По стенам королевского дворца Тарантии бешено метались в свете факелов длинные тени. Своды банкетного зала содрогались от выбиваемых барабанами ритмов далеких южных стран. В центре зала перед большим ониксовым столом короля извивались в танце маленькие воинственные танцоры и танцовщицы из Куша. Горящие факелы, сверкающие наконечники копий, шоколадные тела — все смешалось в безумной огненной пляске. Танцоры неслись по кругу, потрясая копьями, перебрасывали друг другу факелы, между которыми проносились черными стрелами танцовщицы. Звучал ритмичный речитатив, прерываемый яростными криками. Бронзовые наконечники копий скользили по покрытым потом телам, оставляя на коже белые полосы. Казалось, еще немного — И кто-нибудь, сбившись с ритма, наткнется на зловещее острие, но в последний миг брошенное копье перехватывалось кем-то из танцующих. Когда представление закончилось и танцоры, тяжело дыша, замерли в последней фигуре, — зал взорвался восторженными криками и аплодисментами. Тарантийская знать стоя приветствовала танцовщиков из далекой страны. Сам король Конан встал со своего полутрона за главным столом и крикнул:

— Отлично сыграно, храбрые воины Куша! Такого танца я не видал даже тогда, когда был князем в одной из частей вашего славного государства. И все же я при

поминаю одну штуку, которую сегодня вы нам не продемонстрировали.

Опершись одной рукой о мозаичный узор столешницы, Конан одним движением легко перемахнул через гору блюд и кубков на королевском столе и мягко приземлился перед танцорами. Поправив сбившуюся набекрень корону, он вошел в их круг, выглядя великаном по сравнению со стройными кушитами, и обратился к предводителю:

— Вот это вы, ребята, часом не забыли?

Выхватив из его рук пару коротких копий, Конан закружился в полутанце-полуупражнении на владение этим видом оружия. Бронзовые наконечники описывали сверкающие дуги над его головой, замыкаясь в кольца перед лицом, опоясывали его отражающими пламя лентами. Раздались аплодисменты танцоров и публики, которые киммериец прервал вопросом:

— Думаете, это все? Нет, воины Куша даже в танце ценят не только красоту, но и истинный азарт и риск.

С этими словами он еще быстрее закрутил вокруг себя копья и вдруг каким-то неуловимым движением сорвал их с замкнутых окружностей, метнув одновременно оба смертоносных орудия.

Раздался общий вздох, и уже в тишине два бронзовых наконечника вонзились в спинку королевского кресла, того самого, где еще недавно восседал сам автор точного броска. Лишь одно копье сбило в полете высокий кувшин, стоявший на столе, вонзившись в спинку на уровне груди. Второе угодило бы сидящему на этом полутроне точно в голову.

Облегченный выдох гостей прокатился по залу. Послышались восхищенные присвистывания и смех, вызванный реакцией сидевших по соседству с выбранной Конаном целью. Особенно потешно выглядел канцлер Публио, который в первый момент скатился под стол, а затем — не сразу — появился над ним, бледный как полотно. Ему помогли встать на ноги двое не менее перепуганных слуг, которым еще предстояло собрать рассыпавшуюся по полу с уроненных ими подносов посуду.

В противовес канцлеру, сидевшая по другую руку от Конана его царственная супруга — королева Зенобия, казалось, вообще не обратила внимания на мальчишескую выходку своего мужа. Она лишь поправила волосы и снисходительно улыбнулась. Еще более комичным, по контрасту с ее спокойствием, оказалось появление из-под стола Делвина. Карлик до этого занимал место на углу королевского стола, усаженный слугами на груду подушек, чтобы доставать до столешницы хотя бы на уровне подбородка. Опасность попасть под горячую руку короля он осознал, когда та уже миновала. Успев заметить, как копья вонзились в черное дерево спинки кресла, шут с воем скатился под стол, из-под которого с деланной серьезностью вылез лишь через некоторое время, чем немало потешил публику.

— Продолжим же наш пир, — провозгласил, отсмеявшись, Конан и вновь легким движением перемахнул через стол. Здесь ему пришлось прийти на помощь слугам, безуспешно пытавшимся выдернуть глубоко засевшие в спинке кресла копья. Освободив себе место, киммериец оглядел места попадания и сел, намереваясь немедленно нагнать упущенное за время его отсутствия за столом.

— Что скажешь, Зенобия? — обратился он к королеве, держа в одной руке кусок запеченного мяса, с которого янтарными каплями стекал жир, а в другой — золотой кубок с пенистым вином. — Достойная получилась пирушка по случаю победы? Правда, весело? Столько месяцев во дворце не было ничего подобного!

— Да, Конан, что-что, а пирушка удалась на славу. Впрочем, будь у меня больше времени на подготовку, мог бы получиться настоящий торжественный прием, а не… Однако, я думаю, настоящее торжество теперь не совсем уместно: ведь столько придворных и командиров сейчас отсутствуют, двигаясь со своими отрядами к восточной границе. Что же касается развлечений, этих танцоров — отличный выбор! Восхитительное зрелище.

— И не говори! — согласился с невинным видом Конан, жадно глотая вино. — Кстати, если честно — мой двойной бросок оказался не лучшим. Палица Крома! Нельзя было рисковать тем, что копье заденет посуду и неточно войдет в цель. Но главное, что меня радует, это то, что ты, моя милая, даже не заподозрила в моих действиях желания сделать из тебя большой шашлык на вертеле. Не то что некоторые… не будем уточнять кто.

Последнее замечание было сопровождено упрекающим взглядом в сторону канцлера Публио, который немедленно запротестовал:

— Ваше величество, я, разумеется, приношу извинения за недостаточную убежденность своей веры в точность ваших глаз и рук, но позволю себе напомнить, что подобные игры с оружием едва ли являются традиционным развлечением при дворе аквилонских правителей. Вот почему ваша… э-э… шалость застала меня врасплох. Не то чтобы я усомнился в вашем ко мне добром отношении, но ведь и самого опытного воина порой подводит глазомер… Может дрогнуть и самая сильная рука…

Конан напрягся и, скрывая раздражение, переспросил:

— Не хочешь ли ты сказать, что годы ослабили меня, сделали столь же грузным, тяжелым, а то и столь же трусливым, как ты сам? Так вот, уважаемый канцлер, уверяю вас, вы глубоко заблуждаетесь.

На плечи Конана, успокаивая его, легли ласковые руки Зенобии:

— Ну-ну, дорогой, не стоит так сердиться. Публио вовсе не хотел тебя оскорбить. Он так же, как и я, знает, как ты любишь все эти штуки, доказывающие твою силу, быстроту реакции и точность движений, и понимает, как тебе необходимо время от времени подтверждать это перед своими подданными.

Чуть успокоившись, Конан вежливо улыбнулся канцлеру и откинулся на спинку кресла. Неожиданно из-за его плеча послышался гортанный голос Делвина:

— Что касается моего поспешного исчезновения в момент вашего восхитительного броска, мой повелитель, я позволю себе объяснить, что оно никак не было вызвано каким-либо чувством, сходным с трусостью. Чистое совпадение, ваше величество. Я как раз собирался достать из-под стола свою лютню, чтобы исполнить для вас победную песню.

— Внимание, победная песня! — Голос Конана прокатился по залу, мгновенно установив полную тишину. — Как нельзя лучше подходит к нашему пиру. И попрошу внимательнее прислушаться к мелодии и словам, ибо сей исполнитель есть не кто иной, как всем известный и весьма профессиональный придурок!

Шутка короля вызвала преувеличенное веселье у присутствующих. Делвин же, не обращая на них внимания, вытащил из-за своего стула внушительных размеров инструмент и вышел на середину зала. Прокашлявшись, карлик взял пару печальных аккордов, чем вызвал молчаливое удивление публики, а затем, перейдя на веселое ритмичное бренчание, объявил название песни:

Скипетр из бычьей кости

Песня закончилась, и последние аккорды были встречены гробовым молчанием. Гости не знали, как отреагировать на слова шута, явно ожидая вердикта Конана. Судя по всему, киммериец решил не воспринимать песню как оскорбление, чем вызвал у присутствующих вздох Облегчения. Затем полился водопад комментариев и критических замечаний:

— Весьма примитивный ритм, надо сказать.

— Да, но с другой стороны, налицо немалый вокальный дар…

Канцлер Публио, обернувшись к королю, процедил:

— Едва ли это служит прославлению величия аквилонской короны. Да и вряд ли такие вирши можно считать достойным отражением нашей значительной победы. Такое событие требует более значительного произведения. Как-никак, празднуется триумф!

— Окончательный ли? — вступил в разговор сидящий за тем же столом граф Троцеро. — Мы пока что не получили от противника ни предложения о заключении мирного договора, ни просьбы о мягких условиях контрибуции.

— Условия? — Конан сплюнул, чем привел публику в ужас. — Я знаю, какие условия я им предложу: на выбор — клинок в горло или копье в их гнилые животы!

— Ваше величество, — осторожно вставил канцлер, — в дипломатий далеко не всегда самым значительным результатом переговоров является смерть противника. Порой лучше оставить ему возможность избегнуть гибели и при этом воспользоваться тем, что гасит его волю к сопротивлению. Например, наш недавний противник лорд Малвин, скорее всего, был спровоцирован на поход против нас давлением, которое его государство ощущает с востока…

— С востока? — переспросил Конан. — Это из Кофа, что ли?

— Именно так, ваше величество, — терпеливо кивнул Публио. — Если вы помните, пару недель назад мы уже говорили об этом. Юный принц Амиро, наместник Кофа в Хорайе, вот уже несколько лет терроризирует восточные земли лорда Малвина…

— Точно-точно, — вмешался в разговор Просперо, сидевший за королевой. — Амиро, похоже, понимает толк в военном деле, а его амбиции простираются весьма далеко. Не удовольствовавшись ролью правителя Хорайи, он подчинил себе практически всю Кофийскую империю и стал жадно поглядывать на приграничные земли Офира.

— Слышал я про этого Амиро, — задумчиво произнес Конан. — Но вот скажите мне, дураку, зачем Малвину понадобилось открывать второй фронт, воюя с нами, если на него самого с востока наседает столь грозный противник?

— А вот это я, с вашего позволения, распишу в лучшем виде. — Гортанный голос карлика прозвучал весьма неожиданно для участников разговора. — Просто старая лиса — король Балт — предложил Малвину взаимовыгодный, по его словам, союз. Сначала Повелитель Офира должен был помочь немедийцам решить в их пользу вопрос с долиной Тайбора, чтобы обезопасить не защищенную горами южную границу королевства, а уж затем мой король клятвенно обещал выставить свои войска и поддержать снаряжением армию Офира в войне с кофийцами. Однако есть у меня сильные сомнения, что в глубине души он искренне собирался выполнить свои обещания…

— Ах, вот где собака зарыта! — рявкнул Конан и с такой силой ударил кулаком по столу, что даже тяжелый камень вздрогнул, заставив зазвенеть посуду. — Будь прокляты оба эти интригана — Балт и Малвин! Ничего, теперь, когда мы их потрепали, им будет тяжелее противостоять Амиро.

— Полагаю, что принц Амиро думает точно так же, ваше величество, — заметил Публио. — Его отряды уже начали гонять остатки кавалерии офирцев, столь жестоко пощипанной нашими стрелками.

— Неужели? Откуда же тебе это известно? — Прищурив глаза, Конан хитро посмотрел на канцлера. — Я вижу, ты, сидя в городе, получаешь новости раньше, чем мне их приносят самые быстрые гонцы.

Канцлер пожал плечами:

— Ответ весьма прост, ваше величество, Коринфийский посол при нашем дворе получает известия при помощи голубиной почты. Время от времени кое-кто из несчастных почтальонов попадает не к адресату, а ко мне в духовку. В последнем донесении, перехваченном сегодня утром, сообщается, что кофийские войска идут походным маршем на офирскую столицу — Ианту. Офирцы и их союзники немедийцы пока что не предпринимают активных действий.

Делвин ехидно усмехнулся:

— Сидят во дворце оба горе-командира и решают, Куда бежать — на восток, на запад, или запереться и держать осаду.

— Во имя Крома, да заткнитесь же вы все, наконец! — заорал Конан и, обхватив голову руками, более спокойно добавил: — Дайте подумать… Это что же получается? Мы тут празднуем, а в это время другая армия, пользуясь нашей победой над офирцами, вот-вот захватит Ианту! И кто — этот воинственный, самоуверенный, но неглупый принц Амиро! В качестве соседа он будет куда хуже, чем нынешний фанфарон Малвин.

Придворные закивали головами. Конан помолчал и, поразмыслив, объявил:

— Дело весьма серьезное и достаточно срочное. Но полагаю, что после такой вечеринки нам всем следует отдохнуть, расслабиться. — Киммериец непроизвольно

повернулся в сторону королевы Зенобии. — Поэтому я соизволю отложить обсуждение до завтра. Но в полдень я жду вас у себя с вашими соображениями на эту тему… Эй, виночерпии!

Король щелкнул пальцами, подгоняя слуг, и праздник закрутился с новой силой. Когда череда восхитительных блюд подошла к концу, сменившись десертами, в зал вошла вторая группа танцовщиц. Эти девушки уже были знакомы придворным. Красиво подобранные шелка, изящные украшения, умелое профессиональное исполнение страстных танцев — все это отличало бывших наложниц из королевского гарема, который монарх содержал до того, как его сердце было отдано королеве Зенобии.

Двигаясь в такт зажигательной музыке, девушки закружились в танце. Некоторые легко вспрыгнули на столы и танцевали там, не задев ни единого кубка или блюда. При этом с каждым новым скачком все ускоряющегося ритма одеяния танцовщиц словно таяли на их телах, обнажая прекрасную гладкую кожу.

Сам Конан оказался атакован двумя наиболее энергичными танцовщицами. Его глаза горели, пальцы щелкали в такт барабанам, казалось, вот-вот — и киммериец не сдержит порыва страсти и схватит одну из девушек, чтобы прижать ее к себе в чувственных объятиях. Впрочем, присутствие королевы Зенобии заставляло его сдерживать свои чувства, ограничиваясь лишь восторженными замечаниями в адрес танцовщиц:

— Великолепно, Мора, ты, как и раньше, — в отличной форме, девочка! Эй, Лилит, не перетрудись! Голова закружится. Иди, иди сюда, присядь ко мне на колени. Давненько мы с тобой спокойно не говорили…

Поглядывая на терпеливо следящую за всем этим королеву, девушки продолжали свой вызывающий танец на минимально безопасном расстоянии от Конана; по первому же едва заметному знаку Зенобии они немедленно переместились подальше, в сторону центра зала, откуда стали соблазнять других придворных.

Вскоре многие из гостей закружились в чувственном танце. Некоторые, преимущественно парами, стали расходиться по бесчисленным залам дворца. Никто даже не заметил, в какой момент зал покинул Конан, крепко обнимающий Зенобию и что-то нежно нашептывающий ей на ухо.

За столами остались лишь слишком пьяные гости, уже не заинтересованные в женском внимании, а также те, кто убежденно сторонился женского общества. Одна из танцовщиц, самая миниатюрная из всего гарема, закончила свой танец в недвусмысленной позе перед стулом Делвина. Карлик гневно завращал глазами и даже замахнулся на девушку лютней, а затем слез с груды подушек и оскорбленно удалился к камину, где провел ночь, не смыкая глаз, пристально глядя на догорающий огонь и тлеющие угли.

* * *

— При дворе говорят, что мы с тобой, малыш, — занятная парочка.

Конан сидел за письменным столом в кабинете Восточной Башни его дворца, слушая, как Делвин перебирает струны лютни. Солнечный свет острыми лучами прорывался сквозь узкие окна-бойницы, освещая свитки и пергаменты, разложенные на королевском столе. Конан еще раз перечитывал распоряжения и военные приказы, затем подписывал их длинным пером и запечатывал воском из подогреваемого свечой тигля. Поставив свою личную печать, Конан откладывал документ в сторону. Из угла кабинета, где на маленьком стульчике сидел карлик, доносились мелодичные аккорды,

— Это все голоса завистников и ревнивцев, с которыми ты, король, не проводишь столько времени, сколько со мной, — раздался хриплый голос Делвина. — А ведь это знак судьбы, я имею в виду нашу встречу. Подумать только, если бы не тот неумелый возница, не подобранные наспех доспехи и не благородный порыв короля-варвара, жаждавшего прикончить всех раненых подряд, я, скорее всего, был бы сейчас мертв. Впрочем, мог бы и вновь оказаться в Бельверусе или же в Ианте, где развлекал бы еще более тупую, чем здесь, публику из тамошних аристократов и их идиотских подружек.

— И все же есть в нас что-то общее, — отложив перо, задумчиво сказал Конан. — По крайней мере, в том, что у меня тоже подчас бывают проблемы с подбором подходящих по размеру доспехов.

Делвин, вместо того чтобы рассмеяться, выдавил из лютни какой-то безумно фальшивый аккорд и серьезно ответил:

— Это все следствие торопливости старого Балта, недавшего мне времени спокойно подготовиться к походу. Впрочем, старому скряге давно следовало бы раскошелиться на персональные латы для меня. Ну посуди сам, что это за правитель, который оставляет самого доблестного из своих воинов без доспехов, без коня и без оруженосца накануне суровой битвы?

— Я думаю, ты за своего короля воевал бы весьма достойно, — с демонстративной серьезностью сказал Конан.

— Так оно и было! — вдохновенно воскликнул карлик.

— Ну да, да, разумеется… Хотя в твоих речах я не слышу ни тени чести или достойного отношения ни к Балту, ни к его еще более презираемому тобой союзнику. — Конан хитро прищурился. — Хотел бы я знать, что ты скажешь обо мне, когда я повернусь к тебе спиной.

Делвин спокойно принял этот вызов:

— Неужели ты еще не понял, о могучий король-киш-корез, что плохо о тебе я и так говорю достаточно много — прямо тебе в лицо?

Конан добродушно усмехнулся:

— Молодец, маленький человечек, хорошо выкрутился. Король умеет ценить откровенность, от шута — в неменьшей степени, чем от других. Я готов мириться с твоим острым языком до тех пор, пока не почувствую, что ты шпионишь за мной или замышляешь что-то недоброе. Предателям в моем окружении пощады нет. — Испытующий взгляд монарха впился в карлика.

— Никакого шпионства, мой повелитель. И никакого предательства: ни подлого, ни благородного. — Делвин заерзал на своем стульчике, но не отвел глаз. — Я не нуждаюсь в этом оружии слабых. Ибо на то, как им пользуются Балт и его шакал Малвин, я уже насмотрелся, служа у них. Слабость и трусость, предательство и интриги — вот что погубит королевство. И, признаюсь тебе, так думаю не я один. Такого же мнения придерживаются и некоторые аристократы в Ианте, да и кое-кто из немедийских военачальников.

Конан с безразличным видом вернулся к своим пергаментам и, словно невзначай, сказал:

— Да, ты и вправду немало знаешь о нас, правителях. И исходя из твоего опыта, что ты мог бы сказать об этой стране, о моем королевстве?

— Об Аквилонии? Вполне сносное государство, Конан Разбиватель Черепов. Весьма благоразумное и широко мыслящее, раз оно допустило на свой трон столь дикого и необузданного варвара. Странная получилась комбинация: народ, давший высочайшие образцы хайборийской культуры и искусства, с почтением склоняет головы, подставляя макушки под увесистые кулаки неграмотного дикаря.

— Я уважаю искусства, — искренне возразил карлику Конан, — включая твое треньканье и завывания. Да будет тебе известно, что, став королем, я обучился чтению и письму, да и сам приложил руку к написанию героических песен.

— Для тебя это — бесспорно огромное достижение, особенно сравнению с другими правителями и генералами, которые обращаются к столь несерьезному времяпрепровождению, лишь оставшись не у дел. Впрочем, увлечение самодеятельностью действующего монарха и вполне может служить доказательством его праздности и насыщенности.

— Что? Это я-то праздный монарх? — Конан не смог удержаться и прервал работу с документами. — Да я кручусь как белка в колесе, несусь во весь опор, галопом, на бешеном скакуне! Еще очень давно я понял, что трон похож на спящего тигра: легче подкрасться к нему и вскочить на него из засады, но удержаться верхом поди попробуй. А что касается пресыщенности — я всласть наголодался, натерпелся всего в своей жизни, карабкаясь к ее вершине. И вот теперь я действительно имею такую власть, такие сокровища, которых хватит, чтобы пресытить любого человека на земле!

— Очень поучительная лекция, Конан Похититель Кошельков. Впрочем, каждому свое, — пожал плечами Делвин, — и все же, насколько я могу судить, твоя страна вовсе не какая-то особенная. Туран, например, не менее могуч, чем Аквилония, а далекий Кхитай, по словам путешественников, куда обширнее. Вот я и думаю, случайно ли, что их властители получили от судьбы больше, чем ты в своей варварской жадности, Конан Оскаленные Зубы. Неужели та власть и те деньги, что принадлежат тебе, действительно являются пределом твоих мечтаний?

— Кром тебя подери, обрубок человека! Что ты пытаешься из меня выудить?

Делвин, не теряя самообладания, ответил:

— Я просто хочу выяснить, Конан Душегуб, действительно ли ты — особый король, или же один из многих, подобных друг другу? Ибо на земле немало славных генералов, мудрых жрецов, блестящих мастеров интриги, но, став королями, они ухитряются растерять свои замечательные качества, превращаясь в серую посредственность. Они надевают на себя корону, и выясняется, что все их великие дела остались в прошлом. Монаршая власть становится для них почетной пенсией, уходом от мира со всеми его бурями и неожиданностями. Короли окружены комфортом и льстивыми придворными, что быстрее всего заставляет их успокоиться и перестать терзаться дерзкими замыслами. Да, для обычного человека комфорт и безопасность — спасительное прибежище в бушующем океане жизни, но для короля они смерти подобны.

Слушая эту тираду шута, сопровождаемую легким перезвоном лютневых струн, Конан ни разу не отвлекся и не пропустил ни единого слова. Переведя дух, Делвин продолжил:

— Что касается тебя, Конан Потрошитель, я полагал, что ты не из тех, кто так быстро сломается, удовольствовавшись достигнутым. В отличие от так называемых «цивилизованных» людей, горячего варвара не так-то легко запереть в золотой клетке. И судя по тому, что я слышал о твоих прошлых похождениях, в тебе можно предположить наличие какой-то особой силы, воли, стремления к новым победам. Зная, как ты, в силу своей провинциальной ограниченности, Конан Потрясающий Мечом, чураешься всякого колдовства, магии или общения со жрецами, остается предположить, что на тебе лежит что-то еще более таинственное — благоволение богов, например, или же, что вполне вероятно, проклятие демонов. Кстати, это было бы единственным убедительным объяснением такого стремительного взлета к вершинам власти человека, донельзя плохо подготовленного к жизни в высшем обществе.

И если действительно боги вели тебя по жизни, то возникает вопрос: зачем? Неужели только для того, чтобы вручить тебе корону и посадить на трон во дворце, где ты будешь весело проводить время с семьей ли, с женщинами, с друзьями, в общем-то живя бесцельной жизнью обыкновенного монарха. Неужели боги так промахнулись? Неужели они столь бестолковы и расточительны? А если нет — то не лежит ли твое предназначение в том, чтобы достичь чего-то большего, чего не добивался еще ни один правитель на земле?!

Ибо этот мир, о король Конан, не так уж велик, по крайней мере, известная нам его часть. Это же всего лишь большая деревня, где соседи — горстка королей и прочих властителей. Причем сонная, скучная деревня, где живут усталые, ленивые, пресыщенные люди. И не было еще среди них такого, кто владел бы чем-то большим, чем тот или иной лоскут на этих картах, которые вы, короли, любите рисовать на пергаментах яркими чернилами и перерисовывать на земле еще более яркой кровью!

— Хватит, хватит, гном! Куда ты клонишь?

— Ваше величество, для меня, дурака, ясно как божий день, что если мир один и един, то и властитель у него должен быть один-единственный. И кто будет лучшим правителем этого мира, чем ты, Конан Деревянная Голова. Разве это не ответ на то, зачем боги подняли тебя из грязи сонма безвестных судеб и ведут по жизни, поднимая все выше и выше?

Долгое молчание предшествовало ответу Конана. Киммериец неподвижно сидел за столом, обернувшись к карлику и внимательно глядя на него. Даже в своей непарадной, домашней одежде — серой шерстяной куртке, подпоясанной простым кожаным ремнем с висевшим на нем кинжалом, Конан выглядел истинным королем от макушки до пят. Величественно наклонив голову, он наконец разорвал напряженную тишину:

— И какую же часть этого мира ты оставил себе, маленький человечек? Какой будет твоя доля за участие и моей, отмеченной богами, судьбе?

Делвин вновь ударил по струнам лютни и вздохнул:

— Разве это не ясно вам, ваше величество? Я ведь всего-навсего шут. И единственный шанс для шута стать великим, это служить шутом великого человека, величайшего из королей. И я намерен стать величайшим из шутов, которых когда-либо видел этот мир!