Верховный жрец Куманос шел, босой, по покрытому острыми обломками вулканического пепла склону. Долгие дни пути сделали его ступни почти нечувствительными к боли. Там, где грубая кожа оказывалась слабее камня, оставались красные капли. По этим следам спутникам Верховного жреца нетрудно находить путь вслед за ним. Сам же он, словно одержимый, шел вперед, не останавливаясь, не замечая ничего вокруг.

Не давая отдыха себе, Куманос не щадил и остальных. Многие из его спутников тоже шли босыми, изорвав свои сандалии о камни, похожие на осколки оплавленного стекла. Все без исключения рабы — мужчины и женщины — несли на спинах корзины, набитые под самую крышку зеленовато-серой рудой. Пот ручьем лился по спинам носильщиков, сгибавшихся под тяжестью груза. Солдаты, охранявшие их, тоже чувствовали себя не лучше — ведь им теперь приходилось самим нести запасы воды и продовольствия. Двое помощников Куманоса шли без груза, но на их долю выпала тяжкая обязанность угрозами и ударами бича поднимать упавших под тяжестью рабов или же, в назидание остальным, добивать тех, кто уже не мог идти.

За время их перехода от шахт по Шартоумским холмам не случилось почти никаких происшествий. Отряд не побеспокоили ни люди шейха, ни залетные банды грабителей караванов. Это было большой удачей для этих мест, пользующихся дурной славой, особенно если учесть ценность груза, переносимого караваном. Кроме того, среди рабов прошел слух, что в конце пути в награду за хорошую работу им будет выдана часть добытого.

Но день ото дня разговоры о награде, о родном доме да и на другие темы возникали все реже и реже. В тяжелом молчании рабы и охранники следовали за Куманосом, который уже начинал им казаться если не святым, то уж не простым смертным. Кое-кто из рабов стал утверждать, что, мучая так себя и их, жрец превратит позор их рабства в подвиг самоотречения и самопожертвования. Утешение было слабым, но, за неимением другого, многие ухватились за эту мысль, как за соломинку.

Мало-помалу отряд приближался к другому хребту. В Шартоуме слышали об этих горах, называемых Трубами Шайтана за столбы поднимавшиеся над их вершинами днем, и сполохи огня, мелькавшие над ними по ночам. Кровавый след Куманоса вел их к одному из дымящихся пиков.

Верховный жрец шел, находя дорогу по приметам, о которых ему рассказал старый отшельник. Куманос чувствовал себя не так, как во время поисков старца в Огненной Долине, — в нем не было смертной души. Никакие сомнения, страхи, стремления не мешали главному — достижению цели. Только служение Вотанте и его наместнику на королю Анаксимандру — составляло смысл жизни молодого жреца.

На дальнем склоне мелькнула фигура одинокого селянина, обрабатывавшего плодородное, удобренное вулканическим пеплом поле. Не дожидаясь приближения отряда, селянин исчез в зарослях. Куманос понял, что известие о приближении его людей но обгонит сам караван.

Уже к вечеру жрец и его отряд перевалили через склон и спустились в кратер вулкана. Почти вся его поверхность была покрыта обломками гранита и базальтовыми глыбами. Здесь и там между ними прорывались в небо столбы дыма и пара. Лишь кое-где росли одинокие деревья да зеленели почки огородов вокруг небольшой деревни. Между полуразвалившимися лачугами суетливо метались человеческие фигуры. Куманос понял — его ждут.

К тому времени как отряд спустился по внутреннему склону на ровную площадку в центре и рабы повалились на землю между домами деревни, лишь один человек из ее обитателей предстал перед глазами пришельцев. Это был пожилой селянин, видимо старейшина, одетый в шерстяную рубаху и штаны. На ногах у него были сапоги с толстой подошвой, способной долго противостоять режущим граням вулканических осколков, Куманос, приказав своим подчиненным раздобыть воду, подошел к старику и без всяких предисловий приступил к делу:

— Вы выполняли порученные вам обязанности? — спросил он. — Все ли готово к применению?

Лицо старика расплылось в подобострастной улыбке, и он почтительно кивнул:

— Наш клан выполнил все, что нам было поручено вашими предшественниками. Все тщательно охранялось в течение всех семи веков. Металл смазывался пальмовым маслом, хрупкие части прикрыты от дождей и пыли. Все охраняется от воров и недостойных использовать эти орудия. Дерево тоже заменялось в срок. Те бревна, которые лежат сейчас в запасе, были заготовлены семнадцать лет назад. —

Закончив, старик неуверенно протянул вперед руку, словно за платой.

На лице Куманоса не отразилось никаких чувств. Жрец щелкнул пальцами, и в ту же секунду трое саркадийских воинов, оставив сгрудившихся у сосудов с водой рабов, подошли к нему.

— Покажи нам все, — приказал Куманос старику.

Тот, не говоря ни слова, повернулся кругом и пошел прочь, за кольцо деревенских хижин. Куманос и солдаты последовали за ним. Они прошли по вымощенной камнем дорожке между огородами, лоскутками пшеничных полей и вскоре оказались на необработанной, мертвой земле, на которой тут и там были разбросаны небольшие озерца, покрытые клубами пара.

Затем источники исчезли, а земля под ногами стала заметно горячее. В воздухе пахло серой, на губах оставался металлический привкус. Даже небо казалось свинцовым из-за толщи дыма, скопившегося в кратере. Неожиданно между базальтовых глыб мелькнуло пламя — это полыхнула из глубины разлома бурлившая на дне вулканическая лава. Воздух над такими разломами дрожал, как над костром или печкой.

Неподалеку от одного такого разлома были видны следы человеческой деятельности. Странные инструменты и механизмы отражали малиновый подземный свет. Огромные чаши, вырубленные из базальтовых глыб, железные цепи и коромысла, а главное — длинный стальной кран на самом краю обрыва. По обе стороны от него стояли острокрышие сооружения, в которых были укрыты от жары длинные деревянные шесты и мелкие инструменты. В общем, хотя все вокруг было покрыто толстым слоем вулканического пепла, хозяйство выглядело ухоженным и готовым к работе.

— Бревна, — сказал Куманос, повернув голову к старику. — Покажи лес, который вы приготовили.

— Сначала деньги, — поежившись, попросил тот и вновь протянул руку к Верховному жрецу.

— Сначала бревна. — Куманос и не подумал потянуться к кошельку.

— Как прикажете. — Селянин повел жреца в обход гранитной гряды, прикрывающей их от нестерпимого жара, шедшего из разлома в земле. По дороге старик суетливо объяснял: — Дым, который и выходит из земли, хорошо сушит дерево. Он словно консервирует его, защищает от гнили.

Куманос приблизился к провожатому и доверительно сказал:

— Мне потребуется помощь. Твоя и твоих соплеменников, чтобы разобраться в том, как пользоваться этими механизмами. Я отблагодарю вас.

— Да-да, конечно, — ответил старик, косясь на чересчур близко подошедших солдат. — Вот ваши бревна.

Обойдя последний базальтовый валун, они оказались перед входом в пещеру. В глубине были видны торцы дюжины длинных, толстых бревен.

— А колеса? — продолжал Куманос. — Они ведь входят в наше соглашение. Я что-то их не вижу.

— Они там, в глубине пещеры… А теперь я жду золото. Столько, сколько положено по нашему соглашению, заключенному семь веков назад.

Рассеянно кивнув, Куманос снял с пояса тяжело звякнувший мешочек и протянул его старику. Затем он вошел в пещеру и внимательно осмотрел бревна. Они и вправду были отлично высушены и отвечали на постукивание пальцами.

— Стой, стой! Он скрылся в пещере! — донесся до Куманоса крик одного из солдат.

Вся троица, добросовестно перекрывавшая в пещеру, чтобы не дать старику сбежать, рванулась вперед за ним. В темноте послышались удары и проклятия: это попавшие с яркого света в темноту саркадийцы натыкались на каменные стены. Немного спустя один из солдат вернулся и обнаружил, что Куманос внимательно исследует колеса — дисков диаметром в человеческий рост, сбитых из толстых досок, окантованных бронзой по ободу и с бронзовой ступицей в центре.

— Верховный, он сбежал, мы не смогли догнать его в пещере, — дрожа от страха, сказал солдат.

— Наверняка он знал запасные выходы. Пусть бежит. — Куманос повернулся и направился к выходу, жестом приказав солдатам следовать за ним. — Теперь он нам не нужен. Управимся сами. Уверен, что этот старикашка и все его племя не покажутся нам на глаза, пока мы будем здесь.

* * *

В последующие дни в кратере развернулась бурная деятельность. Руда была выгружена рядом с огнедышащим разломом и сложена в три кучи, соответствующие трем шахтам, где ее добывали. Затем каждая груда была переложена в огромные железные чаши с приклепанными у верхнего среза кольцами и с неким подобием сливного носика.

В кольца были вдеты толстые цепи, а затем чаши при помощи длинных металлических шестов подвинуты к самому краю огненной пропасти. Работа была невыносимо тяжелой — рабы сменяли друг друга через несколько минут, давая отработавшим возможность отбежать и отдышаться там, где было чуть прохладнее.

То, что последовало за этим, оказалось еще труднее. Цепи, заведенные в кольца чаш, были прикреплены к еще одной толстой и длинной цели, пропущенной через блок стрелы нависавшего над огненной ямой крана. Чтобы обслужить это металлическое чудовище, рабам приходилось работать буквально в нескольких шагах от края обрыва.

Наконец первая чаша пошла вниз, в огненную топку. Казалось, что спуску не будет конца, что там, внизу, сама чаша и цепь уже расплавились в невероятной жаре земных недр. Почти сразу же Куманос отдал приказ поднять чашу. Для этого пришлось прибегнуть к помощи не только всех рабов, но и большей части солдат. Звено за звеном, шаг за шагом цепь была выбрана, и чаша оказалась на поверхности.

Поднятая руда в первый момент показалась грудой углей, пылающих в очаге. Только очаг был железным и сам светился таким же зловещим красным, а кое-где и белым светом.

Не давая руде остыть, рабы начали размельчать и ворошить огнедышащие комки длинными металлическими баграми и лопатами. Затем снова опустили в преисподнюю и вновь подняли на поверхность. Три раза без передышки, по приказу и под внимательным взором Куманоса и его помощников-жрецов.

В конце концов камни и пустая порода выжжены, а в чаше остался лишь изрядно уменьшившийся в объеме слой расплавленного зеленоватого металла. При помощи крана чаша была поднята выше поверхности земли и установлена на высокую железную треногу. Широкий металлический был приставлен к носику чаши, упираясь другим концом в отверстие каменной формы, детали которой были стянуты железными скобами и цепями. Медленно, осторожно чашу наклонили — и по желобу, сыпля зелеными брызгами, потек расплавленный металл. Казалось, каменная форма вот-вот разорвется, не выдержав такой температуры. Сквозь толщу камня по-прежнему пробивался зловещий зеленый свет.

Только когда последняя сверкающая капли скатилась с желоба в каменный сосуд, все заметили, что уже наступила ночь. Куманос произнес благодарственную молитву Вотанте, знаменующую конец рабочего дня. Рабы рухнули замертво и погрузились в сон, прерываемый стонами от болящих ожогов. У многих были сожжены брови и ресницы, легкие, казалось, были полны жарким дыханием вулкана. Последняя мысль каждого заснувшего была о том, что в этот день была сделана всего лишь треть работы. Этому кошмару суждено было повториться еще дважды.

На следующий день, когда форма остыла настолько, что к ней стало возможно приблизиться, с нее были сняты стягивающие ее скобы и цепи. Каменные фрагменты были убраны, и взгляду открылась конструкция какой-то непонятной формы — видимо, фрагмент большой статуи, как предположили рабы. Не давая времени на отдых и разглядывание, Куманос приказал укрыть странный предмет палаточным холстом и обвязать его веревками. Прежде чем была продолжена вчерашняя работа, запеленатую фигуру установили на сооруженную из приготовленных деталей повозку и откатили к деревне, где и оставили под охраной.

Подобным образом были изготовлены еще два фрагмента по новым, но похожим формам. Оба признав результат работы удовлетворительным, Куманос лично оборачивал статую холстами и обвязывал веревками. С каждым разом работа казалось легче — сказывался опыт. Поэтому последний слиток был отлит значительно меньшей бригадой, чем первый. Куманос приказал, чтобы треть рабов впряглась в первую повозку и начала свой путь прочь из кратера. Вторая треть прикатила на ее место в деревню вторую телегу с огромными колесами. И только тогда оставшиеся рабочие взялись за отливку третьего фрагмента. По известным только ему одному причинам Верховный жрец не допускал соприкосновения или близкого нахождения готовых фрагментов, хотя такой расклад сил оставлял мало рабочих рук для обработки руды и заливки формы.

Успешному выполнению работы в немалой степени способствовали усилия Тулбара Гирканца, которого Куманос сумел превратить из мятежника в образец прилежания. Он работал без устали, брался за самое трудное дело и продолжал ворошить раскаленную руду, когда уже три смены других рабов побросали свои багры и лопаты и бежали прочь от невыносимой жары.

Незадолго до конца работы, когда поднятая чаша с расплавленным металлом уже висела над треногой, одна из цепей лопнула. Чаша стала угрожающе крениться. Именно Тулбар, первый и единственный, добровольно бросился под нее и подставил под бортик чаши свой багор. Затем он прополз по стреле крана, чтобы пропустить через его блок дополнительную цепь. И вот, когда все было выполнено, уставшие руки подвели Тулбара. Не удержавшись, он рухнул прямо и дышащую чашу. На глазах товарищей его тело в облаке пара скрылось в светящейся зеленым огнем жидкости. Лишь несколько пузырей, лопнувших через несколько секунд, — вот и все, что осталось от человека.

Несмотря на, а может быть, и благодаря почти что добровольному жертвоприношению Тулбара, отливка была закончена успешно. Когда один младших жрецов предложил Куманосу провести особый траурный ритуал по поводу гибели лучшего работника в огненной купели, ответ был краток:

— Не стоит. Это не столь важно. Смерть и физическое страдание — это не самое большое несчастье. Настоящую боль испытываешь не при этом.