Несколько дней спустя Конан вышел из восьмиугольной палатки и закрыл за собой полог. Сонные женские голоса были еле слышны у него за спиной. Стояло раннее утро. Только несколько наемников были на ногах. Конан кивнул Сидре, женщине из рода гундеров, с каштановыми волосами, которая стояла на страже у восьмиугольной палатки женского лагеря. Она одарила его солнечной улыбкой, после чего вновь ее лицо приняло настороженное выражение. Ее руки крепко сжимали щит и меч.

Солдаты, казалось, привыкли к тому, что Конан проводит ночи в шатре у женщин. По всему лагерю об этом, разумеется, гуляли разнообразные сплетни. Конан об этом тоже знал. Он приветливо поздоровался с одним из солдат, который сидел в кустах со спущенными штанами. Тот поглядел на него с некоторым недоверием. Он видел, как Конан вышел из женского шатра.

Еще больше народу не спало в центре плато, где острый, как бритва, хребет не скрывал встающего солнца. Люди отдыхали — бродили взад-вперед, болтали, валялись на солнышке, встречая еще один день, наполненный ленью и скукой. Киммерийца встретили скабрезными шутками, ухмылками и гримасами; тот старательно не замечал всего этого.

Недавние страхи и отвращение солдат к плато Заманас исчезли почти бесследно за то время, что они здесь находились. Переход из деревни оказался легким, хотя проводник из Харанги оставил их возле реки, заявив, что ни один человек из их племени, по крайней мере на его памяти, ни разу еще не пересекал этих вод. Подъем шел по каменному пологому склону, где почти не было кустов. Конан нашел, что это куда легче, чем карабкаться по соседним горам. Дорога шла по самому гребню; с обеих сторон тянулся отвесный обрыв, так что это место было очень легко оборонять.

Плато было широким, пологим, здесь обстояло неплохо с водой. Образовано оно выветренным розоватым камнем, который разительно отличался от пород, слагающих окрестные горы. Однако на вершине плато имелась почва, где росли деревья и трава, необходимая для лошадей. Здесь не видно было ни пещер, ни руин, где могла бы таиться опасность. Только два бледных разновеликих монолита высились в центре плато. Да и сами монолиты при ближайшем рассмотрении, с их неправильной цилиндрической формой, увенчанные округлыми навершиями, казались скорее творением матушки-природы, нежели созданием человеческих рук.

В первый день солдаты затеяли охоту, которая принесла неплохую добычу. И ничего не случилось такого, что нарушило бы покой людей. Наемники наконец успокоились и начали вести довольно-таки приятную спокойную жизнь. Дни шли, люди отдыхали, чинили вещи, вострили оружие. Искусные игроки обогащались, подвергаясь в свою очередь опасности быть ограбленными или зарезанными. Конана начало всерьез уже беспокоить безделье, которому предавались его люди.

Киммериец позавтракал овсянкой из солдатского котла, который курился паром над тлеющими углями, на закуску проглотив несколько фиг. Когда он жевал сухие фиги, его приветствовал Аки Вадсай:

— Да благословит тебя Тарим, Конан. — Он присел на корточки, по обыкновению уроженцев пустыни, возле Конана. — Еще ни одной весточки от мятежников?

— Нет, Аки Вадсай. Нам нужно послать еще одного всадника на тот случай, если первому не повезло на дороге или же он поддался соблазну,

— Да. — Аки Вадсай нахмурился. — Благо родная девица Евлалия хотела послать нам весточку о том, как развиваются события. Я только надеюсь, что принц не уничтожил все ее надежды.

Конан кивнул:

— Похоже, кофийские легионеры потеряли-таки наш след. Жаль! Мне хотелось бы, чтобы они сунулись сюда вслед за нами. Возможно, они отправились назад, в Тантизиум, помочь Ивору справиться с народными волнениями. — Он пожал плечами. — Как бы то ни было, а наши наемники, похоже, засиделись на месте. Так что чем скорее начнутся военные действия, тем…

Он замолчал, прислушиваясь к крикам, доносящимся из той части лагеря, где стоял отряд Конана. Конан поднялся и вскочил на валун, чтобы лучше видеть, что там случилось. Он еще думал, что эти крики были сигналом тревоги. Неужели неприятель или атака? Но люди кричали, что им нужна веревка.

— Похоже, у одной из моих мартышек возникли трудности, — сказал он Аки Вадсаю. — Пойду погляжу, что случилось, а то они окончательно спятят.

Другой капитан с пониманием кивнул.

Конан с трудом заставлял себя не бежать, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Он приблизился к обрыву, где собралась уже толпа наемников. Иные хохотали и хлопали себя по бокам, другие с искренней тревогой глядели в пропасть. Один из таких подбежал к Конану:

— Господин, северянин Гайдар — он полез вниз по склону. Набрел на невезуху. Хотел схватить жирную ящерицу, чтобы слопать. И не может подняться наверх. — Солдат с растрепанной бородой, моргая, глядел на Конана. — Он совсем с ума сошел. Нам нужна веревка…

— Ну, это еще неизвестно, по кому веревка плачет, — прервал его Конан, — по нему или по его спасателям. Что он так разоряется?

Долговязый ванир, как определил его происхождение Конан, скорчился на маленьком выступе в нескольких шагах от кромки обрыва. Он был бос, одет в штаны красного цвета. Одна штанина была разорвана и сквозь болтающиеся лохмотья виднелась кровавая царапина. Человек осыпал проклятьями… скалу. На таком расстоянии смысл его воплей, если в его криках, конечно, был какой-то смысл, разобрать было невозможно.

— Я не знаю, что его там держит, Может, змея укусила. — Бородатый испуганно смотрел на Конана. — Он отлично лазает по скалам. Он спустился по утесу так низко, что мы его вообще не видели. Потом полез наверх и все бранил эту скалу. Теперь и вовсе подняться не может.

— Я погляжу, что там стряслось. Но удержи этих ухарей, чтобы держались подальше от края, а то ненароком свалят камень мне на голову. — Конан снял обувь и меч, положил их рядом, а затем распростерся на грубом выветренном камне и начал сползать вниз по отвесной стене.

— Эй ты там, Гайдар! — заорал он. — Сиди спокойно и ничего не бойся. Я собираюсь тебя вытащить!

Он был уже довольно близко от несчастного. Как он ни напрягался, а северный диалект этого парня никак не мог разобрать. Возможно, тот кричал неразборчиво потому, что был испуган и перевозбужден. Конан увидел, что этот Гайдар был охвачен странным припадком. Царапаясь и скребясь по камню, как сумасшедший, он будто бы изображал стремительный подъем по скале. При этом он оставался на месте. Скала перед ним была покрыта пятнами крови, сочившейся из его ободранных коленей и локтей.

Затем сверху что-то крикнули. Один из наемников сбросил веревку. При падении петли раскручивались. Это был превосходный бросок, поскольку последнее кольцо ударило ванира по плечу.

— Гайдар, веревка! Хватай веревку и жди меня! — крикнул ему Конан.

Но парень ничего не слышал. Вместо этого с пронзительным воплем он попытался сбросить с себя веревку, борясь с ней, будто это была смертоносная извивающаяся змея. Он отбивался и кричал как безумный. Внезапно он потерял опору и полетел вниз с отвесного утеса. Его крики замерли, когда он наконец скрылся из виду.

— Кром! — И Конан начал было ругаться, но затем остановился и превратил проклятия в тишайшую молитву по погибшему. Легкомыслие стоило этому парню жизни. Конан надеялся, что это отвадит остальных от подобных подвигов. Однако во всем этом было что-то очень странное и жутковатое.

Киммериец вновь взобрался наверх и, прежде чем заговорить с испуганными людьми, столпившимися у обрыва, помедлил немного. Они мало что могли рассказать ему о случившемся. Общее мнение сводилось к тому, что Гайдар увидел какого-то кобольда на скале, который так напугал его, что парень потерял рассудок. Конан оставил это без комментариев, повернулся и пошел прочь в отвратительном настроении.

Часовые донесли, что к лагерю приближается всадник. Когда Конан подошел к костру, где собирался совет командиров, гости уже прибыли. Это был барон Стефани собственной персоной на великолепном скакуне в окружении полудюжины вооруженных мятежников, в обществе уставшей Евлалии, одетой в мужскую одежду.

— Конан! Какой восхитительный лагерь! И какой вид отсюда! — Барон склонился с седла, чтобы схватить и пожать протянутую руку киммерийца. — Я считаю эту встречу очень важной, так что я оставил вместо себя Рандальфа, чтобы явиться лично. Я привел с собой моего самого доверенного помощника, — он указал на Евла-лию, которая повисла у Конана на шее и осыпала его градом вопросов.

Пока Конан пытался отвечать, он разглядывал Стефани. Худая фигура барона, облаченного в зеленую дорожную одежду, не напоминала ему больше об ученой крысе. В седле барон чувствовал себя как дома — как и дикий кот, которого он взял с собой. Животное подросло с тех пор, как Конан видел его во дворце играющим с бантиком. Полосы на пушистом хвосте и на спине стали шире. Однако это еще не было взрослое животное. Пока все обменивались приветствиями, кот спокойно сидел, оглядывая всех и каждого невозмутимым взором желтых глаз.

Подошли еще несколько офицеров, и среди них Друзандра со своей спутницей. Барону они уделяли особое внимание — их заинтересовал великолепный конь и странное животное в седле. Они окружили Стефани, который покровительственно улыбался этим воинственным женщинам, позволяя гладить серебряную гриву коня и шерстку кота — правда, последнего осторожнее.

Когда Стефани наконец соскочил с седла и привязал животное, он подошел к Конану:

— Скажи мне, как тебе удалось получить помощь от горцев? Я до сих пор их побаиваюсь. Я первый кофийский аристократ, который посмел сунуться в эти горы за долгие годы. Разве что не во главе карательного отряда.

Конан невозмутимо ответил на взгляд барона:

— Я добился их доверия потому, что я не кофит. Они обещали мне помочь в борьбе против Ивора.

— Это невозможно! — вскричала Евлалия. — Они спалят город и обратят всех крестьян против нас. Война превратится в чистый хаос.

— Может быть, — пожал плечами Конан. — Я планирую держать их на расстоянии от Тантизиума. Я использую их для того, чтобы отвлечь внимание врага от нашего главного удара.

— Против кофийской твердыни? Ты имеешь в виду…

— Да. Варета.

Барон кивнул:

— Возможно, это и выход. Эти дикари долго будут выяснять там отношения с королевской гвардией.

Снова вмешалась Евлалия:

— Но мы должны предупредить крестьян. Иначе эти горцы-дикари заживо насадят их на свои копья, просто ради развлечения.

— Только предостережение не должно быть ни откровенным, ни преждевременным, — предупредил Конан. — Среди ваших мятежников, вероятно, затесались и соглядатаи. А нам важно захватить кофитов врасплох. Я не хочу, чтобы харангийцев перебили или заманили в ловушку. Или, хуже того, предали. — Он посмотрел Стефани прямо в глаза. — У меня с ними связаны особые планы.

Евлалия рассказала офицерам наемников о том, как обстоят дела в столице.

— Ивору пришлось убедиться, что его политические игры вызвали к жизни сильную оппозицию. То, что принц снюхался со Страбонусом, прозвучало для народа громом среди ясного неба. А волнения повлекли за собой новые налоги и новые репрессии. — Аристократка издевательски усмехнулась. — Он боится дать оружие в руки своим подданным. И поэтому целиком полагается на гражданскую самооборону. Совсем недавно он потребовал, чтобы Страбонус отозвал легион из Вареты. Сейчас умоляет короля вернуть его. Он демонстрирует себя с отвратительной стороны, проводя в жизнь все более жесткие меры. Но нам это только на руку.

Евлалия тоже за последние дни стала жестче, суровее, как заметил Конан. Она была одета для быстрой скачки. Лицо уже не было напудрено, оно стало загорелым и обветренным. И ей это нравилось. Твердые нотки в голосе, все ее движения — все в ней выдавало ее радость.

— Дело мятежа становится все сильнее, — заключила она. — Чего бароны и землевладельцы не стерпели бы от самого короля Страбонуса, того они тем более не станут терпеть от этого жалкого королишки, от принца,

— А что с этим колдуном? — спросил Виллеза. — Что, Агохоф не может расправиться со смутьянами?

Стефани наклонился вперед, чтобы ответить:

— Ивор не позволяет ему развернуться. Я думаю, он опасается, что колдовство, употребленное в самом сердце провинции, только раздует пламя мятежа, настроив людей против принца. — Барон нахмурился. — Меня беспокоит, что Ивор может натравить колдуна на мои владения или на владения кого-нибудь из крупных аристократов, живущих на окраине, чтобы на нашем примере дать урок всем остальным. Мы должны нанести упреждающий удар, пока еще не поздно.

— Подожди!.. — На этот раз в разговор вступил Аки Вадсай. — Мы разве встретились для того, чтобы говорить об атаке? Уверен, совесть не остановит Ивора, когда он вздумает натравить на нас колдуна. Как только мы встанем у него на пути, Агохоф будет спущен на нас точно цепная собака. Ивор только и ждет, чтобы мы высунулись.

Конан решительно хлопнул себя по колену и встал. Он вышел вперед, гневно обведя собравшихся глазами.

— Хватит болтать об этом недоноске Агохофе! Я сам с ним разделаюсь! Клянусь Кромом!

И снова поглядел на своих товарищей. Никто не собирался ему перечить. Его взгляд задержался на Аки Вадсае, который слегка поклонился, как бы выступая свидетелем его клятвы и принимая ее. Конан нетерпеливо пожал плечами:

— Давайте спланируем атаку. Нечего тут медлить. А то еще немного — и мои люди станут неуправляемыми.

Немного позднее, во время перерыва, Конан пошел к монолитам. Известие о смерти Гандара, похоже, произвело мало впечатления на наемников. Целая орда буйных голов шумно пыталась выкопать каменные колонны, используя для этого древки копий. Они предполагали, что под монолитами скрыто сокровище. Их предводитель Павло стоял на более маленьком камне, высота которого была в три человеческих роста. Оттуда он азартно руководил всей сворой, пытавшейся, обвязав вертикально торчащий монолит веревками, повалить его набок.

— Прекратить! — заревел Конан. — Ты, аргосиец, слезай оттуда! Хватит придуриваться!

Он прошел сквозь толпу людей, которые шарахались от него в стороны.

— Идите собирать монатки, псы войны! На рассвете выступаем.