Цепочка пехотинцев в темной форме выдвинулась вперед. Издалека они очень сильно походили на игрушечных солдатиков, с которыми имел дело любой мальчишка в подобающем возрасте, вот только, в отличие от детского развлечения, эти темные фигурки убивали. И умирали.

Ладони Отиса мгновенно вспотели, палец нерешительно елозил по спусковому крючку автомата. Он еще никогда не стрелял по людям, а из оружия держал в руках только кухонный нож. Тело пробила легкая дрожь, противник все приближался, а Отис никак не мог побороть внутренний протест, возникающий при мысли, что ему придется открыть огонь на поражение по живым существам. Уже послышались первые робкие выстрелы, солдаты в темной форме стреляли наугад, стремясь скорее напугать, заставить открыться, обнаружить свои укрытия. Они понимали, что с такого расстояния прицельно бить почти невозможно.

И они были бы правы. Вот только у обороняющихся имелись снайперские винтовки.

Выстрел прозвучал как глухой щелчок, с таким звуком ломаются сухие ветви, затем еще один, и еще. Атакующие, словно наткнувшись на невидимую стену, замерли, затем быстро рассыпались по сторонам, укрываясь за деревьями, камнями, за мельчайшими неровностями местности. Правда, сделать это успели не все — несколько тел неподвижно лежали на зеленой траве.

Ничего страшного. Допустимые потери.

Снайперы прекратили стрельбу, противник тоже затаился.

— Сейчас подмогу вызовут, черти… — сосед Отиса, светловолосый молодой парень с открытым лицом, снял кепку и вытер выступивший на лице пот.

— Подмогу? — переспросил Отис, на время забыв о своих сомнения.

— Угу. Щас как вдарят по нам из минометов…

— И ты так спокойно об этом говоришь?!

— А как об этом говорить? — светловолосый недоуменно воззрился на него. — Парень, ты как первый раз замужем. Я понимаю, что ты в этих делах пока еще совсем новичок, но это война. Ясно?

— Ясно…

Дальше они сидели молча… А потом было не до разговоров — начался обстрел. Мины падали смертоносным дождем, взрывались с оглушительным грохотом, сея окрест тучи осколков и вздымая серую пыль, щедро перемешанную с комьями земли, да опавшими листьями. Отис почти оглох и не мог ничего толком рассмотреть, он лежал в небольшом окопчике, сжимая свой автомат, словно тот мог спасти от взрыва или шального осколка. Ему казалось, все это длилось очень долго, но на самом деле прошло не больше минуты после первого залпа, когда артиллерийский огонь стал заметно ослабевать. Клубы пыли потихоньку развеивались на ветру и Отис, устремив взгляд вниз, заметил, что атакующие солдаты подобрались, пользуясь моментом, совсем близко.

Настолько близко, что попасть по ним можно было даже с закрытыми глазами.

— Стреляй! — светловолосый, с лицом, выражавшим крайнюю степень сосредоточенности, посылал очередь за очередью в темные фигуры. — Стреляй, черт тебя дери!

Отис зажмурился, направил автомат вниз и судорожно нажал на курок. Оружие разразилось длинной злой очередью, смолкшей лишь тогда, когда в магазине не осталось патронов…

— А ты не так плох… Даже подстрелил одного из этих гадов, — светловолосый лукаво улыбнулся. — Сработаемся…

Отис пропустил слова соседа мимо ушей. Его трясло, в душе словно кто-то потоптался грязными сапожищами, очень хотелось выпить, но из того, что можно пить, была лишь простая вода в фляжке на поясе. Просить у кого-то из рядовых, даже у светловолосого соседа, не хотелось. Хотелось ругаться. Матом. Отис отвернулся и стиснул зубы.

Никогда еще ему не было так мерзко.

Ощущение лишь усилилось на собрании, организованном старшиной, когда стало ясно, что атака окончательно отбита.

— …мы занимаем стратегически важную позицию — сразу за нами открывается прямая дорога на столицу. Да, врага можно остановить и там, на подступах к городу, но, как назло, места там равнинные, а, учитывая подавляющее превосходство неприятеля в технике… сами все понимаете, — лысый старшина вздохнул. — Мы должны задержать их. У врага почти две тысячи пехоты, сотня танков и минометная батарея. Вроде бы и не так много, но хватит, чтобы и мокрого места от нас не оставить.

— Какие у нас шансы? — это светловолосый знакомец Отиса. Перешел сразу к делу, без лишних предисловий.

— Шансы… Шансы крайне малы, — старшина сделал несколько отметок на засаленной карте и принялся ожесточенно грызть куцый карандаш. — Хотя позиция у нас очень хорошая — слева болото, справа овраги, а сами на вершине холма. Обзор отличнейший, если они попрут через овраг, положим половину их пехоты, не меньше, и они это прекрасно знают. Поэтому атаки с той стороны можно не ожидать, правда, пару засад я все равно поставлю.

Что с болотом… Там они тоже не пройдут. Без карт, без проводника… Короче, утонут с концами, если сунутся. А они не дураки, это передовой отряд, их задача проложить дорогу основным силам, но не умирать. Умирать придется нам.

Старшина мрачным взглядом окинул своих подчиненных.

— Слева они не пройдут, справа тоже. Они попрутся прямо, будут атаковать в лоб всеми силами после массированного артобстрела. Сначала пехота, за ней танки. Нас просто проглотят и нужно сделать, чтобы они подавились.

Не люблю так говорить, но… отступать нам некуда, да и нельзя… Все, совещание окончено, можете расходиться по своим позициям, конкретные указания получите чуть позже. Все свободны.

— Постойте, сэр! — опытный вояка удивленно воззрился на того, кто додумался нарушать уставом и годами закрепленный порядок, в миру именуемый субординацией. Этим кем-то оказался Отис Кайве.

— Ну? — голос старшины недвусмысленно намекал «Свалил бы ты парень в свой окоп и молчал в тряпочку. Не до тебя.». Отис намек полностью проигнорировал и ляпнул то, от чего у всех присутствующих глаза на лоб полезли.

— А почему мы не можем отступить? — в глазах солдат читалась откровенная враждебность, лысый командир нахмурился еще сильнее. Но, несмотря на общее неодобрение, Отис продолжил. — Мы ведь все равно погибнем зазря! А если избежать боя, то потом можно причинить врагу больше вреда…

Ответом было гробовое молчание, нарушаемое щелчками затворов. Умом Отис понимал, что говорил правильные вещи, вот только даже ему казалось, что сейчас такие слова неуместны… Страсти накалялись и рано или поздно должен был произойти взрыв. Ситуацию разрядил старшина.

— Слушай, пацан, — голос оставался противоестественно спокойным, что мигом охладило некоторые чересчур горячие головы, а Отис испытал непонятные угрызения совести. — Можешь сколько угодно рассуждать о том, как лучше, а как хуже. Но мы останемся. Останемся и остановим врага, пусть даже ценой жизни… Ты же уходи, если хочешь. В спину тебе стрелять не станут, хотя стоило бы, а потом, как бы не закончился бой, мы уже будем мертвы, и некому будет рассказать о твоем предательстве. Уходи. Или оставайся. Да, да, можешь остаться. Я же вижу — ты просто дурак, молодой дурак. Если расстреливать каждого молодого дурня — кто воевать будет?

В общем… я философию разводить не буду, а дам тебе три секунды на раздумья. Ты остаешься или уходишь?

— Я остаюсь, — выдавил из себя Отис, щеки которого горели огнем. Ему было нестерпимо стыдно за свои слова.

Старшина внимательно посмотрел в глаза нарушителя порядка.

— Всем разойтись! А ты, парень, останься на минутку. Потолкую с тобой немного. Да ты не бойся! Я зла не держу за твои слова.

Он поманил Отиса пальцем.

— Я прекрасно тебя понимаю. Тебе страшно, очень страшно. И мне страшно, поверь. Даже еще больше, потому что я знаю то, чего не знаешь ты, потому что я видел такое, чего предпочел бы не видеть. На войне без страха нельзя, тот, кто ничего не боится, долго не проживет… Но какого черта ты трясешься за свою шкуру, словно какая-нибудь девка?!

Гневная тирада старшины повергла Отиса в некоторое замешательство. В самом деле — почему? Ведь он никогда не испытывал особого страха перед смертью…

— Ладно, парень, вижу тебе надо поразмыслить малость. Иди в свой окоп, а напоследок я вот что скажу… Живи, пока живешь. Послушай старика.

— Старика?

— Да-да. Ты не смотри, что на вид мне тридцатник с хвостиком. Возраст, он ведь не внуками и правнуками измеряется… А тем, что уже прожил, тем, что уже не страшишься конца, тем, что уже не жаль… Ладно, иди. Отдохни, еще пара часов у нас есть…

Светловолосый верно истолковал расстроенный вид Отиса и не стал пенять тому на слова, сказанные в минуту слабости. Вместо этого протянул свою фляжку.

— Глотни чуток. Полегчает.

Отис не стал привередничать, на самом деле он был очень признателен этому простому солдату, который предпочел забыть ту неприятную ситуацию и предложил пусть нехитрую, но помощь. Алкоголь обжег горло, Отис с силой выдохнул, а потом несколько секунд дышал носом.

— Крепкое пойло!

— А то! — светловолосый рассмеялся. — Мне мама присылает. Они с сестрой в деревне остались… Вот посмотри.

Из потрепанного солдатского мешка на свет появилась старая фотография.

— Вот мама, а вот сестра. Правда, красивая? — лицо солдата приобрело какое-то нежное выражение, заметив взгляд Отиса, он смутился. — Я очень скучаю по моим родным… Ведь больше у меня никого нет, да и они — как там без меня? Все жду, когда же эта война закончится, и я вернусь домой…

Отису хватило такта не говорить правду, а лишь улыбнуться в ответ и сказать.

— У тебя красивая сестра… А домой ты вернешься, обязательно.

— Спасибо…

Заходящее солнце отсчитывало последние минуты покоя, горизонт уже начал окрашиваться в багровый, а два человека в соседних окопах продолжали неспешный разговор…

— …почему ты здесь? Только не говори про долг перед родиной, это лишь слова.

— Не буду. Ведь действительно не долг перед родиной привел меня на войну, вовсе нет.

— А что же тогда?

— Что? Хм… А ты посмотри вокруг. На эту зеленую травку, на этот лес, вдохни этот воздух… Все это — моя жизнь. Как и мои родные, надеющиеся на своего защитника, они тоже моя жизнь. А ради жизни не жаль и повоевать. Или умереть…

Они замерли, думая каждый о своем, и лежали молча, пока на темнеющем небе не стали распускаться огненные цветки взрывающихся ракет. Они все взрывались и взрывались, освещая место для боя, вдали послышался непонятный шум, становившийся все громче. Звук приближающейся лавины.

Теперь было не до разговоров. Началась массированная атака врага.

Впереди двигались темные фигурки солдат, расходный материал любой войны, они наверняка предполагали завязать перестрелку с защитниками холма, обнаружить позиции обороняющихся, с тем, чтобы танки, длинной вереницей ползущие следом, довершили разгром. А чтобы потери живой силы не оказались слишком велики, первыми в дело вступили минометы.

Отис вжимался в холодную землю, вздрагивая, когда очередная мина взрывалась совсем близко от их позиции. Грохот стоял невероятный, но, похоже, это было единственное, чего добился противник своим артобстрелом. То ли так и задумывалось, то ли прицел у наводчиков оказался сбит, но все снаряды легли, не долетая до верхушки холма, на которой окопались старшина и его солдаты.

Затем все стихло.

Серые клубы пыли рассеивались, и сквозь них Отис беспомощно наблюдал за приближающимся врагом. Пехотинцы в темной форме на сей раз были куда осмотрительнее и старались лишний раз не попадать в прицел снайперов, потому их продвижение было не таким быстрым, но зато теперь отдельные меткие выстрелы снайперов даже на миг не замедлили атакующих. Первые погибшие падали в траву, но остальные, которых было много, очень много, шли вперед, и такая цена отнюдь не казалась им чрезмерной. А сзади неумолимо приближались танки…

Хищные очертания бронированных машин, пушки, рыскающие из стороны в сторону, все это вызывало в душе Отиса ощущение глухой безысходности. Впрочем, через секунду ему было не до того, чтобы прислушиваться к своим ощущениям. Пехота врага приблизилась на расстояние прицельного выстрела, и позиции обороняющихся огрызнулись шквальным огнем…

Солдаты гибли десятками, но упрямо шли вперед, устилая землю своими телами, они отвлекали внимание, перестреливаясь с защитниками холма, позволяя своим танкам приблизиться еще на метр. И еще.

— Зачем… — тоскливо прошептал светловолосый, не переставая, тем не менее, стрелять. — Зачем… Так…

Отис же поливал ряды наступающих с молчаливой сосредоточенностью. Он ничего не чувствовал, совершенно ничего, и, стреляя, смотрел скорее на приближающиеся танки, чем на солдат врага, умирающих под его пулями. Глаза, не потерявшие зоркости, позволили Отису первым заметить странные насадки на стволах пушек, и лишь потом светловолосый, похоже слишком хорошо знавший, с чем им пришлось столкнуться, произнес мертвым голосом:

— Вот и все… Это тепловизоры…

— Тепловизоры?!

— Да… теперь они ударят точно в цель…

И словно в подтверждение этих слов с неба вновь стали падать мины…

Светловолосый погиб сразу. Мина, упавшая в нескольких метрах от их окопов, пронзила воздух веером смертоносных осколков, один из которых прошел навылет, располосовав ногу Отиса, а другой попал в бедро, раздробив кость и застряв в теле. Вспышка боли, охватив сознание раненого, тут же схлынула, а на ее место пришла странная эйфория. Он повернул голову, чтобы посмотреть, как там светловолосый, и наткнулся на остекленевшие глаза. Молодой солдат невидяще уставился в темное небо, на лице осталось какое-то мечтательно-детское выражение. Этот человек был мертв. Окончательно и бесповоротно.

— Нет… нет… — Отис, забывший о покалеченных ногах, подполз к неподвижному телу, схватил за плечо и стал трясти. — Вставай! Не смей умирать! Слышишь! А как же твоя мама? Ты же хотел вернуться…

По щекам скатились две слезинки. Отис сжал зубы. Так было неправильно, несправедливо. Так не должно было быть! А потом горечь уступило место слепой ярости. Безумная мысль возникла в наполовину свихнувшемся от переживаний сознании Отиса. Да, есть один шанс. Шанс сделать смерть светловолосого солдата (так и оставшегося безымянным…) не напрасной! Но времени мало, очень мало…

Совершенно не чувствуя боли в израненных ногах, с какой-то самоубийственной отрешенностью воспринимая рвущиеся вокруг мины и снаряды танков, которые, остановившись у подножия холма, начали методичный обстрел верхушки, Отис пополз к складу боеприпасов. Насколько он помнил, там имелось несколько ящиков взрывчатки, как раз то, что нужно для претворения в жизнь одной сумасшедшей идеи. Но сначала нужно было добраться до цели живым, добраться под шквальным огнем почуявшего близость успеха противника, который не собирался предоставлять обороняющимся никаких, даже самых призрачных, шансов.

Отис полз. Полз, сдирая ногти до крови о твердую землю, встречающиеся на пути камешки больно царапали лицо и руки, силы неотвратимо покидали человеческое тело, капля за каплей. Отис полз.

Он успел вовремя. И непоправимо опоздал. Лысый старшина полулежал-полусидел у деревянного столба, смерть застала его в попытке дотянуться до автомата, отброшенного взрывом мины в сторону.

— Еще… когда же это закончится?

Вопрошать небеса сегодня бесполезно, это Отис понял со странным спокойствием. Даже гибель глубоко симпатичного ему человека не вызвала почти никаких чувств, никакого шевеления внутри. Слишком много всего произошло за такое короткое время, слишком слаб человек… Впрочем, легкое удовлетворение он все же испытал, когда, окинув взглядом землянку, обнаружил ящики с взрывчаткой в целости и сохранности.

— Успел… Осталась самая малость…

Из последних сил Отис пополз к этим ящикам, все внимание сосредоточив на своей цели, и потому мина, издевательски медленно падающая с небес, стала для него полной неожиданностью. Последней. А потом мир утонул в огне…

…Умирающее сознание зафиксировало лишь странные слова, от которых веяло могильным холодом, на миг остудившим испепеляющее пламя взрыва. Но лишь на миг, огонь тут же вернулся, еще более яростный…

Вспышка ослепительного света принесла успокоение. Тьма, последовавшая затем, была необычайно притягательна… Как никогда.

— Он опасно близок к грани. Ты ведь этого хотел?

— Вот уж нет. Я может и не… хм… ангел, но и не безумец. Я не из тех, кто считает, что ветер можно приручить.

— А что — нельзя?

— Ты опять начинаешь?

— Что начинаю?

— Что-что… задавать вопросы, ответы на которые прекрасно знаешь. Да, нельзя. Ветер можно лишь убить.

— …и это уже вполне выполнимая задача.

— Выполнимая, конечно. Но не все так просто. Ой, не просто все…

«Что случилось? Я умер? Нет… всего лишь очередной сон… Как больно… Больно?! Почему… Вот черт! Как?! Откуда?!.. Эти шрамы… Их не было… Но такое невозможно! Этого просто не может быть!.. А они старые… Очень старые… Что же, черт возьми, тут твориться?… Никакой Компании такое не под силу… Они же не Боги… Тогда что? ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?!.. Так… у меня еще пять жетонов… Я вернусь туда завтра… Я хочу знать…»

Пасмурная погода стояла уже который день и не видно было причин, почему что-то должно измениться. Погода навевала мрачные мысли, нависло томительное ожидание, предчувствие грядущих событий. В такой обстановки каждый обыватель стремился запереться в своем маленьком мирке, затаиться и переждать. То, что происходило с другими, ни волновало никого, все думали лишь о себе. Обыденная вещь, конечно, просто сейчас особенно обострившаяся…

Город знавал лучшие дни.