. Это мы узнаем только тогда, когда просмотрим ленту.

…Сконструировать специальный аппарат для необычной кинопленки оказалось делом несложным. Пусть изображение на экране было меньшим, чем на экране узкопленочного аппарата. Пусть на ленте из космоса не было отдельных кадров, а изображение давалось сплошным, незаметно переходящим одно в другое. Не важно, что эту ленту, лишенную перфорационных отверстий, приходилось просто протягивать, перематывая с одной катушки на другую, перед линзами объектива. Судя по расплывчатым краям изображения на экране и некоторым особенностям пленки, специалисты кино утверждали, что для ее демонстрации должны применяться там какие-то особенные, неизвестные здесь, на Земле, киноаппараты и экраны и что, вероятно, изображение должно получаться стереоскопическим. Пусть все это так. Но то, что видели мы, советские и китайские астрономы, инженеры, ученые, корреспонденты, собравшиеся в начале января в Астрономическом институте Академии наук, превосходило всякую фантазию. Необычайная четкость изображения на срединных участках экрана, не поддающаяся никакому описанию, тонкость цветовых нюансов, потрясающее содержание кинодокумента из Вселенной, — нет, не шесть часов длилось оцепенение сотни людей, шесть мгновений смотрели мы на несколько тысяч метров фантастического кинофильма.

…Бесконечно далекий, неведомый мир раскрылся перед нами. Я не могу передать, как менялись цвета и оттенки неба, суши, моря, гор, предметов. Какая-то волшебная феерия красок — розовых, пурпуровых, нежно-голубых, аквамариновых, оранжевых, — сменяясь и наплывая одна на другую, создавала недоступную никакому художнику гамму. Небо было то васильковое, то золотисто-огненное, то багровое, то сине-зеленое. Сказочный, неземной пейзаж — уступы гор и обрывистые скалы в голубом озарении — сменялся равнинами, залитыми то малиновым, то лиловым светом. Мы видели деревья с красными, похожими на страусовые перья, густыми кронами, видели колышущуюся, вероятно от ветра, траву странного фиалкового цвета. Потом увидели небо, на котором сияло… четыре солнца: одно — апельсиново-желтое, огромное, пылающее, как раскаленный уголь, другое — красное, третье — горящее, точно лучистый бриллиант, голубое, и, наконец, четвертое — белое. А на следующих «кадрах» уже развертывалась водная гладь. Фиолетовые волны накатывались на берег, покрытый, вперемежку с камнями, зонтикообразными цветами пестрых раскрасок.

Но самым изумительным был закат: кроваво-красное и желтое солнца почти касались воды. Выше их, над горизонтом, голубым огнем пылало третье. А рядом с ним, почти наползая на голубой лучистый диск, висело горящее, как магний, белым светом четвертое. Никакому описанию не поддаются ни расцветка неба, ни пылающие радужными огнями волны.

На минуту мелькнула «ночь» — черное небо в миллионах крупных звезд, и внезапно на экране в нежно-зеленом озарении появились постройки. Величественные кубы зданий, конусовидные и цилиндрические башни, уходящие ввысь купола. Их стены с круглыми и квадратными «окнами», расположенными с едва уловимой симметрией, почти до самого верха увивали гирлянды растений с багровой и иссиня-лиловой листвой. Сквозь листву проглядывали кое-где барельефы каких-то фигур, похожих на фантастических птиц или бабочек. Это был город с широкими проспектами и площадями, усаженными по краям деревьями, напоминающими своей листвой перистые вайи наших папоротников. Фонтаны перед многими зданиями разбрасывали во все стороны сверкающие струи. Летающие аппараты, похожие на наши вертолеты, носились в воздухе над постройками, опускались на плоские крыши или уносились куда-то вдаль. И вдруг дружное «ах!» и возгласы удивления вырвались из груди зрителей: мы увидели живых существ.

Да, это были обитатели далекой неведомой планеты. Они двигались по проспектам города, выходили из летательных аппаратов, которые то и дело «приземлялись» прямо на улицах. Они передвигались на двух ногах и по внешнему облику напоминали людей. У них были несколько большие головы, мощные лбы и густые, темных оттенков, волосы. Цвет лиц, имеющих сходные черты с лицами людей, — темно-фиолетовый. Глубоко запавшие огромные глаза почти всегда прикрывались веками. Однако, когда веки приподнимались, мы видели пытливые взоры, обладающие какой-то гипнотизирующей силой.

Фигуры их крепкие, гибкие, в походке и осанке чувствовалась величавая медлительность. Руки их, непропорционально длинные, заканчивались ладонями с семью пальцами. На них были надеты широкие, наподобие греческих хитонов, плащи самых разнообразных расцветок.

Один из обитателей, выйдя из опустившегося на площади летательного аппарата, откинул плащ, и мы увидели прикрепленный к его боку черный ящичек. Нажав кнопку одной рукой, он вынул из ящичка серебристую пластинку с рукояткой. Пластинку он поднял к лицу. Губы его двигались, видимо он что-то говорил. И вслед за тем на пластинке появилось чье-то лицо.

В следующее мгновение фильм перенес нас в просторное круглое помещение, уставленное непонятными предметами самых разнообразных форм и размеров. У стены комнаты полулежал другой обитатель в ярко-изумрудном хитоне. Его пальцы бегали по аппарату с клавиатурой, и длинная гибкая лента со значками и черточками выходила из аппарата, наматываясь на катушку в виде свитка. По волнистым пепельным волосам мы сразу узнали того обитателя, лицо которого несколько секунд тому назад появилось на пластинке уличного незнакомца. Перед ним на стене вспыхнул желтоватый огонек, «пепельноволосый», отняв руку от клавиатуры, нажал под огоньком кнопку, и на стене появилась знакомая нам серебристая пластинка с лицом незнакомца.

— Соединение радиотелефона с телевизором. Здорово! — пробормотал сидевший рядом со мной инженер (позже я узнал, что его фамилия была Капитохин и работал он в энергетическом институте).

А дальше развертывался пейзаж, снятый, вероятно, с летящего на небольшой высоте самолета. Медленно проплывали пурпуровые и лиловые равнины, группы деревьев, безупречно ровные, уходящие к горизонту ленты каналов. Повсюду виднелись какие-то сооружения, башни, огромные, повернутые в небо зеркала на подставках с непонятными кубическими зданиями рядом с каждым из них.

— Вероятно, гелиоустановки, — прошептал мой сосед Капитохин.

В воздухе на разной высоте над «землей», как рассеянные ветром стаи птиц, носились летательные аппараты

Потом на экране возникло массивное бело-розовое здание с громадным конусообразным куполом, напоминающим купол храма. Вокруг здания, возвышающегося среди равнины, вздымались высокие ажурные мачты, перепутанные проводами. Неподалеку от здания высилось на металлических опорах длинное корытообразное сооружение, также переплетенное внутри густой сетью проводов. Своей вогнутой стороной сооружение было направлено под большим углом в сторону неба. Все это напоминало мне мощную радиолокационную или радиотелескопическую установку.

Дальше мы увидели внутреннюю часть здания, обширный зал с белым экраном во всю стену, длинную, лежащую горизонтально трубу, один конец которой был направлен к экрану, а на другом были расставлены ящики на подставках и непонятные аппараты с путаницей проводов.

В зале были обитатели планеты, смотревшие в сторону экрана, некоторые из них — в зеленых хитонах (мне показалось, что к носившим зеленые одеяния остальные обитатели относились с какой-то особой почтительностью). Один из одетых в зеленое двигался среди аппаратов у конца трубы, ворочая какими-то рычажками и колесиками. Погас свет в зале, наступил полумрак, и на слабо светящемся экране возникло звездное небо.

Затем в центре экрана появимся большой шарообразный контур какого-то светила, поодаль от которого можно было заметить несколько небольших шариков различной величины — по-видимому, спутников центрального солнца. Вот один из шариков передвинулся на середину экрана, стал расти, увеличиваться в объеме, почти заняв весь экран. Мы узнали в этом шаре нашу родную Землю!.. Вот знакомые до мелочей очертания обеих Америк, Атлантический океан, контуры Западной Европыг западного выступа Африки. А поверхность нашей планеты все ширилась и ширилась на экране, точно мы приближались к ней со страшной быстротой, все резче и резче выступали очертания морей, полуостровов, заливов. Вот уже весь экран заполнил восточный берег Северной Америки, мы отчетливо различали его очертания. Как на гигантском глобусе, выступают горы, озера, извилистые паутинки рек.

«Астроном» (так мысленно назвал я того, кто регулировал изображение у конца трубы) двинул рычажок — и вот уже на экране, занятом во всю ширину небольшим куском земной поверхности, проступают пятна городов. Я угадываю Нью-Йорк, Бостон, Филадельфию, различаю даже массивы отдельных кварталов.

— Чудовищно! Непостижимо! Невероятнейшей мощности радиолокатор! — слышу сквозь гул удивления отдельные голоса зрителей.

А кинофильм перенес уже нас на обширное поле с постройками и легкими, уходящими ввысь башнями по краям его. На поле двигаются толпы обитателей планеты, в воздухе реют и опускаются вниз вертолеты. Все смотрят через приборы в виде коробочек с двумя трубками (нечто похожее на наши бинокли) куда-то на зеленовато-синее небо. Вот на краю его появился продолговатый нежно-изумрудной расцветки аппарат. Несколько секунд — и на поле медленно садится громадный веретеновидный корабль с круглыми отверстиями окон на бортах, непонятными значками и черточками на днище могучего корпуса.

— Космоплан, — как зачарованный, шепчет инженер Капитохин. Мы видим, как устремилась толпа к кораблю, как из него выходят закутанные до самых глаз в странные черные одеяния, но уже знакомые нам обитатели этого далекого мира.

— Вероятно, торжественная встреча космонавтов, — комментирует Капитохин.

Но вот с корабля выходят удивительные существа, совершенно не похожие ни на кого из наших знакомцев. Их шестеро. Каждый из них высоченного роста и превышает на две головы встречающих. У них длинные, наподобие слоновых хоботов, носы, погруженные концами в висящие впереди каждого из них коробки. Ушей не видно, шеи сливаются с могучими широкими спинами. Глаз мы не различаем, — они прикрыты темными, похожими на очки, кругами. Лица их бурого цвета, яйцевидные головы совершенно лысы, Они также двуноги, двуруки и одеты в неуклюжие, напоминающие водолазные скафандры, костюмы. Передвигаются, они с трудом, еле переставляя ноги и подаваясь вперед всем корпусом, точно неся большую тяжесть.

Гости озираются вокруг, смотрят на небо, на встречающих. С неменьшим удивлением рассматривают их и хозяева. Толпа приветствует великанов, выбрасывая вперед левые руки и закидывая назад головы. В ответ гости наклоняют вправо и влево неуклюжие корпуса и поднимают вверх обе руки, каждая из которых заканчивается парой гибких клешней. Потом гости, сопровождаемые группой одетых в золотистые хитоны встречающих, вместе с космонавтами погружаются в большой сигарообразный вертолет и улетают с космодрома.

— Дружеский визит соседей по Вселенной, что ли? — восхищенно крикнул кто-то из зрителей в нашем зале.

На последних кадрах видна группа обитателей, один из которых держит в руках… точную копию нашего снаряда. Та же форма, те же размеры. Ну, конечно, они готовят посылку для какого-то из миров, может быть, для нашей Земли. Вот один из них развертывает узкую полоску ленты, все рассматривают ее на свет. Потом вкладывают внутрь снаряда катушку в буро-коричневой обертке и закупоривают при помощи какой-то машинки отверстие дна.

На следующих кадрах — обширная площадка, посреди которой из металлического каркаса вертикально торчит расчлененная на цилиндрические секторы высокая труба. Из верхушки ее, точно снаряд из патрона, высовывается серебристое остроконечие «посланца небес».

Группа одетых в зеленые и желтые хитоны обитателей (кто они — инженеры, ученые?) стоит поодаль. Вот все исчезли, и только нацеленная в межзвездные пустыни ракета одиноко высится на залитой мягким оранжевым светом площадке. Внезапно ослепительно-белое пламя вырывается из нижнего сектора трубы, ракета, рванувшись вверх из каркаса, почти мгновенно пропадает в розоватом небе и только серебристой нитью повисает в воздухе ее след.

И снова мы в зале обсерватории. На экране, где нам пришлось созерцать нашу родную планету, видна мчащаяся через бездны Вселенной ракета. Она медленно ползет по экрану, оставляя за собой, подобно комете, длинный светящийся хвост. Появившийся в обсерватории астроном всматривается в изображение летящей ракеты, потом поворачивает на стоящем неподалеку от экрана аппарате какое-то колесо. Сколько времени истекло после его появления в зале? Часы? Недели? Месяцы? Годы? Но ракета уже стала короче, часть ступенек от нее отвалилась. Вероятно, повинуясь радиоимпульсу, она на наших глазах искривляет траекторию своего полета. Куда мчится она с чудовищной быстротой в пучинах мирового пространства? На соседнюю планету? На затерявшуюся во Вселенной голубую звездочку — нашу Землю? Не нам ли предназначена она? Может быть, уже не один снаряд направляли они к нам, но никто не сумел обнаружить его, или они попадали в океаны, моря?

Еще несколько секунд мы видим черную бездну, искорки звезд и слегка изогнутый серебристый след уходящего к бесконечно далекой цели «посланца».

…Оборвался сказочный фильм. В зале вспыхнул свет. Но долго еще никто не мот стряхнуть с себя оцепенения, точно все мы проснулись после глубокого сна.

Потом поднялся старый академик Косарев.

— Товарищи, — заговорил он, обращаясь к собравшимся, — извините меня, но я настолько потрясен, что могу говорить лишь в самых общих чертах. Нет, не в пределах солнечной системы снят этот кинодокумент. Превосходящий всякую фантазию фильм послан нам из далекого мира звезд. Да, там, в глубине Вселенной, на расстоянии нескольких световых лет от нас, рассеяны двойные и кратные системы звезд. В каком-то уголке Галактики, прилегающем, вероятно, к солнечной системе, находится и знакомая дам теперь по кинофильму четверная, да, да, четверная звездная система. В ее состав входят красный гигант, солнцеподобная желтая звезда, видимо спектрального класса «Г», белый и голубой карлики.

Косарев запнулся, потом продолжал задумчиво:

— Да, так вот о четверных звездах… Наукой установлено, что планетных систем в мировых просторах великое множество. Предполагается, что каждая четвертая из ближайших к нам звезд имеет темных спутников планетного типа. Такую планету, вращающуюся вокруг одного из светил четверной системы, мы только что видели. Видели и ее обитателей, стоящих на очень высокой ступени умственного развития. Должен, однако, сказать вам следующее: наше счастье, что, хотя мы лишены красот озаренного четырьмя светилами неба и отстаем пока в уровне техники от наших далеких «соседей», будущее Земли не может внушать никому ни тревог, ни опасений. Только в системе двух тел, например Солнце — Земля, одно из них строго периодически обращается вокруг другого. Но траектория планеты, входящая в систему двух или более «солнц», незамкнута. Планета эта блуждает по сложной, запутанной кривой и рано или поздно будет выброшена из своей системы в мировое пространство. Вот одна из важнейших причин, почему столь высоко развиты астрономия и астрономическая техника на этой планете. Вот почему одетые в зеленое тамошние астрономы окружены, как показалось мне и другим, почетом. Ведь они должны непрерывно вычислять труднейшую и дающую неточные в конце концов результаты задачу движения нескольких притягивающихся тел.

Они должны непрерывно предсказывать те условия, которые создадутся на этом мире в ближайшем будущем. А эти условия складываются столь по-разному, что обитатели редко могут быть спокойны за свою завтрашнюю судьбу.

За академиком Косаревым на стихийно возникшем обсуждении фильма выступил инженер Капитохин. Он говорил о том удивительно счастливом случае, который дал нам возможность видеть чужую, бесконечно далекую от нас и во многом непонятную жизнь.

Говорил он о высоком уровне техники, достигнутом обитателями планеты, соединении радиотелефонии и телевидения, о мощных гелиоустановках, использующих даровую энергию света, радиотелескопии и радиолокации, управляемых на огромных расстояниях межзвездных ракетах и космических полетах.

— Многое из их техники, конечно, непонятно для нас, — закончил свои комментарии к фильму Капитохин, — о многом мы лишь смутно догадываемся, однако кое-что хорошо известно у нас на Земле.

Но пройдет несколько десятилетий, разовьются межпланетные сообщения, могучим познавательным оружием станет радиолокационная астрономия — и разве мы не сумеем разведать тогда этот мир под четырьмя солнцами, как обитатели его разведали наш? Разве не сможем мы ответить на их дружеское послание? Человечество подошло сейчас к порогу этого. Да здравствует ускоренное развитие техники полетов в мировое пространство! — под аплодисменты закончил Капитохин.

Потом взял опять слово академик Косарев и сердечно поблагодарил двух молодых советских геологов, «приложивших столько усилий, чтобы разыскать снаряд в Тибете». Зал дружно зааплодировал нам. Кто-то предложил немедленно сфотографировать нас на фоне кадра из кинофильма. Тогда я, совершенно смущенный, сказал Васе:

— Давай немедленно удирать отсюда. Не люблю рекламы.

Вася было заартачился, но я схватил его за «руку и, пока в зале шло движение и искали фотографа, незаметно выбрался с ним на улицу.

…Был уже поздний зимний вечер. Мы шли по московским улицам, охваченные неизгладимыми впечатлениями только что виденного. Пылали яркие звезды. Вот Вега, вот Денеб, вот Бетельгейзе, а вот там, над кремлевскими звездами, повис рубиновый Арктур.

Где-то затерялся там и ты, мир под четырьмя солнцами. Что делают сейчас твои обитатели? Может быть, на экране чудесного радиотелескопа проплывают контуры наших городов, родной Москвы и астрономы в зеленых хитонах смотрят на нас?

…Несколько слов о самом снаряде. Своей невероятной прочностью он вызвал настоящую сенсацию среди металлургов. «Металл-мечта», «металл будущего» — так называли они его. Он совершенно не поддавался обработке никакими сверхпрочными резцами, ломавшимися о его поверхность. Все испытатели пришли к единственному заключению, что в холодном виде для самых твердых земных веществ он несокрушим. При температурах, превышающих точку плавления чемпиона по тугоплавкости металла вольфрама — около 3.400 градусов, — раскаленный космит был еще твердым и сиял ослепительным голубовато-белым светом. Спектральный анализ обнаружил в этом чудесном сплаве следы титана, осмия, углерода, ванадия.

Говорили, что директор Всесоюзного института сплавов, ученый с мировым именем, престарелый академик Лазарев, собиравшийся с нового года уйти на пенсию, двое суток не выходил с космическим цилиндром из лаборатории. На третьи же, появившись среди сотрудников, ударил кулаком по столу и заявил:

— Пока я не разгадаю тайны этого сплава и не создам его в институте, — о моей отставке не может быть и речи!..

…Так говорили в Москве. Произнес ли на самом деле Лазарев эти слова, вышел ли он в отставку или нет — в точности утверждать не берусь. Я и Вася вскоре уехали на Васину родину — в приволжскую деревню Антиповку — отдыхать, а весной направились с новой экспедицией в Сибирь…

И там, ведя разведку алмазов среди необъятных таежных просторов Якутии, мы часто вспоминали Тибет, Москву и удивительный фильм из далекого мира. Из скупых фраз и замечаний, которыми мы обменивались с Васей у дымящих костров, мне было понятно одно: как ни прекрасна неизвестная планета под четырьмя солнцами, — не согласились бы мы жить там. Не променяли бы родную советскую землю с ее радостями, заботами и мечтами на далекий и не совсем понятный нам сказочный мир.