Обычно профессор выкуривал не более двух-трех сигар в сутки, но теперь он курил одну за другой, утопая в облаках голубоватого, медленно-тающего дыма, роняя пепел на стол, на свой пиджак и на всклокоченную бороду. Белый свет электрической звездочки под тентом сливался уже с мутным светом наступавшего дня; за решеткой чугунной ограды просыпался огромный город. Восходящее солнце бросило светлые пятна на высокие крыши серых зданий, а профессор продолжал сидеть все в той же позе, куря сигару за сигарой и уже чувствуя тошноту от втянутой вместе с табачным дымом гомерической дозы никотина. Тетушка Джен вышла на балкон с подносом, на котором дымился блестящий серебряный кофейник, и удивленно вскричала:

— Как, вы уже встали, мистер Монгомери? А я думала…

Ее взгляд скользнул по искаженному страданиями, бледному лицу Монгомери: она как-то странно съежилась и поспешила удалиться. Профессор молчал. Ему теперь все казалось ненужным и неважным. Ненужными и странными казались и вопрос экономки, и ее появление на балконе, и этот поднос с кофе. Когда экономка снова появилась на балконе, он вскричал плачущем голосом:

— И какого дьявола вы сюда шляетесь? Я хочу, хочу быть один! Понимаете ли вы это?

— Но там вас спрашивает какой-то полицейский. А я, конечно, могу уйти, и даже уйти совсем из вашего дома! — тоном оскорбленного достоинства начала экономка, но профессор вскочил и вскричал:

— Полицейский? Ведите, ведите его сюда! Скорее!

Тетушка Джен исчезла, и на пороге показалась фигура рыжеусого полицейского Гарри сона.

— Вы от Бригса? — быстро спросил Монгомери, чувствуя, что ноги его подкашиваются, и падая в качалку.

— Нет, я сам от себя, мистер Монгомери, — проговорил Гаррисон, подходя к столу. — Я был вместе с ребятами в Блеквиле и мы осматривали трупы. На одном из них я нашел вот эту штуку и, так как на ней выгравирована ваша фамилия, я подумал, что она вас заинтересует…

И Гаррисон положил на стол перед профессором золотой медальон с искусно сделанным из мелких бриллиантов трилистником о четырех листках на крышке и тонкой золотой цепочкой.

Профессор схватил медальон и, жадно глотая воздух раскрытым ртом, словно выброшенная на берег рыба, откинулся на спинку качалки, еле сдерживая стон нестерпимой душевной боли: он узнал медальон, подаренный им его по-койнице-жене, с которым Долли не расставалась. Профессор нажал пружинку, медальон раскрылся, и там мелькнуло на маленьком кусочке картона знакомое, когда-то горячо любимое лицо, с темными глазами, пышной прической и лукавой улыбкой губ с чудесным изгибом; это была карточка его покойной жены, на которую Долли была так похожа…

Профессор поднял расширившиеся от ужаса и душевной муки глаза на стоявшую перед ним высокую фигуру в синем мундире и спросил каким-то чужим, тягучим голосом:

— Почему вы здесь? Почему вы стоите здесь?

— Но, я полагал… Мне кажется, что мне следует получить за труды?.. — смущенно пробормотал Гаррисон. Профессор несколько секунд молча смотрел на него окаменевшим взглядом, потом медленным движением автомата достал из бокового кармана пиджака маленький, желтой кожи бумажник, достал оттуда вчетверо сложенную, хрустевшую в его пальцах бумажку и протянул ее полицейскому. Гаррисон схватил ее, мельком оглядел и ошеломленно пробормотал:

— Виноват… Но вы ошиблись. Цифра на чеке слишком велика!

— Убирайтесь с этим чеком! — медленно, тягуче произнес профессор, опуская глаза, — мне не нужно денег. Мне ничего не нужно. Награда за убийство… Это было преступление… Если вы внимательно посмотрите на эту бумажку, заметите на ней кровь.

Гаррисон с недоумением пожал плечами, спрятал чек в карман и удалился на цыпочках, стараясь не стучать сапогами. Профессор сидел молча и смотрел в одну точку остановившимися, застывшими глазами. Теперь уже у него не оставалось ни надежды, ни сомнений. Все в нем застыло, словно окаменело его старческое тело, и только в мозгу медленные, тяжелые, как жернова, ворочались странные мысли. Наконец, он встал и медленно направился в свою лабораторию. Осторожно ступая ногами, словно шагая по стеклу и боясь поскользнуться, он прошел по коридору, отворил дверь в большую квадратную комнату, освещенную тремя венецианскими окнами, и вошел. За стеклом четырех высоких, красного дерева, шкафов блестели стеклянные колбы, узкогорлые реторты и банки всех видов и форм, наполненные разноцветными жидкостями и порошками всех цветов и оттенков. На сером мраморе трех узких и длинных столов в беспорядке были расставлены бензиновые, спиртовые, газовые и электрические горелки, валялись странной формы металлические щипцы, с плоскими, как лопаточки, концами, фарфоровые ступки и металлические ложки. Груда книг и рукописей виднелась на красного дерева этажерке, рядом с которой стояли два фанерных ящика с частями прибора. У двери стояла металлическая коробка электрической печки. Профессор медленно подошел к среднему шкафу, выдвинул нижний ящик, извлек из него груду исписан-ных листков и, открыв дверцу электрической печки, засунул их в отверстие. Закрыл наглухо дверцу, вставил штепсель в гнездо в стене и постоял несколько минут неподвижно. Потом выдернул штепсель, снова открыл дверцу и утопил пальцы в горючем пепле. Он не замечал запаха гари, смешавшегося со специфическим запахом лаборатории. Глубоко вздохнув, схватил валявшийся у шкафа на полу маленький топорик, подошел к фанерным ящикам и с оже-сточенным бешенством стал рубить их, словно панцирь, скрывавший смертельного, ненавистного врага. Фанера затрещала, на пол посыпались осколки досок, стекла, зубчатые металлические винты, кривые рычажки, куски спирали и проволоки. Из раздробленного меньшего ящика профессор извлек странный предмет, напоминавший внешним видом валик маленького органа с остатками проволоки на концах, и вышел с ним из лаборатории. В глубине коридора мелькнула массивная фигура экономки и поплыла ему навстречу.

— Тетушка Джен, у меня к вам просьба, — тягучим голосом заговорил профессор, — подите-ка сюда поближе!

Экономка приблизилась, искоса пугливо поглядывая на него.

— Вы должны дать честное слово, что вы исполните мою просьбу, — продолжал медленно выдавливать из себя слова профессор. — Вот, возьмите эту вещь и бросьте ее в колодец в нашем саду. Знаете, тот, из которого раньше брали воду для поливки. Теперь он заброшен. Тем лучше. Но, ради бога, сделайте это немедленно!

Тетушка Джен была смертельно напугана поведением своего хозяина, которого она считала рехнувшимся, и с нее слетела присущая ей воинственность. Она покорно взяла в руки странный предмет и спустилась по лестнице в сад. Профессор в коридоре нетерпеливо ждал ее возвращения.

— Ну что, вы исполнили все, что я вам говорил? — хрипло крикнул он, еще издали заметив в дверях ее массивную фигуру.

— Да, я швырнула эту штуку на самое дно колодца! — отозвалась экономка, взбираясь по ступеням лестницы и тяжело отдуваясь.

— Вы можете дать честное слово, что сделали это? — с беспокойством в голосе спросил он.

— Да, конечно, даю слово. Я вас не понимаю, мистер Монгомери, за последнее время… — жалобно загудела тетушка Джен; но профессор молча повернулся к ней спиной и снова направился в свою лабораторию.