Февральская революция 1917 г. застала сотню Сорокина в Гассан-Кале, где, как уже говорилось, она находилась на отдыхе. Сведения о событиях в центре России на Кавказский фронт приходили с большим запозданием. Основным источником информирования стали сами казаки. В это время им начали предоставлять отпуска, и они из дому все чаще стали привозить тревожные новости. Иногда таких «информаторов» в день прибывало по нескольку человек, и казаки жадно слушали их сообщения. Возвращались из отпусков не все, некоторые дезертировали, хотя поначалу это были единичные случаи. Потом стали появляться листовки, издаваемые большевиками и эсерами, в частях работали их агитаторы. Одни призывали закончить войну и разъехаться по домам, другие, наоборот, звали воевать до победного конца, но провести в армии демократические преобразования. Однако главные претензии к командованию и теперь уже новому правительству у тех и других были одинаковые — плохое снабжение войск вещевым имуществом и продовольствием. Голодная зима сильно подорвала дух армии.

Вскоре казакам дали почувствовать, что их претензии обоснованны и вроде бы находят поддержку. 9-го марта 1917 г. Сорокин зачитал своей сотне приказ по полку, где излагалось обращение Центрального Исполнительного Совета рабочих и солдатских депутатов за № 48 «Ко всем гражданам в тылу и на фронте». В нем говорилось:

«Старое правительство, вследствие полной своей бездарности, не сумело наладить дело заготовки продовольственных продуктов и передвижения грузов и оставило стране такое наследство в виде почти опустошенных магазинов с очень небольшим запасом провианта. Поскольку Временное правительство стремится наделе осуществить организацию продовольствия страны, Совет рабочих и солдатских депутатов считает необходимым поддержать это право в его борьбе с дальнейшим затруднением в деле снабжения всего населения продовольствием».

Вначале текст Обращения обнадежил казаков, они ожидали, что дальше последуют конкретные решения новой власти, и она решит, наконец, продовольственный вопрос, однако неожиданно дальше в этом документе прозвучал призыв еще туже затянуть поясные ремни. Там говорилось:

«…Временное правительство вводит ограниченную выдачу продуктов по одинаковой норме для всех классов населения и призывает к временному сокращению рациона все население страны, равно гражданское, как и военное, равно войска, стоящие на фронте, как и находящиеся в тылу. Исполнительный Комитет Совета рабочих и солдатских депутатов, обсудив положение страны в области продовольствия, доводит до сведения всех граждан страны в тылу и на фронте, что эта мера временного сокращения рационов является при настоящем положении необходимой и призывает к возможной бережливости.

Обращение подписали: за Председателя Исполнительного Комитета — Скобелев и секретарь Гвоздев».

Безусловно, совершившаяся буржуазно-демократическая революция большинству офицерства была не по душе. Но, поскольку она все же произошла, нужно было что-то делать дальше. Противится ей или, признав как факт, искать ее позитивные стороны, попытаться использовать их в своих личных целях и делах службы? Большинство выбрало второй путь. Теперь многие из тех, кто никогда раньше политикой вообще не интересовались, пытались составить собственное мнение о происходящх событиях, дать им оценки, пытаться представить, чем все это кончится для армии вообще и конкретно для себя в частности. Стали вспоминать, какие виды государственного устройства существовали в это время в разных странах, и какой путь для России был бы предпочтительней. Большинство все же считало, что при царской власти было бы лучше, необходимо только ограничить ее некоторыми демократическими институтами. Идеалом же для других, хотя они были и в меньшинстве, служила Швейцарская республика с ее строем, меморандумом и поощрением народной инициативы.

Среди рядовых казаков ситуация в корне отличалась. Об этом говорит следующий пример. В некоторых полках наиболее прогрессивно мыслящие офицеры по собственной инициативе провели беседы среди казаков, а потом организовали голосование записками по вопросу: «Какое государственное устройство желательно для России?». Поскольку рядовые казаки и солдаты уже знали об отречении царя, передаче им престола своему брату Михаилу, последующем отречении самого Михаила и существовании Временного правительства, присягу которому недавно принесли, их симпатии к царизму практически сошли на нет. Это убедительно подтверждают результаты голосования, которое провел в своем 32 казачьем полку будущий командующий 2-й Конной армии, а в то время войсковой старшина Ф.К. Миронов.

Из 55–60 записок получился единогласный ответ — демократическая республика. Когда же такое голосование Миронов провел среди офицеров полка, то из 16 записок более чем в половине содержался ответ: конституционная монархия. Так в самом начале революции пути рядовых казаков и офицеров стали расходиться, и последующие события это убедительно подтвердили.

К этому времени и в войсках Кавказской армии начали стихийно создаваться комитеты казачьих и солдатских депутатов. По началу некоторые из них стали претендовать на неограниченные права по руководству не только общественной, хозяйственной, но и боевой деятельностью своих частей. Отрекшийся от власти царь отказался от должности Верховного Главнокомандующего; занявший его место генерал от инфантерии Алексеев решил положить конец солдатской демократии. 18-го марта он издал приказ № 10, который сотник Сорокин также зачитал перед своей сотней под неодобрительные голоса подчиненных. В приказе говорилось:

«По доходящим до меня сведениям весьма существенной причиной препятствующей спокойному отношению воинских частей к переживаемым событиям и серьезным обстоятельствам, препятствующей поддержанию в армии на должной высоте дисциплины, сохранение которой столь необходимо для доведения войны до победного конца, является распространение в войсках слухов о допущении в частях действующей армии выборного начальства.

Считаю необходимым внушить всей армии, что приказа, или распоряжения, по которому подчиненные могли выбирать каких- либо для себя начальников командного состава в отношении воинских частей армии, ни от Временного правительства, ни от Верховного Главнокомандующего до настоящего времени не исходило».

Однако приказ этот не возымел действия, уже созданные комитеты никто распускать не собирался, наоборот, они появлялись там, где их еще не было.

Существует неоднократно опробованный на практике прием: если власть не может противостоять политическому течению, ей следует возглавить его и увести в нужную для себя сторону. Напуганное Временное правительство попыталось действовать таким же способом — возглавить процессы, происходящие в армии, утвердить в ней задним числом те демократические структуры, которые уже появились стихийно, но поставить при этом под свой контроль их деятельность в будущем, ограничить ее различными положениями и инструкциями. Поэтому армию объявили народной, а 16 апреля военное ведомство издало приказ № 213, в котором приводилось обращение к войскам военного министра А.И. Гучкова. В нем, уже как решение военного ведомства, вводились комитеты солдатских депутатов и разъяснялись их функции.

«Переустройство народной армии и флота требует установления новых начал как в самой организации войск, гак и во внутреннем быте и взаимоотношениях начальников и подчиненных. Сознавая всю трудность и неотложность этой задачи, выполняемой в условиях непосредственной близости к врагу, я обращаюсь ко всем офицерам, солдатам и матросам с требованием приложить все свои силы к скорейшему проведению в жизнь нового порядка с полным спокойствием и не нарушая ни на одно мгновение боевой мощи вооруженных сил страны. Оставляя незыблемыми основы боевой подготовки и боевой деятельности войск, требую точного и беспрекословного исполнения приказов начальников, новое устройство вооруженных сил вводит систему выборных войсковых организаций, обеспечивающих каждому воину осуществление его гражданских, политических прав. Такими организациями являются:

1. Комитеты: ротные, полковые, армейские.

2. Дисциплинарные суды».

Далее следовал перечень задач, которые военный министр определил для новых выборных органов в армии. В частности, на Комитеты солдатских депутатов возлагалось:

1. Сплочение всей русской армии в единую организацию;

2. Наблюдение за поддержанием дисциплины и порядка в

своих частях;

3. Контроль за хозяйственной деятельностью своей части;

4. Принятие законных мер против злоупотребления и превышения власти со стороны должностных лиц своей части;

5. Решение вопросов, касающихся внутреннего быта части;

6. Улаживание недоразумений между солдатами и офицерами;

7. Содействие просвещению и развитию спорта среди солдат

и матросов своей части.

8. Подготовка к выборам учредительного собрания.

Большой интерес сегодня представляют те документы Временного правительства, которые показывают, какие отчаянные усилия оно предпринимало, чтобы в это время не потерять власть над армией. Одна за другой следовали уступки демократического характера. Они доводились до войск в форме военных приказов. В частности, именно таким образом была предложена структура новых органов управления армейской жизнью — комитеты всех уровней.

В ротах они должны были состоять из 6 членов, избранных общим голосованием (по одному от взвода). Из своей среды ротный комитет избирал затем председателя и секретаря, а список членов комитета объявлялся приказом по части. Что касается полкового комитета, то его члены тоже избирались на общем собрании рот, независимо от того, в каком они взводе служили. От каждого из 8 подразделений полка избиралось по 2 члена комитета с добавлением к ним избранных офицеров. Первый состав комитета избирался на 3, а последующие — на 6 месяцев. По этому положению полковой комитет из своего состава избирал своих: председателя, товарища председателя и секретаря. Члены полкового комитета освобождались от нарядов на службу, кроме боевых предназначений. Они рассматривали увольнение солдат в отпуска, но в пределах нормы, установленной штабом полка; осуществляли контроль за работой каптенармусов, артельщиков и других хозяйствующих лиц роты, могли ходатайствовать об их смещении с должности или преданию суду.

Этим же приказом регламентировалось и присутствие в войсках представителей различных партий. Однако для ведения политической работы они обязаны были предъявить документ, подтверждающий их членство в той или иной партии и направление от вышестоящего штаба, но не ниже дивизионного.

Что касается дисциплинарных судов, то представители партий никаких предложений на этот счет не вносили, это было изобретением военного ведомства, и оно имело вполне определенную цель — хотя бы частично переложить ответственность за наведение порядка в войсках на армейскую общественность. В качестве основных на дисциплинарные суды возглавлялись следующие задачи:

1. Поддержание дисциплины в частях.

2. Разрешение ссор, недоразумений, возникающих в солдатской и матросской среде.

Дальше шло пояснение:

«Все эти организации выборные на основах всеобщего прямого, равного и тайного голосования. Права и обязанности их точно определены положениями, при сем объявляемыми. Незаконные действия этих организаций и отдельных их чинов ведаются в общем военно-полевом порядке. Общие собрания войсковых частей не должны мешать боевой и учебной работе. Объявляемые положения ввести в действие немедленно по получении этих приказов. В тех частях, где комитеты и суды уже избраны, общим собраниям предоставляется право продолжить их полномочия до истечения трехмесячного срока со дня их выборов, с тем, чтобы в деятельности своей они руководствовались исключительно настоящими положениями.

Положение о войсковых Комитетах и дисциплинарных судах приняты особой комиссией с участием представителей действующей армии и флота и делегатов от Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов и Всероссийского совещания Совета рабочих и солдатских депутатов».

Была разработана также и сама структура дисциплинарных судов. Такой суд ротного масштаба должен был состоять из одного офицера и 2-х солдат. Избирались они на общем собрании роты на 6 месяцев. В частях, ведущих боевые действия, предусматривалось избрание еще до 12 человек запасных членов судов.

Ротные суды были наделены полномочиями по наложению взысканий. В приказе они были прописаны так:

«1. Воспрещать отлучки из казармы или со двора на 1 месяц.

2. Назначать не в очередь на службу и на работы.

3. Подвергать простому аресту с исполнением и без исполнения служебных обязанностей до 15 суток, и строгому аресту до 5 суток, и усиленному до 2-х суток».

Наказанные офицеры на работы не назначались. Решение суда считалось окончательным, жалобы на него не принимались.

У полкового суда полномочия были более солидными. Простой арест они могли налагать сроком на 1 месяц, строгий до 20 дней и усиленный до 8 суток. Они имели также право смещать военнослужащих на низшие должности, уменьшать их должностной оклад, лишать ефрейторского и унтер-офицерского званий, не удостаивать к производству в офицеры.

Как уже говорилось, Исполкомы солдатских и казачьих депутатов в Кавказской армии стали создаваться до появления указаний сверху. Так было и в 3-м Линейном полку. Основная его часть и штаб в это время находились в Эрзеруме, а сотня Сорокина в Гассан-Кале. В этом турецком населенном пункте, находящемся в 90 км от Эрзерума, был довольно-таки внушительный гарнизон, имелась телефонная и телеграфная связь с Тифлисом, и оторванным от внешнего мира назвать его было нельзя. Поэтому здесь одним из первых на Кавказском фронте появился Исполком совета солдатских и казачьих депутатов. На фронте Сорокин сжился со своими казаками, пользовался у них большим авторитетом, поэтому был почти одновременно избран: кандидатом в товарищи председателя полкового комитета, председателем комитета казачьих депутатов своей сотни и членом президиума Исполкома Гассан-Калинского округа. Потом, несколько позже, 26 мая 1917 г. он был утвержден на этих общественных постах полковым приказом уже в Майкопе, когда полк перебазировался туда, чтобы следовать на Северный фронт, (приказ № 141. — Н.К.) Этим же приказом утверждались: председателем полкового комитета и товарищем председателя бывшие подчиненные Сорокина, его боевые друзья — хорунжие Пулин и Вакулин.

Сорокину была больше по душе программа социалистов-революционеров, так как она наиболее полно отвечала его представлениям о том, как дать счастливую безбедную жизнь трудовому крестьянству. Хорошо владея словом, он сразу завоевал симпатии Исполкома окружного съезда заявлением о том, что и он сам и вся его сотня целиком и полностью поддерживают программу социализации земли, и предложения по изъятию из армии монархически настроенных офицеров и генералов. Когда командование Гассан-Калинского гарнизона решило разогнать съезд, Сорокин окружил своей сотней здание, где он проходил, и под угрозой применения оружия разогнал те подразделения, которые по приказу сверху намеревались парализовать «разрушительную» работу Исполкома.

Исполнительный комитет в Гассан-Кале был под полным влиянием меньшевиков, в том числе и прибывших из центра, и они уверенно вели за собой основную массу казаков и солдат. Тем не менее Сорокин часто становился в оппозицию меньшевикам, по многим вопросам высказывал свое мнение, обнаружил хорошее знание обстановки в войсках и запросов тех, кто избирал его депутатом. Он зарекомендовал себя последовательным противником многих порядков в старой армии и предлагал радикальные решения по их устранению. Однако были и другие мнения о Сорокине. Один из участников заседаний Гасанкалинского Исполкома, офицер 133-го пехотного полка Шаповал, вспоминая об этих днях, так охарактеризовал Сорокина: «Это не человек, а порох! Ни за что может застрелить человека. Революция ему лафа. Человек храбрости необычайной». Якобы в разговоре с ним Сорокин высказался так: «Либо голову сломаю, либо на всю Россию дел натворю».

Как бы там не было, но популярность Сорокина росла не только в Гассан-Калинском гарнизоне, но и в других частях.

Вскоре командованию полка стало известно о поведении Сорокина и его подчиненных. Сразу же последовала команда приостановить отдых и прибыть с сотней в расположение части в Эрзерум. Получив эту телеграмму, Сорокин с ней прибыл на очередное заседание президиума Исполкома, но получил приказание продолжать охрану работы съезда и остался. Это было прямое неповиновение, и как только Сорокин по окончании работы съезда прибыл в Эрзерум, он был арестован, но его туг же освободили взбунтовавшиеся казаки. Несмотря на все эти явления, основная масса казачьих войск Кавказской армии оставалась политически инертной и особого беспокойства у командования пока не вызывала.

Как уже говорилось ранее, 3-й Линейный полк входил в состав 5-й Кавказской казачьей дивизии. В начале апреля верховное командование приняло решение — эту дивизию как одну из самых боеспособных и надежных в политическом отношении перебросить на север России. Временное правительство рассчитывало использовать ее не столько для борьбы на германском фронте, сколько для поддержания порядка на линии железной дороги, идущей от Мурманска на Петроград.

Однако для начала 3-й Линейный полк получил задачу переместиться на Кубань, в место своего формирования, в г. Майкоп. В Эрзеруме казаки спешно сдавали полковое имущество, сани, дуги, неисправные хозяйственные двуколки и т. д., а в период с 12 по 16 апреля сотни полка стали прибывать в Саракамыш для погрузки в эшелоны. 26-го апреля 1917 г. приказом по армии и флоту командир полка войсковой старшина Кучеров в связи с тяжелым заболеванием был отчислен в распоряжение Кубанского Войскового атамана. Вместо него командиром полка стал полковник 3-го Полтавского полка Штригель. Его помощником был назначен войсковой старшина Толмачев, а на должность помощника командира полка по строевой части прибыл войсковой старшина Люлька. Конечно, все они хотели как можно быстрее заработать авторитет у подчиненных, прежде всего офицеров. Вскоре штаб полка стал ходатайствовать перед штабом дивизии о присвоении новых воинских званий офицерам, проявившим героизм в боях на Кавказском фронте. Так И.Л.Сорокин стал подъесаулом.

Из Саракамыша сотни полка по железной дороге были отправлены на Кубань и к 1 мая сосредоточились в Майкопе. Сотня Сорокина двигалась последней. Казаки, перенесшие большие тяготы и лишения на войне, стремились домой. Как раз вовсю шла посевная страда, мужских рук не хватало, и командование полка по настоянию полкового комитета максимально возможному количеству нижних чинов давало краткосрочные отпуска. К тем, кто не мог побывать дома, на выходные дни приезжали жены и родители.

Это вносило приятное разнообразие в казарменную и лагерную жизнь казаков. Целыми таборами располагались они в отдалении, расстилали на свежей траве холсты и повсти (коврики из грубообработанной шерсти. — Н.Г.), натягивали над ними полог от солнца и пировали привезенной из станиц снедью, выпивали, ходили в гости к соседям, кумовьям, сватам или просто друзьям. Несмотря на некоторые перемены, произошедшие во взаимоотношениях рядовьых казаков и офицеров на фронте, с прибытием на родину все вернулось в обычное русло. Офицеров почтительно приглашали отведать «что Бог послал». К Сорокину тоже приезжали жена — Лидия Дмитриевна с детьми, сыном Леонидом и дочкой Леночкой. Управлял подводой отец — Лука Илларионович. Это была последняя встреча Ивана Лукича со своей семьей в полном составе. Вскоре после отъезда дочь Сорокина погибла. По неосторожности она опрокинула на себя самовар с кипящей водой и умерла от ожогов.

К некоторым родственники приезжали по железной дороге, и тогда казаки просили командование разрешения проводить их обратно до поезда. Кое-кому повезло, им разрешали сопровождать потом жен и родственников до ближайшей станции. Но не всегда это заканчивалось благополучно.

24 мая в полку было объявлено постановление Исполкома за № 33, в котором говорилось:

«Обсудив рапорт начальника службы связи о самовольной отлучке казаков, прибывших на пополнение команды связи полка, Климентия и Федора Воробьевых, Ивана Нартова и Порфирия Чернова, и выслушав объяснения последних, что названные казаки были уволены командиром полка на полдня для сопровождения жен от станции Кавказской до станции Армавир, но они самовольно выехали в станицу Гиагинскую, где прожили четверо суток, чем задержали на сутки посадку команды для отправления ее со станции Кавказской в г. Майкоп, и опоздали на прием полковой комиссией, а потому постановили: упомянутых казаков за указанный проступок подвергнуть дисциплинарному взысканию, назначить на службу вне очереди на 10 нарядов каждого»97.

По прибытии в Майкоп полк осмотрела специально созданная комиссия во главе с атаманом Майкопского отдела генералом Даниловым. Тем самым, который два года спустя без единого выстрела сдал красным г. Майкоп. На осмотр были представлены выбранные по жребию подразделения. Каждый казак должен был представить на нем: коня и седло с полным прибором, шашку, кинжал, переметные сумы, двое шаровар, теплую рубаху защитного цвета, 3 пары белья, 1 пару сапог, холщовый бешмет и папаху. Эта комиссия сделала неутешительные выводы по поводу внешнего вида казаков и состояния конского состава. Как было записано в акте, составленном 3 мая:

«Обмундирование, снаряжение, вооружение казаков сильно изношено, требует неотложного ремонта. Конский состав истощен и требует усиленного питания».

Другая комиссия потом проверила состояние винтовок у казаков и сделала еще более серьезные выводы. В актах по каждой сотне отмечалось, что во время боевых действий зимой 1916 г. в районе Мами-Хатуна у винтовок:

«[…] от усиленной стрельбы при сырой погоде и снеге раздут канал ствола, и они к дальнейшему употреблению не пригодны».

Только в одной сотне Сорокина было обнаружено до 30 таких винтовок.

Исполкому полка работы прибавилось. Под влиянием агитаторов, от большевиков и эсеров казаки стали требовать дальнейшего ограничения прав офицеров, в частности, — отобрать у них денщиков. Сразу по прибытии полка в Майкоп Исполком обсудил этот вопрос, но принял решение в пользу офицеров:

«Мы, Исполнительный комитет 3-го Линейного полка, — говорилось в протоколе, — на заседании сего числа 5 мая, обсудив вопрос относительно поступивших заявлений о денщиках офицеров, постановили: в силу неотмененных еще законов о праве иметь каждому офицеру двух вестовых, таковых сотни не вправе отбирать, в тех же случаях, когда гг. офицеры пользуются услугами не двух, а большим числом, в назначении отказать, впредь до обнародования соответствующих приказов Временного правительства об отмене денщиков».

Главное командование отдавало себе отчет в том, что и при Временном правительстве оно все больше теряет контроль над настроениями солдат и офицеров, не может убедительно разъяснить людям, почему надо продолжать войну. Как попытку устранить этот недостаток надо считать приказ по армии № 142 от 22 мая 1917 г., в котором рекомендовалось «для широкого распространения и прочтения в ротах, эскадронах, сотнях, батареях и тыловых учреждениях и заведениях армии» статью генерал-майора Н.А. Потапова. Вот ее основное содержание:

«Вопрос, поставленный мной, не только не лишний, но он крайне необходим, ибо уже раздаются голоса о том, что нужно мириться с немцами, что война нами уже проиграна и что необходимо сдаваться на волю неприятеля.

Boт против этих голосов, быть может, еще и не многих и робких, а также против тех, которые воображают, что призыв нашего Временного правительства и клич А.И. Гучкова о том, что отечество в опасности и Петрограду предстоит выдержать страшный удар жестокого, сильного, сплоченного, верящего еще в победу и прекрасно всем снабженного врага, не соответствует действительности, я поднимаю свой слабый голос в надежде, что к нему присоединятся миллионы голосов любящих свою родину граждан…

Нам нужна победа над немцами в той же степени, как нужен человеку воздух, как рыбе вода, как всякому животному организму — солнце, свет и тепло… Мы вели борьбу при старом преступном режиме, постигали нас жестокие поражения, но были и светлые лучезарные победы (Львов, Перемышль, защита Варшавы, Ивангорода, Эрзерума и др.) Неужели же теперь, когда путы рабства с нас упали, когда вся матушка-Русь, когда все подвластные ей народы вдохнули полной грудью, когда ничто не мешает нам приносить на алтарь отечества все, чем мы владеем, мы вдруг окажемся несостоятельными, опустим руки, не приложим надлежащих усилий и дадим врагу победить себя.

Долг перед союзниками, понесенные неисчислимые потери, позор поражения, возможность дать вернуться из плена сотням тысяч наших людей не опозоренными, а счастливыми, с гордо поднятой головой. Что будет при поражении? Наступит снова рабство, завоеванная нами ценой неисчислимых жертв свобода рухнет, будет восстановлено старое правительство и приверженцы его заликуют, русская земля зальется кровью, а враги наши возрадуются, скажут: «всякий народ достоин только такого образа и правления, который он заслужил». […] Одумайтесь граждане. Берегите вашу армию от врага внешнего и внутреннего… Дезертиры! Возвращайтесь к своим частям! Рабочие! Идите к станкам на заводы и куйте снаряды и оружие. Земледельцы и крестьяне! Везите хлеб и продукты в армию».

Как и требовалось, подъесаул Сорокин зачитал этот приказ своей сотне, но его содержание и призывы духа казакам не прибавили. Теперь они точно знали, что на западном фронте происходят братания с немцами, что в плену у них находятся тысячи и тысячи тех, кто сдался на милость победителя, что в армии процветает дезертирство, что рабочие бастуют, а крестьяне не хотят сдавать хлеб для армии. К сказанному Сорокин добавил также свое понимание момента, переживаемого армией и Кубанью, и посоветовал внимательно слушать то, о чем говорят агитаторы от различных партий, но делать свои выводы.

Истекал месяц, отведенный полку на отдых и для приведения себя в порядок после Кавказского фронта. Из г.Грозного вернулись казаки, закупавшие у чеченцев бурки, из линейной запасной сотни прибыли на замену больных и раненых лошадей новые. Из родных мест возвращались последние отпускники. Прибыло пополнение, и подразделения доукомплектовывались до полного штата. Но что это было за пополнение, следует из нижеследующего акта. Он был составлен специально созданной комиссией по приему казаков из запаса, под ним стоит и подпись Сорокина. В документе, в частности, говорится:

«Комиссия с участием делегатов и полкового врача провела поименный осмотр 40 чел., прибывших на пополнение полка. Причем оказалось следующее: 33 чел. здоровых, один болен малярией, 3 чел. чесоткой, один геморроем, один недержанием мочи и один паховой грыжей».

Потом последовал приказ — с 12 июня прекратить все отпуска офицеров и нижних чинов и быть в готовности к передислокации.

С 4 июня подразделения полка начали погрузку в эшелоны для отправки на север, в направлении г. Двинска. В сотне Сорокина на Северный фронт убыло 136 казаков и все их лошади: 3 офицерских, 138 казачьих, 2 обозных, 4 сотенно-казенно-обозных. К отправке эшелона не успели 2 казака — Игнат и Иван Леонтьевы, из отпуска не вернулись урядник Афанасенко и приказной Кодырев. В последний момент Сорокин успел добиться, чтобы атаману его станицы Петропавловской, для находящихся там после ранения землякам подхорунжему Илье Шатохину и казаку Ивану Федяеву выслали причитавшееся им денежное содержание.

Полк в пути находился в общей сложности более недели. К 14 июня все его 6 эшелонов сосредоточились на станции Рушоны, и полк присоединился к своей 5-й Кавказской дивизии. В нее входили и другие казачьи кавалерийские полки: 1-й Кавказский, 1-й Таманский, 3-й Екатеринодарский, а также артиллерийский дивизион, состоящий из 4-й и 6-й Кубанских казачьих артиллерийских батарей, 134-я пулеметная команда, вооруженная 8 новейшими американскими станковыми пулеметами «кольт», и 4-сотенный стрелковый дивизион. Дивизия представляла собой очень мощное боевое соединение, способное решать самостоятельные задачи. Командный состав дивизии был укомплектован кадровыми, наиболее подготовленными казачьими офицерами, прошедшим через ожесточенные бои на Кавказском фронте. Дивизию явно готовили для выполнения каких-то особых заданий. Оказавшись на Северном фронте, она вошла в состав 42-го армейского корпуса.

К этому периоду использование кавалерийских частей на Западно-Европейском театре военных действий было ограничено. Больше не было случаев применения больших масс кавалерии, подобно тому, как вошедший в историю этой войны встречный бой у Сатанова. Тогда казачья кавалерийская дивизия вырубила почти весь венгерский корпус. А в основном казачьи части использовались для развития успеха стрелковых частей, ходили в дальнюю и ближнюю разведку, несли боевое охранение, находились на постах летучей почты, наблюдали за противником, то есть действовали там, где требовались выдержка, терпение осторожность, выносливость, отменное владение навыками верховой езды. Со своей задачей кавалерия справилась блестяще. Как правило, русское командование всегда знало, где и какими силами располагает противник.

Но все же тактика действий кавалерии в этой войне претерпела серьезные изменения. Наличие пулеметов, авиации, сплошных линий обороны с хорошо защищенными флангами диктовали необходимость применять кавалерию только в исключительных случаях, в основном для развития успеха. Так как в 1917 г. никаких значительных наступательных операций русская армия уже не проводила, то от конников теперь по большей части требовалось умение вести позиционный бой, значительную часть времени они проводили в окопах, основным их оружием стали карабин и винтовка.

Для чего же потребовалась такая дивизия на Северном фронте? Здесь тоже стояло относительное затишье, а в районе Финляндии, куда прибыло соединение, было особенно тихо. Место для применения кавалерии тоже было выбрано неудачно. Это был тесный Карельский перешеек, край лесов и озер.

Ответ на этот вопрос подсказывает анализ политической ситуации в стране вообще и вокруг Петрограда в частности. Ее иначе как угрожающей для Временного правительства не назовешь, и такой мощный кулак, как 5-я Кавказская дивизия, лучше было держать наготове. С одной стороны, ее можно было использовать против находящихся под влиянием большевиков революционных рабочих и солдат Петрограда, с другой, — сделать ее мощным заслоном в тылу ненадежных войск. Если же говорить более конкретно, то Главное командование доверило казакам важнейшую в стратегическом отношении железную дорогу. Эшелоны дивизии заняли узловые пункты линии Петроград-Гельсингфорс.

Эти события отразились и на подъесауле Сорокине. Он уже давно считался неблагонадежным в политическом отношении, и попытка задобрить его повышением в звании успеха не имела. Он не выделил из своей сотни казаков для охраны арестованных офицеров и солдат, находившихся в интендантском городке дивизии. Вскоре представился случай отстранить его от командования сотней под благовидным предлогом. В полк дошел еще февральский номер газеты «Русский инвалид», в котором были, согласно приказу по армии и флоту от 14 марта 1917 г., опубликованы списки офицеров, получивших повышение в звании. Там значился и адъютант штаба хорунжий А.Ф.Троценко, произведенный в сотники. Тут же состоялись два приказа по полку, одним из которых это сообщение доводилось до всего личного состава полка, а в другом сообщалось:

«Подъесаул Сорокин и хорунжий Троценко рапортом своим за № 687 донесли, что первый из них 4-ю сотню согласно приложенного списка винтовок за № 688, и список казаков за N№ 688 сдал, а второй […] принял».

Сорокин остался в распоряжении командования полка и занимался вопросами организации взаимодействия с другими частями дивизии. Его полк недолго пробыл на станции Рушоны и 23 июня получил команду передислоцироваться в г. Двинск. После полуторасуточного марша эшелоны прибыли к месту назначения, казаки быстро разгрузились и, как записано в журнале военных действий, «разместились в городском лесу, в районе новых строений».

После того, как командир полка доложил об этом в штаб соединения, от комдива генерала Томашевского последовало распоряжение о том, что 3-й Линейный полк назначается дежурным в дивизии и должен «…находитья в своем расположении, имея всех офицеров безотлучно при полку, дабы через 20 минут, по получении распоряжения, выступить туда, куда будет указано».

Не успел полк более-менее устроиться на новом месте, как через неделю следует новое распоряжение — поменять свое расположение и занять населенные пункты вдоль железной дороги: Эйхенфельд, Астрона, Шафраново, Матуси, Виттенберг, Пушенко, Заболотье и Фальтон. Полк выполнил приказ, разместился в указанных населенных пунктах. Однако у казаков возникло в связи с этими «маневрами» много вопросов, и главный из них — чем вызвана необходимость столь частых, изматывающих перемещений, при отсутствии всякой угрозы со стороны противника? Командование дивизии, конечно, многое знало, кое о чем догадывалось, и чтобы ввести в заблуждение хотя бы нижних чинов, регулярно направляло в части сводки о ходе боевых действий на фронте, о готовящемся наступлении немцев, делало мнимый вывод о том, что создается реальная угроза тыловому району фронта, а значит, надо быть готовыми ко всему. Приводились данные о том, что это подтверждают военнопленные немцы и убежавшие из плена русские солдаты и офицеры и т. д.

Части 5-й Кавказской казачьей дивизии по прибытии в юго-восточную Финляндию вошли в состав 42-го армейского корпуса, который к тому времени уже находился под сильным влиянием большевиков и эсеров. С первых же дней функционеры, занимавшиеся политической работой в войсках 42-го корпуса, активно взялись за распространение своего влияния и на казаков. Они установили связи с членами исполкомов частей, обеспечили их политической литературой, листовками, дали подробные инструкции о методах работы в изменившихся условиях.

Это не замедлило сказаться, и 4 июля 1917 г. начальник штаба Северного фронта от комиссии, изучавшей настроения среди личного состава новых частей, получил телеграмму, в которой говорилось:

«Кубанские казаки для любых активных действий пригодны лишь относительно».

В это время в финской столице вспыхнуло восстание рабочих, поддержанное матросами, и Временное правительство отдало приказ полкам 5-й дивизии двинуться походным порядком в Гельсингфорс, в распоряжение командующего флотом, так как железнодорожники начали стачку. Однако казакам не пришлось усмирять финских рабочих. В это же время шла подготовка выступления генерала Корнилова, и его единомышленники тоже стали делать ставку на кубанские полки. Их было решено подтянуть поближе к Петрограду. Командование 5-й Кавказской казачьей дивизии получает распоряжение из корпуса — сосредоточить полки в районе станции Усироко и Мустамяки. Отсюда до Петрограда оставалось менее 60 км.

На 3-й Линейный полк командование корпуса возлагало особые задачи. По его плану полк должен был «создать подвижный резерв в составе 4-х спешенных сотен по 75 человек в каждой, одну сотню в конном строю, не менее 130 коней и пулеметную команду.

«Назначенные сотни, — подчеркивалось в приказе, — должны быть готовы в возможно кратчайший срок к посадке в вагоны, имея в рядах не менее указанного выше числа пеших и конных. В состав подвижного резерва будут включены три броневых автомобиля, которые прибудут в ваше распоряжение к времени посадки в вагоны».

Начальником этого подвижного резерва назначался командир полка полковник Штригель. Прямо на тексте приказа он карандашом начал делать расчет подвижного состава, но до конца не довел, — произошли события, которые потребовали других действий. Дело в том, что 28 августа 1917 г. на объединенном заседании Областного комитета, Гельсингфорского Совета, Центробалта, войсковых и судовых комитетов в Гельсингфорсе был образован Ревком для предотвращения возможных контрреволюционных выступлений. Именно этот Ревком направил в части 42-го корпуса своих представителей. Они поставили в известность партийные организации и исполкомы частей о замыслах верховного командования, а те, пойдя на нарушение требования — не вмешиваться в боевую деятельность своих командиров, — стали требовать от них вернуть свои части назад.

Среди тех, кто мобилизовал казаков 3-го Линейного полка на протестные действия, важную роль сыграл подъесаул Сорокин. Как известно, за время службы в полку он был фельдшером сотни, командовал 3-й, 6-й и 4-й сотнями, был начальником службы связи полка и адъютантом штаба, его хорошо знали казаки и шли за ним. Ревком сорвал замыслы корниловцев по использованию корпуса в контрреволюционных целях. В эти же дни были арестованы командующий 42-м корпусом генерал Орановский, комендант Выборгской крепости генерал Степанов и некоторые офицеры. 29-го августа они были казнены. Самосуд в Выборге был следствием стихийного возмущения солдат, узнавших об участии своего командования в контрреволюционном мятеже. Большевики предостерегали от случаев самосуда, но и они оказались бессильны что-либо сделать.

Ревком принял меры к прекращению передвижения 5-й Кавказской казачьей дивизии к Петрограду. Уже 28-го августа полки ее получили приказ оттянуться к Выборгу и далее в глубь Финляндии.

В 42-м армейском корпусе, влияние большевиков нарастало, и это показал состоявшийся 2–5 октября в Выборге съезд представителей частей корпуса. На нем было принято решение сместить комиссара, назначенного Временным правительством меньшевика К.М. Соколова и заменить его выборным. Председателем армейского Исполкома был избран большевик Г.З. Заонегин. В телеграмме в Петроград комиссар Временного правительства Северного флота по этому поводу доносил, что настроение громадного большинства воинских частей, находящихся в Финляндии, на стороне Петроградского Совета.

Так 3-й Линейный полк оказался в гуще революционных событий. Когда армейский комитет принял решение о создании Исполкома уже непосредственно и в 5-й Кавказской казачьей дивизии, то там в полках начались выборы его представителей. В состав дивизионного Исполкома от 3-го Линейного полка в числе других рассматривалась и кандидатура Сорокина, но потом, узнав, что в других полках офицеров не избирают, казаки полка утвердили урядника 2-й сотни Акима Федоринова. Он же потом был избран заместителем председателя дивизионного Исполкома — старшего урядника 3-го Екатеринодарского полка Петра Синчило. Казачья дивизия стала полноправным членом корпуса, управляемого выборной солдатской организацией.

Однако основным содержанием работы исполкомов казачьих полков все-таки оставалось участие в хозяйственной деятельности своих частей, и в этом не было ничего необычного. Несмотря на то, что командование всячески задабривало казаков, и снабжение у них было гораздо лучше, чем у пехотных частей, проблем оставалось еще предостаточно. Когда, например, в 6-й Кубанской батарее сгорел эшелон и пожаром было уничтожено много личного имущества казаков, то только благодаря постановлению Исполкома его восстановили за казенный счет. Комитетчики занимались распределением фуража, добивались предоставления личному составу краткосрочных отпусков, а казакам полка Сорокина были разрешены выдача новых сапог и приобретение за свой счет сукна на пошив новых черкесок и башлыков.

К сожалению, события в дни, предшествовавшие Октябрьскому перевороту, в полковом журнале за октябрьские дни отражения не нашли. Адъютант штаба 3-го Линейного полка подъесаул Ткачев написал, что в полку «все без перемен». Но они, конечно же, были. Об этом можно судить по тому, как отразил события тех дней полковой адъютант соседнего 1-го Кавказского полка:

«1—25 октября (14 октября — 7 ноября) пребывание в г. Вильманстранде, занятия словесностью, чтение газет. Обмен мнениями на текущие события. Приезд ораторов. Подготовка к выборам в Учредительное собрание. Приготовление к полковому празднику. Репетиция в конном строю парада.

16 октября (8 ноября). Получено сообщение от начальника штаба 5-й Кавказской казачьей дивизии о том, что Временное правительство низвергнут Петроградским гарнизоном и пролетариатом, и вся власть перешла в руки революционного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов. Объявление чинам полка. Полковой праздник. Переименование казаков в высшие звания. [Прибыл] вр. Командующий 5-й Кавказской казачьей дивизией. Митинг полка, вынесение резолюции. Посылка представителей в части дивизии. Общее собрание полка по поводу текущих событий. Обмен мнениями… Посылка делегации в г. Екатеринодар в войсковое правительство за инструкциями по выборам в Учредительное собрание и в связи с совершившимся переворотом».

Полковой адъютант 3-го Линейного полка продолжал «не замечать» ни произошедшей революции, ни реакции на нее со стороны казаков. Он сообщал, что «полк по-прежнему расположен в казармах драгунского финского полка в районе озера Сайма, а его лошади находятся по конюшням и коновязям.»

Однако и в послеоктябрьские дни казаки-кубанцы продолжали привлекаться к активным революционным действиям. В частности, 1 ноября 1917 г. дивизионный комитет получил приказ:

«[…] в ожидании вооруженных выступлений финской белой гвардии, занять помещения почтовых контор, водопроводные, электрические и газовые станции, вокзалы, мосты, банки». 3-го ноября дивизионный Исполком признал протест группы казаков-дезертиров Кавказского казачьего полка «правильным» и запросил полковой комитет сообщать о дальнейшем положении дел. Решением комитета стрелкового дивизиона дивизии 16 ноября были арестованы и удалены офицеры пулеметной команды «Кольт».

В эти же дни части получили постановление Исполкома корпуса касающееся формы одежды. В нем говорилось:

«[…] военнослужащие должны быть без всяких существовавших доныне внешних отличий для всех родов оружия и должностей, ношение погон отменяется».

Значительно усилилось разложение в пехотных частях. Анархистские, а проще говоря, бандитские действия некоторых из них потребовали от комитетов крутых мер. 27-го ноября комитету 3-го Линейного полка было предписано арестовать в Выборге разложившихся солдат, грубо нарушавших общественный порядок, грабивших склады и магазины, продававших оружие белогвардейцам. В разоружении и арестах бандитствующих солдат принимали участие и две сотни полка под общим командованием подъесаула Сорокина. Это были последние дни его пребывания в 3-м Линейном полку.

На 20 октября в Киеве было намечено провести 3-й общеказачий съезд фронтовых частей. Инициаторами созыва съезда было само командование. Это была очередная попытка через представителей общественности воздействовать на казаков, принять такие решения, которые способствовали бы мобилизации их на продолжение войны, прекращение дезертирства, соблюдения сословных традиций и т. д. На съезде преобладало число делегатов-офицеров и членов казачьих комитетов, причислявшихся к различным мелкобуржуазным партиям.

Делегатом съезда от 3-го Линейного полка казаки избрали И.Л.Сорокина. Он очень ответственно воспринял это доверие, обсудил с боевыми друзьями и комитетчиками свою линию поведения на съезде, планировал вскоре вернуться в полк. Но события развернулись так, что больше Сорокин в свой полк не вернулся. От устроителей съезда поступило предложение не признавать власть Совета Народных Комиссаров и поддержать уже прекратившее существование Временное правительство. Того же требовал от казаков и бывший до недавнего времени командующим 8-й армией, а теперь Донской атаман А.М. Каледин. В эти дни и созданный еще весной 1917 г. в Петрограде Совет казачьих войск, претендовавший на роль главного координатора действий казаков в армии, тоже собрал съезд казачьих войск, только в столице. Главную задачу его руководители видели в том, чтобы мобилизовать казаков на борьбу против зарождающейся Советской власти.

Казалось, что у революционно настроенных делегатов Киевского съезда не было никаких шансов принять решение в пользу Исполкомов. И действительно, поначалу на съезде возобладало мнение тех делегатов, которые призывали двинуть войска с фронта на Дон и Кубань и помочь донскому правительству Каледина и Кубанской краевой Раде в борьбе с большевиками, сохранить привилегии для казаков. Сторонников этой линии на съезде было большинство, и его устроители начали обретать уверенность, что все идет в нужном направлении. Выступавшие — Богаевский, Агеев, Масарик и другие уже стали призывать казачество взамен разогнанного Временного правительства установить военную диктатуру, применить «твердую руку».

Но неожиданно против огромного большинства контрреволюционно настроенных делегатов начала выступать группа офицеров-фронтовиков. Это были войсковой старшина Голубов, подъесаул И.Л. Сорокин, другие. Особенно успешным было выступление хорунжего Автономова. Худенький, угловатый, в неуклюже сидящем кителе он своим видом не произвел впечатления. Но когда, близоруко щурясь, заговорил — зал замер. Автономов сказал о том, что устроители съезда толкают казачество на войну с русским народом. Разве мало казакам трех лет мировой войны, спрашивал он? Неужели не ясно присутствующим, что все высокие слова о верности долгу и отечеству напрочь перечеркиваются демагогией Корнилова?

Сорокин и Голубов в своих выступлениях дружно поддержали Автономова. Они не только призывали к выходу из войны, но и к немедленному решению вопроса о земле — передаче ее крестьянам по уравнительной норме. Это отвечало интересам представителей бедного казачества, и они стали их дружно поддерживать. Как показали потом дальнейшие события, именно эти люди вскоре стали у руководства основных военных революционных сил на Дону и Кубани. В итоге работы так называемого «калединского» съезда его руководителям тогда не удалось провести ни одной значительной резолюции в свою пользу.

Этот съезд всеобще не завершил свою работу и не принял никаких решений. В Киеве стали происходить события, из-за которых его делегатам пришлось срочно уходить из города. Дело в том, что в это время на Украине ее Центральная Рада издала так называемый 3-й Универсал, в котором в одностороннем порядке объявила, что отныне все бывшие украинские губернии объявляются Украинской Народной Республикой, связанной с Россией лишь узами федерации. Украинским большевикам пришлось на время смириться с создавшейся ситуацией, а делегатам окружного съезда покинуть Киев.

К этому времени, как уже говорилось, Каледин был избран Войсковым атаманом Донской области, и он пригласил делегатов съезда переехать в донскую столицу, чтобы продолжить работу там. После ожесточенной полемики в Новочеркасске калединцам не удалось побороть оппозицию. Получилось наоборот, количество «левых» еще больше увеличилось за счет примкнувшим к ним других депутатов, не успевших в Киев, и тех, позиция которых до того времени еще четко не обозначилась. Здесь же состоялась встреча Автономова и Сорокина с Гуменным. Будучи до недавнего времени в Персии в составе 3-го Хоперского полка, он при первом же известии о свержении царя убедил казаков-однополчан арестовать командира части, поднять красный флаг и так выступить в Казвин. Выступления Голубова, Автономова, Сорокина и других депутатов по поводу демократических преобразований в армии и стране стали еще более жесткими и резкими. Особенно успешно выступал Автономов. Популярность «левых» быстро нарастала, их поддержка рядовым и бедным казачеством Дона, Кубани и Терека становилась все более очевидной.

Почти сразу же после окончания съезда в Новочеркасске был собран Войсковой Круг, делегатом которого стал и А.И. Автономов. Его поведение ничем не отличалось от того, какое было на казачьем съезде. За это он сам, а заодно с ним Голубов и Сорокин были арестованы и посажены в Новочеркасскую тюрьму. Дело об офицерах-оппозиционерах было передано следователю по особо важным поручениям и грозило вылиться в такой политический процесс, который бы для них мог закончиться очень плохо. Однако под напором казаков-единомышленников всех депутатов выпустили из тюрьмы. После этого их пути на время разошлись. Сорокин бежал на Кубань, а Автономов с группой преданных товарищей направился к красным войскам.

Еще ранее, в декабре 1917 г., в районе Ростова, Луганска, Миллерово стали концентрироваться первые красные части для борьбы с Калединым. Для руководства ими из Москвы был направлен нарком по военным и морским делам первого СНК Антонов-Овсеенко.

К нему в Миллерово и прибыл А.И. Автономов. Сначала он не вызвал доверия у Антонова-Овсеенко. Однако вскоре их отношения настолько улучшились, что нарком определил Автономову очень важное направление — выдал мандат на организацию частей Красной Армии на всем Северном Кавказе. Было определено и место их ставки — станция Тихорецкая.

Иван Сорокин вместе с несколькими земляками после оставления Новочеркасска товарным поездом добрался до Курганинска, а дальше нелегально на попутных подводах прибыл в Петропавловскую. В станице все еще было по-старому, власть принадлежала старосте и атаману, а революция здесь пока ни в чем особенно не сказывалась. Однако с прибытием революционно настроенных фронтовиков местные казаки приняли решение создать ревком, а его председателем избрали Ивана Сорокина. Он не стал менять одежду, ходил по-прежнему в военной форме, со знаками боевого отличия, не расставался с маузером. Его и уважали, и боялись. Вскоре, опять же по предложению фронтовиков и при непосредственном участии Ивана Сорокина, в станице был организован Совет крестьянских и казачьих депутатов. Председателем его избрали Иова Бычкова, в недалеком прошлом одного из руководителей восстания казаков Урупского полка, а затем политического заключенного, каторжника.