— Да ты совсем наш, Таринор! И в картах мастак, и выпить не дурак! — Весело воскликнул Гурх, бросая карты на стол и хватаясь за бутылку. — Шестой раз уже нас в дураках оставляешь! Клянусь, я проиграл бы уже и рога, и хвост, если б игра шла на них!

Наёмник за пару часов успел выиграть у Мефа, Гурха и Молчуна полдюжины раз и проиграть четырежды. Правда, ничего, кроме морального удовлетворения он не получил — играли ради самой игры. Однако пару партий назад в голову ему пришла интересная идея. Почему бы не сыграть, поставив на кон этот дом? Ведь так можно спровадить незваных гостей и выполнить поручение старосты. Но как только Таринор подумал об этом, возникла другая проблема: а что же ставить ему самому? Действительно, сложно придумать ставку, равноценную целому дому, тому, у кого нет ничего, кроме собственной шкуры.

— Действительно. Играешь ты отменно, наёмник. Я ещё не встречал человека, настолько искусного в картах, как ты. Интересные с тобой партии, хотя и немного предсказуемые. — Почтительно сказал Меф, тасуя карты. — Чтоб ты подавился… — Негромко вздохнул он, бросив взгляд на Гурха, в который раз присосавшегося к бутылке «Чёрного леса», почти полностью опустевшей за время игры.

— А что? Я ж за здоровье нашего дорогого гостя пью в отличие от тебя! — возмущённо ответил Гурх. — Ты-то сам не капли в рот не взял.

— Да кто же согласится пить после тебя, свинья? Наш гость сам даже не притронулся к принесённой им самим бутылке только потому, что она всё время находилась либо в твоих грязных лапах, либо изливала своё содержимое в твою бездонную глотку. — Меф говорил спокойным и ироничным тоном, что, по-видимому, невероятно раздражало Гурха.

— Меф, не вынуждай меня ломать тебе нос! — Крикнул Гурх, потрясая опустевшей бутылью. — Или делать лишнюю дырку в твоей башке! Я ж тебе рога-то пообломаю!

— Я лишь пытаюсь попросить тебя вести себя приличнее, только и всего. — Притворно вежливо произнёс Меф, явно с трудом подавляя смех. — Вряд ли нашему гостю приятно смотреть, как какой-то толстяк хлещет выпивку из его бутылки.

— Я не хочу пить, если вы об этом, вмешался в разговор Таринор. Пускай хлещет, раз уж хочется. Бутылка для того и есть, чтобы пить из неё, разве нет?

— Понимаешь, Таринор, ему не столько хочется выпить, сколько не хочется, чтобы это сделал кто-то другой. Такой уж он есть, жадина.

— Да, я такой. — Гордо сказал Гурх. — Зато честный! А Меф — хитрец и обманщик. А ещё клеветник!

— Хватит вам. — Перебил наёмник. — Я хотел предложить новые правила игры.

— С тобой неинтересно играть — всё равно выиграешь. — Отмахнулся Меф.

— Новые правила сделают игру интереснее. — Лукаво улыбнулся Таринор, мешая взятую со стола колоду. — Предлагаю ставки. Если сейчас выигрываю я, то я получаю этот дом.

— Вот уж интересно! А мы куда денемся? — Возмутился Гурх. — Несогласен я!

— Имей терпение, может быть, наш гость предложит со своей стороны что-нибудь интересное. — А если выигрываете вы, — Продолжил Таринор. — То я… — Он запнулся под выжидающим взглядом чертей. — Я пойду к вам в услужение на неопределённый срок.

Сказав это, Таринор увидел, как поменялись в лице его будущие соперники. Если Гурх недоумённо уставился в стену, видимо раздумывая, чем же может ему пригодиться человек в услужении, то довольное выражение лица и хитрые глаза Мефа, поднятые к закопченному потолку, явно говорили, что он уже строил некие планы на своего будущего слугу. Таринор понимал, что такой ставкой он идёт на немыслимый риск, но что-то подсказывало ему, что игра стоит свеч. Тем более ему, как правило, везло в азартных играх, особенно в картах и особенно когда на кону была достойная ставка. За время, проведённое в доме, наёмник успел изучить стиль игры своих противников, почти наверняка предугадывая их следующий ход, поэтому последние партии были за ним, хотя поначалу он проигрывал.

— Ты азартен, Таринор. — Меф впервые назвал наёмника по имени, и с его лица сползла ехидная усмешка. — Я принимаю ставку. А что скажешь ты, Гурх?

— И я согласен. Хоть поинтересней станет! А то бутылка совсем опустела… Только знаешь, зря ты с Мефом в серьёзную игру ввязался. Он же поддавался тебе до сих пор, уж я-то знаю. Хороший ты мужик, Таринор! Жалко тебя. Может не стоит?

— Он сделал свой выбор! — Перебил Меф. На его лице появилась зловещая улыбка. — Итак! Дом против души! Отличный расклад.

— Души? — Опешил Таринор.

— Ага. Будешь служить, а как помрёшь, он из тебя душу того, вынет… — Небрежно бросил Гурх, помрачнев.

— Мой недалёкий друг имел в виду примерно следующее. — В руках Мефа из ниоткуда возник свиток, перевязанный красной бечёвкой. Чёрт развернул его и начал читать про себя. Пробежав глазами примерно половину, он ткнул пальцем в одну из строк. — Вот. «Попавший в услужение к представителю Ада смертный, по окончанию срока услужения обязуется отдать в полное распоряжение нематериальную сущность, а именно собственную душу». Таким образом, — Меф положил свиток на стол. — Заключая с нами пари, ты становишься участником договора. И твой проигрыш приводит к исполнению условия договора, а именно услужения с последующей передачей души. Не пропало ещё желание?

Таринору стало не по себе. Поручение, конечно, выполнять нужно, но такой ли ценой? С другой стороны что-то внутри успокаивало наёмника. Он почти слышал голос «всё будет хорошо, всё обойдётся, я помогу тебе». В нём говорил азарт, заглушавший голос разума. Впрочем, разум тоже был не против игры, а высокая ставка лишь гарантировала высокий выигрыш и делала победу делом чести. Таринор смотрел на своих соперников. Выглядевший мрачнее тучи Гурх сидел, вперив глаза в пол. Ему явно не нравилась ситуация, которую он, по-видимому, желал, но совершенно был не в силах исправить. Меф же напоминал вцепившегося в выгодную сделку торгаша и пронзительно глядел на наёмника. Очевидно было, что больше всего на свете в этот момент ему хотелось узнать решение Таринора. «Ну что ж…» пронеслось в голове наёмника.

— Никогда не играл на душу. Думаю, пришло время попробовать. — Уверенным голосом произнес Таринор.

— Замечательно! Скрепим договор рукопожатием! — Меф протянул тощую ладонь.

— Скрепим. — Таринор пожал руку. Сухая кожа чёрта неприятная на ощупь напоминала пергамент. Сразу после рукопожатия внизу свитка стали проявляться буквы.

— А это что? — Спросил Таринор, указав на кроваво красные надписи, появившиеся на свитке.

— Подписи сторон. Твоё и наши имена. Не волнуйся, в случае нашего поражения свиток пропадёт, а договор потеряет силу. А пока он будет лежать на столе. Предоставляю тебе право перемешать карты, чтобы быть уверенным в нашей честности. — Меф с нехорошей улыбкой протянул наёмнику колоду карт.

После некоторых манипуляций с колодой игра началась. Таринор окинул взглядом свои карты и ужаснулся: ни одной старшей! Судя по довольному виду Мефа, старшие достались ему. Гурх сидел, безучастно взирая на свои карты, игра его явно не интересовала. Взглянув на то, как Гурх вяло отбивается от валетов и дам Мефа, Таринор вспомнил, как ему достались эти карты.

Это было несколько лет назад. Судьба занесла наёмника в Энгатар, куда он должен был передать некое важное письмо. Выполнив поручение, он решил ненадолго остановиться и поискать работу в городе. После целого дня поисков Таринору в голову пришла мысль в кои-то веки переночевать в приличной гостинице, а не в кабаке, как он изначально планировал. Войдя в свою комнату, наёмник заметил свёрток, лежавший на кровати. Убедившись, что никого рядом нет, он схватил находку и закрылся в комнате. Внутри оказалась пара предметов: кошелёк с несколькими серебряными монетами и запертая шкатулка. Можно было подумать, что невнимательный гость попросту забыл свёрток, если бы не записка, найденная тут же. Начало послания было размыто до неразборчивости, но последние строки читались вполне отчетливо: «…но остерегайся всепоглощающего азарта, над которым не властен разум человеческий». Прочитав, Таринор услышал тихий щелчок, и крышка шкатулки распахнулась. Внутри оказалась колода совсем новых карт, перевязанная красной атласной лентой. Недолго думая, Таринор засунул добычу в сумку и до поры до времени забыл о ней. Забыл до тех пор, пока в одной таверне ему не предложили сыграть в карты. Вот только один из предложивших был не совсем трезв и залил собственную колоду выпивкой. Назревающий конфликт Таринор погасил предложением играть его картами. Подобный случай можно было бы спокойно забыть, если бы не поразительная везучесть наёмника в той партии. Казалось, что карты играют сами собой. Однако чем больше наёмник оставлял противников в дураках, тем больше ему хотелось играть дальше. Он настаивал на продолжении, даже когда оппоненты начали расходиться. В тот вечер Таринор славно обогатился, а карты с тех пор всегда лежали в его кармане, оставаясь последним средством заработка в совсем уж безработные времена. А теперь, видя, что карты словно потеряли свою силу, душу наёмника охватил страх. Страх души за саму себя. В голове пронеслись ужасные картины адских мучений, и Таринор стал судорожно соображать, что делать дальше. «Постараюсь вывести хотя бы на ничью…» — пронеслось в голове.

— А если будет ничья? — Осторожно спросил наёмник.

— Тогда сыграем ещё раз, до победы одной из сторон: тебя или нас. — Как будто предугадав вопрос, тут же ответил Меф. Судя по его небрежному ответу, он был полностью уверен в собственной победе.

Вдруг Таринор заметил, что Меф ослабил напор, его карты стали хуже, да и отбивался он гораздо менее уверенно, чем в начале партии. Видя это, наёмник приободрился. Карт осталось немного, и он был уверен, что победит. Иначе и быть не могло! Но вот, наконец, в руках всех троих осталось по одной карте. Глаза Мефа забегали, он явно волновался. Гурх безрадостно глядел то на одного игрока, то на другого, также держа последнюю карту в руке.

— Ну что ж. — произнёс Меф. — Сейчас всё и решится, Таринор. Смогу ли я отбить? Или же ты одержишь верх? Твой ход.

Эти слова приговором ударили в самое сердце наёмника. Он медленно протяну руку и положил на стол бумажный прямоугольник с изображением девушки, держащей в руке красный тюльпан. Дама червей. Последний его ответ. Увидев это, глаза Мефа расширились от удивления, и, беззвучно произнеся «не может быть», он изумлённо положил рядом карту с изображением дамы пик, сжимавшей между ладоней черную розу. На несколько секунд воцарилось неловкое молчание, после чего две пары глаз обратились к Гурху, чья карта должна была решить исход партии и определить судьбу игроков. Он обречённо посмотрел на Мефа, потом обратил взгляд на наёмника и со словами, «прости, Таринор», опустил на стол ладонь с пиковым тузом. Меф взорвался восторгом, раскинув руки в стороны. Таринор потерял дар речи от услышанного. Ведь это означало, что он проиграл, а значит, теперь вечно будет служить, а после смерти… Ему не хотелось вести мысль дальше. Мир как будто перестал существовать для него. Дыхание перехватило, в сердце ударил холод. Он смотрел, но не видел. Слушал, но не слышал. Вот он, конец, пронеслось в его голове. Ликующие возгласы Мефа раздавались для наёмника приглушённо, словно где-то вдалеке или за толстой стеной. Гурх же сидел, опустив голову.

— Отлично, Таринор! Ты сам выбрал свою судьбу, и теперь ты — наш слуга. Ты же наёмник, а значит, тебе не привыкать служить, ведь так?

Таринор сидел, не произнося ни слова. Но взглянув на Гурха, он заметил, что тот неотрывно смотрит на него. Поймав взгляд наёмника, чёрт перевёл глаза на договор. Гурх сверлил глазами самый низ свитка, где были подписи сторон, имена. Имена… Таринора осенило! Судорожно вглядываясь в неразборчивые письмена, он пытался разобрать написанное: первая надпись, должно быть, имя Мефа; Мес… Местофаль… Местофаль Фир… Наёмнику никак не удавалось разобрать последнее слово. Азгалор! В душе Таринора вспыхнуло пламя надежды, огонь победы! Мгновенно вспомнив слова «изгнания», он торжествующе поднял глаза, глядя на чёрта в упор.

— Смотри, Гурх! Он даже рад своему рабству! Радуйся, человек, что тебе достался такой хозяин — я не буду слишком жесток к тебе. По крайней мере, не чаще пары раз в неделю! — Меф залился противным смехом, закинув назад голову.

— Именем Холара. — Тихо произнёс Таринор.

Хохот чёрта прервал булькающий звук. Он подавился и закашлялся.

— Тормира и Сильмарета. — Голос наёмника креп.

— Не выйдет, человек! Ты не священник, ты не можешь! — Меф явно был ошеломлён, хотя и пытался сохранить подобие улыбки на лице.

— Изгоняю из этого мира…

— У тебя не получится! Невозможно! — Меф вскочил на табурет.

— И обрекаю на вечные муки…

— Нет! Ты не можешь знать! Прекрати! — Глаза Мефа наполнились ужасом, а лицо исказилось гримасой, когда он увидел призрачные цепи, оплетающие его запястья и шею.

— Порождение скверны! Именуемое… — Таринор говорил громко и уверенно.

Цепи стали тянуть чёрта вниз. Меф забился в панике, неистово вопя и ругаясь.

— Местофаль… — Наёмник старался произнести имя предельно чётко, не обращая внимания на проклятья и возгласы. — Фир…

Внезапно с Мефом начали происходить странные вещи: он побагровел, глаза налились кровью, после чего, испустив дикий вопль, он бросился на наёмника, пытаясь пронзить его острыми рогами.

— Азгалор! — Воскликнул Таринор, спрыгнув с табуретки на пол, в результате чего Меф угодил рогами в стену позади наёмника.

Призрачные цепи потащили чёрта вниз и приковали к полу, сломав оставшиеся в стене рога. Меф кричал и вырывался, самым грязным образом упоминая родственников наёмника до седьмого колена и обещая страшную расправу ему самому. Мгновение спустя цепи засияли, задрожали, и визжащий чёрт исчез в яркой вспышке. Вслед за ним лежавший на столе свиток истлел, оставив кучку золы.

Гурх, всё это время испуганно вжимавшийся в табурет, выпрямился, поглядел на чёрное пятно в том месте, откуда исчез Меф, смачно плюнул туда и облегчённо вздохнул.

— Наконец-то. Я уж и не думал, что когда-то от него освобожусь. Спасибо тебе, Таринор.

— Спасибо? За что? Я думал, вы друзья или, во всяком случае, партнёры? — Наёмник, и без того тяжело дышавший после случившегося, несколько оторопел от слов Гурха.

— Партнёры? Да он меня чуть ли не силой с собой таскал. Я у него был что-то вроде слуги. Когда-то и я с ним в карты сыграл, знаешь ли. А ставкой были тридцать три года служения победившему. Проиграл я. Вот уж три года будет, как с ним таскаюсь. Как же он меня извёл! Это только с виду он такой вежливый и добрый, на деле же он хитёр… как чёрт! — Гурх усмехнулся. — И в картах тоже. Сперва поддаётся, а в конце в пух и прах. Он знал, что не проиграет тебе, иначе не сел бы за стол. Но в конце он, видать, струхнул. Видать, не сработала его хитрость — играешь ты уж больно хорошо или карты у тебя заговорённые. Тут он мне знак и подал, чтоб, значит, я карту крупную из-под стола вынул. Запасной план у него такой был. А ты голова. Понял мой намёк со свитком. Только не так понял. Я думал, его порвать можно, тогда и не сработает договор, а ты такое выдал! Зашвырнул его прямо в пекло! Там ему и место, гаду!

— А разве такое можно просто порвать? — Наёмнику всегда казалось, что такие договоры должны быть защищены магией хотя бы настолько, чтобы их не мог разорвать любой желающий.

— Да запросто! Меф только в картах мастак, а в договорах не смыслит ни черта! Дрянные бумажки делает, разорвать каждый сможет, покуда не подписано. Он больше жути нагоняет.

— И что же ты теперь будешь делать?

— Буду жить и радоваться. — Весело ответил Гурх. — Попробую найти того мага, что меня когда-то призвал. Вот был душа человек. А из дома этого уйду. Честное слово. Я ж понимаю, зачем ты пришёл, прогонять нас. Вот и ухожу. Да и скучно тут будет одному. Меф, хоть и дрянная, но компания, а один тут зачахну. — Чёрт спрыгнул с табуретки и направился к двери, стуча копытами.

— Гурх! — остановил его наёмник. — А когда вы пришли, дом был пуст?

— Пустовал. Вроде как давно заброшен был или просто кто-то тут беспорядок навёл. Но никого не было, кроме нас. Это уж точно.

— Понятно. — Таринор задумчиво почесал затылок.

— Удачи тебе, Таринор! Кто знает, может свидимся ещё! — С этими словами Гурх отворил дверь и растворился в ночной мгле.

Таринор остался один. Богатой на события выдалась ночка, что и говорить! Не каждый день проигрываешь в карты собственную душу и изгоняешь нечисть в небытие. Но, так или иначе, дом чист, свою работу он выполнил, а значит можно идти заслуженно отдохнуть в храме, Дормий, наверное, уже колени протёр у алтаря. А утром наёмник получит свою заслуженную награду, чтобы с чистой совестью и полным кошельком отправиться дальше, в путь по дороге жизни. В камине догорали угли, и в доме начало темнеть. Таринор встал, собрал карты, рассыпанные по столу, аккуратно положив их в карман. А перед уходом, наёмник с трудом вытащил и закинул в сумку пару рогов, неосмотрительно оставленных Мефом в стене. Оказавшись на улице, он вдохнул такой приятный после душного дома ночной воздух, протяжно зевнул и зашагал в сторону храма, насвистывая что-то себе под нос.

В святилище Холара было тихо и темно. Тусклым светом догорали последние свечи возле каменного изваяния бога чистоты. Оглядев храм, вошедший наёмник застал отца Дормия дремлющим сидя на скамейке у статуи, скрип входной двери мгновенно нарушил чуткий сон священника.

— Кто здесь? — вскинул голову отец Дормий, судорожно вглядываясь в слабый свет.

— Это я, Таринор, наёмник. Дело сде…

— Слава богам! Ты жив! — Священник бросился к Таринору. — И не единой царапины! Воистину всемогущ Холар! А что с домом мага?

— Теперь он чист. Нечисти больше нет.

— Не буду спрашивать, как тебе это удалось, но ты сделал большое дело, Таринор! Ты наверняка устал, после такого дела необходим отдых. У меня есть кровать, можешь спать там. Я лягу здесь, на скамью. Нет! Лучше я буду благодарить Холара за твой успех!

Таринор попытался объяснить отцу Дормию, что он, наёмник, может заночевать и в трактире, но священник был непреклонен, считая своим святым долгом обеспечить ночлегом избавителя деревни от нечисти. Поняв, что дальнейшие уговоры бесполезны, наёмник под радостные напутствия священника отправился в указанную комнату, оказавшуюся небольшой каморкой. Слипающимися глазами он разглядел стоявшую в углу простую кровать с шерстяным одеялом. Чего ещё желать после такого, думал наёмник, снимая сапоги и плащ с курткой. Упав на одеяло, Таринор почти сразу провалился в долгожданный сон.

Утро озарило храм ярким светом, пробивавшимся в окна и окрашивающим золотом алтарь Холара. У пыльной стены на деревянной скамье почивал отец Дормий, давний и, до вчерашнего дня, единственный обитатель этого храма. Поток света из окна ударил священнику прямо в лицо, словно тот специально лёг таким образом, чтобы лучи утреннего солнца прерывали его сон сразу же после восхода. Глаза Дормия распахнулись и тут же зажмурились, после чего их прикрыла худая ладонь священника. Он встал, потянулся и опустился на колени подле алтаря, благодаря Холара за пробуждение.

Вознеся короткую утреннюю молитву и удостоверившись, что Таринор крепко спит в каморке, священник решил навестить деревенского старосту.

Староста был прозван Бедобором за умение противостоять трудностям, но то было в прошлом. В последнее время беды всё чаще постигали деревню, и старосте справиться с ними было уже не под силу. Перебои со снабжением, набеги банд гоблинов, неизвестные болезни, поражающие сельчан. Казалось, само небо позабыло о его деревушке. Вдобавок сильным ударом стало убийство мага, который, как казалось старосте, мог стать решением многих проблем. Мирениус исцелял людей и в одиночку мог защитить деревню. Причём куда лучше, чем эти «засыпающие на ходу бездельники с тупыми мечами», как говорил Бедобор. Всё чаще старосту посещала мысль бросить свой пост и уехать жить в город, чтобы, наконец, отдохнуть от управления деревней. Но бросить Вороний холм, значит обмануть доверие односельчан. А ему совсем не хотелось, чтобы люди плевали ему в лицо со словами «Вот он, Бедобор, что бросил нас на произвол судьбы». И ладно бы в лицо, в трактире ему могли плюнуть в пиво, а это, по его разумению, было куда хуже, ведь лицо вытереть можно, а испорченное пиво — никак.

И этим утром староста, по обыкновению наскоро умывшись и одевшись, сидел за своим столом и штопал старый запылённый кафтан, доставшийся ему ещё от отца. На столе как всегда лежала покрытая пылью книга, названия которой староста не знал. Дело в том, что староста к своему стыду почти не умел читать, чем не отличался от своих односельчан, но книга на столе должна была означать обратное и как бы возвышать Бедобора над ними. Подле книги находилась старая с подтеками свечка, подпираемая чернильницей, чернила в которой уже давно высохли. Из чернильницы торчало гусиное перо, на вид подозрительно новое. Возможно потому, что последний раз староста прикасался к нему, после того как пару недель назад очередным тяжелым вздохом сдул его на пол, получив известие о смерти мага.

Бедобор как раз притачал пятую по счёту заплату на кафтан, как дверь неожиданно распахнулась, и в комнату бодрым шагом вошел отец Дормий.

— Мир тебе, Бедобор! Пусть твой путь озарит Свет.

— Да, да, слышал. Свет, благодать и всё такое. Зачем пожаловал? — проворчал староста.

— Ты наёмника Таринора обязал с домом Мирениуса разобраться?

— Наёмник Таринор… — Взгляд старосты на мгновение устремился вникуда, после чего он, кашлянув, продолжил. — Да, припоминаю. Не люблю наёмников. Ради пары монет отца родного продадут с матерью и брата впридачу. Не сильно обгорел надеюсь? Противно обгоревших в яму кидать, а то в лесу бросать мертвяка не по-людски как-то, хоронить-то надо…

— Не веришь ты в людей, Бедобор! Справился Таринор. Нет больше нечисти в доме у частокола. — Лицо священника приняло довольное выражение.

— Это что же… Это как… — Староста схватился за голову, после чего гневно взглянул на Дормия. — Ты ему помог?! Ну, точно ты, больше некому! А платить ему тоже ты будешь? Закрома-то пусты! — Староста снова схватился за голову. — Что делать-то будем? Бедовая моя голова…

— А где была твоя голова, когда ты отправлял его ко мне? Думал похоронить ещё одного несчастного, виноватого лишь в том, что судьба привела его к тебе? Эх, Бедобор, испортился ты. Гадкий стал и слабый. Навроде пня трухлявого: снаружи вроде ничего, а внутри труха. Пнёшь — развалится. Слабый. — Добавил Отец Дормий. — И жадный.

Очевидно, старосте сравнение с пнём не понравилось. Он встал, втянул живот и, горделиво вскинув голову, произнес.

— Ты ему помог — ты ему и плати!

Несколько опешив от таких слов, священник стоял в недоумении. Староста опустился за стол и снова схватился за голову.

— А может его это, накормить, да отпустить с миром? — С надеждой поднял глаза Бедобор.

— Он тебе что, собака бродячая? Накормить и отпустить… Если бы я не знал тебя все эти годы, Бедобор, я бы ещё, наверное, поверил в пустые закрома, но твоя натура мне знакома черезчур хорошо. А ну как он уйдет ни с чем, а потом слух дурной про деревню нашу пустит? Нам на пользу это точно не пойдет. У тебя точно есть тайник или клад. Схрон на чёрный день, наконец. Что угодно, чем можно заплатить!

— Нету! — Взвизгнул Бедобор. — Нету ничего! Жду со дня на день товары с города, так нет же! Опаздывают! У нас и работать уже никто не хочет. Своим платить нечем, а ты тут с наемниками… — Внезапно староста просветлел и поменялся в лице. — А что, если ему еще работу предложить? Справится — обоз подойдет к тому времени. Не справится — нашим же легче!

— Ты неисправим. — Покачал головой священник. — Однако, если обоз действительно в пути, это поможет выиграть время. Но что ты хочешь ему поручить? Такие как он точно не станут чистить свинарники и полоть грядки.

— Да есть дело одно… — Вздохнул староста. — Пещера тут есть неподалеку. Засел там кто-то. Селяне говорят, вроде как демон какой или умертвие. Принесет наёмник наш его голову — получит сполна. А там и с города приедут. Покажем им, мол, демона изловили, а они нам гарнизон пополнят или провизии пришлют побольше. Глядишь, и меня вознаградят…

— Ага, градоправителем сделают. — Съязвил священник. — Не в ту сторону мысль у тебя летит. А ну как Таринор сам там голову сложит?

— Не надо, не надо градоправителем. Мне и тут хорошо — ответа меньше. Наёмник — не моя забота. Моя забота — деревня. Ну, стало быть, порешили. Зови сюда своего наёмника и отрядим его на работу. Пускай, как стемнеет, отправляется. У него по ночи, смотрю, больно хорошо получается всякую нечисть гнать.

— А откуда тебе известно, что это именно нечисть, а не обычный разбойник, коих в окрестности великое множество?

— Я поначалу так тоже думал. Думал, будет с нас и нечисти, что в доме мертвого мага поселилась. А потом народ говорить начал, что скот часто пропадать начал, а потом и люди… А кто-то будто бы эту тварь даже видел. Мол, черный с глазами светящимися! Что и лица не разглядишь. Дескать, выходит только по ночам. А еще будто бы корова из соседней деревни от него понесла и молоко черное давать стала… Но это уже, скорее всего, брешут. А вот то, что это не человек — это точно! Так что этот твой Тарион, или как там его, справиться должен. Не впервой ему, стало быть.

* * *

— Демон? Умертвие? Нечисти, я смотрю, у вас пруд пруди, будто специально разводите. За прошлое дело не расплатились, уже на другое посылаете. Сдаётся мне, вам просто платить нечем, а я бесплатно не работаю. — Таринор развернулся и направился к выходу.

— Стой! — Староста побледнел. — Там клад зарыт, в пещере той! Точно говорю!

— Ну да. — Ответил наёмник не оборачиваясь. — А в кладе том рубин с кулак размером и три мешка золота, так? Тебе б не старостой работать, а на ярмарке байки рассказывать, людей развлекать небылицами. Может быть, у вас тут так принято, искать дураков, которые за честное слово ради вас из кожи вон полезут, но я предпочту найти местечко посолиднее, где, по крайней мере, платят серебром, а не красивыми обещаниями. И поверь, староста, узнает народ о твоей порядочности, за это могу поручиться. Руки не подадут — это точно.

Выслушав это, Бедобор изменился в лице. Он покраснел, запыхтел, как самовар, резко почесал лысину и, наконец, выпалил открывающему дверь наёмнику.

— Ладно, скажу всё как есть! — Услышав это, Таринор остановился и обернулся. — Денег нет. Точнее, не то, чтобы их совсем не было… Но их мало. Очень. — Голос его звучал неровно, прерывался пыхтением. Староста тяжело дышал. — И больше их не станет, покуда обоз с города не прибудет. Обещали утром сегодня приехать, а их всё нет. Дожди, дороги совсем размыло, не проехать. Ну да ты сам видел…

Староста вздохнул и продолжил.

— Так что прямо сейчас могу дать десять. — Сказал Бедобор, но увидев недовольное лицо наёмника, прибавил. — Нет, даже двадцать серебром! А как обоз подойдёт, ещё получишь.

— Опять обещания… — Вздохнул Таринор. — Сколько?

— Ровно пятьдесят новеньких дракенов! Целое состояние! Пару коров купить можно! И пяток поросят в придачу! А пока — вот. — Староста пошарил под столом и со звоном подбросил на ладони увесистый с виду холщовый мешочек.

Глаза старосты глядели с надеждой и мольбой, лоб покрывали крупные капли пота, а рука с мешочком дрожала, как лист на ветру. Растеряв последние остатки достоинства, он походил скорее на просящего милостыню нищего, чем на главу деревни. Что-то в его теперешнем образе заставляло если и не поверить, то хотя бы сжалиться над ним.

— Ладно, Бедобор. Согласен. Но учти, если не будет платы — о тебе не только окрестные деревни узнают, тебе ни один город ворота не откроет, уж я об этом позабочусь. Да и тебя односельчане могут не признать, без зубов-то…

— Всё будет. Всё уплачу. В долгу не останусь. Слово… старосты! — Просветлел Бедобор. — И в «Кабане» скажи, что денег с тебя больше они не возьмут — личный указ старосты!

«Весёлый кабан» пребывал в том же невесёлом состоянии, что и в прошлый визит наёмника, разве что, по-видимому, помыли полы и протёрли окна.

— Что? Прогнали нечистых? — Лысеющий хозяин заведения вынырнул из-под барной стойки.

— Ага. Да только староста с оплатой задерживается. Зато повелел кормить-поить меня за счёт заведения. Видать, возместит.

— Эх, с него потом не допросишься… — Вздохнул тавернщик. — Ладно, чего пить изволите?

— Ну, шиковать за чужой счёт не стану, пива плесни да поесть чего-нибудь подкинь, на свой вкус. А ещё лучше расскажи, чем молва людская нынче живёт? Может, случилось чего в округе? Глядишь, работа для меня подвернётся.

— Ох, сударь, про чудище, что скотину у народа таскает, видать, Бедобор-то уже рассказал? — Лысеющий не спеша расставлял посуду и приборы перед наёмником.

— Да, и даже уговорил меня изловить его.

— Но вот про что он вам точно не рассказал, потому что сам не знает. — Тавернщик понизил голос. — Не так далеко отсюда, как вы наверняка знаете, находится город Дракенталь. А у нас бывают порой заезжие из тех мест. Так я слыхал, будто бы странные дела в тамошнем краю творятся, а лорд Дракентальский кошельком трясёт исправно. В общем, поезжайте туда, точно чего-нибудь да найдёте. Уж точно не то, что наш гиблый край. — Усмехнулся тавернщик.

— Интересно… — Проговорил Таринор, отхлебнув из кружки. А пиво оказалось очень даже ничего.

* * *

Ночь выдалась на удивление спокойной, подозрительно спокойной и тихой. Даже сверчков не было слышно, лишь едва слышный шелест листьев нарушал безмолвие природы, казалось выжидавшей чего-то, под молчаливым взором жёлтого лика полной луны.

Наёмник ступал по дороге, указанной ему старостой. Она должна была привести его к пещере, но ничего похожего на неё не было видно в ночной мгле. Таринору уже начало казаться, что староста решил попросту избавиться от него. Что сейчас из кустов выскочит несколько головорезов и потребуют денег. И вне зависимости от ответа, они решат покончить с наёмником и перережут ему горло, чтобы оставить истекать кровью у обочины. Или свяжут и продадут контрабандистам востока в рабство, и он до конца жизни будет подносить вино какому-нибудь восточному торгашу. Нехорошие опасения Таринора развеялись, когда он заметил вдалеке пригорок, освещаемый лунным светом. Подойдя ближе, он увидел узкий лаз, кромешная темнота которого внушала некоторые опасения. Была не была, подумал Таринор, вынимая из сумки факел и осторожно ступая в узкий проход.

Треск пламени — единственное, что нарушало тишину пещеры, за исключением неуверенных шагов наёмника, ступавшего по каменному полу. Таринор всегда считал, что в подобных пещерах должны селиться летучие мыши или, на худой конец, ящерицы и пауки. Но никто не пищал, свисая с потолка, и никто не шуршал, ползая среди камней. Вдруг темнота впереди закончилась, и факел осветил голую каменную стену. Тупик. Пещера оказалась абсолютно пуста. В сознании наёмника пронеслась шальная мысль, что, может быть, в этом самый момент вход в пещеру заваливают огромным камнем, чтобы не дать ему выбраться. Он задержал дыхание и прислушался, но ничего не услышал, кроме треска огня факела и собственного участившегося сердцебиения.

— Тянет же меня в такие истории. — Тихо вздохнул Таринор и опёрся на стену рукой. Холодный камень успокаивал. Наёмник провёл ладонью по серой шершавой поверхности. Известняк. Дождевая пещера, каких много в этих местах. Таринор сам не раз проводил ночи в таких, спасаясь от непогоды. Но ни одна из них не была столь чистой, словно кто-то провёл здесь уборку, счистив паутину и выгнав летучих мышей. Вдруг ладонь провалилась в стену, словно в дыру, хотя на поверхности не было даже трещин. Таринор резко отдёрнул руку. Попробовав прикоснуться к стене в этом же месте, он не ощутил камень, а рука так же прошла сквозь известняк, будто через облачко дыма. Наёмник пошарил рукой по ту сторону мнимой стены. Эта иллюзия прикрывала отверстие примерно в человеческой рост, а воздух по ту сторону был заметно теплее, хотя и пах какой-то тухлятиной. Подавив в себе страх, Таринор закрыл глаза и шагнул через иллюзорную стену. Там и впрямь оказалось тепло, хотя темнота казалась ещё более густой, чем в основной пещере. Она словно обволакивала, сковывала, затуманивая не только зрение, но и разум. Даже факел как будто стал светить тусклее. Сделав пару шагов, наёмник услышал шорох и тут же повернулся в сторону звука, выхватив из ножен меч. Таринор был здесь явно не один, и тот, другой, явно скрывался от незваного гостя, пытаясь скрыться за спиной наёмника или за большими сталагмитами, накапавшими здесь за многие годы.

Вдруг наёмник ясно услышал звук дыхания, даже скорее короткого выдоха того, кто пытался даже не дышать, чтобы не привлечь внимания. Звук донёсся прямо из-за спины, и Таринор резко обернулся, выставив перед собой меч. Тишина. Полная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием факела. Наёмник крепко сжал рукоять — холодный металл успокаивал. Чуткий слух уловил короткий шепоток откуда-то из-за спины Таринора. Обернувшись, наёмник направился к, как ему казалось, источнику звука, скрывавшемуся за большим сталагмитом. Под ногами раздался хруст — обглоданные кости, множество вычищенных до белизны овечьих костей, какие обычно оставляют оголодавшие хищники. Когда Таринор взглянул под ноги, огонь факела заколебался. Всё стихло. Наёмник отчётливо слышал стук собственного сердца, учащающееся дыхание, путаницу в мыслях, усиливающуюся с каждой секундой напряжённого ожидания следующего шага неизвестного хозяина пещеры, как вдруг что-то прорезало его сознание сигналом «Обернись!». Факел рухнул на землю. Резкий поворот с выставленным вперёд клинком окончился звоном стали, меч наёмника парировал удар едва видимого противника. «Всё-таки это человек» — молнией пронеслось в голове Таринора. Резкий пинок откинул противника к каменной стене. Послышался глухой удар, сдавленный кашель, противник ударился о камень, но тут же, судя по звукам, поднялся на ноги. Наёмник сделал выпад в сторону звука, но клинок рассёк лишь воздух. Внезапно он вновь услышал хруст, на этот раз противник наступил на остатки собственной трапезы, выдав себя в кромешной темноте, едва освещаемой лежащим на земле факелом. Таринор развернулся, одновременно нанося удар. На этот раз лезвие нашло цель. Пещеру огласил вопль, и невидимый противник повалился на каменный пол пещеры, тяжело дыша и шипя. Наёмник поспешил поднять факел, дабы, наконец, увидеть, что за существо доставило ему столько проблем.

Неровный свет осветил лежащую фигуру. Внешне поверженный был похож на человека, если бы не длинные седые волосы, почти белая кожа и заострённые уши. Сощуренные глаза выглядели тёмными бусинами на фоне бледного скуластого лица, тонкие хищные черты которого были искажены болью. Вертикальные морщины между едва заметными белыми бровями выражали лютую животную ненависть. Хоть противник Таринора и выглядел худым, но каждая мышца была напряжена, а в глазах читалось отчаяние.

— Не думал, что в этих местах водятся упыри… — Проговорил наёмник, оглядывая побеждённого. В ответ тот зашипел и что-то яростно проговорил на неизвестном наёмнику языке.

— Нет, ты не упырь. — Таринор заметил прижатую к неровно вздымающейся груди существа руку, из которой сочилась тёмно-алая кровь, марая и без того не чистую холщовую рубаху. — Крепко же я тебя порезал… Кто ж ты такой?

— Daer! Bherran edvith! Daer! — Сорвалось с бледных губ. Наёмника осенило: ему удалось изловить самого настоящего тёмного эльфа. И, возможно, сломать ему рёбра.

— Надо б тебя связать да возвращаться. — Таринор вынул из сумки верёвку.

— Среди людей сейчас тоже принято… мучить жертву перед тем как убить? Что ж… мы не столь различны… — Прерывистый голос эльфа звучал тихо, но уверенно, с ноткой презрительной злости и неуловимым акцентом.

— Жертва? Ты, скорее, трофей. — Наёмник связывал эльфу ноги, стараясь затянуть узлы как можно крепче: кто знает, какие чудеса ловкости он может проявить пусть даже раненый. — Смотрю, по-нашему заговорил.

— Крепкие узлы, да только я не собираюсь никуда убегать. — Злобно процедил эльф.

— Ага, как же, как будто смерти желаешь! Не свяжу — удерёшь, только тебя и видели.

— Желаю. — Оскалился эльф, направив пронзительный взгляд прямо в глаза Таринора. — Удивлён? Желаю смерти. Вы, люди, всегда цепляетесь за жизнь. Готовы пережить позор, только бы жить. Но жизнь ли это?

— Зубы заговорить решил? Не выйдет. — Наёмник начал вязать руки. Лицо эльфа исказилось болью: из раны на левой руке текла кровь. — Перевязать бы тебя, а то помрёшь, пока до деревни дойдём…

— Не надо. Лучше перережь мне горло моим же клинком и покончи с этим. — Сжав зубы от боли проговорил эльф, кинув взгляд на один из пары изящных коротких мечей, лежавших у его ног. — Прекрати продлевать мои страдания! Воистину люди — жесточайшие создания мира!

— Теперь хоть кровью заливать всё перестанешь. — Наёмник туго перевязал руку эльфа обрывком его же рубашки. — Рану бы промыть ещё, да только это забота деревенских.

Вдруг мысли наёмника прорезал внутренний голос. «Дурень, что ж ты с ним возишься? Да они его на вилы подымут сразу же, как увидят!» Однако эльфа, вероятно, устроил бы такой сценарий. Он явно хотел умереть, вот только непонятно, почему? И что вообще эльф делает в пещере, ворует скот, пугает селян…

— Слушай, ты как здесь оказался? — Таринор присел возле связанного. — Ты же эльф, а сидишь в пещере, овец режешь, людей похищаешь.

— Что я делаю?! Я бы никогда… — Возмутился было эльф, но тут же осёкся. — Одна овца. Лишь одна. Я не мог более терпеть голод! Тем более, что прежний обитатель этой пещеры вычистил её дочиста, не оставив даже мха.

— А селяне говорили… Погоди, что за прежний обитатель? Здесь ещё кто-то был?

— Умертвие. Почти ставшее salwessir. Не знаю, как это на вашем языке… Кровосос.

— Упырь. Почти ставший вампиром. Тогда его аппетиты неудивительны. Но откуда мне знать, что ты не лжёшь?

— Пойми, я говорю это не для спасения, оно мне ни к чему, моё предложение окончить мои страдания моим же клинком всё ещё в силе. Я говорю это, чтобы сохранить хотя бы остатки чести! Драм Дирен не может покинуть этот мир оклевётанным! И потом… к чему мне столько скота и зачем мне люди? Ни один благородный эльф не опускался до людоедства!

Староста говорил о десятках овец и коров и пропавших людях, которых позже находили выпотрошенными и обескровленными. Какая бы молва не ходила о тёмных эльфах, он не мог этого сделать, не разжирев при этом до размеров откормленного борова.

— Хорошо, допустим, тебе я верю. Но куда делся упырь?

— Попав сюда, я обнаружил его ожиревшим, почти готовым к превращению. Я попытался убить мерзкое отродье, — Эльф сделал особенный акцент на слове «мерзкое». — Но ему удалось убежать и скрыться. В воздухе до сих пор витает отвратительный запах гнилой плоти.

— И ты сделал иллюзию стены, чтобы спрятаться…

— От посторонних глаз. — Перебил наёмника эльф. — На поверхности к моему народу весьма холодное отношение. Странно, что ты не прирезал меня сразу.

— Да что ты заладил «прирезал»! Для чего тебе желать смерти? Понимаешь, что такой блеф с другим мог бы окончиться плачевно? Я наёмник. Наш брат долго думать не привык.

— Судя по людям, с которыми меня сводила судьба, вы вовсе не привыкли думать. Ты первый, кто попытался хотя бы заговорить со мной.

— Учитывая то, как ты встречаешь гостей, неудивительно.

— А как иначе мне встречать тех, кто обычно режет глотки, прежде чем задавать вопросы?!

Повисла неловкая пауза, которую вскоре нарушил эльф.

— Я нечасто вижу людей. И впервые вижу человека, подобного тебе.

Таринор осторожно развязал руки своему новому знакомому, предварительно, отложив клинки подальше. На всякий случай.

— На, пожуй. — Наёмник протянул эльфу кусок хлеба из сумки. Кусок лежал в сумке почти неделю и зачерствел, однако эльф накинулся на еду, словно оголодавший зверь. — Что ж делать с тобой. Местные тебе житья не дадут, пока шкуру не спустят. Для них ты и есть тот упырь, виновный во всех их бедах, и в лучшем случае твоя голова будет ещё одним украшением их частокола. Но и из твоего положения есть выход, причём выход выгодный нам обоим. Они хотят упыря. Они его получат.

Староста деревни Вороний холм пребывал в необычайном волнении. С одной стороны он с минуты на минуту ожидал наёмника с выполненным заданием, а с другой — ожидал обоз из города, чтобы было, чем заплатить этому самому наёмнику за задание. В глубине души же он вообще надеялся, что Таринор не вернётся. Но тогда люди, напуганные последними событиями, вовсе начнут массово уходить, превращая и без того пустынную деревушку в скопище заброшенных домов. Чем в таком случае придётся заниматься ему, Бедобору, староста старался не думать, тем более что от беспокойства у него разболелась голова.

— Ох! Беда мне! — Причитал он, царапая лысину пухлыми пальцами. — Совсем меня эта жизнь в могилу сведёт. Отпустил бы его с миром, так нет! Ещё больше посулил… Лучше б он сгинул ещё тогда, в доме маговском. Меньше мороки бы было.

Мысленный монолог старосты прервал скрип входной двери. Через мгновение перед ним предстал невысокий человек с жидкой бородкой, одетый в поношенный дорожный сюртук и сапоги непонятного цвета от засохшей на них грязи.

— Ты тут староста? Я с обозом из города прибыл, добрались мы таки.

— Наконец-то! — Бедобор просиял. — Я уже отчаялся вас ждать!

— Ну, сам знашь, сударь, какие нынче дороги в ваших краях. Под Гнилой Опушкой в грязи застряли, а местных помочь не допросишься. Хоть теперь добрались.

— Чудно, чудно! Дай посмотрю хоть, чего ради я ночей не спал.

Добравшись до ворот, староста вновь сменил своё настроение.

— Это всё что ли? Мы ж здесь с голоду перемрём! А серебро? Казна что ль опустела за зиму? Да уж, такой скудноты я годами не видел. Этого нам здесь на месяц не хватит. Долю урожая посылаем исправно, а получаем шишь с маслом? Куда ж это годится.

— Побойся богов, староста! Казна — она тоже не бездонная бочка, рты есть не у вас одних. А что до денег, то другие деревни и без этого вашего серебра обходятся. Вы чем хуже? Вон, давеча в Сизом Углу были, так там у них хоромы, люди весёлые, накормили, напоили. А у вас? Частокол — смотреть жутко, да и смердит, как из выгребной ямы. Дома — половина завалились, заборы наперекосяк. Обленились, а ещё чего-то просите! И уголь у вас уж давно не добывают. Скажите спасибо, что хоть это получаете, а то я ведь могу и посчитать, что помощь вам не нужна.

Бедобор несколько раз поменялся в лице, побагровел и, наконец, выдавил.

— Ясно всё с вами. Вон трактир, там вас и накормят, и напоят. А вы, — обратился он к мужикам на телеге. — Пока разгружайте.

Бедобор опёрся боком о створ ворот и с угрюмым видом принялся наблюдать, как сгружают с телеги бочки с вином, тюки ткани, мешки с зерном, иногда панически крича «аккуратнее, лопнет же!», когда очередной мешок слишком сильно бросали на землю. Заметив вдалеке двоих, староста поначалу не придал этому внимания, продолжая наблюдать за работой, однако, когда они приблизились, ему стало ясно, что вернулся наёмник. И вернулся он не один. Две мысли пронзили разум Бедобора. Первая, что платить за работу всё-таки придётся. Вторая, что за жуткое чудовище, напугавшее всю округу, он ведёт рядом с собой. Вроде как человек, но точно не узнать — голова накрыта холщовым мешком, а руки, видимо, связаны за спиной. Неужто, обычный разбойник?

— Здравствуй, Бедобор. Гляжу, обоз всё-таки прибыл. Ну и с моей стороны работа сделана. Вот оно, чудовище ваше, в пещере пряталось. Упырь. Шустрый гад, надо сказать, но ты не бойся, надбавки не потребую.

Старосту одолевали смешанные чувства.

— Таринор! Рад, что ты жив-здоров! Никак, Дормий тебя заговорил, что тебя ничто не берёт. — Проговорил староста, пытаясь изобразить на лице улыбку.

— Ладно, заканчиваем. — Сказал наёмник серьёзно. — Мы оба знаем, что больше всего на свете сейчас хотели бы не видеть друг друга, так что давай мне плату и разойдёмся с миром.

— Знаешь, тут такое дело… — Начал было Бедобор, но, увидев недобрый взгляд наёмника, тут же осёкся. — Всё, как обещал! Вот. — Староста вынул из-за пазухи мешочек с монетами и нехотя протянул его наёмнику.

— Вот теперь всё. Мы в расчёте, Бедобор. Не поминай лихом! — Наёмник скрылся за воротами, и староста испустил вздох облегчения. — Хотя я всё же останусь до поры. Поглядеть хочу, как вы этого жечь будете. Упыри, говорят, горят хорошо и визжат до того пронзительно, что волосы дыбом встают.

Староста махнул рукой, и пленника увели в один из домов.

— Сжечь? Что же, хорошая мысль. И народу понравится, хоть бояться перестанут за частокол выходить. А ты, хоть мы тебе и благодарны, всё ж таки не задерживайся. Народ у нас чужих не любит… — Бедобор не спеша направился к своему дому.

— Не волнуйся, надолго не задержусь. — Тихо проговорил Таринор, направляясь в храм Холара.

Вечер выдался на удивление ясным. С безоблачного неба глядели сотни, тысячи звезд, а восходящая луна, проводив скрывшееся за горизонтом солнце, воцарялась на небе, испуская мягкий серебристый свет. В тот вечер вороны над деревней каркали особенно громко, предвкушая трапезу. Всё население Вороньего холма собралось тем вечером перед бывшим домом мага Мирениуса, но не для того, чтобы решать вопросы деревни, а просто чтобы развлечься. Нечасто в маленькой деревеньке можно увидеть прилюдную казнь. Да и казнить, как правило, не за что: мелкие неурядицы решаются на месте парой крепких слов и зуботычин, а преступников в деревне издавна не водилось. Воровство пресекалось на корню тем простым фактом, что все ценности держались при себе. Сундуки нам не к чему, чай не купцы, говорили люди, имея в виду, что такие сокровища, как, например, стеклянные бусы, доставшиеся от матери лучше носить при себе, чем где-то хранить. А карманничать в месте, где все знают друг друга в лицо — по меньшей мере неразумно. И сейчас все эти простые люди хотели лишь одного — зрелища. Многим из них было всё равно, кого и за что жгут. Иные даже сомневались, как именно пройдёт казнь: через сожжение или повешение? Но столб, обложенный хворостом, красноречиво обещал простому люду их нехитрое удовольствие. Наблюдать, как языки пламени пожрут несчастного, начиная с ног, как его предсмертный хрип утонет среди треска пламени и гомона толпы, как запах палёной плоти разнесётся по округе, привлекая к стенам частокола падальщиков. Однако староста обещал не простую казнь, ибо жечь будут даже не человека, а упыря, принесшего столько бед окрестным деревням. Впрочем, многим было плевать, в чём именно он повинен. Толпа всегда жаждет мести, а не справедливости.

Свист и выкрики заставили старосту кряхтя взобраться на наспех собранный помост из пары бочек и доски. Судя по количеству незнакомых лиц, пришёл люд и из окрестных деревень. Даже мелкий чиновник из города, сопровождавший обоз, задержался до вечера специально ради этого зрелища. Тем временем виновник торжества, брыкаясь и рыча, следовал к месту казни в сопровождении пары крепких мужиков. За ним шли двое: священник отец Дормий с книгой в руках и наёмник Таринор. Надо сказать, эльф играл упыря более чем натурально, а за несколько часов до казни даже укусил за палец одного из своих охранников. Сходства добавляла традиционная эльфийская худоба и бледность вкупе с острыми чертами лица. Для крестьян он выглядел неотличимым от настоящего умертвия.

Пока пленника вели и привязывали к столбу, Бедобор блистал своим скудным ораторским искусством.

— Значит это… Народ! Сегодня день, когда все мы наконец-то сможем зажить спокойно! И вот он, тот человек, который, с моей помощью, конечно же, избавил нас от чудовища. — Староста указал на наёмника. — Пусть имя Таринора будут помнить в этих краях, как доброе, честное и благородное! А теперь… У вас всё готово? Хорошо. А теперь давайте навсегда избавимся от этой жуткой твари, принесшей нам столько бед!

Бедобор вручил отцу Дормию зажжённый факел, которым тот запалил хворост у столба.

— Внимайте мне, добрые люди! — Воскликнул священник. — Да пропадёт вовек зло из этого мира, окроплённое освященной водой! — С этими словами он извлёк из-за пазухи немаленькую склянку и вылил её содержимое на привязанного эльфа, отчего тот взвыл и зарычал сильнее прежнего. Толпа одобрительно загудела. Послышались выкрики «Ща зажарится!» и «Подкиньте дровишек!». Тем временем пламя достигло ног эльфа, заставив его по-настоящему дергаться от нестерпимого жара. Внезапно раздался крик «Пожар!», кто-то из толпы увидел языки пламени, вырывающиеся из забитых досками окон дома мага. В этот же момент из горящего хвороста повалил густой красный дым, в момент окутавший всё вокруг. Крестьян охватила паника. Слышался испуганный голос Бедобора, призывающий к порядку, перебиваемый голосом священника, проклинающего тёмные силы и взывавшего к свету.

— Козни тьмы! Проклятья Ада! Холар Всемилостивый, помоги нам в этот страшный час! Да сгинет мрак на веки вечные!

Но никто не слышал ничего в толкотне и давке, образовавшейся в толпе паникующих крестьян. Люди сбивали друг друга с ног, метались, кричали. Кто-то даже угодил в огонь и в ужасе носился в объявшем всё дыму. Тем временем дом мага заполыхал, и красный смог сменился вполне обычным чёрным. Во всяком случае, теперь можно было разглядеть, что творится вокруг. А вокруг творилось вот что: крестьяне носились в панике, врезаясь в тех, кто пытался потушить пожар. Дом прилегал к частоколу, и все боялись, что огонь перекинется на него, а потом и на остальные дома. Постепенно паникующие крики стихали — к людям возвращался разум, и они начинали помогать справляться с бедствием: таскали воду и грязь в вёдрах и кадках. Примерно через полтора часа огонь удалось потушить. Уставшие и промокшие люди расходились по домам и своим деревням. Староста сидел на помосте, свесив ноги, и держался за голову. День оказался ещё хуже, чем он думал о нём утром. Мало того, что такое хорошее по задумке мероприятие как публичное сожжение упыря обернулось пожаром, окончательно подорвав репутацию Вороньего холма в округе, так ещё и городской чиновник, в суматохе подвернувший себе ногу, явно хороших рекомендаций деревне не даст, и следующий обоз может оказаться ещё скуднее. Хорошо хоть от чудища избавились, утешал себя Бедобор. Священник показал ему оставшийся от сожжённого упыря прах, сильно напоминавший муку, смешанную с пеплом. О бесследно пропавшем наёмнике староста вовсе забыл. Дело сделал, плату получил, и скатертью дорога — от наёмников большего не требуется. Испустив, наверное, самый тяжёлый вздох в жизни, староста слез с помоста и неспешно заковылял к своему жилищу, стараясь думать, что утро вечера мудренее и завтра будет лучше, чем вчера. Только вот сам он в это уже вряд ли верил.

Отец Дормий как обычно молился в храме у алтаря Холара. Слова молитвы были просты и незатейливы. Священник просил божество даровать добрую дорогу наёмнику Таринору и тёмному эльфу по имени Драм Дирен.