В серых предрассветных сумерках король и его шут быстро проехали через беспокойный, уже полупустой лагерь и оказались в боевых порядках аквилонских войск. Солдаты, сидя на земле, жевали сухари, запивая их водой Ив поясных фляг, дремали, прислонившись спинами друг к другу и к камням.

Малейшего намека было достаточно, чтобы получить четкий ответ, указывающий направление поисков, ибо Амлуния — самая скандальная женщина во всей колонне не могла нигде остаться не замеченной. Вскоре роль оказался в самом центре строя, у груды камней, за которыми готовилась к обороне рота боссонских егерей. Крепко сложенный, с квадратными плечами капрал провел Конана и Делвина мимо солдат, начищающих и подтачивающих свои боевые топоры, к тому месту, где стоял на посту часовой — молодая женщина с нашивками командира отделения, судя по лицу — дочь смешанного боссонско-пиктского брака. Женщина молча кивнула головой вперед, в сторону нейтральной полосы.

Там, чуть поодаль, пасся среди полуобвалившихся колонн и каменных блоков, пощипывая редкую жесткую траву, тот самый жеребец, которого Конан подарил Амлунии.

Звать коня было бессмысленно, а скорее всего, даже опасно. Можно привлечь внимание неприятельских часовых и передовых отрядов. Устроить здесь маленькую войну с Амлунией в качестве главного трофея — такого Конан позволить себе не мог. Поразмыслив немного, король, а вслед за ним и шут направили своих коней в сторону нейтральной полосы.

Копыта скакунов звякнули о плиты улиц и площадей древнего города. Гранитные блоки, тщательно обработанные и отполированные, порой преграждали всадникам путь, вынуждая их следовать в объезд. Медленно-медлен-но приближался Конан к центру древних руин.

Но вот сердце киммерийца забилось чаще — он узнал круг вонзающихся в небо колонн, обложенный камнем бассейн с густой, маслянистой черной жидкостью. Нет, никогда раньше Конан не был здесь, но сколько раз он видел это место в ночных кошмарах, сколько раз с ужасом просыпался, когда духи сна приводили его спящую душу сюда.

Чуть дальше, чем оседланный жеребец, стояла, прислонившись к одной из колонн, сама Амлуния. Скрестив руки на груди, рыжая девица внимательно разглядывала черное зеркало бассейна. Услышав приближающиеся шаги, она обернулась и обратилась к Конану и Делвину:

— Ну вот и вы, наконец-то! Я не знаю, что привело меня сюда, но я была уверена, что и вы последуете за мной. Есть что-то… что-то пугающе-притягивающее в этом месте, правда, Конан?

Подойдя к королю, Амлуния положила руку ему на плечо и поглядела в глаза. Знакомый чувственный огонек заплясал в ее взгляде.

Заигрывания Амлунии были прерваны резким шумом на противоположной стороне развалин. Там, из-за огромного валуна, показался одинокий воин в полированных поясных доспехах, ведущий за собой прекрасного, в богатой сбруе, коня. Конан в тот же миг узнал роскошное одеяние и императорские атрибуты воина: шлем с плюмажем, кольчужные перчатки, щит с гербом, пересеченным полосой незаконнорожденного.

— Амиро! — С этим выдохом меч словно сам скользнул в руку киммерийцу. — Неужели ты сумел и сны использовать в своих целях, принц недоделанный? Тебе бы колдовать в темной пещере, а не империю строить. Ну, где твои храбрецы — семеро на одного?

Конан бегло окинул взглядом окружающее пространство, прикидывая, откуда ждать опасности. За невысокими каменными изгородями, окружавшими колоннаду, вряд ли мог спрятаться хоть кто-нибудь. За колоннами тоже нигде не мелькало ни оружие, ни край одежды человека. Б общем, Конан мог бы показаться сам себе весьма смешным в своих опасениях, если бы не зловещая атмосфера этого места.

Амиро, набросив повод коня на металлический держатель для факела, торчащий из колонны, повернулся лицом к Конану.

— А вот и он, мой верный враг, — сказал принц, сделав несколько шагов вперед и остановившись в центре площадки перед бассейном. — Если ты, как говорит твоя наряженная в кожу шлюха, и вправду не знаешь, что привело тебя сюда, то ты, пожалуй, еще более туп и ничтожен, чем я предполагал.

— И что еще я должен знать, щенок? Почему я здесь?

Конан шагнул вперед, выставив перед собой меч. Цепляясь за королевские ножны, вслед за ним семенил Делвин, бормоча на ходу какие-то советы.

В тот же миг, словно в ответ на гневный окрик короля, поверхность бассейна заволновалась, покрылась рябью, несколько пузырей со свистом и хлопками лопнули над черной жижей. Странное явление заставило аквилонского правителя остановиться. Постепенно бульканье стало более членораздельно:

— Приветствую вас, о смертные короли! Я оказываю божественное гостеприимство двум великим представителям рода человеческого.

С этими словами вокруг бассейна и вдоль колоннады пролегли огненные кольца. Их свет изменил цвет предрассветного неба, сделав его пронзительно синим.

— Моя божественная сила, — продолжил голос, — привела вас обоих сюда. И здесь я — великий бог Ктантос — смогу выбрать одного из вас, того, который достоин быть моим наместником в моих земных владениях.

— Что это за чертовщина? — крикнул Конан.

Сам он обернулся к своим друзьям, чтобы убедиться в том, что все происходящее не совершается лишь в его воспаленном мозгу. Затем он вновь обратился к Амиро:

— Эй, принц, я знал тебя неплохим фехтовальщиком, трусливым бойцом и бесчестным убийцей! Но ты, оказывается, еще и вполне сносный колдун, если тебе по зубам привлечь на свою сторону демонов кошмарного сна, чтобы попытаться напугать противника.

Не обращая внимания на булькающий бассейн, киммериец вновь стал продвигаться к Амиро, вскользь заметив:

— Чего, впрочем, следовало ожидать от тебя. Не мужчина в одном — не мужчина во всем, и ты — лучшее тому подтверждение.

— Хватит болтать, варвар. — Амиро сделал шаг назад. — Дубина невежественная! Я и сам ни в грош не ставлю всяких божков и колдунишек, но это тебе не какой-то демон! Ктантос — это настоящий бог…

— Вот именно! Истинный бог! — подхватил воющий голос из бассейна.

Над поверхностью черной жидкости появилась состоящая из одних костей рука, сжимающая кривое копье. Описав несколько кругов по бассейну, рука метнула свое оружие, которое на полпути превратилось в огненную стрелу. Ударив в одну из колонн, молния озарила все вокруг яркой вспышкой. Когда к людям вернулось зрение, в колонне оказалось пробито сквозное отверстие, вокруг которого, словно сухие ветки, пробежали трещины. В воздухе запахло жженым камнем.

— Это всего лишь скромная демонстрация моей силы, растущей с каждым часом, — объявил из бассейна Ктантос. — Колонна останется стоять лишь как напоминание вам. Я думаю, это будет достаточным предупреждением тому из вас, кто вздумает усомниться в моем могуществе. Что же касается верного последователя… что ж — он будет вознагражден по достоинству.

Усилием воли сбросив оцепенение, Конан вновь покрепче сжал меч и с вызовом ответил:

— Мне уже доводилось расправляться с богами. Чего ради я должен поклоняться тому, которого в свои союзники записывает такой бесчестный негодяй, как Амиро?

— Не в союзники, а в верховные судьи, — донесся п ответ голос Ктантоса из центра бассейна. — Только один из вас, по моему решению, покинет это место живым; только один будет насаждать на земле веру в меня — единственного бога!

— Я так понял, что этот один будет избран тобой по результатам поединка между нами, — кивнул Конан. — Что ж — я готов. Я жду противника с распростертыми объятиями. Однако позволю себе напомнить бессмертному богу, что нам уже доводилось встречаться с ним в бою. Он был вызван мною на честный поединок, но ответил на вызов подлой западней. Как противника в честном бою, он меня боится. Так что ему не с руки им ходить биться один на один. Кто даст гарантию, что тебя он не привлек на свою сторону, оставив нас без честного судьи? Он явно больше понимает в грязных тайных переговорах, чем я.

Конан тряхнул головой, поправляя выбившуюся из-под золотого обода короны прядь черных волос.

— А кроме того, — добавил он, — даже если ему с помощью хитрости удастся заманить меня в какую-то лопушку, мои аквилонские легионы намного превосходит его армию, и исход битвы можно предсказать заранее!

— Конан, Король Сокрушитель Челюстей и Крепостей, — неожиданно взмолился Делвин за спиной киммерийца. — Божественный Ктантос не торгуется и не вступает в сделки. Он ищет лишь того, кто будет лучшим правителем, его наместником на земле, проповедником его веры. Но что бы ни случилось, я последую за тобой, а мой клинок будет рядом с твоим клинком в любом состязании королей или их армий. Король Конан, ты — сильнейший из воинов и величайший из монархов, как это известно всем и каждому!

— Ах, вот в чем дело, Делвин! Ты, оказывается, тоже являешься частью всего этого! — Конан, что-то поняв, по-новому поглядел на карлика. — Как, впрочем, и Амлуния, в чью роль входило заманить меня сюда. — Оглянувшись, Конан увидел загадочную улыбку на лице женщины. — Пожалуй, мне стоило раньше догадаться, что все мои беспредельные амбиции — это лишь телега, влекомая вашей славной парочкой волов.

— Нет, господин, я всего лишь клоун, шут… — Карлик, невинно моргая, смотрел на короля. — Карикатура, оттеняющая величие монарха. Но учти, Конан: для тебя победа в поединке с Амиро обернется суровым и горьким поражением. После того как твои легионы истребят кофийские войска, ты останешься лишь с горсткой израненных воинов. Здесь, у древнего храма, встретились не только два великих короля, но и две могучие армии, объединенной силе которых не сможет противостоять никто во всей Хайбории.

Шут говорил, обращаясь к Конану, но достаточно громко для того, чтобы Амиро тоже его слышал. Видимо, слова карлика произвели на него впечатление, ибо принц Кофа, забыв обо всем, внимательно вслушивался в его слова. Делвин же продолжал:

— Я вижу дело так: нужен договор между двумя монархами, соглашение о том, что, независимо от того, кто победит в поединке, — а это будешь, несомненно, ты, Конан, — так вот, кто бы ни победил, армия поверженного должна присоединиться к войскам триумфатора и во всем подчиняться ему. И более того, империя проигравшего должна подчиниться победителю, который станет, таким образом, императором Аквилонии и Кофа одновременно! — Делвин на торжественной ноте прервал свою речь, а затем уже более деловито добавил: — Я полагаю, принять такое решение вполне входит в компетенцию обоих правителей. Учтите, победитель получает все. Я думаю, стоит рискнуть!

— Рискнуть… пожалуй, я бы согласился, — задумчиво отозвался Конан. — Можно было бы вызвать сюда старших офицеров обеих армий, чтобы они были свидетелями поединка, и приказать им не оспаривать между собой его результат. Но меня куда больше волнует проблема выбора: невелика разница, кто останется победителем — этот убийца собственной матери или я, подчинившийся его же покровителю — чавкающему жижей демону…

— Убийца матери?! — закричал Амиро. — Ты лжешь, клевещешь! Это ты убил ее.

Принц, выхватив меч, шагнул навстречу киммерийцу. Тот, сделав ответный шаг вперед, возразил:

— Зачем мне лгать тебе. И без того всем ясно, что только по твоему приказу Ясмелу могли выбросить из окна ее башни, выдав это за самоубийство. Да, принцесса безумно любила тебя и однажды убедила меня пощадить твою шкуру. Но даже светлая память о ее материнских чувствах не удержит меня от того, чтобы выпотрошить тебя сегодня!

— Лжец! Негодяй, ты еще смеешь… — Неожиданно принц взял себя в руки и более спокойно продолжил: — Нет, подожди, варвар. Я еще успею содрать с тебя шкуру. Но сначала — что ты скажешь по поводу предложения этого урода?

— Я согласен, что без достойных свидетелей я не могу начать поединок, рискуя подставить судьбу империи под очередной предательский удар человека, не тающего, что такое честь. И кроме того, не нравится мне наш самозваный арбитр…

Конан бросил взгляд на небо, на котором, помимо знакомого полумесяца, появилась еще одна — теперь уже полная — луна, осветившая ставший темно-синим купол небосвода. Опустив глаза, киммериец обнаружил, что ни одно из ночных светил не отражается в черном пруду. Конан задумчиво сказал:

— Я не знаю, где именно мы находимся, Ктантос, но сдается мне, что куда ближе к аду, чем к раю. И если твои способности к разрушению и к угрозам я уже могу засвидетельствовать, то теперь хотелось бы узнать, какова твоя мощь в добрых делах. И еще: каков твой истинный облик, какую форму ты принимаешь, чтобы предстать перед поклоняющимися тебе?

— Истинные боги, в отличие от жалких демонов и мелких божков, — пробулькал Ктантос, — не очень охотно показывают себя смертным. Ты, поклоняющийся суровым северным божествам, должен знать это. Вера истинных последователей не должна зависеть от внешней формы божества. Вот почему я предпочитаю оставаться в своем священном бассейне. А моя мощь… она почти беспредельна, как в отношении зла, так и добра, если, конечно, возможно судить божество, подходя к нему с убогими рамками, созданными жалкими в своей немощи людьми.

Бульканье, напоминающее усмешку, прокатилось над площадью.

— Я могу проникать в сны смертных, как ты уже мог убедиться, — продолжил Ктантос. — Скоро моя власть над умами людей будет полной и совершенной. Как видишь, я смог свести в это место две могучие армии и их командиров, а значит, я могу творить историю и политику мира. Силы и возможности моих главных последователей практически безграничны… как бы уродливы ни были их физические тела.

При этих словах карлик беспокойно затоптался на месте, а Амлуния, сообразив, что к чему, довольно рассмеялась.

Ктантос же продолжал гулко булькать:

— Есть у меня и посланники, гонцы в мир людей, которые исполняют мою волю на земле. Как видишь, смертный, истинный бог — это не безвольный, действующий лишь намеками да видениями нынешний божок. Нет, мне, настоящему божеству, бесполезно и бессмысленно сопротивляться.

— Истинная правда в речах великого Ктантоса. — С этими словами Амлуния вдруг быстро пересекла площадь и, пройдя между Амиро и Конаном, подошла к гранитному бортику бассейна. — Целую ночь я провела здесь, внимая божественному голосу, который проник в самые дальние уголки моего сердца… Итак, я объявляю себя верной рабыней и последовательницей всемогущего Ктантоса! Отныне и навеки!

Громкие слова Амлунии эхом прокатились по колоннаде.

— И сейчас я объявляю, — после секундной паузы добавила Амлуния, — что отдаю себя в качестве награды победителю в этом поединке!

Повернувшись к Амиро, она сказала:

— Знай же, о великий тиран, моим талантам и умениям нет числа. Я — отчаянная воительница, умелая куртизанка и страстная любовница. Победи ты — и я обещаю, что все мои способности будут отданы тебе целиком и полностью. — Видя недоверие на лице принца, Амлуния усмехнулась: — А Конан… если честно, то я изрядно подустала от его покрытого шрамами тела и от однообразных историй о его давних подвигах. Слишком уж он ограничен рамками традиций — понятиями чести, благородства. Недостойно это правителя империи, не умеет он радоваться жизни, не любит пролитой ради веселья крови… Нет, в тебе, Амиро, я вижу куда более могучего человека, достойного быть властителем мира. В тебя я верю, за тебя молю бога Ктантоса!

Амиро расхохотался:

— Смело говоришь, девочка! И главное — правильно. Ничего, будь уверена, что я сумею использовать доставшуюся мне награду, оценив ее по достоинству.

— Какое низкое, грязное предательство! — завопил Делвин, косясь на Конана, лицо которого оставалось совершенно холодным и бесстрастным. — Ничего, мой повелитель, одержав победу, рассчитается и с тобой… Впрочем, в данный момент в таком раскладе есть свое примущество: Амлуния сможет вызвать сюда офицеров Амиро, а я, с позволения Конана, вызову аквилонских командиров. Полагаю, что если такая красотка сядет на прекрасного скакуна принца, то ей не страшны стрелы кофийских часовых. — Карлик направился к своему пони, приговаривая: — Как бы ни закончился этот поединок, судьба мира уже предрешена…

— Эй, ты, придурок, стой! Я еще не решил…

Фраза Конана была прервана приближающимся стуком копыт и скрипом колес. Вскоре из темноты вынырнула колесница, которую влекли за собой две из положенных шести лошадей. Роскошный, но сильно пропыленный и изрядно пообтрепавшийся в дороге экипаж двигался в сопровождении нескольких Черных Драконов и старших офицеров, включая Просперо. Среди всадников Конан с удивлением заметил канцлера Публио.

Увидев же пассажиров колесницы, Конан и вовсе застыл, раскрыв рот. За спиной чуть живого возницы, поддерживая закутанную в плащ сгорбленную фигуру незнакомой королю женщины, сидела королева Зенобия собственной персоной.

Охрана поприветствовала Конана, и граф Просперо, спешившись и встав на одно колено, обратился к нему:

— Ваше величество, королева принесла вам не терпящие отлагательства известия. Я не знаю, какие заклинания витают в этом месте, делая само небо над ним незнакомым и чужим, но я счастлив, что мы все же нашли вас.

Конан подбежал к колеснице и обнял Зенобию. Та, лишь на миг прильнув к его груди, высвободилась из объятий и сказала:

— Конан, любимый… Мы примчались сюда галопом из самой Тарантии. Скольких лошадей мы загнали до смерти! Чего стоил нам путь по этому перевалу… Но ты должен знать правду о… Нет, не я должна сказать тебе это, а она. — Королева показала на свою спутницу, сидевшую, прислонившись к борту колесницы.

Измотанная дорогой, уже немолодая женщина теперь показалась Конану знакомой. Сравнительно свежий шрам пересекал ее лоб, печать страданий делала лицо женщины старше ее возраста…

— Мое известие касается и Амиро, — слабым голосом произнесла она.

Конан, уверенный в том, что уже слышал где-то этот голос, посмотрел на Зенобию. Королева кивнула, и киммериец обернулся к неподвижно стоящему поодаль принцу:

— Эй, Амиро, подойди ближе! Эта новость касается нас обоих, как утверждает моя жена.

Амиро скривил губы в улыбке:

— Чего захотел! Нет, меня так просто в ловушку не заманишь.

Конан нетерпеливо тряхнул головой:

— В отличие от тебя, я отвечаю за каждое свое слово. Слушайте все! Я, Конан — король Аквилонии, гарантирую принцу Амиро безопасное пребывание среди моих подданных. Ну что, веришь мне?

Поколебавшись, Амиро все же подошел к колеснице, и провожаемый внимательными взглядами аквилонской стражи. Увидев сидящую женщину в длинном черном плаще, принц воскликнул:

— Ватесса! Служанка моей матери, нечаянная жертва борьбы против коварного варвара-киммерийца!

— Точно! — вспомнил наконец Конан. — Это же ты, Ватесса! А я думал, что этот мерзавец убил тебя.

Король вежливо склонил голову, да и принц Амиро неподдельно добрым взглядом окинул знакомую ему с детства женщину, ласково погладив ее по руке.

Служанка, облизнув потрескавшиеся губы, хрипло, но достаточно громко сказала:

— Моя госпожа умерла, не открыв вам этого… Но я не могу уйти из этого мира и унести свою тайну с собой в могилу…

Крепко сжав руку принца, Ватесса произнесла:

— Амиро, узнай же: Конан — твой отец!

Затем ее взгляд застыл на суровом лице киммерийца:

— Конан, Амиро — твой сын!

Оба правителя, пораженные, замерли на месте, стараясь не выдать нахлынувших на каждого из них чувств. Их глаза встретились и уже не могли оторваться друг от друга.

— Амиро, возможно ли это?.. — прошептал Конан.

— А что, почему бы и нет… — хрипло ответил Амиро и вдруг воскликнул: — Какой же я был дурак! Сколько я выяснял, шпионил, вынюхивал все обо всех при хорайском дворе! Сколько я искал своего отца — и все напрасно! Но наконец — свершилось! Свершилось — я наконец-то смогу убить тебя!

Резко размахнувшись, Амиро занес меч над головой Конана. Лишь молниеносная реакция спасла киммерийца — он успел отскочить в сторону. Меч кофийца просвистел в воздухе и ударился о борт колесницы.

Мгновения, потраченного Амиро на то, чтобы освободить застрявший в толстой доске клинок, оказалось достаточно, чтобы Конан тоже обнажил свой меч. В следующую секунду два правителя, два опытных и умелых воина, два заклятых врага закружились по двору древнего храма в смертельном танце под аккомпанемент лязга металла.

Аквилонские придворные, исполняя приказ короля, не вмешивались в бой, хотя и понимали, что противник Конану достался не из легких. Ватесса упала в обморок, увидев, какую ярость вызвали ее слова. Зенобия тоже едва держалась на ногах, опираясь на руку Публио.

Амлуния же, наоборот, казалось, была восхищена таким лихим поворотом сюжета. Радостно возбужденная, она всячески подбадривала Амиро, в то время как Делвин восторженными криками встречал каждый удар своего господина.

Амиро сражался не на жизнь, а на смерть. Ему удавалось сильно теснить Конана, заставляя того лишь защищаться, и этот успех только воодушевлял принца.

Конан же, к своему удивлению, обнаружил, что не имеет ни малейшего желания убивать своего противника. Инстинкт, древнее, чем чувство мести или понятие чести и королевского величия, сделал свое дело. Отец не мог убить сына. Но, увы, — Конан видел, что Амиро, полный юношеского гнева, не внемлет ни голосу разума, ни зову крови.

— Сынок! — крикнул Конан, отступая на шаг, чтобы избежать очередного режущего удара. — Не подобает так встречаться сыну и отцу. Я предлагаю тебе перемирие!

— Кобель блудливый! Наплодил ублюдков без роду, без племени! — Принц продолжал наступать, но тут Конан удачно отбил его клинок, оставив Амиро на миг беззащитным и открытым.

Осознав это, принц лишь крикнул:

— Ты убил мою мать, так убей же и меня!

— Я клянусь тебе, что не убивал ее, — сказал Конан и, вместо того чтобы нанести смертельный удар, отошел еще на шаг. — Если ты поклянешься мне в том же, нам не в чем будет обвинять друг друга!

— Не в чем обвинять? — Крик Амиро перешел чуть ли не в визг. — Подонок, я сам — твое обвинение! — Амиро вновь перешел в атаку, продолжая говорить: — Почему ты оставил мою мать, оставил меня безотцовщиной? Она оказалась безо всякой защиты, с младенцем на руках. Где, где ты был тогда и потом?!

Конан вдруг почувствовал, что очередной удар кофийца был не настолько точен и вымерен, как предыдущие. С удивлением он обнаружил, что в глазах юноши застыли слезы. Еще несколько мгновений, и, быть может, удастся обезоружить Амиро…

Громоподобные звуки донеслись от бассейна, заставив всех присутствующих вздрогнуть, а обоих бойцов — прервать поединок. Огромные пузыри вздувались и лопались на черном зеркале, оглашая божественное повеление:

— Сражайтесь и убивайте! Могучие правители, не забывайте: победителя ждет награда — власть! Власть над всем миром!

Над поверхностью бассейна появилась черная многорукая фигура, сжимающая в костлявой ладони одной из конечностей меч, которым она ударила о появившийся в другой многосуставной конструкции щит. В месте соприкосновения древнего клинка и щита в воздухе блеснули сверкающие, словно россыпь самоцветов, искры.

Затем над площадью прокатился громкий отчаянный стон. Оба бойца непроизвольно поглядели в сторону, откуда он доносился.

Голос принадлежал пришедшей в себя Ватессе, которая, увидев чудовище в бассейне, сделала несколько шагов вперед и, полубезумная, крикнула:

— Это он! Он! Тот, кто убил мою госпожу! Это он пришел к ней в ту ночь, оставив затем в комнате вот этот самый плащ. — Ватесса показала рукой на свое странное, не по размеру длинное одеяние. — Я лежала без движения, но кошмарное зрелище пробудило меня, вернуло мне способность двигаться. Смерть принцессы Ясмелы погнала меня в путь через полмира…

Не договорив, служанка замертво рухнула на гранитные плиты площади. Зенобия, склонившись над ней, подняла глаза и сквозь слезы выкрикнула:

— Это правда, Конан! В первый же вечер, придя ко мне, она рассказала о страшном, дьявольском создании, пришедшем в башню к Ясмеле. Пытаясь убежать от чудовища, принцесса выбросилась из окна. — Еще раз посмотрев на обоих воинов, сжимающих в руках мечи, Зенобия воскликнула: — Ни Конан, ни Амиро не убивали Ясмелу! Это сделало то чудовище, то исчадие ада, что находится сейчас в этом бассейне!

— Вранье! Все это — чистое вранье! — неожиданно заверещал Делвин. Размахивая ручками, карлик запрыгал перед Зенобией: — Нет, Ваше Величество, я не подвергаю сомнению вашу искренность. Прошу меня простить, если я неправильно выразился. Я и предположить не могу, что вы вдруг решили бы ввести в заблуждение вашего супруга, но ложь коренится в повторяемых вами словах умершей служанки! Ну никак не стал бы Ктантос убивать Ясмелу! Я, конечно, не знаю, кто это сделал, но уж точно не он! Он — добрый бог, благородный бог, который не станет опускаться так низко. Нет, обвинять его — это богохульство…

Шут, пытающийся что-то доказать всерьез, в своем уродстве был бы еще более смешон, чем обычно, но в такой отчаянно напряженной ситуации никто даже не обратил внимания на комизм его попыток оправдать божество.

Неожиданно в разговор вступила молчавшая до этого Амлуния.

— Да какая, в конце концов, разница?! — воскликнула она и, выхватив из-за пояса кинжал, потрясла им над головой. — Из-за чего идет поединок, забыли? Тут решается судьба мира, а не оспаривается честь какой-то служанки, к тому же — мертвой! Вперед же, воины, вперед! Я лично готова даровать проигравшему последнюю милость — освобождение от мучений и боли. А затем я хочу полностью отдать себя победителю!

— Да, сражайтесь! — пронесся над площадью булькающий голос Ктантоса. — Сражайтесь во имя меня, бросьте в священный бассейн тело проигравшего! И заканчивайте быстрее, если не хотите испытать мой божественный гнев!

Вновь встретились взгляды Конана и Амиро, но на этот раз не слепая ненависть наполняла их, а новое, еще не совсем оформившееся взаимопонимание. Первым решился подвергнуть это чувство испытанию киммериец. Одним коротким и четким движением он убрал свой меч в ножны. Несколько мгновений спустя Амиро последовал его примеру. В следующий миг отец и сын, обменявшись понимающими взглядами, кивнули друг другу и бросились к ближайшей от них пылающей жаровне из тех, что освещали двойным кольцом колоннаду и площадь вокруг бассейна.

Плотные боевые перчатки хорошо защищали их руки от жара. Два сильных воина легко оторвали массивную бронзовую подставку от пола и, подбежав к бортику бассейна, швырнули ее в черную жидкость.

Пылающие угли и раскаленная жаровня с шипением погрузились в вязкую черноту, из которой донесся голос, выражающий не боль или страх, но ярость:

— Итак, вы объединились против меня! Жалкие смертные царьки! Вы даже не представляете, какие кары обрушатся на вас! Вы еще не знаете, каков в гневе истинный лик всемогущего бога!

Голос становился все более внятным и четким, словно приближался от дна к поверхности бассейна. Аквилонские офицеры и придворные застыли на месте, а Конан с Амиро уже метнулись к изуродованной огненным копьем колонне, о чем-то договариваясь на бегу.

Упершись плечом в гранитный монолит, киммериец надавил на него всем телом. Амиро же, выхватив меч, вставил его в пробитое молнией отверстие и, действуя им как рычагом, тоже стал раскачивать колонку. Посыпались мелкие осколки гранита, послышался скрежет доспехов Конана и клинка Амиро о каменную глыбу.

А над поверхностью бассейна в это время появилась огромная голова, черная, как окружающая ее жидкость, но с мерцающими зеленоватым мертвенным светом прожилками, похожими на вздувшиеся вены.

Вокруг головы зашевелились щупальца — больше дюжины — с подобиями человеческих ладоней на концах.

Огромные руки то сжимались в кулаки, то растопыривали крючковатые, многосуставные пальцы.

Шесть сверкающих, как рубины, глаз зажглись по окружности огромной головы. А в середине того, что можно было бы назвать лицом или звериной мордой, открылась зияющая пасть с несколькими рядами треугольных зубов. Пульсация кошмарных челюстей придавала чудовищу еще более кровожадный вид.

Никто не знал, весь ли бог Ктантос показался на поверхности своего священного бассейна, или же большая часть чудовищного облика еще не предстала перед глазами людей, но и того, что появилось, было достаточно, чтобы до оцепенения напугать большинство присутствующих. Даже бесстрашные Черные Драконы на несколько мгновений в ужасе застыли на месте и лишь затем, опомнившись, бросились на помощь своему королю.

Но даже подбежавший первым Просперо опоздал — Конан и Амиро сумели-таки расшатать колонну, разъять ее на два куска, верхний из которых стал клониться в сторону бассейна, оттуда неслись не приглушенные более толщей черной жижи крики:

— Еретики! Малодушные и слабоверные еретики! Познайте же судьбу тех, кто восстает против своего бога…

Чудовищное щупальце потянулось к одному из солдат, но тут огромный кусок полированного гранита обрушился в бассейн, подняв завесу черных брызг и пузырей.

Верхняя часть колонны упала на бортик бассейна. Послышался хруст разбивающегося камня. Перевернувшись в воздухе, колонна рухнула в центр круглой чаши, потащив на дно оказавшуюся под ней омерзительную голову Ктантоса.

Еще не успел стихнуть гул земли под ногами, но уже стало ясно, что на поверхности бассейна ничего нет. Солдаты при виде этого радостно закричали, а Конан с Амиро как-то неловко обнялись, звякнув друг о друга доспехами. Но в следующее мгновение их взгляды вновь обратились к бассейну. Черная жидкость с бульканьем и хлюпаньем устремилась через трещину в бортике, образовавшуюся в результате падения колонны, наружу, в узкие канавки, оставленные между плитами площади.

Ее уровень понижался на глазах, все больше обнажалось чашевидное дно, покрытое толстым слоем синеватой слизи, но ни самого чудовищного Ктантоса, ни его игрушек — костей, черепов и оружия — видно пока не было.

— Идиоты, неужели вы действительно упустили такой шанс?!

Этот крик испустила Амлуния, которая, заломив руки, подбежала к бассейну и остановилась, вспрыгнув на бортик.

— Да ведь с помощью Ктантоса мы завладели бы всем миром! На вас обоих хватило бы власти, досталось бы и мне… А теперь… Если вы убили его…

— Если они и убили его, потаскуха, то сделали доброе дело, — почти взвыла Зенобия, только сейчас оторвавшаяся от тела мертвой Ватессы. Подбежав к Амлунии, королева крикнула: — Если ты так любишь своего булькающего душегуба, то отправляйся же к нему, шлюха!

Прежде чем Амлуния успела выхватить кинжал, Зенобия всем телом толкнула ее. Рыжеволосая девушка не удержалась и упала на скользкое дно. Пытаясь выбраться, она отчаянно хваталась за покрытый слизью гранит — но все без толку. Перемазавшаяся с ног до головы Амлуния сползла по колени в черную жижу, которая вдруг подхватила ее и повлекла, крутя по спирали, к центру бассейна.

Страшный крик боли, раскаяния и отчаяния донесся из бассейна. Вскоре Амлуния исчезла под черной жидкостью, и крик превратился в приглушенный стон. Затем смолк и он.

Все произошло так быстро, что никто из присутствующих не успел толком отреагировать на случившееся. Придя в себя, все посмотрели на Конана. Тот поежился:

— Кром! Страшная смерть. Даже врагу и предателю не пожелаю такой! — Оттащив Зенобию подальше от края бассейна, киммериец почесал в затылке: — Не значит ли это, что мы не убили Ктантоса?

В ответ ему из почти опустевшего бассейна донеслось:

— Убить истинного бога? Жалкая кучка смертных! Разозлить, разгневать, возмутить — это да. Отодвинуть мое пришествие и триумф — пожалуй… Но убить — нет! Никогда! — Голос явно слабел с каждой секундой, но добровольно смолкать не собирался: — Жизнь той, которую вы называли Амлунией, потрачена не напрасно. Я собираюсь отдохнуть, но теперь мое одиночество будет скрашено ее присутствием. Давненько мне не доставалось свеженькой, теплой человеческой души. Смертные, я принимаю вашу жертву. Теплая душа и мягкое тело — тысячу-другую лет я, пожалуй, скоротаю, не соскучившись. Иди же ко мне, моя малышка…

Из бассейна вновь донеслись уже стихшие было стоны. Затем совсем ослабевший голос Ктантоса, словно задыхаясь, с паузами, прохрипел:

— Мой посланник в мир смертных… мой Верховный Жрец подвел меня… Разумеется он лишается моего покровительства; действие заклинания прекращено… Ему придется самому отвечать за все, вернувшись в свое истинное обличье… Мои проклятия ему и всем смертным… Трепещите и живите в страхе, ожидая моего возвращения…

С этими последними угрозами голос Ктантоса сошел на нет. Куда-то исчезла из бассейна вся черная жижа, обнажив чашу дна, в которой не осталось ни следа ни от чудовищной головы с шестью глазами, ни от упавшей туда всего несколько минут назад Амлунии.

Конан, крепко держа Зенобию одной рукой, пожал плечами:

— Какой Верховный Жрец? Какое еще истинное обличье? — Вдруг, хлопнув себя ладонью по лбу, король обернулся и крикнул: — Эй, Делвин! Чертов клоун, где ты? Эй, карлик, куда ты смылся?

Один из Черных Драконов указал рукой по направлению к привязанным неподалеку лошадям. Пытавшийся добежать до них Делвин упал на полдороге к своему пони.

С карликом что-то происходило, какие-то мучительные изменения происходили в его маленьком теле. Впрочем, не таком уж маленьком, заметил подбежавший к нему Конан, увидев, что карлик на глазах увеличивается в размерах. Судя по всему, добеги он до лошадей сейчас — и пони ему уже был бы маловат по росту.

На время быстрый рост Делвина был замедлен крепко сжимавшими его тело доспехами. Но вскоре лопнули кожаные ремни, отлетел в сторону разорванный вздувшимся черепом шлем, порвались по швам маленькие сапожки… Через несколько минут перед изумленными наблюдателями оказался почти голый, если не считать узкой полоски ткани вокруг бедер, великан — вполовину выше Конана ростом. Лицо гиганта было искажено злобой, в могучих руках чувствовалась сила, способная лишить жизни не одного человека.

— Это что за чертовщина? — требовательно спросил великана Конан. — Это как понимать: я водил дружбу с человеком, до неузнаваемости изменившим свой облик, да еще и поклоняющимся дьяволу из вонючего бассейна, пожирателю людей…

— О какой дружбе может идти речь, король? — громоподобным голосом перебил Конана Делвин. — Ты взял меня в качестве трофея у старины Балта, нашел на поле боя — помнишь? Ты был моим хозяином, я — слугой, посмешищем, рабом… Но все еще может поменяться.

— Рабом ты был всегда, — ответил ему Конан. — Рабом ты навсегда и останешься, как, впрочем, и посмешищем… Но как, Эрлик тебя подери, тебе удалось так упаковаться?

— Большой тайны в этом нет, — пророкотал басом Делвин. — Я был великаном, сильным, как десять обыкновенных людей, за что они ненавидели меня и боялись. Я вел жизнь одинокого отшельника, ибо где бы я ни искал общества других смертных, меня всюду называли чудовищем и объединялись целой толпой, чтобы убить меня.

Похожий на каменное изваяние, могучий, как скала, Делвин продолжил свой рассказ:

— Однажды я ворвался в библиотеку при одном из храмов, вышвырнув оттуда жрецов-хранителей. Долгие годы я провел, изучая древние фолианты и вскрывая опечатанные магическими печатями свитки. Я искал заклинание, которое помогло бы мне стать меньше ростом. Однажды я вызвал демона по имени Ктантос; он обещал мне помочь в моем деле. Как видишь, король, я был не дурак! — Делвин как-то дико ухмыльнулся. — Помня, каким проклятьем был для меня великанский рост, я потребовал у Ктантоса сделать меня меньше, чем нормальные люди. Ибо я знал, что так мне будет легче втираться в доверие к глупым и тщеславным людям, легче манипулировать ими. Смертные имеют слабость к тем, кто явно уступает им в силе, кто безопасен, над чьим уродством можно безнаказанно издеваться. Пользуясь своим опытом, своим умом и помощью Ктантоса, я очень быстро стал советчиком правителей, направляя их поступки на достижение нужных мне целей. — Дел-вин покачал огромной головой и расхохотался: — Когда-нибудь я сам стану королем. Королем всего мира! Король Делвин Великий, повелитель мира!

— Врешь, скотина! — грозно крикнул Конан. — Я никогда не издевался над тобой, не потешался над твоим ростом! Почему ты выбрал меня для своего дьявольского плана?

Казалось, что великан лопнет от смеха:

— Я решил поставить на тебя, потому что ты был… богат, любим и… и глуп! Представь себе короля, который так не любит самого себя, что подозревает всех вокруг в ненависти к себе… Короля, повелителя великой страны, который хочет быть в десять раз более великим, а достигнув этого, начинает хотеть еще большего, опасаясь что кто-то упрекнет его в слабости или малодушии… Нет, Конан, из всех королей Хайбории ты как никто другой подходил мне. Взять твое отродье — Амиро: с ним бы мне пришлось изрядно повозиться, подбивая его на то, что мне нужно. А ты — ты принес бы мне мир на блюдечке… если бы еще не твои верные друзья и подданные. Чем ты их так пленил, почему они так слепо верны тебе — я не знаю, но досаждали они мне изрядно.

Конан сурово спросил:

— Значит, это ты подослал своего демона, чтобы тот убил Ясмелу? Это ты соблазнил меня Амлунией и настроил против Амиро?

— Само собой — я, кто же еще?! — Великана распирало от удовольствия. — И бояться мне было нечего, ибо я знал, что когда придет время, когда власть над миром будет в твоих руках, известие о том, что в борьбе за нее ты убил собственного сына, уничтожит тебя, превратит в безвольную тряпку, старую развалину…

— Дьявол! Негодяй! — разъярился Конан. — Знай же, что доводилось мне расправляться с чудовищами и пострашнее тебя. Я не боюсь встретиться с тобой в поединке лицом к лицу, один на один!

— Ну что ж, неплохо, — оскалился Делвин. — Иди же сюда, маленький человечек. Я вскрою тебя, как устрицу, твоя печень пойдет мне на закуску. — Делвин сделал шаг вперед, не обращая внимания на окружающих его солдат: — А затем я заберу себе в качестве комнатной собачки твою жену и поведу твою армию дальше через горы — завоевывать мир.

Конан, кипя от гнева, уже занес меч, но вдруг остановился. Оглядев готовых броситься ему на помощь стражников, Просперо, Амиро, даже Публио, сжимающего в руке кинжал, он опустил оружие и сказал:

— Предатель или нет, но ты был моим другом. Я не хочу убивать тебя! Но, видит Митра, такое исчадие ада нельзя оставлять в живых.

Делвин взвыл, глядя в небо:

— Видит Митра — я и сам не хочу жить!

Он нагнулся, чтобы поднять с земли здоровенный камень. В кого великан хотел швырнуть свое последнее оружие, осталось неизвестным. По знаку Конана стражники бросились на Делвина со всех сторон с копьями наперевес.

Через несколько мгновений все было кончено. В несколько переломов и сильных ушибов у солдат обошлась аквилонской армии смерть королевского шута.