Николай Карпов

Сияние

Друг мой! Прости, но я должен написать тебе - больше некому. Жизнь моя изменилась внутренне - я нашел Ее... Heт, ты не подумай - никаких внешних перемен - это преступно, но я озарен... Ho выслушай меня, попробуй. Только что ушла Она. Ушла, по всей вероятности, навсегда. И встречу теперь Ее разве что случайно где-нибудь в шумной компании, в застолье, где и словом перемолвиться не удастся. И, кажется, надо мне горько рыдать или думать о самоубийстве, а я улыбаюсь, И душа моя просветлела, словно я редкий, если не единственный человек, нашедший счастье.

Кто же Она? И откуда у Нее такая власть над моей душой?

О Ней надо рассказывать плавно - Она И сама плавная лебедь белая, Пава или как их там называли в старину - излучающих свет, сияние и тепло? Но послушай меня... Ты знаешь, что такое казенный дом? Представь себе длинный коридор с покоробившимся паркетом и заплесневелым потолком и стенами. Местами осыпается плитами штукатурка. Ходят люди. А я сижу за столом в том месте, где вроде бы не должно ничего свалиться на голову, и... принимаю зачет. Если вдуматься, это жутко - принимать зачет в таких условиях, но я уже привык и сижу покорно, но на душе скверно. Вдобавок с утра ничего не ел, и язык горький от неимоверного числа сигарет, выкуренных за день. Народ потихоньку разошелся - кого отправил доучивать, кому тройку поставил, и вот оказался {один}. Тихо. Только слышно, как жужжит муха, забившаяся между рамами.

И вдруг - всегда это бывает вдруг - идет Она. Нет, идет это не то слово. Это мистика какая-то, но я, как увидел, глаз не мог оторвать - смотрел и смотрел до неприличия... Представь ситуацию: пожилой преподаватель вперился, вонзился взглядом в свою молоденькую студентку... А в душе сразу дикий какой-то вопрос: "Что в Ней такое?". Смотрю - ничего, вроде, нет, и лицо обыкновенное, и одета как всe, а глаз оторвать не могу. Совладел наконец с собой, а Она как назло именно ко мне и шла - зачет сдавать. Какая же это была мука! Села напротив, а я голову свою в тетрадь уткнул и глаз поднять не могу, как мальчишка нашкодивший. И, знаешь, не смог Ее спрашивать - просто взял и поставил зачет, чтобы только ушла поскорее от моего позора...

Только собрался уходить, а она опять ко мне подходит на этот раз с просьбой закрепить за Heй и за Ее подругами кандалакшский ключевой участок на дальней практике... Час от часу не легче! Я, конечно, был в таком состоянии, что, не раздумывая, сделал бы все, что Она попросит, и торопливо взял у Нее список и дрожащей рукой вывел слово Кандалакша. А сам не удержался и посмотрел на Нее... Она поблагодарила и пошла в свою комнату (это ведь было в общежитии), а я, как зверь, напавший на след, смотрел и смотрел Ей вослед. Прежде чем дверь за Ней закрылась, Она оглянулась на меня с порога, задержалась мгновение - поглядела на меня - и со мной все было кончено... Как я доехал домой - не помню. Помню только Ее лицо, Ее руки, весь Ее плавный мягкий облик, и это сияние, исходящее от Нее... Спал я, как водится, плохо. И во сне, и в полусне виделась мне Она, и встал рано совершенно разбитый. Видишь, как все банально?

Потом была практика. Я старался вести себя одинаково со всеми, ничем не выказывать своего особого к Heй отношения, и какое-то время мне это удавалось. Против обыкновения отделился от студентов, хотя обычно живу с ними на практике как старший товарищ, делю стол и кров, минуты отдыха. А тут садился ужинать отдельно - жевал какую-то сухую дрянь и к ним приходил только за кружкой чая или за кипятком, чтобы выпить кофе.

Ho oднажды - и это случилось в любимом мною давно и горячо Кировске, в окружении мрачных и ласковых одновременно Хибин, - Ее бригада пригласила меня поужинать с ними. Они купили какую-то вкусную рыбу, кажется, палтуса, и захотели меня угостить. То ли душа моя размягчилась здесь, в этом дорогом для меня месте, где, можно сказать, прошла вся моя студенческая юность, то ли еще что-то неведомое повлияло на меня, но я согласился. А теперь-то ясно вижу - хотел, хотел, страстно хотел быть ближе к Ней, видеть Ее рядом, брать хлеб из Ее рук, просить Еe налить мне чашку чая. Так все и было в тот вечер, и стал я похож на старую, пуганую сто раз птицу, которая уже устала бояться людей и, махнув на все, презрев все возможные последствия, стала вдруг брать пищу прямо из рук человеческих. Я сидел зa столом, видел перед собой Ee в легком простом платье, а в душе моей раздавался грохот - рушилась плотина, столь тщательно воздвигнутая мной. И время понеслось со скоростью света. Душа моя раскрылась, стала совершенно беззащитной. Я совсем забыл кто я, где и как мне следует себя вести, - Видел только Ее одну во всем пестром, не менее прекрасном окружении, - словом, "затоковал". Помнишь, было у нас такое выражение. Я действительно был, вероятно, со стороны похож на старого глухаря, которому давно пора помереть естественной смертью, а он туда же - выскочил ранним утром на поляну и бормочет, бормочет свою песню среди насмешливой толпы своих сородичей... К чести своей скажу, что хоть на работе это не сказалось. Я словно и тут окрылился и делал вce на взлете. Но причина здесь та же - все, что я говорил, казалось бы, для всех, было обращено к Ней, к Ней, к Ней... "Свет сошелся клином", и меня понесло, понесло, понесло, как малую щепку к водопаду...

А водопад все приближался... Заканчивалась практика, и я гнал от себя мысли об этом - хотелось, чтобы этот сон, это опьянение длилось вечно и вознаградило меня за все, что было прежде дурного в моей жизни, вернее за то, чего в ней не было.

Дома я какое-то время был опустошенным. Ничего не хотелось, мысли текли вяло и безразлично. Я целыми днями лежал на своей рыжей тахте и смотрел через окно в небо. Что ни говори теперь, вижу - в нашем возрасте такое напряжение духа не проходит бесследно. Так продолжалось недели две или три, а потом я написал Ей. И началось, началось все снова - Она мне {отвeтила}. Началась переписка. Она была неосторожна, или Ей было в диковинку такое - вдруг взять и ответить незнакомому, в сущности, человеку. Но в письмах Ее мне начало чудиться движение навстречу, - слабое, еле слышное и еле зримое, но навстречу... И я погиб вторично и теперь уже окончательно - написал и послал Eй стихи, где каждое слово дышало Ею, молило о любви... Так прошел целый год в переписке. Было все: и краткие размолвки, и примирения, но все это приглушенно все-таки и сдержанно. Но свет от Нее шел иногда со вспышками, как слово "дорогой", обращенное ко мне в одной поздравительной открытке. То был взрыв, разбросавший по сторонам мнительность, сомнения, неверие. И я стал ждать, ждать Ее приезда - хотел теперь большего видеть Ее, говорить с Ней наедине, чтобы Она все сказала мне и о себе, и обо мне... Ты - я уже чувствую - усмехаешься: знаем мы эти разговоры по душам, когда за ним стоит одно-единственное желание - затащить предмет, излучающий сияние, в постель... Поверь мне, это гораздо сложнее, не так примитивно, а совсем по-иному. Разве страсть к любимой не затрагивает лучших струн души нашей, не преображает нас?

Я не буду тебе подробно говорить, как я сумел в казенном доме, находясь все время на виду, пригласить Ее к себе, как я осмелился это сделать. Скажу только, что это было мучительно. Но еще мучительнее было потом ожидать Ее. Я назначил Ей двa срока вечером и утром. Сразу после приглашения поехал домой и стал Ее ждать. Вначале меня охватил страх за содеянное. Я сам себе казался чудовищем, не подумавшим о Ней, о том, каково Ей принимать или не принимать это приглашение. Ведь сейчас, увы, почти всегда такое приглашение означает лишь одно, и Она могла оскорбиться. Так прождал я до глубокой ночи. Вечером Она не пришла. Оставалась теперь надежда на утро. Встал я рано, выпил кофе и стал опять ждать. Прошло уже много времени - часа два как Она могла приехать, и мне стало вдруг страшно, что Она не приедет. Душа опустела, стало тихо, пасмурно, безнадежно... Я даже подумал - а может быть, все и к лучшему, но тут раздался звонок. Он был нервным, чувствовалось, что звонит человек, сдерживающий свое волнение. Впрочем, согласитесь, в любом кругу это выглядит предосудительно - женщина идет на уединенное свидание к пожилому женатому мужчине в его пустую квартиру, да еще к своему преподавателю...

Все еще не веря, что это Она, я открыл дверь, впустил Ее в прихожую и тут же запер дверь. Голос мой, вероятно, был ужасен от волнения, руки дрожали. Я повел Ее в свою комнату и тут же, не опасаясь показаться хамом, вышел на кухню покурить. Успокоился, пришел к Ней, и мы сели друг против друга, и я смотрел на Нее и долго не мог вымолвить ни слова... От Нее шло сияние, мягкое {женское} сияние, и мне казалось, что меня обволакивает оно, как облако, и уходит куда-то вся моя нескладная жизнь, моя, ставшая постылой, работа, мои мучения и болезни и остается одна Она, - сидящая передо мной спокойно женщина, способная меня окрылить и утешить одним своим присутствием без слов. И не желание обладать Ею, а благодарность вспыхнула во мне, и я, что-то промямлив, стал читать Ей все, написанное для Нее, о Ней. И Она мне сказала, только не словами, а светом своим, что любит меня. А потом мы целовались нежно и страстно, ничего не видя и не слыша вокруг. Время остановилось...

Погоди иронизировать. Мы не стали близкими в том простом смысле, как это понимают все. Нас удерживало опасение покалечить друг другу жизнь, обречь на вечную тоску по этому слиянию, этим объятьям, которым не суждено быть вечными... Tак повторялось много раз. Мы говорили, глядели друг на друга, опять целовались, чувствуя, что мы теряем голову, и было в этих поцелуях что-то прощальное, горькое... Она порывалась уйти, но оставалась, поддаваясь моим нежным уговорам, но потом все-таки ушла. У порога я попросил Ее поцеловать меня в последний раз. Она сказала: "Я не умею" и прижалась ко мне. К своему {единственному}, за которым можно в огонь и в воду, ради которого не страшно умереть. И ушла {навсегда}. Теперь уже ясно, что {навсегда}.

Зачем я тебе, своему другу, все это написал? Слушай еще внимательнее - ничего этого не было, Я все от начала до конца выдумал. Я одинок. Семья моя тяготится мною, жена скорее всего изменяет и ждет, когда я подохну от болезней или повешусь с тоски. Но я еще жив, я хочу счастья, я хочу, чтобы у меня была такая жена, какую я только что выдумал! Я вижу Ee! От Нее исходит сияние, которого мне теперь хватит на всю жизнь...